Русская журналистика первой половины XIX века

Довольно строго отзываясь и об элегиях Пушкина, Кюхельбекер противопоставляет им его романтические поэмы. Он боролся за Пушкина как критик декабристского лагеря и хотел направить творчество поэта в русло гражданского романтизма.

По мнению Кюхельбекера, высокие общественные идеи могут быть выражены только в таких жанрах, как гражданская ода, героическая поэма, трагедия, народно-патриотическая дума, сатира и комедия.

Среди многих, кто напал "а Кюхельбекера за его смелую статью, был Булгарин. Свой ответ Булгарину ("Разговор с Ф.В. Булгариным") Кюхельбекер напечатал в третьей книжке "Мнемозины"; здесь он дополнительно аргументировал и развил положения своей статьи. Одоевский сразу же выступил на стороне Кюхельбекера и вслед за его "Разговором" поместил "Прибавление к предыдущему Разговору", также направленное против Булгарина; кроме того, в третью книжку "Мнемозины" Одоевский включил фельетон "Следствия сатирической статьи" и высмеял тех поэтов ("парнасников"), которые "глаз не сводят с туманной дали".

В "Мнемозине" появился один из первых положительных отзывов о комедии Грибоедова, полемически направленный против реакционной критики. В статье "Несколько слов о Мнемозине самих издателей" утверждалось, что "Горе от ума" делает "честь нашему времени" и заслуживает "уважения всех своих читателей, кроме некоторых привязчивых говорунов".

"Мнемозина" имела большой успех у читателей: первая книжка вышла тиражом 600 экземпляров, вторая - 1200 экземпляров. Это был второй, после "Полярной звезды", случай, когда альманах печатался таким большим тиражом.

Белинский рассматривал "Мнемозину" как "журнал, предметом которого было искусство и знание" (II, 463). Великий критик указывал на большую роль "Мнемозины" в распространении серьезных теоретических знаний и новейших научных идей, в обогащении русского языка научной терминологией.

Исторический и одновременно литературный альманах "Русская старина. Карманная книжка для любителей и любительниц отечественного" издавалась декабристом А.О. Корниловичем; вышла всего одна книжка - на 1825 г. Корнилович - историк и исторический беллетрист, серьезно изучавший эпоху Петра I, участник Вольного общества любителей российской словесности, был сотрудником "Полярной звезды" и других изданий.

Книжка "Русской старины" состояла из пяти статей Корниловича, объединенных общим названием "Нравы русских при Петре Великом", и четырех статей историка и этнографа В.Д. Сухорукова, имевших заглавие "Общежитие донских казаков в XVII и XVIII столетии". В произведениях Корниловича очень высоко оценивалась деятельность Петра I как просвещенного монарха-реформатора, делалось характерное для декабристов скрытое противопоставление Петра I Александру I. Пушкин, работая над "Арапом Петра Великого", обращался к статьям Корниловича, в частности к статье "О первых балах в России".

Сухоруков собирал материалы по истории Войска Донского. В своих работах он подчеркивал героизм, мужество, природное свободолюбие донского казачества, т.е. те гражданские добродетели, которые прославлял Рылеев в "думах" и поэмах. Статьи Корниловича и Сухорукова, отличаясь исторической точностью, были в полном смысле слова художественными произведениями.

"Русская старина" была сочувственно встречена читателями и вскоре вышла вторым изданием.

4. Русская журналистика во второй половине 1820-х годов и в 1830-е годы

Подавив восстание дворянских революционеров 14 декабря 1825 г., Николай I заявил: "Революция на пороге России. Но, клянусь, она не проникнет в Россию, пока во мне сохранится дыхание жизни". Так была определена программа царствования. Все действия правительства были подчинены одной цели - не допустить повторения событий на Сенатской площади.

Уже в 1826 г. Николай I распорядился усилить надзор за "направлением умов". Он ввел новый род полиции, учредив корпус жандармов ("вооруженную инквизицию", по словам Герцена), а Особую канцелярию министерства внутренних дел преобразовал в Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии. Так возникла в России высшая тайная государственная полиция, ведавшая делами политического сыска, "центральная контора шпионажа" (Герцен). Начальником Третьего отделения и шефом корпуса жандармов был назначен А.X. Бенкендорф, который пользовался огромным доверием царя и по сути дела встал над всеми государственными учреждениями.

Цензоры получили предписание "принять за правило и строго наблюдать, дабы ни в одной из газет, в России издаваемых, отнюдь не были помещаемы статьи, содержащие в себе суждения о политических видах его величества". Допускалась только перепечатка некоторых сообщений политического характера из "Санкт-Петербургских ведомостей" и "Санкт-Петербургской газеты", которая издавалась на французском языке министерством иностранных дел.

Находя, что печать является основным рассадником вольнолюбивых идей, правительство приняло новый цензурный устав, отменявший прежний, утвержденный в 1804 г. Устав 1826 г. предусматривал сложную цензурную систему: Главное управление цензуры при министерстве народного просвещения, Верховный цензурный комитет, состоящий из трех министров - просвещения, внутренних и иностранных дел, Главный цензурный комитет в Петербурге и три цензурных комитета в крупных городах - Москве, Вильне и Дерпте. Основная цель цензурного устава 1826 г. - борьба с "вольнодумными" сочинениями, "наполненными бесплодными и пагубными мудрствованиями новейших времен". Запрещалось печатать статьи о современной политике и рассуждения, в которых заметны мысли "о происхождении законной власти не от бога" и излагаются взгляды, противные христианской религии.

Всеобщее недовольство цензурным уставом заставило правительство сделать вид, что оно идет на некоторые уступки. Однако вместо того чтобы отменить наиболее тяжелые для авторов и издателей параграфы устава, оно выпустило в 1828 г. новый цензурный устав, в котором еще строже запретило обсуждать печатно вопросы политические и государственные. Изменения коснулись только цензурного аппарата: взамен Верховного комитета и Главного комитета при министерстве просвещения в Петербурге были сформированы Главное управление цензуры и цензурные комитеты в Петербурге, Москве, Риге, Вильне, Киеве, Одессе, Тифлисе. В состав Главного управления цензуры, помимо представителей от министерств, вошел управляющий канцелярией Третьего отделения. По существу, все действия цензуры оказались под контролем Бенкендорфа. Устав 1828 г. предоставил большую свободу действия цензорам: они единолично решали вопрос о вредности или допустимости сочинения и потому, боясь последствий, зачастую не пропускали самых безобидных произведений.

Запрещение писать о политике и о "современных правительственных мерах" (§ 12) выдвинуло в журналистике второй четверти XIX в. на передний план научно-литературные интересы. Русским журналистам - Полевому, Пушкину, Белинскому и другим - нужно было проявлять тонкую изобретательность, чтобы в обход цензуры касаться вопросов внутренней политики. Не случайно в это время широкое распространение в журналистской практике получили разного рода политические намеки, иносказания, т.е. средства "эзоповского языка".

Помимо общей, вводились цензуры при различных министерствах и ведомствах - военная, духовная, медицинская, почтовая, театральная и др. К уставу 1828 г. ежегодно составлялось по нескольку дополнений, урезывающих права писателей и журналистов.

В 1830 г. произошли революции во Франции и Бельгии, началось восстание в Польше, перекинувшееся потом в Литву и Белоруссию. Неспокойно было в это время и в самой России - повсеместные холерные бунты, военное восстание в Севастополе, борьба кавказских горцев с захватнической политикой царизма, восстание новгородских военных поселений ("работных людей"). Опасаясь, как бы брожение умов не проникло на страницы периодической печати, правительство издает ряд распоряжений, касающихся непосредственно журналистики. По требованию Бенкендорфа, с 1830 г. в Третье отделение начали доставляться обязательные экземпляры всех выходящих в России периодических изданий для дополнительного контроля. В 1831 г. цензорам предписали "рассматривать периодические издания с особым вниманием и в пропуске назначаемых для них статей соблюдать крайнюю осмотрительность и осторожность".

На издателей градом сыпались обвинения и доносы в неблагонадежности. В конце 1830 г. была приостановлена "Литературная газета" А.А. Дельвига, в 1832 г. запрещен журнал И.В. Киреевского "Европеец", в 1834 г. - журнал Н.А. Полевого "Московский телеграф", в 1836 г. - издания H.И. Надеждина: журнал "Телескоп" и газета "Молва".

Ожесточенную борьбу с передовыми идеями в русской литературе и журналистике вел С.С. Уваров, в 1833 г. занявший пост министра народного просвещения. Годом раньше Уваров сформулировал свою теорию "официальной народности". Основными устоями русской жизни он провозгласил "православие, самодержавие и народность", считая крепостное состояние для народа естественным и необходимым. "Если мне удастся отодвинуть Россию на 50 лет оттого, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно", - говорил этот "министр погашения и помрачения просвещения в России", как назвал его Белинский в одном из писем.

Считая периодические издания возмутителями государственного спокойствия, Уваров стремился к тому, чтобы подорвать частно-издательскую деятельность. В 1835 г. выходит циркуляр, запрещающий частным лицам вести предварительную подписку на журнал, т.е. собирать средства для издания. В 1836 г. правительство прекратило "дозволение новых периодических изданий", и этот запрет существовал два десятилетия. Поэтому в России распространилась практика перепродажи полученных ранее прав на выпуск органа печати. Так, А.А. Плюшар в 1837 г. перекупил у А.Ф. Воейкова право на издание газеты "Литературные прибавления" к "Русскому инвалиду", а в 1839 г. А.А. Краевский приобрел У вдовы П.П. Свиньина право на издание журнала "Отечественные записки". Не имея способов основать собственный журнал Некрасов и Панаев в конце 1846 г. приобрели у Плетнева право на издание "Современника".

Выпуск новых частных газет и журналов, и притом только специальных, а не энциклопедических, требовал разрешения императора. Право на издание общественно-литературных или научно-литературных журналов выдавалось в виде исключения лицам, известным своей политической "благонадежностью". С 1837 по 1846 г. появилось только четыре новых журнала общего характера, и три из них были открыто реакционными изданиями: органы "официальной народности" - "Маяк" и "Москвитянин", журнал "Русский вестник", возобновленный в 1841 г. Н.И. Гречем. Четвертый журнал - "Финский вестник" (1845-1847), один из передовых органов 1840-х годов, был позволен как специальный журнал, посвященный финской теме. Заслуга издателя Ф.К. Дершау и сотрудников состояла в том, что они сумели выйти за эти узкие пределы и освещали в "Финском вестнике" вопросы жизни русского общества.

Правительство поощряло возникновение казенных научно-литературных изданий, призванных конкурировать с частными. Учреждаются "Ученые записки Московского университета" (1833), "Журнал министерства народного просвещения" (1834) и другие журналы, не имевшие, впрочем, успеха у читателей.

Для журналистики 1830-х годов характерно заметное сокращение числа общественно-литературных изданий. Зато резко возрастает экономическая и научно-техническая периодика. Большинство отраслевых журналов и газет выпускалось различными ведомствами ("Журнал мануфактур и торговли", "Журнал путей сообщения" и т.д.). Возникают две отраслевые правительственные газеты, сыгравшие известную роль в развитии экономики и газетного дела в России, - "Коммерческая газета" (1825-1860), выходившая от департамента внешней торговли, и "Земледельческая газета" (1834-1917), орган департамента земледелия, позже - министерства земледелия и государственных имуществ. Несмотря на свой официальный характер, "Земледельческая газета" знакомила читателей с передовыми методами ведения сельского хозяйства и одной из первых среди русских газет начала помещать иллюстрации - рисунки и чертежи машин, орудий и зданий, изображения растений, животных, птиц.

Появляются также специальные хозяйственные, научные, литературные и другие газеты, выпускаемые частными лицами. Литературные вопросы стали содержанием еженедельной газеты "Рецензент", которую выпускал В.Н. Олин в 1821 г. Вслед за нею в Петербурге появилось несколько изданий такого типа. Наиболее важным из них была "Литературная газета" А.А. Дельвига и О.М. Сомова (1830-1831), в которой ближайшее участие принимал Пушкин. В Москве выходила "Молва, газета мод и новостей" (1831-1836) как приложение к журналу Н.И. Надеждина "Телескоп"; в ней в 1834-1836 гг. сотрудничал Белинский.

Всем частным газетам строго запрещалось касаться политики. Исключение из общего правила представляла только газета Ф.В. Булгарина "Северная пчела", которая начала выходить в 1825 г. как "газета политическая и литературная". Булгарин, ставший в 1826 г. агентом Третьего отделения, единственный из всех издателей получил право помещать в своей газете политическую информацию, что вызывало негодование передовых журналистов и литераторов.

В 1830-е годы заметно умножается провинциальная газетная периодика, правда, пока носящая официальный характер. Выходят "Одесский вестник" (1828-1893), "Тифлисские ведомости" (1828-1831), "Литовский вестник" (1834-1840), "Закавказский вестник" (1837-1855), "Официальная газета Царства польского" (1838-1861).

Толчком к развитию газетного дела в провинции послужило создание в 1838 г. при губернских правлениях печатного органа "Ведомости". Губернские "Ведомости" состояли из двух частей: официальной и неофициальной. В первой части помещались различные распоряжения, сведения о награжденных орденами и произведенных в чины, казенные объявления. В неофициальной части нередко печатались краеведческие материалы - статьи по истории, географии и этнографии данной губернии, художественные произведения местных авторов. Как правило, наиболее интересными и живыми были "Ведомости", в которых сотрудничали политические ссыльные. Так, например, Герцен, сосланный во Владимир, с января 1838 г. по июль 1839 г. редактировал неофициальную часть "Владимирских губернских ведомостей" и поместил в ней несколько своих статей и заметок.

После 14 декабря 1825 г. ведущая роль в периодической печати России принадлежала уже не петербургской, а московской журналистике. Это отмечали все современники. Пушкин, например, писал в "Путешествии из Москвы в Петербург" (1835): "Литераторы петербургские по большей части не литераторы, но предприимчивые и смышленые литературные откупщики. Ученость, любовь к искусству и таланты неоспоримо на стороне Москвы. Московский журнализм убьет журнализм петербургский. Московская критика с честию отличается от петербургской". Ту же мысль высказал Гоголь в "Петербургских записках 1836 г.": "Московские журналы говорят о Канте, Шеллинге и проч., и проч.; в петербургских журналах говорят только о публике и благонамеренности. В Москве журналы идут наряду с веком, но опаздывают книжками; в Петербурге журналы нейдут наравне с веком, но выходят аккуратно в положенное время. В Москве литераторы проживаются, в Петербурге наживаются".

Московская журналистика оказалась ведущей потому, что после разгрома декабристов центр передовой русской мысли переместился из Петербурга в Москву. С конца 1820-х годов исключительно важную роль в общественном движении начал играть Московский университет, в котором свято хранились традиции декабризма. В среде университетской молодежи вызревали революционные идеи. В 1826 г. возникло дело о поэме А. Полежаева "Сашка", содержащей открытый протест против угнетения и насилия; автора исключили из университета и отдали в солдаты. Через год правительству удалось раскрыть тайное общество, во главе которого стояли студенты университета братья Критские. Некоторые участники общества были арестованы и заключены в тюрьмы, другие отданы в солдаты. В 1831 г. правительство разгромило связанное с университетом тайное общество, руководимое бывшим студентом Н.П. Сунгуровым; в планы сунгуровцев входила не только широкая антиправительственная агитация, но и подготовка вооруженного восстания.

В 1832 г. из университета исключают Белинского за антикрепостническую драму "Дмитрий Калинин". После исключения из университета Белинский посещал кружок Н.В. Станкевича, который объединил молодежь, серьезно интересовавшуюся философско-эстетическими вопросами.

Одновременно с кружком Станкевича в университете существовал кружок Герцена и Огарева. Оба кружка, по словам Герцена, объединяло "глубокое чувство отчуждения от официальной России" (IX, 36). Но кружок Герцена и Огарева отличался от кружка Станкевича ярко выраженным политическим направлением. "Тридцать лет тому назад Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства... а в них было наследие 14 декабря, - писал Герцен в "Былом и думах" о революционно настроенной студенческой молодежи начала 1830-х годов. - Мы мечтали о том, как начать в России новый союз по образцу декабристов, и самую науку считали средством"[22] (IX, 35, 39). Правительство жестоко расправилось с руководителем кружка - Герценом: он как "смелый вольнодумец, весьма опасный для общества" в 1834 г. был арестован и в 1835 г. сослан; сосланы были также члены кружка Огарев и Сатин.

В период между декабристами и началом журналистской деятельности Белинского самым интересным и влиятельным журналом был "Московский телеграф" Н.А. Полевого (1825-1834), названный Белинским "решительно лучшим журналом в России, от начала журналистики" (IX, 693), "Московский телеграф" пользовался большой популярностью у читателей и распространялся по всей России. По мнению Герцена, "с "Телеграфом" в русской литературе начинают господствовать журналы. Они вбирают в себя все умственное движение страны" (VII, 217).

Белинский был центральной фигурой русской журналистики 1830-1840-х годов. Несколько лет он сотрудничал в журнале "Телескоп" и газете "Молва", издававшихся Н.И. Надеждиным, и в журнале "Московский наблюдатель", который в 1838 г. перешел к Белинскому и его друзьям. Уже в этот, московский период Белинский заложил основы демократической журналистики.

В то время, когда в Москве действовали Полевой и Белинский, в Петербурге монополию в журналистике захватили Булгарин и Греч, совершенно порвавший после разгрома декабристов со своим былым либерализмом. В распоряжении Греча и Булгарина находились журналы "Сын отечества", "Северный архив" и газета "Северная пчела", которую в 1825-1830 гг. Булгарин издавал единолично, а с 1831 г. - вместе с Гречем.

В 1834 г. реакционная петербургская журналистика получила сильное подкрепление: стал выходить журнал "Библиотека для чтения" редактируемый О.И. Сенковским. Таким образом, к середине 1830-х годов в Петербурге создается реакционный "журнальный триумвират" в составе "Сына отечества", "Северной пчелы" и "Библиотеки для чтения", принадлежащих трем журналистам: Булгарину, Гречу и Сенковскому.

Освежающую струю в петербургскую журналистику вносили издания связанные с именем Пушкина, - "Литературная газета" и журнал "Современник" (1836). Но Пушкину и его группе очень трудно было бороться с реакционными изданиями: "Литературная газета", в силу цензурных постановлений, ограничивалась кругом литературно-эстетических проблем, а "Современник", разрешенный как литературный сборник, выходил только четыре раза в год. И все же им удалось нанести сильный удар по реакционной журналистике. Осенью 1839 г. в Петербург переезжает Белинский. Он становится ведущим сотрудником и фактическим редактором журнала Краевского "Отечественные записки". С этого времени петербургская журналистика вновь получает руководящую роль в периодической печати России.

В условиях жесточайшего цензурного гнета 1830-х годов небывало возросло значение литературной критики для воспитания современников в духе передовых общественных идей. Чернышевский указывал в "Очерках гоголевского периода русской литературы", что в журналистике этого времени "эстетические вопросы были... по преимуществу только полем битвы, а предметом борьбы было влияние вообще на умственную жизнь"[23]. С каждым годом литературная критика приобретала все большую роль в формировании сознания современников.

Усиление интереса к литературной критике со стороны читателей в свою очередь свидетельствовало об их духовном росте. Если в 1834 г. в "Литературных мечтаниях" Белинский отмечал, что в 1820-1830-е годы "жизнь журнала" составляют повести, рецензии и картинки мод, то в начале 1840 г. он уже заявлял, что теперь "ни один журнал или газета не может существовать без отдела критики и библиографии; эти страницы разрезываются и пробегаются нетерпеливыми читателями даже прежде повестей". Все это, по мнению критика, убеждает в том, что "в нашей литературе настает эпоха сознания" (IV, 21). В подготовке этой "эпохи сознания" главная роль принадлежала статьям и рецензиям самого Белинского.

"Московский телеграф"

Журнал "Московский телеграф", издававшийся Николаем Алексеевичем Полевым, представил собой новое и очень значительное явление русской журналистики и культуры. Белинский назвал "Московский телеграф" лучшим журналом в России и утверждал, что для его издания "нужно было больше, чем смелость - нужно было самоотвержение" (IX, 688). По мнению Чернышевского, "ощутительное" влияние литературы на общество началось только с "Московского телеграфа" (II, 611). Впервые в истории русской печати был создан журнал как орган антидворянский, как выразитель буржуазно-демократического направления в русской общественной мысли. Впервые издателем-редактором крупного, влиятельного журнала стал не дворянин, а человек "среднего состояния", купец второй гильдии. "Купцы полезли на Парнас", - возмущались представители реакционного дворянства.

Н.А. Полевой родился в 1796 г. в Иркутске в семье небогатого курского купца, переехавшего в Сибирь для поправления своих дел. Родители Полевого любили читать, покупали книги и выписывали журналы. Способный, любознательный юноша с жадностью поглощал произведения русских и иностранных авторов, следил за русской периодикой. Уже в ранней юности у Полевого проявились склонности к самостоятельному творчеству: он пишет стихи, сочиняет повести, составляет рукописный журнал. Полевой нигде не учился, постоянных домашних учителей у него также не было, и свои знания он приобрел самостоятельно. Когда в 1813 г. совершенно разорившееся семейство Полевых возвратилось в Курск, он поступил на службу в контору богатого купца.

Первое выступление Полевого в печати относится к 1817 г.; он поместил в "Русском вестнике" С. Глинки небольшую статейку о посещении Курска Александром I. В начале 1820 г. Полевой приехал в Москву с поручением отца приобрести водочный завод. Журнал "Вестник Европы" печатает его мелкие стихотворения. Поездка в Петербург позволила Полевому познакомиться с Гречем, Булгариным и Свиньиным, который издавал "Отечественные записки" восторженно писал о "русских самоучках", поощряемых знатными меценатами. Увидев в Полевом такого "самоучку", он привлек его к сотрудничеству в своем журнале.

Дела по водочному заводу, доставшемуся Полевому в наследство от отца, умершего в 1822 г., не отвлекают его от научных и литературных занятий. Он много читает, изучает иностранные языки, завязывает знакомства с московскими литераторами и учеными, сходится с Вяземским и В. Одоевским, который привлекает его к участию в альманахе "Мнемозина". Наезжая в Петербург, Полевой встречается с участниками тайных обществ и писателями - Рылеевым, А. Бестужевым, Ф. Глинкой - и вступает в члены Вольного общества любителей российской словесности.

За пять лет жизни в Москве Полевой настолько основательно познакомился с науками и искусствами, что счел себя вполне подготовленным к изданию собственного журнала. В середине 1824 г. он послал на имя министра народного просвещения А.С. Шишкова "Предположение об издании с будущего 1825 года нового повременного сочинения под названием "Московский телеграф". Разрешение последовало, и с января 1825 г. начал выходить двухнедельный журнал "Московский телеграф", который принес молодому издателю известность и славу.

"Московский телеграф" был создан как журнал энциклопедический, рассчитанный в равной мере как на образованного, так и на широкого читателя. Это было общественно-научно-литературное издание с преимущественным интересом к вопросам практической жизни. Скованный цензурными распоряжениями, Полевой не мог ввести отдел политики и непосредственно обсуждать политические темы. Приходилось прибегать к разного рода уловкам, намекам и иносказаниям, чтобы придать научным и литературным материалам политическую остроту. Герцен верно заметил, что, "нападая на авторитеты литературные, Полевой имел в виду и другие", "пользовался всяким случаем, чтобы затронуть самые щекотливые вопросы политики, и делал это с изумительной ловкостью" (VII, 216).

Современники сразу приняли новый журнал: уже в первый год он разошелся тиражом 1500 экземпляров, затем тираж увеличился почти вдвое. Успех "Московского телеграфа" во многом определялся способностями Полевого как издателя и редактора. Белинский считал, что Полевой "рожден на то, чтоб быть журналистом, и был им по призванию, а не по случаю" (IX, 682). "Он родился быть журналистом, летописцем успехов, открытий, политической и ученой борьбы", - писал о Полевом Герцен (VIII, 163).

Истинный журналист, Полевой чутко улавливал запросы времени и умел удовлетворить их, не опускаясь до уровня непросвещенного читателя, как то делали "Северная пчела" и позже "Библиотека для чтения", а поднимая читателей до журнала. "Тот не должен и думать об издании литературного журнала в наше время, кто полагает, что его делом будет сбор занимательных статеек", - писал Полевой в "Московском телеграфе" (1831, №1). Журналист, издатель "в своем кругу должен быть колонновожатым", "возбуждать деятельность в умах".

Заботясь о воспитании всех слоев общества, Полевой адресовал свой журнал преимущественно "среднему" читателю. Цель журнала, по его мнению, - "споспешествовать к усилению деятельности просвещения... к сближению средних сословий с европейской образованностью" (1825, №2).

Показательно, что Полевой ввел в русский язык слово "журналистика". Ему же принадлежит первая попытка изложить историю русской журналистики в связи с "общественными потребностями" - он сделал это в статье "Обозрение русских газет и журналов с самого начала их до 1828 года" (1827, №22-24).

"Телеграфом идей" называли журнал Полевого. И действительно, современность, злободневность были основным качеством "Московского телеграфа", выгодно отличавшим его от тогдашних журналов. Название подчеркивало установку издателя на скорость передачи различных сведений, новых идей во всех сферах деятельности человека. Правда, в применении к эпохе 1820-х годов о "быстроте" передачи известий можно говорить очень условно: в ту пору в Европе действовал оптический семафорный телеграф, а в России вообще никакого телеграфа не было[32]. Самое слово "телеграф" было новым и привилось-то оно в русском языке благодаря журналу, на обложке которого Полевой поместил литографированную картинку с изображением семафорного телеграфа на фоне романтического пейзажа: озеро, парусные яхты, вдали горы, окутанные облаками, впереди высокая скала, нависшая над озером, и на ней башня с сигнальным устройством.

В "Московском телеграфе" были следующие постоянные отделы: "Науки и искусства", "Словесность", "Критика", "Библиография" (он назывался в журнале "Современная русская литература"), "Известия и смесь". Последовательность отделов в номере иногда менялась. В конце книжки помещалось описание новых мод с приложением гравированной раскрашенной картинки. При "Московском телеграфе" выходили два сатирических прибавления, которые брошюровались вместе с журналом, но имели отдельную нумерацию страниц, - "Новый живописец общества и литературы" (1829-1831) и "Камер-обскура книг и людей" (1832).

Отдел "Науки и искусства" занимал в журнале центральное место по обилию и разнообразию статей. История, археология, статистика, естественные и точные науки, философия, эстетика, политическая экономия, языкознание, описание путешествий, просвещение, воспитание, экономические и технические вопросы находили отражение в этом отделе, где сотрудничали многие известные ученые и печатались переводы из иностранных журналов и сочинений. Центральными все же были статьи по истории и географии, потому что в условиях жесточайшей цензуры они давали возможность как-то касаться вопросов современной политики, если не российской, то хотя бы европейской.

В этом же отделе можно было также встретить статьи по теории и истории литературы, популяризирующие романтическое направление. Поскольку проблема народности, точнее национальности, была одной из главных в эстетике романтизма, "Московский телеграф", который, по выражению Белинского, "был журналом, как бы издававшимся для романтизма" (VII, 144), постоянно помещал произведения народной поэзии и статьи по народному творчеству: "Две песни скандинавских витязей" (1825, №7), "Историческое обозрение мифологии северных народов Европы" (1827, №7, 8, 9), "Догадки об истории русских сказок" H.M. Макарова (1830, №22), "Свадебные обряды крестьян в Саратовской губернии" А. Леопольдова (1830, №23) и др.

Лучше, чем в каком-либо другом журнале той поры, в "Московском телеграфе" был поставлен отдел критики и примыкавший к нему отдел библиографии. В них, кроме литературно-критических, печатались статьи и заметки по различным вопросам наук, искусств и практических знаний. Полевой придавал большое значение библиографии, видя в ней важное средство помочь читателю следить за умственным движением своего времени. Издатель и его сотрудники не ограничивались справкой о выходных данных книги - они знакомили с ее содержанием и выносили свою оценку, т.е. предлагали читателям аннотированную библиографию. В заслугу Полевому как издателю и сотруднику Белинский ставил боевой, активный характер "умной, оригинальной, чуждой предрассудков" критики и библиографии "Московского телеграфа", высказывавшего свои мнения прямо, не смотревшего ни на какие "авторитеты", чуждавшегося "уклончивого тона" (IX, 687, 689).

"Московский телеграф", по словам Белинского, выделялся среди других журналов "живостию, свежестию, новостию, разнообразием вкусов, хорошим языком, наконец, верностию в каждой строке однажды принятому и резко выразившемуся направлению" (IX, 687). Постоянным литературным направлением "Московского телеграфа" был романтизм. Романтическое искусство настойчиво защищалось в "Московском телеграфе" в статьях Николая Полевого, его брата Ксенофонта, А. Бестужева-Марлинского и др.

Борьба за романтизм против устарелых авторитетов классицизма в 1820-е годы была борьбой за передовое искусство. Но десятилетием позже, когда в России успехи реализма стали очевидны, защита романтизма вела литературу не вперед, а назад. Приветствуя романтические поэмы Пушкина, Полевой не понял ни "Бориса Годунова", ни "Евгения Онегина", как позже не принял он лучших произведений Гоголя и Лермонтова.

С конца 1820-х годов в связи с общим развитием русской прозы беллетристика занимает в "Московском телеграфе" важное место. Печатаются повести и отрывки из романов В. Ушакова ("Киргизкайсак", 1829), В. Даля ("Цыганка", 1830), И. Лажечникова ("Последний Новик", 1830), К. Масальского ("Стрельцы", 1831), постоянным сотрудником отдела словесности с 1831 г. становится А. Бестужев-Марлинский ("Страшное гаданье", "Аммалат-бек"), помещает свои повести и рассказы Н. Полевой. Оригинальные и переводные произведения носили романтический характер, причем издатель оказывал предпочтение боевому французскому романтизму перед мечтательным немецким. "Московский телеграф" много сделал для популяризации произведений Гюго, Мюссе и Бальзака. Большой интерес проявлялся журналом к творчеству Мицкевича и вообще к польской литературе и культуре.

Интересным нововведением "Московского телеграфа" в 1829 г. было печатание репродукций с картин и скульптур в сопровождении пояснительного текста. Так, русский читатель получил возможность ознакомиться с произведениями Давида, Рафаэля, Сальватора Розы, Пуссена, Гвидо Рени, Греза и других художников. Это тем более важно, что в ту пору журналистика еще не знала иллюстраций: первое иллюстрированное издание в России "Живописное обозрение" начало выходить лишь с 1835 г.

В девятилетней истории "Московского телеграфа" отчетливо намечаются два периода: 1825-1827 гг., когда общественная позиция "Московского телеграфа" и его издателя еще не определилась, и 1828-1834 гг., когда "Московский телеграф" превратился в боевой антидворянский орган.

"Московский телеграф" вошел в историю русской журналистики как издание антидворянское, а Н. Полевой - как защитник прав "среднего состояния" и нарождающейся русской буржуазии. Однако буржуазная ориентация Полевого проявилась не сразу. В 1825-1827 гг. в "Московском телеграфе" не было ничего буржуазного; и по составу сотрудников, и по направлению это был типично дворянский журнал. В статье и заметках Полевого в 1825 г. (а их было около тридцати)[33] защищается карамзинский подход к явлениям литературы (требование "светскости", объяснение слабого развития литературы равнодушием светского общества и "милых читательниц"), ведется борьба с декабристской журналистикой. Полевой в это время восторженно отзывается об "Истории государства российского" Карамзина, осуждает за грубость язык комедии Грибоедова "Горе от ума", спорит с оценками А. Бестужева в "Полярной звезде" на 1825 г. В течение первых полутора лет "Московский телеграф" издавался как научно-литературный журнал; в нем незаметно расположения к общественной тематике.

Ведущие сотрудники "Московского телеграфа" и его издатель тяжело пережили поражение восстания на Сенатской площади и казнь пяти руководителей декабризма в июле 1826 г. Это произвело определенный сдвиг в их мировоззрении. Они поняли, что в обстановке жестокой политической реакции внутри страны и все усиливающегося влияния реакционной периодики (особенно издании Булгарина и Греча) "Московский телеграф" должен стать передовым органом печати. Поэтому с середины 1826 г. "Московский телеграф" лишается свойственной ему ранее политической безликости. Журнал начинает сочувственно отзываться о борьбе греков с турками, о восстаниях южноамериканских колоний против испанского владычества, приводит примеры исключительной храбрости народных героев Греции Колокотрони, Дм. Ипсиланти и др. В журнале открывается новый отдел - "Современная летопись", в котором помещаются сообщения о последних событиях в зарубежных странах и обзорные статьи. Эти обзоры составлялись на основе данных, уже напечатанных в правительственных изданиях, но Полевой ухитрялся вставлять в них и свои рассуждения, подчас расходившиеся с официальной трактовкой.

Усиление политического свободомыслия в "Московском телеграфе" насторожило Третье отделение и его агента Булгарина, который в августе 1827 г. представил Бенкендорфу три доноса на этот журнал, раскрывая политические намеки статей и подчеркивая, что "издатель умеет в рецензии поэзии примешивать политику". Бенкендорф поручил помощнику министра внутренних дел Блудову написать предупредительное письмо Вяземскому, с которым Блудов был хорошо знаком. Блудов, опираясь, как он сам признавался, на "повеление свыше" (т.е. самого царя), настоятельно рекомендовал Вяземскому, а также издателю и другим сотрудникам "Московского телеграфа" впредь быть не только благоразумными и осмотрительными, но и полезными правительству.

Первый период в истории "Московского телеграфа" прошел под знаком полемики с изданиями Булгарина и Греча, которую возглавлял Вяземский. Булгарин видел в "Московском телеграфе" не только недостаточно благонамеренный журнал, но и сильного конкурента для собственных изданий. В свое время он предлагал Полевому постоянное сотрудничество в "Северной пчеле" и даже уговаривал его выпускать "Московский телеграф" вместе с ним и Гречем. Но когда Полевой отказался, издания Булгарина и Греча повели жестокий обстрел "Московского телеграфа". Доносы Булгарина и отрицательный отзыв Третьего отделения о журнале немедленно сказались на Полевом. Ему не было разрешено издание с 1828 г. политической и литературной газеты "Компас" и журнала "Энциклопедические летописи отечественной и иностранной литератур".

К концу 1827 г. Полевой порывает с Вяземским и группой дворянских литераторов. Начинается новый период в истории "Московского телеграфа": он превращается в открыто антидворянское издание, выразителя интересов русской буржуазии - и прежде всего буржуазии промышленной. Ведущим автором становится сам издатель, статьи которого определяют линию журнала.

Облик "Московского телеграфа" изменяется: если в первые годы журнал носил по преимуществу научно-литературный характер, то теперь ему придается практическое направление, которое выражается в заметном росте внимания к вопросам экономики. Журнал ратует за развитие промышленного производства в России, за сокращение ввоза иностранных товаров, повторяет, что не земледелием и торговлей, а промышленностью определяется сила государства. "Деятельная промышленность и возвышение производителей средних званий есть шаг к прочному благоденствию государства", - доказывает Полевой (1831, №6).

Стремясь придать "Московскому телеграфу" практическую направленность, Полевой в 1829 г. организует при журнале особое "Прибавление", в котором печатается отечественная и зарубежная информация об успехах в промышленности, земледелии, ремеслах, торговле, финансах, о практическом применении современных достижений, сделанных в области точных и естественных наук, например "Краткие основания химии для фабрикантов и заводчиков" (№8, 9), "Всеобщая система мер, употребляемая в механических искусствах" (№10, 11) и т.д.

С 1828 г. "Московский телеграф" начал уделять большое внимание вопросам народного просвещения. В трактовке этих вопросов сказались сильные и слабые стороны буржуазно-демократического мировоззрения Н. Полевого. Как буржуазный просветитель, Полевой сильнее всего заинтересован в повышении культурного уровня промышленников и купцов - "обладателей капиталов". Но одновременно в "Московском телеграфе" говорится о тяжелом экономическом положении низших слоев общества, о культурной отсталости простого народа. Необходимо всемерно распространять просвещение среди простого народа, нужно давать народу умное, хорошее чтение - с такими требованиями постоянно выступал Полевой.

Летом 1828 г. на торжественном акте Московской практической академии Полевой произнес речь "О невещественном капитале". Так он называет просвещение, "одно из главнейших оснований государственного и народного богатства". По мысли Полевого, без просвещения невозможно достигнуть успехов ни в одной отрасли хозяйства, поэтому "невещественный капитал" необходим, как все виды "вещественного капитала".

Терминология и ход рассуждений Полевого выдают ограниченность его буржуазного просветительства. Всех людей он делит на "обладателей капиталов" и "производителей капиталов" (или "работников"). Просвещение "производителей капиталов" необходимо и полезно не только им самим, но и "обладателям капиталов", так как грамотные, культурные работники принесут большую прибыль своим хозяевам. Видя в просвещении дополнительный источник Дохода, Полевой и назвал его "капиталом". Ратуя за широкое народное просвещение, Полевой имел в виду главным образом цели буржуазного развития страны, интересы капитализирующейся экономики, сильно нуждающейся в квалифицированных кадрах "производителей капиталов".

С точки зрения буржуазного практицизма подходит Полевой и к вопросам литературы. Он окончательно порывает со своим былым "аристократизмом" и ориентируется теперь не на "большой свет" и "милых читательниц", а на обладателей и производителей капиталов. Позицию Полевого определил Герцен в своей работе "О развитии революционных идей в России": "Полевой начал демократизировать русскую литературу; он заставил ее спуститься с аристократических высот и сделал ее более народной или, по крайней мере, более буржуазной" (VII, 216).

Преклонение Полевого перед "большим светом" сменяется в 1828 г. критическим, а с 1829 г. резко враждебным отношением к дворянству. Критика дворянского сословия на страницах "Московского телеграфа" ведется с разных точек зрения, в первую очередь со стороны экономической: многие дворяне, не занятые никакой полезной деятельностью, ничего не создавая, разоряются сами и доводят до разорения своих крестьян; это сокращает платежеспособность населения и мешает развитию народного хозяйства. Для борьбы с дворянами-тунеядцами "Московский телеграф" предлагает довольно решительные средства. "Если владелец не в состоянии прокормить подвластного ему человека, он должен лишиться прав на владение им, потому что уже съел его труд", - читаем в одной заметке в отделе "Смесь" (1829, №6). Так Полевой выразил свое отрицательное отношение к крепостному праву.

"Московский телеграф" критикует дворянство и со стороны нравственной; в журнале приводятся многочисленные примеры, свидетельствующие о духовном превосходстве людей "среднего состояния" над дворянами-аристократами. Полевой призывает писателей сатирически изображать "эгоистов-филантропов, либералов на словах, но мерзавцев в домашнем и общественном быту... глупую спесь, низость и невежество многих благородных, уничтожение неблагородных классов народа" (1829, №13).

С этой целью при "Московском телеграфе" с июля 1829 г. создается сатирическое прибавление - "Новый живописец общества и литературы". В нем продолжены лучшие традиции журнальной сатиры XVIII в., и прежде всего журналистики Новикова.

"Новый живописец общества и литературы", определенный Белинским как "лучшее произведение всей литературной деятельности" Полевого (VI, 8), почти целиком наполнялся произведениями самого издателя - сатирическими статьями, памфлетами, очерками, фельетонами, литературными пародиями в прозе и стихах. В "Новом живописце" отчетливее, чем во всех предшествовавших журнальных выступлениях Полевого, сказались антидворянский характер его деятельности, его сила и смелость как буржуазного просветителя.

"Новый живописец" нападал на паразитизм дворян, которые не принимают никакого участия "в споспешествовании пользе своего отечества", кичатся своим происхождением, пользуются чужими заслугами, живут чужим умом и трудом, пускают по ветру родовые именья, играют в либерализм. Зло высмеивает Полевой слепое пристрастие дворян ко всему иностранному как в быту, так и в образовании, отмечает серьезные недостатки современного обучения и воспитания. Он разоблачает служебные преступления дворян-чиновников - от мелких до самых высоких, чинопочитание и подхалимство.

Стихотворные пародии Полевого на поэтические безделки дворянских литераторов высоко оценивал Белинский. Он хорошо помнил, например, пародии на стихи Шевырева, который был выведен Полевым под именем Картофелина в 1832 г. в "Камер-обскуре книг и людей". Через десять лет в памфлете "Педант" Белинский воспользовался этим сатирическим псевдонимом и представил Шевырева в образе Лиодора Ипполитовича Картофелина.

В середине 1829 г. Полевой опубликовал в "Московском телеграфе" свою статью об "Истории государства российского" Карамзина, в которой доказывал, что Карамзин, как представитель дворянской исторической науки и литературы, принадлежит прошлому, а не настоящему. Это окончательно развело Полевого с Вяземским и другими дворянскими литераторами, будущими сотрудниками "Литературной газеты" Дельвига.

В 1830 г. Полевой в "Московском телеграфе" настоятельно доказывает, что следует различать два направления в русской культуре: дворянское, которое отживает свой век, и недворянское, за которым будущее. С этих позиций он ведет полемику с "Литературной газетой", являющейся, по его мнению, органом "литературной аристократии". Полевой был прав, выступая против бессодержательности, мелкотемности, "светскости" произведений дворянских литераторов. Но он глубоко заблуждался, когда недифференцированно рассматривал дворянскую культуру, отмечая в ней только "светскость" и аристократизм, когда не выделял Пушкина из среды "литературных аристократов". Буржуазная ограниченность Полевого помешала ему понять, что до Белинского прогрессивное просвещенное дворянство во главе с Пушкиным было основной движущей силой в развитии русской литературы и культуры. В целях борьбы с "Литературной газетой" Полевой даже заключил на время тактическое соглашение с Булгариным, проявив тем самым свою недостаточную принципиальность.

Но уже в 1831 г. вновь начинается борьба "Московского телеграфа" с Булгариным и его изданиями. В "Новом живописце" Полевой помещает ряд острых сатирических выпадов против Булгарина как журналиста и автора исторических и нравоописательных романов. Например, в сатирической сценке "Беседа у молодого литератора" Булгарин, только что издавший свой роман "Петр Иванович Выжигин", выведен в образе Патриотова. Зло высмеян квасной патриотизм Булгарина, крикливо-патриотическая официальная народность его романов. (Самое выражение "квасной патриотизм" сошло со страниц "Московского телеграфа" в 1827 г.; оно принадлежало Вяземскому.) Булгарина как издателя "Северной пчелы"

Полевой сатирически изобразил в "Камер-обскуре книг и людей" (1832, №6) в лице Фомы Низкопоклонова, выпускающего "историко-политико-литературную газету" "Трудолюбивый муравей" совместно с Яковом Ротозеевым. В статье "Взгляд на некоторые журналы и газеты русские" (1831, №1) Полевой прозрачно намекал: "Вообще издатели "Северной пчелы" почти во всех своих статьях сбиваются на форменные донесения".

Буржуазный радикализм (не революционность!) Полевого достигает наивысшей точки в 1831 году, когда он, несмотря на цензурный террор, находит средства выразить свое одобрение революционным событиям на Западе. Для Полевого, как последовательного защитника интересов буржуазии, огромное значение французской революции 1830 г. состояло в том, что она свергла монархию Бурбонов, разрушила остатки феодальных отношений и тем расчистила пути свободной деятельности "среднего состояния", т.е. буржуазии.

Открыто высказаться в печати об июльской революции Полевой не мог по условиям цензуры. Но в первой части "Исторического обозрения 1830-го года" (1831, №1), охватывающего события до июльских дней, Полевой все же осмелился назвать революцию во Франции "достопамятным" событием, которое принесет "обильные следствия" в будущем. Вторую часть обозрения цензура не пропустила.

С 1832 г. Полевой сокращает свое сотрудничество в критическом и библиографическом отделах журнала, отходит от участия в полемике, от текущей журнальной работы и почти не занимается делами редакции. Он печатает в "Московском телеграфе" статьи о творчестве Державина, Жуковского, Пушкина, в которых по-прежнему излагает романтические взгляды, работает над своей "Историей русского народа", пишет учебные книги по истории, художественные произведения. Руководство журналом переходит к его брату, Ксенофонту Полевому, хотя официальным издателем остается Николай.

Цензура и Третье отделение очень строго следили за "Московским телеграфом". Гоненья усилились в 1832 г., когда С.С. Уваров был назначен помощником министра просвещения. Ждали удобного повода, чтобы запретить "вольнодумный" журнал. И повод такой появился. В №3 за 1834 г. Н. Полевой поместил свою рецензию на только что изданную ура-патриотическую пьесу Н. Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла". Он отрицательно отозвался о литературных достоинствах пьесы и слегка, почти незаметно намекнул на "квасной патриотизм" автора. "Новая драма г. Кукольника весьма печалит нас", она "не выдерживает никакой критики", - делал вывод Полевой. Цензура не нашла в рецензии ничего предосудительного и пропустила номер. Но тут выяснилось, что на премьере спектакля в Александрийском театре в Петербурге присутствовал царь и Кукольнику вручили в награду бриллиантовый перстень.

Отзыв Полевого о пьесе Кукольника послужил только поводом для закрытия неугодного журнала. Царю была представлена большая тетрадь с крамольными выписками из "Московского телеграфа" за многие годы - настоящий политический донос. В докладной записке, составленной Уваровым, Полевой сравнивался с бунтовщиком, который посреди площади при всеобщем стечении народа проповедует революцию. По распоряжению царя, в апреле 1834 г. "Московский телеграф" был запрещен. Об этом сказано в эпиграмме:

Рука всевышнего три чуда совершила:

Отечество спасла,

Поэту ход дала

И Полевого удушила.

После закрытия "Московского телеграфа" имя Полевого как издателя некоторое время находилось под запретом. Ему не разрешили выпускать научно-литературный иллюстрированный журнал "Живописное обозрение". В 1835-1838 гг. Н. Полевой нерегулярно сотрудничал в "Московском наблюдателе" и "Библиотеке для чтения".

В конце 1837 г. в жизни бывшего издателя "Московского телеграфа" наступил крутой поворот: по приглашению Смирдина, Полевой переезжает в Петербург и становится фактическим (но не официальным) редактором журнала "Сын отечества" и сотрудником "Северной пчелы". В 1841-1842 гг. Полевой вместе с Гречем редактировал журнал "Русский вестник", в котором выступал против "Героя нашего времени" и стихотворений Лермонтова, против "Мертвых душ" Гоголя. Одновременно Полевой сочинял свои псевдонародные пьесы, вошедшие в разряд казенной драматургии. "Печально было видеть, как этот смелый боец, этот неутомимый работник, умевший в самые трудные времена оставаться на своем посту, лишь только прикрыли его журнал, пошел на мировую со своими врагами. Печально было слышать имя Полевого рядом с именами Греча и Булгарина; печально было присутствовать на представлениях его драматических пьес, вызывавших рукоплескания тайных агентов и чиновных лакеев", - писал Герцен (VII, 219). Переход Полевого в лагерь реакционной журналистики Белинский встретил справедливым негодованием; в статьях и, особенно в письмах Белинский возмущался ренегатством Полевого.

В 1844 г. Полевой нашел в себе силы отойти от Булгарина и Греча. В конце 1845 г. он сближается с Краевским и с 1846 г. начинает редактировать "Литературную газету". Выпустив всего несколько номеров, Полевой умер в феврале 1846 г.

Белинский в "Отечественных записках" (1846, №3), рецензируя вторую часть книги Полевого "Столетие России", с сожалением отозвался о безвременной кончине "одного из замечательнейших Действователей на поприще русской литературы". Он подчеркнул, что участие Полевого в 1840-е годы в реакционной петербургской периодике не должно заслонять его огромного значения как издателя и сотрудника "Московского телеграфа": Полевой "создал журнал в России". Вскоре вышла брошюра Белинского "Николай Алексеевич Полевой". Великий критик дал объективный и очень глубокий анализ московского периода журналистской деятельности Полевого, показал то новое, что внес "Московский телеграф" в историю русской журналистики. Именем Полевого Белинский назвал целый период в истории русского просвещения. Основные положения этой работы Белинского повлияли на оценку журналистской деятельности Полевого, высказанную впоследствии Герценом и Чернышевским.