Размещено на http://www.allbest.ru/

“Великая Албания”: теория и практика

Искендеров П.А.

Проблема создания на Балканах “Великой Албании” - государства, объединяющего территории с преобладающим албанским населением, - приобрела в последнее время не только теоретическое, но и практическое значение. Провозглашение в феврале 2008 г. в одностороннем порядке независимости Косово вновь, как и столетие тому назад, поставило вопрос о пересмотре всей системы балканского геополитического пространства. Не только в Косово, но и в Албании, Македонии, Черногории, Греции появляются все новые политические партии и движения, которые выступают за проведение новых “разменов территорий”. Это делается для того, чтобы границы “этнической” Албании максимально приблизить к местам проживания албанцев.

Как свидетельствуют последние опросы общественного мнения, данную идею поддерживают более 80% населения Косово, свыше 70% жителей Албании, а также более половины македонских албанцев. При этом часто ссылаются на исторические факторы, главными из которых считают нерешенность албанского национального вопроса на Балканах, игнорирование великими державами на протяжении последних 150 лет государственных и политических требований албанского народа. Речь идет также об исторических правах албанцев на обширные территории, которые в древние времена входили в состав таких государств, как Сербия, Черногория, Македония, Греция и Болгария. В качестве символа всеалбанского единства традиционно выступает День албанского флага - 28 ноября. В этот день 1912 г. была провозглашена независимость Албании от Османской империи. По мнению американского исследователя Роджерса Брубейкера, после распада Югославии этнические албанцы оказались в составе двух “национализирующихся государств” - “новой” Югославии и Македонии; и это не считая других частей “национализационной триады” - собственно Албании, а также югославских и македонских властей.

Похожие мысли высказывает и авторитетный швейцарский публицист Жан-Арно Дерен, утверждающий, что “за неточностью терминов “косовар”, “албанец” или “албаноговорящий” стоят века неспокойной истории постоянного переустройства Балкан”. По его мнению “за терминологической неточностью скрываются острые споры о национальной идентичности и переустройстве в соответствии с этой идентичностью албанского мира на Балканах”. “На Балканах государственные границы - старые и новые - никогда не совпадали с границами проживания разных народов, что привело к появлению значительных национальных меньшинств. В этой конфигурации Косово занимает особую позицию, поскольку на этой и без того загруженной территории сталкивается множество антагонистических и национальных интересов, отмечает Ж. -А. Дерен, утверждающий, что “сербы говорят о своих монастырях в Косово, албанцы в ответ заявляют, что они были построены на руинах более древних албанских католических монастырей. Однако этот факт труднодоказуем и не имеет большого значения по крайней мере до XIII века, когда этот регион находился под влиянием сначала Византии, а затем Рима. Что касается Косово, то в нем проживают различные народы, в том числе сербы и албанцы… Один из наиболее часто употребляемых балканскими националистическими движениями аргументов сводится к утверждению о древнейшем и даже автохтонном характере этого народа”…

Великодержавные идеи распространяются среди албанцев в той или иной форме, начиная с середины XIX века. В настоящее время они переживают подлинный ренессанс. В то же время в среде балканских народов подобные идеалы, похоже, остались в прошлом - в начале XX века. Поэтому следует согласиться с британским историком Марком Мазоувером, считающим, что албанский национализм остается последней идеологией на Балканах, в которой все еще сохраняется довольно значительное экспансионистское направление. По словам этого автора, “ирредентизм среди албанцев представляется гораздо сильнее, чем среди большинства других народов в Юго-Восточной Европе”. Такого же мнения придерживается и известный албанский ученый Элез Биберай.

Важной отличительной особенностью так называемой идеологии “Великой Албании” в сравнении с аналогичными концепциями в рамках сербского, болгарского, греческого или хорватского национальных движений заключается в отсутствии единого “столичного центра”, который собирал бы вокруг себя соответствующие этнические земли, в роли которых исторически выступали Белград, София, Афины и Загреб. Это было связано прежде всего с большой разбросанностью земель, населенных албанцами, в основном среди четырех вилайетов Османской империи - Скутарийского, Янинского, Битольского и Косовского. Такая административно-территориальная система существовала в конце XIX в, то есть в момент становления албанского национального движения. Следует также иметь в виду то обстоятельство, что столица нынешней Албании город Тирана изначально не являлся ни политическим, ни экономическим, ни культурным центром страны в отличие от Шкодера, Дурреса, Влёры или находящегося ныне на территории Косово Призрена. Кроме того, историческое сознание албанцев не содержит в себе память об “албанской империи”, не существовавшей в период раннего средневековья в отличие от сербских государств или болгарских царств.

В этой связи возникает проблема, которую британский историк Ноэль Малькольм назвал “континуитетом” в албанской историко-государственной традиции. Оспаривая исторические права сербов на Косово, объясняемые вхождением этой территории в состав сербских государств в XIII-XV вв., он утверждает, что “между средневековым сербским государством и сегодняшней Сербией не больше преемственности, чем между Византийской империей и Грецией”. Если принять подобную трактовку истории Косово, то тогда следует признать, что Албания в своей расширительной трактовке этнических и исторических проблем, касающихся данной страны, существовала либо в виде союза четырех вилайетов Османской империи, либо в составе земель, оккупированных фашистской Италией и “Третьим Рейхом”. Очевидно, что ни та, ни другая модель не могут служить достаточным основанием для поддержки великоалбанской идеи в Косово и в других районах Балкан.

Однако вернемся на полтора столетия назад. Первыми документами, в которых было закреплено требование лидеров албанского национального движения об объединении всех албанонаселенных районов тогдашней Османской империи в единое государственно-административное целое, стали программы Призренской лиги 1878 - 1881 годов. В частности, принятый в июле 1878 г. документ под названием “Карарнаме” (“Книга решений”) выдвинул такие цели, как “борьба до последней капли крови против какой-либо аннексии албанских территорий” и “объединение всех территорий, населенных албанцами, в одну провинцию”. Кроме того, в решениях Призренской лиги выражалось негативное отношение албанцев к планам территориальных приращений соседних албанских государств за их счет. “Имея перед глазами балканскую землю, говорилось в документе, мы не позволим ни за что, чтобы иностранные войска топтали нашу землю”. Важное мнение, зафиксированное в документе, заключалось в стремлении и дальше расширять земли, принадлежавшие Лиге. “Представители других краев (земель), которые хотят присоединиться к Лиге, будут охотно приняты, и мы их внесем в список Лиги как друзей власти и страны”. Столицей объединенного албанского вилайета предполагалось объявить город Охрид в силу его центрального географического положения8.

Многие эксперты сходятся во мнении, что данная петиция “стала первым свидетельством того, что албанцы стремятся к территориальному объединению”9. Албанская историография и национально-государственная традиция отводят этому политическому объединению албанцев, проживающих в разных районах Балканского полуострова, роль организатора борьбы за освобождение и объединение албанских земель, за отстаивание национального суверенитета албанцев и их противостояние попыткам великих держав и соседних балканских стран оккупировать исконно албанские земли. Возлагая вину за обострение сербо-албанских отношений на Белград, проводивший жесткую политику в отношении албанцев, они подчеркивают, что “отношение сербского правительства особенно поспособствовало ухудшению отношений между высланными албанцами из Южной Сербии и сербами из Косово (во время сербо-турецкой войны 1877-1878 гг. - П.И.). Тогда албанское национально-освободительное движение поднялось до уровня движения за автономию, общее освобождение и независимость. Оно основало и собственный руководящий орган, иными словами, создало Албанскую Призренскую лигу, которая вела борьбу против всех возможных врагов и завоевателей”. Схожей концепции придерживаются и некоторые российские исследователи. В частности, Н. Д. Смирнова видела в деятельности Призренской лиги важнейший этап “албанского национального Возрождения”.

Между тем, как явствует из вышеприведенных положений “Карарнаме”, данный документ носил достаточно сдержанный характер. В этой связи можно отчасти согласиться с мнением британского исследователя Г. Гаврича, полагающего, что “состоявший из 16-ти пунктов “меморандум о решениях” (карарнаме) ничего не говорил о реформах, школах, автономии и даже ни слова не было сказано об объединении албанских земель в один вилайет”. С формальной точки зрения это было действительно так. Однако следует учитывать, во-первых, пестрый характер делегатов первого заседания Призренской лиги, а, во-вторых, не только букву, но и дух документа. Нет сомнений в том, что речь шла о развернутой и далекоидущей программе в русле албанского национального движения, подразумевавшего в конечном итоге не только защиту культурно-религиозных прав албанцев, но и решение других задач национально-государственного строительства.

В меморандуме, направленном делегатами Лиги участникам Берлинского конгресса, открывшегося 13 июня 1878 г., а также турецкому правительству и дипломатическим представителям великих держав в Константинополе, внимание Европы акцентировалось именно на государство-образующих моментах. В частности, в меморандуме, адресованном премьер-министру Б. Дизраэли, представлявшему на Берлинском конгрессе Великобританию, говорилось: “Мы не являемся и не хотим быть турками, но точно так же мы всей своей силой выступим против любого, кто захочет обратить нас в славян, или австрийцев, или греков; мы хотим быть албанцами”.

Однако деятели албанского национального движения не смогли принять участия в работе европейского форума, как это сделали представители их балканских соседей. Они не могли даже добиться включения в повестку дня обсуждения албанского вопроса как самостоятельного. Великие державы отрицали факт существования албанской нации. Фраза “албанская нация не существует” принадлежит председательствовавшему на Конгрессе германскому канцлеру О. Бисмарку. При этом территории с албанским населением рассматривались лишь в качестве географического понятия. Следует также отметить, что и с чисто географической точки зрения “границы албанской территории в то время было нелегко определить”. Наиболее авторитетными можно считать свидетельства консула Австро-Венгрии в Шкодере Ф. Липпиха, представившего в 1877 г. меморандум по данному вопросу правительству Монархии Габсбургов. В этом документе впервые было предложено опираться на лингвистический, а не только религиозный критерий при определении этнической картины региона. Он ввел даже понятие “языковой границы” албанских земель. Северная граница, по его мнению, проходила к югу от города Бар (Антивари) через Колашин на Рожай (юго-западную часть Новопазарского санджака), далее до границы с Сербией по течению реки Морава. Нарисованная Липпихом граница пересекала долину Вардара и двигалась далее мимо Дебара вдоль северного берега Охридского озера.

В вопросах территориального разграничения албанских и в целом балканских земель присутствовавшие в Берлине представители великих держав руководствовались прежде всего интересами глобальной политики. Действуя в соответствии с принципами, заложенными канцлером Бисмарком, “Конгресс занялся своим делом, не особо считаясь с национальными и местными условиями”, пытаясь подправить “расшатанный баланс сил на Балканах. Согласно новому устройству балканских дел, Албания переживала сокращение своей территории в пользу своих соседей”17.

Основные положения “Карарнаме” получили дальнейшее развитие в сентябре 1878 г., когда радикальное крыло Албанской лиги обнародовало новую программу объединения, носившую более радикальный характер по сравнению с предыдущей18. В ней, в частности, говорилось о недопущении того, чтобы “хоть одна частичка территории албанских областей была передана соседям или другим народам, с которыми они граничат”, а также содержалось требование о том, что “все албанские области, в частности, Шкодринский и Янинский вилайеты, должны соединиться в единый вилайет - так называемый “Албанский вилайет”19.

Делегаты Албанской лиги ставили вопрос не только о Косово, но и о принадлежности к Албании Чамерии и даже всего Эпира с городами Превеза, Янина и Арта как важными экономическими и военно-стратегическими центрами. К тому времени провинция Эпир включала в себя четыре санджака - Берат, Гирокастра, Янина и Превеза. А район, который албанцы называли “Чамерия” (или “Южная Албания”), греки именовали “Северный Эпир”. В качестве одного из аргументов авторы меморандума, представленного великим державам в конце марта 1879 г., ссылались на понимаемое весьма “расширительно” толкование исторического права: “Албанский народ, - говорилось в Меморандуме, - более древний, чем греческий народ; известно, что в старину Эпир был одной из составных частей Албании, и никогда греки в какой-либо мере не владели этой страной”…

Подобная ситуация не дает возможности согласиться с весьма распространенной трактовкой деятельности Призренской лиги как объединения, преследовавшего якобы исключительно оборонительные цели. Подобной точки зрения придерживается, в частности, известная американская исследовательница Барбара Елавич. Признавая, что многие албанские лидеры “поддерживали программу, призывавшую к объединению албанонаселенных земель в одно политическое целое со столицей в Битоли”, она, тем не менее, видит роль Призренской лиги исключительно в том, что благодаря ей “Черногория, а также Греция получили существенно меньше албанских территорий, чем они могли бы добиться в условиях отсутствия организованного протеста”. “Более того, великие державы, - пишет Б. Елавич, - были вынуждены осознать существование и особые национальные интересы албанского народа. Опасность того, что албанские земли будут поделены между соседними балканскими государствами, сохранялась, но, по крайней мере, первый шаг в направлении национальной организации был сделан” именно лидерами Призренской лиги.

Более точной представляется оценка деятельности Призренской лиги, данная Н. Д. Смирновой, которая понимала роль Лиги более широко, нежели простое противодействие реализации решений Берлинского конгресса 1878 года. Сходной точки зрения придерживается и другой российский албанист - Г. Л. Арш, оценивающий решения Албанской лиги Призрена как “первую в истории албанского национально-освободительного движения развернутую программу политической автономии Албании”. Аналогичную оценку дала принятой программе и российская газета “Голос”, подчеркнувшая, что Албанская лига “приняла в последнее время характер национальный, имеющий целью домогаться образования автономного Албанского княжества, которое бы находилось только под верховной властью султана”.

Ведущие албанские историки (в частности, К. Фрашери) предпочитают трактовать одно из ключевых требований Призренской лиги - о создании общего вилайета для албанцев - как исходившее из сохранения Европейской Турции и потому носившее не великоалбанский, а “протурецкий” характер. Однако многие турецкие исследователи подчеркивают, что цели и деятельность Призренской лиги изначально “находились в противоречии с интересами и самим существованием Османской империи”.

Разгром турецким правительством Призренской лиги ознаменовал начало нового этапа в истории албанского национального движения, которое отныне было тесно связано с Косово. Как подчеркивает Фрашери, “Албанская лига Призрена в качестве патриотической организации, действовавшей в условиях Восточного кризиса в 1870-е годы, идентифицировала себя в качестве национального албанского движения”, в связи с чем ее деятельность “развивалась в рамках политической, общественной и культурной триады”.

На рубеже XIX-XX вв. происходит новый подъем албанского освободительного движения, лидеры которого считали необходимым распространить его на все вилайеты Османской империи, где проживали албанцы. В январе 1899 г. в косовском городе Печ одним из активистов Призренской лиги Хаджи Зекой была создана новая, Печская лига. Ее деятельность вскоре также приобрела политический характер под лозунгом предоставления автономии албанонаселенным районам Балкан.

К этому же времени относится новое обострение сербо-албанских отношений, причину которого власти Сербии не без оснований усматривали в реализации албанскими лидерами плана по насильственной албанизации тех или иных районов Балканского полуострова. Как сообщал в мае 1898 г. в турецкий МИД посланник Сербии в Константинополе Стоян Новакович, “в течение последних четырех лет Королевское правительство было вынуждено неоднократно обращать внимание Царского правительства на беспорядки и невероятные и бесчисленные акты насилия, которые непрерывно осуществляет непокорное и недисциплинированное албанское население как на сербско-турецкой границе, так и в пограничных санджаках. Эти преступления и нападения, - подчеркивал дипломат, - направлены исключительно против христианского населения сербской народности, и складывается впечатление, что их цель - очистить от него эти области”28. Аналогичные данные приводит в своем донесении из Ниша от апреля 1903 г. статский советник Чахотин, обвинявший турецкие власти в потворстве действиям албанцев. По его словам, “последствием албанских притеснений (в отношении сербов - П. И.), подстрекаемых нередко самими турецкими властями, во имя мусульманской государственной идеи, явились и частые, и нередко массовые выселения сербов, которые продолжаются и доселе.

В 1908 - 1910 гг. албанонаселенные районы Османской империи стали ареной все более массовых вооруженных выступлений, которые в 1911 г. переросли в крупное антитурецкое восстание. 23 июня 1911 г. в Подгорице членами местного Албанского комитета был подготовлен меморандум, получивший название “Красная книга”. Он стал первой целостной программой борьбы за широкую территориально-административную и экономическую автономию албанских земель и был доведен до сведения как турецкого руководства, так и правительств ведущих европейских держав. В меморандуме, подписанном руководителями революционного комитета Влёры и направленном во внешнеполитические службы Англии, Франции и России, а также в ряд европейских средств массовой информации, содержался призыв к турецким властям в кратчайшие сроки удовлетворить требования албанцев. В противном случае, указывали авторы документа, “мы предпочли бы скорее умереть в борьбе за защиту нашего достоинства и репутации, чем вести жизнь, пригодную лишь для животных”.

В июле 1912 г. специальный корреспондент санкт-петербургской газеты “Речь” В. Викторов посетил штаб-квартиру одного из руководителей очередного албанского восстания Риза-бея, с которым имел беседу в присутствии других албанских лидеров, в частности, Байрам Цурри и Асан-бея. Риза-бей заявил ему буквально следующее: “Мы боремся за то, чтобы великий албанский народ получил принадлежащие ему права”. “Наша теперешняя борьба - это только первый этап. Мы требуем особых прав для четырех вилайетов: Шкодринского, Янинского, Битольского и Косовского. Что касается пятого - Салоникского, то мы еще не пришли к определенным выводам. В этом вилайете тоже живут албанцы. В этой борьбе весь албанский народ с нами”.

Российские дипломатические представители на Балканах подтверждали рост влияния албанского фактора и предупреждали об угрозе, которую он несет. Как сообщал в 1912 г. в Санкт-Петербург российский консул во Влере A.M. Петряев, “албанский народ, никогда не игравший политической роли, под турецким господством приобретает такую силу, что выходит из своей области, расширяя свои границы, поглощает другую народность, за которую стоит славное историческое прошлое”.

Однако справедливым является и то, что именно с конца XIX - начала XX в. албанонаселенные области Балкан становятся объектом территориальных притязаний соседних государств, стремившихся вовлечь албанское национальное движение в орбиту собственных геополитических комбинаций - подчас весьма далеких от исторической правды и здравого смысла. Эти аспекты албанской проблемы находились в поле зрения российских дипломатов. Стремление включить албанонаселенные районы Балкан в состав Черногории занимало едва ли не весь период царствования последнего черногорского короля Николы. Об этом сообщал еще министр-резидент российской дипломатической миссии в Цетинье К. А. Губастов. В служебной записке, направленной в июне 1900 г. тогдашнему министру иностранных дел России М. Н. Муравьеву, сообщалось, что “Черногория, несмотря на скудость своих доходов, содержит 11 школ в Албании и в Старой Сербии, тратя на них 3500 гульденов ежегодно”. Одной из причин враждебного отношения черногорского руководства к Австро-Венгрии, по словам российского дипломата, являлось ее намерение “пробраться через земли Старой Сербии к Салоникам и захватить, если будет возможно, все побережье Адриатического моря в том числе занять Албанию.

Что касается албанских лидеров, то они не намерены “отказываться ни от австрийских пособий, ни от черногорских бакшишей”.

“Князь Николай, - писал Губастов, - полагает, что его дом имеет больше праав считать себя преемником Неманей, чем Обреновичи, и потому города Призрен, Ипек (Печ - П. И.) и Дьяково (Джяковица - П. И.), игравшие когда-то значительную роль в сербской истории, должны достаться Петровичам. Он высказывает эти претензии в поэтических своих произведениях и заявил также королю Александру в одной из интимных с ним бесед в Цетинье в 1897 г., в котором они намеревались наметить будущий раздел Старой Сербии. Возбудившийся спор за будущее обладание Призреном прекратил дальнейшие переговоры”.

Вряд ли будет преувеличением заявить, что так называемые сербское и албанское направления во внешней политике короля Николы не только тесно переплетались, но и взаимно дополняли друг друга. Присоединение к Черногории албанонаселенных земель призвано было стать, если не дополнением, то по крайней мере компенсацией его претензий на сербский трон. Несмотря на то, что последние по-прежнему господствовали в умах короля и его приближенных, следует признать несколько категоричными выводы черногорского исследователя Новицы Ракочевича о том, что с вошествием на сербский престол Петра Карагеоргиевича были навсегда похоронены надежды черногорского князя (с 1910 г. - короля - П. И.) Николы, что объединение сербского народа будет осуществлено под его династией. В известной мере такие надежды существовали и в самом черногорском народе. Они были обусловлены тем, что король Александр Обренович был непопулярен ни в Сербии, ни в сербском народе в целом. В Черногории на рубеже XX в. существовала уверенность в том, что “освобождение той части сербского народа, которая оставалась в составе Турецкой империи, а также объединение Черногории и Сербии, то есть всего сербского народа, должна осуществить черногорская династия Петровичей-Негошей, как наиболее древняя и имеющая большие заслуги перед сербами”. Рассматривая конкретные вопросы, касающиеся развития взаимоотношений между двумя государствами, нельзя не обратить внимание на то, что помимо смены династий в Сербии определяющее влияние на этот процесс оказали Балканские войны. С одной стороны, была установлена общая сербо-черногорская граница, а с другой, в ходе военных действий проявились определенные слабости практически во всех областях государственной и общественной жизни Черногории. Это в свою очередь продемонстрировало то, что Черногория не могла успешно развиваться в качестве современного государства без урегулирования своих отношений с Сербией. Произошедшие всеобъемлющие изменения обеспечивали Черногории устойчивую опору в лице Сербии.

У Сербии были аналогичные планы использования албанского фактора в интересах обеспечения поддержки - хотя бы на уровне нейтралитета албанцев - в период антитурецких акций Балканского союза и выхода к Адриатическому морю через земли, которые населяли албанцы. В этих целях активно использовался аргумент о сербских корнях значительной част албанского этноса. Впервые эта тема была сформулирована сербским премьером Николой Пашичем в ноябре 1912 г. в самый разгар первой Балканской войны. Принимая австрийского полсанника в Белграде Угрона, Пашич обсудил с ним вопрос о том, каким именно образом Сербия собирается добиваться жизненно необходимого ей беспрепятственного выхода к Адриатическому морю. Пашич без обиняков заявил, что без этого страна обречена на неизбежную гибель, и потому это является основной целью настоящей войны, столь же важной, как и “освобождение своих братьев” в Османской империи. На это его собеседник заметил, что “сербам незачем идти в чужую землю”, у них будет теперь свободный выход по Вардару к Эгейскому морю, а также “имеются пути чрез славянские земли к Спалато и Метковичу или, наконец, по союзной территории к черногорским портам”. В ответ Пашич заявил Угрону, что Сербия стремится к экономической независимости, которую нельзя будет обеспечить выходом к морю ни через принадлежащие Австрии Боснию и Герцеговину, ни через черногорскую территорию. Путь к Эгейскому морю слишком далек и представляет собой область притязания других союзников. Естественно поэтому то, что Сербия направила взоры свои к Адриатическому морю, где располагаются далеко не чуждые ей земли, “искони принадлежавшие Сербскому государству, населенные албанцами, которые по крови те же сербы и могут, конечно, рассчитывать на всемерную защиту Сербии”.

Более подробные сведения на этот счет содержались в справке, подготовленной в это же время российским дипломатом A.M. Петряевым, одним из ведущих отечественных специалистов по албанским делам и будущим делегатом от России в Международной контрольной комиссии в Албании. В документе, в частности, говорилось, что еще с XVII-XVIII вв., в условиях османского ига, “оставленные славянами места тотчас заселялись магометанами, главным образом албанцами. Таким образом, Турция очищалась от непримиримого славянского элемента, а албанцы за его счет расширяли область своего населения. Тогда сербы подвергались двойному насилию: со стороны турецких правителей и от поселившихся албанцев. Вследствие этого многие выселялись в разные места”.

Неудивительно, что теория о сербских корнях преобладающей части косовско-албанского этноса до сих пор остается в центре внимания не только научных, но и общественно-политических дискуссий как в самом Косово, так и за его пределами. Смысл данной гипотезы несколько иронично охарактеризовал Н. Малькольм, являющийся убежденным противником данной теории. Признавая, что определенная часть славян пережила албанизацию, он тем не менее не считает этот процесс всеобщим и преобладающим. Он, в частности, заявляет: “Приверженцы данной теории пытаются утверждать, что человек, говорящий по-албански, рожденный от албаноязычных родителей и идентифицирующий себя как албанца или албанку, на самом деле не является таковым, поскольку его предок в XVIII столетии мог являться сербом”.

Состоявшееся 28 ноября 1912 г. во Влёре Всеалбанское национальное собрание стало важной вехой не только в истории албанского национального движения, но и в эволюции великоалбанской идеи. Принятый собранием акт о провозглашении независимости Албании готовился с участием представителей целого ряда великих держав. В частности, глава первого албанского правительства Исмаил Кемали побывал с этой целью в Вене, где обсудил свои планы, связанные с провозглашением независимого Албанского государства, а через местную прессу сообщил о границах этого государства, включавшего в себя кроме собственно Албании еще и Битоли, Янину, Скопье, Приштину и Призрен. Несмотря на то, что состоявшееся в декабре 1912 г. в Лондоне совещание послов великих держав не признало принятые во Влёре решения и постановило передать многие территории, на которые претендовали лидеры албанского движения, соседним балканским странам, это не умаляет их значения для дальнейшего развития албанского национального движения. Что касается позиции великих держав, от которых напрямую зависели вопросы балканского разграничения в целом, то в этой связи можно согласиться с Г.Л. Аршем, подчеркивавшим, что “было бы неправильно… оценивать позицию указанных держав как “проалбанскую” или “антиалбанскую”: они руководствовались исключительно собственными империалистическими интересами”. В итоге напряженных дискуссий, которые один из участников лондонского совещания австрийский дипломат М. Менсдорф сравнил с “покупкой ковра на стамбульском базаре”, были без точной фиксации определены границы албанского государства. В его состав вошли территории с общим населением примерно 850 тыс. человек, при этом большая часть современного Косово оказалась в границах Сербии и Черногории. По оценке британского исследователя Роберта Элзи, признав суверенитет Сербии над Косово, великие державы “оставили за пределами собственно Албании” 40% населения, что, по его словам, “стало трагической ошибкой, преследовавшей Балканы вплоть до конца двадцатого столетия”.

Выступая 12 августа 1913 г. в палате общин, председательствовавший на Лондонском совещании послов великих держав министр иностранных дел Великобритании Эдвард Грей не без цинизма, но очень точно сформировал суть проблемы: “Я не сомневаюсь, что, когда положение о границах Албании будет оглашено полностью, оно вызовет немало нареканий со стороны лиц, хорошо знакомых с местными албанскими условиями и рассматривающих этот вопрос исключительно с точки зрения этих местных условий, но следует помнить, что при выработке этого соглашения важнее всего было сохранить согласие между самими великими державами”. Цинизм великих держав очень четко проявил себя на Балканах. И тем не менее государства этого региона по-прежнему делали ставку на международную поддержку при планировании и осуществлении собственных военно-политических акций.

Следует иметь в виду, что в межвоенный период великоалбанские идеи не пользовались сколько-нибудь значительной популярностью и были лишены надежд на какую-либо международную поддержку. Созданный в ноябре 1918 г. группой косовских эмигрантов Комитет по защите Косово обратился к великим державам с просьбой о пересмотре границ, установленных Лондонским совещанием послов, и объединении всех албанонаселенных земель в одном государстве. В состав руководства данного Комитета вошли такие влиятельные в албанском национальном движении предвоенного периода и известные в Европе политические деятели, как Хасан Приштини и Байрам Цурри. Однако в результате соглашений, принятых по итогам первой мировой войны, в целом были сохранены в неизменном виде принципы разграничения Албании и ее балканских соседей. Почти полмиллиона албанцев оказались в границах Королевства сербов, хорватов и словенцев (позднее переименованного в Югославию), а 70 тыс. человек проживали на территории Греции. Это позволило радикальным албанским лидерам утверждать, что “почти половина тех, чья идентичность могла быть с полным правом определена как “албанская”, остались за пределами албанского государства”. Вполне объективной представляется точка зрения, согласно которой границы, нарисованные великими державами, сделали Албанию, по всем параметрам, самым отсталым государством в Европе.

Что касается самого Комитета по защите Косово, то он был разгромлен властями Албании в 1924 г. после того, как его члены вошли в конфликт с новым правителем Албании - Ахметом Зогу, который считал выходцев из Косово своими откровенными врагами. Тем более, что к этому времени Бай-рам Цурри уже занимал пост военного министра Албании, а Хасан Приштини возглавил правительство. К тому же Ахмет Зогу не очень симпатизировал великоалбанским идеям, считая более важной задачей укрепление Албании и монархической власти в целом. Это дает основание утверждать, что именно “победа Зогу над косоварами в сущности определила политику, которую поддерживала Тирана: прежде всего “Албания, - но не албанцы””.

Возрождение идеи “Великой Албании” происходило в годы второй мировой войны, когда Италия присоединила к оккупированной в 1939 г. Албании обширные территории соседних балканских государств, а именно: округа Приштины, Печи и Призрена (современный Косово), Тетово, Дебара, Кичево и Струги (нынешняя Македония), Улциня, Тузи и Плава (современная Черногория). Кроме того, косовские префектуры - Митровица, Вучитрн, Гнилане и Подуево оставались в составе оккупированной Германией Сербии.

В результате правящая албанская фашистская партия торжественно объявила в мае 1941 г., что почти все балканские земли, на которых проживают албанцы, отныне присоединяются к Албании. Исключение составляла лишь греческая область Эпир (Чамерия в албанской топонимике), в которую итальянские оккупационные власти назначили албанского Верховного комиссара Джемиля Дино. Однако сама эта область находилась под контролем базировавшегося в Афинах итальянского военного командования. Кроме того, македонские округа Скопье, Куманово и Преспа, косовский Качаник и южносербский Прешево были аннексированы Болгарией. В 1942 г. в Албании была создана организация “Балли Комбетар” (“Национальный фронт”), которая отстаивала антикоммунистические принципы и выступала за объединение всех территорий, населенных албанцами. Одна из прокламаций, обнародованная этой организацией осенью 1943 г., содержала призыв: “Вперед, за свободную, демократическую и этническую Албанию!”.

В 1943 г. в Призрене германские оккупационные власти содействовали образованию так называемой “Второй Призренской лиги”, призванной координировать деятельность всех албанских движений на Балканах и землячеств за пределами региона, добиваясь этнической унификации. К этому времени, по данным албанских исследователей, в частности, Замира Штюллы, Косово и в целом Югославию покинули от 200 до 300 тыс. албанцев, большая часть которых переселилась в США и Турцию. Независимые историки оценивают масштабы албанской эмиграции из межвоенного Косово не столь большими числами. Так, Н. Малькольм, говорит о 90 - 150 тысячах.

Четыре года фашистской оккупации стали фактически единственным периодом существования “Великой Албании”. Подобная ситуация сохранялась вплоть до освобождения вышеуказанных территорий сначала от итальянской, а затем от германской оккупации. Державы антигитлеровской коалиции в рамках послевоенного урегулирования приняли решение вернуть Албанию к ее прежним границам, которые в целом соответствовали решениям Лондонского совещания послов великих держав 1912 - 1913 годов.

В одном из обращений Генерального Штаба национально-освободительной армии Албании к Иосипу Броз Тито говорилось буквально следующее: “Мы никогда не оставались без вашей помощи, о которой наш народ знает и за которую благодарен. Братство по оружию наших народов скреплено совместной борьбой, и пролитая кровь сцементировала эту дружбу, которую ничто не может разрушить”. Однако в ходе обсуждения принципов разграничения Албании и Югославии вектор дискуссий постоянно менялся. В декабре 1943 г. на встрече представителей коммунистических партий Албании и Югославии было принято решение, согласно которому единственным путем обретения свободы является предоставление всем народам, включая албанцев, возможности принять решение о своей собственной судьбе, включая право на самоопределение, вплоть до отделения. Однако уже в 1945 г. на конференции в Призрене это решение было пересмотрено, и представители коммунистов Косово поддержали вхождение данной области в состав Сербии, а не Албании. По свидетельству Е. Ю. Гуськовой, “за время войны территорию Косова, по разным данным, покинули от 100 до 200 тыс. сербов и черногорцев, а населили многие тысячи албанцев из Албании, которые так и остались в этих краях, используя благоприятную политическую обстановку в Югославии в 1944 - 1948 годах. Многочисленные манифестации албанского населения Косова, проходившие в 1945 г., выражали нежелание находиться в составе Сербии. Тито пытался успокоить ситуацию, с одной стороны, заявлением о предполагаемом вхождении Косова в состав Албании, а, с другой, - освобождением албанцев от ответственности за преступления против сербского населения, совершенные во время войны”. При этом албанцы получили в свое распоряжение земли сербов и черногорцев, не имевших возможности вернуться в Косово в том числе и в силу запрета, введенного на государственном уровне.

Известно высказывание Тито, обращенное к косовским албанцам весной 1945 г.: “Мы знаем, что вы пошли в немецкую армию, что вы боролись против нас, но это не значит, что мы призываем вас к ответственности. Мы знаем, что вы были обмануты, что не все из вас убийцы и преступники, что 90% из вас заблуждались, и что сейчас настало наше время вам помочь, объяснить, чего мы хотим. Мы не хотим, чтобы шиптари (оскорбительное наименование албанцев - П. И.) в Косово были людьми второго или третьего сорта. Мы хотим, чтобы у вас были свои права, равноправие, был свой язык, свои учителя, чтобы вы ощущали себя гражданами своей страны”. На этом основании ряд сербских историков считает, что само выделение области Косово и Метохия в составе Сербии “имело целью помочь объединению Албании с Югославией под властью Тито”.

По существу, Тито “намного больше интересовала судьба задуманной им балканской федерации, ядром которой стала бы Югославия. Он готов был пожертвовать Косово, чтобы сделать собственные планы привлекательными для Албании”.

Об этом свидетельствуют советские дипломаты. Посланник в Тиране Д. С. Чувахин после беседы с Энвером Ходжей по итогам его визита в Белград записал 3 июля 1946 г. в своем дневнике: “Тито считает необходимым принять все меры к сближению населения Косово и Метохии с населением Албании, и что одной из таких мер могло бы быть открытие албано-югославской границы и отмена таможенных пошлин на этом участке границы”.

По свидетельству Чувахина, албанский лидер считал, “что эта область (Косово - П. И.), населенная в подавляющем большинстве своем албанцами, несомненно, будет присоединена в свое время к Албании, но что это возможно лишь только тогда, когда и Албания, и Югославия будут государствами социалистическими”.

В дальнейшем обсуждение проблемы Косово и государственного устройства самой Албании в первые послевоенные годы проходило в рамках осуществления идеи создания Балканской федерации. Первым шагом на этом пути, по мнению Сталина и Тито, должно было стать объединение Албании с Югославией. По свидетельству Милована Джиласа, советский лидер однажды заявил ему в присутствии В. М. Молотова: “У нас нет особых интересов в Албании. Мы будем согласны, если Югославия проглотит Албанию!”.

В марте-апреле 1947 г. в Белграде проходили трудные переговоры о заключении двустороннего торгового соглашения на основе предложений югославской стороны. Документ предусматривал отказ Албании от монополии на внешнюю торговлю, поскольку все экспортно-импортные операции “должны были осуществляться исключительно югославскими организациями”. В течение 1947 г. Тирана и Белград достигли договоренностей о парификации монетной системы, предусматривавшей уравнение албанского лека с югославским динаром, а также об унификации цен, таможенном союзе, обязательности согласования народнохозяйственных планов и создании совместных обществ. Эта линия в целом отвечала резолюции V Пленума ЦК Коммунистической партии Албании 1946 г., в которой, в частности, говорилось: “Наша (албанская - П. И.) политика должна ориентироваться на более тесную и конкретную связь с Югославией”. Однако это встретило возражения со стороны той части албанского руководства, которое усматривало в форсированном углублении хозяйственной интеграции с Югославией угрозу национальному суверенитету Албании. При этом ссылались на высказывание И. В. Сталина, который в ходе встречи с албанской правительственной делегацией во главе с А. Ходжей, состоявшейся в Москве в июле 1947 г., заявил: “Албания должна встать на свои собственные ноги”.

В конце 1947 г. Албания и Югославия приступили к обсуждению мер по объединению армий двух стран. В качестве первого шага в этом направлении предусматривалась передислокация 2-й пролетарской стрелковой дивизии югославской армии в один из потенциально конфликтных районов - город Корча недалеко от албано-греческой границы. Однако советско-югославский конфликт, достигший своей кульминации в середине 1948 г., похоронил планы создания югославско-албанской федерации. Следуя в русле резолюции Информбюро “О положении в Компартии Югославии” от 28 июня, албанское правительство уже 1 июля объявило об аннулировании всех двусторонних договоров и о высылке из страны югославских советников, число которых, по некоторым данным, приближалось к 600 человек. Подобное развитие событий, а также усиливавшееся противодействие западных держав, опасавшихся появления на Балканах “малого СССР”, свело на нет все усилия по созданию Балканской федерации как в ее максимально расширенных границах, включая Албанию, Югославию, Болгарию, Румынию и Грецию, так и виде тройственного объединения Белграда, Тираны и Софии или хотя бы в форме албано-югославских надгосударственных структур.

В период правления Энвера Ходжи, особенно в последние годы его жизни, претензии Албании на Косово и в целом ее великоалбанские настроения, если открыто и не афишировались, то по крайней мере широко распространялись среди косовского населения, особенно среди студентов Университета в Приштине.

Распад в начале 1990-х гг. единой Югославии окончательно перевел проблему “Великой Албании” в русло практических дел. Появившиеся к тому времени различные геополитические концепции переустройства Балкан и всей Центральной и Восточной Европы способствовали росту национального самосознания народов обширного региона, укрепляли центробежные тенденции и ставили национальные движения на путь сепаратизма. Оборотной стороной этого процесса явилось распространение “идеи “большого государства” в разных Балканских странах”. Приверженцы такой идеи опирались на традиционные концепции, которые в большом количестве стали появляться вместе с образованием новых национальных государств непосредственно на Балканах. В 1992 г. албанские радикалы собрались в македонском городе Струга для того, чтобы провозгласить создание так называемой “Республики Иллирида” и потребовать федерализации Македонии. В настоящее время радикальные лидеры македонских албанцев продолжают открыто призывать к превращению своей страны в славяно-албанскую конфедерацию “Республика Македония - Иллирида”. При этом они угрожают тем, что самоопределение будет развиваться по косовскому образцу. Это несмотря на то, что официальной позицией албанских партий правящей коалиции остается сохранение нынешнего государственного устройства страны.

На протяжении 1990-х гг. два ключевых фактора содействовали радикализации требований, выдвигаемых албанцами: углубление сербо-албанских противоречий в Косово и игнорирование международным сообществом решения косовской проблемы в отличие от урегулирования ситуации в Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговине и даже Македонии. Такая политика привела к тому, что уже в 1997 - 1998 гг. в Косово, вместо придерживавшейся ненасильственного курса “Демократической лиги Косово” во главе с Ибрагимом Руговой, ведущую роль стала играть военизированная “Армия освобождения Косово” (АОК).

В июле 1998 г. пресс-секретарь АОК (и будущий председатель Ассамблеи Косово - П. И.) Якуп Красничи публично заявил, что целью данного формирования является объединение всех албанонаселенных земель. Аналогичным было и новогоднее обращение Генерального Штаба АОК, озвученное в канун 1998 года. В нем содержался призыв “сделать 1998 - 1999 годы годами объединения албанцев, свободы и независимости для Косово”. Развернувшиеся в 1999 - 2001 гг. в южносербской Прешевской долине и в Македонии антиправительственные боевые действия албанских вооруженных отрядов, тесно связанных с АОК, стали следующим вслед за Косово этапом реализации великоалбанского сценария. Отсутствие поддержки со стороны НАТО и Европейского союза заставило сепаратистов пойти на договоренности о мире с Белградом и Скопье. Однако одностороннее провозглашение в феврале 2008 г. независимости Косово и ее признание ведущими западными державами придало идеологам “Великой Албании” новый импульс. В самой Албании за объединение Косово и Албании в качестве партийной цели откровенно высказался в 2001 г. председатель Демократического альянса Арбен Имами.

Нынешний премьер-министр Албании и бессменный лидер Демократической партии Албании Сали Бериша выступает за создание единого албанского культурно-национального пространства, но при этом воздерживается от прямых призывов к перекройке балканских границ. Во многом это связано с воздействием лидеров Европейского союза, в который Тирана намерена вступить как можно скорее. Говоря словами занимавшего в конце 1990-х гг. пост главы МИД Албании Паскаля Мильо, “цель всех албанцев заключается в создании албанской зоны, включающей в себя все албанонаселенные регионы юго-восточной Европы, интегрированной в евроатлантические структуры”.

Еще в 1992 г. сразу после прихода к власти С. Бериша заявил в одном из интервью, что “идеи создания “Великой Албании” абсолютно не присущи албанским правящим кругам и политическим силам”. Такая констатация сразу вызвала резкую отповедь со стороны одного из ведущих албанских интеллектуалов, академика Реджепа Чосья, указавшего в открытом письме издающейся в США газете “Иллирия”, что “Албания никогда не признавала ее существующие границы и всегда пыталась напомнить международным кругам, что данные границы являются несправедливыми, разделяющими албанские земли на две части. Это границы, которые проходят по самому сердцу албанского народа”….

Существуют все основания утверждать, что если мировому сообществу и удалось посредством комплекса мер, включая военные, воспрепятствовать появлению на карте “Великой Сербии”, то идея “Великой Албании” изначально не рассматривалась ведущими мировыми игроками в качестве реальной угрозы. Ныне же ситуация в этой сфере выходит из-под контроля мирового сообщества. “Некоторым албанским националистам еще только предстоит отказаться от тех вожделений, от которых уже отказались их соседи”, - пишет Марк Мазоувер. Однако идеологи “Великой Албании” делать этого пока явно не собираются. Лидер имеющего третью по численности фракцию в Ассамблее Косово и стремительно набирающего популярность радикального движения “Самоопределение” Альбин Курти в качестве основного требования выдвигает слияние Косово и Албании, а в дальнейшем и объединение всех албанонаселенных районов Балкан в соответствии с программой Призренской лиги 1878 - 1881 годов. Аналогичную позицию занимает и “Народное движение Косово”, поддерживающее контакты с албанскими землячествами в США и в западноевропейских странах, которые по вопросам создания “Великой Албании” настроены более решительно, чем политические силы в Приштине или Тиране.

В качестве альтернативы подобным планам великие державы в настоящее время (когда принцип нерушимости границ уже не является абсолютным) могут предложить лишь идеалы евроинтеграции в надежде, что государства балканского региона в конце концов “присоединятся к Европейскому союзу и все албанцы впервые после 1912 г. станут частью единого политического образования, лишенного экономических барьеров и предоставляющего полную свободу передвижения. “Вопрос заключается в другом: “Окажется ли импульс данного процесса достаточно сильным, чтобы навсегда отказаться от мысли решать данную проблему иными средствами”. Говоря словами британского исследователя Тима Джуды, все фигуранты косовской эпопеи сами “лишь совершали ошибку за ошибкой”76. К сожалению, исторические уроки оказались недостаточно востребованными.

великий албания балканы геополитический

Примечания

Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта РГНФ (“Великая Албания: прошлое, настоящее, будущее”), проект N11 - 01 - 00259а.

1. Insights and Perceptions: Voices of the Balkans. - Gallup Balkan Monitor. 2010, p. 48.

2. BRUBAKER R. Nationalism Refrained: Nationhood and the National Questions in the New Europe. N. Y. 1996, p. 4.

3. Le Temps. 25.II.2008.

4. MAZOWER M. The Balkans. L. 2000, p. 126.

5. The Guardian. 26.II.2008.

6. REUTER J. Die Albaner in Jugoslawien. Munchen. 1982, S. 18.

7. Албанский фактор в развитии кризиса на территории бывшей Югославии. Документы. Т. 1 (1878 - 1997 гг.). М. 2006, с. 40.

8. VICKERS M. The Albanians. A Modern History. L. - N. Y. 1995, p. 33.

9. Pan-Albanianism: How Big a Threat to Balkan Stability? Tirana-Brussels. 2004, p. 3.

10. BRESTOVCI S. Marredheniet shqiptare-serbo-malazeze (1830 - 1878). Prishtine. 1983, с. 268. 11. СМИРНОВА Н. Д. История Албании в XX веке. М. 2003, с. 25.

12. GAWRYCH G.W. The Crescent and the Eagle: Ottoman rule. Islam and the Albanians, 1874- 1913. N.Y. 2006, p. 46 - 47.

13. SKEND1 S. The Albanian National Awakening, 1878 - 1912. Princeton. 1967, p. 45.

14. CASTELLAN G. L'Albanie. P. 1980, p. 10.

15. VICKERS M. Op.cit, p. 30.

16. LIPPICH F. Denkschrift uber Albanien. Vienna. 1877, S. 8 - 9.

17. CHEKREZI K. Albania. Past and Present. N. Y. 1919, p. 50 - 51.

18. POLLO S., PUTO A. The History of Albania. L. 1981, p. 125.

19. HASANI S. Kosovo. Istine i zablude. Zagreb. 1986, s. 284 - 285.

20. Цит. по: Краткая история Албании. М. 1992, с. 182.

21. JELAVICH В. History of the Balkans: Eighteenth and nineteenth centuries. Cambridge. 1983, p. 365 - 366.

22. СМИРНОВА Н. Д. История Албании в XX веке. М. 2003, с. 25.

23. Краткая история Албании, с. 179.

24. Голос. 29.IX.1878.

25. FRASHERI K. Lidhja Shqiptare e Prizrenit. Tirane. 1997, f. 115.

26. KULCE S. Osmanli Tarihinde Arnavutlluk. Izmir. 1944, f. 250.

27. FRASHERI K. Op.cit,. f. 419.

28. Албанский фактор…, т. 1, с. 45.

29. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), Политархив, оп. 482, д. 2911, л. 3 - 8.