Европейская идея: от утопии - к реальности. Исторические метаморфозы европеизма

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Европейская идея: от утопии - к реальности. Исторические метаморфозы европеизма

Ю.Борко

Исторические метаморфозы европеизма // Ю.А.Борко, А.В.Загорский, С.А.Караганов. Общий европейский дом: что мы о нем думаем? М.: Международные отношения, 1991. Гл. I. С. 8-48.

«Европейская идея»: от утопии - к реальности //Заглядывая в XXI век: Европейский Союз и Содружество Независимых Государств. М.: Интердиалект, 1998. С. 15-51.

единый европа общественный хозяйствование

Идея единой Европы родилась много веков назад, в раннем Средневековье. И все это время она находилась в полном контрасте с реальной Европой, раздираемой династическими распрями, территориальными притязаниями, религиозной нетерпимостью и политическими амбициями. Нескончаемые войны не приносили ничего, кроме завоеваний победителей, жажды реванша побежденных и новых войн. Конец этому круговороту был положен лишь во второй половине XX в., когда Западная Европа вступила на путь интеграции. Начался переход от Европы националистических антагонизмов к «солидарной Европе».

Этот процесс стал возможным благодаря совпадению во времени и взаимодействию четырех факторов.

Первый из них - трагический опыт двух мировых войн, особенно второй, зачинщиком и главным очагом которых была Европа. Выбор стал неминуемым: либо мир - либо закат европейской цивилизации, предсказанный Освальдом Шпенглером еще в 1918г.

Второй фактор - завершился в основном процесс кристаллизации западной общественной системы, основными составляющими которой являются рыночная экономика, дополненная механизмами социальной защиты, политическая демократия, правовое государство. Ужасающий опыт двух тоталитарных диктатур - нацистской в Германии и коммунистической в Советском Союзе - сплотил западноевропейские страны в их стремлении утвердить и усовершенствовать эту систему после Второй мировой войны.

Третий фактор - далеко зашедшая интернационализация хозяйственной жизни и осознание того, что протекционизм не только тормозит экономический и социальный прогресс, но и способствует возрождению национализма, чреват новыми межгосударственными конфликтами и войнами.

Наконец, четвертым фактором - последним по месту, но не по значению - была идея единой Европы как особого типа цивилизации, основанной на культурном наследстве греко-римской античности, христианской этике, гуманистических традициях эпох Ренессанса, Реформации и Просвещения, принципах либерализма.

Первый и третий факторы изучаются отечественными учеными с конца 1950-х гг. Несмотря на жесткие идеологические рамки, политическую цензуру и общий климат «холодной войны», в исследовании политических и особенно экономических предпосылок западноевропейской интеграции, равно как и самих интеграционных процессов, были достигнуты значительные результаты, главным образом в накоплении, систематизации и обобщении конкретных фактов и статистических данных. Что касается их теоретической интерпретации, то качественный поворот стал возможным только с начала 1990-х гг. - в условиях свободы научной мысли3.

Второй и четвертый факторы - социальные и духовные предпосылки интеграции - в советский период практически не изучались. Здесь в наибольшей степени сказалось негативное влияние идеологических шор и политических «табу» прежних лет. Непредвзятый анализ этих факторов был несовместим с господствовавшей концепцией «углубления общего кризиса» и «обострения классовых противоречий» капитализма, а также с известной ленинской критикой лозунга «Соединенных Штатов Европы» как однозначно реакционной идеи. Первые работы, претендующие на объективное публичное освещение этой тематики, появились в последние годы перестройки, когда правящая партия признала принцип идейного плюрализма, и в начале 1990-х г.2

* * *

Наше будущее уходит корнями в наше прошлое. Это верно даже тогда, когда, говоря словами Гамлета, распадается «связь времен». Но такое в истории Европы случалось очень редко. Обратившись к ее прошлому, а затем к современности, мы сможем уяснить, почему столь устойчивы европеистские традиции в идентичность Европы есть скорее результат совместного культурного развития, начиная с эпохи раннего Средневековья, - того развития, которое создало то, что... долгое время называли Западом»1. Конечно, культура европейских народов формировалась в тесном взаимодействии с древними культурами народов Востока и Средиземноморья. Но если говорить о ее непосредственных истоках, то «европейская цивилизация выросла из трех корней: греко-римского наследия, христианства и культур германских, кельтских, славянских и других варварских народов, которые на ее заре заявили о своем существовании»2.

Наиболее древней из этих первооснов была греко-римская античность, хотя и ограниченная Средиземноморьем, но распространявшая свое влияние далеко на север, вплоть до островов туманного Альбиона, и на восток, вглубь скифских и древнесла-вянских земель. Античность оставила в наследство не только богатейшую материальную и духовную культуру, но и миф о Европе - дочери греческого царя Агенора, имя которой, по воле тех же греков, стало еще в I тысячелетии до н.э. названием региона, сыгравшего впоследствии огромную роль в судьбах человечества.

Но ни античность, ни второй образующий элемент европейской цивилизации - культура кельтских, германских и славянских народов - не содержали в себе идей духовной или политической общности Европы, ее уникальности и особой миссии в мировой истории. Первенство в провозглашении и утверждении такой идеи принадлежало церкви. И это не было случайностью. И не только потому, что религия была господствующей формой общественного сознания. Дело еще и в том, что понятие «христианский мир» фактически отождествлялось с понятием «Европа», а церковь была единственным трансграничным институтом, который к концу X в., после крещения Киевской Руси, охватил своим влиянием почти весь европейский регион3.

Разделение христианской церкви на римско-католическую и православную усилило европейскую ориентацию христианства в силу того, что цитаделью католицизма, более мощного и влиятельного, чем православная церковь, были как раз наиболее развитые области Европы. С тех пор католицизм надолго взял на себя миссию главного интерпретатора и интегратора европейского единства. В течение многих столетий католическая церковь не признавала сходную роль за православием. И лишь в 1980 г. в апостолическом послании «Эгреге виртутис» папа Иоанн Павел II провозгласил болгарских миссионеров святых Кирилла и Мефодия «патронами Европы», провозвестниками ее интеграции1.В 1985 г., выступив по случаю 1100-летия со дня рождения Мефодия с энцикликой «Славорум апостоли» («О славянских апостолах»), папа вновь подтвердил, что Кирилл и Мефодий внесли «выдающийся вклад в формирование общих христианских корней Европы»2. По сути, Ватикан официально сформулировал принципиально новую позицию, согласно которой духовное, религиозное родство двух ветвей христианства было, в конечном счете, интегрирующим фактором в Европе. Эту позицию можно оценить и как косвенное признание того, что конфронтация двух церквей играла дезинтеграционную роль.

За многие века католическая интерпретация «европейской идеи» и тем более практическая деятельность церкви, направленная на осуществление этой идеи, претерпели значительную эволюцию. Для Средневековья характерно отождествление Европы с безраздельным господством католицизма не только в духовной жизни, но и во всех сферах жизнедеятельности общества, с обоснованием и попытками создания теократического европейского государства, с насильственным обращением в «истинную веру» тех народностей Европы, которые еще оставались вне католического мира, с борьбой против «иноверцев» за пределами Европы, в первую очередь их изгнанием из «святых мест». Такая ориентация проявилась в длительной борьбе пап за верховенство духовной власти над светской, в миссионерской деятельности, опирающейся на «воинство Христово» - рыцарско-монашеские ордена, в крестовых походах XI-X1II вв. Таким образом, в течение нескольких столетий католическая церковь стремилась реализовать «европейскую идею» не только путем проповеди, духовного воздействия, но и максимально широко используя политические и военные методы.

Крушение абсолютистских политических притязаний католической церкви, постепенное ослабление папского влияния, развитие национально-государственных тенденций, быстрый рост городов, становившихся не только торгово-промышленными центрами, но и очагами науки, светской культуры, - все эти события и процессы, имевшие место или обозначившиеся в XII-XV вв., внесли коррективы в трактовку европеизма церковью и, если рассматривать эту проблему с более широких позиций, в понимание взаимосвязи между христианством и европейской цивилизацией. . ^, ; ;,-.,.;:„:.. ,. 1

Отказавшись от притязаний на верховную власть, католическая церковь оставила за собой миссию духовного пастыря «единой Европы» как объединения христианских государств, противостоящего «иноверцам» - на сей раз Оттоманской империи, вторгшейся в XIV столетии в Европу и надолго покорившей балканские народы. Более того, в эпоху становления национальных государств никакой другой общественный институт и не мог взять на себя эту роль, ибо церковь, объединявшая всех христиан, независимо от их национальности и государственной принадлежности, оставалась единственным олицетворением европейской общности. Этим объясняется еще одно обличье католика-европеиста, образно говоря, не только подпоясанного мечом, но и держащего в руке оливковую ветвь.

Итак, выступая в качестве духовного пастыря «единой Европы», католицизм объединял эту идею с призывом к союзу христианских государств для борьбы с «иноверцами». Первые дошедшие до нас политические проекты такого рода принадлежали французскому королевскому прокурору Пьеру Дю Буа (1250-1320), итальянскому теологу и гуманисту Энею Силь-вио Пикколомини (1405-1464), избранному в конце своей жиз-

ни римским папой под именем Пия II, и чешскому королю Йир-жи Подебраду (1420-1471). Дю Буа изложил в своем трактате «О возвращении Святой земли», написанном между 1305 и 1307 гг., план создания «христианской республики», своего рода федерации европейских монархий, управляемой советом под главенством французских королей. Пий II, называвший Европу «нашим отечеством», «нашим собственным домом», попытался даже - впервые в истории - созвать съезд всех христианских государей в Мантуе, но потерпел неудачу. Почти одновременно с этой попыткой Йиржи Подебрад предложил свой проект - «Договор о союзе и конфедерации между королем Людовиком XI, королем Богемии Йиржи и Советом Венеции для противостояния туркам», содержавший не только обоснование этой инициативы, но и схему организации союза, носившую федералистский характер1.

С развитием процесса секуляризации общества роль церкви как идеолога и проводника объединительной тенденции в Европе постепенно падала, однако именно христианство явилось одним из основных истоков гуманистического и пацифистского толкования «европейского единства». Зарождение этой традиции относится к началу XIV в. и связано с именем великого итальянского поэта и мыслителя Данте Алигьери (1265-1321). Идея мира как высшего блага была заявлена им сначала в 4-м трактате «Пир», написанном между 1303 и 1306 гг. В полном же объеме итальянский гуманист изложил свою концепцию мира в трактате «Монархия», написанном в 1312-1313 гг. По его словам, «всеобщий мир есть наилучшее из того, что создано для нашего блаженства»2. Данте - сын своего времени: мир для него -это прежде всего христианский мир, из христианского видения он исходит и к Иисусу прибегает в своей аргументации. Данте мыслил гарантом мира единое государство, империю во главе с монархом, который должен олицетворять христианские добродетели, справедливость, свободу и благополучие.

Гуманистическо-пациф истекая традиция европеизма получила свое развитие в пору расцвета Ренессанса. Это эпоха хозяйственного прогресса и роста городов, изобретения книгопечатания и великих географических открытий, секуляризации общества, утверждения рационалистического мышления и отделения науки от религии, мощной критики католической церкви и появления новой ветви христианства - протестантизма. Это также эпоха становления унитарных государств с их идеологией национальной исключительности, но одновременно и освоения культурного наследия греко-римской античности с присущим ей универсалистским мировосприятием. Переплетение национального и космополитического начал в культурах европейских народов создало благоприятные условия для их тесного взаимодействия и взаимного обогащения, для возникновения такого специфического феномена, каким является европейский духовный плюрализм.

История развития европейской цивилизации отнюдь не окрашена лишь в светлые тона, черных и багровых тонов в ней -не меньше. Она знала времена кровавых смут ~ революций и контрреволюций, безжалостной тирании, кровопролитных войн, религиозной нетерпимости и инквизиции. Межгосударственные отношения определялись не столько идеями солидарности и дружбы, сколько духом национализма, подчас принимавшего форму агрессивного шовинизма и даже расизма. Нельзя не согласиться с немецким политологом В. Вайденфельдом в том, что историю Европы пронизывает «глубокий диалектический конфликт двух основополагающих тенденций»: противоборства наций, интересов, мировоззрений и развития взаимосвязей; «дифференциации и унификации»'.

Все эти исторические реалии так или иначе отразились в европеизме, в многочисленных конкретных проектах общественного и политического устройства «объединенной Европы», сменявших друг друга на протяжении многих веков.

В XVI в., в пору расцвета Ренессанса, окончательно утверждается гуманистическое и пацифистское направление европеизма. Его провозвестником был Данте Алигьери. Но вряд ли будет преувеличением сказать, что становление этого направления связано в первую очередь с именем другого великого гуманиста -Эразма Роттердамского (1466-1536). Родившийся в Голландии, живший в Брюсселе и Париже, в Англии и Швейцарии, посещавший Италию и Германию, Эразм был поистине «первым европейцем» в полном смысле этого слова, хотя сам он никогда не прибегал к понятию «европеец».

В 1515 г. Эразм пишет трактат «Война сладка тем, кто ее не испытал», а еще через два года - трактат «Жалоба мира, отовсюду изгнанного и повсюду сокрушенного». Автор обращается к европейцам: «... река Рейн разделила француза и германца, но она не может отделить христианина от христианина. Пиренейские горы разделили испанца от француза, но они не в состоянии разорвать невидимые связи, которые соединяют того и другого в церковной общине. Небольшой кусок моря разделяет англичанина и француза, но ...он не может разъединить их как людей, обоюдно приверженных христианской религии...»1.

Выступая с проповедью мира, Эразм апеллирует к христианскому сознанию и подвергает яростной критике все, что, по его представлениям, вызывает раздоры между людьми и войны между государствами: эгоизм и тщеславие государей, корыстолюбие и нетерпимость церковников, темные стороны человеческой натуры.

Несколько позже, в первой половине XVII в., процесс экономического развития и формирования межгосударственных хозяйственных связей в Европе нашел отражение в уникальном для того времени европейском проекте, автором которого был монах и учитель математики в парижском колледже Эмерик Крюсе (ок. 1590-1648). В 1623 г. он публикует трактат «Новый Киней, или Политическая речь, разъясняющая возможности и средства установления всеобщего мира и свободы торговли во всем мире. Монархам и суверенным государям нашего времени»2. Крюсе выступает в защиту мира между народами с четко выраженных гуманистических позиций, причем особо подчеркивает, что мотивом для войн не должны быть и религиозные различия. Он обращается к папе и к европейским монархам с призывом создать межгосударственную ассамблею, которая находилась бы в Венеции и объединяла как европейские христианские государства, включая православную Московию, так и нехристианские страны и регионы ~ Персию, Индию, Китай, Японию и Северную Африку.

Уникальная черта проекта состояла в том, что Крюсе видел основу мирного порядка в экономике. Исходя из этого он призывал правителей содействовать развитию земледелия, ремесел, торговли, образования, введению единых весов и мер. Особое значение придавалось свободной торговле («так, чтобы каждый мог договариваться повсюду без ущерба») как важнейшему инструменту обеспечения мира между народами.

На поздний период эпохи Возрождения приходится рождение еще одного направления европеизма, основной чертой которого был политический прагматизм. Оно возникло как реакция на возросшее соперничество европейских государств в XVI и первой половине XVII в. Незавершенные этнические и национальные процессы, неустоявшиеся государственные границы, господство монархической формы правления с присущей ей пер-сонализацией внешней политики (династические права и амбиции) - все эти конкретно-исторические условия способствовали обострению борьбы за территории и сферы влияния. Кровопролитные войны между государствами и их коалициями становятся постоянным фактором европейской жизни. Их пагубные последствия с наибольшей силой проявились в Тридцатилетней войне (1618-1648), которая охватила почти всю Европу и привела к огромным людским и материальным потерям. Но одновременно эти войны показали, насколько взаимосвязаны судьбы европейских народов и государств: их история реально становится частью общеевропейской истории. Осознанием этого факта и обусловлен новый, политико-прагматический подход к обеспечению мира в Европе на основе «баланса сил» либо «баланса интересов».

Первым проектом, основанным на идее «европейского равновесия», был «Великий план» герцога де Сюлли (1559-1641), суперинтенданта (министра финансов) французского короля

Генриха IV. Датируется «Великий план» по-разному: это либо 1617 г., когда была закончена рукопись, содержавшая его первый вариант, либо 1638 г., когда были завершены первые две части его мемуаров с подробным изложением значительно модифицированного плана.

По замыслу Сюлли, Европа должна была стать конфедерацией 15 христианских государств, приблизительно равных по территории и ресурсам, чтобы обеспечить максимально возможное равновесие между ними. Верховный орган конфедерации предлагалось создать в виде Генерального совета, дополненного шестью провинциальными (региональными) советами. Избираемый раз в три года в составе 40 опытных государственных мужей, представлявших все участвующие страны, Генеральный совет наделялся полномочиями верховного арбитра в любых спорах как между государствами, так и между правителями и их подданными, причем его решения должны были иметь обязывающий и окончательный характер. Сюлли видел в конфедерации не только гаранта мира в Европе, но и крепость против внешних врагов, к которым он причислял турок, московитов и татар1.

«Великий план» Сюлли был весьма противоречив. Нацеленный на создание объединенной мирной Европы, он в то же время предполагал предварительную перекройку границ большинства государств и даже их заморских владений, причем главной мишенью герцога были Габсбурги, которые должны были сохранить власть лишь в Испании, лишившись всех владений в Германии, Италии и Нидерландах. Гуманизм автора приходил в противоречие с целями, продиктованными политическим прагматизмом.

Сравнивая «Великий план» с другими «европейскими проектами», немецкий историк К. Буркхардт отмечал, что Сюлли, в отличие от своих предшественников и современников, исходил из «конкретного и специфического политического контекста» и выдвинул идею «наднациональной высшей власти», то есть попытался преодолеть доминирующую силу его эпохи - национализм2.

Следующие «европейские проекты», авторами которых были англичане У Пенн и Дж. Беллерс и француз Ш. Сен-Пьер, относятся уже к началу нового этапа истории европейской культуры - эпохе Просвещения.

Уильям Пенн (1644-1718), бесспорно, был одним из самых ярких европеистов. Сын адмирала, примкнувший в молодости к религиозно-христианскому движению квакеров, возникшему в середине XVII в., и отсидевший за свое «диссидентство» в знаменитой лондонской тюрьме Тауэр, Пенн становится одним из руководителей квакерского движения и, получив в дар от короля часть территории английских владений в Северной Америке, создает там колонию переселенцев, названную в его честь Пенсильванией. В 1693 г., в разгар войны Франции с Аугсбургской лигой, Пенн публикует «Очерк о настоящем и будущем мире в Европе».

Этот проект вполне можно назвать новым словом в развитии «европейской идеи». Его отличительная черта - попытка соединить христианский гуманизм и пацифизм с прагматическим подходом, учитывающим реальную политическую структуру Европы, разделенной на множество государств.

О своем гуманизме автор заявляет с самого начала, избрав в качестве эпиграфов евангельское « Блаженны миротворцы» и изречение Цицерона «Пусть оружие уступит место тоге». О мотивах своего проекта Пенн говорит убежденно и страстно: «Надо быть не человеком, а статуей из меди или камня, чтобы оставаться бесчувственным, наблюдая кровавую трагедию этой войны ...»; о значении проекта- с поразительной верой: «До тех пор пока вера в тысячелетнее царство Христа не станет всеобщей, я не знаю другого более действенного средства для достижения мира и счастья в этой части планеты»1.

Значительная часть трактата посвящена обоснованию мира. Главным принципом, на котором должен базироваться мирный порядок, Пенн считает справедливость. Однако автор уже не уповает только на добродетель монархов. Называя «орудием справедливости и мира» правительства, он связывает их происхождение и легитимность с обществом, которое возникло «путем разумного договора людей о мире» (очевидно, что в данном случае имеется в виду гражданский мир). В трактате неоднократно возникает тема правовых основ общества, и специальная глава посвящена понятиям права, которые должны регулировать отношения между государствами.

Оригинальность трактата заключается также в детальной и разносторонней характеристике «реальных выгод» мирного порядка в Европе. Пени видит их не только в сохранении человеческих жизней и плодов человеческого труда, в восстановлении авторитета христианства и воплощении его нравственных идеалов, но и в благотворном влиянии мира на хозяйственную и культурную жизнь - развитие ремесел, торговли и путей сообщения в Европе, строительства, образования, искусства. В этом отношении Пени продолжает ту линию, которая впервые обозначилась в проекте Крюсе.

Ключевая идея Пенна - создание «Европейской лиги или конфедерации», которая стала бы хранителем и гарантом мира в Европе и вместе с тем обеспечила бы защиту от внешних врагов. Ее высшим органом должно было стать собрание представителей европейских государств, которое автор именовал по-разному - конгрессом, верховным советом, парламентом или палатой. Главную функцию этого форума Пени видел в мирном разрешении конфликтов между державами или - если одна из спорящих сторон не подчиняется принятому решению и прибегает к оружию - в санкционировании и организации совместных действий остальных держав с целью принудить ее к подчинению и возмещению ущерба пострадавшей стороне. Решения предлагалось принимать большинством в три четверти голосов от общего числа представителей государств.

В числе безусловных участников лиги автор называет все европейские государства, завершая их перечень на востоке Польшей и Курляндией. Вместе с тем, по его мнению, «было бы достойным и справедливым» принять в лигу «турок и московитов»1.

Пенна нередко называют одним из первых европейских федералистов, в какой-то мере предвосхитившим идею «Соединенных Штатов Европы», выдвинутую полтора столетия позже, в середине XIX в.

В начале XVIII в. со своим планом выступил французский дипломат и философ аббат Шарль де Сен-Пьер (1658-1743). В 1712 г., будучи французским делегатом на мирной конференции в Утрехте, положившей конец войне за испанское наследство, он публикует в первом варианте «Проект вечного мира в Европе». Значительно дополненный и переработанный «Проект» издается через год в двух томах, а в 1716 г. дополняется третьим томом. Наконец, в 1729 г. в Роттердаме публикуется еще один сокращенный вариант «Проекта».

Для Сен-Пьера, как и для его ближайшего предшественника Пенна, характерно соединение гуманистического и политического подходов к решению проблемы мира в Европе. Как гуманист он мечтает увидеть «объединенных и полюбивших друг друга людей», размышляет «о спокойном и миролюбивом сообществе братьев, живущих в вечном согласии, руководствующихся одними и теми же истинами, счастливых всеобщим благополучием»1. Схож он с другими гуманистами и в том, что ищет истоки войн, с одной стороны, в политических амбициях и территориальных притязаниях государей, с другой - в отрицательных свойствах человеческой натуры и необузданных страстях.

Тем не менее, полагает Сен-Пьер, в Европе существуют благоприятные предпосылки для установления прочного мира. Здесь уже имеется опыт «политического и гражданского единения» времен Римской империи, разработаны «гражданские установления и законы», которые определяют «взаимные обязанности и права государя и подданных, а также граждан между собой»; здесь есть такое крепкое связующее начало как христианство, которому привержены все европейские народы; наконец, все эти связи возникли в Европе, «более равномерно населенной, более равномерно плодородной, лучше объединенной во всех своих частях», связанной легкими путями сообщений, книгопечатанием, «общностью наук и знаний». «Все эти причины, - заключает Сен-Пьер, - превращают Европу, в отличие от Азии или Африки, в идеальное собрание народов, объединяемых в подлинное сообщество не одним лишь именем...»

Пожалуй, ни один из предшественников Сен-Пьера не дал столь аргументированной и четкой характеристики особенностей европейской истории и географии, питавших объединительные тенденции. Дело было лишь за малым - найти способ и форму объединения Европы во имя «вечного мира».

Новым является прежде всего четко сформулированный тезис о равновесии сил как основополагающем принципе мирного устройства. «Как не понять, - риторически восклицает Сен-Пьер, - что в Европе нет властелина, настолько превосходящего других, чтобы когда-либо стать их повелителем!»

Новым можно считать и другой тезис: в поддержании равновесия исключительно важная роль принадлежит дипломатии. Во всяком случае, если у Макиавелли, Сюлли, Пенна и других авторов политических проектов европейского мира эта мысль звучит подспудно, то Сен-Пьер формулирует ее открыто: «Что действительно в определенной степени поддерживает европейскую систему, так это дипломатические переговоры, которые почти всегда взаимно уравновешивают друг друга...»1. Наконец, новизна проекта заключается в детальной разработке договора о будущей европейской конфедерации, определяющего ее состав, задачи и компетенцию, механизм принятия решений, в первую очередь регулирования споров между государствами, финансирование общих расходов; ключевая роль отводится совету или конгрессу конфедерации. Лейтмотив предлагаемого договора -идея статус-кво, гарантируемого конфедерацией не только с помощью арбитража или суда, но и посредством силы, совместных наступательных действий государств против нарушителя.

Проект Сен-Пьера был первым «европейским проектом», вызвавшим заметный резонанс. Жан-Жак Руссо не только подготовил и издал в 1760 г. «Избранные места из проекта вечного мира», но и откликнулся на идею Сен-Пьера небольшим эссе «Суждение о вечном мире», саркастическим по своей тональности. Руссо называет автора проекта наивным ребенком, не понимающим, что именно государи и их министры в первую очередь не заинтересованы ни в вечном мире, ни тем более в каком-либо международном законе, связывающем им руки. Помимо Руссо о Сен-Пьере писали Лейбниц, Вольтер, Фридрих II, французский кардинал Дюбуа и др. Их оценки также были скептическими. В ответ на реплику Вольтера о «неосуществимом мире» аббата де Сен-Пьера Фридрих II в письме великому «фернейцу» сообщал, что присланная ему Сен-Пьером «изящная работа» о том, как восстановить мир в Европе, - «дело вполне осуществимое; единственно, чего ему не хватает для успеха, так это согласия всей Европы и некоторых подобных небольших деталей»1. Ирония прусского короля понятна: пожалуй, ни одному европейскому монарху не были в то время столь чужды идеи статус-кво и равновесия в Европе, как Фридриху П. Впрочем, до практических попыток воплощения замыслов Сен-Пьера и других европеистов действительно было еще очень далеко, более двух веков.

,: XVIII в. не оставил других столь же примечательных проектов европейского устройства, однако его роль в развитии европеизма неизмеримо больше. Не будет преувеличением сказать, что она уникальна, Это век Просвещения и Великой французской революции. Век, который не только подготовил грядущее торжество буржуазного строя в Европе, но и оказал огромное воздействие на развитие европейской и мировой цивилизации. На эволюции европеизма век просветительства сказался по меньшей мере трояким образом: во-первых, он внес решающий вклад в формирование европейской цивилизации как особого типа духовной и политической культуры; во-вторых, это был период интенсивного осмысления положения и роли Европы в мире, ее своеобразия и ее миссии; в-третьих, для него характерны напряженные размышления об устройстве самой Европы, соотношении ее общности и многообразия, целостности и фрагментарности, балансе интересов и сил.

Именно в эту эпоху родились теории общественного договора и разделения властей, впервые прозвучали яростное обличение клерикального обскурантизма и гимн Разуму, феодальный деспотизм был подвергнут гневной критике, а свобода провозглашена неотъемлемым достоянием человека. Впервые четко формулируются идеи общественного прогресса и равенства людей независимо от их происхождения, положенные в основу большинства социальных и политических теорий XIX и XX столетий. Эта эпоха подарила человечеству английскую классическую политэкономию, французский материализм, немецкую классическую философию с ее диалектикой, новые труды утопических социалистов. Наконец, XVIII в. завершается событием мирового значения - Французской революцией с ее лозунгами Свободы, Равенства и Братства.

Колоссальный взрыв интеллектуальной энергии проявился и в стремлении просветителей осмыслить развитие и особенности европейской цивилизации, ее роль в мировой истории. Пожалуй, впервые европейская общественная мысль уделила этой теме столь пристальное внимание. Импульсом к размышлениям послужил и новый взгляд на историю, воспринимаемую уже не как результат божественного Провидения, воли Всевышнего, а как естественный процесс восхождения по ступеням прогресса. Это новое видение истории было одним из крупнейших теоретических «прорывов» европейских мыслителей того времени.

В XVIII столетии, пожалуй, впервые четко выявляются два противоположных взгляда на положение и роль Европы в мире, два течения в европеизме. Одно из них известно как европоце-нтризм, другое, не имеющее устоявшегося обозначения, можно назвать космополитизмом или универсализмом. Первое направление присутствует во всей истории «европейской идеи». Вначале его питало убеждение в превосходстве христианской Европы над иноверцами, в ниспосланной свыше миссии Христовой церкви обращать все народы в «истинную веру». Начиная с позднего средневековья и вплоть до XX в. идея превосходства Европы находила опору в иных аргументах - лидирующей роли в техническом и научном прогрессе, военной мощи, уникальном опыте формирования гражданского общества, выдающемся вкладе европейцев в развитие мировой культуры и т.п.

Понятна горечь, с которой уже в наше время отозвался о европоцентризме выдающийся японский писатель Кобо Абэ. «Возьмите, - сказал он, - к примеру, отношение Европы к азиатским странам. Со времен крестовых походов и колониальных войн в нем превалировал некий мессианский налет интеллектуального превосходства и незыблемой уверенности в разумности европейской модели социального и государственного, нравственного и духовного устройства. Могу согласиться, что он стирался с течением лет, но даже величайшие умы европейской философии не убереглись от этой генной расовой предвзятости, и Маркс, напомню, неоднократно обращался к азиатским проблемам в неизменной оценочной увязке "азиатский хаос"»'.

Лишь нынешний век расшатал, а затем и разрушил экономические, политические и духовные опоры этой традиции. Но тем более следует упомянуть тех мыслителей, которые отвергали европоцентризм еще два столетия назад.

К их числу относятся американские политические деятели конца XVIII в. Александр Гамильтон, Джон Джей и Джеймс Ме-дисон - авторы серии статей под общим названием «Федералист», написанных в защиту Конституции США. «Политически, как и географически, - читаем мы у Гамильтона, - мир может быть разделен на четыре части, у каждой из которых есть свой особый комплекс интересов. К несчастью для трех других, Европа с помощью оружия и переговоров, используя силу и обман, в той или иной степени распространила на них свое господство. Африка, Азия и Америка, одна за другой, оказались под ее пятой. Вследствие своего длительного господства она не удержалась от соблазна посчитать себя Госпожой Мира, а остальное человечество - созданным ей во благо»2.

В самой Европе понимание относительности ее экономического и военного могущества, превосходства европейской цивилизации созревает значительно позже, и одним из первых, кто возвестил об этом в полный голос, был Освальд Шпенглер, автор знаменитой книги «Закат Запада», переведенной на русский язык под названием «Закат Европы»1.

Итак, эпоха Просвещения - время нового прочтения «европейской идеи», осмысления целостной Европы как особого типа цивилизации, особого типа духовности, социальной организации, политической культуры. Но это и время дальнейших размышлений над судьбами самой Европы, по-прежнему раздираемой конфликтами, раскалываемой эфемерными коалициями, истощаемой беспрерывными войнами. Европейские мыслители продолжают разрабатывать пацифистские проекты, опирающиеся как на доводы морали, гуманности, разума, так и на политические и правовые аргументы. Гуманистическая тенденция нашла отражение в таких, например, трудах, как «Суждение о вечном мире» Жан-Жака Руссо (1761), «К вечному миру» Иммануила Канта (1795), «Письма для поощрения гуманности» Иоганна Гердера (1793-1797), в рецензии Иоганна Фихте «К вечному миру Философский проект Иммануила Канта» (1796) и других работах.

Пацифистская аргументация просветителей во многом повторяет доводы гуманистов предшествующей эпохи, с той разницей, что она апеллирует не прямо к христианству, а к морали и разуму, Руссо был одним из первых, кто недвусмысленно связал идею мира с идеями свободы и социального прогресса, с борьбой против деспотизма, созданием республик, основанных на общественном договоре, и добровольным союзом европейских государств, который превратился бы в реальную федерацию.

Как уже отмечалось, в XVIII в. продолжаются поиски путей к установлению мира в самой Европе. Такие поиски связаны прежде всего с осмыслением феномена национального государства, с развитием идеи «европейского равновесия», «баланса сил», а равно с разработкой теории международного права. Вольтер характеризует Европу как «большую республику, разделенную на рад государств», различных по формам правления, но «соответствующих друг другу, имеющих общую религиозную основу... одинаковые принципы государственного и политического права, не известные в других частях мира», согласных в необходимости поддержания «равного баланса сил» и использующих метод переговоров даже во время войн1.

Наибольший вклад в развитие идеи мира, основанного на международном праве, внес И. Кант (1724-1804). Его знаменитый трактат «К вечному миру» (1795) написан в виде своеобразного дипломатического договора, включающего шесть «прелиминарных», три «дефинитивные» и две дополнительные статьи, а также приложения в двух частях о соотношении морали и политики применительно к проблеме вечного мира. Роль права в международных отношениях предельно четко сформулирована Кантом в заключительном абзаце трактата: «Если осуществление состояния публичного права, хотя бы только в бесконечном приближении, является долгом и вместе с тем обоснованной надеждой, то вечный мир, который последует за мирными договорами ... есть не бессодержательная идея, но задача, которая постепенно разрешается и ... все ближе и ближе подходит к своему финалу»2.

Отметим две идеи великого немецкого философа, которые прямо перекликаются с современными концепциями мира и предвосхищают их. Идея федерации, создаваемой на добровольной основе для обеспечения «свободы», то есть суверенитета каждого государства-участника, изложена так, что это положение можно без изменений внести в любой международно-правовой документ конца XX в. Другая идея Канта - взаимосвязь и неразрывность всех трех аспектов публичного права: права государственного гражданства, международного права и права всемирного гражданства (оно интерпретируется Кантом как «право посещения», которое «принадлежит всем людям в силу права общего владения земной поверхностью»). И здесь немецкий гуманист предвосхищает наш век, подчеркивая органическую связь между государством, признающим и гарантирующим фундаментальные права и свободы граждан, и добровольным объединением государств, обеспечивающим его участникам вечный мир, совместную безопасность, суверенитет и сотрудничество.

В 1800 г. появилось еще одно эссе «К вечному миру», автором которого был Фридрих фон Гентц (1764-1832), министр короля Пруссии, а позже ближайший советник одного из вершителей европейской дипломатии, австрийского князя Клемен-са Меттерниха, его правая рука и секретарь на Венском конгрессе. Гентц тоже был учеником Канта, однако, как дипломат, он исходил не из категорий «просвещенного разума», а из реалий европейской политики. Рассмотрев три предлагаемых метода обеспечения вечного мира - создание мирового государства, системы независимых наций и федерации государств, Гентц отверг первое как утопию, а второе - как возвращение к нескончаемым истребительным войнам, которые разрушат Европу. Что касается добровольной федерации, то, несмотря на всю привлекательность этой идеи, она также утопична, ибо ни одно государство не хочет связывать себя обязательством поддерживать вечный мир. Поэтому, заключал Гентц, единственное, на что мы можем надеяться и ради чего стоит стараться, -это создание системы, которая «ограничивает зло», каковым являются войны. Следовательно, необходимо вернуться к политике «европейского баланса»1. Итак, будущий австрийский дипломат призывал к той самой политике, которая через полтора десятилетия воплотится, при его активнейшем участии, в печально знаменитый Священный союз.

Однако XIX в. начался самой амбициозной за многие столетия попыткой создать единую Европу силой оружия. Предпринял ее Наполеон. По его замыслам, Европа должна была стать «общим отечеством» с единым кодексом законов, единой валютой, единой системой мер и весов, открытыми путями. Правда, французский император умалчивал о своих планах, предпочитая не говорить, а действовать. Лишь в период «100 дней» в Париже был опубликован «Дополнительный акт к Конституции империи», в преамбуле которого провозглашалась цель создания «европейской федеральной системы», соответствующей «духу времени» и благоприятствующей «прогрессу цивилизации». Автором документа был французский писатель Бенджамен Констан де Ребек, но, образно говоря, водил его пером Наполеон. Позже, в своем последнем земном прибежище на острове Святой Елены, отставной император говорил о том, что, выиграй он русскую кампанию, его единственной задачей оставалось бы создание «европейской системы», и сетовал на то, что идея Священного союза была украдена у него1.

Крепость созданного в 1815 г. Священного союза сооружалась надолго. Его символом веры была легитимность - законная власть в законных границах, основанный на законе социальный порядок. Однако архитекторы и не подозревали, насколько непрочно это здание. Шел XIX в., один из самых динамичных в европейской истории. Век контрастный, отмеченный одновременно взлетом Европы к вершинам мирового могущества и острейшими противоречиями. Бурная индустриализация, бьющий через край напор капиталистического предпринимательства - и первые промышленные кризисы, скоро обнаружившие свою органическую связь с новым способом производства. Радикальное обновление всех общественных структур - и новые социальные язвы, новые формы политического деспотизма. Быстрый рост армии наемного пролетариата, его безудержная эксплуатация - и становление организованного рабочего движения, создание профсоюзов и социал-демократических партий, первые завоевания рабочего класса. Жестокий национальный гнет, подавление освободительных движений порабощенных народов - и торжество избавления от иноземного ига, независимость Сербии, Греции, Румынии, Болгарии. Объединение Италии и Германии, периодические попытки создания нового «концерта европейских держав» - и новые войны (Крымская, франко-прусская и др.), изменяющие баланс сил, углубляющийся раскол Европы на коалиции, предвещавший еще более кровопролитные столкновения. Завершающие штрихи этой картины - империалистическая экспансия «великих держав», раскроивших почти весь мир за пределами Европы на колонии и зоны влияния, перерастание национализма в шовинизм и расизм, ускоряющаяся милитаризация, накопление горючего материала в мировой политике, ждущего лишь роковой искры. Цепь событий, в которых проявились все противоречивые черты этого периода, завершается в начале следующего века Первой мировой войной и двумя революциями в России - в феврале и в октябре 1917 г. Но это уже было начало новой эпохи.

Естественно, что реальные процессы в Европе XIX в. оказали глубокое воздействие на эволюцию представлений о ее месте в мире, о внутреннем смысле ее истории, сути ее цивилизации. Наступает время резкого размежевания, с одной стороны, между консервативными и революционно-демократическими приверженцами «европейской идеи», а с другой - между интернационалистами и националистами. Эти течения не только противостояли друг другу, но порой причудливо переплетались.

Прежде всего обращает на себя внимание волна консервативного европеизма, категорически отвергающего Французскую революцию вместе с предшествующим ей Просвещением. Своеобразие этого течения - в романтизации прошлого. Пожалуй, наиболее ярким представителем реакционно-романтического европеизма был французский философ и политический деятель граф Жозеф Мари де Местр (1763-1852). Ярый противник якобинства и демократии, де Местр стал одним из первых «мрачных пророков» Европы. Единственный путь к ее спасению он видел в восстановлении духовной и светской власти римско-католической церкви, в воссоздании Священной Римской империи во главе с папой.

Среди всех интерпретаторов европейской истории, трактовавших ее в националистическом духе, особняком стоит такая гигантская фигура, как Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831). Рассматривая мировую историю как процесс самореализации «абсолютной идеи», «идеи свободы», немецкий философ утверждал, что эпицентром этого процесса является Европа, где история находит свой подлинный конец, а ключевым компонентом Европы является Германия, Прусское государство. Каковы бы ни были мировоззренческие истоки политической теории Гегеля, его видение европейской истории и места, которое занимает в ней Германия, подкрепляло высоким научным авторитетом прусский и великогерманский национализм.

Другая ярко выраженная националистическая трактовка европеизма предлагалась французскими идеологами. Для философа Теодора Жоффруа (1792-1842), автора книги «Современное состояние человечества»1, Европа как цивилизация была авангардом человечества, а Франция - авангардом Европы. Но если романтизм клерикалов и германофильских европеистов был обращен к Средневековью и Священной Римской империи, то либерал Жоффруа апеллировал к идеям Просвещения и Французской революции, очищенным от крайностей якобинства.

Наконец, следует упомянуть еще об одном варианте европеизма, окрашенного в национальный цвет. Речь идет об итальянском философе'и теологе Винченцо Джоберти (1801-1852). Участник борьбы за объединение Италии» находившийся одно время в изгнании, а позже ставший премьер-министром Пьемонта, Джоберти был одновременно убежденным сторонником единой Европы. В его европеизме сочетались приверженность идеям либерализма и вера в то, что миссию объединителя возьмет на себя католическая церковь, а Риму - наследнику античности и Ренессанса - надлежит стать столицей христианской Европы. *

Волна клерикального и реакционно-романтического европеизма, поднятая Реставрацией и созданием Священного союза, схлынула вместе с распадом последнего. И напротив, новый подъем национально-освободительной и социальной борьбы положил начало демократической тенденции в развитии европеизма.

С именем Джузеппе Мадзини (1807-1872) связана первая попытка создания общеевропейской революционно-демократической организации, одним из программных лозунгов которой

был лозунг «единой Европы». В 1830 г. он организует союз «Молодая Италия», несколько позже возникают «Молодая Польша» и «Молодая Германия», а в 1834 г. все они объединяются в ассоциацию «Молодая Европа», которая, как говорилось в принятом ими «Акте братства», «представляет собой федерацию народов, основанную на принципах национальной независимости и свободы каждого во внутренних делах, но единодушную в общей вере и в действительном братстве...»1.

Наибольший резонанс среди современников вызвала другая попытка объединения сторонников «единой Европы». В июне 1842 г. в Лондоне состоялся первый международный конгресс мира. За ним последовали конгрессы в Брюсселе, Париже, Франкфурте, снова в Лондоне, в Женеве. В 1867 г. в Париже была создана Лига мира, переименованная позже в Общество друзей мира и свободы. Возникшее пацифистское движение было весьма разнородным по своим идейным убеждениям, объединяя представителей как революционной, так и либеральной интеллигенции. Среди его активнейших участников такие яркие личности, как Джузеппе Гарибальди, Виктор Гюго, Луи Блан, Николай Огарев, Лайош Кошут. Но лишенное какой бы то ни было массовой опоры, оно являло собой не более чем бледный эскиз будущего мощного антивоенного движения, возникшего столетием позже. Никакого влияния на «реаль политик», на закулисную дипломатию западноевропейских государств оно оказать не смогло. После войн Пруссии с Австрией и Францией, поражения Парижской коммуны и возникновения германского рейха, в условиях формирования новых враждебных коалиций и роста агрессивного национализма в Европе пацифистское движение пошло на спад и почти заглохло.

Тем не менее оно оставило след в истории. Памятно оно тем, что с ним связано рождение идеи, являвшейся центральной в европеизме на протяжении всего минувшего столетия. Речь идет об идее Соединенных Штатов Европы. Историки до сих пор спорят, кто, когда и где впервые произнес эту формулу. Чаще всего называют Джузеппе Мадзини или его друга, ученого-энциклопедиста и борца за освобождение Италии Карло Катта-нео (1801-1869).

Но, может быть, датой его рождения следует считать 21 августа 1849 г. Именно в этот день, открывая в качестве почетного президента третий конгресс мира в Париже, Виктор Гюго (1802-1885) произнес речь, ставшую вехой в развитии «европейской идеи». «Настанет день, - предвещал великий французский писатель, - когда ты, Франция, ты, Россия, ты, Италия, ты, Англия, ты, Германия, все вы, нации континента, не утрачивая ваших отличительных качеств и вашего великолепного своеобразия, все неразрывно сольетесь в некоем высшем единстве и образуете европейское братство... Настанет день, когда мы воочию увидим два гигантских союза - Соединенные Штаты Америки и Соединенные Штаты Европы, которые, став лицом друг к другу и скрепив дружбу рукопожатием через океан, ... совершенствуют все созданное ими и ради всеобщего благоденствия сочетают две необъятные силы - братство людей и могущество бога!»1

История лозунга Соединенных Штатов Европы насчитывает почти полтора века. В разные времена он использовался разными социальными силами и в разных целях. Менялось его реальное содержание. Но впервые он был провозглашен столь громко Виктором Гюго - писателем, убежденным сторонником мира и братства народов, республиканцем и демократом, значительную часть своей жизни посвятившим борьбе против империи Наполеона III. Этот исторический факт игнорировать нельзя. Он в большой мере объясняет стойкую традицию приверженности демократических кругов западноевропейских стран знаменитому лозунгу.

XIX в. - время превращения социализма из утопических проектов мыслителей-одиночек в идеологию и политическую программу организованного рабочего движения. Первым из социалистов еще домарксова периода, выступившим со своей идеей мирного устройства Европы, был Анри Клод Сен-Симон (1760-1825).

В 1814-1815 гг. Сен-Симон вместе со своим молодым секретарем, будущим известным историком Огюстеном Тьерри пишут две работы, всецело посвященные Европе: «О реорганизации Европейского общества» и «О мерах против коалиции 1815 г.», Авторы осуждают европейские войны начала века, равно как и Венский конгресс, ни один из участников которого не рассматривает проблемы с позиций всеобщего объединения, мира и сотрудничества. Возлагая надежды на философов и писателей, ибо они «господствуют над общественным мнением, а общественное мнение правит миром», Сен-Симон и Тьерри отводят им первостепенную роль в достижении провозглашенных целей. Вместе с тем в их проекте предусматривается не только создание общеевропейского парламента, но и избрание его депутатами короля всей Европы, призванного выступать в качестве регулирующей власти на континенте1. *

В противовес социалисту-утописту Сен-Симону основоположники «научного социализма» Карл Маркс и Фридрих Энгельс относились к проектам «единой Европы» резко отрицательно. Молодой Энгельс называл идею создания «европейской республики» «пустой мечтой»2. Еще более резко высказывался Маркс. В 1858 г. он откликнулся короткой заметкой на обращение Мадзини «к европейской демократии». Комментируя призыв итальянца к созданию сильной организации, «своего рода европейской партии действия», которая занялась бы подготовкой восстания «во имя всеобщего блага», Маркс пишет, что Мадзини «вновь возвращается к своим прежним фантазиям», вместо того чтобы исследовать великие социальные факторы, приведшие к гибели революцию 1848-1849 гг., и «попытаться обрисовать истинные условия ..., подготовившие почву для нового и более мощного движения»3. В 1867 г. у Маркса вновь появился повод высказать свое отношение к европейскому пацифизму в связи с обсуждением на заседании I Интернационала вопроса об участии в учредительном конгрессе Лиги мира и свободы, который вскоре должен был собраться в Женеве. Маркс критиковал Лигу за уклонение от анализа социальных предпосылок обеспечения мира, за абстрактный пацифизм и назвал ее мертворожденным обществом буржуазных республиканцевJ.