Между войной и революцией: транснациональный контекст коллективной биографии "потерянного поколения" Восточной Европы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Между войной и революцией: транснациональный контекст коллективной биографии «потерянного поколения» Восточной Европы

Заславская Ольга Владимировна, кандидат культурологии директор, Международный центр исследований альтернативной культуры

Аннотация

Данное исследование является первой попыткой к написанию коллективной биографии восточноевропейского «потерянного поколения», основанной на историческом материале событий 1914-1923 гг. н биографий их участников. Задача исследования -- выявить некоторые типологические черты в жизненных историях представителей этого поколения, которые помогли бы объяснить наличие (нлн отсутствие) элементов коллективной идентичности выходцев из разных стран, так нлн иначе вовлеченных в Первую мировую войну. Сложность реконструкции коллективной биографии заключается не только в затрудненности доступа к документальным источникам, но н в выборе методологического подхода, с учетом того факта, что война н революционные события начала прошлого века разделили это поколение как географически, так н идеологически. Не претендуя на полноту освещения этой темы в рамках статьи, я уделяю основное внимание коллективному опыту войны на примере группы молодых людей преимущественно еврейского происхождения, выходцев из среднего н высшего социальных слоев венгерской части империи Габсбургов.

Ключевые слова: Первая мировая война, «потерянное поколение», транснациональная история, Австро-Венгрия, плен, революция н Гражданская война

Abstract

Between war and revolution: The transnational context of the collective biography of Eastern Europe's “lost generation”

Zaslavskaya Olga V. PhD (Candidate of Science in Cultural Studies) Director, International Alternative Culture Center

The study attempts to outline the perspectives of creating a collective biography of the Eastern European “lost generation”. Based on the historical material of the events of 1914-1923, it aims at identifying some typological features in the biographies of its representatives that would help explain the existence (or absence) of a collective identity. The main attention is paid to the collective experience of the war by a group of young people of predominantly Jewish origin who came from the middle and upper social strata of the Hungarian part of the Habsburg empire. It analyzes their transnational experience during the war and captivity as a part of their secondary socialization and how it determined their reintegration. For many of them this process had started already in Soviet Russia when they joined the Red Army or remained in the country after Civil War. Their resocialization in the post-war period was marked by the experience of return, when they had to choose a country of residence and the associated problems of adaptation and communication (language, culture, traditions) as well as profession in new post-war conditions.

Keywords: First World War, “lost generation”, transnational history, Austria-Hungary, captivity, October Revolution, Civil War

«Потерянное поколение»

Понятие «потерянное поколение» относится к молодым людям 1890-- 1900 годов рождения, многие из которых ушли на фронт практически со школьной скамьи Впрочем, для принадлежности к «потерянному поколению» не обязателен военный опыт как таковой. Представители рассматриваемой группы, биографии которых рассмотрены в статье, принимали участие в военных действиях, за исключением Лео Силарда, который из-за болезни был отправлен в госпиталь. Однако война наложила отпечаток на его дальнейшую судьбу и особенно на его позицию в вопросе войны и мира [Lanouette; Grufman 2012].. Эрнест Хемингуэй, сам представитель этого поколения, в книге «И восходит солнце» отмечал, что термин принадлежит Гертруде Стайн Первое издание: [Hemingway 1926]. См. также: [Monk 2010: 1-2].. Первоначально этот термин применялся преимущественно к группе американских литераторов, но позже о «потерянном поколении» стали говорить в более широком контексте, а также появилось несколько близких по значению терминов для описания этой когорты К «потерянному поколению» относят следующих лиц: Эрнест Хемингуэй (21 июля 1899 -- 2 июля 1961, США), Эрих Мария Ремарк (22 июня 1898, Оснабрюк -- 25 сентября 1970, Локарно), Луи-Фердинанд Селин (27 мая 1894, Курбевуа -- 1 июля 1961, Франция), Анри Бретон (19 февраля 1896, Тенебре, Франция -- 28 сентября 1966, Франция), Ричард Олдингтон (8 июля 1892 -- 27 июля 1962, Великобритания), Джон Дос Пассос (14 января 1896 -- 28 сентября 1970, США), Фрэнсис Скотт Фицджеральд (24 сентября 1896 -- 21 де кабря 1940, США), Томас Вулф (3 октября 1900 -- 15 сентября 1938, США), Густав Реглер (25 мая 1898 -- 14 января 1963, Германия) и др. О русских представителях этого поколения см.: [Поэты и писатели 2014]. В Америке используется термин «поколение Первой миро вой войны», во Франции -- «поколение в огне» (Generation au Feu), в Великобритании под «потерянным поколением» подразумевали прежде всего погибших на войне потенциальных представителей национальной элиты. В 1915 г. в Великобритании была введена система мо билизации (так называемая Pals system, когда батальоны формировались из добровольцев из одного города, поселения или даже школы); в битве при Сомме (1916) в ходе немецкого наступления некоторые небольшие городки практически полностью потеряли всех мужчин, относящихся к молодому поколению [Neiberg 2004: 44-45]. Р. Вол, говоря о «поколении 1914 года», включает в него тех, кто родился в 1880-1900 гг., описывая молодых интеллектуалов Франции, Германии, Великобритании и Италии как «поколение сегодняшнего дня» [Wohl 1979]. Еще один термин -- «фронтовое поколение» -- использует Д. Вайт [White 1992].. Кроме того, как подчеркивает М. Долан, влияние представителей этого поколения не ограничилось литературной сферой [Dolan 1996].

Поколение как общность, приобретающая единство культурно-исторического образа, складывается во взаимодействии двух времен: времени исторического (эпоха) и времени личной биографии. Временным фактором, определяющим принадлежность к поколению, является возраст (время рождения). Карл Манхейм считал, что каждое поколение в период своей юности получает определенный отпечаток как реакцию на социально-политические события своего времени. Хотя однозначного определения термина поколение не было сформулировано, Манхейм особо подчеркивал его социальную составляющую, а также значение интенсивности исторического развития, когда ряд событий проводит демаркационную линию между когортами в плане их «историко-социального» самосознания [Mannheim 1971: 309]. Другим важным моментом является возраст формирования «поколения»: Манхейм определяет его как 17-летний рубеж, но уточняет, что это формирование может происходить «иногда немного раньше или немного позже» [Ibid.: 300]. 25-лет- ний возраст он рассматривает как верхнюю границу; таким образом, «поздний подростковый и ранний взрослый возраст» составляют формативный период, когда складывается мировоззрение и когда можно говорить о формировании «поколения» с его специфическими чертами.

Термин «потерянное поколение» применяется к молодым людям, чье формирование пришлось на годы Первой мировой войны (1914--1918) Для некоторых представителей рассматриваемого поколения этот период затянулся до 1920-1923 гг.; в него включаются нахождение в плену, участие в Гражданской войне в России и/или в революциях (к примеру, в Венгрии, Германии, Турции).. Еще одной причиной относить их к «потерянному поколению» стал тот факт, что в результате выпавших на их долю событий многие его представители сменили свою страну происхождения.

В последнее десятилетие, и особенно в связи с 100-летием Первой мировой войны, появились исследовательские проекты, в рамках которых, как отмечалось выше, «потерянное поколение» трактуется расширительно как в географическом, так и в профессиональном аспекте Традиционно термин «потерянное поколение» относится к людям творческих про фессий, включая литературу, искусство и науку.. Однако практически нет исследований, посвященных «потерянному поколению» восточноевропейских стран, что отчасти связано с отсутствием соответствующих государств в тот период, а значит, неясно, в рамках какой национальной истории изучать данное явление Существует несколько подходов к определению понятия «Восточная Европа»; в дан ной статье термин используется для обозначения стран, общим для которых является вхож дение в состав империй в предвоенный период и получение независимости в результате войны (Венгрия, Польша, Словакия и Чехия, Югославия, а также часть Украины, которая входила в состав Австро-Венгрии). Кроме того, термин может распространяться на ряд ранее существовавших стран, которые оказались в новом историческом контексте в резуль тате войны (Румыния, Болгария, Россия) [Bucur 2009: 5].. Поэтому в большинстве стран Восточной Европы, где Первая мировая война всегда рассматривалась как «чужая война» [Volgyes 1973], сколько-нибудь крупных проектов пока не появилось Подобное отношение к теме может быть также обусловлено тем, что многие представи тели данного поколения стали коммунистами и активно участвовали в установлении советских режимов после Второй мировой войны. Тем не менее архивы в Польше, Венгрии и других странах приняли участие в проекте Europeana, тем самым обеспечив доступ к большому масси ву архивных материалов по истории Первой мировой войны (см.: [International Encyclopedia])..

Восточноевропейские народы, до 1918 г. жившие на территории различных империй (в частности, Австро-Венгерской и Российской), оказались втянутыми в войну, в результате которой на месте прежних империй возникли новые государства; изменение границ и национального состава, а также и политического статуса не могло не сказаться на судьбах их граждан.

Транснациональная история и биографические исследования

Одной их отличительных черт «потерянного поколения» является перемещение его представителей из одной страны в другую, что можно рассматривать через призму транснациональной истории Современные миграционные процессы и возникновение сообществ «поверх границ» способствовали разработке теоретических положений, которые позволяют взглянуть на проблему «потерянного поколения» в новой проекции [Saunier 2013; Macdonald n. d.].. Данный методологический подход позволяет учесть особенности миграций в биографии представителей «потерянного поколения», а также наметить перспективы неоднозначного прочтения их послевоенной деятельности [Eichenberg, Newman 2013; Davies 2007]. Так, Т Франк отмечал, что для понимания жизни Лeo Силарда нужно учесть, что его жизнь была обусловлена многочисленными побегами и изгнаниями, изменениями религии и языка, стран проживания; «он был человеком, которого на протяжении всей его жизни преследовали моральные дилеммы»; его «искреннее и серьезное чувство ответственности за судьбу мира» было результатом опыта его юности, опыта войны и революции в Будапеште в 1919 г. и событий в Берлине в 1933 г.: после этого он всегда был готов к переезду [Frank 2005].

Транснациональный аспект биографий «потерянного поколения» предполагает анализ в первую очередь условий и особенностей жизни и деятельности его представителей за пределами страны происхождения, вне зависимости от того, была ли эмиграция добровольной или вынужденной. Транснациональное сообщество, высшим проявление которого является диаспора, представляет собой набор межличностных отношений, связывающих эмигрантов с различными группами на родине. Подобная сеть влияет не только на связи между людьми, но и на циркуляцию различного рода ресурсов, составляющих символический капитал участников сети, который может проявляться как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Особенностью транснациональных отношений является также то, что они могут поддерживаться между участниками, которые находятся в разных странах Ко многим представителям рассматриваемого поколения применимо и такое поня тие, как «трансмигранты» [Glick Schiller et al. 1995]. См. список в конце статьи. Критерием включения в данный список (помимо года рождения) также являются занятия интеллектуальным трудом в зрелом возрасте.. Таким образом, в данной статье рассматривается опыт нахождения за пределами стран происхождения в ходе военных действий Первой мировой войны (включая плен), который стал одним из определяющих факторов социализации представителей «потерянного поколения» и оказался востребованным в условиях послевоенной эмиграции, повлияв на их политическую ресоциализацию по возвращении домой, а позже -- на их положение и деятельность в принимающих странах.

У. Фреверт справедливо отмечала, что война является особым опытом транснациональных отношений, межнациональных контактов и обменов [Frevert 2005]. Именно этот опыт стал основополагающим для представителей рассматриваемой группы, особенно с учетом того, что их предвоенный опыт ограничился школой или первыми курсами университета в лучшем случае. Военный опыт повлиял на их мировоззрение и отношение к жизни, оставив своеобразное чувство товарищества или даже родства, отличавшее их от «гражданских» членов общества. Сложно сказать, было это преимуществом или дополнительным бременем, особенно в условиях изменения национальных границ после 1918 г.: многие вернулись с войны на «новую родину».

Представители «потерянного поколения» Восточной Европы

Для анализа была выбрана группа молодых людей, родившихся преимущественно на территории венгерской части империи Габсбургов в конце XIX в.¹¹

Их имена достаточно хорошо известны; тем не менее некоторые важные для нашего исследования факты их жизни оказались вне внимания исследователей их творчества и деятельности. В то же время отдельные биографические факты замалчивались или искажались самими рассматриваемыми лицами Многие из них не раз меняли имена, опускали какие-то детали своей биографии или мифологизировали ее, как это было в случае с Йозефом Ротом, который описывал своего отца как австрийского офицера, имевшего тайный роман с его матерью; даже место рождения он переносил из Галиции в австрийскую часть империи, умалчивая о том, что отец оставил семью еще до его рождения. Его военные подвиги явно преувеличены: по мнению его биографов, он был на Восточном фронте в качестве военного журналиста [Rosenfeld 2001]..

Для анализа биографий была выбрана определенная тематическая последовательность, которая включает первичную и вторичную социализацию героев исследования. Как отмечалось ранее, формирование личности происходит в возрасте с 17 до 25 лет. Соответственно, в рамках этой временной шкалы рассматриваются факторы первичной и вторичной социализации. Факторы первичной социализации включают: а) происхождение семьи (география, национальность, экономическое положение и образовательный уровень), б) семейное воспитание, роль родителей (в том числе приемных) и других родственников, игравших особую роль в воспитании, а также взаимоотношения с братьями и сестрами. Вторичная социализация происходит за пределами семейного круга и обусловлена, соответственно: а) начальным образованием (школа, гимназия), а также кругом друзей, увлечениями и предпочтениями и т п., б) высшим образованием (университет; в ряде случаев только военные, чаще всего офицерские курсы), в) дружбой и прочими отношениями, г) мобилизацией, фронтом, ранениями и пленом.

Источниками социализации, таким образом, являются семья, друзья, школа/университет/работа, сообщества, а кроме того -- средства массовой информации, круг чтения, а также законодательная система и система культурных взглядов. Политическая социализация -- представления о политическом устройстве государства и мира -- на начальном этапе происходит в основном под влиянием семьи, на них затем накладываются впечатления от конкретных политических событий, полученные в процессе образования; оказывают влияние и пресса, и даже разного рода слухи. Особое место для формирования мировоззрения и личных убеждений занимают религиозные представления или их отсутствие (имеют значение и конфессиональные отличия, и личный религиозный опыт).

В качестве границы, отделяющей первичную и вторичную социализацию от ресоциализации, можно рассматривать момент репатриации и решение о смене места жительства и профессиональной деятельности после возвращения с войны или из плена (даты окончания войны и репатриации могут различаться) Соответственно, период ресоциализации остается за пределами этой статьи, здесь мы лишь кратко обозначим основные положения этого процесса, который включает выбор страны проживания; эмиграцию и / или «внутреннюю эмиграцию»; вторичную эмиграцию, смену имени и гражданства; высшее образование (продолжение или смену профессии); политическую ресоциализацию и непосредственное участие в политической жизни той или иной страны либо аполитичность; дружеские и семейные отношения; начало профессиональной, научной или художественной деятельности..

Семья

Большинство представителей рассматриваемого поколения -- выходцы из среднего или высшего класса Австро-Венгрии, многие из так называемых мадьяризированных семей, т. е. семей еврейского происхождения, которые изменили свои фамилии, перейдя в христианство. В конце XIX -- начале ХХ в. смена вероисповедования и принятие венгерских фамилий вместо иноязычных (преимущественно немецко-еврейского происхождения) была обычным явлением.

Так, прадеды Рауля и Роберта Орошди -- братья Адольф и Бела Шнабель -- сменили свою фамилию на Орошди в 1847 г. По всей видимости, семья происходила из еврейского поселения на территории Гер мании, которая позже переехала в Словакию (тогда часть Австро-Венгрии). Жена Адоль фа -- Берта Курляндер (Berthe Kurlander) родом из небольшого австрийского городка на границе с Германией, ее семья состояла в дальнем родстве с семьей Альберта Эйнштейна. Предки Лео Силарда по отцовской линии -- выходцы из еврейского поселения в Галиции; при переезде в Словакию (тогда часть Австро-Венгрии) они получили фамилию Шпиц (Spitz). В 1900 г. семья сменила фамилию на Силард (Szilard). В семье отца было десять детей, отец Лео -- Луис (или Лайош, на венгерский лад) был третьим сыном и любимцем матери, которая после смерти мужа переехала в Будапешт. Традиционно для этого региона в семье говорили на немецком языке, и Луис стал учить венгерский язык только после поступления в училище в Кремнице. Несмотря на слабое знание языка, ему все же удалось затем закончить инженерный факультет Технологического университета в Будапеште и сделать карьеру Мать Лео -- Текла Видор -- также происходила из еврейской семьи. В отличие от других героев исследования, ранние годы Лео Силарда хорошо документированы; сохрани лись мемуары его отца и матери, а также воспоминания брата, который также участвовал в написании биографии Лео [Lanouette 2013].. Для его детей -- Лео, Белы и Розы -- немецкий язык оставался таким же родным, как и венгерский. Ласло и Акоша Вайс (их отец Леопольд Вайс был из еврейской семьи) сменили свою фамилию на Надь (Nagy) в старших классах гимназии, взяв ее от дяди по материнской линии, который принял участие в их воспитании, после того как отец оставил семью. С его помощью братья получили хорошее среднее образование, в армию их призвали с первых курсов университета.

Из рассматриваемой группы молодых людей только Рауль Орошди принадлежал к венгерской знати. Его отец единственный из детей Адольфа Орошди вернулся в Венгрию в 1893 г. Родившись в Стамбуле и получив образование в Париже, он принял активное участие в экономической и политической жизни страны, став не только крупным землевладельцем, но и членом венгерского парламента. В 1911 г. Фюлоп Орошди получил титул барона (Boi-Orosdi de Oroszd). По настоянию матери, которая была католичкой, в 1912-1914 гг. Рауль учился в иезуитском колледже в Великобритании. Племянник Фюлопа -- Роберт Орошди -- хотя впоследствии и называл себя бароном, не мог унаследовать этот титул от своего дяди. Тем не менее его приемный отец -- доктор Лайош Орошди, состоя на государственной службе, смог дать старшему сыну хорошее образование После смерти приемной «мамы Паолы» (1912) отец женился во второй раз, и вскоре у Роберта появились два брата, Лайош и Бела.. Служба Лайоша Орошди в г. Фиуме (Реека, Хорватия) способствовала тому, что Роберт выучил несколько языков, в том числе итальянский, на котором говорила половина населения «вольного» города. Судя по рассказам Роберта, он рос в семье, где оба родителя относились к нему как к родному, предоставив возможности для всестороннего развития как физического, так и интеллектуального Сведения о детстве и юности Р. Орошди достаточно противоречивы. Однако недавно ставшие доступными документы из архива семьи Орошди позволяют предположить, что Лайош все-таки был родным отцом Роберта.. К этому же времени относится увлечение Роберта авиацией, но война на многие годы отодвинула осуществление его мечты; в 1916 г. он отправляется на Восточный фронт, где вскоре попадает в плен.

Образование

В начале ХХ в. в Австро-Венгрии в ходе реформы образования появились гимназии, в которых уровень преподавания не уступал первым курсам университета (уровень зарплат способствовал привлечению в гимназии талантливых преподавателей). Полученные знания позволили ученикам гимназий достаточно легко поступать в престижные университеты; так, Лео Силард поступил в Технический университет в Будапеште, а Роберт Орошди -- в Миланский политехнический университет, но уже после войны. Первые два курса юридического факультета удалось закончить Ласло Надю; его брат учился на медицинском, а Йозеф Рот изучал философию в Вене. Исключением, пожалуй, оказался Рауль Орошди, который должен был в 1915 г. закончить иезуитский колледж в Великобритании, куда его определили по настоянию матери -- баронессы Маргит Херцог Фюлопне (Орошди). Впрочем, если бы не война, то Рауль несомненно получил бы хорошее образование. Но с началом войны он, как и другие его соотечественники, был отозван в Будапешт и вскоре записался добровольцем в австро-венгерскую армию; вчерашние друзья стали врагами.

Однако, несмотря на успешное поступление в высшие учебные заведения, никому из наших героев не удалось завершить обучение и получить полноценный опыт студенческой и профессиональной жизни; для многих он был заменен опытом офицерских школ или кратких обучающих курсов по военной специальности. Тем не менее им в большей или меньшей степени удалось почувствовать интеллектуальную атмосферу 1910-х годов, а некоторым -- даже принять участие в дискуссиях революционно настроенных литераторов, объединившихся, в частности, вокруг журнала «Нюгат» («Nyugat») [Fenyo 1976; 1987].

Опыт высшей школы лишь отчасти оказал влияние на прохождение военной службы; так, Акоша Надя определили в медицинскую службу, а Йозеф Рот был направлен в отдел военной информации. Согласно военному законодательству, набор в армию осуществлялся по месту рождения, поэтому Роберту Орошди (несмотря на то что его отец занимал высокий пост в Фиуме, а дядя, отец Рауля, был членом парламента и попечителем аэроклуба в Будапеште) не удалось осуществить свою мечту -- стать летчиком [Заславская 2015] Только пройдя войну, плен, возвращение на родину и эмиграцию в Италию, Роберт получил лицензию пилота в Риме благодаря рекомендации польского коммуниста и пред ставителя советского торгпредства в Италии Вацлава Воровского.. Многие из наших героев пошли на фронт добровольцами -- в начале войны в армию брали с 20 лет, а в добровольцы можно было записаться с 17 лет.

Накануне войны

Восточная Европа накануне войны представляла собой своеобразное «лоскутное одеяло», населенное народами, исповедующими разные религии и говорящими на разных языках, входящими в состав четырех основных империй, часто враждебно настроенными друг против друга. Вполне объяснимо, что война на территории Восточной Европы отличалась от той, что велась на Западе; отличия заключались в длительности военных действий, депортациях и насилии в отношении этнических меньшинств и в целом гражданского населения, а также в политических последствиях войны, вылившихся в две революции [Bohker et al. 2014: 1-2]. Как отмечает Т Викс, «Первая мировая война изменила Европу, но бесспорно, что большее влияние она оказала на Восточную Европу», где военные действия велись на протяжении 1912-1922 гг. [Weeks 2009: 34].

Йозеф Рот красочно описывает Австро-Венгерскую империю, где жили «цыгане из Пусты, гуцулы Подкарпатья, еврейские водители такси из Галиции, мои собственные родственники, словенские торговцы жареными каштанами из Сиполья, швабские фермеры, выращивающие табак, конные заводчики из степей, <...> торговцы лошадьми из Ханы в Моравии, ткачи из Рудных гор, мельники и торговцы кораллами из Подолии» [Roth 2013: 66].

Однако Габсбурги имели определенные опасения относительно лояльности своего населения -- немцев, венгров, чехов, словаков, поляков, хорватов, сербов, словенцев, румынов, украинцев, итальянцев -- и их готовности защищать ее интересы на поле битвы [Strachan 2003: 37-40]. Особая ситуация сложилась в отношении еврейского населения, чье положение начиная с конца XIX в. постоянно ухудшалось [Wrobel 2014: 170]. По мнению некоторых авторов, несмотря на то что к концу XIX в. демографический рост еврейского населения в Австро-Венгрии приостановился, его кумулятивный эффект все-таки сыграл свою роль, спровоцировав рост антисемитских настроений Австро-Венгерская империя занимала второе после России место по концентрации еврейского населения [Haumann 2002]..

Война и пропаганда

После того как Габсбургская монархия объявила войну Сербии, три миллиона человек 11 национальностей были призваны в армию. Клаус Манн, которому на момент начала военных действий было всего восемь лет, писал:

Когда я пытаюсь восстановить атмосферу 1914 года, я вижу развевающиеся флаги, серые шлемы, украшенные букетиками цветов, вяжущих женщин, яркие плакаты и снова флаги -- черно-красно-белое море флагов. Воздух наполнен звуками непрекращающейся болтовни и повторяющимися припевами патриотических песен... (цит. по: [Hirschfeld 2011: 29]).

Похожие настроения царили и в других больших и малых городах империй и стран, столь опрометчиво вступивших в войну в августе 1914 г. Публичный образ всеобщего ликования сохранился в послевоенных мемуарах: толпа в 20 тысяч человек на улицах в Будапеште, размахивающая черно-желтыми флагами Габсбургов, все воодушевлены любовью к стране, «пламенем национального инстинкта» [Cornwall 2000: 16]. Ликующие толпы -- это то, что бросилось в глаза Францу Кафке на улицах Праги, однако, приглядевшись, он увидел «жесткие, застывшие, внимательно вглядывающиеся черные лица с черными глазами» [Kafka 1972: 301]. Впрочем, царило настроение, что война долго не затянется и к Рождеству доблестные воины с победой вернутся домой.

Нашим героям в 1914 г. было от 15 до 20 лет, и в своем большинстве они разделяли патриотические настроения в силу молодости и характерной для этого возраста восприимчивости к идеям, которые высказывались, к примеру, прусским генералом и военным историком Фрейдрихом Бернхарди, писавшим о войне как биологической необходимости. На волне этого милитаристского угара многие пошли на фронт добровольцами, как это было в случае Эрнста Толлера, который оставил университет в Гренобле и покинул Францию на последнем идущем в Германию поезде, чтобы «защитить страну, подвергшуюся нападению» Однако вскоре Толлер, по его признанию, стал активным противником войны, поняв, что война -- это катастрофа для Европы и всего человечества. Он организовал Лигу рево люционной молодежи Германии и принял участие в забастовке рабочих военных заводов, за что был арестован. В военной тюрьме он написал свою первую драму «Die Wandlung» («Преображение») [Pinthus 1939: 4-5]..

В соответствии с соглашением 1867 г. Венгрия не имела права на независимую внешнюю политику, поэтому когда австрийское правительство объявило войну, Венгрия оказалась втянутой в военное противостояние [Pullmann 2002: 350-351]. Венгры, а также представители других национальностей, входивших в состав венгерской части монархии, сражались на всех фронтах, но в большей степени они были задействованы на Восточном фронте, где им противостояли российские войска.

Однако первоначальная эйфория длилась недолго, поражения в осенней кампании 1914 г. против Сербии и России подействовали отрезвляюще. Несмотря на то что военные неудачи Австро-Венгрии были вызваны численным превосходством противника и провалами в тактике австрийской армии, вину поражения, следуя еще предвоенным предрассудкам против славян, возложили на чешских, словенских и сербских солдат, которых обвиняли в «отсутствии боевого духа», предполагалось даже «возможное сотрудничество между ними и противником» [Lein 2014]. Хотя эти слухи в большинстве случаев были необоснованными, они быстро распространялись в армии, создавая атмосферу подозрительности. На настроения армии влияли и неудачи пропаганды. Австрийская пропаганда находилась под контролем военных властей, что вскоре привело к расхождению пропагандистского образа войны с реальностью [Cornwall 2000: 28-29]. Да и сами солдаты, столкнувшись с реалиями войны, стали по-другому воспринимать происходящее. Мате Залка писал:

Когда у Чактория наш поезд, оставив венгерскую землю, повернул к Нольстрау, сердце сжалось, и я почувствовал странное беспокойство. Это было новое ощущение. В первый день войны я ехал на сербский фронт, исполненный строгой решимости и наивного возмущения. Прошлой весной в Карпатах я защищал от вторгшихся русских войск выходы к венгерским равнинам. На Волыни я испытывал спокойствие победителя, -- ведь мы находились на завоеванной земле. И вот снова на фронт, теперь на итальянский фронт, на мрачное Добердо. Грустная ассоциация: по этой дороге я уже ехал однажды, ехал с друзьями в Италию. Когда это было? Да всего три года назад. И все же как это было давно! Да, тогда был мир, а теперь... [Залка 1983].

Впрочем, для многих первое разочарование произошло уже на учебных курсах, где, по описанию Э.М. Ремарка Эрих Мария Ремарк (1898-1970) в 1916 г. был призван на фронт из учительской семинарии. После войны, сменив несколько профессий, он становится журналистом и пи сателем., новобранцев «успели перевоспитать более основательно, чем за десять школьных лет», где они вскоре «стали черствыми, недоверчивыми, безжалостными, мстительными, грубыми, -- и хорошо, что стали такими: именно этих качеств нам и не хватало. Если бы нас послали в окопы, не дав нам пройти эту закалку, большинство из нас, наверное, сошло бы с ума» [Ремарк 2016: 30].

Реалии войны: коллективный опыт насилия

Как отмечал Дж. Винтер, «война переживалась не только как индивидуальный и личный опыт, но и как коллективный опыт» [Winter 2000b: 2].

Э.М. Ремарк предвосхищает свой роман «На Западном фронте без перемен» словами:

Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью. Это только попытка рассказать о поколении, которое погубила война, о тех, кто стал ее жертвой, даже если спасся от снарядов [Ремарк 2016: 3].

В этой связи встает вопрос о травмах, которые нанесла война, не только физических, но прежде всего психологических. Не случайно Вальтер Бенья- мин задавался вопросом: «Разве не было заметно в конце войны, что люди, вернувшиеся с поля битвы, стали тише -- не богаче, а беднее в коммуникативном опыте?» [Benjamin 1969: 84]. Послевоенный синдром, эпидемия нервного срыва, явление «боевой усталости» стали объектом специальных исследований, в том числе посвященных их отражению в культуре и в литературе [Leed 2000; Winter 2000a; Асташов 2002]. Среди пришедших с войны были те (и они, пожалуй, составляли наибольшую группу), кто не демонстрировал явных симптомов своей травмы, но они страдали от ночных кошмаров, легко выходили из себя и были склонны к насилию.

Следует отметить, что опыт солдат и офицеров австро-венгерской армии отличался от опыта их соратников на Западном фронте [Ellis 1977; Ashworth 1980; Watson 2009]. Немногочисленные работы, посвященные этим фронтам, а также письма, воспоминания и литературные произведения участников войны дают представление о том, с чем пришлось столкнуться солдатам и офицерам уже в первые месяцы войны [Deak 1991; Holger 1997; Dowling 2008; Tunstall 2010]. Мате Залка писал об итальянском фронте:

Наши войска только что выдержали четвертый ишонзовский бой. На позициях мы нашли наполовину уничтоженные роты, измученные штабы, битком набитые госпитальные бараки и свежие, невиданные по размерам братские могилы. Целые отряды, усердно работая кирками и лопатами, засыпали хлорной известью эти гигантские «королевско-кесарские консервы», и каменщики тут же наглухо замуровывали их бетонными крышками. А рядом подрывники уже рвали каменистую почву, с казенной предусмотрительностью готовя новые могилы [Залка 1983].

Не менее мрачные картины возникали и на других театрах военных действий, в частности на подступах к Австро-Венгрии; Федор Степун свидетельствовал о событиях с противоположной стороны:

Трупы лежали и слева и справа, лежали и наши и вражьи, лежали свежие и многодневные, цельные и изуродованные. Особенно тяжело было смотреть на волосы, проборы, ногти, руки... Кое-где из земли торчали недостаточно глубоко зарытые ноги. Тяжелые колеса моего орудия прошли как раз по таким торчащим из земли ногам.

<.. .> Кое-кого наши батарейцы хоронили, подобрали также четырех брошенных на поле сражения раненых. Ну скажи же мне, ради Бога, разве это можно видеть и не сойти с ума? Оказывается, что можно, и можно не только не сойти с ума, можно гораздо больше, можно в тот же день есть, пить, спать и даже ничего не видеть во сне [Степун 1926: 19-20].

Ужасы войны, реальность смерти и ее повседневность порождали особую реакцию:

Кошмары фронта проваливаются в подсознание, как только мы удаляемся от передовой; мы стараемся разделаться с ними, пуская в ход непристойные и мрачные шуточки; когда кто-нибудь умирает, о нем говорят, что он «прищурил задницу», и в таком же роде мы говорим обо всем остальном. Это спасает нас от помешательства. Мы шутим не потому, что нам свойственно чувство юмора, нет, мы стараемся не терять чувства юмора, потому что без него мы пропадем [Ремарк 2016: 21].

Вопрос выживания не сводился только к физическому выживанию, поэтому своеобразная «душевная амнезия» казалась спасительной именно для молодого поколения, практически не имевшего опыта взрослой мирной жизни.

Люди постарше крепко связаны с прошлым, у них есть почва под ногами, есть жены, дети, профессии и интересы; эти узы уже настолько прочны, что война не может их разорвать. У нас же, двадцатилетних, есть только наши родители, да у некоторых -- девушка... А помимо этого мы почти ничего не знали: у нас были свои мечтания, кой- какие увлечения да школа; больше мы еще ничего не успели пережить. И от этого ничего не осталось. [Там же: 23].

Поскольку большинство наших героев были из состоятельных семей, их отправили на курсы офицеров, а по окончании курсов -- на Восточный фронт, где летом 1916 г. российская армия перешла в наступление. В ходе знаменитого Брусиловского прорыва для них развернулась первая трагедия войны: молодые неопытные офицеры или получили ранения, или были взяты в плен. Рауль Орошди и Ласло Надь были ранены и отправлены в госпиталь: Рауль умер от ран, а Ласло хотя и выжил, но был комиссован и на фронт больше не попал. Роберт, Акош и Бела Бела Франкл (позже Мате Залка) закончил коммерческое училище и офицерские кур сы, начав войну на итальянском фронте (чему посвящена его книга «Добердо»); позже его перебросили на Восточный фронт, в 1916 г. под Луцком он попал в плен. были захвачены в плен, как и многие их соотечественники.

Плен

Согласно данным, полученным из разных источников (включая Австровенгерское министерство обороны и Российский центральный архив военной истории), количество пленных, оказавшихся на территории России в период с 1914 по 1917 г., колеблется в области полутора миллионов человек Среди военнопленных 31% составляли венгры, 30% -- австрийцы, 7% -- румыны, 5% -- поляки, 3% -- чехи и словаки, 3% -- южные славяне, 2,5% -- евреи и 0,5% -- итальянцы. Необходимо отметить, что офицеры составляли только 2,5% от общего числа австро-венгерских пленных [Rachamimov 2002: 9].. Однако «если военные действия нашли должное освещение в научной литературе, то пленение в основном описано только в воспоминаниях бывших военнопленных» [Шлейхер 2001: 55] Подобная ситуация сложилась и в западной литературе [Rachamimov 2002; Leidinger, Moritz 2003].. Попытки заполнить пробелы предпринимаются как российскими, так и зарубежными историками, что позволяет реконструировать опыт социализации наших героев в условиях плена Отчасти задача упрощается в связи с тем, что Роберт, Акош и Бела попали в один и тот же лагерь для офицерского состава в Хабаровске «Красная речка». Об австро-венгер ских пленных на Дальнем Востоке см.: [Греков 1997; Иконникова 1999; Бондаренко 2012].. Анализ пребывания в плену также дает возможность отразить скрытые аспекты опыта комбатантов (солидарность, личная и групповая идентичность), а также психологические последствия заключения [Gatrell 2005].

В плен попала треть от общего числа солдат, мобилизованных Австро- Венгрией, или «около 11% всего мужского населения» [Kramer 2010: 76]. Среди причин такого большого числа пленных, помимо проблем структурного характера, отсутствия финансирования, недостаточной подготовки и нехватки современного оружия, были и серьезные ошибки мобилизации [Holger 1997: 12-13]. Многонациональный состав военных подразделений значительно ослаблял их боевую сплоченность Так, не было ни одного подразделения, состоящего только из венгров [Pullmann 2002: 356-357]. Назначаемые офицеры австро-венгерского происхождения часто не знали языков своих подчиненных. Кроме того, серьезная подготовка офицерского состава была заменена краткосрочными курсами (подобные курсы закончили Ласло Надь, Роберт Орошди и Бела Франкл). Такая политика в конечном итоге привела к тому, что армия «превратилась в своего рода милицию, возглавляемую больше <.> гражданскими в военной униформе, чем профессиональными военными» [Deak 1991: 193].. Более того, даже единичные случаи капитуляции использовались должностными лицами австро-венгерской армии для обвинения солдат славянских национальностей в массовом дезертирстве, что вело к взаимной подозрительности и усиливало разобщение в войсках.

Тем не менее, по мнению Р. Грауэра, «солдаты с большей вероятностью сдадутся, когда окружающая обстановка <.. .> позволяет им ожидать гуманного обращения и относительно короткого периода плена» [Grauer 2014: 622655]. Надежды на скорое окончание войны -- уже к Рождеству -- разделяли не только военные, но и гражданское население. Это может быть одной из причин того, что Германия, Россия и Австро-Венгрия не планировали строительство жилья для военнопленных и не рассматривали вопросы обеспечения их продовольствием и одеждой, оказавшись абсолютно не готовыми к столь большому количество пленных [Nachtigal 2008].

В письмах и воспоминаниях пленение описывается достаточно подробно в силу его особой значимости как момента изменения статуса и самоидентификации. Взятие в плен было эпизодом военного действия, но ситуация менялась по мере удаления от линии фронта, когда противник превращался из врага в пленного, на которого распространялись положения международного права: военнопленный имел право на жизнь и достойное отношение [Rachamimov 2002: 47].

Одним из наиболее тяжелых испытаний в плену стало перемещение военнопленных с фронта в лагеря [Васильева 1999: 90]. Описывая свои чувства во время транспортировки и многодневных пеших маршей от одного пункта назначения до другого, военнопленные подчеркивали отчаяние, которое временами овладевало ими при мысли о будущем при постепенном понимании своего положения. По словам Карла Дрекслера, он помнил только темноту, словно погрузился в нечто незнакомое и мистическое [Rachamimov 2002: 48]. Подобное состояние переживали и другие военнопленные, для которых процесс внутренней трансформации состоял из трех этапов: пути в тыл, пересылки по железной дороге и нахождению в фильтрационных лагерях. Только после этого военнопленных доставляли к месту назначения, которое, тем не менее, могло меняться в силу разных обстоятельств Часть пленных прямиком направлялась в Сибирь и на Дальний Восток, но многие попадали туда после мытарств по другим лагерям. Роберт Орошди был переведен из лагеря в Шкотово в лагерь «Красная речка», а Акош Надь был отправлен туда из лагеря на Украи не, который размещался в здании цирка. Роман Дубовски (позже ректор Ягеллонского университета в Кракове) за время своего плена побывал не только в пересылочном лагере под Киевом, но и в Красноярском; кроме того, за время плена он успел поработать архивистом и даже преподавателем в Казанском университете.. Пленные вспоминали о том, как медленно тянулись поезда (можно было идти рядом с вагоном), как они застревали на полустанках или в снежных заносах.

На момент пленения многие солдаты и офицеры были истощены морально и физически, многие были ранены; они страдали от голода и холода во время длительных перевозок, от жестокого обращения и неясности относительно своего будущего. К этому стоит добавить и сложность коммуникации из-за отсутствия переводчиков; редко кто из российских солдат или местного населения говорил на языках пленных, которые, в свою очередь, не знали русского языка. Отсутствие медицинской помощи и приспособленных помещений, а также недостатки санитарных условий приводили к росту смертности, которая особенно усиливалась во время эпидемий [Davis 1993; Petrak 2000].

В Приморье сведения о военнопленных стали поступать в самом начале боевых действий, а первые военнопленные прибыли уже в октябре 1914 г. Их размещали в Спасском, Никольск-Уссурийском, Раздольном, Шкотово, а также в Хабаровске -- в казармах в районе Казачьей горы, в Полковом переулке, Волочаевском городке, в районе Амурской речной флотилии, Николо-Александровской пристани («Красная речка»). Надо отметить, что понятие «лагерь», особенно в первые два года войны, отличалось от современного, предполагающего наличие специально отведенной территории, окруженной колючей проволокой с охраной по периметру Об использовании термина лагерь применительно к российскому плену и об особенностях процесса «лагеризации» см.: [Pastor 1983; Rachamimov 2002; Суржикова 2014].. В большинстве случаев военнопленных размещали в самых разных помещениях -- от тюрем до зданий школ Так, в Бийске первые партии пленных австрийцев и венгров разместили в здании Электротеатра и общественного собрания; позже нижние чины жили ротами в бараках, а офицеров расселили по квартирам в городе [Цапко 2001: 25-29]..

На первом этапе войны российское государство старалось следовать международным договоренностям относительно военнопленных Гаагская конвенция 1907 г декларировала гуманное обращение с военнопленными, тюремный режим был исключен (эта мера могла быть применена лишь как временная). Привлечение пленных к труду за плату было разрешено, но работа не должна была быть тяжелой и связанной с военными действиями. К сожалению, эти и другие соглашения постоянно нарушались всеми воюющими державами.. В частности, офицеры содержались отдельно и пользовались рядом преимуществ: им должны были предоставляться помещения, в которых, кроме кроватей, были «в достаточном числе хотя бы самого простого образца столы, стулья или табуреты, шкафы, умывальники, вешалки» [Талапин 2009: 21]. Высшему офицерскому составу разрешалось иметь денщиков, они получали посылки, а также денежное пособие в размере 50-70 рублей (для генералов -- 125), что позволяло вести достаточно сносную жизнь. К тому же, несмотря на то что практически сразу после начала войны было принято решение об использовании труда военнопленных (за исключением военной промышленности), «трудовая повинность» не распространялась на офицеров В 1914-1915 гг. российским правительством были приняты документы, регулирующие труд пленных: «О допущении военнопленных на работы по постройке железных дорог частными обществами», «Об отпуске военнопленных на сельскохозяйственные работы», «Об отпуске военнопленных для работ в частных промышленных предприятиях».. Впрочем, многие старались найти работу по специальности, преподавали иностранные языки или участвовали в различных культурных мероприятиях Наиболее распространенной формой была организация оркестров [Царёва 2012]..

Как следствие, какая-то часть пленных получила относительную свободу, и вольно или невольно они стали участниками повседневной жизни России, о которой до этого не имели представления [Кондратьев, Щербинин 2009]. Так, Вильгельм Гаан вспоминал, как после двух недель пути он прибыл в Омск, где стал свидетелем бурлящей жизни:

...Новый театр, цирк и множество кинотеатров, городской парк, в котором играл оркестр военнопленных австрийцев <...>. Такой мы себе Россию не представляли [Шлейхер 2001: 57].

Впрочем, нужно учитывать, что положение и условия содержания рядовых и офицеров отличались уже на этапе транспортировки: если нижние чины ехали в вагонах для скота, то офицеры занимали места в пассажирских вагонах; многие офицеры могли позволить себе покупать продукты, а также теплые вещи. Однако плен оставался пленом, и даже офицеры оказывались в тяжелых условиях. Е. Джуль вспоминал антисанитарию в подмосковном госпитале, жестокое обращение охраны даже с тяжелоранеными При этом многие пленные отмечали помощь со стороны врачей и медсестер [Шлейхер 2001: 59-60].. Несмотря на помощь военнопленным со стороны международных организаций (в том числе Красного Креста О деятельности Красного Креста в эти годы см.: [Davis 1993].), условия их содержания улучшились незначительно В целом, положение немецких офицеров было на порядок лучше -- за счет помощи со стороны германского правительства, осуществляемой через благотворительные организации и частные пожертвования [Шлейхер 2001: 73]. До февраля 1917 г. интересы всех германских и австрийских подданных защищали Соединенные Штаты Америки, но позже для распределения пособий и предоставления отчетов стали назначать специальных чиновников. На эти условия влияли разные факторы, в том числе дифференцированное отношение по национальному признаку. Военнопленные славянских национальностей направлялись преимущественно в военные округа, расположенные в Центральной России, в то время как венгры, австрийцы и немцы -- в Сибирь, а также в Приамурский округ. В 1916-1917 гг. были построены специальные бараки и появились крупные лагеря, которые вмещали от 3 до 10 тысяч человек. Так, Никольско-Уссурийский лагерь насчитывал 15 тысяч пленных; менее крупными были лагеря для офицерского состава; в лагере «Красная речка» содержалось от тысячи до полутора тысяч человек [Греков 1997: 155]. В этом лагере пленные жили в кирпичных бараках, где внутреннее пространство было разделено занавесями, создававшими таким образом «комнаты» для 3-4 человек.

Поскольку офицеры были освобождены от обязательного труда, у них было достаточно времени для организации библиотек, оркестров, театров, учебных курсов, теннисных кортов, специальных помещений для занятий спортом и даже поля для игры в футбол Одним из организаторов театра в лагере «Красная речка» был Мате Залка. Этот опыт несомненно сыграл свою роль при назначении его директором Театра Революции в Москве в 1924-1927 гг. (сейчас Театр им. В. Маяковского).. Существовала академия торговли, под которую был выделен целый барак в Березовском лагере (ее диплом был признан после войны) [Rachamimov 2002: 99]. Пленные получали российскую и зарубежную прессу, материалы которой переводились на другие языки и читались вслух. Много внимания уделялось изучению иностранных языков; в Красноярском лагере изучали, помимо немецкого и английского, латынь [Ibid.: 100].

Важным моментом лагерной жизни были письма из дома [Rachamimov 2000]. Особое значение также имело неформальное общение с местным населением, чему российский плен Первой мировой войны в принципе не препятствовал, хотя такое общение и квалифицировалось как нежелательное Подробнее о взаимоотношениях военнопленных с женским населением см.: [Кондратьев, Щербинин 2009].. Широкое использование имевшихся строений (частных домов, зданий школ и гимназий, складов, театров, гостиниц и т. д.) вело к тому, что пленные «рассредоточивались и даже рассеивались, что облегчало задачу преодоления коммуникативных барьеров между ними и местным населением» [Суржикова 2011: 55]. Часто городские власти, столкнувшись с проблемами размещения и обеспечения военнопленных, разрешали им дополнительные заработки Первое время военнопленным разрешалось гулять по городу без охраны, но позже из-за участившихся побегов были введены ограничения. Обычно пленные бежали поодиночке, особенно часто -- с сельскохозяйственных работ и работ на частных предприятиях, но побеги редко имели шансы на успех, так как большинство не знало русского языка, к тому же беглецов было легко распознать по внешнему виду. Российские власти обычно связывали побеги со шпионской деятельностью иностранных государств, хотя чаще всего число побегов является одним из показателей условий содержания военнопленных; наи больший рост зафиксирован после 1917 г. на фоне ухудшения жизни военнопленных..

Круг общения представителей «потерянного поколения» можно охарактеризовать как «вынужденный интернационал», в который входили представители самых разных национальностей и разного социального статуса. Возможности коммуникации расширялись для тех, кто знал несколько языков. Так, Роберт Орошди помимо венгерского владел немецким, итальянским и английским. В плену он выучил русский. Знание русского языка позволило Мате Залке сделать военную карьеру в Красной армии, а Акошу Надю стать журналистом. Демографическая ситуация в Хабаровске и Владивостоке характеризовалась притоком населения из близлежащих стран -- Кореи, Китая, Японии. С началом иностранной интервенции появились также американские и канадские военнослужащие. Судя по кинохронике из американских архивов, командование экспедиционных войск интересовались положением военнопленных.