К юбилею полузабытой книги Воронцова В.П. "Крестьянская община"

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Институт российской истории Российской академии наук

К юбилею полузабытой книги Воронцова В.П. «Крестьянская община»

В.В. Зверев, д.и.н., профессор, в.н.с.

Аннотация

В статье анализируются основные идеи, высказанные выдающимся отечественным экономистом и публицистом В.П. Воронцовым в работе «Крестьянская община», вышедшей в 1892 году. Построенное на детальном рассмотрении сведений земской статистики, сочинение Воронцова было направлено на опровержение мнения о рудиментарности общинной организации. Для доказательства выдвигавшихся положений автор опирался на объективистский подход в отборе и экспозиции материала. Ему удалось продемонстрировать, что в пореформенное время община сумела не только сохранить присущие ей функции защиты сельского мира, но и выработать новые средства, направленные на реализацию принципов равенства и справедливости, на адаптацию жителей деревни к условиям рыночной экономики. Община активно сопротивлялась проникновению товарно-денежных отношений, однако эффективность этих средств не всегда и не везде была высокой. Индивидуалистическая тенденция набирала силу и угрожала разрушением общинной организации. Исследование Воронцова было сосредоточено на распределительно-производственных функциях общины. Финансово-податные, правотворческие, судебные функции и способы социальной защиты были проанализированы в меньшей степени. Представительская, полицейская, культурно-воспитательная, религиозная обязанности крестьянской общины исследователем не рассматривались. Практически не затронул Воронцов и вопроса о противоречиях, существовавших между общинным характером поземельных отношений и индивидуальной хозяйственной практикой крестьян. Книга Воронцова представляется настоящей энциклопедией деятельности и мировоззрения русского крестьянства второй половины XIX века.

Ключевые слова: Воронцов В.П., крестьянская община, земельные переделы, индивидуализм крестьянства, общинное и подворное землевладение, агрикультура

Abstract

To the anniversary of the half-forgotten book (V.P. Vorontsov's Peasant Community)

V.V. Zverev, DSc (History), Senior Researcher, Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences

The article considers the main ideas of the outstanding Russian economist and publicist V.P. Vorontsov as represented in his work Peasant Community published in 1892. This book provides a detailed examination of the zemstvo statistical data in order to refute the theory of the rudimentary nature of the peasant community. To prove his ideas, Vorontsov used the objectivist approach in the selection and presentation of the data. He showed that in the post-reform era, the peasant community not only kept its functions of protecting the rural world but also developed new means for implementing the principles of equality and justice and for adapting peasants to the market economy. The peasant community resisted the commodity-money relations, but this resistance was not always effective. There was a growing individualistic trend which threatened to destroy the community organization. Vorontsov focused on the distribution-production functions of the peasant community rather than on its financial-tax, law-making, judi-cial functions and methods of social protection, and did not consider its representative, police, cultural-educational, religious functions or the contradictions between the com-munal nature of land relations and the individual economic practices of the peasantry. Vorontsov's book is a real encyclopedia of the activities and worldview of the Russian peasantry in the second half of the 19th century.

Key words: V.P. Vorontsov, peasant community, land redistribution, individualism of the peasantry, communal and household land tenure, agriculture

Введение

В 2022 году исполняется 175 лет со дня рождения Василия Павловича Воронцова (1847-1918), выдающегося отечественного ученого и публициста, принадлежавшего к народническому направлению общественной мысли России. На этот же год приходится и юбилей выхода в свет одной из главных его работ, книги «Крестьянская община», за которую Московский университет присудил ему половину премии имени Ю.Ф. Самарина (В.В., 1896: 58). Появление исследования Воронцова вызвало благосклонные отклики современников. Богатство фактического материала, высокий профессионализм, непредвзятость оценок засвидетельствовали М. Раевский (Раевский, 1892: 235), В.Г. Яроцкий (В.Я., 1892: 24), а также авторы библиографических обзоров в журналах «Северный вестник» и «Русская мысль», настоятельно рекомендовавшие публике «прочесть превосходный труд г. В.В.» (Новые книги, 1892: 73; Библиографический отдел, 1892: 319). Наиболее развернутую и содержательную рецензию на «Крестьянскую общину» дал А.И. Чупров. В ее основе лежал переработанный для печати доклад в комиссии при Московском университете по присуждению премии имени Ю.Ф. Самарина. В аналитической части рецензии Чупров в первую очередь обратил внимание на проработку автором громадного комплекса материалов: Воронцов оказался первым, кто взял на себя трудную задачу «свести в одно целое, сопоставить, анализировать и по возможности научно объяснить... необъятную массу фактов» земской статистики по обследованию общинного вопроса (Чупров, 1893: 67). Наряду с этим, как отмечал Чупров, автор рассмотрел целый ряд важных вопросов крестьянской жизни, в результате его труд представлял собой «энциклопедию деревенской жизни» (Там же: 86). При очевидном сочувствии к общинному землевладению, писал Чупров, автор сумел сохранить научное беспристрастие и объективность. Так, он не пытался скрыть противообщинных (индивидуалистических) тенденций, проявлявшихся в хозяйственной деятельности крестьян (Там же: 87). Большинство из данных Чупровым оценок были, на наш взгляд, абсолютно справедливы, и не потеряли своей актуальности до настоящего времени, хотя к числу недостатков этой рецензии относится ее сугубая комплементарность, исключающая выявление слабых сторон «Крестьянской общины». Однако в дальнейшем работа Воронцова не подвергалась подобному всестороннему анализу.

Задачей данной статьи является рассмотрение содержания сочинения Воронцова сквозь призму времени, оправдавшихся и не подтвердившихся частных и общих выводов.

Отличительной и главной чертой существования русской общины Воронцов считал регулирование землепользования, поэтому не было ничего странного в том, что первым вопросом изучения в «Крестьянской общине» стала краткая история установления коренных переделов земли.

Воронцов выделял четыре основных способа регулирования землепользования, которые напрямую были связаны с определенными категориями крестьян, к которым он относил:

1) бывших помещичьих крестьян;

2) крестьян южных и восточных степей, перешедших к общинному регулированию от заимочного;

3) крестьян севера страны и некоторых местностей центральной полосы, где переход к общинному регулированию произошел после относительно длительного периода индивидуального владения участком земли;

4) бывших государственных крестьян центральной черноземной полосы, образовавших общины из юридически подворных владельцев - четвертных крестьян и вольных хлебопашцев (Воронцов, 1892: 1).

Общинное землепользование основной массы помещичьих крестьян было установлено законодательными актами отмены крепостного права, что не давало основания для выделения внутри этой категории особых типов. У других групп сельского населения наблюдались отличия, порой весьма существенные. Они не только определяли формы и методы перехода к коренным переделам земли, но и серьезно влияли на протекавшие в общинах социально-экономические процессы.

Воронцова особенно привлекало становление общинных отношений в различных регионах страны, в разное время и по-особенному перешедших к коренным переделам земли. Позднее всего эти процессы начались на юге.

От заимочного пользования землей к коренным переделам

Главным образом к данному типу относились степные южные и юго-восточные земли. Их колонизация в основном пришлась на вторую половину XVIII - начало XIX века и по большому счету не закончилась и к концу века. На начальных этапах заселения присоединенных к России земель Причерноморья и Северного Кавказа главную роль играло не земледелие, а скотоводство. Земля переходила в пользование крестьян на основе простого захвата: «кто, где и сколько владел, тем и пользовался».

Но подобная практика не могла долго сохраняться, поскольку преимущества получали состоятельные крестьяне, которые успевали запахивать большее количество пашни. Бедноте доставались крохи. А это приводило к серьезным столкновениям. Сельские общины пытались бороться с подобными порядками, вводили строго определенные сроки пользования земельными угодьями, ограничивали их размеры, предоставляли бедным односельчанам известные преимущества по занятию свободных земель, предписывали одновременно начинать работу в поле и т.п. Но в связи с ростом населения добиться искомого результата становилось все сложнее.

Как отмечал Воронцов, в определенном смысле предел захватному праву положило так называемое «полюбовное размежевание» 1848 года (Там же: 3). Но, несмотря на законодательное решение вопроса, проблема оставалась: «Со стороны обездоленных начиналась агитация против многоземельных и богатых скотом, и агитация далеко не всегда мирная, а с кулачным, смертельным боем и насильственным разорением хуторских построек. Эта агитация и привела к уравнительному распределению земли по душам» (Там же: 10).

Правда, в некоторых местах крестьяне-переселенцы следовали правилам распределения земли, существовавшим на их родине. Другими словами, действовали они по российскому образцу и лекалам. Но эти поселения составляли исключение. В большинстве местностей переделам предшествовала вольная заимка земли. Воронцов даже выводил некую закономерность: «В огромном большинстве общин степной полосы периоду регулирования путем коренных переделов предшествовал период свободной заимки земли без всякого или с неполным ее ограничением. Этот период был тем короче, чем позже образовались поселения, ибо чем ближе к нашему времени, тем гуще становится население и тем скорее наступает потребность в общественном его регулировании» (Там же: 11). К примеру, в Мелитопольском уезде, по подсчетам земских статистиков, у старых общин этот период составлял 49 лет, а в новых поселениях - не более 1-5, редко 7 лет.

Датировать время появления первых коренных переделов было крайне сложно, поскольку начались они в разное время. Однако Воронцов взял на себя ответственность утверждать, что в большинстве южных уездов этот процесс пришелся на первую четверть XIX века или даже позднее. По крайней мере, сведения по Таврической губернии указывали на то, что коренные переделы появились в 1820-е годы, но в большинстве общин (в 122 из 161) стали практиковаться в 1850-1860-х годах (Там же: 12).

Закрепились коренные переделы тоже далеко не сразу. Вначале разделу подлежали лишь ближайшие к поселению участки земли, на отдаленные продолжало действовать захватное право. Постепенно разделы стали распространяться и на них, пока под разделом не оказалась вся культивируемая земля. Позднее всего переделы коснулись приусадебных участков.

Выявленная тенденция была характерна не только для южной полосы России, но и для ее центральной части. В качестве примера Воронцов указывал на некоторые общины Трубчевского уезда, где заимочное право продолжалось до 1880-х годов. Здесь в помещичьих селениях Краснослободской волости каждый общинник занимал под пашню и покос такую площадь, какую мог осилить. Пользовался он захваченными угодьями без ведома общины (Там же: 14).

От наследственного пользования общинной землей к коренным переделам

Примеры такой трансформации Воронцов находил в жизни государственных крестьян северной части Черниговщины, где на праве «оседлой заимки» «занятый кем-либо и расчищенный из-под леса с большими усилиями участок земли оставался во владении семьи расчистившего и мог быть ею продан или уступлен всякому хотя бы и не принадлежавшему к составу общества» (Там же: 19).

10 Перелом в сознании крестьян совершался постепенно. Первые признаки недовольства существовавшими порядками стали про являться, когда вся свободная земля оказалась занятой, а разраставшаяся численность крестьянских семей требовала расширения эксплуатируемой площади. Другим побудительным мотивом стал перевод платежей с земли на ревизские души, что привело к накоплению недоимок. В совокупности все это заставило перейти к периодически повторяющимся общим переделам (Там же: 20).

От семейно-наследственного владения землей к общинному

Многочисленные факты данной эволюции Воронцов находил в так называемом четвертном землевладении. Хотя история существования этой категории крестьян была еще слабо изучена, Воронцов считал четвертных крестьян «потомками служилых людей, поселенных на окраинах государства с целью защиты от набегов неприятелей». Значительная часть этого полу-привилегированного населения была зачислена ревизией 1719 года в податной оклад, а полное «приравнивание» однодворцев к крестьянам произошло в 1840-е годы (Там же: 21-22).

Четвертные крестьяне пользовались пахотными угодьями, сенокосом и лесом на условиях частного права, когда только пахотная земля была разбита на постоянные наследственные участки. Сенокос и лес периодически разверстывались пропорционально величине долей в пахотном поле. Постепенно существовавшая система в огромном числе случаев трансформировалась в уравнительное душевое владение на общинном праве (Там же: 22). Но этот процесс происходил «в разных местностях далеко не равномерно» (Там же: 27), бывали и случаи «превращения земли, бывшей в общинном владении, в подворную собственность» (Там же: 25).

Собрав имеющиеся сведения по данному вопросу, Воронцов представил материал о времени перехода к общинному владению четвертных крестьян в таблице. По наблюдениям над 112 обществами различных уездов выходило, что 5 из них совершили переход еще в XVIII веке; 11 - в 1820-х годах ; еще 20 - в 1830-х; 17 - в 1840-х; 35 - в 1850-х; 24 - в 1860-х годах (Там же: 29). Накопленные данные также давали возможность сделать вывод о том, что «обращение четвертного владения в душевое происходило ранее в восточных местностях России, нежели в центральных» (Там же: 20).

По мнению Воронцова, этому процессу способствовало три главных обстоятельства: Генеральное межевание конца XVIII века, реформа государственных крестьян графа П.Д. Киселева и специальное пореформенное межевание.

Генеральное межевание XVIII века отводило землю не каждому однодворцу отдельно, а целому селению. Ее разверстание отдавалось на откуп крестьянам. Из-за запутанности поземельных отношений и малоземелья крестьян наделы стали выделяться по количеству душ (Там же: 30-31).

Новый толчок этому процессу придало благожелательное отношение общины к реформе графа Киселева, которая в фискальных целях подчиняла однодворцев закону о круговой поруке в платеже податей. В этом отношении желание властей совпало с желанием народа, а «предложение правительства совпало с мыслью большинства» (Там же: 33).

Наконец, третья причина - размежевание пореформенных десятилетий, направленное на уничтожение чересполосицы. Поводом для него, как правило, становилась запутанность вопроса о праве на землю, чрезмерная дробность участков и неравномерное распределение земли, приводившее к недостаточности земельных угодий для пропитания семей. Большинство обществ пришло к выводу о правильности решения поравнять землю по ревизским душам (Там же: 35).

В том, что в большинстве случаев удалось достаточно безболезненно решить вопросы с размежеванием, Воронцов видел свидетельство развития «...социальных чувств в населении и отсутствии того индивидуализма, развивающегося на почве частной собственности, который является большим препятствием к мирному разрешению поземельных отношений». При этом он добавлял: «Но если, не ограничиваясь единовременным переделом земли, общество вводило его в обычную практику, это доказывает нечто большее, чем социальную покладистость населения; оно свидетельствует о сочувствии массы к идее, определяющей тот или другой склад социальных отношений» (Там же: 36-37).

Конечно, переход к общинному владению был сложным, требующим решения подавляющим числом голосов крестьян. Во время его обсуждения на сходах сталкивались интересы многоземельных и малоземельных общинников. В конечном итоге главным становилось мнение середняков, которое и перевешивало чашу споров. В целом, как считал Воронцов, «переход четвертного землевладения в общинное совершается потому, что последняя форма быта считается массою, лучше удовлетворяющей его потребность в настоящем и будущем» (Там же: 43). «В тех случаях, когда переход на души совершался не целым обществом, несогласные отделялись и составляли особое общество, обыкновенно владеющее землей на четвертном праве.» (Там же: 47).

В отношении возможности перехода от четвертного землевладения к общинному в 1890-е годы Воронцов был более скептичен. Оно представлялось ему «гораздо более затруднительным, чем это было ранее, когда вдобавок ко всему прочему и самая земля не имела большой цены. Что же касается стремления к такому превращению, то оно существует в значительных размерах» (Там же).

Кроме четвертных Воронцов остановился и на судьбе других групп крестьян, владевших землей на подворном праве. В первую очередь к ним относились так называемые «вольные хлебопашцы». Став собственниками земельных участков по указу 1803 года, они к концу XIX века, согласно сведениям, имевшимся у Воронцова, в подавляющем числе владели землей на основе общинного права (Там же: 49). К общинным порядкам также перешли и ранее владевшие землей подворно иностранные колонисты в Тираспольском, Одесском, Бердянском, Острогожском уездах (Там же: 53-54).

Среди русских крестьян, владевших землей на условиях подворного права, числились и некоторые крестьянские общества, получившие земли в семейное наследственное владение в Поволжье от правительства. Так, в Самарском уезде имелось 103 таких общества, образованных в 1840-1860-х годах, когда власть хотела испытать, как среди переселившихся крестьян привьется эта форма владения. По земско-статистическим опросам, из 59 таких деревень в Петропавловской волости 56 заявили, что они хотели бы перейти на передел земли по душам. Причины подобного решения крестьяне видели в том, что «“много стало безземельных”, “пьяницы и ленивые хозяева много земли продают”, “друг у друга полосы запахивают, и на это обществу нельзя жаловаться”, “сильные домохозяева отбивают землю у слабых”». В указанных деревнях идея о равномерной разверстке земли поддерживалась безземельными и малоземельными крестьянами, а в некоторых обществах за нею выступало большинство населения (Там же: 54-55).

Все рассмотренные Воронцовым способы обращения крестьян к коренным переделам земли объединяло относительно недавнее начало их использования. С одной стороны, для него это служило свидетельством признания сельскими жителями эффективности наделения равными по своему качеству участками. С другой стороны - подтверждалась самодеятельность сельского мира в решении принципиального и жизненно важного вопроса сохранения согласия и взаимопонимания среди земледельцев. Вывод напрашивался сам собой: если в таких масштабах крестьяне выбирали общинную форму, значит, речь не могла идти об их косности и приверженности старине.

Идея передела в общине, по наблюдениям Воронцова, продолжала жить и развиваться в течение 30 лет, минувших после отмены крепостного права. Правда, она получила разное воплощение у бывших государственных и помещичьих крестьян.

Государственные крестьяне давно выработали обычай периодического перераспределения земли. Еще в дореформенную эпоху переделы совершались, как правило, в момент ревизии, в связи с чем эти явления слились в крестьянском сознании в одно целое. Передел превратился в такой же акт государственной инициативы, как и ревизия, как «санкционированный каждый раз в глазах народа верховной властью или как совершавшийся в определенный момент», поэтому он «проходил спокойно, без споров и замешательств» (Там же: 57). Отсутствие ревизий после 1858 года заставило государственных крестьян изменить свои взгляды и считать передел актом не общественным, а мирским, когда сроки переделов зависели от воли отдельной общины. Но для такой перемены в мнениях потребовалось 20-30 лет (Там же: 58).

Иную картину представляли убеждения помещичьих крестьян. При крепостном праве разверстание находилось в руках мира только оброчных имений. В барщинных хозяйствах все определялось волей помещиков, которые отдавали предпочтение разверстанию земли по тяглам. Поскольку барщинные имения преобладали, то Воронцов вполне резонно указывал, что в дореформенную эпоху крестьянин «в большинстве случаев не знал свободного регулирования землепользования» (Там же: 61).

Получив свободу, бывшие помещичьи крестьяне оказались перед выбором единицы разверстания отведенной земли. Главным стало отношение повинностей к доходности полученного надела. В Малороссии или в местностях, где земля окупала платежи (Херсонская, Курская губернии, южные уезды Рязанской, Орловской губерний и др.), крестьяне перешли от традиционной тягловой системы к ревизской разверстке земли и продолжали ее использовать в начале 1890-х годов. Главным вопросом в этих местностях являлось отношение к коренным переделам земли как средству уравнения членов общины (Там же: 61).

В другой группе уездов, где доходность земли была не столь очевидна, крестьяне использовали несколько приемов уравнения наделов. Вначале крестьяне попытались отказаться от тяглового разверстания и по примеру соседних государственных крестьян перейти к ревизской системе. И там, где различие между реальными и ревизскими душами не было разительным, там «распределение земли... хорошо удовлетворяло требованию соответствия величины надела потребностям семьи в пропитании», и сама система сохранялась надолго (Там же: 61-62). Участки земли, оставшиеся незанятыми после смерти или отлучки члена общины («выморочные» или «переселенческие»), легко брались родственниками или даже посторонними по согласованию с заинтересованными лицами. Община практически не вмешивалась в поземельные отношения, а землевладение приобретало почти подворную форму. Воронцов считал, что «такое состояние не благоприятствовало развитию общинного духа; общинный инстинкт (насколько таковой существовал у крепостного крестьянина), общинная мысль не имели импульсов к работе; частная инициатива и самостоятельность по отношению к земле получили широкое развитие» (Там же: 63-64).

Напротив, там, где платежи не соответствовали доходности, ревизская разверстка не давала желаемого результата, а община сталкивалась с новыми проблемами. Хозяева некоторых участков отказывались от предлагаемой земли. Если их количество было достаточно велико, то приходилось брать в расчет состоятельность 14 семьи и способность управляться с землей. В ход шел способ разверстки «по силе», «по работникам». Тем самым корректировалась ревизская система. Иногда это происходило сразу, иногда к ней приходили постепенно через перераспределение оставленных наделов со слабых семей на сильные. Осуществлялось это путем так называемых «свалок-навалок» (Там же: 64). По своей сути данный процесс означал возвращение к прежней тягловой системе. Распространен он был в северной и центральной части Рязанской, в Самарской и Московской губерниях (Там же: 68-69).

Но на этом поиски наиболее приемлемой формы разверстки земли не закончились. В 1880-е годы доходность наделов стала возрастать, а арендные цены на землю повысились. Крестьяне, ранее отказавшиеся от надельной земли, а чаще их дети, стали требовать ее вернуть. Естественно, подобные действия не могли не встретить сопротивления тех крестьян, которые пользовались их участками, когда земля была дешева, а повинности высоки. В большинстве случаев мир считал справедливым возвращение наделов. В результате «в некоторых общинах, - писал Воронцов, - ревизские наделы были многим возвращены; в других - требование их привело к переделу земли по ревизским душам или по наличным; в-третьих - дело пока находится в неопределенном положении и может кончиться либо возвращением некоторых наделов, либо общим равнением земли» (Там же: 71).

Сущность обозначившихся противоречий Воронцов видел в столкновении производительной и потребительной норм разверстки общинной земли. Именно для реализации распределения угодий по производительной норме служили периодические «свалки-навалки» (Там же: 73). Однако с ростом доходности земли это средство потеряло смысл, поскольку главным стало приведение «размеров семейных участков в соответствие с числом едоков; но для удовлетворения этой цели пригоднее другое средство - общие (а не частные) коренные переделы» (Там же: 77). Слабой стороной «свалок-навалок» являлось то, что они вели к неустойчивости семейных участков и развивали «сильную и нецелесообразную» чересполосицу. Воронцов отдавал предпочтение общим переделам по нескольким причинам. По его мнению, «подушная разверстка земли, имеющая целью обеспечение продовольствия семьи и принимаемая общинами там, где земля дает чистый доход, может сохраняться неизменною очень долго, как потому, что крестьянин приобретает средства существования отработкою не только своей, но и наемной земли, и недостаток надела может пополнять арендой или доходом с промысла, так и потому, что сжимание и расширение потребления мало отражается на общем ходе хозяйства, - а известно, что крестьянин гораздо больше дорожит интересами производства, чем потребления» (Там же: 78).

Описав основные формы разверстания земли у государственных и бывших помещичьих крестьян, Воронцов фиксировал несомненный факт того, что первая категория крестьян начала переход к переделу земли по душам в первой половине 1870-х годов, когда были зафиксированы только единичные случаи. В конце 70-х - начале 80-х годов XIX века это стало у них всеобщим явлением (Там же: 79-80). Бывшие помещичьи крестьяне пришли к этому позднее. Принципиально важным для народнического экономиста являлось то, что этот процесс, хотя и развивался медленнее, чем у бывших государственных крестьян, но приобрел всероссийские масштабы.

Однако, констатируя этот несомненный, как ему казалось, факт, Воронцов отнюдь не был склонен представлять его в виде бесконфликтного процесса. Напротив, община представлялась ареной, на которой шла постоянная, то затихающая, то вновь разгоравшаяся борьба за переделы. Воронцова интересовали мотивы, в том числе и психологические, которыми руководствовались противники и сторонники переделов.

К числу первых относились семьи с большим числом умерших душ, а также кулаки-мироеды, захватившие в свои руки наделы переселенцев и других общинников. Указывал Воронцов и на объективную причину несогласия на переделы, которая объединяла состоятельных и бедных членов общины: «Где плоха почва или очень тяжелы платежи, там против передела стоят бедные и малоземельные крестьяне, думающие, что им трудно будет справиться с большой тягостью, связанной с расширением их участков» (Там же: 102).

Аргументы против переделов у бывших государственных и бывших помещичьих крестьян разнились. Первые напирали на то, что раньше передел всегда совпадал с проведением ревизии, следовательно, передел по инициативе мира является незаконным (Там же: 103). Состоятельные крестьяне из числа бывших помещичьих указывали на тот факт, что многоземельные сельские жители понесли большие траты в виде издельной повинности, выкупных и оброчных платежей, когда земля еще не стоила столь дорого. Кроме того, обращали внимание на неодинаковую степень обработки и удобренности участков разных семей (Там же: 104). В ответ на эти замечания сторонники переделов утверждали, что эксплуатация большего, чем полагалось, количества земли давно окупила понесенные траты, в то время как лица, имевшие ее меньше, чем полагалось, понесли гораздо большие потери, арендуя недостающие угодья (Там же: 108).

Воронцов был прекрасно осведомлен, что разногласия среди общинников отнюдь не выливались в формы академической дискуссии. Для доказательства справедливости собственной точки зрения противники переделов не ограничивались простой агитацией, а грозили «насилием, даже смертоубийством», иногда прибегали «к прямым подлогам и обманам», пытались задержать проведение передела «подкупом, опаиванием и т.п.». Вывали случаи, когда недовольные переделом отказывались брать предназначенный им 16 участок земли и в знак протеста «засевали старые полосы» (Там же: 110-111). Сторонники переделов также не стеснялись в средствах, использовали насилие, чтобы «добиться составления законного большинства». Прибегали они к угрозам и к «выволочкам». Еще одной из форм насилия Воронцов считал пассивное сопротивление, когда безземельные крестьяне отказывались отбывать повинности (Там же: 111-112).

Указывая на происходившие столкновения, Воронцов тем не менее подчеркивал, что община чаще всего стремилась примирить разные подходы. Так, «для смягчения протестов против передела община постановляет давать землю не всем наличным душам мужского пола, а начиная с известного возраста... Еще чаще против передела составляют приговор, чтобы удобренные или ближайшие к усадьбе участки полевой земли не подвергались переделу. благодаря чему против передела перестают протестовать члены общины, опасающиеся, что их труды по возвышению культуры не будут ими использованы в полной мере» (Там же: 112-113). В свою очередь, и противники переделов шли на уступки: «принимают меры к устранению наиболее резких проявлений неравномерности в существующем распределении земли, соглашаются на частые переделы и в крайнем случае уступают наделы умерших ревизских душ» (Там же: 113). В конечном итоге взаимные уступки часто приводили к примирению и компромиссу.

Кроме перечисленных причин переделы задерживались и условиями хозяйства: значительной недоимкой, лежащей на обществе, чрезмерной чересполосицей. Еще достаточно сильной была и надежда на то, что государство обеспечит безземельных необходимым наделом. Сказывалось также опасение, что с увеличением разверсточных единиц начальство обложит налогом новые души. Наконец, нельзя было сбрасывать со счетов и неумение крестьян определить единицу разверстки, преодолеть технические трудности, вызываемые переделом (Там же: 115-117).

Указанные причины Воронцов относил к так называемым внутренним факторам. Но он не останавливался только на них, и обращался к внешним объективным причинам.

В первую очередь народнический экономист указывал на то, что переделы легче совершаются в крупных общинах, поскольку значительный размер надела способствовал равнению земли между крестьянами, и земледелец, у которого сокращалось землепользование, получал ее все-таки в достаточном количестве, чтобы занять наличные рабочие силы. Напротив, в общинах с малым количеством земли стремление к переделу (равнению) пропадало даже у малоземельных крестьян (Там же: 119-120).

Сказывалось и влияние хорошего качества земли. Высокая доходность наделов обостряла борьбу за передел: старые владельцы упорнее держались за старые участки, а малоземельные члены общины настойчивее стремились расширять имевшиеся у них площади. Особенно сильно это проявлялось в тех местах, где было мало сдаваемой в аренду земли: «Сокращение участка после передела грозит многим членам общины таким уменьшением дохода от хозяйства, что его не хватит на удовлетворение потребностей семьи, а снять землю на стороне оказывается очень затруднительно» (Там же: 123).

Отмечал Воронцов и такой фактор, как «быстрое размножение населения» и семейные разделы. Чем быстрее росло население, тем больше было несоответствие между числом наличных душ и количеством земли, распределяемом при ревизии. Семейные разделы способствовали проведению переделов тем, что давали возможность быстрее образоваться большинству в % числа голосов, необходимому для принятия решения. Правда, для старших в семье опасность раздробления надела побуждала «держаться за ревизскую разверстку земли», поскольку она стесняла семейные разделы. Однако утверждение, что старики были опорой «общинного гнета», являлось, по мнению Воронцова, заблуждением. На сохранении общинных порядков настаивала и молодежь, не только из-за материальных интересов, а и по нравственным причинам (Там же: 127-128).

Кроме названных мотивов к числу факторов, влиявших на проведение переделов, относились степень развития промыслов (в том числе и отхожих), грамотность населения, уровень благосостояния, степень его равномерности и т.п. (Там же: 130).

Наряду с этим Воронцов особенно выделял тот факт, что в общинах за передел земли выступали не только те домохозяева, участки которых должны были увеличиться или остаться неизменными, но и те, кто явно должен был получить меньшее количество земли. На основании этого он делал вывод о том, что побудительными мотивами являлись не только эгоистические интересы, но и «идеалистические свойства», давление общественного мнения, известная привычка и привязанность к общинным порядкам. Нравственные принципы находили свое отражение в многочисленных приговорах сходов. При их рассмотрении выяснялось, что наиболее часто крестьяне обращали внимание на необходимость облегчить положение членов общины, чрезмерно обремененных платежами, равномернее распределить запущенные недоимки, решить проблему так называемых пустовых душ, за которые требовалось уплачивать подати. «Иначе говоря, - заключал Воронцов, - население отдает предпочтение общине, как социально-бытовой форме, как организации, представляющей не только известные выгоды в настоящем, но и серьезные гарантии за будущее» (Там же: 137-138, 140).

В подтверждение собственного мнения народнический экономист ссылался на проведенный опрос крестьян Московской губернии статистиком В.И. Орловым, по наблюдениям которого выходило, что многие крестьяне просто не представляли иной формы 18 землевладения, кроме общинной. «В тех общинах, где хозяйство всех или большинства дворов находится в исправном состоянии, стоят за сохранение мирского землевладения, - писал Воронцов. В общинах же, где земледельческое хозяйство большинства дворов находится в упадке, наиболее состоятельные крестьяне сочувственно относятся к подворно-наследственному владению, при котором была бы уничтожена круговая порука и устранены переделы земли. Но притом никто не высказывается за уничтожение чересполосности владения и за округление подворных участков; наоборот, почти все настаивали на том, что разверстание мирской земли на округленные подворные участки было бы не выгодно в хозяйственном отношении. Что же касается до крестьян бедных, маломощных, то те из них, которые поддерживают свое земледельческое хозяйство, крепко стоят за сохранение мирского землевладения, как за единственное условие своей хозяйственной самостоятельности; те же крестьяне, которые лишились возможности вести земледельческое хозяйство. как и наиболее состоятельные, желали бы замены мирского землевладения подворно-наследственным, дабы иметь возможность навсегда отказаться от земли и тем освободить себя от связанных с ней платежей. Наконец, есть малочисленный разряд крестьян, по мнению которых мирское землевладение с круговой порукою невыгодно, потому что лишает их возможности скупать землю малосильных дворов и недоимщиков. К этому разряду принадлежат крестьяне-капиталисты.» (Там же: 141-142).

Сторонники общинного владения землей придерживались того мнения, что при переходе на подворную систему при сохранении чересполосности «некоторые хозяева внесут такие изменения в севооборот, которые сделают невозможным пастьбу скота на общем пару» (Там же: 142). При этом удобрение земли не только не увеличится, но может и сократиться. Подворное владение приведет к такому дроблению собственности, что многие участки придется продать. Противники общины, в свою очередь, утверждали, что при ней исправный хозяин вынужден работать за других, при переделах они лишаются лучшей земли. При частном же владении эти недостатки были бы устранены. Кроме того, богатый крестьянин мог бы «округлить» свой участок за счет соседей (Там же: 142-143).

По мнению Воронцова, «масса средних и бедных хозяев стоят за общину по причине разнообразного качества почвы и неодинакового расстояния полей от усадьбы, а также потому, что бросивший почему-либо хлебопашество, сохраняя в общине право на землю, может, поправившись, возвратить свой участок, при подворном же владении теряет его навсегда» (Там же: 143).

В переделах проявлялось желание уравнять тягости, лежащие на безземельных и малоземельных членах общины по отбыванию воинской и мирских натуральных повинностей, к которым отдельные дворы привлекались по величине рабочего состояния семьи. В связи с этим к числу причин переделов Воронцов относил и введение воинской повинности, согласно которой с 1878 года в солдаты пошли молодые люди, родившиеся после ревизии и потому оставшиеся без земли (Там же: 145-146). По сравнению с основными мотивами переделов другие, более второстепенные, носили преимущественно сельскохозяйственный характер: желание устранить разнокачественность участков, их раздробленность в результате семейных разделов, стремление удержать на примерно одинаковом уровне удобряемость полей или разработку общинной земли, сделать более широкими душевые полосы, уменьшить чересполосицу, получившим распространение в результате «свалки-навалки», а в некоторых случаях причиной становилась простая «жалость к безземельным» (Там же: 146).

Рассуждения Воронцова о причинах борьбы между сторонниками и противниками проведения переделов объективно подводили его к заключению о способности общины обеспечить справедливое распределение земли между членами сельского мира. Напрямую он не делал такого заключения, но логика его рассуждений и способ представления материала подводили читателя к этому выводу. Последовательное перечисление Воронцовым объективных (как внутренних, так и внешних), а также субъективных (морально-психологических) причин выбора крестьянами общинной формы землевладения служила демонстрацией их веры в возможность обеспечить при существовавших порядках справедливость и высокую нравственность межличностных отношений.

Но Воронцов покривил бы душой против истины, если бы пытался игнорировать процессы иного толка, в первую очередь зафиксированные индивидуалистические течения в современной общине. Первым их проявлением народнический экономист считал развитие личных прав отдельных членов общины и безучастность мира в распоряжении общественной землей. Они были свойственны главным образом бывшим помещичьим крестьянам в местностях, где существовал большой спрос на землю со стороны «промышленных классов». Признаком преобладания личного начала, по мнению Воронцова, являлось развитие права хозяина распоряжаться своим участком - дарить, продавать, завещать. Это право дополнялось невмешательством общины в определение величины участков своих членов, как это наблюдалось, например, во многих местностях черноземной полосы, где участки отдельных лиц оставались неизменными в течение нескольких десятилетий (Там же: ¹55^-15^{6, 1}5⁸⁾.

Естественно, такая обстановка формировала отрицательное отношение к переделам земельных угодий. На это явление Воронцов смотрел «не иначе как на переходный момент в эволюции общинно-земельной идеи...». Лозунгом данного этапа могли стать слова одного из крестьян южных губерний: «Хиба кто позволит, щоб его наделы перешли кому-нибудь другому: 20 лет каждый из нас выкупал землю, не допивая, не доедая, а тут изволь отдать их дру- гому ни за что, ни про что. Коли уж на то пошло, щоб у мене отнять часть наделов, то пусть тот, кому они достанутся, заплатит мне за раз весь тот выкуп, который я вносил ежегодно в продолжение 20 лет» (Там же: 16, 166).

Следующим шагом в направлении индивидуализации хозяйственной деятельности становился приговор о переходе к подворному владению. Эта тенденция наиболее явно проявлялась среди бывших помещичьих крестьян в тех местах, где земля дорожала и где было мало государственных крестьян, как, например, в Харьковской, в некоторых уездах Курской и Петербургской губерний. Здесь «подворное владение, по-видимому, пустило корни еще в пореформенное время, и новейшая эпоха лишь наследовала порядки, развившиеся ранее» (Там же: 156, 161).

Однако Воронцов считал переход к подворному владению не следствием осознания членами общины преимуществ данного способа хозяйствования, а преимущественно недоразумением, вызванным желанием избавиться от круговой поруки или влиянием сильных членов общины, стремившихся подобным способом закрепить за собой выгодное для них распределение земли. Настоящими случаями разрушения общины Воронцов предлагал считать лишь те, которые происходили при составлении приговора и перерезке земли в натуре с отведением участка в одно место (Там же: 170).

Воронцов не только констатировал выявленную тенденцию, но и пытался определить ее причины. На первом месте, по наблюдениям земских исследований, находился выкуп крестьянами своих угодий. Поскольку выкуп превращал землепользователя в собственника, то общинник считал, что ему должна будет принадлежать земля, находившаяся у него от передела до передела. Очень часто причиной становилась боязнь круговой поруки. Еще одним поводом являлось желание продать землю, реже - сельскохозяйственные соображения. Например, желание сохранить возможность использовать сделанные сельскохозяйственные улучшения (Там же: 175-177).

Изучение Воронцовым приговоров сходов убедило его в том, что многие из них были сделаны поспешно, без серьезного изучения их последствий. Не учитывались, например, возможности исправить существовавшие недостатки при помощи общины. К тому же приговоры, как правило, были лишены юридической силы. Опираясь на имевшиеся в его распоряжении сведения, Воронцов приходил к выводу, что случаи действительного, а не формального перехода к подворному владению в черноземной полосе были весьма редки (Там же: 179).

Наряду с превращением мирского владения в подворное народнический экономист отмечал такое явление, как выкуп общинной земли отдельными крестьянами, которое, на его взгляд, также свидетельствовало о стремлении крестьян стать собственниками. Сгруппировав имевшиеся сведения, Воронцов пришел к выводу, что операция данного рода встречалась крайне редко, и в нечерноземных местностях практиковалась чаще, чем в черноземных (Там же: 197).

Мотивы выкупа были различны. Главным образом они относились к желанию переселенцев получить от общества увольнительные свидетельства, без которых невозможно было устроиться на стороне. А они выдавались только при условии выкупа земельного надела. Кроме того, наделы приобретались с целью продажи для получения средств к переселению. Еще один повод состоял в боязни круговой поруки. Эта боязнь особенно была свойственна лицам, перебравшимся в город на хорошие заработки, но не желавшим причисляться к мещанам или купцам. Еще одна причина состояла в том, что некоторые крестьяне стремились обезопасить себя от сокращения участка земли при переделе и желали свободно хозяйничать на принадлежавшей им земельной собственности (Там же: 197-198, 203-205).

Из имевшихся в распоряжении Воронцова материалов следовало, что, как правило, земля, перешедшая в собственность, оставалась в чересполосице с общественными угодьями, хотя по закону владелец мог требовать ее отведения в одно место. Редкость подобного шага объяснялась как осознанием неудобства заводить особое хозяйство на небольших по размеру участках, так и теми препонами, которые ставила община выделу земли из состава мирской (Там же: 206).

В целом, одной из основных причин слабого развития досрочного выкупа Воронцов считал малоценность земли и высоту налогового обложения. Именно поэтому наиболее интенсивно участки досрочно выкупались не в плодородных местностях, а в промышленных губерниях (Владимирская, Ярославская, Московская, Тверская, Костромская), где были развиты неземледельческие заработки, существенных успехов достигло денежное хозяйство, а население демонстрировало высокую социальную развитость (Там же: 210-211).

По мнению Воронцова, несмотря на крайнюю ограниченность выкупа земли в начале 1890-х годов, в дальнейшем этот процесс должен был усиливаться. Вызывалось это тем, что к концу XIX века значительная часть ценности земли помещичьих крестьян уже была покрыта выкупными платежами, а реальная продажная цена возросла в огромной степени по сравнению с оценкой земли для выкупа. Возрастал искус обратить землю в собственность за полцены или нажиться на ее перепродаже по цене, в 3-5 раз превышавшей суммы, внесенные в казначейство. Такая опасность была весьма серьезной, и в целях ее предотвращения Воронцов предлагал отменить 165 статью Положения о выкупе, которая давала «возможность одному богатому крестьянину обратить в свою исключительную собственность землю, на половину и две трети выкупленную другими - бедняками, не имевшими средств для уплаты всего выкупного долга» (Там же: 211-213). Отмена статьи казалась Воронцову желательной еще и потому, что ее применение ограничивалось только бывшими помещичьими крестьянами и не распространялось на государственных. Воронцов в очередной раз стремился сохранить общинные права, предотвратить разрушение крестьянского мира. Желание народнического экономиста сделать досрочный выкуп наделов отдельно от общины невыгодным совпадало и с общими настроениями общины.

Продажа земли целым обществом представлялась Воронцову явлением совершенно недопустимым. Правда, по его наблюдениям, подобная практика встречалась крайне редко и преимущественно в пригородных и промышленных местностях.

Нет необходимости приводить аргументы в доказательство того, что Воронцов был последовательным и принципиальным противником перехода крестьян на путь индивидуального хозяйствования и выдела из общины. Сельский мир представлялся ему хотя и ослабленным индивидуалистическими тенденциями, но все еще надежным убежищем от негативных последствий капиталистической эволюции России. С целью доказательства справедливости принимаемых общиной решений в вопросах распределения участков Воронцов охарактеризовал разные системы разверстки крестьянской земли.

Наиболее старой, существовавшей еще при крепостном праве, была тягольная (тягловая) система. Она в значительной степени уже устарела, видоизменялась в течение 30 лет, прошедших после реформы 1861 года, или переходила в другие системы. Но существовали и общины, в которых ее использование продолжалось. Как правило, такие общества отличались небольшими размерами (несколько дворов или же несколько десятков дворов), небольшим наделом, разбросанным в нескольких кусках. «В такой небольшой общине, - писал Воронцов, - скорее может сохраниться равномерность в распределении земли, отсутствовать протест против старой разверстки из-за нравственных... мотивов, и потому в них более возможно сохранение старого обычая, который рушится при других условиях. Распределение земли по душам, а не дворам, привело бы к слишком большой дробности отдельных участков земли, способной очень затруднить ее обработку» (Там же: 225).

Другая старинная система разверстки земли - по ревизским душам - также отживала, по мнению Воронцова, свой век (Там же: 226). После отмены крепостного права крестьяне получили землю по числу мужских душ в списке Х ревизии. Но в любой системе существуют исключения. Так произошло и с разверсткой по ревизским душам. Кто-то из сельских жителей отсутствовал по месту жительства, какие-то семьи сами отказывались от части надела, и их участки передавались другим членам общества. Из-за низкой цены земля перераспределялась и на вновь пришедших членов. К тому же после последней ревизии прошло уже много лет, и приближался день, когда все ревизские души вымрут. В результате естественной убыли общины вынуждены были прибегать к различным поправкам к проведенной ранее разверстке. Поэтому в общинах начала 1890-х годов нельзя было встретить ни одной, где земля была бы распределена по ревизскому составу (Там же: 227). общинный распределительный землепользование воронцов

В качестве переходной от старой к новым системам Воронцов называл разверстку наделов по «живым» или «наличным ревизским душам» и так называемую «смешанную» разверстку. «Разверстка по живым ревизским душам, - отмечал Воронцов, - наблюдается в обществах, где землей дорожат и от нее не отказываются; разверстка по наличным ревизским душам начинает входить в практику в общинах, где бывают большие выселения или частые отлучки многих крестьян на продолжительное время на заработки с оставлением земли на обществе» (Там же: 235).

Смешанная разверстка была построена на ревизском и наличном подходе. При ней землю получали все наличные души, но записанным в ревизии полагался больший по размерам участок, а родившимся после ревизии - меньший. Другая модификация смешанной разверстки состояла в выделении одинакового количества земли только на живые ревизские и старшие не-ревизские души. Смешанная система, как правило, приходила на смену ревизской и устанавливалась путем не общего, а частного передела, когда по приговору схода с ревизских хозяев снимали наделы умерших ревизских душ и передавали наличным (не-ревизским) душам. Она являлась своего рода компромиссом. Иногда это был «компромисс между справедливыми требованиями безземельных и эгоистическими стремлениями большеземельных членов общин, пользующихся отсутствием ревизии для того, чтобы отдалить коренные переделы по наличным душам: они соглашаются уступить наделы умерших членов и этим на время сохранять свои, хотя и сокращенные, но все-таки превышающие долю наличной души участки. В других случаях... - неодинаковое наделение землей ревизских и неревизских душ имеет этическое оправдание в той тягости повинностей, какую вынесли ревизские хозяева в первые годы после ревизии. и каких не знали члены общины, родившиеся и выросшие при новых порядках» (Там же: 236).

Именно стремление к справедливому распределению земли лежало в основе новых систем разверстки земли. Они были основаны на принципе равнения. Но он неминуемо вел к наделению землей в соотношении между ее производительностью и платежами, лежавшими на ней (Там же: 243). В зависимости от того, насколько доход от земли был больше или меньше суммы повинностей, на первый план выдвигалось или уравнение выгод пользования участка- 24 ми, или равномерное распределение податной нагрузки. В первом случае мерой участия каждой семьи в пользовании угодьями становились потребности. Во втором - платежная сила и лежавшая в ее основе производительная способность. Другими словами, использовалась или потребительская, или производительная норма (Там же: 244).