Руководитель Госбезопасности Литвы А. Повилайтис на Лубянке: проблема достоверности следственных показаний

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Руководитель Госбезопасности Литвы А. Повилайтис на Лубянке: проблема достоверности следственных показаний

А.Р. Дюков

Аннотация

Актуальность и цели. Произошедшая после распада СССР «архивная революция» в России и других странах постсоветского пространства открыла для историков возможность использовать в своих исследованиях следственные показания, полученных органами ОГПУ-НКВД. Несмотря на это, методика проверки достоверности информации, содержащейся в данном виде источников, до сих пор остается весьма слабо разработанной. Целью настоящей статьи является применение базовой методики проверки достоверности следственных показаний к конкретному кейсу - показаниям, данным бывшим шефом госбезопасности Литвы А. Повилайтисом в ходе следствия 1940-1941 гг. Содержание данных показаний существенно корректирует представления современных историков о событиях 1939-1940 гг. в странах Прибалтики и мотивации действий Кремля летом 1940 г. Таким образом, вопрос о достоверности этих показаний является чрезвычайно важной научной проблемой.

Материалы и методы. В статья используются документы, извлеченные из фондов шести зарубежных архивов: филиала Государственного архива Эстонии (Eesti Riigiarhiivi filiaal), Государственного архива Латвии (Latvijas Valsts Arhrvs), Государственного исторического архива Литвы (Lietuvos centrinis valstybes archyvas), Особого архива Литвы (Lietuvos yapatingas archyvas), Политического архива МИД Германии (Politische Archiv des Auswдrtigen Amts) и архива Центрального ведомства земель ФРГ по расследованию национал-социалистических преступлений в Людвигсбурге (Zentrale Stelle der Landesjustizverwaltungen zur Verfolgung von NS-Gewaltverbrechen in Ludwigsburg). Используемая в исследовании базовая методика проверки достоверности следственных показаний НКВД была сформулирована в 2004 г. С. В. Журавлевым и в 2018 г. уточнена автором настоящей статьи в специальной публикации. Данная методика предполагает двухэтапный анализ достоверности следственных показаний. В рамках первого (предварительного) этапа исследователю необходимо установить, планировалось ли дело к рассмотрению в качестве публичного; существуют ли данные о применении следователем пыток; сосредотачивал ли следователь внимание исключительно на фиксации компрометирующих подследственного материалов; не носят ли показания шаблонный и расплывчатый характер; не происходило ли во время следствия резкой смены поведения обвиняемого. Ответы на эти вопросы дают возможность исследователю выдвинуть предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в показаниях репрессированного. В рамках второго (окончательного) этапа анализа осуществляется проверка показаний с привлечением независимых источников. Данная статья содержит результаты первого (предварительного) этапа анализа следственных показаний А. Повилайтиса; результаты второго этапа анализа будут опубликованы отдельно.

Результаты. В статье впервые в историографии описан ход следствия НКВД по делу А. Повилайтиса, дан анализ содержания показаний и их содержательных изменений, проанализированные данные об осуществлявших допросы следователях НКВД. Специально рассмотрены вопросы о политическом значении показаний А. Повилайтиса, исследованы вопросы возможности использования следователями пыток для получения «нужных» показаний, а также возможность фальсификации показаний следователями. В результате проведенной работы выдвинуты предварительные предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в показаниях репрессированного.

Выводы. Подводя итоги первого (предварительного) этапа анализа следственных показаний А. Повилайтиса, мы не можем дать исчерпывающий ответ на вопрос о достоверности содержащейся в них информации. Политическая значимость дела и состав следователей ясно говорит о том, что фальсификация показаний Повилайтиса более чем возможна. Однако внимательное изучение самих показаний и механизма их появления, напротив, дает множество существенных аргументов в пользу достоверности зафиксированной в протоколах допросов и собственноручных показаниях А. Повилайтиса информации. Поэтому на втором этапе нашего анализа мы ответим на вопрос, подтверждаются ли показания подследственного независимыми источниками и, если да, то в какой степени. Только этим путем мы сможем окончательно решить интересующий нас вопрос о достоверности показаний А. Повилайтиса.

Ключевые слова: следственные дела, НКВД, источниковедение, Литва, Повилайтис.

Abstract

А.R. Dyukov. The head of the State Security Service A. Povilaitis, in Lubyanka: the issue of testimony verification

Background. With the USSR collapsed, Russia and other post-Soviet states faced an “archive revolution” which enabled historians to use testimonies received by the Joint State Political Directorate for their research work. Nevertheless, verification procedure of information in these sources still remains poorly developed. This paper is aimed at application of basic testimony verification methods to a particular case, namely testimony given by A. Povilaitis, former Head of the State Security Service of Lithuania, within investigation in 1940-1941. His evidence significantly affects modern conception of the events in 1939-1940 in the Baltic states, as well as motivation of Moscow in summer 1940. Thus, the issue of this evidence is of vital importance for scientific studies.

Materials and methods. The paper refers to sources received from six archives in different countries: Branch of the Estonian State Archive (Eesti Riigiarhiivi filiaal), the Latvian State Archive (Latvijas Valsts Arhrvs), the Lithuanian State Archive (Lietuvos centrinis valstybes archyvas), the Lithuanian Special Archive (Lietuvos yapatingas archyvas), the Political Archive of the German Ministry of Foreign Affairs (Politische Archiv des Auswдrtigen Amts) and the Archive of the Central Office of the Federal Republic of Germany for investigation of National Socialistic Crimes in Ludwigsburg). The basic method of NKVD testimony verification used in the research was proposed by S. Zhuravlev in 2004 and upgraded by this paper author in 2018 in a dedicated study. This method consists of a two-stage analysis of verification of evidence. At the first (preliminary) stage a researched is supposed to ascertain if the case was planned to go public; whether there are any information testifying using of tortures, whether an investigator focused exclusively on materials compromising a suspect; whether testimonies are vague and stereotyped; if a suspect changed his behaviour during the investigation unexpectedly. Answering these questions, a researcher can make an assumption about verity or falsification of a suspect's testimony. At the second (final) stage of the analysis, verification will be provided with the help of independent sources. This paper contains the results of the first (preliminary) stage of analysis of A. Povilaitis' evidence; the results of the second stage of the research are to be published separately.

Results. For the first time in historiography, the course of NKVD investigation against A. Povilaitis is scientifically examined, analysis of the evidence and its changes is conducted, profiles of the NKVD investigators performing the interrogations have been analyzed. We carefully examined the issue of political significance of A. Povilaitis' testimony, checked the probability of using tortures for receiving the desired evidence by investigators, as well as probability of falsification of the evidence by them. As a result of the conducted research, preliminary assumptions have been made about probable falsification of the evidence of the purged man.

Conclusions. Summing up of the first (preliminary) stage of analysis of A. Povilaitis' testimony, we fail to give a full and complete answer about their verity. Political significance of this criminal case and the panel of investigators clearly point that falsification was highly likely. At the same time, detailed examination of the evidence and the way of their receiving on the contrary provides a lot of arguments confirming information fixed in the records of interrogations and A. Povilaitis' own testimony. For this reason, at the second stage of our analysis we are going to ascertain if the evidence are confirmed with independent sources and to what extension if positive. This is the only way we can close the door on the set question of verity of A. Povilaitis' testimony.

Keywords: criminal cases, NKVD, source study, Lithuania, Povilaitis.

25 июля 1940 г. бывший директор Департамента государственной безопасности МВД Литвы Аугустинас Повилайтис был доставлен в Москву, на Лубянку. Там на него уже было заведено уголовное дело по ст.58-6 (шпионаж) и ст.58-13 (активная борьба против рабочего класса или революционного движения) УК РСФСР. Следствие по делу Повилайтиса продолжалось чуть менее года; бывший шеф литовской госбезопасности дал сотрудникам НКВД развернутые показания, в том числе о санкционированных президентом Литвы А. Сметоной тайных контактах со спецслужбами нацистской Германии. Материалы следственного дела А. Повилайтиса, сохранившиеся в Особом архиве Литвы и к настоящему времени в значительной части опубликованные [1], существенно корректируют представления современных историков о событиях 1939-1940 гг. в странах Прибалтики и мотивации действий Кремля летом 1940 г. [2, с. 32, 33]. Таким образом, вопрос о достоверности этих показаний является чрезвычайно важной научной проблемой - к сожалению, к настоящему времени еще не решенной.

Настоящая работа - первый шаг на пути анализа достоверности показаний А. Повилайтиса. Используемая нами методика проверки достоверности следственных показаний НКВД была сформулирована в 2004 г. С.В. Журавлевым [3] и в 2018 г. уточнена автором настоящей статьи [4]. Данная методика¹ Письмо начальника Центрального архива ФСБ России Ю.А. Трамбицкого автору от июля 2013 г. Личный архив автора. предполагает двухэтапный анализ достоверности следственных показаний. В рамках первого (предварительного) этапа исследователю необходимо установить, планировалось ли дело к рассмотрению в качестве публичного; существуют ли данные о применении следователем пыток; сосредотачивал ли следователь внимание исключительно на фиксации компрометирующих подследственного материалов; не носят ли показания шаблонный и расплывчатый характер; не происходило ли во время следствия резкой смены поведения обвиняемого. Ответы на эти вопросы дают возможность исследователю выдвинуть предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в показаниях репрессированного. В раках второго (окончательного) этапа анализа осуществляется проверка показаний с привлечением независимых источников. Данная статья содержит результаты первого (предварительного) этапа анализа следственных показаний А. Повилайтиса; результаты второго этапа анализа будут опубликованы отдельно.

Итак, для начала опишем ход следствия по делу Повилайтиса.

Первый допрос бывшего шефа литовской госбезопасности состоялся 29 июля 1940 г. Проводил допрос сотрудник Следственной части Главного экономического управления (ГЭУ) НКВД СССР С.М. Кушнеров [1, с. 74-83]. То, что следствие по делу Повилайтиса было поручено Следственной части Главного экономического управления, на первый взгляд может показаться странным - ведь никаких преступлений экономического характера в вину бывшему директору Департамента госбезопасности МВД Литвы не вменялось. Однако странность эта лишь кажущаяся.

Вплоть до конца 1938 г. следственная работа в органах НКВД совмещалась с оперативной, что приводило к «упрощению» порядка следствия и административному произволу [5, с. 28-31; 6, с. 187-194; 7, с. 582-584]. Только 22 декабря 1938 г., после окончания «массовых операций», было принято решение о создании Следственной части НКВД. Однако уже в сентябре 1939 г. Следчасть НКВД была разделена на два отдельных подразделения - Следственную часть Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД и Следственную часть Главного экономического управления НКВД [7, с. 69, 70]. Если создание Следчасти НКВД было вызвано объективной необходимостью упорядочения следственной работы органов внутренних дел, то разделение ее объяснялось стремлением руководства наркомата выстроить специфическую систему внутриведомственных сдержек и противовесов. До разделения Следчасть НКВД возглавлял Б. Кобулов, человек близкий к наркому Л. Берии. После разделения Следчасть ГУГБ оказалась подчиненной заместителю наркома В. Меркулову, а Следчасть ГЭУ - все тому же Б. Кобулову. При этом, как впоследствии отмечал Меркулов, Берия «в оперативной работе все же опирался главным образом на Кобулова» [8], а потому Следственной части ГЭУ поручалось расследование важных политических дел, далеких от экономики.

Таким образом, тот факт, что следствие по делу Повилайтиса было поручено Следственной части ГЭУ, демонстрировал особое внимание к делу со стороны наркома внутренних дел Л. Берии. Следствие по делу непосредственного начальника Повилайтиса, бывшего министра внутренних дел Литвы К. Скучаса, кстати, велось 3-м (контрразведывательным) отделом ГУГБ [1, с. 103]. Объяснялось это тем, что в 1934-1938 гг. Скучас занимал должность военного атташе при посольстве Литвы в Москве и среди дипломатов имел репутацию «одного из опытнейших аналитиков-советологов» [9, с. 204]; вполне естественно, что советская контрразведка желала получить полную информацию об организовывавшейся Скучасом на этом посту разведработе.

Первый допрос Повилайтиса был во многом формальным. Сначала следователь С. Кушнарев попросил арестованного изложить свою биографию, потом приступил к выяснению обстоятельств попытки бегства Повилайтиса за границу и его ареста литовской полицией. Показания подследственного на первом допросе весьма подробные и детальны; примечательно, что в протоколе зафиксировано утверждение Повилайтиса о его непричастности к пропаже красноармейцев из распоряжения советских военных частей в Литве [1, а 75, 76]. Между тем именно причастность к похищению красноармейцев являлась основным содержанием советских обвинений в адрес Повилайтиса во время советско-литовского кризиса мая - июня 1940 г. [10]; фиксация в протоколе допроса заявления подследственного, прямо отвергающего обвинение, свидетельствует о корректности работы следователя.

Следующий известный нам допрос Повилайтиса состоялся почти месяц спустя, 26 августа 1940 г. Допрос проводили следователи уже более высокого ранга - заместитель начальника Следчасти ГЭУ Л. Шварцман и помощник начальника того же подразделения Е. Либенсон. Согласно имеющейся в нашем распоряжении выписке из протокола допроса, следователей интересовали связи Повилайтиса с германскими разведывательными органами и деятельность германской разведки в Литве в целом. В протоколе допроса зафиксированы первые и довольно подробные показания Повилайтиса о его знакомстве с сотрудником Главного управления имперской безопасности (РСХА) Х. Грефе, поездке в Берлин в феврале 1940 г., последующих встречах с Грефе, а также фамилии лиц, работавших на германскую разведку в Литве [1, с. 83-88].

Примерно две недели спустя, 13-14 сентября 1940 г., развернутые показания о поездке Повилайтиса в Берлин дал также бывший министр внутренних дел Литвы К. Скучас. При этом допрашивали Скучаса не сотрудники Следчасти ГЭУ, а начальник отделения 3-го (контрразведывательного) отдела ГУГБ. Последовательность зафиксированных в протоколе допроса вопросов и ответов вполне естественна и логична. Сначала следователь просит описать обстоятельства предпринятой Скучасом и Повилайтисом попытки бегства за границу. Ответы бывшего министра внутренних дел подробны и детальны: он рассказывает и о встречах в президентуре утром 14 июня, и о выезде вместе с Повилайтисом в пограничную деревню Пашвянтис. В Пашвянтисе, рассказывает Скучас, они с Повилайтисом встретились с чиновником политической полиции Мешкаускасом, к тому времени согласовавшим бегство за границу с германскими властями. Отвечая на вопросы следователя о личности Мешкаускаса и его связях в Германии, Скучас называет имя сотрудника РСХА Грефе и затем подробно рассказывает о его контактах с Повилайтисом [1, с. 89-103].

Показания Повилайтиса от 26 августа и показания Скучаса от 13-14 сентября рассказывают об одних и тех же событиях. При этом, однако, нам неизвестно, имелись ли у проводившего допрос Скучаса следователя ГУГБ показания, данные Повилайтисом 26 августа. С учетом того, что следственные дела бывшего министра внутренних дел и бывшего директора Департамента госбезопасности велись в различных подразделениях, весьма вероятно, что с обменом информации дело обстояло не лучшим образом; как мы увидим дальше, первые данные о сотрудничестве Следчасти ГЭУ и 3-го отдела, отложившиеся в следственном деле Повилайтиса, относятся лишь к середине октября 1940 г.

Как бы то ни было, в сентябре 1940 г. Повилайтис согласился подготовить развернутые собственноручные показания по всем интересовавшим следствие вопросам. Эти показания - в общей сложности 70 страниц - были написаны от руки на литовском языке и отличались поразительной подробностью. Вначале Повилайтис описывал организацию работы Департамента государственной безопасности МВД Литвы, агентурную деятельность в среде коммунистов и представителей других политических партий, затем переходил к описанию борьбы литовских органов госбезопасности с иностранным шпионажем, поименно перечислял известных ему агентов германской, английской и французских разведок. Отдельный большой раздел был посвящен взаимодействию Департамента госбезопасности с германским РСХА. Повилайтис подробно описывал обстоятельства своего знакомства с Х. Грефе, инструкции, полученные от министра иностранных дел Литвы И. Урбшиса перед визитом в Берлин в феврале 1940 г., перечислял состоявшиеся в германской столице встречи с высшим руководящим составом РСХА (Р. Гейдрихом, В. Бестом, Г. Мюллером, П. фон Фитингоф-Шелем), фамилии присутствовавших на этих встречах сотрудников различных подразделений РСХА и тематику бесед. Бывший директор Департамента госбезопасности также рассказывал о заключении с руководством РСХА соглашения об антипольском сотрудничестве и его реализации, о визитах в Каунас весной 1940 г. Х. Грефе и обсуждавшихся с ним рабочих и политических вопросах. По своему объему и детальности содержавшаяся в собственноручных показаниях информация о сотрудничестве с германскими спецслужбами многократно превосходила сведения, зафиксированные в протоколе допроса от 26 августа 1940 г. [1, с. 103-147]. Однако этим собственноручные показания не исчерпывались.

Отдельные разделы показаний Повилайтис посвятил вопросам организации работы полиции безопасности в зоне дислокации советских гарнизонов в Литве, а также «делу Бутаева». Если в сотрудничестве с германскими спецслужбами бывший директор Департамента госбезопасности признавался без каких-либо экивоков, то свою причастность к организации разведывательной работы против советских гарнизонов категорически отрицал, признавая, однако, причастность чиновников полиции госбезопасности к «самовольной» вербовке Бутаева [1, с. 103-147]. В целом же по этому вопросу Повилайтис придерживался позиции, изложенной им еще во время допроса следователем Каунасского окружного суда Литвы 26 июня 1940 г. [11, л. 131, 132; 12, с. 110-112]. Еще один раздел собственноручных показаний был посвящен попытке бегства за границу; в основном он повторял информацию, уже озвученную на допросе 29 июля, однако имелись и интересные подробности.

Насколько можно понять, работа над собственноручными показаниями еще не была закончена, когда 27 сентября 1940 г. Повилайтиса вызвали на новый допрос, проведенный заместителем начальника Следчасти ГЭУ Л. Шварцманом и С. Кушнаревым. Огромный протокол этого допроса фактически является изложением собственноручных показаний Повилайтиса [1, с. 148-166]. Практически полностью сохраняется даже структура показаний: сначала идет информация об организации работы Департамента, затем - об агентурной работе, после этого - об организации работы в зоне дислокации советских гарнизонов и о сотрудничестве с германскими спецслужбами. При этом следователи не ограничивались простой записью показаний подследственного. Они хорошо подготовились к допросу, получив из Каунаса документы из архива Департамента госбезопасности, и потому им даже удалось поймать Повилайтиса на лжи. Вернее, почти поймать.

Дело в том, что в своих собственноручных показаниях Повилайтис попытался скрыть от следствия информацию об известных ему агентах-осведомителях. Он утверждал, в частности, что лично не занимался работой с агентами и что общее число агентуры департамента в составе коммунистической партии Литвы составляло от 60 до 100 человек [1, с. 108]. На самом деле, как показывают современные исследования, в литовской компартии было около двухсот агентов-осведомителей департамента [13, с. 213, 247], в том числе особо ценный - Стасе Тракимайте, жена второго человека в компартии, секретаря ЦК Коммунистической партии Литвы (КПЛ) Казиса Сприндиса. Эта женщина с 1933 г. передавала литовским органам госбезопасности информацию о конспиративных квартирах, директивы и инструкции Коминтерна, фотокопии внутренних документов ЦК и нелегальную литературу [13, с. 240; 14, с. 80; 15, с. 29; 16; 17, с. 71, 101, 102].

Тракимайте была арестована еще в конце июня 1940 г., однако Повилайтис не желал рассказывать о своей работе с ней. В собственноручных показаниях он признавал, что слышал о наличии такого агента-осведомителя, однако утверждал, что лично с ним не был знаком [1, с. 107]. На допросе 27 сентября 1940 г. Повилайтис пытался придерживаться версии, разработанной в собственноручных показаниях, однако следователи предъявили ему ведомости на оплату агентов. Под ведомостями стояла подпись Повилайтиса, а в одной из строк значился некто «Сприндис». Бывший директор Департамента госбезопасности сориентировался быстро: он заявил, что действительно вел некоторых агентов и что «Сприндис» - псевдоним агента, освещавшего деятельность партии христианских демократов [1, с. 150-152]. Вернувшись в камеру, он дописал эту версию к тексту собственноручных показаний, озаглавив раздел «Моя агентура» [1, с. 144, 145]. Судя по всему, эта уловка так и не была разоблачена следователями.

Упорство, с которым А. Повилайтис скрывал информацию о Тракимайте, выглядит особенно ярко на фоне показаний его предшественника на посту начальника Департамента государственной безопасности (ДГБ) Йонаса Статкуса и сотрудника отдела агентуры ДГБ Повиласа Лашаса-Спиридонова, также арестованных органами НКВД. Оба эти чиновника рассказали следствию о Тракимайте на первых же допросах - еще в августе 1940 г. [18, л. 18, 38-40].

Помимо раздела «Моя агентура», вторая часть написанных в сентябре собственноручных показаний А. Повилайтиса включала в себя информацию о деятельности русских белогвардейских организаций и иностранных шпионов в Литве, а также данные о личности Мешкаускаса - сотрудника Департамента госбезопасности, сопровождавшего Повилайтиса во время визита в Берлин [1, с. 141-147]. Вся эта информация была весьма подробной; бывший глава Департамента госбезопасности прекрасно знал, что лист нужно прятать в лесу.

Информации было так много, что ее уточнению был посвящен также и следующий допрос, проведенный следователем Кушнаревым 1 октября 1940 г. На сей раз следователь задавал вопросы относительно агентуры германских разведорганов в Литве; ему удалось получить от Повилайтиса весьма ценную дополнительную информацию, отсутствовавшую в собственноручных показаниях - об агентуре литовской госбезопасности в руководстве немецкой организации «Культурфербанд» и литовском отделении Русской фашистской партии. Также следователем была уточнена впервые сообщенная Повилайтисом на допросе 27 сентября 1940 г. информация о выдаче литовскими органами госбезопасности в руки РСХА арестованных польских подпольщиков [1, с. 166-168].

О следующем допросе Повилайтиса, состоявшемся 16 октября, нам известно лишь по сохранившейся выписке из протокола допроса [19, л. 76]. Выписка эта весьма лаконична и посвящена исключительно деятельности Ф. Борткявичюса - заместителя директора Департамента государственной безопасности МВД Литвы, летом 1940 г. бежавшего в Германию. Однако, по всей видимости, допрос был весьма продолжительным - ведь его проводили сразу два следователя. Первым был уже известный нам начальник Следчасти ГЭУ Л. Шварцман, а вторым - заместитель начальника 3-го отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) Л. Влодзимирский. Как мы помним, именно 3-й отдел ГУГБ вел следствие по делу К. Скучаса; участие представителя ГУГБ в допросе Повилайтиса является первым достоверным свидетельством о том, что это подразделение наладило взаимодействие со Следчастью ГЭУ.

Примерно к этому времени относятся и приобщение к делу Повилайтиса материалов, полученных в ходе следствия по делам других высокопоставленных литовских чиновников. В хранящихся в особом архиве Литвы подготовленных сотрудниками КГБ Литовской ССР выписках из протоколов допросов Повилайтиса достаточно часто отмечаются страницы, на которых в следственном деле располагаются документы, послужившие источником для выписок. Благодаря этому мы получаем возможность увидеть контуры недоступного для нас следственного дела.

Протокол допроса Повилайтиса от 27 сентября был расположен на с. 52-89, протокол допроса от 1 октября - на с. 91-94. У нас нет информации о том, какие документы были представлены на с. 95-109, однако без особого риска ошибиться мы можем предположить, что именно на этих страницах скрывался известный нам лишь по краткой выписке протокол допроса от 16 октября, проведенного Шварцманом и Влодзимирским. Далее на с. 110-112, 114, 115 и 123 размещались приобщенные к делу Повилайтиса выписки из протоколов допросов бывшего министра внутренних дел Ю. Чапликаса [20, л. 250, 251], сотрудника военной разведки П. Кирлиса [20, л. 253, 254] и связанного с польским подпольем в Вильнюсе П. Комара [20, л. 252]. То, что эти документы были приобщены к делу уже после протокола допроса Повилайтиса от 16 октября, свидетельствует о сборе следователями дополнительной информации по делу. Показательно также то, что все допросы, выписки из протоколов которых были приобщены к делу Повилайтиса в октябре 1940 г., были проведены Следчастью ГУГБ.

По состоянию на конец октября следствием были получены весьма детальные показания о взаимодействии Повилайтиса с германскими разведорганами. Эта информация была доложена руководству страны и была использована в дипломатических контактах с Берлином. В Политическом архиве МИД Германии сохранилась информационная записка начальника РСХА Р. Гейдриха, подготовленная в ответ на датированный 12 ноября 1940 г. запрос из Имперского министерства иностранных дел [21, 22]. Из этого документа следует, что в первый же день пребывания наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова в Берлине советская сторона передала МИД Германии материалы, полученные в ходе расследования дела Повилайтиса, и предъявила Берлину претензии, связанные с нарушением советско-германских договоренностей относительно Литвы. Германская сторона эти претензии, разумеется, отвергла; более того, в записке Гейдриха утверждалось, что РСХА «располагает достаточным количеством свидетелей, способных дать опровергающие показания - речь идет о бежавших в Рейх бывших руководителях литовской полиции государственной безопасности, и прежде всего о заместителе начальника Борткявичюсе и упомянутом выше д-ре Мешкаускасе» [21].

Подчиненные Гейдриха в Берлине еще только готовили ответ на запрос министерства иностранных дел, когда в Москве расследование дела Пови- лайтиса было неожиданно отобрано у Следчасти ГЭУ и передано в «конкурирующее» подразделение - Следчасть ГУГБ. Мы можем лишь строить предположения о причинах этого решения. Может быть, руководство НКВД хотело таким образом обеспечить независимую проверку полученных сотрудниками Следчасти ГЭУ показаний? Или, возможно, передача дела в Следчасть ГУГБ была проявлением недовольства недостаточной активностью следствия? Или же за этим решением стояли внутриведомственное соперничество, столкновение честолюбий начальника ГЭУ Кобулова и начальника ГУГБ Меркулова?

Как бы то ни было, 10 декабря 1940 г. допрос Повилайтиса провел новый следователь - сотрудник Следчасти ГУГБ А. Рассыпнинский. Отныне он будет единственным следователем, ведущим дело.

Рассыпнинский интересовался вопросами, которые ранее уже задавали Повилайтису следователи Следчасти ГЭУ. Допрос 10 декабря был посвящен секретной агентуре литовских органов госбезопасности, состоявшей на связи у директора департамента [19, л. 77], допрос 29 декабря (о котором нам, к сожалению, известно лишь из кратких выдержек, приведенных в позднейшем допросе бывшего министра иностранных дел Литвы И. Урбшиса) - поездке Повилайтиса в Берлин в феврале 1940 г. [23, л. 125, 126], допрос 7 января 1941 г. - агентуре иностранных разведорганов в Литве и борьбе Департамента госбезопасности с литовской компартией [24, л. 113-129]. 23 января 1940 г. Рассыпнинский провел допрос Повилайтиса, посвященный организации литовскими спецслужбами разведывательной работы против СССР и координации этой работы с германскими разведорганами. На этом допросе следователю удалось получить новую информацию о сотрудниках Департамента госбезопасности, поддерживавших прямые контакты с представителями германских спецслужб, а также заявление о том, что разведывательная работа литовских органов госбезопасности против советских гарнизонов в Литве осуществлялась по заданию руководства страны и в интересах Германии [25, л. 33-46]. Стоит отметить, что ранее Повилайтис последовательно отказывался признать свое прямое участие в организации разведывательной работы против советских гарнизонов; таким образом, Рассыпнинскому удалось добиться заявления, прямо влиявшего на судьбу подследственного.

О педантичности работы Рассыпнинского свидетельствует составленный им в качестве приложения к протоколу допроса Повилайтиса от 7 января 1940 г. весьма обширный (7 листов) аннотированный список лиц, упомянутых в показаниях подследственного [24, л. 130-136]. Разобраться в показаниях следователь пытался весьма настойчиво: одновременно опрашивались и новые свидетели. 30 декабря 1940 г. находившийся в ссылке бывший премьер-министр Литвы А. Меркис написал весьма подробные собственноручные показания, касавшиеся поездки Повилайтиса в Берлин [26, л. 220-227], а 15 января о роли Повилайтиса в борьбе с коммунистическим движением был допрошен бывший директор Департамента полиции МВД Литвы К. Свилас [20, л. 149].

Задание дать дополнительные собственноручные показания о своей поездке в Берлин получил от следователя и Повилайтис. Новые собственноручные показания, датированные 4 февраля 1941 г., начинались с весьма характерного пассажа: «По требованию следственных органов я даю следующее дополнительное и окончательное показание о моей поездке с д-ром Мешкаускасом в Берлин в конце февраля 1940 г.» [1, с. 173]. Этот документ существенно дополнял ранее написанные Повилайтисом показания: в нем впервые появилась прямая информация о том, что одной из задач визита в Берлин был зондаж возможности передачи Литвы под германский протекторат и что соответствующие указания перед поездкой Повилайтису давал адъютант президента Сметоны С. Жукаускас. Повилайтис утверждал, что после возвращения из Берлина лично отчитывался о проведенном зондаже перед главой государства. «Из беседы с президентом Сметоной я понял, что он собирался сменить правительство тогда, когда Германия победит Францию; тогда он, возможно, попросил бы протектората у Германии или другой политической опеки», - резюмировал бывший директор Департамента госбезопасности [1, с. 187].

В собственноручных показаниях также приводилось обширное изложение содержания бесед Повилайтиса с начальником 1-го управления РСХА В. Бестом, дополнительная информация о визитах Х. Грефе в Каунас весной 1940 г. и информация о поездке начальника полиции госбезопасности Ф. Борткявичюса в Ригу и встречах с главной политической полиции Латвии Я. Фридрихсонсом [1, с. 176-200].

Возможно, 4 февраля было датой начала написания Повилайтисом новой порции собственноручных показаний, а не датой их завершения. На эту мысль наводит тот факт, что на допросе 25 февраля 1941 г. следователем не задавались какие бы то ни было уточняющие вопросы относительно поездки в Берлин. Допрос был посвящен выяснению организации агентурной борьбы Департамента госбезопасности против литовской компартии [19, л. 83, 84]. А вот весьма объемные протоколы допросов от 13 и 19 марта 1941 г. представляют собой фиксацию устного изложения собственноручных показаний Повилайтиса.

Допрос 13 марта был посвящен новым показаниям Повилайтиса относительно поездки в Берлин и организации разведывательной работы против СССР. Подобно второй части собственноручных показаний, протокол допроса от 13 марта начинается с саморазоблачающего признания подследственного: «Я до последнего времени скрывал от следствия то обстоятельство, что по заданию Гестапо департамент государственной безопасности Литвы, руководителем которого я являлся, производил заброску секретной агентуры на территорию Советского Союза для ведения шпионской работы. Помимо этого, я также пытался скрыть от следствия истинные причины моей поездки в Германию» [1, с. 201]. После этого следовало изложение той же информации, что и в собственноручных показаниях - за вычетом деталей, показавшихся следователю маловажными или крамольными.

Допрос 19 марта был посвящен разбору показаний Повилайтиса о борьбе литовских органов госбезопасности с коммунистическим движением и попытках наладить координацию этой деятельности с латвийской полицией безопасности. Впоследствии полная копия протокола этого допроса была приобщена к следственному делу бывшего начальника литовской политической полиции Я. Фридрихсонса [27, т. 2, л. 390-405].

Насколько можно понять, следователь оказался вполне удовлетворен полученными признательными показаниями Повилайтиса. Больше вопросов о связях с германскими спецслужбами бывшему главе Департамента госбезопасности не задавалось; в ходе следующих допросов (10, 28 апреля, 17 мая) Рассыпнинский сосредоточился на вопросах организации борьбы литовских органов госбезопасности с местной коммунистической партией [19, л. 85, 86, 102-105; 20, л. 40, 41]. Одновременно продолжался сбор документов, подтверждающих показания Повилайтиса: в мае-июне к делу были приобщены показания генерального секретаря Союза таутининков, бывшего руководителя Департамента госбезопасности И. Статкуса с профессиональной и политической характеристикой Повилайтиса [20, л. 184], а также показания главы литовской военной разведки К. Дульксниса о связях Повилайтиса с германскими разведорганами [28, л. 85]. Немного раньше, 10 апреля, был допрошен фигурировавший в показаниях Повилайтиса литовский политический деятель, бывший председатель Союза литовских националистов Д. Цесявичюс. В отличие от большинства других свидетелей, Цесявичюс опровергал показания Повилайтиса [24, л. 164], однако вызвано это было исключительно обоснованными опасениями за свою судьбу.

О каких-либо новых попытках использовать полученную от Повилайтиса информацию в политических целях нам неизвестно - также, как и о проведении каких-либо дополнительных следственных действиях в отношении бывшего директора Департамента государственной безопасности МВД Литвы. 23 июня 1941 г., на следующий день после нападения Германии на Советский Союз, приговором Военной коллегии Верховного Суда СССР А. Повилайтис был поспешно осужден к расстрелу.

Приведенный нами обзор хода следствия НКВД по делу А. Повилайтиса дает представление о последовательности следственных мероприятийПисьмо начальника Центрального архива ФСБ России Ю. А. Трамбицкого автору от июля 2013 г. Личный архив автора. и полученных от подследственного показаниях. Однако этот обзор не дает ответа на главный вопрос: насколько полученные в ходе следствия показания были достоверны, не были ли они сфальсифицированы следователем, не представляли ли собой выбитый из подследственного самооговор?

В историографии традиционно указывается, что во время следствия к Повилайтису могли применяться пытки [29; 30, с. 74]. Невозможно отрицать, что основания для подобных подозрений имеются - достаточно лишь посмотреть на фамилии ведших дело следователей. Вот, например, заместитель начальника Следчасти ГЭУ Л. Шварцман, чья подпись стоит под протоколами трех допросов Повилайтиса - от 25 августа, 27 сентября и 16 октября 1940 г. В марте 1955 г. Шварцман был осужден к расстрелу Военной коллегией Верховного Суда СССР. И хотя приговор звучал довольно абсурдно («Подсудимый Шварцман, получив воспитание в духе сионизма, являясь по мировоззрению буржуазным националистом, оказавшись на работе в органах государственной безопасности СССР, изменил Родине и стал проводить подрывную, вражескую деятельность против социалистического государства» [31, с. 164]), в следственном деле имеются многочисленные показания свидетелей о реально совершенных чекистом преступлениях - применении пыток к подследственным. Например, в начале 1939 г. Шварцман вел допросы арестованного генерального секретаря ЦК ВЛКСМ А.В. Косарева. Как вспоминал впоследствии один из очевидцев, сотрудник органов госбезопасности А.С. Козлов, «Косарев лежал на полу вниз головой и хрипел. Макаров держал его за ноги, Родос за голову, а Шварцман бил его резиновым жгутом» [31, с. 156].

Об избиении Шварцманом впоследствии рассказала и проходившая по одному делу с Косаревым секретарь ЦК ВЛКСМ В.Ф. Пикина. После ареста ее привели в кабинет наркома: «Берия заявил ей, что НКВД готовит судебный молодежный процесс, на котором Пикина должна выступить и разоблачить Косарева в контрреволюционной деятельности. Пикина отказалась быть соучастницей преступного замысла Берия. После этого Пикина была подвергнута Кобуловым (осужден) и Шварцманом избиению резиновыми дубинками с целью принудить ее подписать вымышленные Шварцманом показания о вражеской деятельности Косарева и о своей вражеской работе» [31, с. 157].

Еще одним заключенным, дело которого вел Шварцман, был знаменитый театральный режиссер В.Э. Мейерхольд. В своем заявлении от 13 января 1940 г. Мейерхольд описывал применявшиеся к нему пытки: «Клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом. <...> Следователь все время твердил, угрожая: “Не будешь писать, будем бить опять, оставим не тронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного тела”. И я все подписывал» [32, с. 271]. политический следствие показание повилайтис

В июне 1940 г. Шварцман вел дело Н.С. Ангарского-Клестова, старшего научного сотрудника Института Маркса-Энгельса-Ленина, обвиняемого в сотрудничестве с царской охранкой. В ходатайстве о помиловании Ангарский рассказывал о том, что в ходе следствия подвергался пыткам: «Страшные, жуткие угрозы, сопровождаемые ударами резины, заставили меня стать на путь лжи. Я оклеветал себя. Я оклеветал целый ряд лиц, участвующих в моем деле... Мне следствие рисовало радужные перспективы, твердо обещало административную высылку, если я признаю себя шпионом и вредителем. И я вступил на путь огромного оболгания себя и других. Меня уверяли, что пошлют в суд хорошую обо мне характеристику, и если, говорили мне, вы будете хорошо вести себя на суде, если все подтвердите, то мы вас не оставим.» [33, с. 568, 569].

Как отмечалось в приговоре суда по делу Шварцмана, после войны он «сфабриковал дело на ответственного работника Министерства сельского хозяйства СССР Г.Н. Шлыкова, превратив честного советского работника в американского шпиона», а в 1949 г. «по указанию Абакумова принял участие во внешнеполитической провокации, в фальсификации протокола допроса Бородина с целью скомпрометировать руководителей компартии Китая и вызвать к ним недоверие» [31, с. 164].

Как видим, ни пыток, ни фальсификации протоколов допросов Швацман не чурался - а ведь именно им были впервые получены показания Повилайтиса о сотрудничестве с германской разведкой и поездке в Берлин. Может быть, Шварцман добился этих показаний тем же самым способом, которым позднее превратил Г.Н. Шлыкова в американского шпиона?

25 августа 1940 г. допрос Повилайтиса совместно с Шварцманом проводил помощник начальника Следчасти ГЭУ Е. Либенсон. Он также неоднократно применял пытки к подследственным. Например, летом 1939 г. Либенсон вел следствие по делу начальника Главэнерго Т.П. Регентова. Подследственный в дальнейшем вспоминал: «Когда я заявил о своей невиновности, меня начал избивать Либенсон, который с силой бил кулаком по лицу и шее. Вместе с Либенсоном меня бил и Мешик... Когда меня начали бить, я стоял, затем, потеряв сознание, упал... Сколько времени меня били, я не могу сказать, но в камеру меня притащили два человека, видимо вахтеры, так как сам я идти не мог... Показания, что меня завербовал в к[онтр]р[еволюционную] организацию Конторщиков, я дал Либенсону, но они его не устраивали. При дальнейших допросах Либенсон прямо и открыто требовал показаний на Первухина и Вахрушева, убеждая, что такой маленький человек, как Конторщиков, не мог меня вербовать. Эти требования Либенсон сопровождал систематическими избиениями меня на допросах. Бил он меня кулаком, резиновой палкой, причем он, видимо, испытывал особое удовольствие от избиений, так как иногда он вызывал меня в кабинет Лефортовской тюрьмы, где я содержался, и просто, не допрашивая и не записывая никаких моих показаний, принимался меня бить. Избивал Либенсон меня зверски, как правило, я после избиений терял сознание» [34, с. 619].

Систематическое насилие Либенсон применял по отношению к арестованному бывшему члену коллегии ОШУ М.С. Кедрову. В написанных в ходе следствия собственноручных показаниях Кедров писал: «Отвратительные издевательства проделывал надо мной в особенности гражданин Либенсон. Он тряс меня за шиворот и сталкивал со стула, ставил меня, как мальчишку, в угол носом, хватал за бороду, рвал мою гимнастерку» [34, с. 621]. Об избиении Кедрова свидетельствовал и один из следователей НКВД Адамов: «Когда я допрашивал Кедрова, он содержался в Лефортовской тюрьме. Во время одного из допросов в июле 1939 г. ко мне в кабинет зашли Мешик и Либенсон, и Мешик спросил Кедрова: “Ну как, признаешься, старый черт?”. На это Кедров ответил, что ему признаваться не в чем и он ни в чем не виноват. После этого Мешик и Либенсон избили Кедрова» [34, с. 623].

16 октября 1940 г. допрос Повилайтиса совместно со Шварцманом проводил заместитель начальника 3-го отдела ГУГБ Л. Влодзимирский - человек в своем роде легендарный, специализировавшийся именно на пыточном следствии. В конце 1937 г. Влодзимирский вместе с В.С. Абакумовым проводил допросы бывшего секретаря Днепропетровского обкома Н.В. Марголина. Следователи довели Марголина до попытки самоубийства: подследственный пытался повеситься в камере на изготовленной из платков веревке [32, а 209].

В начале 1941 г. Влодзимирский вел дело «военных заговорщиков» (Локтионова, Рычагова, Смушкевича и др.). О том, как проходили допросы, впоследствии вспоминал следователь В.Г. Иванов: «Я вызвал по указанию Родоса арестованного Локтионова и привел его на допрос в кабинет начальника следственной части НКВД Влодзимирского. Во время допроса Влодзимирский и Родос требовали от Локтионова показаний о его антисоветской работе. Локтионов не признал себя виновным. Тогда Влодзимирский и Родос приказали Локтионову лечь животом на пол и принялись поочередно на моих глазах избивать Локтионова резиновыми палками, продолжая требовать от него показаний об антисоветской деятельности. Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от ударов, от боли катался по полу, и ревел, и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишился сознания, и его откачивали водой» [35, с. 864-866]. Применение пыток к арестованным советским военачальникам признавал впоследствии и сам Влодзимирский: «В моем кабинете действительно применялись меры физического воздействия, как я уже об этом показывал, к Рычагову, может быть к Локтионову... Били арестованных резиновой палкой... Я помню, что один раз сильно побили Рычагова, но он не дал никаких показаний, несмотря на избиение» [32, с. 165].

Еще один сотрудник Следчасти ГЭУ, допрашивавший Повилайтиса, - С. Кушнеров. Его подпись стоит под допросами от 29 июля, 25 августа и 27 сентября (эти два допроса проводились совместно с Л. Шварцманом), а также 1 октября 1940 г. Об этом следователе мы знаем немногое - он дослужился до подполковника и вплоть до августа 1946 г. был одним из помощников начальника Следственной части по особо важным делам Министерства государственной безопасности (МГБ) СССР Л. Влодзимирского [36]. Информации о прямой причастности Кушнерова к пыткам подследственных нам не встречалось - впрочем, возможно лишь потому, что занимал он весьма скромные должности.

Нет информации и о прямой причастности к пыткам сотрудника След- части ГУГБ А. Рассыпнинского, с декабря 1940 г. ставшего единственным следователем по делу Повилайтиса. Судя по всему, это был весьма педантичный профессионал, детально проверявший качество работы предшественников. Об этом свидетельствует дело бывшего председателя исполнительного комитета Мариентальского кантона автономной республики немцев Поволжья А.А. Денинга. Высланный в 1941 г. в Алтайский край Денинг в апреле 1945 г. арестован по делу о распространении антисоветских листовок.

Не удовлетворившись обвинением по ст.58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация), местные чекисты сфабриковали дело о якобы существовавшей в Ивдельлаге НКВД, а до того - в республике немцев Поволжья разветвленной антисоветской повстанческой организации, возглавляемой Деннингом и бывшим председателем совнаркома республики немцев Поволжья А.И. Гекманом. Все это закончилось чрезвычайно печально для обвиняемых, если бы дело не направили на рассмотрение в Москву. «Дальнейшее расследование вел старший следователь Следчасти по особо важным делам МГБ СССР, подполковник Рассыпнинский, который нашел много противоречий между показаниями Денинга и Гекмана. При передопросе Денинг отказался частично от своих прежних показаний и полностью отрицал связь с Гекманом, что подтвердил и Гекман. Решением особого совещания при НКВД СССР высшая мера наказания (расстрел) для Денинга была заменена на 10-летнее содержание в исправительно-трудовом лагере» [37]. Примерно в то же время Рассыпнинский вел дело нацистского коллаборациониста, атамана П.Н. Краснова - и, по оценкам знакомых со следственным делом современных историков, обходился без какого-либо физического давления на подследственного [38, с. 523, 524].

Впрочем, при необходимости Рассыпнинский не гнушался прямой фальсификации показаний подследственных - пусть и обходясь при этом без физического воздействия. Один из обвиняемых по делу Еврейского антифашистского комитета, артист В.Л. Зускин, вспоминал: «Перед окончанием следствия по моему делу, ввиду отсутствия каких-либо серьезных обвинительных материалов против меня, следователь Рассыпнинский принужден был совершить новое преступление: он ознакомил меня со своими материалами, протоколами допросов всех проходящих по “еврейской националистической организации”, с их признательными показаниями о якобы совершенных ими преступлениях, и предложил мне написать собственноручно отзыв, то есть мое личное мнение по этому делу. Я написал и дал суровую оценку антисоветской, подрывной работе, в которой они сознались. Через несколько дней из моих же собственноручных записей следователь Рассыпнинский смонтировал фальсифицированный “протокол моего допроса”. Все мои же обвинительные аргументы он обратил против меня и под сильным нажимом, насильственно заставил меня подписать этот от начала до конца сфабрикованный протокол» [39]. В итоге Зускин был приговорен к расстрелу.

Даже беглое знакомство с биографиями следователей, ведших следствие по делу бывшего директора Департамента госбезопасности МВД Литвы А. Повилайтиса, не оставляет сомнений: при необходимости эти люди без каких-либо затруднений могли «выбить» из подследственного требуемые показания или же сфальсифицировать их. Однако делалось ли это в случае Повилайтиса?

С политической точки зрения показания бывшего директора Департамента госбезопасности, безусловно, носили весьма важный характер. Хотя с присоединением республик Прибалтики к СССР описанная нами в предыдущих работах [2, 10] проблема «прибалтийского плацдарма» и была снята с повестки дня, свидетельство о направленных против СССР контактах литовских и германских спецслужб (а тем более об обсуждении в Берлине возможности передачи Литвы под протекторат Третьего Рейха) по-прежнему истолковывались в Москве как прямое и весьма опасное нарушение советско- германских договоренностей. Предъявление советской стороной соответствующих претензий германскому МИД в ноябре 1940 г. [21, 22] наглядно свидетельствовало о том, что Кремль рассматривал показания А. Повилайтиса как значимую с внешнеполитической точки зрения информацию. Для следователей НКВД это могло означать карт-бланш на применение любых методов для получения требуемой информации.

Мотив для выбивания или фальсификации показаний А. Повилайтиса имелся, а следователи имели соответствующий опыт. Однако иметь опыт и мотив еще не значит фальсифицировать дело. Читая материалы следственного дела Повилайтиса, мы видим, как бывший глава литовской спецслужбы рассказывает все больше и больше, причем рассказывает именно то, что требуется следствию - информацию о контактах с германскими спецслужбами. Разумеется, подобная странная откровенность наводит на мысль о том, что показания не соответствуют действительности, что они выбиты или сфальсифицированы следователем. По осторожному замечанию американского историка А. Сенна, «собственное описание Повилайтисом своей миссии, данное советским следователям, является не совсем надежным, поскольку он в ходе длительных допросов показал возрастающее желание удовлетворить своих похитителей» [30, с. 74].