Княжеские дары в Древней Руси: символические формы коммуникации и репрезентации власти

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Полоцкий государственный университет, Полоцк, Республика Беларусь

Княжеские дары в Древней Руси: символические формы коммуникации и репрезентации власти

Ю.Н. Кежа

В статье на основе анализа древнерусских летописей исследуется практика княжеских даров в древнерусском обществе ХІ-ХІІ вв. Определяется, между какими субъектами, при каких обстоятельствах и с какой целью происходила церемония дарения и дарообмена. Рассматривается, какие предметы преподносились в виде даров. Анализ восточнославянских летописных источников дает основания утверждать, что дар и дарообмен являлись одним из ключевых факторов социальной коммуникации и репрезентации власти не только в архаических коллективах и варварских обществах раннего Средневековья, но и в период древнерусской государственности ХІ-ХІІ вв.

Ключевые слова: дары, дарообмен, князья, княжеская власть, Древняя Русь, древнерусское общество

Yury N. Kezha

Polotsk State University, Polotsk, Republic of Belarus

GIFTS OF PRINCES IN OLD RUS: SYMBOLIC FORMS OF COMMUNICATION AND REPRESENTATION OF POWER

Based on the analysis of Old Russian chronicles, the article examines the practice of princely gifts in the Old Russian society of the 11th - 12th centuries. It is determined between what subjects, under what circumstances and for what purpose the ceremony of gifting and gift exchange took place. It is considered what items were presented in the form of gifts. An analysis of the East Slavic annalistic sources gives grounds to assert that gift exchange was one of the key factors of social communication and representation of power not only in archaic collectives and barbarian societies of the early Middle Ages, but also during the period of Old Russian statehood of the 11th - 12th centuries.

Keywords: gifts, gift exchange, princes, princely power, Old Rus, Old Russian society

княжеский дар древнерусский

В Средневековье вручение даров и взаимный дарообмен являлись важнейшими средствами социального общения и взаимодействия. В политической сфере институт даров был одним из основополагающих факторов выстраивания иерархических связей и системы власти- подчинения.

Дар и дарообмен, как необходимый элемент общественной практики и форма социальной коммуникации в доиндустриальных обществах, стал привлекать внимание ученых с начала ХХ в. Первым исследователем института дарообмена стал французский этнолог М. Мосс. В работе «Очерк о даре» 1925 г. он систематизировал данные о дарах и на широком сравнительном материале показал исключительную роль взаимного обмена в обеспечении благополучия, формировании общественных союзов, а также достижении социальной солидарности. Согласно М. Моссу, в архаических (доиндустриальных) коллективах практика даров и дарообмена охватывала все сферы общественной жизни: политику, экономику, культуру, религию, право [Мосс].

После выхода работы М. Мосса тема даров подробно рассматривалась многими исследователями: этнологами, историками, социальными антропологами, культурологами.

Особое внимание на институт даров в раннесредневековом скандинавском обществе обращал советский и российский медиевист А. Я. Гуревич. Исследователь на примере исландских саг и эпической скандинавской поэзии показал, как обмен дарами и институт пира фигурировал в системе социальных коммуникаций: способствовал установлению и поддержанию дружбы и побратимства, системы властных отношений, мирного добрососедства и союзничества между племенами и политическими объединениями [Гуревич, 2007б, с. 175-189; Гуревич, 2003].

В рамках историко-сравнительного метода социальные институты пира и дарообмена анализировал польский медиевист К. Модзелевский. В монографии «Варварская Европа» исследователь относил основные принципы организации социальных институтов раннесредневековых германцев и славян к одному культурному кругу [Modzelewski]. В частности, ученый делает вывод, что институт гостеприимства и связанных с ним пира и дарообмена был характерен практически для всех «варварских» народов Европы [Modzelewski, s. 35].

Впервые тема княжеских даров и коллективных пиров в древнерусском обществе была рассмотрена И. Я. Фрояновым. Ссылаясь на работы советских этнографов, посвященные традиционным обществам североамериканских индейцев, эскимосов, папуасов Новой Гвинеи, племен Полинезии и Меланезии, И. Я. Фроянов сопоставляет княжеские пиры и дарения в Древней Руси с архаической традицией потлача [Фроянов, с. 138-148].

В отличие от М. Мосса, А. Я. Гуревича и К. Модзелевского, которые занимались сопоставлением социальных практик коллективов, находящихся на стадиально близких уровнях развития, И. Я. Фроянов некритично переносит практики дописьменных обществ на общество Древней Руси ХІ-ХІІ вв. В связи с этим возникает потребность в рассмотрении социокультурных практик Древней Руси в сравнении с обществами хронологически или стадиально близкими к древнерусским.

Изучая взаимоотношения князя и дружины в Древней Руси, большое внимание институту пира и вручения даров уделяет И. Н. Данилевский [Данилевский, 1998, с. 116125]. В изучении славянских коллективов, в частности общественных представлений славян о княжеской власти, положения М. Мосса использовал А. С. Щавелев [Щавелев, с. 136-137]. Взаимное вручение даров как проявление прямых личных связей и раннесредневековой коллективной солидарности анализировал белорусский историк А. И. Груша [Груша].

К теме даров и пиров в западнославянском и древнерусском обществах ХІ-ХІІ вв. обращался П. В. Лукин. С институтами пиров, праздничных церемоний, обмена дарами исследователь связывает традиции вечевых собраний. Данные явления, зачастую происходящие одновременно, были характерны для европейских обществ раннего Средневековья и являлись способами легитимизации и репрезентации власти, проявлением взаимоотношений между властью, элитарными группами и рядовыми слоями населения [Лукин, 2006, с. 134-145].

Несколько лет назад теме обмена дарами в регионах Западной Европы, Византии и Руси периода Средневековья и раннего Нового времени была посвящена отдельная коллективная монография. Среди разделов данной работы стоит отметить статью А. Ф. Литвиной и Ф. Б. Успенского, в которой на основе письменных источников рассматриваются основные формулы вручения даров в древнерусском и скандинавском обществах ІХ-ХІІ вв. [Литвина, Успенский, 2016]. В значительно расширенном виде положения исследователей были воплощены в отдельной монографии [Литвина, Успенский, 2018, с. 69-71].

При наличии историографической традиции, посвященной осмыслению института даров и дарообмена на примере Восточной Европы Х-ХІІ вв., следует отметить, что исследователями рассматривались лишь отдельные аспекты данного явления. Вручение даров анализировалось в контексте изучения процессов классообразования [Фроянов, с. 138-148], взаимоотношений князя и дружины [Данилевский, 1998, с. 116-125], вечевых собраний [Лукин, 2006, с. 134- 145], приобретения политической власти посредством традиции потлача [Щавелев, с. 136- 137], этикетных формул, связанных с щедростью правителя [Литвина, Успенский, 2018, с. 9-20]. При этом не ставилось цели рассмотреть случаи вручения даров и взаимного обмена в комплексе, а именно всех обстоятельств и причин одаривания.

Согласно имеющимся в нашем распоряжении источникам, вручение даров и дарообмен в Древней Руси наиболее полно отразились на примере княжеской династии Рюриковичей. В этой связи цель данной статьи - рассмотреть практику княжеских даров в древнерусском обществе ХІ-ХІІ вв.

Среди основных задач статьи можно выделить следующие: 1) определить, между какими субъектами происходил процесс дарения и дарообмена; 2) выявить, при каких обстоятельствах и с какой целью осуществлялись дарения; 3) рассмотреть, что преподносилось в виде даров.

Основными источниками анализа выступают древнерусские письменные памятники: Повесть временных лет (далее - ПВЛ), наиболее ранний список которой сохранился в Лаврентьевской летописи 1377 г. (далее - ЛЛ), Ипатьевская летопись конца XV в. (далее - ИЛ), а также Новгородская первая летопись младшего извода (далее - НІЛ мл).

Первый дошедший до нашего времени древнерусский летописный памятник - ПВЛ - был составлен в начале ХІІ в. При возможном существовании предшествующих летописных сводов древнерусская летописная традиция берет свое начало не ранее первой половины ХІ в.¹ и отстоит от событий, связанных с первыми русскими князьями, на 100-150 лет. При возможном использовании древнерусскими летописцами устной традиции, а также привлечении непосредственных источников Х в. - договоров Руси и Византии 911, 944, 971 гг. - представляется очевидным, что летописцы ХІ - начала ХІІ в. при описании событий в первую очередь руководствовались политическими и идеологическими реалиями своего времени.

Этим обусловлен выбор нижней хронологической границы исследования - ХІ в.² Верхняя хронологическая граница - конец ХІІ в. - связана с политическими и социальными изменениями рубежа XII-XIII вв.: усилением политической раздробленности древнерусских земель и постепенным ослаблением связей внутри рода Рюриковичей.

Анализируя летописный материал, можно выделить множество случаев упоминаний княжеских даров и взаимного дарообмена (см. Приложение). Эти упоминания могут быть условно объединены в несколько блоков:

- дары между правителями (представителями) государств (№ 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 таблицы);

- дары князя дружине и своим приближенным (№ 8);

- дары князя городскому населению (№ 9, 10, 11, 12, 13);

- княжеские дары монастырям и духовенству, малоимущему населению - «нищим и убогим» (№ 15, 16);

- взаимные дары между князьями (№ 17, 18).

Отдельно стоит отметить упоминание о вручении даров князю населением города при заключении договора или с целью предотвращения нападения (№ 14), а также сообщения, где описывается щедрость князя после его смерти согласно распространенной в Древней Руси панегирической традиции (№ 19) [Турилов, с. 87].

Дары между правителями (представителями) государств. Первое упоминание о дарах встречается в ПВЛ под 6415 (907) г.³ при описании успешного военного похода киевского князя Олега на Константинополь. Согласно ПВЛ, после заключения мира с греческими императорами Львом и Александром Олег возвращается на Русь с многочисленными дарами: «и при^де Щлегъ к Киев#. несл злато и паволоки. и швощи. и вина. и вслкоє оузорочьє»⁴.

В дальнейшем, при описании договорных отношений между Русью и Византией, летописец указывает на практику даров между византийскими императорами и русскими князьями.

Под 911 г. упоминается о дарах византийского императора Льва VI русскому посольству после заключения мира «Црь же Леwнъ почти послы Роу^скьіє. дарми. злато^м. и паволоками. и фофоудьами» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 37-38).. В 944 г., согласно ПВЛ, Константин VII Багрянородный преподносит дары князю Игорю для предотвращения нападения войска киевского князя на столицу империи «.. .се слъ1шавъ црь. посла к Игорю лучиі боллре. молл и гла. не ходи но возьми дань юже ималъ ^легъ. придамь и єще к тои дани. такоже и къ Печен4гомъ посла. паволоки и злато много» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 45).. Также в данном контексте упоминается о дарах Игоря греческим послам после клятвы руси Под русью в данном случае подразумевается не государство, а сообщество людей, занимающееся трансъевропейской торговлей по рекам Восточной Европы. в соблюдении мира «Игорь же оутвердивъ миръ съ Греки. шпусти слъ1 wдаривъ скороє. и чаллдью и воскомъ. и отпусти га. сли же придош^а ко црви. [и] повідаша всл річи Игоревъ1. и любовь гаже къ Грекомъ» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 54)..

Под 971 г. говорится об «испытаниях дарами» Святослава Игоревича и последующем заключении мира между Иоанном Цимисхием и киевским князем «.црь. рька сице хочю иміти миръ с тобо[ю] твердъ и любовь. се же слъ1шавъ [црь] радъ бъ1^с . и посла к нему даръ1 больша первъ1^х» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 71)..

В контексте дипломатических (возможно, торговых) отношений между Русью и Константинополем ПВЛ содержит информацию о приеме киевской княгини Ольги у византийского императора Константина VII Багрянородного под 955 г.⁰ «.и дасть єи даръ1 многи злато и сребро. паволоки и съсуды различнъна. и шпусти ю нарекъ ю дъщерью собі» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 61). Интересно, что при требовании императором ответных даров он получает недвусмысленный отказ: «Си же Мльга приде Києву и присла к неи црь Гречьскии гла. гак^о много дарихъ тл. ты бо глше ко мні. гак^о аще возъвращюсл в Русь. многи дары пр^ислю ти челлдь. воскъ. и съкру. и вои въ помощь. швіщавши Мльга. и ре^ч къ сломъ. аще т^ъ1 рьци такоже постоиши оу мене в Почаині гакоже азъ в Сюду то тогда ти дамь» ПСРЛ. Т. 1. Стб. 62-63..

Договорные отношения между правителями, как правило, предусматривали обоюдный обмен дарами. Видимо, в этом заключался обязательный, этикетный порядок отношений, который киевская княгиня, по представлениям летописца, решила не соблюдать, сославшись на плохой прием в греческой столице.

Своеобразной коммуникацией правителей на расстоянии является вручение даров иноземным послам. Согласно ПВЛ под 986 г., Владимир Святославич во время «выбора веры» особое расположение проявляет к греческому философу, внимательно выслушав его и отпустив с дарами «Володимеръ же сему даръ1 многи вдавъ. шпусти и с ч^стью великою» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 106).. В следующем году, во время «испытания вер», дары уже русским послам вручают византийские императоры Василий и Константин «Василии и Костлнтинъ. ріста имъ идіте в землю вашю. и шпустиша га с даръ1 велики и съ ч^стью» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 108)..

Последнее сообщение про дары византийского императора русскому князю относится к 1163 г. В ИЛ упоминается о дарах Мануила І Комнина киевскому князю Ростиславу Мстиславичу «.и присла црь даръ1 многъ1. Ростиславу wксамотъ1 и паволокъ1. и всл оузорочь разноличнага. посолъ же црвъ молвлше Ростиславу. молвить ти црь аще примеши с любовью. блг^свние ш стъна Софьга» (ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 2. Стб. 522)..

Учитывая легендарный характер сообщения о выборе веры князем Владимиром, как и большинства более ранних летописных статей, информацию об обмене дарами между правителями следует воспринимать не столько как реальную дипломатическую практику, сколько как древнерусские представления ХІ-ХІІ вв. об обязательных взаимных дарах. Византийские императоры не ставили себя в один ряд с киевскими князьями, однако сами киевские князья, начиная с Владимира Святославича, имели определенные амбиции, связанные с осмыслением своего властного статуса, как не уступающего по положению статусу византийского правителя [Данилевский, 1998, с. 355-368]. Вероятно, данные представления отразились в описании истории взаимоотношений ранней руси и Византии, где первые русские князья ничуть не уступают византийским василевсам.

Согласно сведениям ПВЛ, обмен дарами при заключении мира характерен для представителей языческих («варварских») обществ и описывается как универсальный язык договорной коммуникации. Показателен в этом отношении пример заключения мира между воеводой князя Святослава Игоревича Претичем и печенежским правителем после безуспешной осады последним Киева в 968 г.: «ре^ч же кнлзь Печеніжьскии къ Прітичю. буди ми другъ. шнъ же ре'¹ тако створю. и подаста руку межю собою. и въдасть Печеніжьскии кнлзь Прітичю. конь. саблю. стрелы. шнъ же дасть єму. броні. щитъ. мечь. [и] шступища Печенізи ш града»¹⁵. Примечательно, что дарами в данном случае выступает исключительно оружие, что нехарактерно для описаний случаев дарообмена XI-XII вв.

В этой связи интересно сообщение об «испытаниях дарами» Святослава Игоревича византийцами. В первый раз греки приносят Святославу в качестве даров золото и шелк, но князь не обращает внимания на эти ценности и велит раздать византийские богатства своим приближенным. В следующий раз, когда греческие послы преподносят Святославу оружие, реакция князя противоположна: «и послаша єму мечь. и ино шружье. и принесоша к нему. шнъ же приимъ нача хвалити и любити. и цілова црл. придоша шплть ко црю. и повідаша єму всл бывшага. и ріша боллре. лютъ се мужь хоче бъгти. гако иміньга не брежеть. а шружьє ємлеть»¹⁶.

В отношениях между правителями государств ХІІ в. княжеские дары выступают как средства заключения мира, политического или военного союза и предполагают принятие сторонами на себя определенных обязательств.

Дары, которые обеспечивали заключение мира, вручает половцам Владимир Всеволодович Мономах. Об этом говорится в его «Поучении»: «...и мировъ єсмъ створилъ с Половечьскыми кнлзи. безъ шдиного.к. и при шци. и кромі шца. а дага скота много. и многъ1 порты своі. и пустилъ єсмъ Половечскъ1^х кнлзь ліпши^х изъ шковъ»¹⁷. В 1191 и 1194 гг. киевский князь Рюрик Ростиславич вручает дары половцам в знак установления мира¹⁸.

Договоры о мире, сопровождаемые вручением княжеских даров, встречаются в Ипатьевской летописи под 1149 и 1150 гг.¹⁹ Зачастую вручению даров предшествовал пир. Так, в 1149/1150 г. киевским князем Изяславом Мстиславичем был устроен пир и приподнесены дары для польского короля Болеслава IV: «Излславъ же посзва га к собі на шбідь. и тако шбідавше быша весели. великою ч^стью оуч^стивъ і и даръми многыми дарова і. и тако поіхаша. кождо въ свога товары»²⁰.

В данных действиях князей просматривается одна из особенностей средневекового общества: заключение союза и взаимные обязательства сторон выражались не в ясной письменной форме с детально составленным договором, а имплицитно - вследствие символических действий [Литвина, Успенский, 2016, с. 16; Груша, с. 13].

Вручением даров сопровождалось стремление получить политическую поддержку, повлиять на выбор политических союзов или изменить соотношение сил [Литвина, Успенский, 2016, с. 16]. Так, в 1097 г. волынский князь Давыд Игоревич вручает дары полякам для того, чтобы они выступили посредниками в установлении мира между ним и киевским князем Святополком Изяславичем ПСРЛ. Т. 1. Стб. 269.. В 1149 г. Изяслав Мстиславич преподносит дары венгерскому, польскому и чешскому королям с целью заручиться поддержкой в борьбе за Киев против Юрия Владимировича «Излславъ же шплть посла слъх своі въ Оугръх. ко королеви. и в Ллхъх и в Чехъх. с даръх великъхми и с честью. и ре^ч имъ Бъ въх помози. шже ми са есте гали. помогати» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 385).. В 1152/1153 г. галицкий князь Владимир Володаревич преподносит богатые дары венгерскому архиепископу для заключения мира с Изяславом Владимировичем и венгерским королем «...многъх даръх въхсла арципискупу. и мужемъ тімь. златомъ и сребро^м. и съсудъх златъхми. и сребренъхми и портъх. да бъхша оумолили королл. а бъх не стогалъ на немь. и волі королевъх не створилъ» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 450).. В 1173 г. галицкий князь Ярослав Осмомысл вручает 3000 гривен серебра и отдает города полякам, чтобы заручиться военной поддержкой в борьбе против киевского князя Ярослава Изяславича «...пославъ Мрославъ Галичькыи. приведе Ллхи вь помочь собі. и да имъ. /г. гривенъ серебра два города. и нача слати кь Мрославу. пусти сна моего кь мні. аль поиду на тл ратью» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 571)..

В этих случаях князья готовы жертвовать частью собственного имущества в обмен на последующую военную помощь, что говорит о применении практики политического подкупа. Вероятно, эти явления рассматривались в рамках модели обмена даров на ожидаемые услуги.

В ХІ-ХІІ вв. южнорусские княжества подвергались частому нападению кочевых народов - печенегов (до середины ХІ в.) и половцев. Набеги половцев стали регулярными со второй половины ХІ в. и вплоть до монгольского нашествия являлись одной из самых актуальных проблем внешней политики русских князей. Зачастую для предотвращения будущих нападений князья использовали практику вручения даров.

В 1155 г. половцы принимают дары у Юрия Владимировича, что, однако, не помогло избежать разорений окрестностей Переяславля: «Половци же поимавше дары оу Гюргл. и і^хаша прочь мира не створивше. и много пакостии створиша школо Перегаславлл» ПСРЛ. Т. 1. Стб. 345.. В 1169 г. для предотвращения нападений на Переяславль дары половцам вручает киевский князь Глеб Юрьевич

«...иде Г^бъ к Перегаславьскъх^м Половце^м. на сне^м. а къ другъх^м Половце^м к Русьскъ1^м посла река. пождіте мене ту иду к Перегаславьлю оумирюсл с тіми Половци. [и] приду к ва^м на миръ. смиривъ же сл с Половци и подаривъ и. поіха ш ни^х. Половци же възвратишасл шплть в Половці» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 358)..

Из кочевых объединений, соседствовавших на юге с Русью, следует выделить черных клобуков. Сообщения о них фиксируются в летописях начиная с 1146 г. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 331. Черные клобуки, как объединение различных кочевых сообществ (торков, печенегов, берендеев, ковуев), выступали в качестве вассалов-федератов киевских князей. Основная функция черных клобуков - защита южной границы Руси по рекам Днепру, Стугне и Роси от половцев [Кучкин]. В 1195 г. при сообщении о дарообмене между киевским князем Рюриком Ростиславичем и смоленским князем Давыдом Ростиславичем в качестве одариваемых упоминаются черные клобуки: «потомъ же позва Двдъ Чернии Клобоуци вси. и тоу попишасл оу него вси Чернии Клоци. и шдаривъ и^х дарми многими. и шпоусти и^х» Там же. Стб. 682.. Учитывая важную роль черных клобуков в защите южнорусских земель, дары русских князей следует рассматривать как закрепление договорных отношений.

Кроме кочевников как основной внешней угрозы, дары с целью обезопасить собственные земли могли вручаться христианским правителям. В 1150/1151 г. галицкий князь Владимир Володаревич дает откуп венгерскому королю для предотвращения нападения на собственное княжество²⁹.

Дары князя дружине и своим приближенным. Отношения между князем и дружиной в раннем Средневековье во многом строились на принципах равенства и побратимства [Кардини, с. 128-129]. В процессе политогенеза вокруг вождя (князя) собирается группа людей, порывающая с традиционными родовыми ценностями. Человек приобщался к новой группе - дружине, основным занятием которой была война. С течением времени дружинная организация получает элитарный статус. Именно в среде дружинников наиболее интенсивно идет процесс концентрации и перераспределения материальных благ, добытых на войне или во время сбора дани.

В этой связи особенный интерес приобретает процесс отношений между правителем и его дружинниками. Церемония княжеских даров является неотъемлемой частью этих отношений. Образ щедрого правителя, который противопоставляется правителю скупому, нашел отражение в германо-скандинавской эпической традиции, поэмах «Беовульф» и «Старшая Эдда»³⁰.

Получаемые дружинниками княжеские дары не несли экономической выгоды и не рассматривались как материальные ценности в современном восприятии. В основе вручаемых даров лежали представления о славе и удаче их носителя. Золотые предметы, по выражению А. Я. Гуревича, «впитывают» благополучие их обладателя и его предков и удерживают в себе эти качества [Гуревич, 2007а, с. 233]. Естественно стремление дружинников к получению даров, которые воспринимались как приобщение к удаче и славе своего вождя.

Подобные отношения были характерны для Руси периода формирования государства. Наиболее показательным примером служит сообщение ПВЛ о пирах Владимира, во время которых он не скупится на дары для своей дружины³¹.

Центральным местом вручения княжеских даров и коммуникации правителя со своими приближенными являлся пир. Изобилие, присутствующее на княжеских пирах, призвано показать степень заботы князя о своих воинах: «И се же пакы творяше людемъ своимъ: по вся неділі устава пиръ творити на дворі въ гридниці, и приходити бояромъ и гридемъ и сочкымъ и десячьскым и нарочитыя мужа, при князи же и безъ князя; бывающе на обіді том множество от скота мясъ и от звіриньї, и бяше изобило всего»³².

Образ Владимира после крещения Руси во многом олицетворяет образ «идеального князя». Одним из проявлений этого образа является княжеская щедрость к своим приближенным, которая носит по-своему прагматическое значение. Обеспечивая своих дружинников дарами, князь получает взамен преданность в бою и лояльность в мирной жизни [Литвина, Успенский, 2016, с. 55]. В этом контексте дары князя дружине уместно сравнивать с традицией потлача: дружинники, не имея возможности дать равноценный ответ княжеским дарам, заменяют эти дары своей верностью князю.

Одним из показателей преданности князю является образ слуги Бориса Владимировича - Георгия Угрина. В ПВЛ написано о даре, который получил княжеский слуга, - золотой шейной гривне: «...блше штрокъ сь родомь снъ Оугърескъ. именемь Гешрги. и гоже любллше повелику Борисъ. бі бо възложилъ на нь гривну злату велику»³³. Ответная верность Георгия своему князю проявилась в принятии мученической смерти вместе с Борисом.

При взаимоотношениях князя и дружины обращает на себя внимание важное правило - материальные ценности не должны накапливаться, а должны постоянно находиться в процессе дарения и обмена. Под 1075 г. ПВЛ сообщает о приеме немецких послов киевским князем Святославом Ярославичем. Князь демонстрирует послам свои богатства, однако подвергается осуждению, так как эти богатства не имеют фактической ценности без «вложения» в верных воинов: «Стославъ же величагасл показа имъ батьство свои. шни же видівше бещисленоє множьство. злато и сребро и паволокы. и ріша се ни въ чтоже исть. се бо лежить мертво. сего суть кметьи луче. мужи бо сл доищють и болше сего. сице сл похвали»³⁴.

Данная летописная статья выступает антитезой сообщению о пирах Владимира, где, раздавая дары, князь приобретает преданных воинов, и с их помощью может добыть еще больше ценностей.

Образ идеальной дружины старых времен, для которой не имеет значения материальная ценность вручаемого дара, отразилась в недатированной части НІЛ мл: «А дружина его (князя. - Ю. К.) кормяхуся, воююще ины страны и бьющеся и ркуще: “братие, потягнемъ по своемъ князі и по Рускои землі”; глаголющей “мало есть намъ, княже, двусотъ гривенъ”. Они бо (дружинники. - Ю. К.) не складаху на своя жены златыхъ обручей, но хожаху жены ихъ в сребряныхъ; и росплодили были землю Руськую»³⁵. Видимо, уже во время написания данного сообщения (ХІІ-ХІІІ вв.) в процессе наделения дружинников княжескими дарами первостепенную роль приобретает материал изготовления, а не сам процесс дарения. Процедура вручения княжеских даров десакрализуется и носит более прагматическое значение.

Дары князя городскому населению. Княжеские дары населению являются демонстрацией престижа и служат одним из наиболее ярких проявлений репрезентации власти, зачастую выступая существенным фактором княжеской легитимности.

В летописях упоминаются случаи вручения княжеских даров городскому населению в честь церковного праздника или освящения церкви. Первое подобное сообщение появляется под 996 г., где говорится о дарах Владимира Святославича после освящения киевской Десятинной церкви³⁶. В этом же году, согласно НІЛ мл, Владимир устраивает большой пир и раздает дары киевлянам после победы над печенегами и заложения церкви в Васильеве³⁷. Под 1115 г. сообщается о дарах Владимира Всеволодовича Мономаха по случаю освящения церкви Бориса и Глеба в Вышгороде³⁸.

В нескольких летописных сообщениях указывается о дарах князя горожанам, а также организации пира после церемонии интронизации. Раздача князем материальных ценностей на княжеском дворе после богослужения в главном храме города и самого обряда «посажения на стол» выглядит вполне закономерным явлением с точки зрения утверждения им своей функции как подателя общественного благосостояния.

Рассматривая сообщения о дарах князя городскому населению, также следует учитывать политический вес веча в древнерусских городах ХІІ в. Основными участниками вечевых собраний в домонгольской Руси, помимо знати и верхушки торгово-ремесленного населения, были рядовые горожане, которые принимали активное участие в управлении городом в период катаклизмов и политических кризисов [Лукин, 2008, с. 145]. С активной ролью рядовых горожан следует связывать избрания или (довольно частые) изгнания князей с последующей коллективной расправой над княжескими приближенными и разграблением княжеского имущества³⁹.

Вече, как политический коллектив свободного городского населения, заключало «ряд» (договор) с князем. Помимо широко распространенной практики крестоцелования между князем и горожанами, соглашение с князем проявлялось в отдельных процедурах интронизации - княжеских пирах и раздаче даров населению [Лукин, 2006].

Впервые о раздаче даров во время интронизации сообщает ПВЛ под 1015 г. при вокняжении в Киеве Святополка Владимировича (Ярополчича)⁴⁰. В следующем году гривны киевлянам раздает выгнавший Святополка из Киева Ярослав Владимирович, причем дары, видимо, вручаются тем людям, которые поддержали его в борьбе с братом: «Ярославъ иде къ Кыеву, сіде на столі отца своего Володимира; и абие нача вои свои ділиті старостамъ по 10 гривенъ, а смердомъ по гривні, а новгородцомъ по 10 гривенъ всім^ и отпусти ихъ всіх домовъ, и давъ имъ правду»⁴¹.

Сообщение о княжеском пире, устроенном Изяславом Мстиславичем для киевлян и венгерских послов после интронизации, встречается в Ипатьевской летописи под 1150 г.: «Излславъ же w стоі Софьи. поіха и съ братьею на Мрославль дворъ и Оугръ1 позва со собою на шбідь и Киганы и ту шб^авъ с ними. на велицемъ дворі на Мрославли и пребъ1ша оу велиці весельи. тогда же Оугре на фарехъ и на скокохъ. играхуть на Мрославли дворі многое множество. Кигане же дивдхутсл Оугромъ множеству и кметьства ихъ. и комонемъ ихъ»⁴².

В следующем году сообщается о церемонии интронизации в Киеве Вячеслава Владимировича⁴³. По случаю интронизации князь устроил большой пир для Изяслава Мстиславича, горожан, приглашенных королевских венгерских послов и венгерских воинов. После пира князьями Вячеславом Владимировичем и Изяславом были вручены дары венграм: «Влчьславъ же оуіха в Киевъ и іха къ стіі Софьи. и сіде на столі діда своего и йца своего. и позва сна своего Излслава к собі на шбідю и Киганы всі и королевы мужи. и Оугры и съ и^х дружиною. и пребыша оу величи любви Влчеславъ же Излславъ велику ч^гть створиста Оугромъ. Влчеславъ же w себе а Излславъ же w себе. и дарми многыми шдариста и и съсуды и порты. и комонми и паволоками. и вслкими дарми»⁴⁴.

П. В. Лукин обращает внимание, что, помимо князей, княжеской дружины и приглашенной венгерской знати, в пирах участвуют киевские горожане. Таким образом, представляется уместным рассматривать политическое значение описанных выше пиров [Лукин, 2006, с. 141].

Показательно, что дары венграм - проявление функций репрезентации власти - Изяслав Мстиславич и Вячеслав Владимирович вручают по отдельности (каждый от себя), что, вероятно, говорит об индивидуальных властных амбициях каждого из князей.

Единственный раз сообщается о княжеских дарах городскому населению для предотвращения мятежа. В 1158 г. полочанами был составлен заговор против княжившего в городе Ростислава Глебовича с целью приглашения на полоцкий стол Рогволода Борисовича. Ростислав вручил жителям города дары, после между ним и полочанами был заключен договор в форме крестоцелования, что должно было вновь легитимизировать его властные полномочия «... Л'два же оустанови людье Ростиславов и wдаривъ многъ1ми дарми и води га къ хД» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 494)..

В контексте данного сообщения примечателен факт организации коллективного пира (братчины), устроенного в период христианского праздника - дня свв. Петра и Павла, совпавшего с политическим собранием (вечем). Данное событие напрямую соотносится с распространенными социальными практиками, берущими начало еще в раннесредневековых «варварских» обществах, где праздники, коллективные пиры и дары связаны с политической активностью свободного населения [Лукин, 2006, с. 139-140].

В 1148/1149 г. Изяслав Мстиславич с сыном Ярославом устраивают пир для новгородцев перед большим военным походом на Юрия Владимировича Долгорукого «Излславъ же. снмъ Мрославо^м и посласта подвоискГи и биричГ по оулицамъ кликати зовучи къ кнзю на Л'бГдъ. ш мала и до велика. и тако обідавше веселишасл. ра^дстью великою. ч^стью. разидоша^с въ свога домъ1» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 369)..

При взаимоотношениях нового правителя и городского населения примечательным является случай раздачи княжеского имущества после смерти самого князя. Впервые подобная практика упоминается при вокняжении в Киеве Святополка Владимировича (Ярополчича) в 1015 г. Святополк раздавал имущество своего умершего отца Владимира Святославича «Свлтополкъ же сГде КъювГ по Wци своємь. и съзва Къ1ганъ1 и нача дагати имъ имГньє» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 132).. В 1154 г. умирает киевский князь Вячеслав Владимирович. Киевский стол временно оказался в руках его сына Ростислава. В попытке удержать в своей власти Киев (что в конечном итоге не удалось) Ростислав раздает имущество своего отца киевлянам, церквям и монастырям «...иГха (Ростислав Вячеславич. - Ю. К.) на Мрославль дворъ. и съзва мужа шца своего Влчеславли. и тивунъ1 и ключникъ1. каза нести имГнье. шца своего. передъ сл. и портъ1 и золото и серебро. и снесъ все и нача роздавати. по манастъ1ремъ и по црквамъ. и по затворомъ и нищи^м. и тако раздага все. а собГ ни прига ничто» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 473)..

При описании взаимоотношений князя и горожан в летописях встречается практика одаривания князя населением городов. Дары князю от представителей города вручались главным образом с целью заключения договора или прославления князя населением. В 1176 г. ростовцы вручают дары владимирскому князю Михалке Юрьевичу: «Михалко же Гха в Суждаль [с брато^м Всеволо^ддо^м]. и и-Суждалл Ростову. и створи люде^м весь нарлдъ. оутвердивъсл кр^стнымъ цГлованьє^м с ними. и ч^сть возма оу ни^х. и дары многъ1 у Ростовець. и посади брата своюго Всеволода. в Перегаславли. а са^м възвратисл Володимерю» ПСРЛ. Т. 1. Стб. 379.. В данном случае вручению даров предшествовала церемония заключения договора (ряда), сопровождавшаяся крестоцелованием.

Дары от городского населения вручаются в 1167/1168 г. смоленскому князю Ростиславу Мстиславичу. Въезд князя в город представлял собой определенную церемонию: встреча князя за пределами города «лучшими мужами», внуками, сыном Романом и епископом; прославление Ростислава и, наконец, наделение его дарами: «и начаша и срГтати лутшии мужи Смолнлны. за т верстъ. и за тімь оусрГтоша и внуци и за тГмъ оусрГте и снъ Романъ. и еп^спъ Мануилъ. и Вніздь. и малі не весь градъ. изиде противу ему и тако велми шбрадоваша^с вси приходу его. и множьство даровъ подагаша ему»⁵⁰. В этом же году дары Ростиславу Мстиславичу преподносят новгородцы, когда новгородским князем стал его сын Святослав⁵¹.

Большая церемония обмена дарами происходит в 1195 г. Правивший в то время в Киеве Рюрик Ростиславич приглашает к себе на пир и вручает дары смоленскому князю Давыду Ростиславичу, затем приглашает на пир сына Ростислава и также одаривает его. В ответ Давыд приглашает Рюрика и его детей на пир, где вручает им дары. Кроме представителей Рюриковичей, Давыд приглашает на свой пир киевское духовенство и черных клобуков. Пир сопровождается вручением княжеских даров. Затем киевляне зовут Давыда на пир и одаривают «дары многи». За этим следует ответное приглашение киевлян Давыдом⁵².

Под 1185/1186 г. в Лаврентьевской летописи встречается сообщение о дарах полочан смоленскому князю Давыду Ростиславичу для предотвращения нападения на Полоцк коалиции князей⁵³. Показательно, что вручению даров Давыду предшествуют некоторые процедуры. Сначала полочанами собирается вече⁵⁴ для принятия решения: выступать ли против коалиционного войска или договариваться с его главным организатором. После того как было принято решение заключить мир, полочане⁵⁵ направляются к границе Полоцкого княжества («на сумежьє»), где происходит торжественная встреча Давыда Ростиславича («с поклоно^м и с ч^сью») и сама процедура вручения даров - «и даша юму даръ1 многъ1 и оуладишасл». Можно предполагать, что словом «оуладишасл» обозначалось заключение договора о мире ⁵⁶.

Княжеские дары церкви и малоимущему населению. Древнерусские представления о княжеской власти тесно связаны с заботой правителя о «нищих и убогих», а также с покровительством князя над церковью и духовенством.

В общем контексте христианского мировоззрения летописец сообщает о заботе Владимира Святославича о «нищих и убогих», проводя параллель с библейским царем Соломоном: «...и Двда глща. блжнъ мужь милуга и дага. Соломона же слыша глща. вда^гаи нищему Бу взаимъ дає^т. си слышавъ повелі вслкому нищему и оубогому приходити на дворъ кн^лжь. и взимати вслку потробу. питьє и гаденьє. и w скотьнїць кунами. оустрои же и се ре^ч. гако немощнии и болнии не могуть долісти. двора моєго. повелі пристроити кола. [и] въскладше хлЬбъ1. млса ръ1бъ1. швощь розноличныи. медъ въ бчелка^х. а въ другъ1^х квасъ. возити по городу въпрашающи^м. кде болнии и нищь не могъ1 ходити. тЪмъ раздав^аху на потребу. се же пакы творлше люде^м своимъ по всл неділл»⁵⁷.

В сообщениях о пирах Владимира главный объект раздачи даров - пища. Пиры подразумевают тотальное гостеприимство, которое является характерной чертой позитивного образа любого средневекового правителя. Отказ в гостеприимстве, жадность и скупость правителя ведут к его изгнанию и потере легитимности [Щавелев, с. 127-138].

Анализируя сообщения о пирах Владимира Святославича и раздаче пищи и даров беднякам, можно сделать вывод о включении в дарообмен высших сил. В соответствии с христианским мировоззрением это проявлялось следующим образом: нищие могли представлять божественную сферу (христианских святых, самого Бога). Поэтому, преподнося беднякам дары и устраивая для них пиры, правитель, помимо собственной репрезентации власти и престижа, угождал высшим силам и был вправе надеяться на помощь и заступничество с их стороны.

В данном контексте следует рассматривать практику княжеских даров духовенству и монастырям. Подобная практика упоминается под 1113 г., когда жена Святополка Изяславича раздает княжеское имущество монастырям, духовенству и нищим после смерти киевского князя⁵⁸. Также под 1158 г. говорится о пожертвованиях умершего в 1119 г. в Киеве менского князя Глеба Всеславича и его жены киевскому Печерскому монастырю⁵⁹.

Вместе с вручением княжеских даров в ряде сообщений упоминается об устройстве княжеских пиров для духовенства. В 1184 г. киевским князем Святославом Всеволодовичем был устроен пир для митрополита, киевского духовенства и киевлянТам же. Стб. 634.. В 1195 г. смоленский князь Давыд Ростиславич организовывает в Киеве пир и преподносит милостыню монастырской братии«Давъ1дъ позва манастъ1рл всл на шбЪдъ. и бъ1^с с ними веселъ. и милостыню силноу раздава имъ и нищимъ и щпоусти га ». В 1197 г. Рюрик Ростиславич вместе с княгиней устраивают пир и преподносят дары двум епископам, архимандриту и игумену Выдубицкого монастыря, а также монашеству и священникам.

Дары между князьями. Среди упоминаний княжеских даров практика одаривания между князьями упоминается чаще других случаев. Дары между князьями с целью заключения или поддержания мира, а также союзнических отношений упоминаются 14 раз (см. Приложение). Примечательно, что все сообщения относятся к ХІІ в., то есть периоду непосредственного ведения погодных записей, отраженных в ЛЛ и ИП. Поэтому можно уверенно говорить о существовании в ХІІ в. практики межкняжеской коммуникации между различными ответвлениями династии Рюриковичей, осуществлявшейся в том числе посредством даров и взаимного дарообмена.

Из всех летописных упоминаний о дарах между князьями пять сообщений свидетельствуют о взаимном одаривании.

Взаимный дарообмен в ряде случаев символизировал заключение (или подкрепление) мира между князьями. В 1137 г. происходит обмен дарами между Ярополком Владимировичем и Всеволодом Ольговичем: «И посемь пакы створиста миръ. Мрополкъ. со Свеволодо^м. Млговичемь. и даръ1 многъ1 межю собою дагаше».

Также взаимные дары свидетельствовали о заключении военного союза, как это было между Изяславом и Ростиславом Мстиславичами перед военным походом на Юрия Владимировича Долгорукого.

Помимо сугубо прагматических политических или военных целей, предполагающих заключение мира или союза, обмен дарами между князьями являлся демонстрацией престижа. В некоторых сообщениях просматривается «соревнование» в демонстрации гостеприимства и, как следствие, статуса, то есть чем более значимы и многочисленны дары, тем более высоким являются престиж и статус князя, который их вручает.

В подобном контексте взаимные дары между князьями встречаются под 1167 г. - приглашение на пир и дарообмен между Олегом Святославичем и Ростиславом Мстиславичем и под 1195 г. - дары между братьями Рюриком и Давыдом Ростиславичами Там же. Стб. 528, 681-682..

Принцип обязательного ответного дара, который предполагает стремление показать как минимум равный статус, прослеживается при описании обмена дарами между Ростиславом Мстиславичем и Святославом Ольговичем под 1159 г. «...тогда же Ростиславъ позва Стослава к собі на Л'б1дъ. Стославъ же іха к нему безо вслкого извіта. и бъ1^с же радость во тъ днъ межю има. и дарове мнози. да бо Ростиславъ Стославу соболми и горностаими. и чернъ1ми кунами. и песци и більїми волкъ1. и ръ1бьими зубъ1. на заоутрие же. позва. Стославъ. Ростислава к собі на юбідь. и тако. бъ1ста весела па^ч вчерашнего дни да Стославъ Ростиславу пардусъ. и два конл борза. оу ковану сідлу. и тако розидостасл оу своіаси» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 504).

Также принцип ответного дара можно наблюдать в уже упомянутом случае обмена гостеприимством и дарами между киевским князем Рюриком Ростиславичем и его братом, смоленским князем Давыдом «.ипозва и Рюрикъ на юбідь. Двдъ же приіха ко Рюрикови на юбідь. и бъ1ша в любви велици. и во весельи. мнозі. и даривъ даръ1 многимі и шпоусти и. и штолі позва сновіць его. Ростиславъ Рюриковичь к собі на юбідь. к Білоугородоу и тоу пребъ1ша в весельи велиці и в любви мнозі. Ростиславъ wдаривъ даръ1 многими. и шпоусти и Двдъ же позва великого кнзл Рюрика на wбідъ к собі брата своего и діти его. и тоу пребъ1ша в весельи и в любви велиці. и wдаривъ Двдъ брата своего Рюрика дарми многими и шпоусти и» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 681-682)..

В одном из сообщений о практике межкняжеских коммуникаций посредством вручения даров упоминается о вручении материальных ценностей одного князя другому за несение службы. В 1146/1147 г. волынский князь Святослав Всеволодович передает 200 гривен серебра и 21 гривну золота Ивану Ростиславичу Берладнику «.а Стославъ с Козельска иде до Дідославлл. же иде Стославъ. къ ^сетроу. и тоу шступи его Иванко Берладникъ. къ Ростиславоу Смоленьскомоу кн зю вземъ оу Стослава. с. гривенъ серебра. же. в 1. гривни золота» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 338).. В 1144 г. Иван Ростиславич потерял Галицкое княжение и вынужден был скитаться, на протяжении 15 лет он служил со своей дружиной у разных князей. Спустя два года Иван оказался в войске Святослава Всеволодовича. Платой за службу стали серебряные и золотые гривны.

Отдельно стоит отметить описание щедрости князей после их смерти. В летописях подобные случаи упоминаются пять раз. В ЛЛ под 1125 г. в некрологе Владимира Мономаха летописец, характеризуя Владимира как образцового христианина, указывает на его заботу о нуждающихся, а также на выделение средств для духовенства: «тімь и не щадлше иміньи своюго. раздавай требующи^м. и цркви зижа и Украшай. чтлшеть же излиха чернечьскыи чинъ. и поповьскъхи. подавай имъ єже на потребу» ПСРЛ. Т. 1. Стб. 294.. Согласно панегирику Андрею Боголюбскому, этот князь также проявлял заботу о населении: «паче же на мл^стъ1ню зіло шхотивъ. ибо брашно свою и медъ по #лица^м на возЪхъ слаше болнъ1^м. и по затворо^м» Там же. Стб. 368..

В некрологе умершему князю, при описании вручения княжеских даров, большинство сообщений связаны с проявлениями княжеской заботы о дружине. Про заботу князя о дружине говорится в панегирике Святославу Мстиславичу: «иміише дружину. и иміньи не щадлше не сбираше злата и сребра. но даваше дружині»⁷¹. В подобном контексте выдержаны некрологи Мстислава Ростиславича, Владимира Глебовича и Давыда Ростиславича⁷².

Материальное выражение даров. Кроме довольно частых неопределенных летописных упоминаний про «даръ1», «даръ1 многи», «множьство даровъ», «дары велики», «вслкъхи дары», «имінье много», «бгатьстьво», не менее часто в качестве материального воплощения княжеских даров в летописях фигурируют определенные предметы или изделия.

Из всех древнерусских летописных сообщений о дарах и дарообмене наиболее часто встречаются предметы из золота и серебра. Золото в качестве дара упоминается под 907, 911, 944, 955, 1015, 1097 гг. в ПВЛ и ЛЛ⁷³ и под 1146/1147, 1150/1151, 1152/1153, 1154, 1158 гг. в ИЛ⁷⁴. В большинстве сообщений не указывается конкретный предмет, говорится лишь, что среди даров было «злато» (907, 911, 1154 гг.) или «много злата» (944, 955, 1150/1151 гг.). В статье за 6523 (1015) г. упоминается о золотом кольце - нашейной золотой гривне, подаренной князем Борисом своему слуге - Георгию Угрину. В сообщении за 1152/1153 г. фигурирует золотая утварь («съсудъ1»), подаренная Владимиром Володаревичем венгерскому архиепископу. В остальных случаях встречаются золотые гривны как денежные весовые единицы, которые использовались в качестве платежного средства в ХІ-ХІІ вв. (1097, 1146/1147, 1158 гг.).

Серебряные предметы в качестве княжеских даров встречаются в летописных сообщениях в 9 случаях: под 955 и 996 гг. в ПВЛ и под 1144, 1146/1147, 1152/1153, 1154, 1158, 1173, 1187 гг. в ИЛ⁷⁵. Часто серебро, как абстрактный образ даров, фигурирует вместе с золотом (955, 996, 1154, 1187 гг.). В сообщении ПВЛ о пирах Владимира (996 г.) единственный раз упоминаются серебряные ложки, которые велел изготовить киевский князь для своей дружины. В сообщениях ИЛ ХІІ в. указываются серебряные гривны, которые использовались в качестве княжеских даров (1144, 1146/1147, 1158, 1173 гг.). Зачастую серебряные гривны упоминаются как княжеский дар вместе с золотыми гривнами (1146/1147, 1158 гг.). В сообщении ПВЛ 1014 г. о раздаче Ярославом Владимировичем гривен новгородским воинам гривны указываются без обозначения драгоценного металла, из которого они могли быть изготовлены. Вместе с золотой утварью в ИЛ сообщается о серебряной посуде («съсудъ1 златыми и сребреными») под 1152/1153 г. (уже упомянутый дар Владимира Володаревича венгерскому архиепископу).

Дважды в сообщениях упоминаются драгоценные изделия - «оузорочье». «Всякое оузорочье» было в числе даров вместе с шелком, золотом, овощами и вином, преподнесенных византийскими василевсами Львом VI и Александром Олегу⁷⁶. Также « Оузорочь разноличная» вместе с бархатом («:шксамоты») и шелком описываются как дар византийского императора Мануила І Комнина киевскому князю Ростиславу Мстиславичу в 1163 г.⁷⁷

В сообщениях о ранней истории руси дважды в качестве княжеских даров фигурируют рабы (челядь). В 945 г., согласно ПВЛ, во время заключения соглашения с византийцами князь Игорь одарил византийских послов: «скорое. и чаллдью и воскомъ»⁷⁸. Под 955 г. рабы, наряду с мехами и воском, упоминаются в контексте «дипломатических переговоров» византийского императора и княгини Ольги⁷⁹.

Торговля русов рабами, захваченными во время военных набегов или выкупленными у местных славянских вождей во время зимнего полюдья, являлась важнейшим источником восточноевропейской торговли Х в. и материального благосостояния первых русских князей [Толочко, с. 219-230]. В данном случае сообщения ПВЛ могут свидетельствовать о торговых практиках руси Х в. Показательно, что, согласно представлениям летописцев ХІ - начала ХІІ в. о ранней руси, при налаживании «дипломатических» отношений или заключении торгового договора рабы могли использоваться в качестве дара.

Еще одно упоминание о рабах (челяди) встречается в ИЛ под 1158 г. В данном случае под челядью понимается зависимое крестьянское население, которое вместе с селами было передано женой Глеба Всеславича Печерскому монастырю ПСРЛ. Т. 2. Стб. 492-493.. «Челядь» 1158 г., как зависимое крестьянское население, не имеет прямого отношения к «челяди» Х в. Последний термин используется для обозначения «живого товара» на торговых путях между Восточной Европой, Арабским халифатом и Византией.

В качестве даров Х в. неоднократно упоминается шелк («паволоки»). Шелк в качестве дара византийских императоров русским князьям фигурирует в ПВЛ под 907, 911, 944, 955, 971 гг. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 32, 37, 45, 61, 70. Данные сообщения касаются отношений ранней руси и Византии. Византия в раннем Средневековье была единственной страной, производящей шелк. В представлении русов богатство империи представало в обилии шелка и шелковых одежд, а шелковые ткани являлись одним из основных источников византийского импорта на земли Рюриковичей [Толочко, с. 252]. Спустя два столетия, в 1163 г., шелк в качестве дара вручается византийским императором Мануилом I Комнином Ростиславу Мстиславичу ПСРЛ. Т. 2. Стб. 522..

В летописных сообщениях ХІІ в. шелковые ткани фигурируют среди даров Владимира Мономаха вышгородцам в 1115 г. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 290., а также упоминаются в сообщениях, описывающих отношения как внутри династии Рюриковичей, так и с правителями других государств (сообщения 1147, 1151 гг.) ПСРЛ. Т. 2. Стб. 339, 419..