Советская внешняя политика в Европе в 1930-1939 гг.

Кроме того, стоит обратить внимание на методы ведения дипломатических игр М.М. Литвиновым. Зарубежная и отечественная историография изобилуют тезисами о том, что советский нарком отличался на редкость самостоятельной и честной политикой, направленной, в первую очередь, на выстраивание добросовестных и доверительных отношений с западными странами, выступая, одновременно, за сворачивание деятельности Коминтерна. В качестве иллюстрации такой «политики» хотелось бы привести описание одного из эпизодов, случившихся в Кремле при обсуждении вопроса о признании царских долгов:

««Я предлагаю», - говорит Литвинов, - признать царские долги». Я смотрю на него не без удивления. Ленин и советское правительство десятки раз провозглашали, что одно из главных завоеваний революции - отказ от уплаты иностранных долгов, сделанных Россией при царской власти (кстати сказать, при этом ничуть не пострадали французские банковские дельцы, сразу же при заключении займов клавшие в карман условленную комиссию, а пострадала французская мидинетка и мелкий служащий, копившие деньги на старость и поверившие заверениям банков, что нет более верного помещения для их сбережений. Кто-то из членов Политбюро попроще, кажется, Михалваныч Калинин, спрашивает: «Какие долги, довоенные или военные?» - «И те, и другие», - небрежно бросает Литвинов. «А откуда же мы возьмем средства, чтобы их заплатить?» Лицо у Литвинова наглое и полупрезрительное, папироса висит в углу рта. «А кто же вам говорит, что мы их будем платить? Я говорю - не платить, а признать». Михалваныч не сдается: «Но признать - это значит признать, что должны, и тем самым обещать уплатить». У Литвинова вид даже утомленный - как таких простых вещей не понимают: «Да нет же, ни о какой уплате нет речи». Тут делом начинает интересоваться Каменев: «А как сделать, чтобы признать, не заплатить и лицо не потерять?» (Каменев, надо ему отдать справедливость, еще беспокоится о лице.) «Да ничего же не может быть проще», - объясняет Литвинов. - Мы объявляем на весь мир, что признаем царские долги. Ну, там всякие благонамеренные идиоты сейчас же подымут шум, что большевики меняются, что мы становимся государством, как всякое другое, и так далее. Мы извлекаем из этого всю возможную пользу. Затем в партийном порядке даем на места секретную директиву: образовать всюду общества жертв иностранной интервенции, которые бы собирали претензии пострадавших; вы же хорошо понимаете, что если мы дадим соответствующий циркуляр по партийной линии, то соберем заявления «пострадавших» на любую сумму; ну, мы будем скромными и соберем их на сумму, немного превышающую царские долги. И, когда начнутся переговоры об уплате, мы предъявим наши контрпретензии, которые полностью покроют наши долги, и еще будем требовать, чтобы нам уплатили излишек»47.

Данный фрагмент, приведенный в книге Бориса Бажанова «Воспоминания бывшего секретаря Сталина», относится, конечно же к 20-м годам, но стоит обратить внимания, что в итоге такая идея Литвинова, которая, безусловно, не отвечала «доверительным отношения», была принята к исполнению.

Вышеупомянутый фрагмент призван не сколько очернить деятельность М.М. Литвинова, который действовал как настоящий дипломат, а столько отрезвить сторонников теорий о искренней прозападной ориентации второго советского наркома.

М.М. Литвинов занял пост главы НКИД 21 июля 1930 года. На первой же пресс-конференции он подтвердил намерении «к изысканию и осуществлению способов мирного сосуществования обеих социальных систем»48.

При этом надо понимать, что назначение Литвинова произошло практически сразу после ликвидации Сталиным оппозиционно настроенных деятелей и объединений внутри ВКП(б). Значительное число их занимало по вопросам внешней политики позиции, существенно отличавшиеся от сталинских представлений. Были, как и радикалы, которые критиковали выдвинутую в 1924 году теория победы социализма в одной стране, так и консерваторы, выражавшие возмущение двойственностью советской внешней политики.

Так или иначе к 1930 году в партии и стране установился фактически режим единоличной власти И.В. Сталина, а большинство неугодных людей были либо подвергнуты репрессиям, либо бежали заграницу. В этой связи примечательна биография Чичерина, который будучи революционером «старой закалки» со своими убеждениями, вступив в споры со Сталиным, не был арестован или ликвидирован, а пережил все годы внутрипартийной борьбы в относительной безопасности, сохраняя свой пост, после чего был отправлен в отставку и умер от болезни. Примерно такая же участь была и его последователей: М.М. Литвинова и В.М. Молотова, который также пережили годы репрессий, но не были подвергнуты преследованиям и умерли своей смертью. Видимо, высшая дипломатическая служба давала определенный иммунитет, хотя это не помешало Сталину в 37-39 годах провести тотальную зачистку НКИД.50

Вышеупомянутый аспект важно понимать в контексте анализа деятельности М.М. Литвинова и оценки тезиса о самостоятельной линии главы НКИД во внешней политике.

2.2 Советско-американские отношения на рубеже 20-30-х годов XX века

Одним из центральных событий в истории СССР в первой половине 30-х годов, безусловно, стало признание страны со стороны США, которое произошло практически на 10 лет позднее начала т.н. «полосы признаний».

На сегодняшний день как в отечественной, так и в зарубежной историографиях укоренились две противоположных точки зрения. Первая заключается в том, что признание СССР - результат счастливого совпадения сразу нескольких ключевых факторов: избрания Франклина Рузвельта президентом, затянувшийся мировой экономический кризис, формирование нового очага милитаризма в Европе (Германия) и угроза японской агрессии в Восточном полушарии. Иными словами, США было выгодно признать СССР полноправной страной для ослабления потенциальных угроз мировому сообществу.

Иная точка зрения сформирована, в первую очередь, под влиянием отечественной историографии советского периода, где вопрос признания со стороны США рассматривался в качестве продуманной и последовательной политики советского руководство и, в первую очередь, И.В. Сталина.

Безусловно, обе представленных выше теории имеют право на жизнь и в некоторой степени верны, но при близлежащем рассмотрении исторического контекста становится ясно, что истина, скорее всего, лежит где-то посередине. Безусловно, более стабильная и выраженная внешняя политика СССР, осуществлявшаяся под контролем И.В. Сталина и М.М. Литвинова, способствовала росту доверия к стране со стороны мирового сообщества. Но не стоит отрицать объективные практические причины такого хода со стороны правительства США. Если «великая депрессия», несмотря на свою глобальность, еще могла быть преодолена каждой страной индивидуально, по своему пути, то растущее количество вооруженных конфликтов по всему миру ставило под вопрос само существование укоренившейся после Первой мировой войны системы мира. И в этом контексте нельзя было не считаться с крупнейшей державой мира, которая, к тому же, демонстрировала поразительные показатели экономического роста.

Прежде, чем перейти непосредственно к анализу и оценке событий, необходимо понимать, какое значения имело для СССР установление официальных дипломатических отношений. Причем как в краткосрочной, так и в отдаленной перспективе.

В первую очередь надо отметить, что в 1932 году был досрочно выполнен план так называемой «первой пятилетки», который стал стартовой площадкой для стремительного процесса индустриализации Советского Союза в 30-е годы XX века.

При этом уже с конца 20-х годов на строительстве промышленных предприятий были задействованы как немецкие, так и американские специалисты. Так, например, советский проектный институт Госпроектстрой на самом деле представлял собой вполне официальный филиал американской компании Albert Kahn, Inc, которая спроектировала более 500 промышленных объектов по всему СССР, в том числе Челябинский, Харьковский и Сталинградский танковые заводы, несколько литейных цехов на уральских предприятиях и т.п.

Более того, отчасти именно благодаря поставкам американского оборудования стал вообще возможен процесс индустриализации. И.В. Сталин неоднократно заявлял, что СССР «многим обязан Генри Форду. Он помогал нам строить автомобильные заводы»51, а «американский опыт был использован при создании советской промышленности»52.

Наконец, в 1948 году, при обсуждении плана народного хозяйства, Сталин высказался следующим образом: «Надо понять, до войны мы много ценного оборудования ввозили из-за границы. Много заводов было построено на американском и другом оборудовании, например, все тракторные, автомобильные, авиационные заводы, УЗТМ НКЗМ и другие, а теперь нам американцы не дают оборудования. Мы должны сами организовывать производство такого оборудования. Это дело трудное, но через два года мы научимся его делать и будем полностью независимыми от заграницы. Через два года мы скажем спасибо американцам, что они не давали оборудование и научили нас делать новое оборудование.»53

Обращаясь к статистическим данным также можно обнаружить существенную роль американского импорта для становления самостоятельной промышленной экономики СССР.

Также не менее важно рассмотреть события, который повлекли смену политического курса США относительно СССР. На рубеже 1920-30-х годов США, безусловно, занимали одно из важнейших мест в мировой политики, оказывая влияние как на западное, так и на восточное побережье. Кроме того, после Первой мировой войны Америка получила свободные доступ практически на все крупнейшие мировые рыки, а большинство стран Старого Света оказались в финансовой зависимости от Вашингтона. Наконец, именно США стали инициатором нескольких планов восстановления и демилитаризации немецкой послевоенной экономики.

После некоторого упадка в 1918-1922, вызванного перестроением экономики страны с военных на гражданские рельсы, США начали стремительный и методичные захват рынка товаров массового производства. Причем продукция заполонила как внутренний рынок, так и внешние. В первую очередь европейские, где до войны наиболее прочные позиции занимали Англия и Германия.

Но 24 октября 1929 года разразился самый масштабный и разрушительный по своим последствиям экономический кризис в истории человечества. На протяжении следующих 10 лет ведущие мировые державы будут старательно искать выход из сложившихся условий, борясь с безработицей, инфляцией, общей стагнации экономики и т.п.

И в этой связи надо понимать, что развитие и экономический рост США в 1920-е годы во многом поставили страну в зависимость от внешних рынков сбыта. Стоит отметить, что на долю США приходилось до 46% выпуска мировой промышленной продукции. Но после начала Великой депрессии общий экспорт сократился более чем на две трети, что заставило правительство пересмотреть некоторые курсы внутренней политики.

Тут также необходимо упомянуть, что несмотря на отсутствие каких-либо официальных дипломатических контактов, США и СССР уже с середины 20-х годов прошлого века вели интенсивную торговлю. Особенно в области закупок промышленного оборудования, различных станков, прессов, двигателей, электроаппаратуры, паровозов, авиационного оборудования, экскаваторов.

Причем если в первой половине XX века Советский Союз находился на 32 месте среди покупателей американского оборудования, а в 1926 - на 12, то в 1930 г. он занимал уже первое место. Всего же были установлены взаимовыгодные деловые связи более чем с 1 500 американских крупных и мелких предприятий.

В частности, в 1931 г. Советский Союз закупил 77,3% экспортируемых американских тракторов, 57,3% металлорежущих станков, являлся крупным импортером горнорудного и нефтяного оборудования71. -В 1929--1930 гг. советские заказы выполнялись на предприятиях, расположенных в 36 штатах.

Наивысшей точки товарооборот между СССР и США достиг в 1931 г. Он мог бы расти и в последующие годы. Однако администрация Гувера препятствовала развитию взаимовыгодной торговли, применяя таможенные и валютные ограничения, повышенные пошлины, ставя советские закупочные организации в неблагоприятные условия. Кредиты выдавались под высокие проценты и на краткие сроки. Советские организации не имели юридического статуса в США. Реакционные круги США развернули широкую антисоветскую кампанию.

Политика бойкота торговли с СССР, проводившаяся администрацией Гувера, заставила Советское правительство свести заказы до минимума. Торговля между двумя странами резко сократилась. В то же время советские заказы заметно возросли в Германии, Англии и Италии. Эти изменения немедленно были замечены американскими компаниями. Они расценили их как упущенные возможности. В деловых кругах усилилось движение за признание СССР.

Несмотря на это 1931 год стал одним из самых кризисных в истории советско-американских отношений. Значительное число провокационных поводов (преследование верующих, выступление Папы Римского XI с призывом к крестовому походу, расследования коммунистической пропаганды и т.п.) привели в итоге к уголовному расследованию в отношении главы Амрторга, а также обсуждению экономических санкции в отношении СССР. В том числе ограничения импорта советских товаров. Стоит отметить, что несмотря на натянутые дипломатические отношения, руководство Советского союза с первых дней кризиса предприняло ряд шагов для потенциального сближения стран на почве экономического взаимодействия. Однако меры, в большинстве своем, не имели успеха и в августе 1931 года накал в отношениях достиг пиковой точки. Советский Союз, с подачи И.В. Сталина, готов был разорвать уже заключенные контракты и отказаться от формирования новых.

«Ввиду валютных затруднений и неприемлемых условий кредитов в Америке высказываюсь против каких бы то ни было новых заказов в Америке, прервать всякие уже начатые переговоры о новых заказах и по возможности прервать уже заключенные договора о старых заказах с переносом заказов в Европу или на наши собственные заводы. Предлагаю не делать никаких исключений из этого правила, ни для Магнитогорска и Кузнецстроя, ни для Харьковстроя, Днепростроя, АМО и Автостроя. Предлагаю отменить все предыдущие решения Политбюро, противоречащие этому решению.»54.

В последствии Сталин направит еще несколько телеграмм с требованием прекратить финансовые отношение с рядом банков и приостановить некоторые кредитные договоренности.

Делалось это не столько для того, чтобы снизить зависимость СССР от американской продукции, сколько для того, чтобы побудить американское правительство признать Советский Союз. Правда, эффект оказался двояким. С одной стороны, в деловых кругах начало распространяться убеждение, что СССР не может выполнять свои финансовые обязательства. А с другой, в декабре 1931 года в сенате очередной раз пытались неудачно продвинуть идею признания Советского Союза. При этом лоббисты такой точки зрения опирались, в первую очередь, на финансовые показатели экономических взаимоотношений между странами. И действительно, потеря в разгар кризиса советского рынка сбыта очень болезненно могла бы ударить по американским промышленникам, особенно по тяжелому сектору, который занимался изготовлением оборудования.

Так или иначе, но на протяжении 1932 года действовали одни из самых жестких экономических санкций в истории русско-американских отношений в межвоенный период. Кардинально ситуация поменялась только с выбором на пост президента Франклина Делано Рузвельта, который в мае 1933 года разослал главам ведущих стран мира предложение обсудить вопросы всеобщего разоружения.

Это послание, явившееся первым непосредственным обращением американской администрации к правительству СССР, было расценено многими в США как симптом предстоящего признания Советского государства. В нём выражалась надежда, что конференция вместо хаоса позволит установить порядок в мире с помощью стабилизации валют, облегчения условий для ведения мировой торговли посредством повышения цен.

По итогам переписки было решено, что советская делегация примет участие в двух крупных международных конференциях: касательно экономических проблем в Лондоне и по проблемам разоружения в Женеве. И именно в этот момент на арену дипломатических битв между СССР и США выходит М.М. Литвинов.

Подводя итоги, надо отметить несколько важных моментов. Во-первых, в начале 30-х годов стало очевидным, что СССР - неотъемлемый участник политических и экономических процессов мирового масштаба. Во-вторых, несмотря на отсутствие официальных дипломатических отношений, между СССР и США существовали крепкие, взаимовыгодные и крайне важные для обеих сторон экономические и финансовые связи. С одной стороны, Америка нуждалась в новых платежеспособных рынках сбыта, а с другой стороны Советский Союз, которому жизненно важно было получить необходимые ресурсы для проведения быстрой и эффективной индустриализации. И очевидно, что вопрос экономической выгоды играл не последнюю роль во взаимоотношении двух стран.

И в этой связи очень важно отметить следующее: до 1933 года к вопросам взаимоотношений с США практически не привлекался М.М. Литвинов. Безусловно, НКИД работал в этом направлении, но учитывая специфику сталинского периода, надо понимать, что все основополагающие решения принимались, естественно, И.С. Сталиным, который, однако, во многом опирался на своих соратников и коллег, занимавших высшие посты в госучреждениях. По вопросам взаимодействия с США глава СССР предпочитал обсуждать вопросы с А.И. Микояном, М.И. Калининым, тогда как наркому иностранных дел отдали вопросы сугубо дипломатические. Иными словами, можно предположить, что М.М. Литвинов не играл существенной роли при определении курса в отношении США в 30-е годы.

2.3 Признание СССР со стороны США

Статус и важность лондонской экономической конференции подчеркивал статус участников. Со стороны Советского Союза делегацию возглавлял непосредственно нарком иностранных дел М.М. Литвинов, а со стороны США госсекретарь К. Хелл.

14 июня руководитель советской делегации выступил с широкой и конкретной программой расширения внешней торговли, увеличения импорта при условии предоставления долгосрочных кредитов. Одновременно он предложил пакт об экономическом ненападении.

Деловой мир США немедленно реагировал на активность советской дипломатии на конференции. 20 июня 1933 г. Б.Е. Сквирский информировал М.М. Литвинова о повышении интереса американских фирм к вопросам торговли с СССР и организации кредитования советских закупок, в частности со стороны Реконструктивной финансовой корпорации, которая предприняла определенные шаги в этом направлении.

На конференции Литвинов дважды встречался с членом американской делегации У. Буллитом. По его просьбе Литвинов поддержал сенатора Коха при его избрании председателем финансовой комиссии. На встрече 22 июня в советском полпредстве, продолжавшейся около часа, Буллит, проявляя интерес к перспективам торговли между двумя странами, спросил Литвинова, какие Россия может поставлять товары Америке, верно ли, что на Ленских приисках добывается золота на 150 млн. долл. в год. Нарком усомнился, заметив, что эта цифра преувеличена. У Буллита сложилось впечатление, что советское правительство будет, вероятно, в состоянии платить США за поставляемые товары золотом около 50 млн. долл. В донесении президенту Рузвельту он писал, что это надо иметь в виду при ведении торговых переговоров.

Литвинова больше всего волновала проблема признания СССР. На его вопрос, когда это может произойти, Буллит ответил, что Рузвельт настроен дружественно, неплохое отношение и Хэлла к России, но трудно определить срок установления дипломатических отношений между Вашингтоном и Москвой. Вероятно, это произойдет скоро, а может быть, потребуется и длительное время. Для этого советское правительство должно непременно отказаться от пропаганды, направленной против американских правительственных и экономических институтов. Это возможно, сказал Литвинов, но только при условии, что и США прекратят выпады против России. Собеседники договорились поддерживать контакты через Б.Е Сквирского. По мнению Литвинова, если Россия будет признана, то, возможно, Буллит станет послом в Москве.

4 июля Литвинов получил приятную весть. Эмиссар президента строго доверительно навестил наркома и уведомил его, что «США обдумывают вопрос о признании России».

Тут надо отметить, что именно на Литвинова были возложены все формальности по формальному и неформальному взаимодействию с политической элитой США. Причем в данном случае подразумевается на только непосредственно правящие круги, но также и представители промышленности, оппозиции, различных государственных иди некоммерческих организаций и т.п. Иными словами глава НКИД должен был, используя свой опыт и навыки, завязать прочные связи с американской элитой и, проведя разведку, пролоббировать идею признания СССР в высших кругах.

При этом М.М. Литвинов практически ежедневно отчитывался о своих действиях и успехах/неудачах перед Сталиным и высшей партийной элитой. Исходя из этого, можно сделать предположение, что глава НКИД был всего лишь талантливым исполнителем, но никак не драйвером успехов советской внешней политики в 30-х годах. Это подтвердится и дальнейшими событиями.

К октябрю 1933 года сложились все необходимые обстоятельства для признания СССР государством со стороны США. Во-первых, был проанализирован опыт экономических отношений, которые признали успешными и крайне важными для обеих сторон. Во-вторых, Советский Союз к 1933 году занял прочную позицию на международной арене, постепенно превращайся из страны-изгоя в ведущую державу миру и одного из главных игроков на политическом пространстве Европы и Азии, где как раз и зарождались потенциальные очаги агрессии.

Наконец, руководство США понимало, что в условиях нарастания международной напряженности и возникновения новых очагов воин необходимо бросить все силы на предотвращение новой войны. При этом изменилось и восриятие СССР в глазах США. Так, уже упомянутый выше госсекретарь Корделл Хэлл в своих мемуарах приводит следующий разговор, состоявшийся между им самим и Рузвельтом в октябре 1933:

К.Х.: В целом Россия миролюбивая страна. Мир вступает в опасный период как в Европе, так и в Азии. Россия со временем может оказать значительную помощь в стабилизации обстановки, по мере того как мир всё больше будет под угрозой

Ф.Д.Р.: Две великие страны - Америка и Россия - должны поддерживать нормальные отношения. Восстановление дипломатических отношений выгодно для обеих сторон55.

Очевидно, что такая позиция непосредственных руководителей США во многом стала заслугой М.М. Литвинова, который нашел правильный личностный подход к вышеупомянутым персонажам.

Однако при этом сохранялся ряд объективных трудностей, которые тормозили развитие отношений, несмотря на все старания М.М. Литвинова и пожелания Сталина. 2 августа 1933 г. руководитель восточноевропейского отдела госдепартамента Р. Келли представил записку, в которой настоятельно рекомендовал до возобновления дипломатических отношений урегулировать ряд важных вопросов, а именно добиться отказа Советского Союза от идеи мировой революции и поддержки революционного движения в странах Европы и Азии. Вопрос об аннулировании долгов и конфискации имущества американских граждан, по его мнению, заслуживал особого внимания. Советская Россия имела большие долговые обязательства и перед другими иностранными государствами - Францией и Великобританией.

Автор документа акцентировал внимание на необычайных трудностях, которые могут возникнуть при установлении отношений с Советской Россией. Прежде всего, как он подчеркивал, это проблема коммунистической мировой революционной деятельности советского правительства. Келли рекомендовал еще до признания добиться «отказа нынешних правителей России от их мировых революционных целей и прекращения их деятельности, имеющей в виду осуществить реализацию таких целей». Вторым предварительным условием признания должны быть достаточные доказательства намерения соблюдать международные обязательства и признанные нормы, согласие об уплате долгов царского и Временного правительств и компенсации за конфискованную собственность, принадлежавшую американским фирмам. Общая сумма долгов и претензии, по его подсчетам, составлял; свыше 636 млн. долл.

Третьей предпосылкой признания являлась проблема преодоления различий между экономическими и социальными системами двух стран - имелась в виду государственная монополия внешней торговли СССР.

«Коммерческие отношения между страной с государственной монополией внешней торговли и страной с внешней торговлей, ведущейся частными лицами, не могут осуществляться на той же самой базе, на какой ведется торговля между двумя странами последней категории».

Иначе говоря, Келли не видел возможности сотрудничества двух социально-экономических систем на основе равноправия и взаимной выгоды и доказывал неприменимость общепринятых международных коммерческих отношений в торговле с Россией. Надо отметить, что подобные утверждения опровергались многолетней практикой внешней торговли СССР с иностранными государствами56.

Окончательное решение о возобновлении дипломатических отношений было принято Рузвельтом в середине октября 1933 года, после чего начался подготовительный этап, в ходе которой стороны обменялись черновыми вариантами документов, назначили ответственных лиц (советскую сторону представлял М.М. Литвинов) и осуществили все необходимые для подписания бумаг приготовления.

Советско-американские переговоры, продолжавшиеся в Вашингтоне с 7 по 16 ноября 1933 г., завершились подписанием 12 документов, в которых были зафиксированы правовые нормы официальных отношений между двумя странами. 16 ноября 1933 г. состоялся обмен идентичными нотами между М.М. Литвиновым и Ф. Рузвельтом об установлении дипломатических отношений между СССР и США. В этих нотах выражалась обоюдная «надежда, что установленным ныне между нашими народами отношениям удастся навсегда остаться нормальными и дружественными и что нашим нациям отныне удастся сотрудничать для своей взаимной пользы и для ограждения всеобщего мира»57.

В этих документах были закреплены важнейшие принципы мирного сосуществования государств с различным социальным строем. В них стороны зафиксировали свои обязательства уважать суверенитет друг-друга и отказаться от попыток прямого или косвенного вмешательства во внутренние дела.

Особенно важен этот аспект в контексте, во-первых, крайне жесткой позиции США в период интервенции, а, во-вторых, гипертрофированного страха перед советской пропагандой.

ГЛАВА III. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ М.М. ЛИТВИНОВА НА ПОСТУ НАРКОМА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ В 1934-1939 ГГ.

3.1 Советско-французские отношения в 30-х годах XX века

Советско-французские отношения в 20-30-х годах прошлого века имеет смысл рассматривать как комплексный процесс с учетом экономических, внешнеполитических, и внутренних нюансов.

Очевидно, что именно Франция оставалась ведущей континентальной державой Западной Европы в межвоенный период, несмотря на острейшие политические и экономические кризисы, которые регулярно охватывали как страну в частности, так и мир в целом. При этом важно понимать, что в отличии от той же Англии, Франция обладала протяженными сухопутными границами с Германией, а опыт прошедших пятидесяти лет показал французским генералам, что нет никакого договора, который гарантированно бы защитил страну от немецкой угрозы. Более того, после франко-прусской и Первой Мировой войн стало понятно, что Германия, будучи основным противником в Европе, стремится перенести войну на территорию противника, что, в итоге, не раз приводило к полному разорению и уничтожению хозяйства на прифронтовых землях. И это при том, что сами немцы, чаще всего, успевали заключить мирные договоры до того момента, как война начнет разрушать их собственную страну.

Учитывая этот аспект, французское правительство и армейское командование сделало два главных вывода. Во-первых, необходимо создание прочной, мощной и работающей коалиции, которая могла бы оперативно подавить любые попытки войн в границах континентальной Европы (при этом основной угрозой до революции в России считалась Германия). А во-вторых необходимо сделать все, чтобы война, в случае ее начала, наименьшим образом затронула земли Франции.

Свои коррективы внес переворот в России в 1917 году, в результате которого у власти оказались большевики, поставившие под угрозу существование самой Антанты (которая все еще находилась в состоянии войны), а также занявшие жесткие позиции во внешней политики по отношению к странам с капиталистическим укладом.

Но также нельзя забывать, что Франция, несмотря на существенную географическую удаленность от России, довольно часто становилась ее верным и мощным союзником, а в годы Великой Войны (La Grande Guerre) именно русские войска своими ударами на Восточном фронте смогли если не остановить, то существенно замедлить и оттянуть наступление немецких войск на англо-французские позиции.

Можно довольно долго перечислять особенности взаимоотношений между двумя странами, выявляя специфические нюансы и подробности, однако, задача данной работы иная и правильным представляется сделать акцент на событиях в период с середины 20-х годов до сентября 1939 года.

Советско-французские отношения в рассматриваемый период можно условно поделить на три основных периода:

- 1922-1930 - период антисоветской политики французского правительства

- 1930-1937 - период совместной работы СССР и Франции над планом коллективной безопасности Европы

- 1937-1939 - период «лавирования» МИД Франции между интересами страны, своего ближайшего союзника (Англией) и необходимостью предотвратить новую войну.

Что касается первого из вышеуказанных периодов, то надо отметить, что 1922 год взят за нижнюю рамку по нескольким причинам. Во-первых, именно к этому времени были установлены первые, пусть и не прочные, но официальные международные контакты между РСФСР (СССР) и западными державами. Это, в свою очередь, поспособствовало обострению так называемого «русского вопроса» в МИД ведущих держав мира. Иными словами, правительства США, Англии, Франции и ряда других стран поняли, что революция в России - процесс невозвратный и надо находить точки пересечения с новым правительством. Во-вторых, к 1922 году происходит определенный спад активности Коминтерна. Справедливости ради надо отметить, что, в общем-то, Франция не была приоритетной целью деятельности данной организации, но в любом случае специфическое влияние на развитие отношений оказывалось. Наконец, немаловажным фактором является внутриполитическая борьба во Франции в рассматриваемый период между правительством Бриана и Пуанкарэ. Хорошей иллюстрацией, сложившейся на тот момент во Франции ситуации может служить следующий отрывок из трудов М. Кольцова: «Старые Аристид и Раймон не противоречат, а дополняют друг друга. Смотря по погоде во главе аппарата Третьей республики бывает нужен то сухой, жесткий бюрократ с твердой административной рукой, то продувной ловкий адвокат, заговаривающий зубы недовольным. Если у депутатов и чиновников затекли ноги стоять навытяжку, французский Победоносцев, чтобы не уронить своего амплуа, отходит в сторону, и вместо него французский Витте командует: «Вольно, оправиться». Никому при этом не дозволено сойти с места, разбить шеренгу. Никогда ещё правительство Бриана не распускало вожжи настолько, чтобы их трудно было собрать правительству Пуанкаре.»58

При этом надо отметить, что Аристид Бриан, будучи премьер-министром Франции, проводил довольно жесткую политику в отношении СССР, конечной целью которой была изоляция страны. Однако уже во второй половине 20-х годов он станет инициатором создания т.н. плана «пан-Европы», который, во-многом, послужит основой для выработки системы коллективной безопасности в Европе в 1930-х годах.

Говоря о Раймоне Пуанкарэ также нельзя не упомянуть, что именно он был одним из вдохновителей и организаторов иностранной интервенции в СССР, а в 1923 году стал инициатором введения французских войск в Рурский регион, что, в свою очередь, привело к ухудшению взаимоотношений Франции и ведущих европейских держав. При этом, по словам современников, Пуанкарэ стремился поставить Францию на лидирующую позицию в Европе, заставив все остальные страны считаться с ее нуждами и интересами:

«Оккупация Рура служила средством хозяйственной дезорганизации Германии и гарантией того, что Франция получит от Германии репарационные платежи, уголь и кокс для французской металлургии, химические полуфабрикаты и краски для французской химической промышленности и беспошлинный ввоз эльзасских текстильных фабрикатов в Германию. План был рассчитан на создание материальной базы для военной и экономической гегемонии Франции в Европе.»59

Однако события приняли несколько иной оборот и именно оккупация Рура стала той переломной точкой, когда французское правительство обратилось к идее сворачивания антисоветской политики.

Наиболее острыми вопросами двухсторонних отношений к этому моменту оставались проблемы госдолга царского правительства и возвращения флотских ресурсов, в том числе кораблей так называемой «русской эскадры», которые до 1922 года оставались в тунисском порту Бизерта. Забегая вперед надо сказать, что советская сторона оставшиеся корабли так и не получила, так как достигнутая договоренность о возврате имущества вызвала широкую общественную критику в Западной Европе.

Но так или иначе острейшие вопросы, тормозившие дальнейшее развитие отношений, были решены к исходу 1926 году, хотя определенный застой наблюдался до конца 1920-х годов, когда на фоне разгорающегося экономического кризиса Франция отказалась от закупок советских товаров, а СССР, в свою очередь, ограничил экспорт сырья. Экономический ущерб и стремительно меняющаяся международная конъектура в Европе привела к тому, что на рубеже десятилетий страны отказались от столь контрпродуктивного подхода и пошли на сближение. И способствовало этому, в первую очередь, усиление нацистов в Германии и отсутствие внятной реакции на японскую агрессию в Маньчжурии со стороны «Лиги Наций», что лишний раз показало недееспособность этой организации при существоващей системе выбора участников. Не стоит также забывать и о том, что Франция, традиционно выступавшая гарантом для некоторых стран Восточной Европы, стала терять свои позиции в этом регионе, уступая под давлением, в первую очередь, Германии.

3.2 План коллективной безопасности в Европе и вступление СССР в Лигу Наций

Вопрос создания системы коллективной безопасности в Европе был поставлен Советским Союзом в начале 30-х годов, после провозглашенного на лондонской конференции в 1931 году принципа «мирного сосуществования» стран с капиталистическим и социалистическим укладом хозяйство.

При этом непосредственным поводом для разработки данного вопроса стали действия Японии в 1931 относительно китайской Маньчжурии. Несмотря на то, что Лига Наций не увидела в этом событии реальной угрозы, Литвинов в феврале 1932 года высказался следующим образом:

«Где тот оптимист, который может добросовестно утверждать, что начатые военные действия ограничатся только двумя странами или одним материком?».

Во многом слова главы НКИД СССР оказались пророческими, учитывая, что уже через два года Япония вышла из Лиги Наций и вступила на курс милитаризации. В том же 1933 году к власти в Германии приходят нацисты, которые довольно быстро показали миру свой истинный политический курс.

В таких обстоятельствах стало понятно, что, во-первых, необходимо создать устойчивую систему обеспечения безопасности в Европе, а, во-вторых, такая система может существовать только в «блочном исполнении». Иными словами, принципы, заложенные Лигой Наций, необходимо было трансформировать и адаптировать под европейские реалии, так как идея всеобщего, мирового союза под одним флагом была утопичной. Очевидно, что советское руководство отлично понимало необходимость наличия общих интересов и государств-союзников. Только в таком случае союз действительно будет иметь реальную силу, а не превратиться в бесконечную череду политических и дипломатических маневров, где каждая сторона пытается не выполнять свои обязанности.

Драйвером для создания системы коллективной безопастности в Европе стали события, произошедшие на очередной конференции по разоружению, в ходе которой немецкая делегация прозрачно намекнула не необходимость предоставления их «расе» новых территорий для колонизации и осуществления «больших мирных работ». При этом такие земли, теоретически, можно было изъять у СССР, где необходимо остановить процесс укрепления у власти коммунистов. Возможно, такая риторика была бы уместна в начале 20-х годов, но в середине 30-х она безнадежно устарела, особенно с учетом тех позиций, которые Советский Союз занимал в экономике остальных стран.

Естественно, что такие выпады не остались без внимания со стороны советской делегации, которая расценила их как прямой призыв к войне. Любопытно, что в тот же период А. Гитлер открыто обсуждал перспективы обретения Германией жизненного пространства на востоке Европы, чем вызвал определенные симпатии среди истеблишмента Англии и Франции, которые видели в этом возможность избежать новой войны и направить потенциального агрессора в другую сторону от своих границ. Собственно, эти надежды руководители западноевропейских стран будут сохранять вплоть до 1940 года, когда британские, французские и бельгийские войска не будут окружены под Дюнкерком, а немецкие танки не войдут в Париж.

Таким образом 12 декабря 1933 г. Политбюро ЦК ВКП(б), исходя из общей политической линии Советского государства, приняло решение о развертывании борьбы за коллективную безопасность в Европе. План создания системы коллективной безопасности предусматривал вступление СССР в Лигу Наций, заключение в ее рамках регионального соглашения о взаимной защите от агрессии со стороны Германии с участием СССР, Франции, Бельгии, Чехословакии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии или некоторых из них, но с обязательным участием Франции и Польши; проведение переговоров об уточнении обязательств участников будущего соглашения о взаимной помощи по представлении Францией как инициатором всего дела проекта соглашения. Представленный в апреле 1934 г. французской стороной проект плана организации региональной системы коллективной безопасности предусматривал заключение двух соглашений: Восточного пакта с участием в нем СССР, Германии, Польши, Чехословакии, Эстонии, Латвии, Литвы и Финляндии, который обязывал бы их не нападать друг на друга, и советско-французского пакта о взаимной помощи. Тем самым устанавливалась формальная связь между двумя системами -- Локарнской и Восточноевропейской, ибо имелось в виду, что СССР в этом случае выступит в роли гаранта первой, а Франция -- второй.

Однако категорический отказ Германии, противодействие Польши, сопротивление Англии привели к провалу этого проекта. Советский Союз и Франция достигли взаимопонимания в достижении другого соглашения -- о взаимной помощи, которое было подписано в Париже 2 мая 1935 г.

Таким образом стало очевидно, что новый блок направлен в первую очередь против Германии. А каркасом новой системы должны были стать договора с Чехословакией и Францией.

В этой связи необходимо упомянуть, что Литвинов, по убеждению многих современников, был ярым германофобом, в том числе из-за жены-англичанке и еврейского происхождения. На практике такие тезисы подтверждения не находят, хотя Максим Максимович действительно придерживался антигерманских настроений на протяжении всего руководства НКИД, что, впоследствии, сыграет свою роль в 1939-40 гг. Но такая позиция была характерна для большинства представителей политической элиты стран Старого Света. Ведь менее чем за 50 лет Германия по меньшей мере дважды ввергала Европу в кровопролитные войны, после которых следовал долгий и трудоемкий процесс восстановления. А после прихода к власти нацистов у некоторых политических деятелей не оставалось сомнений относительно возможности новой войны. Главный вопрос заключался теперь в сроках и как можно оттянуть этот момент. Например, в конце 1933 года французский посол в одной из откровенных бесед высказался следующим образом: «англичане вновь склоняются к признанию того, что Германия угрожает миру в Европе... если Соединенные Штаты и Англия не придут на помощь Франции, мир опять будет вовлечен в большую войну»60.

Однако англосаксонские страны не стремились на помощь галлам в борьбе против тевтонцев, и французы были вынуждены пересмотреть свои взгляды. Началось стремительное потепление в советско-французских отношениях, которое усиленно лоббировалось политической элитой с одной стороны и лично М.М. Литвиновым с другой. Последний неоднократно встречался с виднейшими французскими политиками и промышленниками, а тон бесед становился все более мягким и доброжелательным. В целом же глава НКИД придерживался уже отработанной схемы налаживания дипломатических контактов и связей. Как показывает практика, у Литвинова был настоящий талант находить нужных людей в нужном месте для того, чтобы лоббировать интересы своей страны на международной арене.

Одновременно с улучшением советско-французских отношений происходит резкий спад советско-германской торговли. Доля Германии - одного из главных торговых партнеров - в советском импорте снизилась почти в два раза по сравнению с 1932 г. Под угрозой оказались выполнение даже текущих торговых соглашений. Однако Советский Союз не собирался порывать свои дипломатических и экономические отношения с Германией. Послы успешно обменивались любезностями, а немецкие конструкторы и инженеры посещали советские производства. Более того, начинают складываться условия для будущего военного сотрудничества. Тут стоит привести одну любопытную цитату, принадлежащую Карлу Радеку: «Мы ничего не сделаем такого, что связывало бы нас (СССР и Францию - прим. авт) на долгое время. Ничего не случится такого, что постоянно блокировало бы наш путь достижения общей политики с Германией. Вы знаете, какую линию политики представляет Литвинов. Но над ним стоит твердый, осмотрительный и недоверчивый человек, наделенный сильной волей. Сталин не знает, каковы реальные отношения с Германией. Он сомневается. Ничего другого и не могло быть. Мы не можем относиться к нацистам без недоверия.»

Безусловно, изучение проблемы создания системы коллективной безопасности в Европе невозможно без детального анализа еще одной организации - Лиги Наций, вступление в которую СССР - заслуга М.М. Литвинова.

Лига Наций была основана в 1919 году практически сразу после окончания Первой Мировой войны. Эта организация стала своего рода ответом на тот шок, который испытало мировое сообщество в 1914-1918 годах. Ужасы войны заставили ведущие державы начать поиск средства, который мог бы в будущем удержать народы от новых воин и конфликтов.

Устав Лиги Наций, выработанный специальной комиссией, созданной на Парижской мирной конференции, был первоначально подписан с 44 государствами, в том числе 31 государством, принимавшим участие в войне на стороне Антанты или присоединившимся к ней и 13 государствами, придерживавшимися нейтралитета в ходе войны. Примечательно, что США не ратифицировали устав Лиги Наций и не вошли в число ее членов.

Деятельность Лиги Наций заключалась в урегулировании потенциальных вооруженных конфликтов, в развитии мирных взаимоотношений между странами, в политических и экономических санкциях, которые Лига была вправе применить к любому государству при попытке развязать войну.

Стоит отметить, что вопреки распространенному мнению о «бесполезности» такого рода организации, Лига Наций за свою короткую жизнь смогла решить огромное количество локальных проблем и конфликтов.

По объективным историческим причинам Советский Союз (РСФСР) был приглашен к работе в организации только в 1934 году. И это событие сегодня во многом связывать именно с деятельностью М.М. Литвинова.

В этой связи необходимо пояснить, что несмотря на то довольно мирный характер организации, Лига Наций в любом случае оставалась важным фактором для внешней политики любой страны, в том числе и Советского Союза. Даже несмотря на то, что отношение к такому формату международных объединений был невысоко оценен в том числе и И.В. Сталиным: «наша страна вступила в Лигу Наций, исходя из того, что, несмотря на ее слабость, она все же может пригодиться, как место разоблачения агрессоров и как некоторый, хотя и слабый, инструмент мира, могущий тормозить развязывание войны»61.

ГЛАВА IV. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА СССР В 1939-1940 ГГ.

4.1 Отставка М.М. Литвинова и назначение В.М. Молотова на пост наркома иностранных дел

Первомайский парад 1939 года прошел в атмосфере благоприятной и внешне никак не свидетельствующей о грядущих перестановках в крупнейшем наркомате СССР. На трибуне Литвинов традиционно занимал место по правую руку от И.В. Сталина, а первые дни мая были отмечены его активными переговорами с английской делегацией касательно «польского вопроса».

Однако через два дня, вечером 3-го мая 1939 г. в Кремле состоялось заседание правительственной комиссии, в состав которой вошли В.М. Молотов, В. Деканозов, М. Литвинов, Г. Маленков и Л. Берия. Ее итогам стала одна из самых массовых и «бескровных» зачисток высшего руководства НКИД СССР, а также смещение Литвинова с поста наркома иностранных дел. На его место был назначен В.М. Молотов, который при этом сохранил пост главы Совнаркома.

На сегодняшний день в исторической науке существуют две основных позиции по этому вопросу. Так, ряд ученых придерживается точки зрения, что события в начале мая 1939 г. стали своего рода финальным актом очистки партийного и государственного аппарата СССР от представителей поколения «старых большевиков», которые начали свою деятельность еще задолго до революции.

Кроме того, некоторые авторы апеллируют к тезису о существовании так называемых «дипломатов литвиновской школы» (К. Уманский, Я. Суриц, Б. Штейн, Е. Гнедин, Е. Рубинин и т.п.), большинство из которых начали свою работу в наркомате в 20-х гг. Что примечательно, помимо примерно одинакового времени начала работы, большинство из этих персон были евреями по происхождению, как и сам М.М. Литвинов.

Эта, на первый взгляд малозначительная деталь, косвенно подтверждается и мемуаристическими источниками того периода, в особенности немецкого происхождения, в которых явно говорится о некотором непонимании и неприятии Литвинова со стороны немецкого правительства. В первую очередь как раз из-за его происхождения.

Безусловно, такая точка зрения имеет право на жизнь, однако считать ее основной причиной отставки М.М. Литвинова нельзя, в первую очередь потому, что несмотря на этот нюанс, взаимоотношения между сотрудниками внешнеполитических ведомств двух стран оставались более чем благожелательными и, зачастую, имели неформальное продолжение.

Значительно более убедительной выглядит точка зрения, что смещение Литвинова стало следствием изменения внешнеполитического курса непосредственно И.В. Сталиным, которому, очевидно, порядком надоела дипломатическая пляска вокруг Польши и ее судьбы в ближайшей перспективе.

Не стоит забывать, что в отличие от стран Запада, СССР не боялся и даже готовился к новой войне, а Германия в ней рассматривалась как наиболее вероятных противник. Более того, крайне нестабильная и неудобная позиция Польши, которая старательно отвергала возможность заключения союзнического пакта вместе с Францией, Англией и Советским Союзом, пытаясь, при этом, пойти на сближение с Германией, фактически означала провал политики коллективной безопасности.

Иными словами, вполне можно допустить, что в первую половину 30-х гг. Сталин действительно допускал возможность мирного сосуществования стран капиталистического и социалистического строя. Более того, возможно, он в какой-то степени разделял опасения правительств Франции и Англии в отношении усиления Германии, а новая, глобальная война еще не представлялась в ясных перспективах.

Однако агрессивная политика нацистского руководства (аншлюс Австрии, захват Чехословакии, перевооружение и формирование новой армии, отрицание условий Версальско-Вашингтонской системы), а также неприемлемые идеологические принципы и идеи А. Гитлера, высказанные им в книге «Моя борьба» (в первую очередь в отношении будущего восточноевропейских территорий), показали Сталину реальные перспективы мировой политики.

В этом свете отставка Литвинова представляется ничем иным, как логичной развязкой разочарования Сталина в его политике и принципах. Очевидно, что два государственных деятеля исповедовали кардинально разные подходы к внешнеполитической конъюнктуре. В особенности по отношению к Германии. Если усилия Литвинова были направлены на прямой сдерживание немецкой агрессии посредством создания крупного военно-политического блока, то Сталин предпочитал более скрытный и аккуратный подход, стараясь извлечь максимум выгоды из сложившегося положения (оккупация Прибалтики, Бессарабии, Польши и раздел сфер влияния).

Нельзя сказать, что какой-то из этих подходов был правильным. Литвиновскую идею коллективной безопасности можно отчасти назвать утопичной, особенно в свете постоянно меняющейся внутреннеполитической конъектуры в западных странах. Очевидно, что политический блок, где нет полного доверия и согласия между партнёрами, не сможет эффективно осуществлять свою деятельность. А позиции ряда лидеров стран Запада недвусмысленно показывали сущность их политики, направленной, в первую очередь, на ослабление, а в перспективе и уничтожение, СССР.

Безусловно, призрак Первой Мировой войны держал в страхе практически все слои населения Франции, Англии, Бельгии, Нидерландов и других стран Центральной и Западной Европы (за исключением Германии, где все-таки преобладали реваншистские настроения, а сама страна практически не познала тяжесть военных действий на своей территории). Но также сильны были и амбиции правительств, которые все еще сохраняли оттенок империалистических устремлений XIX века. И справедливо заметить, что советская внешняя политика второй половины 30-х гг. не сильно отличалась. Вопрос только в том, под каким ракурсом смотреть на стремительное и агрессивное расширение зоны влияния и территории СССР в 1939-40 гг. Можно предположить, что это были превентивные меры, направленные на отдаление от собственных границ потенциального противника. Но с равным успехом продвигается позиция, что после Большого террора Сталин, став единоличным правителем страны, начал вмешиваться абсолютно во все сферы деятельности государства, руководствуясь собственными амбициями, а не адекватной и объективной оценкой обстановки.