Модернизационные проекты и практики в историческом опыте России

Размещено на http://www.allbest.ru/

Российская академия наук

Институт философии

Модернизационные проекты и практики в историческом опыте России

доктор философских наук, главный научный сотрудник

Сиземская Ирина Николаевна

Аннотация

В статье рассматриваются модели модернизации, которым следовала Россия, начиная с реформ Петра I до начала XX века. Особое внимание автор уделяет тенденциям трансформаций, которые в ответ на вызовы времени осуществлялись властью в сфере государственного устройства и экономической жизни российского общества с учётом исторически сложившихся правовых норм и духовно-культурных традиций. В исследовании И.Н. Сиземской история российской модернизации предстаёт как история геополитических и культурных отношений России и Европы, а в качестве её истоков рассматриваются реформы Петр I, которые после принятия страной христианства стали первой масштабной попыткой включения её, в общеевропейский ход развития. Реформы Петра, считает автор, не были модернизацией в её классической форме, т.е. переходом от традиционного общества к современному, но они резко развернули общество в сторону преобразования политико-управленческих, религиозных и культурных институтов, обозначив вступление его на путь инновационного развития по вектору Нового времени. Важным фактором в этом процессе стало создание плацдарма для появления российской культуры, соравной европейской. В качестве следующего исторически значимого этапа модернизационных преобразований в статье рассматриваются реформы Александра II, осуществлявшиеся при активной поддержке отечественного либерализма, и предложенные им проекты развития России (Б.Н. Чичерин, П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский). Они ориентировали на капитализацию российского общества с учётом специфики существующей в стране системы хозяйствования, её реального состояния и готовности к инновационным трансформациям. В это время Запад, как показывает И.Н. Сиземская, станет образцом развития, капитализм целью, а «догоняющая модернизация» способом её достижения. В рамках выбранного ретроспективного социально-философского анализа моделей модернизации автор статьи исходит из интерпретации модернизации как процесса, охватывающего все сферы общественной жизни и включающего в качестве гарантии успеха социально-культурную составляющую, что задаёт осуществляемым изменениям сбалансированный характер. Такая методологическая установка позволила представить историческое развитие России по пути модернизационных преобразований с учётом их экономической настоятельности и национальной специфики. Автор приходит к выводу, что Московское государство под влиянием петровских реформ перерождалось в Российскую империю, следуя выбранному вектору и , объединяющей все процессы общей идее вхождения страны в мировой общественный порядок. Это соответствовало духу времени и учитывало национальные интересы российского общества, оставляя место для деятельных инициатив различных социальных сил, что подтвердила эпоха реформ Александра II и последующее развитие России до октября 1917 года.

Ключевые слова: модернизация, инновационное развитие, экономика, культура, реформы Петра I, Эпоха Великих реформ, Александр II, отечественный либерализм, модель капитализации России, «догоняющая модернизация»

Abstract

This article examines the models of modernizations followed by Russia, beginning with the reforms of Peter the Great and up until the XX century. Special attention is given to the trends of transformations, which in response to the challenges of time were carried out in the area of government structure and economic life of the Russian society, considering the historically established legal norms and spiritual-cultural traditions. In I. N. Sizemskaya research, the history of Russia's modernization is presented as the history of geopolitical and cultural relations of Russia and Europe; the reforms of Peter the Great are being considered as its origins, which after accepting Christianity, became the first major attempt to include the country into the all-European course of development. The author believes that the reforms of Peter the Great were not a modernization in its classical form, i.e. a transition from the traditional society to modern society, but they drastically turned the society towards the reformations in the political-administrative, religious, and cultural institutions, as well as defined the beginning of its path towards the innovation development according to the vector of Modern Times. An important factor in this process became the establishment of a platform for the emergence of Russian culture, similar to European. As the next historically significant stage of modernistic reforms, the author reviews the reforms of Alexander II, which were actively supported by the Russian liberalism. Such reforms oriented towards capitalization of the Russian society, taking into account its actual state and readiness for the innovation transformations. As demonstrated by I. N. Sizemskaya, the West will become the example of development; capitalism will become the goal; and the “catching modernization” - the way for its achievement. Within the retrospective socio-philosophical analysis of the model of modernization, the author of this article bases herself on interpretation of modernization as the process that captures all spheres of social life and contains a sociocultural component as a guarantee for success, which provides a sustainable character to the implemented changes.

Keywords: Reforms of Peter the Great, Era of Great Reforms, Alexander II, Russian liberalism, Russia's model of capitalization, Catching modernization, Culture, Economics, Innovation development , Modernization

История российской модернизации - это история геополитических, экономических и культурных отношений России и Европы. Так сложилось исторически, на это было и остается множество причин. Главная из них связана с близостью культур, развивавшихся в общем русле христианского видения мира. Суть проблемы четко сформулировал культуролог, искусствовед и историк В.В. Вейдле: «Европа - многонациональное единство, неполное без России, Россия - европейская нация, неспособная вне Европы достигнуть полноты национального бытия» ^{[1, c. 149]}. Ещё ранее смысл проблемы выразил Вл. Соловьёв: «Россия, при всех своих особенностях, есть одна из европейских наций. … Только при самом тесном внешнем и внутреннем общении с Европой русская жизнь производила действительно великие явления (реформы Петра Великого, поэзия Пушкина). Это не мешало, конечно, России представлять и на пути национального обособления многие оригинальные черты, не свойственные никакой другой европейской нации» ^{[2, c. 353]}. Но понимание этого факта в разные периоды истории принимало разноречивый характер. Вот и сегодня, когда модернизационные преобразования, охватившие все регионы мира принимают чётко выраженные национальные черты, его интерпретация приобретает тревожное звучание.

Со всей остротой встал вопрос, как усилиями народов Европы и России сделать совместное существование на исторически сложившемся общем для них пространстве достойным, как, отстаивая национальные, геополитические и экономические интересы, не впасть в варварство, не спровоцировать эскалацию насилия. Следует ли в решении этого вопроса полагаться только на политиков? Обращение к истории российской модернизации, к разрабатывавшимся и реализованным проектам и моделям трансформации жизненного уклада российского общества помогает увидеть возможные решения сегодняшних проблем. Эти преобразования, направленные на экономическое развитие страны, учитывали гуманистическую составляющую модернизации, ориентирующую на понимание инновационного развития в единстве с развитием культуры и демократических принципов общежития. Такая направленность модернизационных проектов имела исторические, отвечавшие вызовам времени основания, поэтому обращение к ним имеет не только познавательный, но и конструктивный смысл.

Истоки российской модернизации: реформы Петра I. Реформами Петра I начинается новая страница в истории российского государства. Они стали после принятия христианства первой масштабной попыткой включения России в общеевропейский ход развития. Эти реформы, как убедительно показала в своём исследовании В.Г. Федотова, не были модернизацией в её «классической форме» т.е. переходом от традиционного общества к современному ^[9]. Но они, во-первых, означали для России вступление на путь инновационного развития (и в этом смысле были началом именно модернизации), во-вторых, сопровождались принятием ею идей Просвещения. Реформы молодого самодержца выражали назревшие потребности российского общества в модернизации его социально-экономического уклада и государственного устройства. «Пётр явился вовремя: опоздай он на четверть века, и тогда - спасай или спасайся, кто может!», - был уверен В.Г. Белинский ^{[3, c. 35]}. Такой же оценки придерживался и П.Я. Чаадаев, считавший, что, если бы Пётр не вошёл в нашу историю, страна, кто знает, могла бы стать шведской провинцией.

Внутренняя зависимость нового от прошлого есть всеобщий историософский закон, суть которого в том, что никакие изменения в общественном устройстве, никакие социальные реформы не имеют социально значимых последствий, если они не вызваны настоятельной потребностью в них историческим движением общества. Реформы Петра I - не исключение, а лишнее подтверждение этого непреложного закона: они были завещаны XVIII столетию концом XVII столетия. Пётр I интенсифицировал те процессы, начало которым положил Иван III и Алексей Михайлович (расширение контактов с Европой, объединение Руси в московское Великорусское государство), резко развернув их в сторону преобразования политико-управленческих, культурных и религиозных институтов страны. Правда, повторим, эти преобразования в итоге не сложились в чёткую модель развития по пути модернизации - страна вплоть до начала XIX века продолжала жить в рамках традиционного общества. Усилия Петра и проводимые им реформы имели целью прежде всего укрепление военного могущества страны, обеспечение неприкосновенности внешних границ созданной им империи ^[4].

Все нововведения Петра I были подчинены одной идее , которой он не изменял никогда - превращению страны в Великую Россию, включённую на равных правах с другими государствами в европейское политическое и культурное пространство . Во имя этой идеи осуществлялись преобразования в экономике, в институциональной структуре власти, в сфере культуры. Её практическому достижению царь подчинил все силы народа и ресурсы страны. Национальное своеобразие начавшейся модернизации определяла именно эта цель. Она же требовала «быстроты и натиска» осуществляемых преобразований, утверждавшихся зачастую далеко не цивилизованными средствами. Но не будем забывать, что и жизнь страны несла на себе печать варварства, что Россия лишь вступала в эпоху Просвещения. Поэтому, давая оценку реформаторской деятельности Петра, следует признать, что главным в ней было то, что они открывали новые возможности для участия России во всемирно-историческом процессе. В актуализации этих возможностей состоит главная заслуга Петра перед российской историей. К.Д. Кавелин, говоря о его месте в истории России, писал: «Было бы ошибочно думать, что Пётр - какая-то случайность в русской истории. Можно доказать положительными данными, что все его преобразования, не исключая ни одного, были постепенно приготовлены предшествующим временем и развитием. … Пётр - фокус, в котором они внезапно сосредоточились и ярко разрешились» ^{[5, c. 163-164]}. Такой же оценки придерживался С.М. Соловьёв, отмечавший, что «Пётр Великий явился не как нечто случайное, но как порождение древней Руси, чувствовавшей своё полное банкротство материальное и нравственное, но не умевшей найти средства удовлетворить этой потребности, делавшей постоянные попытки, но попытки неудачные. Нужен был человек, который бы соединил все силы народа и устремил бы их к одной цели. Вот значение Петра, вот в чём состоит его величие! … Если бы то, что он задумал, было делом только одной его личности, его каприза, то это дело разрушилось бы сейчас же после его смерти» ^{[6, c. 41]}. Дело Петра не разрушилось после его смерти ещё и потому, что, начиная с эпохи Петровских реформ, служение идее превратить Россию в великую державу (правда, через служение верховной власти, государю), входит в структуру национального сознания в качестве гражданской и моральной нормы . «Петру, - писал В.О. Ключевский, - принадлежит важная заслуга первой попытки дать бесформенной и беспредельной власти нравственно-политическое определение… Настойчиво твердя в своих указах о государственном интересе как о высшей и безусловной норме государственного порядка он даже ставил государя в подчинённое отношение к государству как к верховному носителю права и блюстителю общего блага. На свою деятельность он смотрел как на службу государству, отечеству» ^{[3, c. 114]}. Эта парадигма понимания и принятия власти сохранится надолго на уровне общественного и индивидуального сознания.

Поставленная цель предполагала наличие необходимого интеллектуального и культурного потенциала. Таким потенциалом страна не обладала, что однозначно подтвердила поездка царя и снаряжённого им «Великого посольства» в Европу. Европа, по выражению В.О. Ключевского, открылась молодому Петру «в виде шумной и дымной мастерской с машинами и кораблями, верфями, фабриками, заводами, … обилием книг, газет» ^{[7, c. 25]}. Сравнение по возвращению домой было неутешительным: поголовная безграмотность и невежество, отсутствие чётко (и честно) работающего чиновничьего аппарата, сильной регулярной армии, фабричного производства, газет, системы светского образования.

По окончанию путешествия Пётр сразу приступил к реформам. К этому толкало и поражение, нанесённое в 1699 году шведским королём Карлом XII. Оно заставило обратиться к модернизации армии, к созданию военного флота на Азовском и Балтийском морях. Как позднее напишет Пушкин, «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, при стуке топора и громе пушек». В устье Невы (что символично и не случайно - в IX веке здесь начинался великий путь «из варяг в греки») был заложен город-порт Петербурх , по замыслу «русский Амстердам», открывавший России выход через Балтийское море в Европу. Закрепившись на берегах Балтии, Россия заставила посмотреть на себя как на часть Европы. В этом смысле, по справедливому замечанию В.К. Кантора, Санкт-Петербург стал городом, «структурировавшим» все начинания Петра ^[8]. Для Европы город стал олицетворением новой России, заставившим смотреть на неё и с удивлением, и с почтением, и с затаённой опаской. Изначально Санкт-Петербург был не только военным портом, но и городом-колыбелью новой российской культуры. Можно сказать, что он был создан Петром I и Пушкиным, и в соединении этих двух значимых для отечественной истории имён, кроется свой смысл исторических преобразований российского самодержца. Гений Пушкина дал России не только его самого, но и Данте, и Шекспира, и Гёте, а потому и Гоголя, и Льва Толстого, и Достоевского, и Чехова. Пушкин не в меньшей степени, чем Пётр I, «Европу России вернул, Россию в Европе утвердил» (В.В. Вейдле). В его творчестве не меньше, чем во всех последующих переворотах и революциях, свершилась судьба России, благодаря ему она обрела свой неотъемлемый голос в общем хоре европейских голосов.

В контексте совершаемых преобразований особое значение имели реформы в сфере образования. Уже в начале XVIII века были созданы первые светские школы, сыгравшие свою роль в качестве своеобразных «форпостов» отечественной системы образования. Были открыты пушкарская, навигационная (математическая), инженерная, цифирные школы, выполнявшие функцию начального обучения, медицинские училища, готовившие фельдшеров для армии. Введение гражданского шрифта позволило основать первую публичную газету «Ведомости». Этому сопутствовало открытие Публичной библиотеки, первого отечественного музея (Кунсткамеры). В 1725 году была создана Петербургская Академия наук. Пётр решительно встал на борьбу с необразованностью и «леностью ума» подрастающего поколения, на которое делал ставку в развитии своих начинаний. И не ошибся - «птенцы гнезда Петрова» (А.С. Пушкин) ещё заявят о себе своими деяниями в пользу отечества спустя много лет после смерти реформатора.

Когда положение России в европейском мире определилось, последовала цепь преобразований, направленных на модернизацию государственного управления. Пётр перестроил весь государственный аппарат, используя в качестве образца шведские учреждения, приспосабливая их к российским условиям. Были определены полномочия Сената, вместо прежних приказов были созданы коллегии, взамен патриархии утверждён статус Синода, введена Табель о рангах, открывавшая возможность неродовитым чиновникам переходить в разряды дворянства. Одновременно была проведена губернская реформа, учреждены городские магистраты. Основанные Петром I учреждения просуществовали долго: Сенат и Табель о рангах - до 1917 г., Синод - до 1918 г., губернское деление - до 1924 г. По свидетельству историков, с 1700 по 1720 гг. было издано более 1700 законодательных актов. Большинство из них касались модернизации армии и флота, строительства заводов и фабрик, закладки новых городов. К концу Северной войны были отменены жёсткие монополии в сфере экономики, стало поощряться частное предпринимательство. Одновременно усилился и бюрократический надзор верховной власти, которая, опираясь на разросшийся чиновничий аппарат, держала под контролем развитие промышленности и торговли. Эта черта хозяйствования надолго сохранится в российской практике. С её отголосками мы сталкиваемся и сегодня, к сожалению, не затрудняя себя рефлексией по поводу того, почему они носят столь устойчивый характер и при любых преобразованиях и переменах с завидным постоянством входят в ткань последних.

Одновременно с модернизацией управленческих структур и армии расширялись пределы Российского государства на востоке. На путях первопроходцев строились города-крепости, обозначая новые границы государства. Основанием политики в отношении присоединённых земель была практика социальной ассимиляции , при которой верхи местной власти и национальная элита включались в состав господствующих сословий России. Пётр I сумел подняться над культурно-политической самобытностью Востока и Запада, что стало залогом успеха осуществляемых им преобразований. Правящая российская элита XVIII-первой четверти XIX века отличалась пестротой национального состава и была, можно сказать, достаточно космополитична, а точнее, толерантна по отношению к культуре и национальным традициям народов, населявших страну. Строя новую государственность на этом принципе, Пётр дал мощный импульс социальной активности своим подданным, заставив их поверить, что шанс есть у каждого безотносительно к конфессиональной и национальной принадлежности. (Формула С.С. Уварова «православие, самодержавие, народность» будет «детищем» Николая I).

Московское государство перерождалось в Российскую Империю. Перерождалось не стихийно, а следуя определённому вектору и общей, объединяющей все процессы идее формирования Великой России. Создавая государство-империю, Пётр утвердил новую государственную символику, ибо хорошо понимал, что она является значимым фактором интеграции населяющих страну народов вокруг власти. Было введено новое знамя, была утверждена близкая к европейской военная форма для различных полков, был осуществлён перенос столицы за пределы исконно русских земель. В язык канцелярий была внесена иностранная терминология, заметно изменился характер публичного поведения. Знаменательны слова, сказанные Петром, когда за заслуги перед отечеством Сенат удостоил его титулом Императора: «Россия, - сказал Пётр, - не будет очередной Византией, павшей от собственной слабости и ничтожества». Эти слова нового императора адекватно выражали характер его деятельности, они же дают основание оценивать эту деятельность как сознательное следование историософскому выбору, отвечающему перспективам исторического развития страны. Примечательно, что именно в царствование Петра место религиозной мифологемы XVI века «Москва - третий Рим» заняла идеологема «Великая Россия». Как известно, в своей классической форме мифологема была сформулирована старцем псковского Елизарова монастыря Филофеем в его послании царю Ивану Васильевичу около 1530 года, в котором он писал: «Храни и внимай благочестивый царь тому, что все христианские царства сошлись в одно твоё, что два Рима пали, а третий стоит, четвёртому же не бывать». В 1598 году эта формулировка была закреплена в «Уложенной грамоте Московского Освящённого Собора» и вплоть до начала XVIII в. властью и обществом воспринималась в качестве модели развития страны. Пётр I идее избранничества противопоставил исторический вектор Нового времени.

Размах и глубина осуществлённых преобразований за короткий срок включили Россию в общее движение европейских народов, но главное, сделали это включение для неё необратимым. Иными словами, петровскими реформами была определена для страны историческая «точка невозврата». Вл. Соловьёв сравнивал значение деятельности Петра I с крещением Руси св. Владимиром, характеризуя обоих как исторических деятелей , в свои деяниях намного опережавших потребности развития страны, т.е. следовавших, как сказали бы мы сегодня, принципу «на опережение». Реформы Петра актуализировали духовные смыслы национального самосознания, когда нация ещё только формировалась, и эти смыслы были соотнесены с идеалами, которые ещё только прорастали сквозь толщу народного менталитета. Ими стали интегрирующие российский народ в единое социально-культурное целое идеи Общего Блага и Защиты Отечества. Знаменательно, что и сам Пётр смотрел на свою деятельность как на служение этим идеалам, что стало первой попыткой дать власти нравственно-политическое определение.

Естественно, что модернизация, осуществляемая Петром, утверждала силу и право самодержца и была направлена на утверждение абсолютной монархии, приближающейся по своей сути к полицейскому государству. В воинском Артикуле, включённом в свод законов Государства Российского, было записано: «Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен; но силу и власть имеет свои от государства и земли, яко христианский Государь, по своей воле и благомнению управлять». Примечательно, что в Артикуле религиозное обоснование самодержавия заменено властью, которую самодержец имеет от Государства и земли. Вся инициатива каких-либо преобразований в стране могла исходить только сверху, т.е. от императора. Эта черта надолго останется ведущей для будущих реформ, правда, приобретя со временем дополнительный смысл: «сверху» - значит во избежание нежелательной инициативы «снизу». Для Петра более поздний смысл «формулы» не имел значения, поскольку он понимал, что размах задуманных преобразований невозможен без активной поддержки именно «снизу». Этим «низом» для него были дворянство, торговцы и начинающие предприниматели, получившие по его воле простор для своей деятельности. Их он не опасался.

Осуществлявшиеся в стране модернизационные преобразования шли параллельно с процессом секуляризации культуры. Пётр «прорубил окно в Европу» не потому, что ему было «тесно» и «темно» (хотя и поэтому тоже), а потому и для того, чтобы Россия увидела Европу как «другую» культуру и «посмотревшись» в неё, как в зеркало, нашла решение своих проблем. Для уверенности в правоте своих действий у него были весомые исторические основания: приняв антично-византийские основы европейской культуры через восточное христианство, страна включила себя в европейское культурное пространство на правах «части целого», что ещё в XII веке определило ей быть не Востоком, а именно Европой. Он понимал, что древняя Русь уже в силу «византийского воспитания» обладала основными предпосылками европейского культурного развития. Позже Европа услышит в свой адрес немало нелицеприятной критики, но это будет тогда, когда собственные успехи внесут поправки в сложившиеся политические и культурные идеалы, а Европа даст неоспоримые свидетельства необоснованности своих притязаний на абсолютное первенство в культурном творчестве. Но в XVIII веке Россия в лице Петра согласилась на роль ученика, дабы понять, как устроен европейский цивилизованный мир и в какой мере следует принимать его для себя в качестве образца. Заметим, что при этом он решался и на такие признания: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом» ^{[7, c. 196]}. «Задом» к Европе Россия не повернётся никогда, но через несколько десятков лет, когда проблема «Россия - Европа» станет предметом историософской рефлексии, Европа услышит твёрдые заверения о культурно-историческом призвании России «стать впереди всемирного просвещения», поскольку история даёт ей на это права «за всесторонность её начал» (А.С. Хомяков), услышит, что «XIX век принадлежит России» (И.В. Киреевский). С этого момента Россия, признавая свою культурную связь с Европой, будет смотреть на неё как бы «с другого берега».

Пётр I преуспел в главном: он создал плацдарм для небывалого духовного взлёта страны, для появления российской дворянской культуры, соравной европейской, органично соединившей в себе «западность» и «русскость». Эта культура несла в себе открытость новому, способность увидеть по-своему то, что уже было видено другими, принять в себя то, что ранее не виделось никем. Новизна и значимость Петровских реформ были не в западничестве, и не в вестернизации, элементы которой, конечно, имели место, порой проявлялись с навязчивой (а иногда и с уродливой) настойчивостью, а в создании условий для развития собственной светской культуры, сыгравшей решающую роль в историческом движении страны по пути общечеловеческого развития. Культурная «перестройка» общества входили в контекст модернизационных преобразований на правах необходимой составляющей, придавая им в конечном итоге сбалансированный характер. Правда, культурные изменения затронули малочисленный социальный слой, именуемый в то время обществом, а не о население страны.

Конечно, и в сфере культуры инициативы Петра и его восприемников осуществлялись сложно, а порой принимали неприемлемые для цивилизованного общества формы. И тем не менее главный итог модернизационных преобразований, начатых Петром и продолженных императрицами Елизаветой Алексеевной и Екатериной Великой, был бесспорно позитивным: Россия встала на путь европейского развития, признав своими цивилизационные завоевания западной Европы. Как сказал В.Г. Белинский, реформы Петра I, определившие лицо России в XVIII столетии, сделали следующие поколения «европейскими русскими и русскими европейцами». Такое осознание значимости петровских реформ придёт к середине будущего столетия, когда их результаты «прорастут толщу российского общества» (С.М. Соловьёв). А пока, в эпоху Петра, они лишь актуализировали и расширяли возможности вхождения России в европейское пространство, в котором она уже к концу XVIII века станет играть свою роль. Как справедливо отмечает В.Г. Федотова, начатая Петром модернизация российского общества положила начало «процессу вступления на путь достигнутого в это время Западом уровня модернити (современности)» ^{[9, c. 301]}.

Итак, реформы Петра I открыли России путь к инновационному развитию и в этом состоял главный смысл начатых им преобразований. К первой четверти XIX века Россия догнала по своему военному могуществу Европу, а после войны 1812 года начала диктовать свои «правила игры» на европейском политическом пространстве. Этот этап отечественной истории стал временем наибольшего сближения с западным миром, а отечественной культуры с европейской культурой. Было только одно «но», затруднявшее видеть Россию европейской державой - сохранение крепостного права. Лишь следующая модернизация, которая начнётся спустя 130 лет после смерти Петра I, будет ознаменована его отменой, а её инициатор Александр II по этой причине войдёт в историю страны под именем Александра Освободителя. Его реформы возвестят о трансформациях во всех сферах жизни российского общества в направлении егокапитализации . Запад станет образцом развития, капитализм - целью, догоняющая модернизация - способом её достижения. Как и преобразования Петра I , реформы Александра II будут осуществляться по инициативе власти и при поддержке «служилой интеллигенции». Но у этого союза будут свои особенности, определяемые новыми вызовами времени.

Эпоха Великих реформ: гражданская оппозиция - инициатор модернизационных трансформаций. Начиная с пятидесятых годов XIX века над страной нависла опасность глубочайшего кризиса, возникшего в связи с поражением России в Крымской войне. В качестве выхода из него самодержавием была осуществлена серия реформ, открывавших вхождение России в капиталистическую цивилизацию на основе приобщения к научно-техническим достижениям Европы. Страна встала на путь «догоняющей модернизации», национальной особенностью которой явилась тенденция к единению социально-политических, экономических и культурных преобразований. Этот факт в первую очередь и объясняет её столь удивительный успех. Реформы Александра II подготовили условия экономического роста, развитие товарного производства, активизировали индивидуальное предпринимательство, становление гражданского общества на адекватной ему социально-экономической и юридически-правовой базе.

Если реформы осуществляются « сверху», их успех невозможен без решительных действий власти, но он не достигаем и без согласия на них оппозиции и народных масс. В противном случае усилия власти будут «гаситься» самыми разнообразными средствами, вплоть до организации активного сопротивления «снизу». Реформы Александра II показали со всей очевидностью, что оппозиция является силой, действующей либо как их катализатор, либо как тормоз, что от её усилий во многом зависит характер и темпы инициированных властью преобразований. У всякой реформы, как свидетельствует исторический опыт, есть опасность стать «засосанной инверсией» (А.С. Ахиезер), превратиться в свою противоположность, стать контрреформой, что имело место в истории страны ни раз. Роль оппозиции - удержать социальные преобразования на линии поступательного движения, придать им ускорение. Но выполнить эту задачу она может лишь при способности к адекватной критической рефлексии , обеспечивающей интеллектуальный прорыв оппозиции в сферу позитивной социальной практики, конструктивного реформаторства . С этого момента критика перерастает в поиск выходов из исторических тупиков на основе проективного видения и настоящего, и будущего ^[10].

Предлагаемые конструктивной оппозицией модели переустройства общественного порядка принципиально отличаются от социальных утопий. Если критический потенциал утопий сопрягается только с модусом долженствования, то интеллектуальный потенциал критической рефлексии сопрягается с модусом действия, переводя идеальные образы на язык социальной практики. Правда, и утопия может тесно сопрягаться с последней, примером тому является идея коммунизма в советский период нашей истории. В определённых социально-политических условиях биполярное напряжение между реальностью и желаемым может формировать сознание, в соответствии с которым люди осознают себя способными на преобразовательные действия, превращая утопическую модель социальных трансформаций в эпифеномен реформаторства ^[11]. В этом, по оценке Г.В. Флоровского, состоит соблазн и притягательная сила утопий. Не случайно для многих исследователей утопического сознания эта черта становится исходной в её определении. Ещё А. Свентоховский в начале XX века писал, что «утопия - мать всех реформ» ^{[12, c. 423]}, ту же позицию защищал А. Фойгот, утверждавший, что «во всех реформаторских движениях заключён элемент утопии; без него они даже немыслимы» ^{[13, c. 6]}, сегодняшняя концепция К. Мангейма тоже отмечает действенный характер утопического сознания как его сущностную характеристику, связывая с ним отношение к бытию, которое, переходя в действие, взрывает существующий порядок вещей ^[14]. Русской утопии XIX века эта черта была свойственна в большей степени, чем европейскому утопическому сознанию. Об этом свидетельствуют «Русская Правда Пестеля, «Русский социализм» Герцена и Огарёва, соединивший утопизм с «наукой опыта и расчёта».

Но именно критическая рефлексия, т.е. рациональная оценка ситуации, а не утопия, выступила позитивно-конструктивным фактором модернизационных преобразований в эпоху Александра II. Она была связана с такой формой протеста, в которой момент отрицания был подчинён продуктивной преобразовательной деятельности, основанной не столько на принципе долженствования, сколько на учёте исторической необходимости и целесообразности. Примечательно, что критическим анализом будут высвечены явления, которые в XX веке названные «бегством от свободы», станут объектом внимания и тревожных размышлений Х. Ортега-и-Гассета, Э. Фромма, Г. Маркузе. Отечественными авторами была дана упреждающая критика капиталистической модели модернизации, когда капитализм для России ещё не стал реальностью, а в Европе не выявил ещё всех своих тенденций. Конечно, и критическая рефлексия не всегда является гарантией успешности реформаторских преобразований, поскольку она не свободна от политической и культурной предвзятости её субъекта и, предлагая свою модель реформ, преследует защиту интересов определённых социальных сил. Но эта предвзятость контролируема при сохранении ею способности соотносить предлагаемую модель с общечеловеческими гуманистическими ценностями и национальными интересами.

В России вплоть до первой четверти XIX века фактически не было оппозиции как активной социальной силы, если таковой не считать дворцовые заговоры, которые осуществлялись теми, кто сам хотел стать властью. Даже воцарение Александра I подходит под эту схему: вряд ли его самого и его небольшое окружение можно считать гражданской оппозицией в подлинном смысле этого слова. Не случайно очень скоро либеральные мечтания молодых друзей Александра I уступили место аракчеевщине. Духовная элита долгое время не осознавала себя вне служения власти, сама же власть позволяла ей иногда впадать в иллюзию относительно видения своих намерений. модернизация реформа россия экономический

Распад союза власти и критически настроенной духовной элиты зримо обозначился после войны 1812 года, а кульминацией раскола стало Декабрьское восстание 1825 года. Совсем ещё недавно не отделявшая себя от самодержавия образованная часть дворянства показала готовность следовать собственным идейным принципам и способность к решительным действиям. Слова казнённого П.Г. Каховского - «народ, для которого мы восстали», могут расцениваться как знаковые, с точки зрения гражданского развития оппозиции. И неважно, что в создавшейся ситуации народ был на стороне царя, важно, что восставшие предложили свой проект преобразования государственного устройства: низложение самодержавия, созыв Учредительного собрания, введение гражданских свобод, освобождение крестьян от крепостного права. Это и делало их оппозицией, т.е. социальной силой, способной на выбор исторической альтернативы и готовой нести ответственность за свои действия - погибнуть, чтобы указать путь будущим поколениям.

С воцарением Николая I, стало очевидно, что переменам больше не быть. Уже его первое обращение к народу не оставляло на этот счёт никаких сомнений: «Должно повиноваться, а рассуждения свои держать при себе». В итоге Россия погрузилась в «азиатскую стоячесть» (А.И. Герцен), а «застой был возведён в догмат» (Г.В. Плеханов). Георг Канкрин, министр финансов, главный «куратор» экономической политики с 1823 по 1844 годы, отвергал всё, что способствовало промышленному развитию страны, выступал против строительства железных дорог, создания акционерных обществ, частных банков, и был убеждён, что рост оппозиционных настроений в обществе приносит только зло, так как склоняет самодержавие к ужесточению режима. Никакие идеи о развитии экономики «в духе западничества» не принимались даже от влиятельных политиков страны. Так, фактически без ответа остались предложения по повышению производительности труда в сельском хозяйстве на основе роста обрабатывающей промышленности, представленные председателем департамента государственной экономики Н.С. Мордвиновым, входившим в своё время в круг ближайших советников Александра I. Но главное, в эти годы «ужасающего кошмара» (А.И. Герцен) получают распространение трагически-удручённые настроения, вселяющие неверие в национальные возможности России. «Дело в том, - писал в своём эпатирующем философическом письме П.Я. Чаадаев, - что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежали ни к одному из известных семейств человеческого рода … Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Дивная связь человеческих идей в преемственности поколений и история человеческого духа, приведшие его во всём остальном мире к его теперешнему состоянию, на нас не оказали никакого действия» ^{[15, c. 18]}.

Только к концу 1830-х годов ситуация начнёт приобретать новые черты. С виду страна продолжала как бы «стоять на месте», но подспудно в ней зрели силы духовного и социального обновления. И через несколько лет начнётся тот удивительный духовный взлёт, который современники и потомки назовут «славным десятилетием». Это яркое развитие всех форм духовности, реализовавшееся через отечественную литературу, поэзию и публицистику станет символом времени, когда «слово было делом» (А.И. Герцен). Влияние Слова на жизнь общества будет так значимо, что царизм, задушивший попытки общественных преобразований в 1825 году, через несколько десятилетий станет инициатором судьбоносных для страны реформ. Речь Александра II перед дворянством 30 марта 1856 года о необходимости отмены крепостного права «сверху» и последовавший за этим Рескрипт 1857 года вселяли надежды. Критически мыслящая часть общества снова пойдёт на активный союз с властью. Знаменательно письмо к царю Герцена. Приветствуя Александра в его начинаниях, он увидел в нём мощного деятеля, открывающего новую эру для России, работающего для её будущего. Герцен посвящает императору статью с восторженным эпиграфом: «Ты победил, Галилеянин!» «Имя Александра, - писал Герцен в 1858 году в № 9 «Колокола» - принадлежит истории: если бы его царствование завтра окончилось, если бы он пал под ударами каких-нибудь крамольных олигархов, бунтующих защитников барщины и розги, - всё, равно, начало освобождения сделано им, грядущие поколения этого не забудут». Слова Герцена, как это бывало ни раз, оказались пророческими. Н.Г. Чернышевский тоже посчитал, что власть сможет наконец-то «развязать гордиев узел» крестьянского вопроса, а деятельность отдельного человека, наделённого властью, вполне может дать «хорошее направление дурному механизму», предупредив революционный ход событий. Высочайшим Рескриптом, писал Чернышевский в том же 1858 году в № 2 «Современника», «император начал дело, с которым по своему величию и благотворности может быть сравнена только реформа, совершённая Петром Великим».

Но уже к осени 1858 года оценки и действия оппозиции изменятся. Чернышевский придёт к выводу, что безнадёжно ждать от царя роли «государственного человека», а руководимый им «Современник» полностью отойдёт от тактики «подталкивания верхов» и отстранится от обсуждения реформ. Изменится и позиция «Колокола»: «Нас упрекнуть нельзя, - писал Герцен. - Мы держались до последней крайности… Прощайте Александр Николаевич, счастливого пути! - Bon voyage!.. Нам сюда» ^{[16, c. 256-257]}.

Главным для оппозиции вновь станет обличительная критика самодержавия и правительственной бюрократии. Впрочем, поводов для такой критики было предостаточно, а сомнений в успешности реформ немало. Оппозиция расколется - часть её, образовав либеральное крыло, примет участие в реформах и в течение 20 лет будет влиять на направленность осуществляемых преобразований. В этот период своей истории, когда она максимально приблизится к социальной практике, нейтрализуя действия негативных сил и со стороны власти, и со стороны стихийного революционного движения. Другая часть оппозиции, после выстрела Д.В. Каракозова (1866 г.) выберет радикальный путь уничтожения самих основ существующей государственного строя, а участие в реформах заклеймит, как способ пособничества самодержавию.

Этот лагерь, образовав через некоторое время левое крыло оппозиции, по сути уже не будет оппозицией, поскольку реформы им не принимались ни в какой форме. От «Колокола» это крыло оппозиции требовало призывов к радикальным действиям против самодержавия. «К топору зовите Русь!», - обращался к его издателям автор «Письма из провинции», опубликованного в журнале 1-го марта 1860 года. У левых радикалов не было плана и программы возможных преобразований. «Выгнать династию, перерезать царствующий дом - не трудно, но что это даст?», - спрашивал у них К.Д. Кавелин, автор «Записки об освобождении крестьян», опубликованной А.И. Герценом в 3-м выпуске «Голосов из России». Ответа радикалы дать не могли, и потому их нажим на власть не сыграет позитивной роли в осуществлении реформ. Очень скоро от критики самодержавия и либералов они перейдут к практике создания революционных организаций («Земля и воля»), а ещё через некоторое время к организации революционного подполья.

Пути демократов и либералов разойдутся до полного взаимонепонимания. Этот факт, как отмечали Е.Г. Плимак и И.К. Пантин, станет одним из самых драматических в политической истории России ^{[17, c. 276]}. Он надолго деформирует социально-политические и гуманистические ориентации всей оппозиции. Действия её радикального крыла будет принимать все более разрушительный характер, а либералы всё заметнее и активнее будут сближаться с правящей элитой. Вместо того, чтобы дополнять друг друга, как это было в Европе, эти две силы войдут в непримиримое противостояние, что надолго деформирует и социал-демократическую, и либеральную оппозицию. Демократизм все более будет принимать плебейски разрушительный характер, а либерализм будет сближаться с властью. В итоге оппозиция перестанет в России быть конструктивной силой, а через некоторое время и вовсе сойдёт со сцены российских реформ и модернизации. Возродившись уже на грани XXI века она окажется больной всё тем же недугом: будет «смотреть в руки» власть придержащих и упустит открывшиеся в ходе перестройки возможности влияния на ход реформ.

Главной конструктивной силой эпохи Великих реформ Александра II станет либерализм. Либералы в течение двадцати лет будут определять направленность осуществлявшихся преобразований, а предложенный ими проект развития России (Б.Н. Чичерин, М.И. Туган-Барановский, П.Б. Струве, С.Н. Булгаков) будет не только конкурентноспособным, но и обладающим преимуществами в сравнении с «Русским социализмом» А.И. Герцена и Н.П. Огарева, народнической моделью Н.К. Михайловского, ориентированных на русскую крестьянскую общину. Предложенная либералами модель модернизации, адекватно отразившая потребности развития российской экономики, какое-то время будет определять характер осуществляемых преобразований, нейтрализуя действия стихийных и субъективных сил. Заложенный в ней вектор модернизации был направлен на сбалансированные изменения в обществе, учитывающие специфику исторически сложившейся в стране системы хозяйствование, её реальное состояние и готовность к инновационным трансформациям. Конечно, предложенная модель, как всякий социальный проект, не была лишена уязвимых мест, ибо история всегда остаётся открытой для импровизаций и никому не даёт гарантий от просчётов в реформаторстве. Но в качестве проекта развития страны по модернизационному вектору онаболее других проектов соответствовала духу времени, учитывала национальные интересы страны, оставляла место для плюрализма интересов и социальных инициатив различных социальных групп, предусматривала возможность их консенсуса.

Приверженность либералов к такому показателю социального моделирования задавалась их верностью главной мировоззренческой парадигме - признанию абсолютной ценности личности и её свободы. Правда, эта установка делала их одновременно и сильными, и слабыми. С одной стороны, они не могли себе позволить достижение поставленной цели методами революционного насилия, с другой стороны, они, исключая на деле для себя формы действенного сопротивления противникам, часто оказывались в ситуации альтернативного выбора - либо согласиться с ними, либо уйти с политической авансцены. И то, и другое каждый раз означало поражение.

Проблемы реформ в «зеркале» отечественной экономической мысли. Правление Александра II ознаменовалось расширением экономических и политических возможностей для ускорения модернизационных процессов. После образования в 1860 году Российского государственного банка быстро стал развиваться финансовый сектор, а на его основе заметно расширяться сеть железных дорог, право на строительство и эксплуатацию которых было передано частным компаниям, стало набирать обороты промышленное производство и горнодобывающая промышленность; отмена крепостного права обозначила новый вектор развития сельского хозяйства. Произошедшие изменения, затронувшие структуру государственного аппарата, укрепили начала местного самоуправления, а реформы в области печати и цензуры обеспечили гласность. Россия вступила на путь ускоренного поступательного развития, главными направлениями которого стали: 1) развитие промышленного производства на базе ниндустриализации по «европейскому образцу», 2) разрушение сословных границ традиционного общества, 3) изменение российской государственности в сторону конституционной монархии, 4) становление гражданского общества и основ правового государства, 5) модернизация системы образования. Принятая модель развития учитывала исторически складывавшиеся национальные особенности экономики и государственного устройства российского общества.

Российский опыт свидетельствует, что успехи модернизации во многом зависят от сопряжённости осуществляемых преобразований с экономическими идеями, отражающими состояния и тенденции роста отечественной экономики. Отечественная экономическая мысль изначально развивалась в контексте историософских воззрений, испытывая на себе влияние свойственных им канонов мышления. Таковыми были антропоцентризм, склонность к религиозному мистицизму, панморализм, рождавший особую чувствительность к идеалам социальной справедливости. Эти черты доминировали в обыденных и теоретических представлениях о форма нравственно-духовной и экономической жизни общества, определяя специфику предлагаемых экономической мыслью моделей модернизации. Существенное влияние оказывал и тот факт, что отечественные экономисты блестяще владели философской риторикой. Общим результатом стало размывание границы между социальной философией и «чисто» экономическим знанием при доминирующем влиянии первой на второе, мозаичность экономических изыскания и проектов. Как отмечает Й. Цвайнерт, «если в рамках ретроспективного исследования задаться вопросом о том, какой вклад российские экономисты внесли в теорию, которую мейнстрим (основное течение) научного экономического сообщества воспринимает ныне как общепринятую, то, за редким исключением, вряд ли следовало бы начинать изыскания до 90-х гг. XIX века» ^{[18, c. 355-356]}.

Только во второй половине XIX века отечественная экономическая мысль обрела характер системных исследований . К этому времени, с одной стороны, оформляется реальный объект теоретического осмысления (экономика в качестве автономной сферы общественной жизнедеятельности, функционирующая на базе начавшейся индустриализации и развитого внутреннего рынка), с другой стороны, складывается своя школа экономического анализа. Это, конечно, не означает, что до этого времени в России вовсе отсутствовали попытки моделирования экономического развития страны, а экономические идеи не были предметом специального обсуждения внутри экономического сообщества. Более того, эти вопросы нередко были предметом осмысления для власти, озабоченной уровнем подготовки образованного слоя общества. Ещё в начале XIX века отдельные вопросы политической экономии были включены в учебные программы гимназий и университетов. В 1805 году по заказу Министерства народного образования был издан первый в России учебник политической экономии Х. Шлёцера «Начальные основы государственного хозяйствования», который в первой четверти XIX века в Европе считался лучшим учебным пособием в этой области знания. Учение Шлёцера о личном капитале, обращавшее внимание на значение образования и профессионального обучения для развития производительных сил и рассматривавшее, говоря современным языком, материальный и человеческий капитал как нечто однородное и равноправное с точки зрения их роли в функционировании производства, сразу вошло в общий контекст отечественной экономической мысли.

В 40-х годах зарождаются свои направления экономических изысканий, истоком одного стали западники как проводники либеральных идей, основы другого заложили славянофилы. Первые ориентировались на английских классиков, прежде всего на А. Смита, работа которого «Исследования о природе и причинах богатства народов» в переводе Н.Р. Политковского была опубликована в 1806 году по приказу тогдашнего министра финансов Д.Л. Гурьева; чуть позже в качестве главного экономического авторитета пришёл Ж.Б. Сэй. Со второй половины XIX века утвердилось влияние немецкой исторической школы (Ф. Лист). Идеи последней о характере народнохозяйственного процесса и взаимообусловленности экономического и культурного развития, о том, что способности создавать богатства бесконечно важнее самого богатства получили отклик в отечественных проектах о путях экономического развития страны, наполнившись содержанием, отразившим состояние хозяйственной ситуации в стране - наличие сельской общины и промышленных ремёсел, противостояние свободной торговли и национального предпринимательства. Но в целом экономическая мысль продолжала оставаться неоднородной, а возникающие в её рамках учения носили доктринальный характер.