Изучение детства, жертвенности и других феноменов стало возможным благодаря появлению исторической антропологии и других междисциплинарных направлений исследований. На сегодняшний день исследователи обращаются к изучению отношения к детям в СССР. Актуальность этой работы обусловлена тем, что она продолжает общую тенденцию изучения феномена советского детства, обращаясь к новым аспектам репрезентации детей в советской культуре.

Детские героические образы в СССР - это феномен, который существовал в общем культурном контексте. Начиная с 1920-х годов перед новым государством стояли как минимум две важные задачи: историческая легитимация власти и установление новой советской идеологии. Новая картина "славного" прошлого, которая вписывалась в большевистскую идеологию, должна была задать направление для интерпретации всех исторических событий и показать по-настоящему важные события и героев. В этих условиях создавался советский пантеон, герои которого конструировались по принципам классического мифа. Проследив, как формировалась культурная традиция изображения героев в классическом варианте, мы поймём, в чем была специфика советского изображения героев и в том числе героев-пионеров и комсомольцев.

В архаических мифах некоторых древних народов, как отмечают исследователи, можно выделить несколько типов сюжетов, связанных с героями. Во-первых, это отделение хаоса от мира и творение. Во-вторых - культурное дополнение жизни людей, в-третьих - сюжет, связанный с героем-первопредком, который являлся для всех людей общим отцом и если не сотворил мир, то был создателем народа [Мелетинский, 2000, c.312]. Во многих культурах эти сюжеты не были разделены, но наиболее близким к советскому варианту нам представляется именно культурный герой. В разных традициях его изображения мы можем найти конструкт, который лежит в основе советских героических образов.

Во-первых, в архаической мифологии существовали герои, которые были защитниками людей, и независимые герои-Боги. Среди первых, например, Геракл и Прометей. "Прометей делает людей из глины (в послегесиодовской версии), похищает для них огонь, в их интересах обманывает богов (жертвоприношение в Мэконе)" [Мелетинский, 2000, с.319]. Специфика сюжетов, связанных с такими героями, состоит в том, что они сражаются на благо человечества и готовы пожертвовать собой ради благополучия людей. Другие примеры "чистых" культурных героев - громовник Тор и кузнец Гефест. Тор борется с великанами и мировым змеем, а Гефест является главным покровителем кузнечного дела, строителем зданий на Олимпе и создателем молний Зевса. Место подобных героев в классическом мире - в центре событий. Они исключительно положительные персонажи и несут народу практическую пользу (приспособления, обучение ремеслу, защиту от божественной несправедливости). Кроме того, жизненный путь таких героев превращается в поучительные сюжеты: в эпосе представлены основные подвиги героев, создаётся традиция и появляются основания для поклонения.

В древнегреческой мифологии такие борцы с чудовищами как Геракл, Прометей, Тесей с Эпиметеем, Гефест, Гермес представляют собой подобие богатырей, главная функция которых - защита от зла. Такие культурные герои находятся на пересечении мифа и эпоса. "К богатырскому типу мифологического персонажа близок и скандинавский громовник Тор, который борется с великанами и со "змеем средней земли". Главная особенность таких героев - это то, что они противостоят воплощениям хаоса, а сами олицетворяют собой порядок и победу сил космоса, который противоположен хаосу.

И хотя существует множество "неуловимых" героев, которые сохраняют свои способности и жизнь, в традиционном описании подвигов демиургов часто присутствуют не только эпизод их становления и часть, посвящённая подвигам и испытаниям, но и героически принятое наказание или смерть. Среди героев-мучеников, например, уже упоминавшийся Прометей, который за похищение огня был прикован к горам и подвергнут вечным мучениям в виде орла, который бесконечно клюёт его печень. В некоторых традициях смерть героев-богов превращается в новую историю, связанную с сотворением мира. "В аккадской мифологии Энлиль или Мардук, убив богиню Тиамат, разделяет на части ее тело, из верхней части делает небесный свод и устраивает там "стоянки для великих богов" в виде светил, а из нижней части создает землю, затем растения и животных; при помощи Эа он делает человека из крови поверженного Кингу, которого Тиамат взяла в мужья после смерти Апсу" [Мелетинский, 2000, с.340]. В древнеиндийском (ведийском) мифе боги приносят в жертву великана Пурушу, который постепенно сливается с творцом-демиургом и способствует рождению мира из яйца. Наконец, в скандинавской мифологии боги создают мир из тела убитого ими великана Имира (его плоть становится землей, череп - небом, кости - горами, а кровь - морями).

Герои, которые испытывают страдания или приносят себя в жертву людям, занимают особое место в мифах и эпосе. С помощью страданий и смерти усиливается важность их персоны и поступка, который они совершили. Если герой умирает для того, чтобы свершился акт творения, то, что он создал, священно. В истории с Прометеем фактом его страданий доказывается особенная важность огня для людей.

Кроме того, христианская традиция, долгое время синтезированная с архаикой, сохранила мотивы жертвоприношения, которые закрепились в главном событии христианской культуры - искупительной жертве Христа, а также в культе мёртвых святых мучеников и апостолов [Гуревич, 1984, с.165]. Описанные особенности героев архаических мифов и христианская традиция были известны советским авторам, режиссёрам и пропагандистам. Люди, которые создавали мифологию, учились в гимназиях и семинариях, были знакомы с сюжетами древнегреческого эпоса и библейской истории. Вследствие этого связь советского героического нарратива с классическими сюжетами выглядит правомерной. Так, по утверждению исследовательницы Ольги Эдельман, мироощущение советских людей благодаря пропаганде было похоже на мифологическое: в основе него лежало предание (идеологический конструкт), включающее в себя описание мира путем рассказа о его происхождении. Как мы писали выше, миф обычно повествует о сотворении мира: "творец из предвечного хаоса создает упорядоченный космос, дальнейшая история - это история борьбы сил порядка и хаоса. Советский акт творения - это Великая Октябрьская социалистическая революция, открывшая новую эру в истории человечества. До нее были мрак и несчастья, вокруг, за пределами ее воздействия - опять же мрак и страдания трудящихся." [Эдельман, 1999, с.2].

Логично, что роль культурных героев-демиургов выполняли участники Октябрьской революции и Гражданской войны. В 30-е годы в советском историческом метанарративе закрепились культы Ленина, Сталина и героев Гражданской войны [Бранденбергер, 2009, с.31]. В основе их репрезентации лежали разные изобразительные средства, но можно проследить общие места в их образах. Эта связь обусловлена правилами, по которым строится советская мифология и которые распространяются в том числе и на героические образы.

Место героя в классическом мифе - в центре событий. Он исключительно положительный персонаж, который несёт народу практическую пользу: учит людей ремеслу, изобретает необходимые приспособления и защищает от божественной несправедливости. Жизненный путь героя превращают в поучительные сюжеты и исторические предания. В советском варианте мифа было два таких "чистых" героя - Ленин и Сталин, образы которых в культуре были похожи, но традиция изображения героя началась именно с Ленина [Эдельман, 1999, с.3].

Как продукт советского мифотворчества фигуру Ленина-героя можно охарактеризовать двояко: с одной стороны, он наделён символами отдыхающего Бога - верховного божества, который "правит" небом или воздухом и находится в недосягаемости для простых смертных. Культ Ленина весомо отличался от культа Сталина-вождя: второй, по мнению Эдельман, также был Демиургом, но при этом оставался ближе к народу и "дальше" от событий Октябрьской революции. Кроме того, если о детстве, юности и революционных "подвигах" Ленина в массовой культуре упоминали часто, то аналогичная информация о Сталине почти не выносилась в публичное пространство. Отличие также было в том, что культ Ленина воспроизводился в 30-50-е гг. в мемориальном ключе, а культ Сталина-героя возникал в реальном времени.

В процессе конструирования образов вождей рождались установки для последующей репрезентации советского "пантеона", однако критерии изображения тел Ленина и Сталина были изначально намного строже. В СССР художники и скульпторы, изображающие первых лиц государства, должны были следовать канону, который по строгости сопоставим с иконописным. Так, например, созданный художником Андреевым после смерти Ленина портрет закрепил правильный вариант изображения вождя: тогда атрибутом внешности Ленина стали пиджак, кепка и приподнятая правая рука. И Ленина, и Сталина чаще всего изображали в одиночестве или с представителями простого рабочего народа и детей, избегая изображений партийных собраний (особенно во время репрессий). Изображение тел Ленина и Сталина отличалось тем, что художники акцентировали внимание на лицах и на профиле, в частности, создавая прочную ассоциацию с вождями. Другие части тел практически не изображаются, кроме рук, которые рисуют схематично, чтобы показать, например, властный жест в случае Ленина. Общим местом также является то, что вождей изображают молодыми и сильными, создавая конструкт здорового тела: румяные щеки, отсутствие седины, блестящие глаза. Здоровье в данном случае приравнивается к политической силе (здоровый и молодой лидер - сильная страна).

Образ Ленина в 30-е годы (время, когда начинает формироваться политический аппарат сталинской системы и закладываются идеологические принципы новой эпохи) можно условно поделить на образ "взрослый" и образ "для детей". Первый конструировался в первую очередь на страницах "Краткой истории ВКП (б)" - сакрального для СССР текста. Так, именно на страницах учебника по истории коммунистической партии Ленин предстаёт создателем государства, лидером партии и, наконец, героем, благодаря которому партия ВКП (б) пришла к власти. Способы, с помощью которых создаётся образ Ленина, - это, во-первых, наделение его чертами мессии (рассказ о детстве и юности Ленина как бы уже содержит предпосылки для того, чтобы он стал великим лидером). Во-вторых, это акцент на изобретательности вождя (черта, обязательная для героя-демиурга), пример которой - программа партии, написанная Лениным молоком на бумаге.

Образ Ленина, воспроизводившийся в советском героическом нарративе, положил начало традиции конструирования славного советского прошлого и дал основу для репрезентации героев Гражданской Войны. Однако между культом Ленина-героя и культами героев Гражданской войны была существенная разница: "Лениниана" кончалась естественной смертью вождя, а не трагической гибелью в мучениях.

Рассматривая военных героев советского "пантеона", интересно обратиться к биографическим фильмам - феномену сталинской эпохи. Один из главных образов, представленных в кинематографе тех лет - образ Чапаева в одноимённой картине. Фильм, снятый Васильевыми в 1934 году, как и другие картины в этом жанре, выполнял функцию мифологизации событий революции 1917 года и последовавшей за ней гражданской войны. Главным историческим событием нового государства, как утверждает Евгений Добренко и другие авторы, была именно революция. Большевики долго работали над тем, чтобы создать событие-аналог взятию Бастилии и закрепить с помощью соцреализма у народа особые чувства к штурму Зимнего дворца. Однако причина неудач в этом направлении заключалась в том, что основная народная масса считала началом борьбы и истории нового советского государства другое событие - Гражданскую войну [Добренко, 2007, с.142]

Чапаев, которого позиционировали как одного из главных героев этого события, в кинокартине представлен так, что народ смело мог ассоциировать себя с ним. Это тоже отсылает нас к классической мифотворческой традиции, в которой настоящие герои-защитники были ближе к народу, а не к Богам и даже нарушали божественные запреты ради человечества. Эффект "человека из народа" был вызван не только поведением героя, которое укладывалось в общепринятые представления о рядовом советском гражданине, но и художественными приемами, которые использовал режиссер. Так, например, в фильме много сцен, в которых Чапаев показывается крупным планом. Чапаев, в отличие от Ленина (образованного, не раз бывавшего заграницей, лидера политической партии), представляется человеком без образования и сам признаётся в фильме, что "академий не кончал", презрительно отзываясь о буржуазном образовании. Компенсацией необразованности в этом случае служит смелость и инициативность: герой берёт на себя инициативу в командовании над эскадроном и часто вступает в спор с комиссаром ["Чапаев", 1934]. В образе Чапаева также прослеживается другая тенденция репрезентации советского героя - массовый характер. Советский метанарратив, как утверждает Добренко, подразумевал массовый коллективный героизм. И хотя Чапаев изображается как личность, в основе его образа - качества, которые официальная пропаганда надеется увидеть во всех советских людях. Заключительный эпизод фильма, в котором Чапаев гибнет, в случае с советским героем является тем самым элементом становления героя. Добренко пишет о том, что соцреализм, утвердившийся в сталинскую эпоху, в части создания героических образов опирается на мотивы насилия и при этом стремится стереть память об этом насилии над героем [Добренко, 2007, с. 209]. Случай Чапаева подтверждает эту теорию, поскольку несмотря на то, что действие фильма относится к Гражданской войне, герой представляет собой предполагаемый идеал советского человека, и его перевоплощение кажется вполне естественным, не имеющим отношения к насилию. В то же время образ Чапаева - особенный, ведь несколько поколений советских людей рассказывали о том, что пересматривали картину несколько раз в иррациональной надежде на то, что Чапаев выплывет из реки живым. Это ещё один прием в изображении советского героя: он рождается для общественности уже после собственной смерти, что подменяет героическую трагедию мелодрамой: мотив предательства факт гибели героя в реке - символические, заимствованные из архаического эпоса, в котором река символизирует силы хаоса.

Ранее мы говорили о том, как изображались тела вождей. Обращаясь к образу Чапаева, можно проследить похожие практики телесности: во-первых, его тело также изображают ограниченно, делая акцент на лице и закрывая остальные части тела военной формой; во-вторых, его показывают с усами, четко выделяя конструкт настоящего мужчины и военного (в этом есть близость к образу Сталина). Кроме того, несмотря на условия войны, Чапаева показывают чистым и опрятным, создавая небольшой контраст между ним и простым народом.

Таким образом, классическая мифическая традиция изображения героев, для которой характерны положительные образы, близость к народу, готовность к самопожертвованию, постоянная борьба с врагом и смекалка наряду с физическим превосходством, в 1920-1930-е годы стала неотъемлемой частью героического нарратива. На наш взгляд, советский вариант героя отличался большим акцентом на жертвенные практики, но, как и мифы, закреплялся, в основном, в текстах. При этом один героический образ транслировался в разных вариациях и форматах в зависимости от возраста аудитории (например, был "детский" и "взрослый" Ленин).

1.2 Советское детство как исторический социокультурный феномен