Образ казаха-кочевника в русской общественно-политической мысли в конце XVIII – первой половине XIX века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук

ОБРАЗ КАЗАХА-КОЧЕВНИКА В РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В КОНЦЕ XVIII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

Сухих Олеся Евгеньевна

Омск 2007

Работа выполнена на кафедре дореволюционной отечественной истории и документоведения ГОУ ВПО «Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского»

Научный руководитель доктор исторических наук, профессор Ремнев Анатолий Викторович

Официальные оппоненты доктор исторических наук, доцент Родигина Наталия Николаевна

кандидат исторических наук, доцент Сабурова Татьяна Анатольевна

Ведущая организация ГОУ ВПО «Казанский государственный университет им. В.И. Ульянова-Ленина»

Защита состоится на заседании диссертационного совета ДМ 212.177.04 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Омском педагогическом университете по адресу: 644043, г. Омск, ул. Партизанская, 4 а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Омского государственного педагогического университета (644099, г. Омск, ул. Набережная Тухачевского, 14, библиографический отдел)

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук, профессор Г.А. Порхунов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

казах кочевник русский общество

Актуальность темы. Изучение образа одного народа в сознании другого всегда имело большое значение для международных контактов, поскольку помогало преодолевать сложившиеся в обществе негативные стереотипы и предрассудки через демонстрацию их истоков. Несмотря на рост межкультурного взаимодействия и распространение лояльности в отношениях между нациями, это актуально и в наши дни, поскольку формирование определенного образа «Другого» свойственно всем играм с ментальными картами, чреватыми «искушением ранжировать, уничижительно обобщать, формировать негативный образ иного ради достижения собственных политических целей и удовлетворения собственного, очень часто сопровождаемого комплексом неполноценности тщеславия» Миллер А.И. Предисловие // Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003. С. 10..

Кроме того, исследование образа казаха-кочевника в русской общественно-политической мысли вносит вклад в развитие методологических подходов к изучению тем схожего характера. Данное исследование предлагает один из вариантов методологии работы с образом «Другого», который учитывает особенности формирования и бытования этого образа в разных слоях общества, факторы и направление эволюции его основных черт, а также его взаимосвязи с историческими, философскими и политическими взглядами современников. Речь идет, прежде всего, об использовании теории ориентализма Э. Саида применительно к историческому опыту Российской империи, о чем идут активные дебаты, как в отечественной, так и в зарубежной историографии.

В общественно-политическом плане исследование имеет значение для текущих русско-казахских отношений, поскольку помогает преодолеть некоторые устоявшиеся стереотипы в отношении казахов через демонстрацию их истоков. Это позволяет сделать отношения современных русских и казахов более открытыми, дружественными и доверительными.

Степень изученности темы. Появление исследовательского интереса к образу «Другого» было обусловлено возросшим вниманием к личности человека и ее различным проявлениям, в том числе, специфическим субъективным и коллективным переживаниям и рефлексиям. В отечественной исторической науке этот интерес наиболее ярко обозначился лишь в 90-е гг. ХХ века. Более ранние исследования образа или представлений носили, как правило, историографический характер, а их авторы сосредотачивались в основном на проблеме соотношения образа и реальности, выявлении причин и форм искажения реальности в образе. Особенностью же работ, посвященных восприятию русскими казахов и казахской степи, было еще и то, что их авторы почти всегда ограничивались узким кругом источников, что было связано с их стремлением исследовать позицию какой-то одной определенной группы носителей представлений об этом регионе и его жителях.

Из диссертационных работ ближе всего к нашей теме исследования М.К. Бижанова и И.В. Ерофеевой, которые сосредоточили внимание на том, что и как писали о казахской степи русские ученые и путешественники в XVIII - первой половине XIX в Бижанов М.К. Казахстан второй четверти XVIII века в трудах и записках русских исследователей. Автореферат дисс. …. канд. ист. наук. Алма-Ата, 1967; Ерофеева И.В. Казахстан второй половины XVIII - первой половины XIX вв. в трудах и записках русских ученых и путешественников. Автореферат дисс. …. канд. ист. наук. Алма-Ата, 1979.. Авторы этих работ главным образом занимались выявлением различий между восприятием казахской степи русскими наблюдателями и действительной ситуацией в регионе. При этом особое внимание обращалось на то, как дореволюционные авторы писали о причинах и ходе процесса вхождения казахской степи в состав России, как оценивали уровень экономического и социально-политического развития региона. Что касается других диссертационных исследований, то следует отметить еще работы В.С. Толочко, В.Н. Алексеенко, Е.С. Сыздыковой и М.К. Мукатаевой Толочко В.С. Проблемы истории Казахстана XIX века в военной периодической печати. Автореферат дисс. … канд. ист. наук. Алма-Ата, 1977; Алексеенко В.Н. Вопросы истории Средней Азии и Казахстана в освещении русских дореволюционных журналов (вторая половина XIX - начало ХХ века). Автореферат дисс. … канд. ист. наук. Алма-Ата, 1986; Сыздыкова Е.С. Вопросы истории Казахстана XIX века в трудах офицеров Генерального штаба Российской империи. Автореферат дисс. … канд. ист. наук. Астана, 2000; Мукатаева Л. К. Г.Е. Катанаев о проблемах истории Казахстана: взаимодействие личности и культуры. Автореферат дисс. … канд. ист. наук. Алматы, 2002., однако все они затрагивают лишь один аспект восприятия русскими региона казахской степи, а именно - его исторического развития.

Определенный интерес в плане изучения русского образа казахов представляет работа историка литературы филолога М.И. Фетисова «Первые русские повести на казахские темы» (Алма-Ата, 1950). В ней содержатся интересная информация о жизни и творчестве забытого ныне писателя В.А. Ушакова, а также некоторые подробности оренбургского периода жизни В.И. Даля. Фетисов показывает особенности романтической и реалистической традиций восприятия и описания кочевников, отмечает характерное для романтизма преклонение перед патриархальностью «диких» народов, стремление русских писателей представить русских и русскую культуру приоритетными по отношению к казахскому народу и его культуре.

Монография Е.С. Сыздыковой «Российские военные и Казахстан» Сыздыкова Е.С. Российские военные и Казахстан: (Вопросы социально-политической и экономической истории Казахстана XVIII - XIX вв. в трудах офицеров Генерального штаба России). М., 2005. посвящена тому, как офицеры российского Генштаба освещали вопросы социально-политической и экономической истории региона казахской степи. Рассматривая разные аспекты этой проблемы, Сыздыкова отмечает в целом европоцентристскую манеру подачи материала военными, выражавшуюся в стремлении описать движение России на Восток как движение «в пустоте, по землям никому не принадлежащим», среди диких, грубых и коварных дикарей. Именно поэтому практически все мероприятия российских властей в казахской степи получили однозначно положительную оценку большинства дореволюционных авторов-военных.

Особо необходимо отметить работу американской исследовательницы В. Мартин, посвященную изучению проблемы восприятия казахского обычая по названием «барымта» самими казахами, а также русскими наблюдателями Мартин В. Барымта: Обычай в глазах кочевников, преступление в глазах империи // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. М., 2005. С. 360-390.. В. Мартин хорошо показывает механизм влияния субъективных представлений на политику и законодательство и, далее, на то, как менялось понимание смысла и целей барымты самими казахами.

Как видим, образ казаха-кочевника и казахской степи в русской общественно-политической мысли является темой исследованной очень мало и лишь фрагментарно. Однако и в советское, и особенно в постсоветское время, появлялись работы, посвященные изучению образов других стран и народов, которые представляют интерес прежде всего с точки зрения понимания такого феномена, как образ «Другого».

Так, в исследовании Н.А. Ерофеева, посвященном изучению русских представлений об Англии и англичанах, образ другого народа (или «этническое представление» в терминологии автора) понимается как итог усвоенной информации, результат ее переработки и обобщенный вывод из нее. Здесь, считает Ерофеев, разрозненные факты и черты связываются воедино и преобразуются в нечто цельное Ерофеев Н.А. Туманный Альбион: Англия и англичане глазами русских. 1825-1853. М., 1982. С. 11.. В работе В.Э. Молодякова, посвященной изучению образа Японии в Европе и России, понятие «образ Японии» трактуется как совокупность представлений о Японии, сложившихся за ее пределами, причем безотносительно к «настоящей «Японии», это феномен политической, философской и эстетической мысли, культуры, искусства и массового сознания Молодяков В.Э. «Образ Японии» в Европе и России второй половины XIX - начала ХХ века. М., 1996. С. 6-7.. В ряду других отечественных исследований, авторы которых выбирали путь исследования представлений какой-либо определенной группы носителей образа См., например: Катаева-Макинен Е.В. Образ Испании в записках русских путешественников XIX в. Автореферат дисс. … канд. филол. наук. М., 1999; Кубанев Н.А. Образ Америки в русской литературе: Из истории русско-американских литературных и культурных связей конца XIX - первой половины ХХ вв. Автореферат дисс. … д-ра культурол. наук. М., 2001; Партаненко Т.В. Образ России во Франции XV - начала ХХ вв. По материалам мемуарных и дневниковых свидетельств. Автореферат дисс. … канд. филос. наук. СПб., 2001; Белгородская Л.В. Образ Российской империи в зеркале англо-американских справочно-энциклопедических изданий ХХ в. Красноярск, 2006. . , наиболее удачной, на наш взгляд, является работа Н.Н. Родигиной, посвященная образу Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX - начала ХХ в. Родигина Н.Н. «Другая Россия»: образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX - начала ХХ в. Новосибирск, 2006. Конструктивистский подход, характерный для работы Н.Н. Родигиной, предполагает понимание, что образ региона - это не просто отражение в общественном мнении представлений о регионе, базирующихся на знаниях о нем, но и продукт коллективного воображаемого, который может сознательно конструироваться заинтересованными интеллектуальными или политическими элитами.

Значительный вклад в понимание образа «Другого» внесли наработки такой дисциплины, как имагология, которая «ставит своей задачей выявить истинные и ложные представления о жизни других народов, стереотипы и предубеждения, существующие в общественном сознании, их происхождение и развитие, их общественную роль и эстетическую функцию в художественном произведении. Она рассматривает образ другого народа, который складывается не только в литературе, но и других «текстах». Но первостепенным ее предметом является все же литература, ибо из всех феноменов культуры доминирующую роль в формировании национального сознания <…> играла литература (по крайней мере, до середины XX в., до расцвета кино, телевидения и других средств массовой коммуникации)» Хореев В.А. Имагология и изучение русско-польских литературных связей // Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000. С. 22-23.. В рамках этого направления работали, например, такие исследователи-филологи, как Г. Гачев, С.В. Гладких, С.В. Оболенская, А.В. Кузьмин и др. Гачев Г. Национальные образы мира: Курс лекций. М., 1998; Его же. Национальные образы мира. Кавказ. Интеллектуальные путешествия из России в Грузию, Азербайджан и Армению. М., 2002; Его же. Национальные образы мира. Центральная Азия: Казахстан, Киргизия. Космос ислама (интеллектуальные путешествия). М., 2002; Гладких С.В. Этнические стереотипы как феномен культуры: Автореф. дисс. … канд. филолог. наук. Ставрополь, 2001; Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских. М., 2000; Кузьмин А.В. Инородец в творчестве Н.С. Лескова: проблема изображения и оценки. СПб., 2003.

Что касается зарубежной историографии, то внимания, прежде всего, заслуживает влиятельная работа Э. Саида «Ориентализм», впервые опубликованная в 1978 г. Said E.W. Orientalism. New York, 1978 (Саид Э.В. Ориентализм: Западные концепции Востока. М., 2006). Основываясь, главным образом, на идеях М. Фуко о дискурсе и неразрывной связи знания и власти, а также на концепции А. Грамши о культурной гегемонии, Саид выстроил собственную концепцию колониальной практики Запада на Востоке и обозначил ее идеологическое наполнение словом «ориентализм». Саид определяет ориентализм как способ Запада изображать Восток, базирующийся на том особом месте, которое занимает Восток в европейском западном опыте. Ориентализм для Саида - это, прежде всего, «режим дискурса с обеспечивающими его институтами, словарем, ученостью, образами, доктринами, даже колониальной бюрократией и колониальными стилями» Said E.W. Orientalism. P. 1-2.. Особая роль в формировании комплекса ориенталистских идей, по мнению Саида, принадлежит эпохе Просвещения с характерным для нее стремлением к систематизации и классификации знания. Согласно теории Саида, Запад с помощью ориентализма не только конструировал Восток, но конструировал его именно как своего «Другого», вмещавшего в себя все характеристики, считавшиеся незападными, а, следовательно, негативными. Образ Востока стал как бы зеркалом, через которое Европа определяла, оправдывала и возвеличивала себя Никитин М.Д. Колониальное взаимодействие Запада и Востока: Новые подходы к изучению // История. Культура. Общества: Междисциплинарные подходы. Ч. 1. Философия и востоковедение. М., 2003. С. 521.. В связи с этим целесообразно говорить об огромном значении категории «Восток» для формирования самой европейской идентичности.

Провокационность теории ориентализма не только привлекла к Саиду и его книге повышенное внимание, но и имела следствием критику в его адрес, одним из последних проявлений которой стала дискуссия, организованная в 2000 г. на страницах журналов «Критика» и «Ab Imperio» См.: Kritika. 2000. Vol. 1. № 4 (Русский перевод дискуссионных статей см. в кн.: Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. М., 2005); «Ab Imperio». 2002. № 1. Из других работ об Э. Саиде и его теории ориентализма см.: Никитин М.Д. «Ориентализм» Э. Саида, теория колониального дискурса и взаимодействие Востока и Запада: К выработке нового понимания проблемы // Новая и новейшая история. Вып. 21. Саратов, 2003; Его же. Колониальное взаимодействие Запада и Востока: Новые подходы к изучению // История. Культура. Общества: Междисциплинарные подходы. Ч. 1. Философия и востоковедение. М., 2003. С. 484-527; Березный Л.А. Постмодернизм и проблемы ориенталистики. Заметки об одной дискуссии синологов США // Восток. 2004. № 2-3.. Рассматривая проблему использования теории ориентализма применительно к российскому имперскому контексту, участники дискуссии сошлись во мнении, что при этом должны быть учтены особенности российского колониального опыта, главным образом, территориальная близость метрополии и ее колонизуемых окраин.

В другой своей работе «Культура и империализм» Саид высказывает важную мысль о том, что "подготовка к строительству империи совершается внутри культуры" Said E. Culture and Imperialism. London, 1994. Р. 10. , поэтому изучение империализма и изучение культуры должно быть неразрывным образом связано.

Из других работ иностранных исследователей следует отметить также работы М. Ходарковского, С. Лейтон, А. Каппелера, Дж. Слокума, Н. Найта, И. Нахо, Р. Уортмана Khodarkovsky M. «Ignoble Savage and Unfaithful Subjects»: Constructing Non-Christian Identities in Early Modern Russia // Russia's Orient. Imperial Borderlands and Peoples, 1700-1917. Indiana University Press, 1997. P. 9-26; Layton S. Nineteenth Century Mythologies of Caucasian Savagery // Russia's Orient. Imperial Borderlands and Peoples, 1700-1917. Indiana University Press, 1997. P. 80-100; Каппелер А. Две традиции в отношениях России к мусульманским народам Российской империи // Отечественная история. 2003. № 2. С. 129-135; Слокум Дж. Кто и когда были «инородцами»? Эволюция категории «чужие» в Российской империи // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. М., 2005. С. 502-534; Knight N. Grigor'ev in Orenburg, 1851-1862: Russian Orientalism in the Service of Empire? // Slavic Review. 2000. Spring. Vol. 59. No 1. Pp. 74-100; Нахо И. Взаимные образы русских и японцев (по фольклорным материалам) // Вестник Евразии. 2004. № 1; Уортман Р. Символы империи: экзотические народы на церемонии коронации российских императоров // Новая имперская история постсоветского пространства (Библиотека журнала «Ab Imperio»). Казань, 2004. С. 409-426.. М. Ходарковский в своей работе, посвященной исследованию особенностей русского восприятия нехристианских народов Приуралья, Сибири и Центральной Азии в XV - XVIII вв., выделяет этапы репрезентации нехристианских народов в России, выявляет соотношение понятий «христианизация» и «цивилизация». С. Лейтон в своей статье о восприятии русскими романтиками кавказских горцев приходит к выводу о важности образа другого народа для формирования собственной национальной идентичности. В статье А. Каппелера о восприятии русскими мусульманских народов, находим интересные мысли о двух традициях (линиях) в отношениях России к мусульманам - агрессивной и прагматической. В статье Дж. Слокума о смысловой трансформации термина «инородцы» в Российской империи выявлены этапы этой трансформации и сделан вывод о ее непосредственной связи с колониальной историей России. Н. Найт в свой статье, посвященной российскому востоковеду и одновременно чиновнику В.В. Григорьеву, показывает особенности российского ориентализма на примере этой довольно незаурядной личности. Работа японского исследователя И. Нахо о взаимных представлениях друг о друге русских и японцев основана исключительно на фольклорном материале. Особый интерес представляет исследование Р. Уортмана, посвященное манере представительства российских инородцев на церемонии коронации российских императоров, основная мысль автора - о зависимости этой манеры от господствовавшей модели империи.

Среди работ современных отечественных авторов, связанных с изучением образа какой-либо страны, региона или народа, имевшего место в России, следует отметить исследования А.И. Миллера, А. Эткинда, А.В. Ремнева, В.О. Бобровникова, С.Н. Абашина, во многом отталкивавшихся от идей Э. Саида. Так, А.И. Миллер попытался, в частности, показать влияние российского ориентализма на формирование наций в Поволжье Миллер А.И. Российская империя, ориентализм и процессы формирования наций в Поволжье // Ab Imperio. 2003. № 3. С. 293-406.. А. Эткинд в одной из своих работ проводит мысль о народническом уклоне российского ориентализма и, в соответствии с этим, выдвигает тезис о преимущественно внутреннем направлении колонизации в России, ориентированной в основном на собственный народ Эткинд А. Бремя бритого человека, или Внутренняя колонизация России // Ab Imperio. 2002. № 1.. А.В. Ремнев в ряде своих работ размышляет над проблемой применения теории ориентализма к российскому имперскому контексту, рассматривает особенности интеграции в состав России Сибири, Дальнего Востока и казахской степи, используя понятие «география власти» для обозначения специфики восприятия правящими кругами территории своего государства Ремнев А.В. «Крест и меч»: Владимир Соловьев и Вильгельм II в контексте российского имперского ориентализма // Европа: Международный альманах. Тюмень, 2004. Вып. IV. С. 56-78; Его же. Россия движется на Восток: "Знание-власть" и возможности ориенталистского дискурса в имперской истории России // Азиатско-тихоокеанские реалии, перспективы, проекты: XXI век / Под ред. В.Н. Соколова. Владивосток, 2004. (Серия "Научные доклады". Вып. 1). С. 240-256; Его же. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX - начала ХХ веков. Омск, 2004; Его же. Российская империя и ислам в казахской степи (60 - 80-е годы XIX века) // Расы и народы. М., 2006. С. 238-277; Его же. Степное генерал-губернаторство в имперской географии власти // Азиатская Россия: люди и структуры империи. К 50-летию со дня рождения профессора А.В. Ремнева. Сборник научных статей. Омск, 2005. С. 163-222. . В.О. Бобровников в одной из своих статей показывает влияние ориентализма на образ кавказских горцев, сложившийся в русской литературе, и далее - на политику России на Кавказе Бобровников В.О. Ориентализм в литературе и политике на Северном Кавказе // Азиатская Россия: люди и структуры империи. К 50-летию со дня рождения профессора А.В. Ремнева. Сборник научных статей. Омск, 2005. С. 23-42.. С.Н. Абашин в работе, посвященной жизни и деятельности русского исследователя В.П. Наливкина, хорошо показывает, каким образом ориентализм как дискурс может сосуществовать и взаимодействовать с другими дискурсами империи Абашин С.Н. В.Н. Наливкин: «… будет то, что неизбежно должно быть; и то, что неизбежно должно быть, уже не может быть…». Кризис ориентализма в Российской империи? // Азиатская Россия: люди и структуры империи. К 50-летию со дня рождения профессора А.В. Ремнева. Сборник научных статей. Омск, 2005. С. 43-96..

Объектом диссертационного исследования является образ казаха-кочевника, бытовавший в русской общественно-политической мысли конца XVIII - первой половины XIX в. Предметом изучения - содержание образа казаха-кочевника, процесс его трансформации, специфика его бытования в разных слоях русского образованного общества в конце XVIII - первой половине XIX в.

Цель работы - выявление и характеристика образа казаха-кочевника, выяснение особенностей его формирования и бытования в разных слоях русского образованного общества в конце XVIII - первой половине XIX в. Для достижения поставленной цели определены следующие задачи:

^- выявить характерные черты и направление эволюции образа казаха-кочевника и казахской степи у русских путешественников;

^- выяснить особенности образа казаха-кочевника и казахской степи в русской художественной литературе;

^- определить направление эволюции лексических форм в официальных документах российских властей, обращенных к казахам;

^- охарактеризовать ряд управленческих и церемониальных практик, применяемых российской властью по отношению к представителям казахской знати и имевших отношение к процессу встраивания казахской аристократии в российскую имперскую иерархию.

Хронологические рамки. Исследование охватывает хронологический промежуток с конца XVIII до середины XIX в. Нижняя граница указанного хронологического периода обусловлена началом активной фазы формирования образа казаха-кочевника в русской общественной мысли, что явилось следствием повышения интереса к казахской степи со стороны русской, главным образом, художественной и публицистической литературы. Верхняя граница связана с завершением в основном процесса политико-административного включения казахской степи в состав Российской империи после введения в действие положения «Об управлении в Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областях» 1868 г. С этого времени казахи окончательно перестали быть «чужими» для представителей российского образованного общества и, превратившись в «своих», стали восприниматься в общем ряду с другими инородцами в составе Российской империи.

Методологическая основа диссертации. Вслед за Э. Саидом мы будем понимать образ региона и населяющих его людей не только как результат их отражения в общественном мнении, но и как часть сложносоставного дискурса, характеризующегося наличием устойчивых форм высказываний, утверждений, а также типичных моделей поведения. Под русской общественно-политической мыслью понимаются, прежде всего, представления и суждения, характерные для русского образованного общества, включая представителей его политической элиты. Важно иметь в виду, что процесс формирования и бытования образа в общественно-политической мысли происходит далеко не всегда стихийно и обусловлен, как правило, общественными потребностями, будь то поиск идентичности или же необходимость обоснования завоевательной политики. Не исключено также в ряде случаев сознательное конструирование того или иного образа заинтересованными и влиятельными представителями общества.

При подборе источников, решающее значение имело то, что в конце XVIII - первой половине XIX в. на формирование общественно-политической мысли влияние оказывали главным образом литература художественного и публицистического характера, в том числе опубликованные записки и воспоминания путешественников. Так же необходимо иметь в виду определенную зависимость русской общественно-политической мысли рассматриваемого периода от общеевропейских идей и представлений, транслировавшихся на русское образованное общество через европейские книги и журналы.

При работе с текстами главное внимание было уделено тому, как и почему казахи представали в их рамках в том или ином свете. Не менее важно было выявить связи каждого текста с другими текстами внутри определенной группы, жанра и культуры в целом, поскольку именно это позволяет судить о распространенности и обусловленности тех или иных представлений, моделей поведения. В целях выявления эволюции изучаемого образа, связей этой эволюции с идеологическими изменениями в русском обществе использовался историко-генетический метод. Историко-сравнительный метод применялся там, где необходимы были сравнения русского образа и русской политики в отношении казахов с представлениями и политикой русских в отношении других степных народов - ногайцев, калмыков, башкир.

Источниковая база диссертации. Использованные в исследовании источники по типу и информативным возможностям можно разделить на следующие группы:

1. Научные, научно-популярные и публицистические произведения, написанные авторами, побывавшими в казахской степи. Особый интерес в этой группе источников представляют произведения, авторы которых совершили переезд через всю казахскую степь с пересечением русско-казахской и казахско-среднеазиатской границ и затем проделали путь обратно См., например: Рычков Н.П. Дневные записки путешествия капитана Николая Рычкова в киргиз-кайсацкой степи в 1771 г. СПб., 1772; Кайдалов Е.С. Караван-записки во время похода в Бухарию российского каравана под воинским прикрытием, в 1824 и 1825 годах, веденные начальником оного каравана над купечеством Евграфом Кайдаловым. Ч. 1-3. М., 1827-1828; Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. Алма-Ата, 1966; Небольсин П.И. Рассказы проезжего. СПб., 1854; Макшеев А.И. Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю. СПб., 1896; Гейнс А.К. Дневник 1865 г. Путешествие по киргизским степям // Гейнс А.К. Собр. литер. трудов. Т. 1. СПб., 1897; Гейнс А.К. Дневник 1866 года. Путешествие в Туркестан // Там же. Т. 2. СПб., 1898; Верещагин В.В. От Оренбурга до Ташкента. 1867-1868 // Всемирный путешественник. 1874. № 5 и др. , поскольку у таких путешественников была возможность делать сравнения природно-климатических особенностей и населения разных областей центрально- и среднеазиатского регионов. Необходимость первоначального анализа источников именно этой группы обусловлена большой степенью влиятельности литературы путешествий на общественное мнение в данный исторический период.

2. Художественные произведения на казахскую тему наиболее насыщены в плане эпитетов, метафор, ярких образов. Вообще художественная литература способна оказать очень большое воздействие на широкие круги общества. Однако анализ художественного произведения требует учета целого ряда факторов, включая особенности жизни и творчества автора произведения, специфику того или иного художественного жанра, степень влияния данного произведения на общественное мнение.

3. Делопроизводственная документация, нормативные документы и законодательные акты, куда мы включаем указы, грамоты, рескрипты, инструкции, записки, донесения, доклады, отчеты, проекты, письма и др. При этом большим подспорьем послужили для нас опубликованные документы, помещенные в различных сборниках См., например: Казахско-русские отношения в XVI - XVIII вв. Сборник документов и материалов. Алма-Ата, 1961; Казахско-русские отношения в XVIII - XIX вв. (1771-11867): Сборник документов и материалов. Алма-Ата, 1964; Материалы по истории Казахской ССР (1785-1828). Т. 4. М., 1940; Материалы по истории политического строя Казахстана. Т. 1. Алма-Ата, 1960; Прошлое Казахстана в источниках и материалах / Под ред. С.Д. Асфендиярова и П.А. Кунте. Алматы, 1997; Сулейменов Б.С., Басин В.Я. Казахстан в составе России в XVIII - начале ХХ века. Алма-Ата, 1981 (Приложение) и др.. Эта группа источников позволяет наиболее полно реконструировать представления о казахах, утвердившиеся у представителей российской власти. При анализе этой группы источников основное внимание было обращено не только на то, что и как писали о казахах чиновники, но и на то, как они предлагали на основании усвоенного образа поступать с ними.

4. Картографические материалы позволили соотнести представления о русско-казахской границе русских путешественников с ее фактической локализацией и визуальным отображением. Кроме того, топографическая плотность карты региона казахской степи в разные периоды рассматриваемого отрезка времени может выступать в качестве показателя насыщенности и конкретности русского образа этого региона и его жителей в тот или иной период времени.

5. Произведения изобразительного искусства наиболее наглядно отражают представления о казахах в российском обществе. В плане насыщенности изобразительные образы можно сравнить с образами из художественных произведений. Интересно, что в XVIII в. казахи изображались преимущественно в виде всадников, а в XIX в. диапазон изображений казахов существенно расширяется: появляются образы разных социальных категорий казахов (представителей знати, нищих, женщин-казашек и др.), вместе с возрастанием интереса к этнографическим деталям возрастает и точность их воспроизведения

Помимо опубликованных источников в работе использованы документы архивов Российской Федерации: г. Москвы (Российский государственный военно-исторический архив), г. Санкт-Петербурга (Российский государственный исторический архив), г. Омска (Государственный архив Омской области), а также картографические материалы отдела рукописей Российской национальной библиотеки.

Научная новизна. В диссертации впервые реконструирован образ казаха-кочевника, имевший место в русской общественно-политической мысли конца XVIII - первой половины XIX в. Специальному исследованию были подвергнуты представления о казахах и казахской степи русских путешественников, художественные произведения российских авторов, так или иначе затрагивающих казахские сюжеты, эволюция лексических форм обращения российских властей к казахам, а также церемониальные практики, использовавшиеся российскими властями в отношении казахов. В научный оборот вводится ряд новых источников, которые позволили довольно полно реконструировать представления русских о казахах и казахской степи, а также по-новому взглянуть на мотивы политики российских властей в регионе.

Практическая значимость работы определяется тем, что ее материалы могут быть использованы для создания обобщающих работ по истории русско-казахских отношений, а также для разработки учебных курсов по отечественной истории, истории международных отношений, для составления специальных курсов и написания специальных исследований по истории Казахстана в составе Российской империи и истории имперского управления степными регионами. Методология работы может быть использована для изучения других народов, входивших в состав Российской империи.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были представлены на Третьей научной конференции «Степной край Евразии: историко-культурные взаимодействия и современность» (Омск, 2003), Пятой региональной научно-практической конференции «Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории» (Омск, 2004), научной конференции «Проблемы этнического сепаратизма и регионализма в Центральной Азии и Сибири: история и современность» (Барнаул, 2004), Четвертой международной научной конференции, посвященной 170-летию со дня рождения Г.Н. Потанина и Ч.Ч. Валиханова «Степной край Евразии: Историко-культурные взаимодействия и современность» (Омск, 2005). Большое значение в методологическом плане имело участие автора в «Школе молодого автора», организованной редакцией научного журнала «Вестник Евразии» в 2005 г., и публикация статьи в этом журнале. Часть работы выполнена при поддержке Федерального агентства по образованию, проект А 04-1.2-339. Содержание диссертации нашло отражение в 11 публикациях, в том числе восьми статьях, две статьи помещены в научных журналах, рекомендуемых ВАК для публикации основных положений кандидатских и докторских диссертаций.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, приложений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновываются актуальность темы, научная новизна и практическая значимость диссертации, анализируется степень изученности темы, определяются объект и предмет исследования, его цели и задачи, хронологические рамки, методологические принципы и методика, источниковая база.

Первая глава «Казахская степь и казахи-кочевники в записках и воспоминаниях русских путешественников конца XVIII - середины XIX века» посвящена выявлению характерных черт и направления эволюции образа казахской степи и казахов-кочевников у русских путешественников. Автор выделяет три основных проблемы, которые составляют поле исследования данной главы. Во-первых, это степень восприятия казахской степи русскими путешественниками как чужого, враждебного и опасного пространства. Во-вторых, это семантическое наполнение понятий «дикость» и «нецивилизованность, использовавшихся русскими путешественниками для характеристики казахской степи и казахов-кочевников. В-третьих, это смысловое содержание категорий «Азия» и «азиатскость» при оценке русскими путешественниками населения казахской степи. Отдельному рассмотрению каждой из этих проблем посвящены три раздела главы.

В первом разделе автор демонстрирует, как и почему менялась степень восприятия русскими путешественниками казахской степи в качестве чужого, враждебного и опасного пространства. В конце XVIII - начале XIX в. казахская степь еще была практически не изученной ни в географическом, ни в этнографическом отношении. Поэтому путешественники, как правило, не имели точного представления ни о природно-климатических особенностях региона, ни о внешнем облике и обычаях местного населения. Оказавшись в «неведомом» крае, они испытывали чувство тревоги за свою судьбу, поскольку смутно представляли себе, что конкретно их там ожидает. Путешественников в этот период тревожили мысли об условиях жизнедеятельности в казахской степи, а также о последствиях встречи с ее кочевыми жителями, которые представлялись не иначе как в образе диких, хищных и беспощадных разбойников.

Однако уже в 20-е годы XIX в., во многом благодаря появившемся многочисленным журнальным публикациям, казахская степь стала постепенно утрачивать статус неизвестного края. Тем не менее, она по-прежнему воспринималась путешественниками в качестве чужого и опасного пространства, населенного враждебными казахами-разбойниками. Как и прежде, путешественников в 20-40-е гг. XIX в. пугали, с одной стороны, неблагоприятные природно-климатические условия в казахской степи, с другой - ее кочевые обитатели. Е.П. Ковалевский, посетивший казахскую степь в 1839 г. описывал ее как «точное подобие безграничного взволнованного моря», куда они с сотоварищами ринулись «на борьбу с буранами, которые могли смести и самый след существования нашего, на встречу с барантовщиками, этими корсарами пустыни, которые рыщут особенно здесь, на песчаном пространстве…» Ковалевский Е.П. Киргизские степи (Отрывок из дневника русского офицера, в ноябре 1839 г.) // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. 1846. Т. 61. №. 244. С. 279..

И только начиная с 40-х гг. XIX в. путешественники постепенно перестают связывать пребывание в казахской степи с угрозой для своей жизни и благосостояния. Ожидание опасности в преддверии границы с казахской степью, если и возникало у путешественников, то было связано преимущественно с трудностями и лишениями предстоящего пути, но не с враждебностью местного населения. Образ буйных и своевольных казахов-разбойников постепенно уступает свои позиции образу хотя и полудиких, но мирных и дружелюбных казахов-кочевников. Немаловажную роль в этом процессе сыграло восприятие казахами, жившими вблизи русских укрепленных линий, некоторых элементов русской культуры: русских слов, одежды, оседло-земледельческого типа ведения хозяйства. Как правило, это оценивалось русскими авторами в качестве положительного явления. «Русеющие» казахи противопоставлялись, в свою очередь дальним «дикарям», еще находившимся в разобщении с русским миром Небольсин П.И. Рассказы проезжего. СПб., 1854. С. 294-295. .

Во втором разделе автор анализирует эволюцию семантического наполнения понятий «дикость» и «нецивилизованность», использовавшихся русскими путешественниками для характеристики казахской степи и казахов-кочевников. Сентенции о дикости казахской степи могли означать, что здесь нет удобных дорог, что она безжизненна и бесплодна, то есть не возделана трудолюбивой рукой рачительного хозяина. Интересно, что, начиная с 40-х гг. XIX в., прогрессивное будущее казахской степи стало однозначно увязываться путешественниками с ее интеграцией в состав России. Так, фиксируя безжизненность казахской степи, А.В. Терещенко с радостью отмечал в 1851 г. увеличение притока в край русских поселенцев и появление признаков оседло-земледельческого типа ведения хозяйства, к которым относил такие внешние знаки как, например, вспаханные поля, стога сена и хлебные скирды. Даже сердцу его, как выразился сам Терещенко, стало легче от этих «признаков оседлости» и вида закипавшей деятельности и многолюдности Терещенко А.В. Следы Дешт-Кипчпака и Внутренняя киргиз-кайсацкая орда // Москвитянин. 1853. Т. 6. № 22. С. 53, 80-81..

Не менее диким, чем природа казахской степи, представлялось русским путешественникам ее кочевое население. Однако в этом контексте понятие «дикость» имело несколько иной смысл. В конце XVIII - 30-х гг. XIX в., характеристика казахов как дикарей предполагала две основные составляющие. С одной стороны, казахов назвали дикими за то, что они были разбойниками («хищниками»), враждебно настроенными по отношению к русским, с другой стороны, за то, что они были необразованны («невежественны») в глазах русских. Мнение о дикости казахов-кочевников подкреплялось также отсутствием у них государственности, письменного законодательства, развитых политических институтов, оживленной ремесленной и торговой деятельности, бытовой неустроенностью кочевого образа жизни, якобы свойственными казахам неопрятностью и чрезмерным суеверием и т.п. Такой образ казахов имел следствием то, что русские наблюдатели не были склонны причислять казахов к цивилизованным народам и относили их к варварской ступени развития человеческого общества. Это позиция в отношении казахов вполне соответствовала представлениям о диких и варварских народах, свойственных философии европейского Просвещения и влиятельных конструкций эволюционизма. Однако с 40-х гг. XIX в. враждебность и хищничество казахов-кочевников все больше связываются путешественниками с их прошлым. На первый план все отчетливее выходят та сторона их «дикости», которая характеризовала их как необразованных («невежественных»). Любопытно, что преодоление дикости казахами виделось в этот период русским путешественникам при условии их приобщения к оседлости, земледелию и просвещению под эгидой российского правительства.

В третьем разделе автор исследует смысловое содержание категорий «Азия» и «азиатскость», использовавшихся русскими путешественниками при оценке населения казахской степи и среднеазиатских ханств. Выясняется, что смысл указанных категорий напрямую зависел от того, что понимали в то или иное время под словом «дикость». В конце XVIII - начале XIX в., казахи воспринимались русскими путешественниками как азиаты, так как были в сознании путешественников, прежде всего, дикарями. В этом плане население среднеазиатских ханств, хоть и было тоже азиатским, однако смотрелось более выгодно на фоне кочевников, поскольку носило на себе печать цивилизации, как ее понимали в эпоху Просвещения, то есть имело в наличии такие атрибуты, как государственность, оседлость, земледелие, развитая торговая деятельность. Имеет смысл даже выделить такие понятия как «азиатская дикость» и «азиатская цивилизация», чтобы понять различие в восприятии этих регионов путешественниками в конце XVIII - начале XIX в.

Ситуация меняется в 40-х гг. XIX в., когда казахи начали постепенно терять свою враждебность в глазах русских и усваивать начала цивилизации по русскому образцу. Именно с этого времени обозначилась тенденция к иерархичному восприятию русскими центрально-азиатского региона и его населения. Если прилинейные казахи получали в целом положительную оценку за усвоение начал русской общественной жизни и, соответственно, постепенно утрачивали в глазах русских статус дикарей, то дальние кочевники все еще подвергались критике за сохранение традиционных устоев. С этого же времени казахи, особенно прилинейные, на страницах записок русских путешественников стали выигрывать по сравнению, со среднеазиатами, которые теперь смотрелись более дикими, чем казахи, поскольку плохо поддавались русскому влиянию и испытывали сильную привязанность к своим традициям. Как правило, русские наблюдателя объясняли эту «закоснелость» среднеазиатов в своих традициях их фанатичной приверженностью исламу. Речь теперь шла о степени азиатскости, которая была тем больше, чем менее тот или иной народ был готов принять русские порядки, усвоить «русскую гражданственность».

Вторая глава «Образ казахской степи и казахов-кочевников в русской художественной литературе (20-50-е годы XIX века)» посвящена выяснению особенностей образа казахской степи и казахов-кочевников в русской художественной литературе с учетом специфики романтического и реалистического подходов к описанию и характеристике кочевого населения казахской степи русскими писателями. Глава состоит из двух разделов, посвященных отдельному рассмотрению произведений романтического и реалистического жанров.

В первом разделе детальному рассмотрению подвергнуты романтические произведения конца 20-х гг. XIX в., в которых, так или иначе, затрагивается казахская тема - поэма Н. Муравьева «Киргизский пленник» (1828) и роман Ф.В. Булгарина «Иван Иванович Выжигин» (1829). На основе проведенного анализа этих произведений автор приходит к выводу о том, что романтические репрезентации казахской степи и казахов-кочевников в русской художественной литературе в целом совпадали с их образом у русских путешественников, имевшим место в конце XVIII - начале XIX в. В произведениях писателей-романтиков казахская степь также окружена семантикой чужого и опасного пространства, а населяющие его кочевники метафорически соотносятся с образом диких разбойников, нападающих на всякого путника ради наживы. Кроме того, сентенции о дикости казахов русские авторы дополняли утверждениями о якобы присущей казахам жестокости, и демонстрировали это на примере их манеры обращаться с невольниками.

Интересно, что в рассмотренных романтических произведениях казахская тема оказывается композиционно связанной с темой рабства. Дело в том, что тема рабства традиционно пронизывала восточные сюжеты европейской литературы. Подчеркивая склонность азиатов к рабовладению, европейские писатели противопоставляли им свое, как они считали, свободное общество. Особенно показателен в этом плане роман Ф.В. Булгарина «Иван Иванович Выжигин», в котором тема рабства пронизывает все восточные сюжеты - казахский, среднеазиатский и турецкий.

Пафос превосходства, выражавшийся в литературе путешествий в оценочной характеристике казахского общества как варварского, невежественного, у писателей-романтиков проявлялся в акцентировании превосходства русского героя над казахами. У Н. Муравьева это находит отражение в подчеркивании физического превосходства русских казаков над казахами, демонстрации моральной власти русского казака Федора над юной казашкой Баяной, что приводит в последствии к ее полному подчинению через крещение и замужество. У Ф.В. Булгарина превосходство русского героя Ивана Выжигина заложено в большей степени его благородства и великодушия по сравнению с казахским султаном Арсаланом, а в турецком сюжете произведения - даже в большей ловкости Ивана.

Во втором разделе рассматриваются реалистические и псевдореалистические образы казахов-кочевников, бытовавшие в русской художественной литературе в 30-50-х гг. XIX в. Речь идет, прежде всего, о повести В.А. Ушакова «Киргиз-Кайсак» (1829), повести В.И. Даля «Бикей и Мауляна» (1833), стихотворении Д.И. Минаева «Дума на Киргиз-Кайсацкой степи» (1840) и романе И.И. Железнова «Василий Струняшев» (1854-1857). По сравнению с романтическими, реалистические образы казахской степи и казахов-кочевников отличаются большей подробностью и большей близостью (но, конечно, не адекватностью и тождественностью) к оригиналу. В первую очередь это касается описания казахской степи, которое у русских писателей-реалистов в целом соответствует ее описаниям у путешественников, видевших степь собственными глазами. Это объясняется тем, что большинство рассмотренных авторов-реалистов были одновременно путешественниками и имели личный опыт не только пребывания в крае, но и общения с его жителями.

Интересно, что реалистические образы казахов-кочевников, хотя писатели-реалисты и были в большей степени осведомлены о них, получились в массе своей не менее зловещими, чем у писателей-романтиков. На страницах реалистических произведений они предстают в виде грубых, невежественных и жестоких дикарей, как правило, враждебно настроенных по отношению к русским. А если и случались счастливые исключения из этого правила, то всем своим положительным содержанием, эти казахские герои были, в конечном счете, обязаны исключительно русскому цивилизующему влиянию. Таким образом, в рамках реалистического направления тоже сохраняется пафос русского превосходства, который был отмечен и в произведениях романтического жанра. Особенно показателен в этом плане образ Бикея из повести В.И. Даля «Бикей и Мауляна». Автор повести специально подчеркивал те качества характера и мировоззрения своего казахского героя, которые роднили его с русскими. Понятно, что эти качества, в ряду которых смелость, бойкий ум, самодостаточность, способность любить как раз и составили, по замыслу автора, позитивную сторону внутреннего мира казахского героя Даль В.И. Бикей и Мауляна. 1833 // Даль В.И. Бикей и Мауляна: Повести, рассказы, очерк. Челябинск, 1985. С. 92-236.. В «Думе на киргиз-кайсацкой степи» Д.И. Минаева приоритет русского реализуется в непосредственном увязывании будущего казахской степи исключительно с перспективой ее освоения русскими переселенцами Минаев Д.И. Дума на киргиз-кайсацкой степи // Библиотека для чтения. 1840. Т. 43. С. 8-11.

. Как и у русских путешественников, в русской художественной литературе с середины 30-40-х годов XIX в., возможность благополучия и прогрессивного развития казахской степи и казахов-кочевников напрямую связывается с необходимостью их «обрусения».

Третья глава «Образ казахов-кочевников в лексике и управленческих практиках имперских властей (30-е годы XVIII - 60-е годы XIX века)» состоит из двух разделов. Можно утверждать, что в лексических и управленческих, включая церемониальные, практиках, использовавшихся российскими властями в отношении казахов-кочевников в XVIII - 60-х гг. XIX в. имела место вполне определенная эволюция. Главным образом она была обусловлена мнением имперских чиновников по поводу того, насколько территория казахской степи и населяющее ее кочевое население было интегрировано в тот или иной момент времени в состав России. В тоже время присутствовал и момент ускорения российскими властями процесса их интеграции в состав империи на основе уже отлаженной схемы взаимодействия с кочевниками окраинных регионов империи.

Значительное влияние на политику российских властей в отношении казахов оказывали также идеологические настроения в обществе. На начальном этапе подчинения казахов это была ориентация преимущественно на идеалы Просвещения. С 40-х гг. XIX в. в российском образованном обществе постепенно набирает силу националистические настроения, которые проявились в попытках не столько приобщить кочевников к общеевропейским культурным ценностям, сколько развить в них верноподданнические чувства к России, преклонение перед российскими властями и вообще всем русским через водворение «русской гражданственности». Это были истоки политики русификации региона казахской степи и казахов-кочевников, наиболее ярко обозначившейся во второй половине XIX в.

Первый раздел посвящен определению направления эволюции лексических форм обращенных к казахам документов российских властей. О том, что русские в XVIII в. ориентировались на заранее заданную схему взаимоотношений с кочевниками, говорит характер переговоров с казахским ханом Абулхаиром в начале 30-х годов XVIII в., во время которых на него было оказано давление с целью добиться согласия выплаты российской стороне ясака и выдачи аманатов, а также практика присяги. В целом принятие казахов в подданство России было преподнесено им как акт высочайшей милости и благосклонного соизволения российской императрицы. Об осторожности же русских в этот период свидетельствуют тон выданной Абулхаиру грамоты, ориентированный на взаимовыгодное сотрудничество, проведение церемонии присяги именно в ставке казахского хана, разного рода уступки в ходе переговоров и самой церемонии присяги.