Изменение социальной структуры населения Дальнего Востока СССР: 1923–1939 годы

С другой стороны, в масштабе СССР и РСФСР удельный вес трудовых ресурсов и промышленного производства региона в общей структуре общественного производства страны оставался незначительным. Противоречивая политика регулирования социально-демографических процессов, несовершенство механизма использования и размещения трудовых ресурсов, порочная практика решения народнохозяйственных задач путем широкого использования труда заключенных, общий дефицит рабочей силы при обострении международной обстановки в регионе не позволили в полной мере реализовать потенциальные ресурсные возможности Дальнего Востока. Неблагоприятные для осуществления хозяйственной деятельности природно-климатические условия, незначительный уровень развития социальной инфраструктуры, удаленность от центральных индустриально развитых регионов страны при значительной внутренней профессионально-отраслевой дифференциации областей (округов, районов) определили повышенную горизонтальную мобильность населения края в рассматриваемое время.

Историческая ретроспектива этносоциальной структуры российского Дальнего Востока 1920-1930-х гг. позволила установить, что региональная этническая дифференциация в 1920-е гг. в значительной мере была обусловлена пространственно-территориальной и профессионально-отраслевой специализацией определённых этносов, выступавшей в качестве важного фактора формирования общественного разделения труда.

Однако советское социальное пространство структурировалось в первую очередь государством, формировавшим основную часть формальных и неформальных статусных позиций в стране -- в 1930-е гг. этносоциальная иерархия выступала в первую очередь как результат социального конструирования на основе логики государственной целесообразности. Формально идеология советского общества декларировала равенство (вначале только формальное, а затем и фактическое) всех этносов страны. В реальной же практике государства в сфере межнациональных отношений прослеживалась тенденция выстраивания этносов в иерархию, отчётливо проявившаяся на Дальнем Востоке РСФСР в конце 1930-х гг. -- советское руководство в условиях угрозы нападения Японии посчитало нелояльно настроенными к режиму определенные группы этносов, и приняла по отношению к ним упреждающие меры безопасности (депортацию).

Идеология правящей партии в области межнациональных отношений с начала 1930-х гг. определялась доминированием государственных приоритетов над личными интересами людей, приоритетом классовой субкультуры перед этнической. Советский проект индустриальной модернизации выводил население из круга своих этнических интересов, подчиняя национальные ценности интересам государства. Национальные проекты осуществлялись, главным образом, в союзных республиках и автономиях; в неавтономных территориях РСФСР (Дальний Восток) реализация национальной политики ставилась в зависимость от других интересов государства в регионе. Любая реализация проектов в области межэтнических отношений осуществлялась в рамках реализации программы партии по внедрению в общество советской («пролетарской») культуры.

В четвертой главе «Процессы вертикальной социальной мобильности населения Дальнего Востока РСФСР в 1920-1930-е гг.» показана роль РКП(б) - ВКП(б) в процессах индивидуальной вертикальной социальной мобильности в СССР, рассматривается формирование управленческого слоя (научные подходы, механизм формирования, должностной состав, численность). Отдельное внимание оказано анализу процессов нисходящей вертикальной мобильности населения края (репрессированным, заключенным, спецпереселенцам), советской системе социального неравенства (имущественной дифференциации населения, статусно-престижным привилегиям).

Индустриализация и коллективизация, важнейшие аспекты политики модернизации страны, значительно активизировали процессы вертикальной социальной мобильности крае. Восходящее социальное движение населения, выразившееся в повышении профессиональной ранговой позиции части индивидов, было обусловлено подъемом их образовательного статуса, реконструкцией материально-технической базы сельского хозяйства, выдвижением молодежи на работу в различные структуры партийно-государственной власти и общественного производства. Процессы нисходящей мобильности, обусловленные методами налоговой и репрессивной политики государства, привели к понижению социального статуса части населения.

В СССР в 1920-1930-е гг. происходил процесс формирования нового привилегированного слоя общества. Во-первых, после революции 1917 г. и гражданской войны прежние привилегированные сословия и слои дореволюционного общества (дворянство, духовенство, крупная буржуазия, царский офицерский и чиновничий корпус) утратили свой статус. Во-вторых, индустриальная модернизация сопровождалась стремительным увеличением статусных престижных позиций в советском обществе, выдвигая, тем самым, на различные командные высоты во всех сферах общества значительное число выходцев из ранее непривилегированных слоев населения. В-третьих, в партийно-государственном руководстве «старое поколение» большевистской партии заменялось новыми поколениями партийной номенклатуры.

Свободными оказались множество ранговых позиций, значительное количество свободных вакансий образовалось на вершине социальной пирамиды общества. В стране в этот период наблюдалось мощное движение вверх и вниз по социальной иерархической лестнице. В активно реформируемом обществе вертикальная социальная мобильность протекает весьма интенсивно -- выходцы из низов общества, благодаря обстоятельствам, историческим условиям, личной одаренности, быстро продвигаются наверх вследствие сравнительного большого наличия вакантных мест.

Классовый аспект социальной политики советского государства в значительной мере определял изменения в социальном составе населения. К концу 1930-х гг. в региональной структуре населения четко прослеживаются не только процессы восходящей мобильности, но и нисходящей. Деклассированные слои населения -- заключенные и трудпоселенцы, среди которых была высока доля осужденных по ст. 58 (заключённые ИТЛ за контрреволюционные, государственные преступления) и ст. 61 (за уклонение от уплаты налогов) УК РСФСР, переместились на самый низ социальной лестницы советского общества.

Период энергичной вертикальной мобильности населения относительно краток по времени и связан с активным реформированием социальных основ общества. Рано или поздно общество воспроизводит недостающие социальные статусы на всех ступеньках иерархической лестницы, и масштабы вертикальной мобильности стремительно уменьшаются в своём объеме.

Масштабы нисходящей мобильности в СССР в 1920-1930-е гг. при активных процессах восходящей мобильности частично нивелировались развитием индустриальной и социальной сфер общества (чем выше темпы развития, тем больше в обществе более высоких ранговых социальных статусов).

В аспекте социального строения советского общества РКП(б) - ВКП(б) выступала в качестве дополнительного социального института, осуществлявшего особый контроль над каналами вертикальной и горизонтальной мобильности не только внутри партии, но и общества в целом.

Стремительность и высота социального восхождения или спуска индивида в советском обществе 1920-1930-х гг. в значительной степени определялись взаимоотношениями с коммунистической партией. РКП(б) - ВКП(б) характеризовалась высокой пропускной способностью своих каналов внутрипартийной мобильности. В условиях монопольного права коммунистической партии на власть в государстве эти каналы выступали основными векторами вертикальной мобильности советского гражданина в этот период.

Увеличение численности парторганизации ДВК за два первых десятилетия советской власти в 4,7 раза (с 10,3 тыс. в 1923 г. до 48,2 тыс. в 1940 г.) -- характерный показатель энергично восходящей мобильности советских граждан в это время. Высокий удельный вес исключенных коммунистов из парторганизации ДВК в 1923-1938 гг. (18,7 тыс., 71,1% к численности региональной парторганизации на 1 декабря 1938 г.) -- признак активной нисходящей мобильности в среде партии. Здесь проявился закон социальной иерархии -- стремительное восхождение по социальной лестнице нередко сопровождается столь же быстрым падением на самый низ социальной пирамиды.

В тенденциях вертикальной внутрипартийной социальной мобильности на Дальнем Востоке РСФСР в 1920-1930-е гг. проявился характерный для всей страны процесс формирования новой общественной элиты, основу которой составляли члены коммунистической партии.

В среде советской управленческого слоя строгость отбора и жесткость контроля поддерживались многочисленными партийными чистками и репрессиями. Тем самым, несмотря на относительно небольшую численность, обеспечивался уровень сплоченности и эффективность практической деятельности партийно-государственной элиты в условиях быстрых темпов модернизации и нарастания внешней угрозы. Масштабная ротация в среде советского партийно-управленческого аппарата 1930-х гг. не свидетельствует о низкой эффективности и профессиональной пригодности советского бюрократического слоя, а была обусловлена внутренней борьбой за власть различных партийных, государственных, военных и хозяйственных групп.

Усиливавшаяся централизация государственного аппарата и масштабная индустриальная модернизация экономики на планово-регулируемой основе управления в 1920-1930-е гг. определили возрастание функциональной значимости управленческого слоя в жизни советского общества. Ведущее положение номенклатуры как правящего слоя проявлялось не только в монопольной причастности к сфере управления, но и во влиянии на все сферы жизнедеятельности общества.

Структура советского управленческого слоя в 1920-1930-е гг. претерпела сложную эволюцию от совокупности различных внутрипартийных, ведомственных или территориальных групп влияния до образования политического режима во главе с непререкаемым авторитетом лидера-диктатора. Ротация кадров осуществлялась посредством внутрипартийной борьбы за власть, которая обострилась в 1934-1938 гг. (разногласия в вопросах марксизма-ленинизма и методах модернизации были внешним проявлением борьбы за власть).

Основное противоречие в политике регулирования доходов советского населения в 1920-1930-е гг. заключалось в противостоянии (противопоставлении) принципа эгалитаризма в распределении доходов («справедливой зарплаты») и необходимой закономерной дифференциацией в оплате труда, без практической реализации которой высокие темпы индустриализации, повышение производительности труда, формирование лояльных режиму слоев населения оставались иллюзорными проектами.

С началом индустриальной реконструкции в конце 1920-х гг. руководство СССР вовсе отринуло принцип эгалитаризма в оплате труда, наметилось свёртывание уравнительной системы оплаты труда.

Индустриальная модернизация сопровождалась усилением расслоения советского общества в зависимости от окладов и степени статусных привилегий. Оплата труда теперь осуществлялась согласно социальному статусу, определялась не только в зависимости от объёма и квалификации труда, но и подменялась произвольно устанавливаемыми советской бюрократией статусными привилегиями.

К концу 1930-х гг. имущественная дифференциация населения стремительно росла. В СССР к исходу 1930-х гг. децильный коэффициент (соотношение заработков 10% самых высокооплачиваемых работников к доходу 10% наиболее низкооплачиваемых работников) выражался пропорцией 8 : 1 (в 1920-е гг. -- 5 : 1) История Россия / М.М. Горинов, А.А. Горский, А.А. Данилов (рук. автор. колл.) и др. - М., 1997. С.254.. Коэффициент дисперсии доходов населения (степени неравномерности распределения общественного дохода между отдельными социальными слоями), исчисленный на основе дифференциации размеров зарплат, в середине 1920-х гг. выражался величиной в 9,5 условных единиц; к концу 1930-х гг. показатель имущественного неравенства в советском обществе возрос до 10,6 единиц.

Размер среднемесячной зарплаты на Дальнем Востоке вырос в конце 1930-х гг. в 4-6 раз в сравнении с серединой 1920-х гг. (по РСФСР -- в 2-4 раза). Однако в значительной мере более высокий уровень среднемесячной зарплаты в регионе нивелировался (а по отдельным категориям работников реальный доход был меньшим в 1,5-2 раза, чем в среднем по РСФСР) высокими ценами на промышленные и продовольственные товары, которые превышали средние общероссийские показатели в 2-3 раза.

Размеры денежных окладов в советском обществе, несмотря на возросшую дифференциацию в 1930-е гг., при определении благосостояния граждан неотделимы от системы статусных привилегий, определявшей приоритетный доступ к товарам и услугам. Наиболее привилегированные социальные слои выделялись по тем благам, которыми они пользовались: к ним относились не только партийная, советская и хозяйственная бюрократия, командный состав армии и органов ОГПУ, но и «знатные люди» (стахановцы, представители научной, технической и творческой интеллигенции).

Привилегированность различных слоёв особенно ярко выражалась в системе иерархически дифференцированного доступа к потребительским товарам через нормирование по карточкам и «закрытое распределение», сложившееся в 1928-1935 годах.

Помимо резко полярной системы окладов и структуры статусных престижных привилегий возрастающая дифференциация доходов населения СССР проявилась в совокупной динамике повышения розничных цен. Покупательная способность индивидов возрастала по мере восхождения по лестнице социальной иерархии.

Политика создания статусных привилегий и дифференцируемых окладов являлась составной частью практической реализации ускоренной модернизации всей системы общественного производства. Руководство СССР, после непродолжительных уравнительских экспериментов, установило значительную разницу в оплате труда различных слоев населения, соответствовавшую индустриальному типу общества. Эти же принципы постепенно распространились и на различные формы натурального вознаграждения.

В заключении подведены основные выводы исследования.

Уникальность дальневосточного региона РСФСР в структуре национального социального пространства 1920-1930-х гг. обусловлена историческими особенностями его освоения, географическим пространством и административно-территориальным делением, природно-климатическими условиями, численностью и плотностью населения, отраслевой дифференциацией, долей крупных населенных пунктов, спецификой социального состава населения.

Видоизменение социальной структуры советского общества на Дальнем Востоке РСФСР в рассматриваемый период проходило в условиях мобилизационной модели модернизации, развивавшейся в форсированном режиме, главным мотивом которого являлась оборона.

В структуре советского социального пространства не действовали многие механизмы рыночного экономического управления, поэтому государство в широкой мере опиралось на систему различных привилегий и внеэкономического принуждения в силу недостаточности материальных средств стимулирования труда. Привилегии не были исключительной прерогативой правящего слоя, а заменяли адекватное материальное стимулирование работников, занимавших наиболее важные с точки субъекта власти позиции -- от этого зависели масштабы, характер и качество распределяемых благ.

В региональном аспекте динамика социально-демографических показателей отражает всеобщность, значительность и глубину социальных преобразований в крае. В масштабах страны стремительный рост населения Дальнего Востока в рассматриваемый период незначительно повлиял на повышение удельного веса жителей региона в составе населения СССР и РСФСР. Миграционная политика, при всех её недостатках и просчётах, в целом способствовала активизации хозяйственного освоения Дальнего Востока России.

Между темпами и масштабом размещения производительных сил и социально-демографической политикой государства существовала четкая взаимозависимость, отразившаяся в изменениях социального состава населения края к концу 1930-х годов. Характеристика занятий и динамика изменения в численности населения, занятого в отдельных отраслях производства, свидетельствуют о резком скачке в степени индустриального развития региона: возросла численность рабочих и служащих при сокращении удельного веса других социальных групп.

В активно реформируемом советском обществе вертикальная социальная мобильность протекала в интенсивном порядке -- наблюдалось резкое движение вверх и вниз по иерархической лестнице. Выходцы из низших слоев, благодаря обстоятельствам, историческим условиям, личной одаренности, быстро продвигались наверх вследствие наличия вакантных и появления новых социальных статусов в процессе индустриальной модернизации.

На Дальнем Востоке РСФСР в 1920-1930-е гг. процессы вертикальной социальной мобильности протекали в особенно активной форме. Классовая социальная политика советского государства в значительной мере определяла изменения в социальном составе населения. Значительные масштабы нисходящей мобильности при нараставших процессах восходящей мобильности в регионе частично нивелировались развитием индустриальной и социальной сфер общества -- высокие темпы развития обеспечивали стремительное увеличение в обществе количества более высоких социальных статусов. В целом масштабы вертикальной мобильности населения в крае (как восходящей, так и нисходящей) превосходили средние показатели по СССР. Данная тенденция обусловлена историческим, геополитическим и экономическим своеобразием Дальнего Востока в 1920-1930-е гг.

В тенденциях вертикальной внутрипартийной мобильности на Дальнем Востоке РСФСР в 1920-1930-е гг. проявился характерный для всей страны процесс формирования нового правящего слоя, основу которого составляли члены коммунистической партии. РКП(б) - ВКП(б) поставляла руководящие кадры государства, начиная от высшего руководства и заканчивая рядовым функционером; из межклассового разнообразия своего состава формировала новый господствующий слой, не имевший ничего общего ни с одним из прежних классов. Вершиной социальной пирамиды, на которую мог взойти индивид, была принадлежность к номенклатуре -- правящему слою советского общества.

В процессе становления и формирования управленческого слоя в СССР и регионе в рассматриваемый период проявились две тенденции: постепенный, но неуклонный рост его численности и функциональной значимости вследствие стремительного увеличения ранговых статусов в ходе индустриальной модернизации и усиления планово-централизованных контролирующих функций государства; замена «старого» большевистского руководства новым поколением функционеров.

Особо активно процессы социальной мобильности протекали в среде крестьянства. Население российской (региональной) деревни (индивидуальные крестьянские хозяйства) в период коллективизации в обязательном порядке прошло через основные каналы социальной мобильности:

- миграция в город и последующее вовлечение в ряды индустриальной наемной рабочей силы (первое поколение советских индустриальных рабочих) или вступление в колхоз (горизонтальная мобильность);

- движение наверх социальной лестницы вследствие подъема своего социального статуса -- членства в ВКП(б) и РКСМ, службы в РККА, получения образования, повышения должностной и профессионально-престижной позиции (восходящая мобильность);

- перемещение на дно социальной пирамиды значительной части состоятельного крестьянства в ходе политики раскулачивания (нисходящая мобильность).

Результаты трансформации региональной социальной структуры в течение двух первых десятилетий советской власти неоднозначны. С одной стороны, партийно-государственное руководство, приступая к началу осуществления задуманного социалистического проекта, руководствовалось положением о существовании в советском обществе непримиримых классовых противоречий.

Основной целью социальной политики государства в рассматриваемый период времени являлось решение задачи ликвидации антагонистических классов в СССР и создания нового типа социально-классовой структуры советского общества, в котором не было бы эксплуатации человека человеком. Ключевой метод практического воплощения данной политики -- устранение частнособственнических (потенциально враждебных) социальных слоев населения города и деревни посредством налоговых и репрессивно-административных мер государства. Ликвидация дореволюционных классов, находившихся к 1917 г. в стадии организационного оформления, началась сразу после революции с экспроприации крупных собственников (землевладельческих и торгово-промышленных групп), и со временем распространилась на бомльшую часть мелких и средних независимых товаропроизводителей. Крестьянство было отчуждено от распоряжения землей, от традиционных способов хозяйственной организации и утратило, тем самым, признаки социального класса в марксистском и веберианском определении данного понятия. Конфликт с дореволюционными классами нередко разрешался насильственными методами. В результате уничтожения частной собственности и огосударствления основных социальных институтов общество превратилось в совокупность различных социальных слоев, отличительным признаком которых была их структурная переходность.

С другой стороны, к концу 1930-х гг. процесс индустриальной и социальной модернизации России стал необратимым -- дистанция между индустриальными западными обществами и Россией в структуре социального пространства значительно сократилась. Во многих проявлениях СССР стал относиться к социальному пространству индустриального общества. Государство старалось ускорить трансформацию социальных отношений в ответ на внешний вызов со стороны более развитых индустриальных стран.

Во многом установившееся равновесие между социально-функциональными и идеологически-политическими требованиями модернизации определило успех индустриальной реконструкции в СССР, а всеобщий государственный контроль был лишь одним из многих методов осуществления модернизации и преобразования социально-классовой структуры, который то ослабевал, то усиливался. Социальный баланс между населением и государством в 1920-1930-е гг. был крайне непрочен и нестабилен -- партийно-государственные функционеры, время от времени, усиливали функцию принуждения в отношении народных масс.

В целом к концу 1930-х гг. в советской системе социального неравенства доминировали низшие (средние) слои населения, с симметричной и постепенно дифференцируемой кривой распределения доходов под жёстким государственным контролем. В течение 1920-1930-х гг. произошла относительная поляризация качества жизни различных слоев населения. Основное противоречие в политике регулирования доходов населения в рассматриваемый период заключалось в противостоянии (противопоставлении) принципа эгалитаризма в распределении доходов и необходимой закономерной дифференциацией в оплате труда, без практической реализации которой высокие темпы индустриализации, повышение производительности труда, формирование лояльных режиму слоев населения оставались иллюзорными проектами.

На Дальнем Востоке СССР проявилась асимметричность в соотношении основных социальных слоев населения, которая подчеркивает специфику исторической эволюции региона. Относительно быстрые темпы и большие масштабы размещения производительных сил, планово-централизованный административно-принудительный характер осуществления индустриализации отразились на Дальнем Востоке в более высоком удельном весе, чем в СССР, партийно-советских руководителей, инженерно-технических кадров и гуманитарной интеллигенции (высококвалифицированных и квалифицированных специалистов), планово-контролирующего персонала, а также заключенных. Удельный вес населения региона, занятого в сельскохозяйственной сфере общественного производства, к концу 1930-х гг. был в четыре раза меньше аналогичной доли занятого населения в сельском хозяйстве СССР.

Таким образом, совокупность природно-климатических, экономических, политических факторов в развитии и освоении Дальнего Востока России определила своеобразие социальной структуры населения региона в рассматриваемый период времени. Вместе с тем, основообразующие изменения в составе народонаселения края в 1920-1930-е гг. были обусловлены стремительным процессом индустриальной модернизации, который на Дальнем Востоке СССР протекал в особо интенсивной форме. Большие масштабы и высокие темпы индустриализации в крае были предопределены геополитическим положением и его ролью в защите интересов России в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

По теме диссертации опубликованы следующие работы

а) монографии

1. Головин С.А. Дальний Восток РСФСР в 20-30-е гг. ХХ века (аспекты репрессивной политики). - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. - 353 с. [22 п.л.]

2. Головин С.А. Изменение социальной структуры населения на Дальнем Востоке РСФСР в 1920-1930-е гг. - М.: Прометей, 2008. - 384 с. [24 п.л.]

3. Головин С.А. Всесоюзные переписи населения 1937 и 1939 гг. Дальний Восток РСФСР: Основные итоги. - Благовещенск, 2005. - 449 с. [28 п.л.]

4. Головин С.А. Социальное неравенство: история стратификационных учений. - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2006. Ч. I. - 277 с. [17 п.л.]

б) публикации в журналах, рекомендуемых ВАК

5. Головин С.А. Членство в РКП(б) - ВКП(б) как основной путь повышения социального статуса (1920-1930-е гг.) // Вопросы истории. 2008. № 3. С.33-44. [0,7 п.л.]

6. Головин С.А. Документы Российского госархива экономики /РГАЭ/ и Госархива Хабаровского края /ГА ХК/ о населении Дальнего Востока России в 1930-е гг. // Отечественные архивы. 2008. № 6. С. 54-65. [0,8 п.л.]

7. Головин С.А. Социально-пространственная стратификация отдельных регионов (по материалам административно-территориальных преобразований Дальнего Востока СССР в 20-30-е гг. ХХ века) // Наука и школа. 2008. № 4. С.62-66. [0,4 п.л.]

8. Головин С.А. Демографический детерминизм -- как основа объяснения эволюции общества // История науки и техники. 2008. № 6. С.43-53. [0,8 п.л.]

9. Головин С.А. Профессионально-отраслевая структура населения Дальнего востока ссср в 20-30-е годы хх века // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия «История. Политология. Экономика». 2008. № 13 (53). Вып. 7. С. 109-116. [0,5 п.л.]

10. Головин С.А. Основные тенденции миграционной политики государства на Дальнем Востоке России в 1920--1930-е гг. // Преподаватель ХХI века. 2008. № 2. С. 104-109. [0,4 п.л.]

11. Головин С.А. Социальное неравенство: сущность и научные подходы // Преподаватель ХХI века. 2007. № 3. С. 134-148. [0,7 п.л.]

12. Головин С.А. Имущественная дифференциация доходов населения СССР в 20-30-е годы ХХ века // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Общественные и гуманитарные науки. СПб., 2008. № 11 (66). С. 177-186. [1 п.л.]

13. Головин С.А., Шиндялов Н.А. Трагедия амурского казачества // Россия и АТР (Азиатско-Тихоокеанский регион). Владивосток, 1999. № 4. С. 40-44. [0,4 п.л.]

в) статьи

14. Головин С.А. Методология и методика исследования социально-классовой структуры общества // Ученые записки БГПУ. Т. 22. Гуманитарные науки: В 2-х частях / Под общ. ред. О.Н. Бархатовой, А.В. Баранова. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. Ч. 1. С. 99-117. [1 п.л.]

15. Головин С.А. Социальная структура советского общества: демографический аспект // Материалы региональной научно-практической конференции «Демографическая ситуация в Приамурье: состояние и перспективы» (г. Благовещенск, 10-11 февраля 2006). Благовещенск, 2006. С. 150-155. [0,4 п.л.]

16. Головин С.А. Советские переписи населения и другие статистические материалы - как источник исследования социально-классовой структуры общества // Материалы VI международной научно-практической конференции «Реальность этноса. Образование и национальная идея». (Санкт-Петербург, 2-5 марта 2004 г.) / Под. науч. ред. И.Л. Набока. СПб.: Астерион, 2004. С.364 - 369. [0,5 п.л.]

17. Головин С.А. Советские переписи населения первой половины XX века как исторический источник (к проблеме анализа классовой структуры по материалам Дальнего Востока) // Чтения памяти профессора Е.П. Сычевского: Сборник докладов. Вып. 5: В 2-х ч. / Отв. ред. А.И. Донченко. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. Ч. 2. С.125-148. [1,1 п.л.]

18. Головин С.А. Особенности социального состава населения на Дальнем Востоке РСФСР в 20-30-е гг. ХХ века // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. Хабаровск, 2006. № 2 (10). С. 118-129. [0,7 п.л.]

19. Головин С.А. Возрастно-семейный состав и грамотность населения Дальневосточной области в начале 20-х годов XX в. (1923-1925 гг.) // Вестник образования. Благовещенск, 2003. № 1. С. 153-159. [0,5 п.л.]

20. Головин С.А. Особенности этно-региональной структуры населения Дальнего Востока России в 20-30-е годы XX века // Содержание исторического образования в контексте модернизации политэтнического общества России / Материалы Всероссийской конференции (Москва, 10-11 апреля 2003 г.). - М.: ИНПО, 2003. С. 111-123. [0,9 п.л.]

21. Головин С.А. Особенности социальной структуры населения на Дальнем Востоке России в первые годы восстановления советской власти после гражданской войны и интервенции (1923-1925 гг.) // Объединенный научный журнал. М.: «Тезариус», 2003. № 10 (78). С. 22-27. [0,8 п.л.]

22. Головин С.А. Советская номенклатура -- феномен или закономерность? // Ученые записки БГПУ. Т. 24. Гуманитарные науки / Под общ. ред. О.Н. Бархатовой, А.В. Баранова. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2007. С. 166-186. [1 п.л.]

23. Головин С.А. Социально-классовый и политический состав репрессированных по политическим мотивам в южных районах Дальнего Востока в 30-е гг. XX века // Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 80-летию окончания гражданской войны и иностранной военной интервенции на Дальнем Востоке. Благовещенск, 2002. С. 225-231. [0,4 п.л.]

24. Головин С.А. Особенности политического развития Приамурья и Приморья в 20-30-е годы XX века // Матер. междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 110-летию Амур. обл. краев. музея им. Г.С. Новикова-Даурского. - Благовещенск, 2001. С. 110-113. [0,3 п.л.]

25. Головин С.А. О региональных особенностях социально-экономического и политического развития Дальнего Востока в 1920-1930-е гг. (в помощь учителям истории и обществоведения) // Педагогический вестник. Вып. 1. Совершенствование образовательного процесса в современной школе. Сборник научных трудов. Под ред. Дмитриевой Л.Е. Благовещенск: Амурский ИППК, 2002. С. 39-48. [0,7 п.л.]

26. Головин С.А. Социальная структура населения Дальнего Востока СССР в 30-е годы XX века по этническому признаку // Материалы региональной научно-практической конференции «Приамурье от первопроходцев до наших дней», посвященной 360-летию похода В.Д.Пояркова и 150-летию первого Муравьевского сплава по Амуру (Люди, события, факты). Благовещенск, 2003. С. 384-391. [0,6 п.л.]

27. Головин С.А. Расказачивание на Амуре (1917-1930-е годы) // Ученые записки БГПУ. Т. 21. Гуманитарные науки: В 2-х частях / Под общ. ред. О.Н.Бархатовой, А.В. Баранова. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2004. Ч. 1. С. 146-166. [1 п.л.]

28. Головин С.А. Теория революции в работах социологов второй половины ХIХ - первой четверти ХХ вв. (в помощь преподавателям обществознания и истории) // Вестник образования: Сборник научно-методических материалов / Под. общ. ред. Р.К. Санабасовой. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. Вып. 2. С. 129-138. [0,7 п.л.]

29. Головин С.А. Основные тенденции осуществления национальной политики в отношении коренных народностей Дальнего Востока РСФСР в 20-30-е гг. ХХ века // Материалы VIII международной научно-практической конференции «Реальность этноса. Роль образования в формировании этнической и гражданской идентичности». (Санкт-Петербург, 4-7 апреля 2006 г.) / Под. науч. ред. И.Л. Набока. СПб.: Астерион, 2006. С. 497-502. [0,4 п.л.]

30. Головин С.А. Исторические источники по изучению социальной структуры советского общества в 20-30-е гг. ХХ века // Амурский краевед. №1 (23). Благовещенск, 2006. С. 196-203. [0,4 п.л.]

31. Головин С.А. Этносоциальная структура Дальнего Востока Дальнего Востока РСФСР 20-30-х гг. ХХ века // Эвенкийский этнос в начале третьего тысячелетия: история, педагогика, социология, язык, фольклор, этнография, литература (научные труды). Вып. 2. Благовещенск, 2008. С. 59-99. [1,5 п.л.]

32. Головин С.А. Китайская диаспора в этносоциальной структуре Дальнего Востока РСФСР в 20-30-е гг. ХХ века: исторический опыт // Материалы международной конференции «Россия - Китай: взаимодействие двух культур, партнерство и сотрудничество». Благовещенск, 2008. С. 49-58. [0,6 п.л.]

33. Головин С.А. Политика царской и советской власти в отношении китайского населения, проживающего на территории российского Дальнего Востока (вторая половина ХIХ века - 30-е годы ХХ века) // Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 50-летию образования КНР. Благовещенск, Амурский краевед. 1999. С. 32-37. [0,3 п.л.]

34. Головин С.А. Коренные народы в этносоциальной структуре Дальнего Востока РСФСР в 20-30-е гг. ХХ века // Материалы Х международной научно-практической конференции. Реальность этноса. «Образование и гуманитарные технологии интеграции этнической, этнорегиональной и гражданской идентичности». (Санкт-Петербург, 8-11 апреля 2008 г.) / Под. науч. ред. И.Л.Набока. В 2-х частях. СПб.: Астерион, 2008. Ч. 2. С. 626-632. [0,4 п.л.]

35. Головин С.А. Положение китайского населения на Дальнем Востоке России в 60-е гг. ХIХ в. - 30-е гг. ХХ в. // Материалы междунар. науч.-практ. конф. «Россия и Китай на дальневосточных рубежах». Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2001. С. 40-44. [0,3 п.л.]

36. Головин С.А. Всесоюзная перепись населения СССР 1939 г. -- как источник по социальной истории // Матер. II междунар. науч.-практ. конф. «Лига БАМа: проблемы мировоззрения, экономики, социальной истории» (Тында, 28-29 октября 2005 г.) / Под общ. Ред. П.А. Ольхова. Хабаровск: Изд-во ДВГУПС, 2005. С. 106-110. [0,3 п.л.]

37. Головин С.А. Принудительное переселение этнических групп населения СССР с территории Дальнего Востока в 30-е гг. ХХ века: исторический аспект // Материалы IХ международной научно-практической конференции. Реальность этноса. «Педагогическое образование как важнейший фактор сохранения и развития культуры северных народов». (Санкт-Петербург, 27-29 марта 2007 г.) / Под. науч. ред. И.Л. Набока. СПб.: Астерион, 2007. С. 176-181. [0,4 п.л.]

Размещено на Allbest.ru