Под "Высочайшей" эгидой (у истоков демократической тенденции военной печати)

Размещено на http://www.allbest.ru

ПОД «ВЫСОЧАЙШЕЙ» ЭГИДОЙ

(у истоков демократической тенденции военной печати)

П.Г. Усенко (м. Київ)

Статья освещает возникновение демократической тенденции в ежемесячном журнале «Военный сборник» (1858 г.).

Ключевые слова: Российская империя, вооруженные силы, реформа, печать.

В середине XIX века ускорилось разложение абсолютистского строя Российской империи. На фоне неудач в Восточной (Крымской) войне 1853-1856 гг. системно сказался внутриполитический кризис, пронизывавший как аграрний сектор, так и вооруженные силы. «Ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот, -- считал такой известный знаток военных событий XIX в. как Фридрих Энгельс. -- Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия зависят прежде всего от достигнутой в данный момент ступени производства и от средств сообщения»¹. В период Восточной (Крымской) войны выяснилось, что русская армия (на 1853 г. в регулярных войсках -- 1 123 583 солдата и 27 736 генералов и офицеров, в иррегулярных -- 242 203 солдата и 3647 генералов и офицеров, а к 1856 г., несмотря на боевые потери, прослеживалось увеличение: в регулярных войсках -- 1 742 342 солдата и 35 214 генералов и офицеров, в иррегулярных -- 406 981 солдат и 5083 генерала и офицера, в ополчении -- 364 421 солдат и 5629 генералов и офи- церов)², была плохо экипирована, во многом уступая противнику в снабжении оружием, припасами, транспортом.

Феодальные отношения не способствовали развитию сети средств передвижения, что сковывало возможности стратегически маневрировать, перебрасывать подкрепления для тех или иных военных действий в Крыму, на Дунае, Кавказе, в Прибалтике, на Белом море и Камчатке. К решающему этапу европейской эпопеи на гигантских просторах Российской империи было проложено менее тысячи верст железных дорог, тогда как в островной Англии -- более 13 000. Не случайно тогда обосновавшиеся в Балаклаве иностранцы соорудили себе временную железную дорогу³. Свежайшие известия об осаде Севастополя получали в Петербурге через Париж, куда из оккупированного балаклавского Свято-Георгиевского монастыря через Варну была спешно протянута электрическая связь⁴.

Технические новинки с немалым трудом внедрялись в оборонную промышленность, построенную в России на закостенелой базе, на неэффективной эксплуатации рабочих казенных заводов. Не получая достаточно нарезного оружия, русская армия преимущественно использовала допотопные гладкоствольные ружья, да и тех не хватало для прибывавшего пополнения. Поскольку противник, демонстрируя возросшие огнестрельные возможности, в полевом порядке использовал развернутые цепи, то в борьбе с ним не имели успеха войска, в которых много лет насаждалось упование на операции плотными группировками, в создавшихся условиях очень уязвимыми. Устаревали применявшиеся методы управления: подразделения в пылу сражений нередко оказывались отрезанными от высшего начальства, что не могли компенсировать ни умелые действия тех или иных командиров, ни подвиги солдат и матросов.

Вслед за распадом давнего оплота монархизма в Европе -- австро-российско-прусского союза Габсбургов, Романовых, Гогенцоллернов и военных потрясений назревали революционные катаклизмы. Когда люди, изъятые из хозяйствования, пополняли армию, на оставшихся в производственной сфере Российской империи падали многочисленные налоговые тяготы (как прежние повинности, так и чрезвычайные, дополнительно введенные), что усугублялось неурожаями, голодом и эпидемией холеры. Снижение жизненного уровня крестьян привело к распространению антикрепостнических настроений, на практике проявившихся в виде разрозненных бунтов и превратившихся в локальные испытания для власти. Упрочился потенциал волнений и других форм стихийного протеста. информирование демократический журнал военный

Так, в 1855 г. девять из 12 уездов Киевской губернии охватило мощное выступление крепостных, интерпретировавших царский манифест о государственном ополчении как призыв к записи «в казаки», чтобы в результате вместе со своими семьями избежать крепостного гнета⁵. Хотя «киевская казаччина» была жестко подавлена, весной следующего года в украинских губерниях, перенесших тяготы при военном театре, вспыхнуло аналогичное движение «в Таврию за волей», тысячи участников которого прекращали гнуть спину на помещиков и перемещались к югу, надеясь стать свободными⁶.

Приметы острых осложнений вынудили Александра II, сменившего умершего в 1855 г. Николая I, стимулировать модернизацию. Манифест 19 марта 1856 г. провозгласил усовершенствование «благоустройства», а 30 марта молодой царь заявил, что лучше отменить крепостное право «сверху», нежели дожидаться, когда оно само собою начнет истребляться «снизу». Предпринимая ответственные шаги, он сталкивался с различными идеями, поддерживаемыми то консервативной камарильей, то выразителями либеральных взглядов. 20 ноября 1857 г. направил рескрипт на имя виленского губернатора В.И. Назимова, обозначив отправные точки грядущей «крестьянской реформы». Был отменен закон «О принудительной отдаче в военную службу детей разночинцев и лиц ученого сословия» и некоторые другие стеснительные постановления Николая I, несколько смягчился цензурный пресс.

Одним из тех, кто обеспечивал спасительные меры, был брат царя -- великий князь Константин Николаевич. Как куратор морского министерства он ратовал за обновление флота. Рупором начинаний избрал журнал «Морской сборник»⁷. В этом издании, по наблюдению автора специального исследования, «раньше и отчетливее, чем где-либо проявлялись симптомы «кризиса верхов»: растерянность правительства перед лицом надвигавшейся катастрофы, потеря политической ориентации, ощущение непригодности прежнего правительственного курса и попытки отыскать такую политическую линию, которая вывела бы правящие круги из создавшегося положения»⁸.

Первый российский очаг независимого информирования читателей возник за рубежом: с 1853 г. в столице Англии существовала Вольная русская типография, основанная А.И. Герценом, с 1857 г. выходила газета «Колокол», провозгласившая требование освобождения крестьян от помещиков, свободы слова и уничтожения телесных наказаний. А во второй половине 1850-х годов в Петербурге сложился левый оппозиционный центр, где лидером стал Н.Г. Чернышевский, а легальным интеллектуальным плацдармом -- журнал «Современник», принадлежащий Н.А. Некрасову и И.И. Панаеву. С приходом в редакцию Николая Чернышевского этот ежемесячник превратился в трибуну, чью программную актуальность определило публицистическое мастерство Чернышевского и его единомышленников.

Талантливым смельчакам удавалось освещать народные интересы, укреплять соответствующую платформу сопротивления власти. Социальные устремления «партии Чернышевского» во второй половине 1850-х годов отражались в призывах к ликвидации крепостничества. Вырвать «корень», -- вот обнародованная в 1856 г. краткая констатация радикализма по поводу насущных проблем⁹. Когда же обстоятельства позволили изъясняться подробнее, Н.Г. Чернышевский емко изложил свои воззрения в статье «О новых условиях сельского быта», датированной 1858 г.: «Много говорили мы о наших недостатках и множество всевозможных недостатков находили в себе, но общий главнейший источник всех их -- крепостное право; с уничтожением этого основного зла нашей жизни каждое другое зло ее потеряет девять десятых своей силы»¹⁰.

Соответственно «Современник» 1856-1858 гг. развенчивал апологетов реакции. Тема «крепостное право -- невольничество» освещалась из номера в номер. Когда цензура разрешила перевод романа Г. Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», он был разослан подписчикам журнала бесплатным приложением. 25 декабря 1857 г. Некрасов сообщил И.С. Тургеневу: «Я решился еще на чрезвычайный расход -- выдаю этот роман при 1-м №... Надо заметить, что это пришлось очень кстати: вопрос этот у нас теперь в сильном ходу, относительно наших домашних негров»¹¹.

Важное место в деятельности демократического толка занимала армия, внимание к которой было глубоко и серьезно, с пониманием, что судьба страны во многом зависит от того, продолжит ли войско прислуживать царизму или выступит на стороне угнетенных. В прошлом правительство нередко использовало вооруженные силы для подавления зачатков общественного сознания. Тем не менее был и опыт восстания декабристов с преимущественным участием военных.

О том, как исторические уроки анализировал А.И. Герцен, свидетельствует «Колокол», откуда в октябре 1857 года зазвучали острейшие вопросы: «Что было бы, если б заговорщики вывели солдат не утром 14, а в полночь, и обложили бы Зимний дворец, где ничего не было готово? Что было бы, если б, не строясь в каре, они утром всеми силами напали бы на дворцовый караул, еще шаткий и неуверенный тогда?». Впрочем, ни декабристы, ни революционеры- демократы не стремились к дворцовому перевороту. Оценивая опыт 1825 года, Герцен сделал вывод: «Много ли сил надо было иметь Елизавете I при воцарении, Екатерине II для того, чтобы свергнуть Петра III? Нет правительства, в котором бы легче сменялось лицо главы как в военном деспотизме, запрещающем народу мешаться в общественные дела, запрещающем всякую гласность. Кто первым овладеет местом, тому и повинуется безмолвная машина с той же силой и с тем же верноподданническим усердием. Но заговорщикам 14 декабря хотелось больше, нежели замены одного лица другим, серальный переворот был для них противен, весьма может быть, что они потому-то и не бросились во дворец, а открыто построились на площади, как бы испытывая, с ними ли общественное мнение, с ними ли массы. Они не были с ними, и судьба их была решена!»¹².

В 1854 г. Александр Герцен посвятил армии листовку «Вольная русская община в Лондоне. Русскому воинству в Польше» с симпатией к освободительной борьбе: «Вы в Польше, -- обращался к офицерам и солдатам, -- защищаете царя, а не народ, -- царя, оставляющего пол-Руси в крепостном состоянии... Знайте же, что, защищая его, вы защищаете все бедствия России; сражаясь за него, вы сражаетесь за помещичьи права, за розги, за рабство.»¹³.

Военная тематика стала одной из важнейших в «Современнике». Знаменательно, что, дебютируя как редактор, Николай Чернышевский подготовил к печати хронику Степана Хметевского «Журнал о военных действиях русского флота в архипелаге и у берегов Малой Азии в 1770-1774 годах» для двух первых номеров «Современника» за 1855 г., причем тогда же рецензировал издание «Крым с Севастополем, Балаклавою и другими его городами», показывавшее «расположение русских и неприятельских войск и состояние осадных работ»¹⁴.

Кроме того, в отклике на книгу «Восточная война, ее причины и последствия» обратил внимание, что Османская империя продолжала сражаться «против собственной воли, по приказанию своих союзников, которые из союзников сделались властелинами слабой державы», что это отнюдь не столкновение России с Оттоманской Портой, чем представлялись события полтора года тому назад, а соперничество с Англией и Францией, оттеснившими Турцию на «второй план» как на боевом поприще, так и в дипломатии¹⁵. Немало внимания «Современник» уделил на своих страницах сделанному Н.Г. Чернышевским критическому разбору первых девяти номеров журнала «Морской сборник» за 1855 г., где особо выделенные известия о судьбе защитников Севастополя были тщательно скопированы¹⁶.

Эпизоды Крымской войны затрагивались «Современником» и в последующие годы. Такой его ведущий сотрудник как Николай Добролюбов подчеркнул особую масштабность эпохи 1853-1856 гг. «Да, теперь уже никто не сомневается в том, что восточная война имела последствия, весьма благодетельные для нас: она научила нас многому, -- сформулировал он в апрельском номере 1858 г. -- Самая неблистательность ее конечного исхода была полезна для нас в том отношении, что заставила нас обратить внимание на многие недостатки наши. Во время войны оказались бесполезными многие формальные упражнения, которыми прежде занимали солдат с особенным усердием; оказались недостатки в оружии, недостаток в людях, хорошо развитых и основательно приготовленных к стратегическим соображениям, некоторые злоупотребления, неприметно вкравшиеся среди покоя мирного времени и не укрывшиеся под громами войны. Мало того, не одни военные отношения обратили на себя внимание вследствие событий войны. Так, например, известно, что вопрос об устройстве лучших путей сообщения вызван был войною; вопрос о значении специального и общего образования также возбужден был по поводу войны. Но самое важное следствие ее было то, что она вообще расшевелила наш величавый покой и заставила взглянуть повнимательнее на ту систему жизни, которой до того мы следовали»¹⁷.

«Современник» касался различных сторон военного дела. В этом аспекте в 1855 г. по материалам «Морского сборника» было рассказано о нарезном ружье -- штуцере, а в дальнейшем по данным английской газеты «The Times» -- о пушке Армстронга. В «Письмах без адреса» Чернышевский уточнил, что, хотя «Крымская война, при всех своих неудачах и при всей своей обременительности, не нанесла России удара слишком тяжелого», все же «военные неудачи обнаружили для всех слоев общества несостоятельность того порядка вещей, в котором оно жило до войны», что именно «Крымская война сделала необходимостью освобождение крестьян»¹⁸.

Функции царской армии, присущие ей как определенной скрепе государственного механизма, отчетливо проявились внешними и внутренними слагаемыми, причем так или иначе, в сражениях с неприятелем в ходе Крымской войны и при подавлении антифеодальных выступлений крепостных крестьян и национального движения в различных регионах, армия использовалась для проведения реакционной политики. Но, несмотря на то, что она оставалась по своей сути консервативной силой с направленностью против участников антиправительственных выступлений, громадье ее солдат, непосредственных исполнителей карательных операций, само тяжело страдало, нещадно притесняемое командирами и начальниками всех степеней. Опора самодержавия зиждилась на крепостнической основе.

Т.Г. Шевченко, десять лет мучившийся в рядовых, утверждал: «Солдаты самое бедное, самое жалкое сословие»¹⁹. Воинская служба освобождала крестьян от крепостной неволи, тем не менее в казарме они попадали в подобную кабалу -- рабскую зависимость от офицеров, видевших в «низших чинах» попросту низших существ. В военной жизни рудиментарно господствовала прусско-гатчинская система, направленная на обеспечение бессмысленной муштры тех, кому приходилось ежедневно сносить придирки и издевательства. Годы тратились на выучку устаревших приемов. Послушание внедрялось зуботычинами, розгами, шпицрутенами. Отдача в солдаты была суровым наказанием. Крестьяне воспринимали рекрутчину как жесточайшую повинность, хуже барщины.

По подсчетам, приведенным в «Современнике», с начала XIX века «число рекрут, взятых с каждого поколения податных сословий», составляло около четверти всех мужчин, достигавших совершеннолетия²⁰. Накапливались могучие вооруженные силы в опоре на командный состав из дворян, на подчинение солдат палочной дисциплине, на идеологические и религиозные догмы. Н.Г. Чернышевский подытожил, что отчуждение от населения и соответствующая система воспитания ведет к превращению армии в репрессивное средство: «Присутствие войск повсюду охраняет порядок, устрашая внутренних врагов»²¹.

Состав солдатской массы, взрывы ее спонтанного протеста против того положения, в котором она удерживалась, -- все это не могло не привлечь внимания современников, видевших единство интересов крестьян и солдат, что в концентрированном виде отразила прокламация «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», предназначенная именно для мужиков и солдат. Вот ее характерный фрагмент: «А вот тоже солдат -- ведь из мужиков, тоже ваш брат. А на солдате все держится, все нонешние порядки стоят. А солдату какая прибыль за нонешние порядки стоять? Что, ему житье, что ли больно сладкое? Али жалованье хорошее? Проклятое нонче у нас житье солдатам. Да и лоб-то им забрили по принужденью, и каждому из них вольную отставку получить хотелось. Вот вы им скажите всю правду, как об них написано. Когда воля мужикам будет, каждому солдату тоже воля объявится... Вы так им и скажите, солдатам: вы, братья солдатушки, за нас стойте, когда мы себе волю добывать будем, потому, что и вам воля будет... А еще вот о чем, братцы, солдат просите, чтобы они вас учили, как в военном деле порядок держать»²².

В прокламации к «Русским солдатам от их доброжелателей поклон» офицер-публицист Н.В. Шелгунов анонимно обозначил «самым худым делом» расправы, чинимые войсками. «А вы-то из-за чего убиваете и грабите свою братию -- крестьян? Или вы забыли, что вы такие же православные, как и они; что и вы были крестьянами; что и вы терпели от помещиков и от начальства; что, кончив службу, пойдете к себе домой и многие из вас сделаются снова крестьянами?» -- спрашивал он солдат и, акцентируя их покорность присяге, предлагал каждому из них считать связанным себя «присягой только на добрые дела». Доказывал: «Когда вас посылают на народ, то царь и командиры, которые вас посылают, -- клятвопреступники, потому что не на такие дела вы присягали. Вы присягали защищать страну от врагов, а народ может быть врагом своей страны? Нет, враг страны -- тот, кто зло делает народу». От имени «доброжелателей» выражалась надежда на солидарность солдат с крестьянами. «Подумайте, братцы, о том, что мы вам говорим. А говорим мы вам правду, потому что желаем и вам, и народу добра; потому что не хотим видеть разорение родной страны. И народ ждет от вас добра, а не зла. Не на разорение ему вы сделались солдатами: вы служите для защиты его и страны», -- аргументировался глубинный смысл. Тут же объяснялось, что «общий враг» -- правящая верхушка из помещиков, отстаивавшая выгоды «своего брата-дво- рянина». Заканчивалось воззвание кличем прямого неповиновения властям: «Не думайте, что если вы пойдете и не на свою родную деревню, не на свое родное село, то греха не будет на вашей душе. Вы пойдете против чужих, а другие пойдут против ваших. И выйдет дело одно на одно. А как не пойдете вы и те не пойдут, вздохнет вся русская земля спокойно»²³.

Открыто призывала к сплочению с народом распространявшаяся в киевском расположении запасного батальона Житомирского полка агитка «Житомирцам», чем активист освободительного движения на Украине подполковник А. А. Красовский пытался убедить направляемых усмирять крестьянские выступления военнослужащих, что им приказывают быть палачами таких людей как они сами, как их отцы и братья, сестры и матери²⁴.

В тот период срок действительной службы был сокращен с 25-ти до 20-ти, потом еще на 5 лет, а затем -- до 12-ти лет²⁵. Объективно разрушалась изоляция войска. Если прежде служба была чуть ли не пожизненной, то ее уменьшенный срок все-таки не исключал возвращения домой. Связь с армией становилась одной из форм сближения с народными массами.

В революционно-демократической среде были опробованы раличные каналы влияния -- через солдат на крестьянство, через него -- на солдатскую массу, но развернуть подобную работу в армии было невозможно без вовлечения в процесс передовых офицеров. Следует заметить, что впервые в русской армии произошло резкое нарушение кастовости начальства. Для замены погибших во время боев интенсифицировалась номинация в офицеры низших чинов и хотя таким образом они автоматически обращались в дворянство, но с 1855 г. -- не более чем личное, так как был издан указ о получении потомственного дворянства лишь с ранга подполковника и равного ему²⁶.

В пропагандистски окрашенном течении, охваченном различными конспирациями, оказались люди, связанные с Военной академией, где, как вспоминал Н.Г.Чернышевский, было два кружка -- один состоял из части её слушателей, другой -- «из лучших профессоров ее»²⁷. Близкими «Современнику» были также недавние офицеры, вышедшие в отставку, -- Н.А. Серно-Соловьевич, А.Ф. Погосский. Были и гражданские лица, тесно связанные с военным ведомством: например, в одном доме с Чернышевским жил профессор А.Д. Галахов, преподававший в академии литературу²⁸. Он по-соседски заходил к Чернышевскому «очень часто»²⁹.

В «Современнике» выступал Зыгмунт (Сигизмунд) Сераковский, друг Николая Чернышевского, еще в 1840-х гг. подвергнувшийся ссылке в Отдельный Оренбургский корпус. Герой романа Чернышевского «Пролог» Болеслав Соколовский, чьим прототипом стал Сераковский, произносит знаменательные слова: «Я военный -- так или иначе, по своей ли воле или по капризу судьбы, я военный русской службы и слился с жизнью моих сослуживцев, и полюбил их -- за то, что судьба привела меня полюбить их, я благодарю судьбу!». С искренним оптимизмом это мог сказать только человек большого мужества и самопожертвования.

Жизнь бывшего студента З. Сераковского была отнюдь не легкой: 4 года рядовым и столько же унтер-офицером. Меры, предпринятые царскими охранителями, чтобы сломить его волю, погасить высокие душевные порывы, оказались тщетными. Случилось никак не предвиденное «опекавшими» его жандармами: ужасы казармы не запугали молодого поляка -- уроженца Украины. Постоянное общение с товарищами по службе -- солдатами, знакомство с другими политическими ссыльными, и, прежде всего, с Тарасом Шевченко, -- все это стало для него настоящим жизненным университетом.

Чернышевский поведал, что чтения и беседы Сераковского неожиданно вызвали такую коллизию: «... Некоторые слушатели восчувствовали бремя жизни с незнакомою им до того времени остротою; им невмоготу стало тянуть солдатскую лямку, они бежали в Персию. Часть бежавших была поймана; их привели обратно, наказали шпицрутенами, некоторые из них под шпицрутенами и умерли. Это был для Сераковского один из толчков, побудивших его стремиться, насколько позволяют силы и обстоятельства, к уничтожению телесных наказаний в войске»³⁰.

Раскрепощение личности солдата стало главным содержанием службы Сераковского как офицера Генерального штаба. Ему принадлежал приоритет практических акций по ликвидации в Российской империи палочной дисциплины: его докладная об этом была представлена раньше, чем русский посланник в Брюсселе князь Николай Орлов подал самодержцу свою записку «Об уничтожении телесных наказаний в Российской империи и Царстве Польском»³¹. Несомненно единодушие революционных демократов по поднятой проблеме: Чернышевский на страницах «Современника» осудил применение телесных наказаний, назвав «противным здравому смыслу»³², Шевченко подобным образом их заклеймил как художник, нарисовав «Наказание шпицрутенами» в цикле «Притча о блудном сыне».

Борьба против физических истязаний, которую неустанно вел Сераковский и на которую он, по оценке Герцена, «положил полжизни»³³, направлялась против режима. Если с помощью розг и шпицрутенов удавалось бросать войска на усмирение крестьянских выступлений, то ликвидация таких инструментов насилия была насущной задачей. Облегчение положения солдат создавало предпосылки для просвещения ранее забитой (в прямом и переносном смысле) армейской массы.

Долгое время Зыгмунт Сераковский общался с А.Н. Плещеевым. Главным обвинением при отдаче этого поэта-петрашевца в солдаты, было распространение письма Виссариона Белинского к Николаю Гоголю. Если ранее Сера- ковский мог и не знать этого документа, то в ссылке познакомился с одним из первых распространителей его текста, касавшегося «самых живых, современных национальных вопросов в России»³⁴, -- отмены крепостного права и телесных наказаний. На организованных Зыгмунтом в оренбургском крае так называемых «великомолочных» вечерах обсуждались по существу такие проблемы. Он разделял судьбу тех военных, чьи права были попраны, и проникался их интересами, что логично привело его в антиправительственный лагерь общероссийской революционнной демократии. Когда в 1856 году З. Сераковский получил офицерский чин, а вместе с тем -- шанс возвратиться в Петербург, он не замедлил встретиться с Чернышевским. Их быстрое сближение -- симптом тяги к интернациональному объединению, причем заслуживает внимания отраженное в «Прологе» намерение Сераковского увлечь Чернышевского планами как раз работы на военной стезе.

В августе 1856 года, уезжая за границу, Н.А. Некрасов передал Н.Г. Чернышевскому свои редакторские права. Подключение Зыгмунта Сераковского вести рубрику «Заграничные известия» стало одним из принципиальных решений Чернышевского-руководителя. З. Сераковский, который «был хорошим другом Добролюбова и разделял все убеждения последнего»³⁵, поступил летом 1857 г. в Военную академию. Под его влиянием возникла крупная революционная организация, именованная «Кружком Сераковского-Домбровского» (будущий генерал Парижской коммуны Ярослав Домбровский сменил в руководстве своего старшего друга, когда тот в 1860 г. выехал в длительную заграничную командировку)³⁶. Документальные источники удостоверяют, что «с прибытием в С. Петербург ... Сераковского... под его личным влиянием стали мало-помалу около него группироваться... два кружка: штатский и военный»³⁷. И через много лет, разбирая переписку Н.А. Добролюбова с военнослужащими, Н.Г. Чернышевский характеризовал то или иное лицо: «знакомый Сераков- ского», «товарищ Сераковского по Военной академии»³⁸.

Когорта, выпестованная 3. Сераковским, сыграла выдающуюся роль в вооруженном выступлении против царизма. В нее входили будущие герои польского восстания З. Падлевский, Л. Звеждовский, Я. Козелл-Поклевский, Р. Траугутт, М. Гейденрейх де Генинг, Ю. Гауке и другие. Перед тем, как Сераковский в 1863 г. стал вождем крупнейшего повстанческого отряда поляков и литовцев, он не только был «главой военного союза, к которому принадлежали поляки и русские», но и «способствовал созданию чисто русского союза»³⁹.

Зыгмунт Сераковский ожидал перемен в армии. Он предлагал, чтобы солдаты и офицеры дислоцировались в своих краях, пользуясь при этом родным языком. Такие национальные соединения, убеждал, соперничали бы между собой в несении военной службы, что способствовало бы подъему духа солдат, стимулируя честь и достоинство воинов. Его сокровенные чаяния отражались даже в докладных записках. Вот отрывок, представленный им как заимствование с французского:

«Во всех государствах жалуются на то, что содержание больших постоянных армий стоит государству огромных сумм, сотни миллионов, что это составляет бремя и тягость для государства, -- что армии отрывают от производительного труда (умственного и физического) миллионы рук. К сожалению, жалобы эти большей частью справедливы. Но как помочь этому?

Единственное средство -- стремиться к тому, чтобы армия была большой школой, грандиозным рассадником образования народа. Если солдат во время мира овладевает грамотой, получает элементарное образование, то это значит мы готовим ежегодно десятки тысяч учителей для народных школ. Но если солдат при отставке не в состоянии занять место учителя в народной школе (или другой подобной), то мы сами в этом виноваты и не удивительно, что на нас пеняют и отчасти даже презирают.

Что же говорить об офицерах? После нескольких месяцев летних занятий в поле все почти младшие офицеры (а они составляют огромное большинство) лежат на боку, проводят время в бездействии, в праздности, в кутежах. Между тем офицеры и солдаты составляют цвет молодежи всей страны, цвет физической ее силы. К сожалению, не ищите в рядах армии цвета нравственной и умственной силы народа.

Занимаются ли наши офицеры наукой, литературой, умственным трудом? А между тем это их призвание!

В греческих и римских армиях офицеры были представителями умственного образования и развития страны. Фемистокл и Сципион владели не только мечом, но и пером и словом, и потому-то владели славой и мечом! Греческая фаланга, римский легион -- это были представители греческого и римского образования. Если бы погибла Греция и Рим и осталась одна фаланга или один легион, они бы продолжали историческое развитие своих народов.

Можно ли то же самое сказать о нашей армии, много ли в ее рядах людей, которые сумели бы передать своим потомкам историю своей родины, познакомить их с тем, что мы выработали исторической жизнью?

Удивительно ли после этого, что, исключая краткое упоение победой, на нас вообще смотрят без уважения. «Военный» -- теперь значит необразованный или полуобразованный человек. Между тем сколько в военной службе людей, которые по своему призванию должны работать умственно?

По нашему мнению, каждый полк -- это школа для солдат и молодых офицеров! Каждая корпусная квартира -- это своего рода университет, она должна распространять образование на окрестный край»⁴⁰.

Всего в русской армии на ту пору было 15 корпусов, каждый из которых включал дивизии, сформированные из полков, батальонов и так далее. Расположенный в столице и его окрестностях Отдельный гвардейский корпус имел льготы в комплектовании и материальном обеспечении. Ему поручалась охрана царской семьи, участие в торжественных церемониях. Вместе с тем корпус являлся важным стратегическим резервом. Разумеется, его обязанностью было выступление против «внутреннего врага».

По традиции, царь считался гвардейским офицером (до 1855 г. Александр Николаевич оставался главнокомандующим гвардейским и гренадерским корпусами)⁴¹ и гвардия вообще имела в своем составе немало представителей «верхов». При этом во второй половине 1850-х гг. Отдельный гвардейский корпус не был простой игрушкой августейших персон: по уровню боевой подготовки его подразделения нисколько не уступали армейским, казались образцовыми. Отсюда в армию переходили с повышением многие авторитетные военачальники, так что к началу XX в. около 30% всех командиров дивизий и около четверти всех командиров полков русской армии являлись бывшими гвардейцами⁴².

В гвардии вырос целый ряд деятелей освободительного движения. В Семеновском полку служил член кружка Сераковского-Домбровского Владислав Погожельский, в Измайловском -- сотрудник «Современника» Владимир Обручев, в Гатчинском -- Ян Козелл-Поклевский, в Павловском -- Казимир Левицкий, в Финляндском -- Юрий Лугинин, в Кирасирском -- Святослав Луги- нин и Владимир Чичерин, который стал корреспондентом «Колокола», а до того, в 1856 г., напечатал статью «О полковых командирах» в «Голосах из России», выпущенных Александром Герценом и Николаем Огаревым.

Яркой картиной положения в гвардейских и армейских частях Чичерин развенчал принятое управление войсками и их обеспечение. Отличительными чертами офицерства он выделил «невежество, нерадение к службе, праздность, сильную наклонность к разгульной жизни, отсутствие сознания собственного достоинства» и горячо защитил солдата: «Он покидает семейство, родину, все, что для него дорого в жизни, и идет служить отечеству, а вместо того, чтобы вознаградить его за лишения, его подвергают самым тяжелым испытаниям. Даже крепостной крестьянин и тот огражден законом от жестокости помещика, который не имеет права дать ему более 25 ударов за раз. Когда же он поступает в солдаты, он подчиняется произволу всех начальников: каждый из них может наказывать его как хочет, границы не положено, а он не имеет даже возможности принести жалобы». В итоге вызрело обобщение, что в армии процветает «организованная система грабительства», и первоочередное предложение -- «главное внимание обратить на благосостояние солдат»⁴³.

В штабе Отдельного гвардейского корпуса в 1854-1857 гг. служил Ян (Иван) Савицкий, будущий эмиссар польского востания 1863 г. в Галиции. О своей встрече с Сераковским в Петербурге в 1856 г. он вспоминал: «Я и Чернышевский ввели его в круг лиц, руководивших в то время общественным мнением»⁴⁴. Савицкий был «старшим адъютантом штаба Отдельного гвардейского корпуса по части Генерального штаба», когда к гвардейскому штабу был прикомандирован Зыгмунт Сераковский. А в мае 1858 г. там вышел первый номер «Военного сборника» -- своеобразного аналога популярного «Морского сборника». Остается добавить, что в 1858 г. при штабе Гвардейского корпуса открылась Стрелковая офицерская школа, где обучался прапорщик А.А. Потебня -- в дальнейшем организатор и руководитель революционного Комитета русских офицеров в Польше⁴⁵.

Командовал Отдельным гвардейским корпусом генерал-адьютант Н.Ф. Плаутин, в 1858 г. уже 63-летний. Фигура довольно примечательная: совсем юным в 1812 г. из студентов Московского университетского благородного пансиона вступил в армию, сражался против агрессии Наполеона. Человек он был, безусловно, преданный короне, но это не мешало двум его родственникам Сергею и Федору Плаутиным в 1862 г. посетить в эмиграции А.И. Герцена (по возвращении будут арестованы).

Литературой XIX в. вся инициатива создания «Военного сборника» приписана генералу Дмитрию Милютину, который, по его словам, «возбудил» об этом «вопрос еще в 1856 г. в тех видах, чтобы поднять уровень военного образования в офицерской среде и вместе с тем, чтобы распространять сведения о принимаемых в военном ведомстве нововведениях и улучшениях». Эта точка зрения долго не подвергалась сомнению, и в советской историографии дошло до ошибочных конклюзий: «Идея создания журнала принадлежала видному либеральному деятелю, впоследствии военному министру Д.А. Милютину, который придавал большое значение периодической печати в подготовке военных ре- форм»⁴⁷, «по инициативе Д.А. Милютина военное ведомство предприняло с 1858 г. издание нового общевойскового журнала «Военный сборник»⁴⁸, «сравнительно недолго, около года (январь-ноябрь 1858 г.) Чернышевский был главным редактором «Военного сборника», основанного известным либеральным военным администратором Д.А. Милютиным»⁴⁹.

«Большая советская энциклопедия» зафиксировала странное утверждение, что «Военный сборник» вместе с Дмитрием Милютиным будто бы основал Николай Обручев⁵⁰. И это поныне культивируется. Вот недавняя вариация: «В 1858 по предложению Обручева был основан журнал «Военный сборник», первым редактором которого он и стал»⁵¹. Также нисколько не адекватна выявленным обстоятельствам фраза обобщающего труда о книжном деле в Санкт- Петербурге: «Чернышевский принял предложение Гвардейского штаба (по инициативе профессора Академии Генерального штаба Д.А. Милютина) стать главным редактором «Военного сборника»»⁵².

В личном фонде Милютина удалось обнаружить «Проект издания при Гвардейском Генеральном штабе Военного журнала», где действительно представлены цель и программа массового органа для офицеров, но относится документ не к 1850-м годам, а предыдущему десятилетию. «Журнал сей будет способствовать к распространению основных знаний военного дела между офицерами и руководствовать их в самом основании их службы; он обратит внимание молодых офицеров на сущность их обязанностей и послужит к довершению военного их воспитания», -- так в узкой ведомственной сфере вполне лояльный проект конструировал Дмитрий Милютин, на что в январе 1842 г. все же «последовал высочайший отказ в дозволении издавать журнал»⁵³.

Правда, в отделе редких книг Российской национальной библиотеки хранится уникальный экземпляр «Военного сборника» 1854 г. Наличие первого номера и указание на предполагавшееся продолжение публикации говорит о том, что тогда действительно предпринималась попытка осуществить издание. Но какое?

В раритете -- три раздела: «Часть официальная», «Часть неофициальная» и «Смесь». В первом собраны правительственные циркуляры, журнал военных действий, список генералов, штаб и обер-офицеров, медицинских чиновников, священнослужителей и низших чинов, получивших награды за боевые действия, список убитых офицеров, а также «список офицеров раненых и контуженных в делах против турок». Во втором -- статьи о «мужестве и доблести русского войска», о вооруженных силах Турции, извлечения из писем старших медицинских чинов, в третьем -- рассказ об обращении турецкого султана к своим пашам и другие известия. Дальнейшая судьба этого редкостного «Военного сборника» неизвестна. Похоже, какого-то внимания он не привлекал. Тот же Д.А. Милютин в своих пространных воспоминаниях о нем ничего не говорил...

В 1857 г. Дмитрий Милютин находился в Тифлисе (Тбилиси) на посту начальника штаба Кавказской армии. В эпистолярии сохранились фразы, адресованные ему генералом А.П. Карцовым (Карцевим) -- обер-квартирмейстером Отдельного гвардейского корпуса 24 февраля 1857 г.: «Опять здесь поднимается вопрос о военном сборнике. Вы, кажется, составляли программу для Катенина. Нет ли у Вас черновой и не можете ли Вы снабдить меня ею. Много бы обязали этим».

Видный участник революционного движения 1860-х годов В.Н. Шаганов на основании услышанного им от Н.Г. Чернышевского указал на связь с «Военным сборником» Зыгмунта Сераковского. Даже был готов специально осветить затронутую тему в мемуарах, и, хотя намерение не реализовал, однако ценно само по себе такое упоминание «по поводу Сераковского»⁵⁵. Любопытно, что у Н.Д. Новицкого рассказ о «Военном сборнике» и участии в нем Чернышевского соседствует со словами о З. Сераковском⁵⁶. А по сведениям генерала М.А. До- монтовича, в то время З. Сераковского «можно было встретить как своего человека в доме у многих тогдашних влиятельных людей, между прочим и у А.П. Карцева»⁵⁷.

Примечательны не только контакты Александра Карцова с Николаем Чернышевским и Зыгмунтом Сераковским, с одной стороны, а с Дмитрием Милютиным -- с другой, но даже такая биографическая деталь, что его жена Екатерина была племянницей декабриста И.И. Пущина -- однокашника и ближайшего друга А.С. Пушкина⁵⁸. Карцов с отличием окончил академию, с 1849 г. читал в ней лекции, затем исполнял обязанности главного наблюдателя за преподаванием профильных предметов в военно-учебных заведениях. Он, создатель первых в России пособий по истории военного искусства, в начале 1850-х гг. печатался в «Современнике».

Называя его взгляды реакционными, неоднозначную и довольно противоречивую оценку Карцову как историку дал такой известный автор как Л.Г. Бескровный. Причем привел доказательства чуть ли не обратного: «войну Карцев рассматривал как следствие политики государств», вопросы тактики «рассматривал в тесной связи с изменением в вооружении и составе русских войск», еще в первой половине XIX в. пытался «раскрыть основные принципы линейной тактики и тактики колонн и рассыпного строя», а слушатели академии считали его «выдающимся педагогом»⁵⁹.

Очевидно, в середине 1850-х годов А.П. Карцов ждал изменений в государстве. По письмам Милютину можно судить, что они вместе входили в петербургский кружок К.Д. Кавелина, с 1857 г. -- учителя русской истории и гражданского права цесаревича Николая Александровича, юного наследника престола. Александр Карцов горячо поддержал крупную политическую демонстрацию либералов -- обед в московском купеческом собрании зимой 1857/58 гг. (для участия тогда из Петербурга прибыл Кавелин). Этот факт весьма интересен в свете резонансного размещения Н.Г. Чернышевским на страницах апрельского номера «Современника» 1858 г. фрагментов кавелинской «Записки об освобождении крестьян в России», созданной еще в 1855 г. и ранее частично представленной в «Голосах из России». В ней было введено понятие «государственное крепостное право» с объяснением, что оно охватывало государственных и удельных крестьян, казенных мастеровых, военных поселян и солдат.

Указывая, насколько «дурного качества» были ружья и снаряды, произведенные в России, автор «Записки» ссылался на людей, убежденных, что «одно только и есть средство сравняться в этом отношении с иностранными государствами -- заказывать снаряды и оружие частным фабрикантам и заводчикам». В «Записке» имена экспертов не раскрывались, но отмеченные выше обстоятельства дают основание видеть среди авторитетных консультантов, чьё мнение учитывалось, Д.А. Милютина и А.П. Карцова. «Трудно представить себе что либо несправедливее, тягостнее для народа, разорительнее для государства и противнее здравому смыслу», -- так оценивал Кавелин Устав о рекрутской повинности⁶⁰. Милютин и Карцов с уважением отзывались в своей переписке: «наш Константин Дмитриевич», «наш милый и храбрый Константин Дмитриевич»⁶¹. В 1860-х гг. Милютин занял пост военного министра, а Карцов как один из его соратников принял Харьковский военный округ.

Карцову принадлежат горькие строки, адресованные Милютину: «Вы помните, что когда решено было рескрипт петербургскому дворянству публиковать, все были уверены, что из всех губерний дворянство волей-неволей поспешит выразить желание исполнить волю государя. Представьте, что эти скоты противопоставляют повсюду самую упорную и тупую оппозицию... В то же время цензура ни с того, ни с сего начала бесноваться. Запрещают все статьи, в которых касаются сколько-нибудь вопроса об освобождении крестьян»⁶². По службе он был непосредственно подчинен командиру Отдельного гвардейского корпуса генерал-адъютанту Н.Ф. Плаутину и начальнику штаба этого корпуса Э.Т. Баранову -- инспираторам обращения главнокомандующего гвардейским и гренадерским корпусами Ф.В. Ридигера к Олександру II в 1855 г. с предложением переработки военных уставов, чтоб, изменив управление войсками и их обучение, обратить должное внимание на индивидуальную подготовку солдат и офицеров.

Император поддержал преобразования: были упразднены военные поселения, военные кантонисты и солдатские дети причислены к свободному состоянию, созданы специальные стрелковые батальоны, приняты меры для распространения грамотности среди солдат, улучшения их физической формы. В двух гвардейских полках -- Измайловском и Конном -- под надзором корпусного штаба были созданы хозяйственные комиссии из офицеров для рационального расходования денег, отпускаемых на содержание солдат. Раньше эти средства бесконтрольно расходовались полковыми командирами⁶³.

Членом-редактором чрезвычайно уполномоченной «Комиссии для улучшения по военной части» стал Карцов, в 1855 г. служивший при Ридигере, а с 1857 г. -- в Отдельном гвардейском корпусе. В 1856 г. у него была возможность поехать в Кавказскую армию на высокую каръерную должность с перспективой высоких званий и наград, но он предпочел остаться в Петербурге. Откровенно объяснил причину: «Отказываясь ехать на Кавказ в 1856 году, я, признаюсь, надеялся, что граф Баранов и Плаутин, поставленные так близко и так хорошо при государе, сумеют удержать свое поведение, сумеют продолжить так действовать, как начали, что через них, может быть, и мне удалось бы принять участие в общем деле»⁶⁴.

В 1857 г. генералы Николай Плаутин и Эдуард Баранов представили Александру II рапорт об издании «Военного сборника», причем Плаутин предварительно объяснился с монархом, получив его соизволение «войти по этому предмету с формальным представлением». 1 ноября 1857 г. командование Отдельного гвардейского корпуса снеслось о том же с военным министром Н.О. Сухозанетом⁶⁵. Как указывал Н.Ф. Плаутин, по сравнению с прежними соображениями он выдвинул в итоге кардинальное предложение: не делать «обязательной» подписку «Военного сборника» (т.е. не вынуждая офицеров подписываться на ежемесячник, что могло бы вызвать предубеждение против него), дабы «за выдачею от казны пособия основать издание журнала на добровольной подписке», объявить: «Если число подписчиков в войсках превзойдет 4000, то цена будет по соразмерности сбавлена»⁶⁶. Вскоре «Главные основания для издания «Военного сборника»« были утверждены.

Резюме удалось обнаружить в Российском государственном военно-историческом архиве:

«1. Военный сборник издается с той целью, чтобы доставить офицерам нашей армии за возможно дешевую цену полезное и занимательное чтение, возбудить в них любознательность и охоту к военному образованию, офицерам же, наиболее способным и знающим, дать средство сообщать свои знания через печать всем товарищам по оружию.

2. По назначению своему «Военный сборник» не должен иметь характера специально-военного, он должен быть журналом военно-литературным, представлять читателям свои статьи и для серьезного научного чтения, и для чтения легкого, статьи, по возможности, доступные понятиям нашего армейского офицера.

3. На основании сказанного каждая книжка журнала должна представлять следующие четыре отдела:

I отдел (официальный)

а/ извлечения из высочайших приказов, приказов главнокомандующими армиями, военного министра, генерал-инспектора по инженерной части, гене- рал-фельдцейхместера, начальника главного штаба по военно-учебным заведениям и командиров отдельных корпусов;

б/ извлечение из циркулярных объявлений департаментов военного министерства;

в/ те из общих узаконений, которые имеют какое-либо отношение с военным бытом.

Примечание: В извлечениях этих должно заключаться все, относящееся до изменения состава войск, управления их, вооружения, формы одежды и проч. в той мере, в какой необходимо знать каждому офицеру. Таким образом, отдел этот будет служить подручным сборником всех современных постановлений и узаконений. (Извлечения эти, само собою разумеется, не могут заменить подлинных приказов и циркуляров, которые в настоящее время обязаны выписывать различные штабы и другие управления).

II отдел. Военных наук а/ тактика;

б/ военная история; в/ военная администрация; г/ военная статистика; д/ фортификация и артиллерия.

Примечание: По военной истории помещать преимущественно описания и разборы тех сражений, в которых принимали участие русские войска. К каждому из описаний должны быть приложены соответствующие карты и планы.

III отдел. Литературный

а/ рассказы из военного быта; б/ записки /мемуары/ военных людей; в/ путешествия, имеющие военный интерес; г/ биографии.

IV отдел. Смесь

а/ извлечения из журналов Комиссии улучшений по военной части и всех отделений военно-ученого комитета;

б/открытия и опыты разного рода, за границей произведенные; в/ библиографические известия о военных книгах и статьях разных журналов, выходящих на русском, французском, немецком и английском языках.

Сборник должен выходить ежемесячно по одной книжке около 20-ти листов в каждой.

2. Журнал издается при Штабе Отдельного гвардейского корпуса под главным наблюдением начальника штаба.

3. Редакция поручается: одному общему редактору, в помощь которому назначаются два военные редактора.

4. Редакция заведует всею хозяйственною частью журнала и приискивает сотрудников на тех условиях, какие по взаимному соглашению будут между ними поставлены. Статьи при предварительном рассмотрении и переработке их редакторами должны поступать на одобрение цензуры гражданской. От военной же цензуры они освобождаются.

5. Цена журналу назначается 6 руб. в год с обязательною подпискою для всех штабов, начиная со штабов отдельных батальонов.

6. В пособие изданию правительством ежегодно отпускается 12000 р[ублей] сер[ебром], с тем что, если число подписчиков достигнет той цифры, при которой общему редактору будет отчисляться 2400 р[ублей], а частным по 1200 р[ублей], то из последующей затем прибыли 50% должно поступать в пользу редакции, 25% для составления запасного капитала и 25% для погашения ежегодного вспомоществования, журналу выдаваемого.

7. Издание должно начаться с 1-го мая 1858 года с подписною ценою за 8 книжек нынешнего года по 4 р. сер[ебром]» ⁶⁷.

Дополнительно уточнялось, что «высочайше повелено: в смеси предполагаемого к изданию нового военного журнала помещать только одни военные предметы»⁶⁸.

Наконец утверждался редакционный штат: общий редактор с двумя военными помощниками, причем издание подпадало только под гражданскую цензуру. В брошюре Н. Макеева «Н.Г. Чернышевский -- редактор «Военного сборника»» по этому поводу ошибочно указано на распоряжение 28 ноября о том, что «статьи сего журнала, относящиеся к предметам военного ведомства, и потому подлежащие его рассмотрению, отправлять из общей цензуры предварительно на заключение лица, назначенного от военного министерства для сношений с цензурным комитетом»⁶⁹. Однако процитированное касается 28 ноября не 1857-го, а следующего 1858 г. ⁷⁰

«Главное заведывание» изданием «Военного сборника» царь доверил 45-летнему генерал-адьютанту, начальнику штаба Отдельного гвардейского корпуса графу Эдуарду Баранову, вменяя «приискать главного и частных редакторов». И тот, на кого возлагалась ответственность «за благонамеренность направления и за соответствующее цели содержание журнала»⁷¹, обязал наладить контроль за изданием Александра Карцова, вскоре ощутившего себя «посредником» между редакцией и начальством⁷². В корректурных листах «Военного сборника» -- следы прямого вмешательства генерала Карцова: вычеркнут ряд авторских строк; целиком запрещена статья «Фридрих Великий», предназначавшаяся для второго номера журнала и содержавшая «критический разбор, весьма едкий, характера нескольких прусских владетелей»⁷³.

Письмом от 7 января 1858 г. Николай Чернышевский известил отца:

«Я должен сообщить Вам об одном деле, которое мне предложили на днях и которое, повидимому, устраивается. Но так как оно еще не установилось окончательно, то я и говорю о нем только как о надежде, довольно вероятной, но еще только надежде.

Граф Баранов вздумал издавать для распространения образованности между офицерами русской армии «Военный сборник». Заняться устройством этого дела он поручил генерал-квартирмейстру Гвардейского генерального штаба Карцеву. С Карцевым я был несколько знаком, и он предложил мне быть редактором этого издания. Я согласился. Граф Баранов велел приготовить доклад государю. Вчера я слышал, что доклад этот утвержден, мне говорят, что это издание может принести пользу нашим офиицерам, которые до сих пор читали слишком мало и оттого в Крымскую кампанию показали себя людьми, правда, храбрыми, но не способными бороться с успехом против неприятеля, приготовленного к распорядительности и находчивости на поле сражения умственными трудами в мирное время.

Если это назначение состоится, я буду заниматься сообщением статьям, которые большею частью будут написаны дурным языком, такой формы, чтобы они могли явиться в печати приличным образом; кроме того, мне придется рассматривать окончательно, заслуживает ли печати статья по своей дельности и занимательности, и справедливы ли мысли в ней излагаемые. Для оценки статей чисто военного содержания, относительно их достоинств по военной части, будут у меня два помощника -- двое профессоров Военной академии»⁷⁴.