Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Феномен тайных обществ, традиционно называемых "декабристскими" в соответствии с месяцем, в который произошло выступление офицеров на Сенатской площади в 1825 году, с момента начала работы Следственной комиссии, судившей участников "мятежа", стал предметом активного мифотворчества и интереса со стороны различных представителей политического спектра как в Российской империи , так и в европейских странах . Политические проекты "декабристов", а также сам факт "восстания" в значительной степени повлияли на последующее развитие политической мысли в Российской империи, а позже были инкорпорированы в советский исторический нарратив в качестве "первого этапа революционного движения" . При этом, члены тайных обществ часто рассматриваются как представители монолитного политического течения, объединенные общими взглядами и одинаково представлявшие себе цели, которые общества преследовали. декабрист муравьев конституция

Следуя за рядом современных работ, посвященных исследованию политической мысли начала XIX века, данное исследование фокусируется на критике сложившейся в традиционной историографии оппозиции радикал - либерал, часто применяемой при рассмотрении политических взглядов декабристов. Предлагаемый анализ отталкивается от концепции, согласно которой члены тайных обществ могут быть рассматриваемы как феномен российской эпохи Просвещения, характеризующейся особой традицией политического и культурного мышления, основанной на специфическом восприятии и использовании в повседневной жизни античных образцов и, вместе с тем, на инкорпорировании в политическую терминологию и мышление элементов классической республиканской традиции . Таким образом, классическая республиканская традиция используется в качестве новой концептуальной рамки для анализа политических взглядов деятелей "декабристского движения", рассмотрения основных политических концептов, использованных ими в сохранившихся текстах и анализа их политического языка, целью которого является поиск характерных для данной политической группы способов говорения и политической аргументации, в некоторой степени, специфических форм политического мышления.

Целью данного исследования является рассмотрение политических взглядов одного из лидеров Северного общества, Никиты Михайловича Муравьева, а именно, анализ основных концепций, аргументов используемых им в политических сочинениях. Вместе с этим, предполагается выявление влияний, оказанных на политические воззрения автора различными текстами, где особое влияние уделяется работам древнеримских историков и моралистов: Тита Ливия, Тацита, Плутарха и др. Поиск и анализ базовых для Муравьева политических понятий позволит не только сформулировать основные политические принципы, защищаемые декабристом, но и предложить новую интерпретацию его конституционного проекта, основывающуюся на новом представлении о развитии его взглядов.

Таким образом, предметом исследования является традиция политического мышления, характерная для декабристской среды, с поправкой на тот факт, что носителями такового является лишь идейный центр тайных организаций, то есть наиболее образованные и деятельные его члены. Непосредственным объектом исследования являются политический язык и взгляды Никиты Муравьева, в качестве логического апогея которых рассматривается его конституционный проект. Такая постановка теоретической рамки и общих задач позволяет по-новому ответить на традиционный для историографии вопрос: к какой части политического спектра относили себя Никита Муравьев, один из основателей Северного общества? В качестве общей гипотезы, предваряющей непосредственные выводы, следует выдвинуть идею о том, что Муравьев, в действительности, считал себя республиканцем и стремился к реализации своих политических проектов, основываясь на принципах, которые в современной историографии получили название "неоримской" республиканской традиции.

Опубликованные и неопубликованные при жизни статьи, критические заметки, распространявшиеся в списках, воззвания, также имевшие нелегальный характер, заметки, по большей части, оставленные в книгах, переписка с матерью и другими членами тайных обществ, материалы из личной библиотеки Муравьевых, а также показания на следствии составляют основу источниковой базы исследования. Подобный выбор источников обусловлен характером поставленных задач: реконструкция политического языка предполагает наличие значительного количества текстов, в первую очередь, политического характера. По этой причине в исследовании используется как можно большее количество доступных источников, позволяющих полнее проследить словоупотребления, а также используемую политическую аргументацию. Выбор хронологических рамок исследования (1813-1825) был обусловлен тем, что именно этот период является периодом наибольшей политической активности Муравьева и покрывает момент в политической биографии автора, который в традиционной историографии рассматривается как переход от радикальных взглядов к либерально-умеренным. Подобный выбор позволяет полностью проследить процесс развития политического мировоззрения Муравьева, а вслед за этим предложить новую трактовку эволюции его взглядов, способную заменить оппозицию радикал/либерал.

Несмотря на постоянный интерес к феномену тайных обществ декабристов и обилию исследований, посвященных ему, фигура Никиты Муравьева и проблематика его политических взглядов все еще не получила подробного анализа с позиций современной методологии и теории. Единственная монография, посвященная Муравьеву , была написана Н.М. Дружининым в 30-ые годы прошлого века и несмотря на колоссальный объем проанализированных автором материалов, требует существенного переосмысления с позиций современной теории и методологии. Помимо этого, представление нового взгляда на фигуру и деятельность Никиты Михайловича открывает возможность для полноценного пересмотра традиционных представлений о декабристах в целом.

Глава 1. Взгляд на движение декабристов в перспективе традиционной историографии

Первые исследования, посвященные тайным обществам декабристов и их восстанию стали появляться в различных журналах уже во второй половине XIX века. Фактическое и полноценное исследование вопроса, включающее в себя поиск и публикацию источников, построение первых обобщающих концепций происходило начиная с 80-ых годов того же столетия и продолжало интенсивно развиваться в историографии предреволюционных лет . В советской историографии тема декабризма по понятным причинам занимала привилегированное место, и ей было посвящено значительное количество работ.

В российской постсоветской историографии интерес к феномену декабризма уже не был столь значителен, что однако не повлияло на выход в печать целого ряда значительных исследований. В числе этих исследований были сделаны попытки пересмотра феномена декабризма в связи с уходом в прошлое многих догматических идеологических клише, которые были свойственны советской историографии, сформулированные с учетом современных исследовательских подходов. Обобщение всех концептуальных достижений и проблем столь значительного пласта исследовательской литературы очевидным образом не входит в задачи данной работы. Однако для понимания предлагаемой в ней исследовательской альтернативы необходимо обратить внимание на несколько магистральных линий присутствующих в традиционной историографии, касающихся как обобщающей концептуализации движения, так и отдельно политических взглядов Никиты Михайловича Муравьева. Как будет продемонстрировано далее, методологическая перспектива, лежащая в основе данного исследования, отличается от основных подходов, принятых в традиционной историографии.

Вопрос о декабристах и их политической принадлежности в историографии в значительной степени является вопросом экспроприации исторического наследия. Тема декабрьского "восстания" была актуальна для большинства политических акторов периода имперского кризиса, что обуславливало как оценки, которые давались движению в целом и отдельным его участникам, так и общее представление о программных целях и предполагаемых результатах деятельности декабристов. Более того, большинство авторов второй половины XIX века характеризует использование в качестве основного корпуса источников мемуаров уже сосланных в Сибирь участников "восстания" часто носивших оправдательный характер и также часто написанных на много лет позже событий на Сенатской площади .

Многочисленные исследования, так или иначе посвященные тайным обществам и их участникам, могут быть обобщены и представлены как две наиболее крупные историографические традиции. Условно, они могут быть охарактеризованы как "революционная" и "либеральная".

К "революционной" традиции в историографии может быть отнесена большая часть работ, написанных о данной проблематике в советский период. Безусловно, такое обобщение не раскрывает процесс концептуального развития подходов исследователей к данному полю и не отражает в достаточной степени смещение их исследовательских интересов в рамках этой же традиции, однако в контексте данной работы более значимым представляется рассмотрение общей концептуальной рамки, которая использовалась представителями данной традиции. Несмотря на значительный вклад в разработку фактической и идейной составляющих истории тайных обществ "декабристов", рассматриваемый спектр исследований объединяет стремление охарактеризовать их как первый этап единого "революционного движения" в России . Представление, согласно которому, декабристы получали характеристику "дворянских революционеров", которые боролись за правое дело, но, вместе с тем, были "страшно далеки от народа" было наиболее емко сформулировано в одном из эссе В.И. Ленина "Памяти Герцена": "Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но дело их не пропало" .

Наиболее демонстративным для рассматриваемой историографической традиции является сборник статей "Очерки из истории движения декабристов" , изданный в 1954 году. Во вступительной статье, Н.М. Дружинин, один из ведущих исследователей декабристских тайных обществ в советский период, сформулировал наиболее значимые направления декабристоведения, которые еще не получили полноценного и всестороннего освещения в существующих работах. В контексте рассматриваемого подхода наиболее характерным можно считать первое и наиболее важное направление исследований, выделенное Дружининым, заключавшееся в анализе "революционных устремлений декабристов", также анализе их "дворянского характера". При этом, история тайных обществ декабристов воспринималась как монолитная история революционных организаций, объединенных едиными идейными устремлениями от начала и до конца своего существования .

Аналогичная концептуальная рамка характерна для большинства работ, посвященных декабристам и написанных в советский период. При достаточно существенных различиях в подходах и оценках отдельных сюжетов их объединяло принятие и активное использование марксистской парадигмы "дворянской революционности", а наибольший интерес уделялся радикальным идеям, автоматически получавшим позитивную оценку со стороны исследователей . Безусловно, в 70-ые и 80-ые годы, сюжеты, наиболее интересовавшие исследователей, постоянно менялись. Так, в сборнике 1975 года, который также предваряла статья программного характера, основными направлениями исследований считалось уже рассмотрение процесса формирования декабристской идеологии и влияния на нее европейской традиции, в частности, просветительских текстов .

Суммируя уже описанные характеристики "революционной" историографической традиции, необходимо заметить, что несмотря на колоссальный вклад в исследование деятельности тайных обществ, на протяжении всего существования для нее остались характерными восприятие декабристов в качестве группы "дворянских революционеров", а, следовательно, и концепция этапов революционного движения в России, полностью соответствующая идеологически верной марксистской парадигме. Помимо этого, работы данного типа отличает восприятие декабристов как единого феномена, группы, имевшей однородные убеждения и политические стремления. При учете такой позиции, те участники тайных обществ, которые были носителями достаточно умеренных политических взглядов и стремились, например, к мирному преобразованию общества, получали характеристику "умеренно-либеральные". Очевидное предпочтение отдавалось, в таком случае, исследованию радикальных представителей движения, в то время как в характеристике "умеренный либерал" присутствовали негативные коннотации, демонстрировавшие неготовность рассматриваемого декабриста к делу революции или восстания .

Никита Михайлович Муравьев попал в категорию уже описанных умеренных либералов, однако постоянный исследовательский интерес к нему обуславливался тем фактом, что он был одним из идейных лидеров Северного общества, а также автором конституционного проекта. Несмотря на отсутствие большого количества политических текстов за авторством декабриста, работа над конституционным проектом делала фигуру Муравьева потенциально привлекательной для исследователей. Общий анализ его конституционного проекта, а также общей истории участия в деятельности тайных обществ, начиная с 1816 года, присутствует в достаточно однотипной манере во всех обобщающих монографиях, посвященных декабристскому движению. Возможно, именно из-за характеристики умеренного либерала он почти никогда не становился самостоятельным объектом изучения.

Единственная работа, целиком и полностью посвященная рассмотрению его политических взглядов, биографии и конституционного проекта была написана Н.М. Дружининым . Именно он сделал вывод, о присутствии в биографии Муравьева двух периодов - революционного и либерального, существенно важный в контексте данного исследования. Такое разделение взглядов декабриста как бы оправдывало его либерально-умеренную позицию к моменту восстания. Дружинин считал, что будучи изначально представителем радикального крыла движения, Муравьев стал более умеренным в своих политических взглядах после получения значительного земельного наследства, управление которым продемонстрировало неготовность крестьян к освобождению . Конституционный проект Никиты Михайловича (при его анализе упор делался на идею о сохранении самодержавия) становился, таким образом, логичной реакцией на российскую действительность .

Вторая упомянутая историографическая традиция, условно названная либеральной получила наибольшее развитие в 90-ые - начало 2000-ых годов. Исследователи, которые в рамках предлагаемой характеристики относятся к данному направлению стремились представить ревизионистский подход к уже освещенным в более ранней историографии вопросам. Декабристское движение, таким образом, перестало восприниматься исключительно как революционное, а идея этапов революционного движения в России была отброшена полностью . Общая характеристика, которая в рамках подобной историографии давалась тайным обществам декабристов может быть коротко описана как либерально-конституционная. Отказ от существовавшей ранее идеологической рамки позволил развиться новым подходам, делающим упор на неоднородность политических взглядов членов тайных обществ и рассматривающим их как прогрессивную часть общества, стремившуюся к мирному воздействию на императора, с целью введения конституции и отмены крепостного права .

При очевидных достоинствах и достижениях, которые принесло разнообразие аналитических подходов, для данной традиции характерно использование бинарной оппозиции революционер/либерал, которая уже была описана применительно к советской историографии. Несколько утрируя ситуацию, можно отметить, что из первого этапа движения революционного декабристы стали первым этапом движения либерального. Соответственно, наибольшее предпочтение вслед за интересом к либеральному крылу тайных обществ отдается умеренным его участникам.

В данном контексте, фигура Муравьева снова стала вызывать пристальный интерес исследователей. Однако полноценного переосмысления его политической деятельности и взглядов не произошло. В недавней книге "Декабристы и русское общество" Вадим Парсамов, описывает Муравьева, используя предложенную полувеком ранее концепцию двух периодов в его биографии. Акцент, в отличие от исследования Н.М. Дружинина, перенесен с этапа его политического радикализма, на период "умеренно-либеральный". Такой анализ демонстрирует перемену полюсов в оппозиции либерал/радикал, где предпочтительная революционность деятеля уступила его умеренной либеральности .

Усиленное внимание демонстрируемое представителями "либерального" направления может быть объяснена общим подъемом интереса к либерализму в 90-ые годы. Тема, находившаяся и продолжающаяся находиться на повестке дня нашла свое отражение и в историографии. Восприятие декабристов как группы прогрессивно настроенных реформаторов во многом подтверждается источниками , однако в то же время чревато обобщением, стирающим всю неоднородность убеждений и политических целей участников. Помимо этого, сама идея либерализма или радикализма является экстраполяцией современных исследователям представлений о политике на анализируемый исторический материал.

Описываемое разделение в наибольшей степени указывает на бинарную оппозицию, характерную для обоих направлений историографии. Для первого и второго случая характерны разные предпочтения и антипатии, однако аналитическая рамка, посредством которой производится анализ тайных обществ предполагает наличие лишь двух возможных элементов политического спектра. Таким образом, альтернативные способы видения, говорения о политике автоматически выпадают из условного списка возможных вариантов. Декабрист должен быть либо либералом, либо радикалом. Во многих работах написанных за последнее время и посвященных исследованию политических взглядов конкретных представителей тайных обществ отмечается факт их постоянной трансформации на протяжении политической биографии исследуемой личности, а иногда и факт совмещения позиций, характерных для нескольких сторон политического спектра того периода . Однако в работах обобщающего характера бинарная оппозиция продолжает превалировать как основной инструмент общей оценки тайных обществ.

Для последних лет характерно появление ряда существенно новых исследований, посвященных ранее незатронутым вопросам в истории тайных обществ, либо предлагающим рассматривать их в новых для историографии концептуальных и теоретических полях. Так, например, отдельным направлением исследований стала проблематика мифа о декабристах, который складывался начиная с 30-ых годов XIX века . Среди целого ряда исследований, предлагающих новые подходы к рассмотрению уже известных сюжетов можно отметить монографию Н.Д. Потаповой "Трибуны сырых казематов" , в которой последовательно демонстрируется то, как складывались способы описания событий, произошедших на Сенатской площади. Данное исследование иллюстрирует тот факт, что большая часть оценок деятельности декабристов и тайных обществ в целом, которые зачастую присутствуют и в современных исследованиях, были сформулированы либо следственной комиссией, в рамках тактики обвинения, либо декабристами, но уже в рамках тактики защиты. В результате, то традиционное представление о декабристах, которое присутствует в большей части описанных работ, представляет собой часть мифа, созданного следствием для обоснования вины и обвиняемыми для оправдания своих действий.

Представление о членах тайных обществ как о революционерах или либералах также можно отнести к декабристскому мифу. Двойная оппозиция, которая рассматривалась ранее, в действительности зародилась уже в конце XIX века в работах различных публицистов и историков . Эта схема, перенятая и видоизмененная сначала в советской, а затем в постсоветской историографии в сущности представляет попытку апроприации наследия декабристов в политических целях.

Рассматриваемое противопоставление либералов и революционеров может на первый взгляд показаться лишь обобщающим представлением о тайных организациях декабристов, не затрагивающим плоскость конкретных исторических исследований. Действительно, большая часть фактологических данных, собранных упомянутыми исследователями, не может быть подвергнута критике, а их авторы не могут быть уличены в неточности. Масштаб исследованных за долгий период существования декабристоведения источников и многообразия подходов к их анализу, позволяют говорить об обширной разработанности темы в целом. Однако возвращение к обсуждаемой идее противопоставляемых друг другу взглядов будет иметь ключевое значение при анализе политических убеждений участников тайных обществ.

Подобная оппозиция, начиная с XIX века представляет собой концептуальную рамку, посредством которой исследователи рассматривают как феномен тайных обществ в целом, так и политические идеи отдельных его участников. Подобная концептуальная рамка, во многом неявно, обуславливает ту позицию, исходя из которой строится представление о политических взглядах и проектов декабристов. Так, в советский период, характеристика «революционер» автоматически распространялась на большую часть участников обществ, в том время как их отдельные деятели, в том числе Муравьев, имевшие более умеренные убеждения, характеризовались как «либералы». Помимо того, что такая трактовка предлагает упрощенное обобщение реального положения дел, она превентивно предлагает бинарную трактовку политических взглядов, влияющую на дальнейшее и более подробное исследование политической мысли рассматриваемого периода.

Для значительной части современной историографии также характерно неосознанное использование данной концептуальной рамки. В данном случае, главенствующей позицией оказывается либеральная, а движение в целом рассматривается как своеобразная антиправительственная оппозиция . Более радикальные его участники (например, П.И. Пестель) сохранили за собой характеристику «революционности», однако оказались отодвинуты на второй план более «спокойными» участниками движения. Это, во многом, произошло по причине замены повсеместно распространенной в советской историографии концепции «дворянской революционности» новой концепцией «дворянского либерализма», появившейся в значительной мере как антитеза своей предшественницы, что заведомо заставляет критически относиться к подобной трактовке.

Бинарная оппозиция, используемая при рассмотрении тайных обществ, опасна по еще нескольким значимым причинам. Прежде всего, анализ политических традиций и форм политической мысли не может отталкиваться от подобной «строгой» предпосылки, так как она искусственно сужает спектр возможных вариантов и способствует встраиванию индивидуальных политических взглядов в заранее подготовленные рамки, что часто влечет за собой их упрощение или упущение отдельных форм мысли, не подходящих под характеристику рассматриваемой политической традиции.

Помимо этого, оппозиция революционер или либерал является, в некоторой степени, неисторичной. При анализе политических взглядов декабристов (в.т.ч. Н.М. Муравьева), исследователи аргументируют причисление членов тайных обществ к кругу «либералов», опираясь на источники современные тайным обществам, в которых данное слово является часто употребляемым . Однако такая трактовка упускает из внимание тот факт, что слова «либерал», «либеральный», также как и многие другие политические термины имели несколько иное значение в рассматриваемую эпоху, отличающееся от современного. В данном случае, необходимо отметить появление ряда работ критического характера, рассматривающих политические взгляды различных деятелей эпохи, в первую очередь с позиций историзма понятий . Так, например, определение "либерал", характерное для описанных ранее историографических традиций критикуется за неисторичность употребления. Подобный термин в начале XIX века употреблялся синонимично слову свободомыслящий, не приобретая при этом более конкретного значения: "...на наш взгляд, обобщающая формула "либерализм декабристов" столь же абстрактна, как и формула "дворянская революционность", и следовательно - антиисторична" .

Данная проблема, возникающая при анализе способов и форм политической мысли может быть характеризована несколько шире, как конфликт традиционных способов анализа политического и исторического примера, демонстрирующего пластичность, а также специфическую форму мышления, которая с трудом укладывающуюся в предлагаемую историографией концептуальную рамку.

Обобщая сказанное, следует отметить, что несмотря на существенное количество как обобщающих, так и посвященных отдельным участникам тайных обществ исследований, существующие концептуальные характеристики «декабристских организаций», подвергающихся значительной критике и с позиций современных авторов, все еще требуют пересмотра. В это же время, фигура Никиты Михайловича Муравьева продолжает представлять интерес для исследователей, так как полностью ей посвящено единственное исследование, написанное в рамках советской историографической традиции, в то время как современный анализ его политических взглядов, исходящий из новых методологических и теоретических позиций все еще не производился. Помимо этого, проблематика американского влияния на взгляды и конституцию Муравьева также остается также малоисследованной, ведь при рассмотрении идейных истоков декабристской политической мысли исследователи в первую очередь отталкиваются от европейского контекста .

Глава 2. Республиканская интеллектуальная традиция: теория и российский контекст

2.1 Классический республиканизм: общие положения

Отказ от традиционного историографического противопоставления либеральных и революционных взглядов применительно к декабристам, предполагает использование в исследовании новой концептуальной рамки, способной заменить традиционную для существующей историографии классификацию политических взглядов акторов рассматриваемой исторической эпохи. В данном исследовании в качестве новой «системы политических координат» выступает классическая республиканская традиция.

Классический республиканизм и, в том числе, его разновидность - "неоримский" республиканизм представляет собой политическую традицию, отсылающую к целой плеяде авторов от античности (Тит Ливий, Саллюстий, Цицерон и др.) - до Макиавелли и его последователей, от английских республиканских авторов времен Славной революции, Мильтона, Харрингтона - до мыслителей XVIII века, например, Монтескье, Мэдисона и Джефферсона . Наиболее ярко представленная в следующем столетии в текстах Алексиса де Токвиля, эта традиция постепенно угасла, пережив второе рождение уже в работах авторов XX века: Ханны Арендт, Чарльза Тейлора и др . Республиканизм был окончательно реабилитирован как самостоятельная традиция политической мысли и политических практик группой авторов, принадлежащих к Кембриджской школе истории идей , а также рядом политических теоретиков, например, Филиппом Петтитом и Изольт Хонохан .

В основе концепции классического республиканизма лежит представление о высшей ценности свободы, что роднит его с либерализмом. Однако следует сразу отметить несколько характерных для республиканизма черт, существенно отличающих его от либерализма или иных политических теорий, ставящих во главу угла свободу. Говоря о концепциях политической свободы нельзя не обратиться к знаменитому эссе И. Берлина , во многом, сформировавшему современное представление о возможных вариациях политической свободы как таковой. В своей работе автор приводит уже традиционное представление о существовании двух концепций: негативной и позитивной свобод.

Концепция негативной свободы, которой в своем тексте отдает предпочтение Берлин, предполагает отсутствие внешнего вмешательства в дела индивида. Фактически, негативная свобода - это свобода «от», то есть свобода от принуждения или от ограничений. В такой трактовке, свобода гарантируется присутствием в жизни человека определенной «зоны комфорта», пространства частной жизни, которое гарантирует возможность свободной самореализации без внешнего принуждения, пусть и в достаточно малой сфере. Согласно автору, подобной трактовки придерживались Т. Гоббс, И. Бентам, Дж. Ст. Милль и другие известные авторы .

Придерживаясь либеральных ценностей, Берлин отдает предпочтение негативной свободе перед позитивной, трактуемой как возможность быть хозяином своей жизни, возможность самореализации, претворения в жизнь своего собственного преставления о том, как следует жить и т.д. Помимо этого, такая свобода предполагает право каждого человека влиять на жизнь общества в равной степени с остальными его участниками. По мнению Берлина, такая форма политической свободы опасна, она приводит к тирании большинства и послужила основой для тоталитарных режимов XX века, подменивших ее концепцией «воли нации» или «народа» .

Современный политический философ Филип Петтит отметил: «…различение негативной и позитивной свободы сослужило плохую службу в истории политической мысли, поддержав философскую иллюзию, согласно которой если отставить в сторону детали, существует всего два способа понимания свободы: свобода состоит либо в отсутствии внешних препятствий для индивидуального выбора, либо в присутствии и, как правило, приведении в действие средств, способствующих господству над собой и самореализации…» .

Следуя этой логике, республиканскую трактовку свободы часто причисляют к концепции свободы позитивной . Однако она существенно отличается от классической дихотомии, описанной Берлином. В основе республиканской трактовки лежит представление о свободе как о «не доминировании» или как противоположности рабству. Проще говоря, республиканская свобода представляет собой отсутствие господства (но не вмешательства) со стороны других. Примером доминирования может являться отношения господина и раба. Такие отношения подразумевают, что господин может в любой момент произвольно вмешиваться в выбор, совершаемый его рабом. При чем факт доминирования не исчезает даже в том случае, если господин этой возможностью не пользуется. Сам факт того, что свобода раба может быть ограничена исходя из воли другого лица означает, что он не обладает свободой, так как возможность принуждения является неустранимой по определению . Именно поэтому в классической республиканской традиции свобода отождествляется с «не доминированием» или «не рабством», гарантирующими что финальная инстанция решений не будет передана в руки другого человека.

Помимо специфического (третьего) пути понимания свободы, классическая республиканская традиция обладает рядом характерных черт наиболее емко суммированных в работе Изольт Хонохан «Civic Republicanism». Автор выделяет четыре основных элемента классического республиканизма: 1) уже упомянутую особую концепцию свободы; 2) гражданские добродетели, наличие которых у граждан необходимо для успешного существования республики; 3) участие каждого гражданина в выработке общих правил и условий жизни, вместе с тем, в совместных действиях, предполагающих их поддержание; 4) понимание каждым гражданином значимости индивидуальных вкладов в общее дело, а также организация публичного пространства, способствующая закреплению памяти о таких индивидуальных вкладах, выступающих в качестве ориентиров для граждан в их совместной жизни . Исследователи из центра «Res Publica» при Европейском университете в Санкт-Петербурге предполагают, что такой список должен быть расширен путем добавления еще одного пункта: внимания к общим вещам, которые инициируют общее дело вовлекая граждан в процесс политического и гражданского участия .

Остановимся немного подробнее на каждом из перечисленных пунктов. Гражданские добродетели или гражданские нравы - необходимый элемент для процветания государства. Проблематика поддержания и развития таких добродетелей и их упадка присутствует в текстах большинства авторов, традиционно относимых к классическому республиканизму . При этом гражданские нравы оказываются ключевым элементом, заставляющим людей ставить общие интересы выше личных в делах республики, а также с успехом принимать участие в политике как таковой. Список добродетелей, в данном случае, не является статичным, разнясь от автора к автору и приобретая то вид абстрактного собирательного образа доблестного гражданина, то конкретный список добродетелей, необходимый для участия в общих делах . В любом из случаев, гражданские добродетели являются фактором, обеспечивающим решение проблемы неучастия в общем деле и, по этой причине, большинство авторов заботит не конкретный список таких качеств, но пути спасения общества от их упадка или, наоборот, пути их повсеместного взращивания .

Тезис о необходимости политического участия напрямую соотносится с предыдущим тезисом о гражданских добродетелях. Классическая республиканская традиция предполагает необходимость их наличия для реализации каждым членом общества возможности участия в определении общих правил и законов и его последующее участие в их поддержании. Миф о том, что "неоримский" республиканизм предполагает прямое участие в выборах и иных формах политического, не оправдывает себя, так как даже древнегреческие республики (например, Афины) предполагали довольно сложную систему участия, не ограничивавшуюся выкриками в народном собрании . Политические механизмы классических республик включали в себя не только народное собрание, но также сложную систему выборных должностей, магистраты, судьи, а также механизмы выбора посредством жребия. У английских республиканских авторов XVIII века трактовка классической традиции предполагали наличие системы представительства, но не прямой демократической процедуры. В независимости от тех конкретных механизмов, которые используются в государстве, "нероимская" версия предполагает максимальную вовлеченность каждого гражданина в общее дело на равных с остальными правах.

Для поддержания в гражданах стремления к такому участию республика предполагает функционирование специфических механизмов признания доблести, путем создания и воспроизводства в пространстве публичности историй о доблестных деяниях, совершенных на благо сообщества . Ханна Арендт описывала эту концепцию применительно к древнегреческому полису, указывая, что в античности записанные истории доблестных деяний позволяли их авторам претендовать на бессмертие в истории и даже приблизиться в этом бессмертии к богам . Применительно к иным формам классических республик публичная реализация пути к признанию и славе также являлась одним из наиболее значимых факторов, обеспечивающих два условия стабильности политического сообщества: граждане получали бессмертие, воспетые за свою доблесть, а республика в целом получала их заинтересованность в общем деле, а следовательно, активное в нем участие.

Подобный список характеристик классического республиканизма ассоциируется, в первую очередь, с античными полисами, римской республикой, а также итальянскими республиками эпохи Возрождения. Однако как было продемонстрировано в начале главы, традиция классического республиканизма продолжала существовать много позже исчезновения республик в Афинах, Риме или Венеции. В своем известном исследовании «Свобода до либерализма» Квентин Скиннер отметил ряд дополнительных характеристик классической республиканской традиции, применительно к развитию английской политической мысли XVII - XVIII веков.

2.2 "Неоримская" версия классического республиканизма

Прежде всего, хоть этот тезис и может показаться странным незнакомому с неоримским республиканизмом читателю, описываемая традиция не обязательно предполагает прямую демократию в качестве удовлетворительной формы правления. Главным ее положением являлась возможность обеспечения республиканской свободы при определенных формах монархии (а именно, ограниченной, где позиция монарха считается формой представительства, поскольку его власть исходит от общества, но не от Бога, что представляет собой специфическую форму общественного договора и является прообразом президентской республики как формы политического режима). Свобода, являющаяся основным концептом в рамках рассматриваемой теории, чаще всего определялась авторами как «неограниченное обладание несколькими конкретными гражданскими правами» . Этот тезис происходит от представления о естественном состоянии, в котором любой человек является полностью свободным, а следовательно, условный список свобод, данных ему в этом состоянии Богом представляет собой не что иное как совокупность естественных прав. Сохранение таких прав граждан и предоставление им возможности пользоваться ими без какого-либо давления или угнетения со стороны становится в представлении большинства теоретиков первостепенной и наиболее важной задачей государства .

При этом, список неотъемлемых прав чаще всего оказывался достаточно абстрактным и вместо конкретного списка обобщался в форме требования равных прав на законное обладание своими свободами, жизнями и т.д . В случае же, когда речь заходит о конкретизации концепции свободы в целом и конкретных политических и гражданских свобод в частности, рассматриваемые авторы исходят исключительно из представления о свободе, как о противоположности рабства или, пользуясь термином Ф. Петтита, «не-доминировании». Кв. Скиннер обобщает это представление: «Именно анализ гражданской свободы, в большей степени чем часто двусмысленный республиканизм и несомненная привязанность к политике добродетели, делает их приверженцами определенной идеологии и даже членами единой школы мысли» .

Представление о свободе, понимаемой как противоположность рабству, подразумевала также и возможные способы ее потери, коих насчитывалось два. Государство (в данном случае свобода «commonwealth» была важнее свободы отдельных граждан) могло потерять свободу либо в результате захвата другим более сильным государством, либо в результате установления тирании. В случае покорения причина потери свободы, которая в обоих случаях приравнивается к рабству, очевидна - государство и его граждане становятся объектом доминирования со стороны внешней силы .

Помимо этого, тирания не указывает на конкретную форму правления, тираническим может быть правление аристократии, монарха и т.д. Основная характеристика, в данном случае, заключается в том, что правитель не ограничен каким-либо законом и может действовать в соответствии со своими интересами. Так как республиканский идеал свободы подразумевает необходимость отсутствия не только фактического доминирования, но и самой возможности осуществления такового, то даже тот правитель, который не совершает дурных дел, но никак не ограничен законом, является тираном .

Закон, как было продемонстрировано ранее, является наилучшим способом сохранения политического сообщества от опасности тирании. Однако чтобы действительно обеспечить справедливость таких законов и избежать их изменения гипотетическим тираном, необходимо, чтобы в их создании и утверждении принимали участие все граждане, в интересах которых законы и создаются. «Правление свободного государства должно в идеале обеспечивать способность индивидуального гражданина к реализации своего права на участие в выработке законов. Этого достаточно, чтобы все акты законодательства справедливо отражали эксплицитное согласие каждого члена политического тела» . Однако большая часть авторов, принадлежавших к классической республиканской традиции в XVII - XVIII веках, скептически относилась к идее предоставления народу полного самоуправления. Наиболее верным решением им видилось представительство народа национальным собранием, которое бы избиралось народом, чтобы править от его имени .

Идеал законности, позволяющий обеспечить свободу граждан и государства в целом в интерпретации авторов XVIII века получил свое логическое воплощение в идее конституции, способной обеспечить защиту от тирании, ограничив власть принятыми народом основными законами: «…идеал смешанной и сбалансированной конституции оставался в центре проектов всех так называемых республиканцев XVIII века и в конце концов был воплощен и освящен в конституции Соединенных Штатов Америки…» .

Таким образом, республиканская традиция, демонстрирует достаточную вариативность в практических вопросах политического устройства. Республиканский идеал свободы может в определенных случаях сосуществовать с монархией, его практическое воплощение вполне может подразумевать введение системы представительства ( не ограничиваясь рамками прямой демократии), а введение конституции в форме основного закона государства обеспечивает его гражданам республиканскую политическую свободу и оберегает их от любой формы тирании.

2.3 Республиканская традиция в российском контексте: специфика политической культуры рассматриваемой эпохи

В предшествовавших частях работы были изложены общие концептуальные проблемы, сформировавшиеся в традиционной историографической традиции и сохраняющие свое влияние в качестве основного фокусирующего или концептуального элемента многих современных исследований. Идея о необходимости пересмотра противопоставления либеральных и революционных политических взглядов применительно к участникам тайных обществ была обоснована ранее, однако такой пересмотр оценок и своеобразной системы координат, используемой в ходе исследования предполагает также более подробное изложение того контекста, в котором в рамках данного исследования рассматривается фигура Никиты Михайловича Муравьева. Проще говоря, речь идет о новом взгляде на общества декабристов и на характерный для их участников общий стиль политического мышления, на которое опирается данное исследование, что в методологическом отношении, естественно, влечет за собой отказ от уже упомянутых традиционных историографических позиций.

Какова историческая специфика российской политической культуры рассматриваемой эпохи? Поскольку образованная публика в России конца XVIII - начала XIX веков состоит в основном из представителей дворянского сословия, российская политическая мысль в рассматриваемую эпоху тесно связана с культурой российского образованного дворянства. Эта культура обладала рядом особенностей. Как отмечает Ю.М. Лотман, одной из ее характерных черт было восприятие искусства в качестве модели, которой подражает жизнь . В этот период российская публика стремилась к стилизации своего поведения, основываясь, в первую очередь, на театральных и литературных образцах . Лотман видит причину исчезновения грани между реальной жизнью и пространством искусства в специфике русской развития литературы того периода, которая с появлением и развитием неоклассицизма начинает выполнять функцию учителя, давая читателю примеры и правила согласно которым следует выстраивать свою повседневную жизнь . Характеризуя специфику этого феномена, Ю.М. Лотман дает ему название «жизни по книге» . Однако в данном случае существенно важным оказывается тот факт, что речь не идет о простом копировании поведения или прямом воспроизведении тех или иных эпизодов из жизни литературных персонажей, но скорее об умении и повсеместном применении литературных моделей, фигур мышления и концептуальных инструментов в повседневной жизни . Литература, таким образом, выполняла роль «оператора смыслов», посредством которого читатель или зритель мог воспринимать, анализировать и наделять смыслом те или иные события своей жизни.

В культуре, ориентированной на «жизнь по книге» огромное значение играл культ античности, возникающий в культуре российской образованной публики уже в последней трети XVIII века и предлагавший целый ряд моделей гражданской и воинской доблести. Роль античных образцов и античных текстов иллюстрирует ситуация, сложившаяся на рубеже веков в системе дворянского образования. Классическое дворянское образование, которое в наибольшей степени основывалось на изучении античных текстов проистекало из той колоссальной роли, которое оно играло в екатерининских проектах нравственного и гражданского воспитания новых подданных в России. В частности, в системе образования, как домашнего, так и государственного, в этот период важную роль играет изучение древних языков и чтение античных классиков. Это справедливо уже применительно к последней трети XVIII века, но особенно ярко это факт проявляется после школьной реформы 1804 года.

«Хорошее владение латинским языком было условием не только научной карьеры, но и высшего, а подчас и среднего образования» . В конце XVIII столетия преподавание на латыни велось в Петербургской академической гимназии, являлось обязательным в гимназии при Московском университете, а в качестве факультативного предмета было введено в кадетских корпусах. Древнегреческий язык чаще всего преподавался факультативно, однако после школьной реформы 1804 года его преподавание распространилось по множеству учебных заведений. К 1819 году древнегреческий язык изучали уже во всех гимназиях Петербургского округа.

Реформа 1804 года предусматривала преподавание древней истории, мифологии и географии в обязательном порядке. В такую программу входило обязательное знакомство со значительной частью дошедших до современников античных текстов, а среди авторов были Юстин, Непот, Геродот, Плутарх, Тацит и др. В изданном во время проведения школьной реформы «Уставе учебных заведений» отмечалось, что обучение в гимназии предусматривает каждую неделю по 4 часа посвящать чтению и анализу латинских поэтов, а преподавателю следует побуждать учеников читать и самим писать стихи на этом языке. Еще одной показательной деталью можно назвать правительственное распоряжение, датируемое 1811 годом, гласившее, что ученики московского Благородного пансиона могут поступить в Московский университет только при условии, что ими будет пройден (помимо прочих) экзамен по латинскому языку.

Проникновение античности и ее очевидное влияние на культуру и повседневность российского образованного дворянства не ограничивалось сферой государственного образования. По меткому замечанию Ф.Ф. Вигеля: «Везде, показались алебастровые вазы, с иссеченными митологическими изображениями, курительницы и столики в виде треножников, курульные кресла, длинные кушетки, где руки упирались на орлов, грифонов или сфинксов. … Могли ли жители окрестностей Везувия вообразить себе, что через полторы тысячи лет из их могли весь их быт вдруг перейдет в Гиперборейские страны?» .

Однако в контексте данной работы проникновение античности в архитектуру и домашний быт не столь интересно, как влияние античных текстов и сюжетов на мировоззрение человека той эпохи. Ю.М. Лотман отмечал: «Уже поколение 90-х годов следует в своем реальном поведении образцам, почерпнутым из римской литературы и театральных зрелищ XVIII века» . Ярким свидетельством культа античности в российском образовании и дворянском воспитании конца XVIII - начала XIX века могут служить мемуары: «Голос добродетелей древнего Рима, голос Цинциннатов и Катонов громко откликался в пылких и юных душах кадет. … Древний Рим стал и моим кумиром. Не знал я, под каким живу правлением, но знал, что вольность была душою римлян. Не ведал я ничего о состоянии русских крестьян, но читал, что в Риме и диктаторов выбирали от сохи и плуга. Не понимал я различия русских сословий, но знал, что имя римского гражданина стояло почти на чреде полубогов. Исполинский призрак древнего Рима заслонял от нас родную страну…» . Интересен тот факт, что на страницах дневников автора присутствуют многочисленные примеры того, как античные образцы становятся призмой, посредством которой интерпретируется или понимается бытовое поведение людей.

Какова роль античного наследия в контексте появления и развития тайных обществ декабристов в России этого периода? Декабристы, если следовать логике анализа многих советских историков, существовавшие словно в вакууме уникального интеллектуального и культурного пространства, отличавшегося от атмосферы, царившей в остальной части образованного общества, в действительности были ее органической частью. Многие из них также были воспитаны на античных образцах и текстах. В показаниях на следствии и, позже, в воспоминаниях, написанных уже в сибирской ссылке многие из них говорили о колоссальном влиянии, оказанном на них римскими авторами, в первую очередь, Тацитом . Положительные, а подчас и восторженные отзывы о Таците и влиянии его текстов на собственное интеллектуальное становление оставили в разное время Лунин, Норов, Глинка, Кюхельбекер, Фонвизин, Бестужев, Свистунов и многие другие . И.Д. Якушкин отмечал: «Мы страстно любили древних, Плутарх, Тит Ливий, Цицерон и другие - были почти у каждого из нас настольными книгами» . Тот же круг авторов, приводили на следствии многие декабристы, указывая на их роль в становлении своей личности и своих политических взглядов. П. И. Пестель также писал: «Я вспоминал блаженные времена Греции, когда она состояла из республик и жалостное ее положение потом. Я сравнивал величественную славу Рима во дни республики с плачевным ее уделом под правлением императоров» . Говоря о влиянии, оказанном на формирование его политических взглядов античными текстами, декабрист Киреев добавлял: «Самое чтение истории республик Римской и греческих… родили во мне мысли, противные существующему порядку вещей» .

В следственных показаниях, воспоминаниях и иных текстах декабристов можно найти огромное количество подобных упоминаний. Детское воспитание, вслед за системой образования, описанной выше, также ориентировалось на античные тексты и образцы. Так, например, жизнеописания Плутарха уже в конце XVIII века стали настольной книгой для домашнего дворянского воспитания: «…создание в предшествующие века Плутарху репутации моралиста, достойного христианской культуры, привело к тому, что в воспитательном процессе произошел главный переход от чтения житийной литературы к чтению жизнеописаний «славных в древности мужей»» . Плутарх, таким образом, становится настольной книгой большинства образованных дворян, а «Жизнеописания» используются в качестве дидактического текста, демонстрирующего воспитаннику правильный образ мыслей и поведения, с которых следует брать пример.