Первая газета на Руси

Размещено на http://www.allbest.ru/

Военные испытания, которыми так богат XVIII в. и время Петра I в особенности, отразились в русской литературе и повлияли на ее характер.

К началу века в русской литературе отчетливо проявились черты барокко с присущими этому стилю напряженностью чувства, динамизмом, усложненностью поэтических образов и языка, причудливостью метафор и аллегорий, мозаичностью. В русской литературе барокко не ограничивалось придворно-схоластической поэзией, как это считалось раньше. Ритмичность и сложный метафоризм, контрастность неожиданных сравнений и живописность присущи некоторым жанрам литературы петровского времени.

В 1700 г. началась Северная война России против Швеции за выход к Балтийскому морю. Дальнейший отрыв от мировых морских путей грозил России экономическим закабалением. Правительство Петра I было заинтересовано в пропаганде Северной войны и использовало для этого все возможности. Русскому народу нужно было объяснить причины и цели войны, укрепить уверенность в победе, помочь найти для нее эффективные средства. Шведское правительство в свою очередь издавало специальные манифесты и реляции, оправдывавшие политику Карла XII и обвинявшие в агрессии Петра I и его союзников. У русского правительства не было печатного органа, который пропагандировал бы его политику. Таким органом могла быть газета.

16 декабря 1702 г. Петр приказал «по ведомостям о воинских и всяких делах, который подлежат для объявления Московского и окрестных государств людям, печатать куранты, а для печатных курантов, ведомости в которых приказах о чем ныне какие есть и впредь будут, присылать из тех приказов в монастырский приказ, без мотчания, а из монастырского приказа те ведомости отсылать на печатный двор».

Как видим, главной причиной для издания первой русской газеты Петр I считал «воинские дела». 27 декабря 1702 г. был издан «Юрнал или поденная роспись, что в мимошедшую осаду, под крепостью Нотебурхом чинилось сентября с 26-го числа в 1702 году». 2 января 1703 г. вышла газета. В виде особых прибавлений к ней печатались сообщения о победах, одержанных русскими войсками, о трофеях и пленных, о триумфальных праздниках по поводу этих побед. Читателя убеждали в том, что в России имеются все возможности для будущей победы.

«На Москве вновь ныне пушек медных и гаубиц и мортиров вылито 400, - сообщалось в одном из первых газетных номеров, - те пушки ядром по 24, по 18 и по 12 фунтов, гаубицы бомбами пудовые, полупудовые и мортиры бомбами девяти-, трех- н двухпудовые и меньше. И еще много форм готовых великих и средних к литью пушек, гаубиц и мортиров. А меди ныне на пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью, больше 40 000 пуд лежит». газета реляция петр война

В газете писали об олонецком попе Иване Окулове, который собрал отряд в тысячу человек и напал на шведов, уничтожив четыреста пятьдесят солдат; сообщалось о подготовке в России будущих офицеров и многом другом. Петр I лично руководил составлением «Ведомостей», правил корректуру, указывал, что нужно перевести из голландских газет. Авторы газетных сообщений воздействовали на читателей не только прямыми призывами, но и косвенно, предоставляя определенные факты и давая возможность самим читателям сделать выводы. Газета с ее яркой публицистической направленностью приучала читателя к новому языку, новым темам, отчасти и к новым художественным приемам. Она как бы подготавливала русское общество к восприятию произведений новой художественной литературы. И все же военная тема не нашла в ней творческого воплощения. «Ведомости» ограничивались краткой, основанной на фактах и документах информацией.

Наибольшую роль в популяризации Северной войны играли публичные реляции о сражениях, которые вела русская армия. В них сообщалось о действиях войск, о численности боевых отрядов и армий, о ходе боя, о трофеях, пленных и потерях. О неприятельских войсках в реляциях упоминалось только в той мере, в какой это было необходимо для выяснения общей картины. Всего во время Северной войны было издано шестнадцать реляций. Они писались близким к народному языком, отличались занимательностью изложения и образными сравнениями. Составители реляций видели свою задачу не только в подаче информации с театра военных действий, но и в воспитании военных и гражданских доблестей. Любопытно отметить, что как раз официальные сообщения были облечены в форму, которая могла заинтересовать читателя и была доступной широким массам служилых людей, купечеству и ремесленникам. Одному из своих приближенных Петр I наказывал, чтобы он писал реляции понятным для простолюдинов языком, не употреблял иностранных слов и терминов. Сам Петр писал реляции образные и доступные для понимания различными слоями народа. В лаконичной форме они давали как бы предметный урок воинской доблести, героизма и инициативы. Некоторым из них была присуща ирония, шутливый характер изложения напряженных событий; другие выдержаны в стиле сдержанном и строгом.

В одной из самых ранних реляций Петра I, описывающей осаду шведской крепости Нотебурх, рассказывалось, как русские начали рыть близ ее стен окопы, а пришедшие ночью на борту двух судов шведы захотели узнать, «какие гости в их соседство пришли». Здесь употребляется распространенное еще в древнерусской литературе и народном творчестве сравнение врагов с гостями, а поля битвы - с кровавым пиром.

(Подобное сравнение было использовано Петром I и позднее: в письме сенату из Дербента он также называл неприятеля гостями, которых хорошо приняли, проводили кавалерией и т. д.) Русские предложили шведам сдаться. Комендант Нотебурга в «Юрнале» изображен учтивым и вежливым кавалером, какого можно было встретить на петровских ассамблеях (он благодарил русских «за милостивое объявление» подвергнуть его крепость жестокой осаде, на что «...соответствовано ему на сей комплемент пушечного пальбою и бомбами со всех наших батарей разом»).

Не без насмешки изложен и эпизод, связанный со взятием этой крепости. Через несколько дней после начала осады, когда шведский гарнизон испытал многочисленные бедствия от артиллерийского обстрела, пожаров и нехватки продовольствия, комендант попросил русское командование выпустить из Нотебурга офицерских жен (претерпевающих, по его словам, «великие беспокойства от огня и дыму»).

Ответ был выдержан все в том же «галантном» тоне. Сообщалось, что русские пришли не для того, чтобы разлучать жен с мужьями, а если жены шведских офицеров хотят выехать из крепости, то им предлагалось «и любезных супружников с собой вывести купно...»

Ирония, таким образом, снижала врага, освобождала от страха перед ним. Как видим, зачатки иронии, которая получила столь широкое распространение в XVIII в. в публицистике Н. И. Новикова, А. Н. Радищева, Д. И. Фонвизина и о которой Герцен писал, что она «родная» «утешительница» и «мстительница», содержатся уже в реляциях петровского времени.

В отличие от других литературных документов той эпохи ни в одной из реляций мы не найдем обидных или оскорбительных слов в адрес противника, нет здесь и умаления его военной силы. Известно, что Карл XII в свою очередь с уважением относился к Петру I, как к «самому честному из своих противников».

Петр понимал и хотел, чтобы это поняли и его сподвижники, что Россия имеет дело с сильным, опасным, опытным врагом. Не преуменьшая сил противника, нужно было показать, какими способами можно его одолеть. В реляциях шведы предстают перед нами как смелые, верные своему воинскому долгу люди. В журнале о взятии шведской крепости Ниеншанц рассказано, как русские предложили капитулировать осажденному гарнизону. Как и при осаде Нотебурга, шведы благодарили за предложение, но сдаться отказались - «крепость вручена им королем для обороны, и они будут ее оборонять».

При взятии города Юрьева русские высоко оценили храбрость своих противников и, как сказано в реляции, не только отпустили их домой, но и возвратили оружие: «... ради мужественного их супротивления позволено офицерам шпаги и третьей доли солдатам ружья...»

Подробно останавливались авторы реляций на тех событиях, где русским удалось проявить военную смекалку и отвагу. В «Юрнале» об осаде Нарвы, изданном в форме плаката, кроме необходимых для каждой реляции сведений о трофеях и количестве русских войск, принимавших участие в осаде, впервые был изложен ставший впоследствии широко известным эпизод с переодеванием русских полков.

Русские узнали, что на помощь осажденному гарнизону идут шведские войска. Несколько полков были срочно переодеты в шведскую военную форму и направлены к крепости. Шведский гарнизон принял их за своих, вышел из крепости и попал в засаду.

«...В залоге поставленные драгуны под командою полковника Рена, також и Преображенского полку солдаты выскоча, на них напали, и до самого контрошкарпа рубя и побивая их гнали, и несколько сот побили, и многих в полон взяли...» («Книга Марсова...». СПб., 1713).

Весь рассказ в целом (мы привели лишь заключительный отрывок из него) имел своей целью показать, в каких неожиданных случаях можно применить военную хитрость. Как известно, эпизод с переодеванием русских войск нашел отражение и в замечательном романе А. Н. Толстого «Петр I».

Дошедшие до нас документальные свидетельства Петровской эпохи многократно подтверждают тот факт, что от русских людей не скрывали трудностей, которые приходилось переносить в этой войне армии и населению. Так, например, в реляции о взятии Ревеля рассказывалось о пагубных последствиях из-за недостатка в питье и продовольствии. Осажденные собирали дождевую воду и копали колодцы. От большого скопления людей в городе вспыхнула эпидемия. В другой реляции сообщалось о болезнях, которые обрушились на русскую армию. При осаде Выборга русские войска готовы были «есть мертвых лошадей и потом, конечно, отступить назад». В реляции можно было прочитать драматический рассказ о том, как ожидали кораблей с продовольствием голодные, стоящие друг против друга воюющие армии. Любопытно отметить, что изнурительное стояние войск под Выборгом нашло отзвуки и в народных песнях.

Реляции, повторяем, рассказывали не только о сражениях, заканчивавшихся победой. Из «доношения» о схватке русских войск со шведами при Мурмьце, включенного в реляцию, читатели явственно могли осознать те пагубные последствия, к которым привела проявленная на поле боя чрезмерная горячность одного из военачальников. Сообщалось об атаке войск фельдмаршала Шереметева на неприятеля, который стоял «в крепких местах». Русская армия была уже близка к победе, когда «из средины строю нашего без ведома Фелтмаршалка полковник Игнатьев из линии за неприятелем далее погнался». Стоявшие в прикрытии шведы отбросили русских драгун, Игнатьев, командир их, был смертельно ранен, а «полк его в конфузию приведен: и пехоту нашу тем посмял».

Сражение продолжалось, ободренные отступлением драгун шведы с новой силой ударили на русские полки и вынудили их отступить («...принуждены мы уже в руках своих имеюще победу оставить...»). В реляции признавалось, что «неприятельская пехота сильней нашей...», и выражалась надежда на успехи в других баталиях».

Все сказанное свидетельствует, что реляции преследовали и дидактические цели.

Мы уже говорили, что Петр I придавал большое значение тому, как будут реляции составлены. В некоторые из них, такие, как «Юрнал» о взятии Нарвы, он собственноручно вносил добавления и изменения. Другие были составлены им самим. Так Петр написал реляцию о знаменитой битве при Лесной 28 сентября 1708 г., когда 12-тысячный летучий отряд русской армии, состоящий из посаженной на подводы пехоты, кавалерии и артиллерии, разбил 16-тысячный шведский корпус А. Левенгаупта, шедший на соединение с главными силами шведов. «...Одиннадцать тысяч осталися на месте сражения мертвы и ранены... с российской стороны побитых было три тысячи человек и еще более раненых...» - пишет историк XVIII в. Шведы потеряли тогда 7300 телег с амуницией, съестными припасами и деньгами, много пушек и знамен. Петр I назвал битву при Лесной «матерью полтавского сражения».

Первое описание ее было составлено им «з боевого места в 29 день сентября 1708 г.» и послано Ф. Ю. Ромадановскому; оно представляло лишь краткое сообщение. Приблизительно этот же текст был опубликован в «Ведомостях» 6 октября. Более обстоятельная реляция написана Петром позднее: 26 октября 1708 г. было напечатано «Объявление баталии меж его царским величеством российским и шведским генералом графом Левенгоптом при Лесной, от Пропойска в двух милях сентября в 28 день 1708 году». Эта реляция предназначалась для подклейки к плану сражения. В отличие от уже упомянутых реляций акцент сделан на решение тактических задач. События здесь изложепы сухо, деловито.

Рассказывается, как у деревни Долгие Мхи русская армия настигла стоящего за рекой неприятеля; шведы пододвинули к берегу пушки и пехоту и начали стрелять по русской коннице. Русская артиллерия заставила их замолчать и прогнала пехоту. На другое утро, когда были наведены мосты, русские последовали за отступающим противником и нашли его в «порате Стоящего» у деревни Лесной. Несмотря на яростную атаку, наши «хотя с утратою, однакож неприятелю места не уступили, но мужественно бились». Описывается перегруппировка сил, после которой началось главное сражение; вскользь говорится о храбрости солдат и офицеров («...превеликой, жестокой был бой, что и пехота палашами рубилась...»).

Подобно «Объявлению баталии» при Лесной была освещена решившая исход всей Северной войны знаменитая Полтавская битва. Популярный в XVIII в. военный теоретик Фридрих II писал, что к этому времени русская армия была хорошо вооружена, имела обученных солдат, «страшную артиллерию» и выбрала хорошее местоположение, она «не была уже более то дикое Карлом при Нарве рассеянное сборище».

Под Полтавой была уничтожена главная шведская армия, взяты в плен ее талантливые генералы и сама Швеция потеряла значение великой державы. В кругу европейских государств на одно из первых мест выдвинулась Россия. Петр I сразу оценил громадную значимость этого события.

В письме к Ф. М. Апраксину 27 июня 1709 г., отправленном с поля боя, он писал: «Ныне уж совершенной камень во основание Санкт-Петербургу положен». В этот же день Петр I отправил письмо царевичу Алексею «о зело превеликой и нечаемой виктории, которую господь бог нам через неописуемую храбрость наших солдат даровати изволил с малой войск наших кровию». 2 июля в «Ведомостях» это письмо было напечатано. 8 июля Петр I собственноручно написал сообщение о победе у Переволочной, где была взята в плен отступившая с полтавского поля шведская армия во главе с генералом Левенгауптом, хорошо обученная и водруженная.

В «Объяснительной» реляции о «главной баталии меж войск царского величества российского и королевского величества свойского, учинившейся неподалеку от Полтавы. Сего иуня в 27 день 1709-го лета», как и в предыдущем «Объявлении баталии», подробно изложена тактика сражения. Рассказывалось о том, как 20 июня русская армия форсировала реку Ворсклу и пошла на постепенное сближение с противником. 25 и 26 июня Петр I провел рекогносцировку и велел готовиться к атаке неприятеля. «Однакож оной по своей обыкновенной запальчивой отваге, в том нас упредил», и 27 июня утром «почитай при бывшей еще темноте... на нашу кавалерию, как конницею, так и пехотою своею, с такою Фуриею напал...» Не без гордости рассказано, как героически вела себя русская армия. В девятом часу утра началась генеральная баталия, которая, «хотя и зело жестоко во огне оба войска бились, однакож далее двух часов не продолжалась, ибо непобедимые господа шведы скоро хребет показали...» Заметим, кстати, что в Европе заранее были уверены в победе шведов и в зарубежной печати публиковались соответствующие материалы об этом.

В заключение следует отметить, что большинство петровских реляций привлекало внимание читателей к отдельным явлениям военной жизни, которые представлялись их авторам наиболее знаменательными и важными. События описывались так, как они непосредственно явились их современникам, в них не присутствует художественный вымысел, как это имело место в произведениях художественной литературы. Публицистичность реляций, пропаганда новых идей выражались не посредством деклараций, а фактами. В этом отношении они содержали богатейший материал для последующих художественных обобщений.

Реляции в основном писали просто, без излишнего употребления иностранных слов. Иноязычные слова (аккорд, апроши, вахта, коммуникация, рекогносцировка, редут, резерв и др.), которые включались в реляции, в большинстве случаев не являлись профессионализмами, а обозначали новые, только что вошедшие в обиход понятия, без которых невозможно было обойтись. Не злоупотребляли составители реляций и славянизмами; такие слова, как крупно, чаем, оные, токмо, зело и им подобные, в контексте теряли свою обособленность и не утяжеляли речи. Иногда вслед за непонятным словом давалось его пояснение. Так, в «Обстоятельной реляции...» о взятии Выборга за словом брешь следовало объяснение: «А имянно разбитое место было по фортации от нашей стрельбы...» Образные сравнения (осада Юрьева: «Сей огненной пир пребывал от вечера даже до другого дня...»), лирические эпитеты мужественные сердцем, счастливая победа, жестокая стрельба, жестокое распаление, мужественное сопротивление и т. п. приближали реляции к художественному произведению. Однако до подлинного творчества было еще далеко.

Реляции тем не менее выгодно отличало отсутствие присущих поэзии той поры риторических похвал монарху. Они прославляли не Петра I и не его полководцев, как это делалось во многих панегерических песнях, торжественных «словах» и проповедях, а русскую армию, Россию. Правдиво воспроизводя картину войны, реляции не только выполняли свое прямое назначение, но и заменяли отсутствующий в литературе того времени художественный очерк. Следует отметить, что перу самого Петра I было свойственно литературное изложение с использованием сравнений и эпитетов и в официальных документах. Так, в сообщении о Нарвском разгроме он образно писал, что сражение это «яко младенческое играние было», победа шведов, «печально чувственная», помогла русским осознать необходимость серьезной военной подготовки («неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила»).

Пропаганда Северной войны шла широким фронтом, захватила и другие формы литературного творчества. Большую роль в ней сыграли «слова» и «речи» церковных проповедников. В XVIII в. при подавляющей неграмотности населения многие важные правительственные мероприятия доводились до сведения народа через служителей церкви. Проповедь произносилась в храме за литургией и ставила своей целью разъяснять слушателям догматы христианства. Однако очень часто церковная проповедь служила политическим целям. Как жанр литературного искусства проповедь имела широкое распространение еще в период Киевской Руси, затем исчезла и появилась вновь только в конце XVI в. Слагались проповеди по определенной форме, зафиксированной впоследствии М. В. Ломоносовым в его «Кратком руководстве к риторике». Обычно в проповеди приводился какой-либо текст из священного писания, который назывался темою, в дальнейших частях проповеди эта тема развивалась: излагались причины данного события, обстоятельства, при которых оно возникло, и т. д.

М. В. Ломоносов разделял все проповеди на похвальные и увещевательные. В обоих случаях проповедники пользовались приемами ораторского искусства и воздействовали не только на разум, но и на чувства слушателей.

Один из теоретиков церковной проповеди определял проповедь как «акт художественного словесного представления или воспроизведения содержания личного миросозерцания проповедника перед слушателями». Наиболее знаменитыми проповедниками петровского времени были воспитанники Киевской духовной академии. Наряду с богословскими науками воспитанники изучали древние и новые языки. Здесь проводились диспуты на различные богословские и философские темы. В XVII в. это было самое крупное учебное заведение Северо-Восточной Руси.

Знаменитый проповедник петровского времени Феофан Прокопович преподавал в академии пиитику и риторику. В Киеве учились и такие известные иерархи церкви, как Гавриил Бужинский, Стефан Яворский, Феофилакт Лопатинский. Все они обратили на себя внимание царя своими проповедями, прочитанными по поводу событий, связанных с войной: Феофан - речью на Полтавскую победу («Панегирикос или слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе»), Стефан - проповедью на погребении воеводы Шеина, Гавриил - многочисленными проповедями, посвященными военным победам, Феофилакт описал торжественную встречу Петра I после Полтавской победы.

Вызванные Петром I в разное время в Петербург, они выступали как проповедники-публицисты, прославляли политику царя-реформатора и критиковали его противников. Проповеди Феофана Прокоповича были не только построены по законам настоящего ораторского искусства, но и отличались простотой стиля и глубиной содержания. Они, как правило, состояли из двух главных частей: общей, в которой говорилось о причинах, приведших к данному событию, и конкретной, поясняющей первую.

Какое же толкование нашла Северная война в «речах» Феофана? Прежде всего интересно, как он объяснял ее причины.

В «Слове похвальном на день рождества... вел. кн. Петра Петровича» Феофан говорил о том, что шведы отняли у России берега «Ингрии и Карелии». В проповеди, посвященной Ништадтскому миру, он подчеркивал, что Россия была изолирована от морских путей, от «честной с лучшим светом коммуникации», и через эту войну получила земной и водный путь и в иные государства и оградила себя от неожиданного нападения соседей. Точно такими же причинами объясняли войну и единомышленники Феофана - Стефан Яворский и Гавриил Бужинский.

Большое место при объяснении причин войны уделялось факторам моральным. Феофан, например, много говорил о «гордыне» шведов, стремясь таким образом вызвать гнев исполненных религиозного смирения слушателей. Шведы «безмерно кичитися и гордитися и народи презирати навыче». Русских, по словам Прокоповича, они считали слабыми и отсталыми: «...соседи наши не могут извинитися от гордости, осуетившиися бо высокоумием своим ... народ наш, яко немощный и грубый, презирали». Напоминалось и об обидах, нанесенных русскому царю.

В марте 1697 г., отправляясь в первое заграничное путешествие, Петр I остановился в Риге. Комендант города не разрешил царю осмотреть крепость, учинил ему «обиды» и «афронт». В «Слове похвальном о баталии Полтавской...» Феофан напомнил об этой «укоризне и гонению смертному» на Петра. Как видим, официальные представители церкви объясняли возникновение войны не гуманными мистическими проявлениями «господней воли», а вполне реальными экономическими и политическими причинами.

Правительственные документы того времени (назовем хотя бы записку Ф. Салтыкова «Изъявления прибыточные государству» и вышедшее в 1717 г «Рассуждение...» П. Шафирова), в которых содержится официальный взгляд на русско-шведские отношения, подтверждают то обстоятельство, что в объяснении причин Северной войны проповедники церкви придерживались петровской точки зрения.

Они обрушивали на головы шведов проклятия и не скупились при этом на библейские и исторические аналогии. Вместе с тем некоторые из них, и прежде всего проницательный Феофан Прокопович, указывали и на сильные стороны противника и тем самым раскрывали трудности борьбы с ним. Феофан прямо призывал покончить с недооценкой шведов, которые обогнали русских «как во всех прочих учениях, так и в воинском искусстве»; уже «не вчера» у них в школах, и в сенате, и на практике изучают «философию политическую», но особенно много преуспели они в делах военных. У шведов были усвоившие свой и иностранный опыт искусные военачальники, сильное, выносливое, хорошо обученное войско: «рядовой воин был сильный и во всяких трудах и безгодиях терпеливый».

Для ведения войны, указывал Феофан Прокопович, Швеция имела деньги и первоклассное вооружение. Как и другие захватчики, шведы не гнушались грабежами: «Кий град и кий дом избежа опасной и многоочной его ненасытности?»- восклицал Феофан. Он обвинял их в ограблении Польши, Саксонии, Курляндии и Силезии.

Большое значение в проповедях Ф. Прокоповича уделялось «моральному духу»: «...что всего есть большее, вси равно и по государе и по отечестве своем ревнующым». Слова эти, очевидно, адресовались противникам Петра I внутри России, группировавшимся вокруг старинных боярских семей и царевича Алексея. Эта консервативная оппозиция, как известно, всячески противодействовала реформам Петра I и мешала ему вести войпу за выход России к Балтийскому морю.

Феофан стремился растолковать важность петровских мероприятий для укрепления страны и для военной победы. Он гордится тем, что Россия занимает огромное пространство. По его словам, благодаря политике Петра I страна преобразилась: на месте грубых хижин построены светлые палаты; там, где были леса, выросли города и крепости, созданы новые правительственные учреждения. Одновременно Феофан ратовал за просвещение народа - устройство школ, печатание книг, развитие искусства: «Уже и свободные учения полагают себе основания, идеже и надежды не имеяху, уже арифметическия, геометрическия и протчия философския искусства, уже книги политическия, уже обоей архитектуры хитрости умножаются».

Гневными словами осуждает Феофан предательство гетмана Мазепы: «...скверное лице, мерзская машкора, струп и студ твой, Малая Россие, измена Мазепина. О врага нечаянного! О изверга матери своея! О Иуды новаго! Ниже бо да возмнит кто излишнее быти негодование Иудою нарицати изменника». Поступок Мазепы Феофан образно сравнивает с поведением супостата, который во время пожара бросает в горящий дом сено и солому или во время бури пробивает в корабле бреши. «Пси не угризают господий своих, звери свирепыя питателей своих не вредят; лютейший же всех зверей раб, пожела угристи руку ею же на толь высокое достоинство вознесен...». Не менее гневными словами поносят изменника Стефан Яворский и другие проповедники. Правда, при этом они не раскрывали причин измены гетмана: произошла ли она из чувства личной неприязни к Петру, желания возвыситься и стать независимым властителем либо по другим мотивам.

Феофан убеждал своих слушателей в непобедимости России: несмотря на стечение гибельных обстоятельств, недруг наш «побежден есть тогда, егда мняшеся победу в руках держати».

Кому же обязана Россия столь славными победами? Феофан исходил из платоновского учения о государстве: все общество строго разделено на сословия, каждому из них присущи определенные функции: «кому служить, кому господьствовать, кому воевать, кому священствовать и прочая». Феофан словно не замечает того, что тяготы войны несет на себе простой люд.

В речи «Колесница торжественная» он осуждает народ за проявления недовольства. Во главе общества стоит царь. Победу Петру дал бог, а уж царь дал ее народу («...сей богом тебе и тобою всем нам дарованной победы...»). Эта мысль повторяется в проповедях неоднократно.

Мазепа, по мысли Феофана, потерпел поражение не потому, что восстал против исторической необходимости, хотел остановить исторический процесс, а потому, что изменил Петру I. Петр I - это Россия. В «Слове на Полтавскую победу» он говорит о «мужестве и храброй силе светлейшего монарха». Свое отношение к царской власти Феофан выразил в трактате «Правда воли монаршей» (1722), где писал, что всякая верховная власть конечной своей целью имеет всенародную пользу. Еще раньше эту мысль он высказал в «Слове на Полтавскую победу»: слуги и подданные должны служить царю, и царь в свою очередь служит своим подданным.

Большое значение придавал Феофан армии. Старое стрелецкое войско уже не обеспечивало задачи обороны. Из защитника отечества оно превратилось в лютого врага, и если бы его не ликвидировали, «была бы то гангрена некая, свое, а не чуждее тело вредящая». Феофан призывает к созданию современной, оснащенной новейшим вооружением армии - «воинства регулярного, страшной артиллерии, флота морскаго». В «Слове похвальном о флоте российском и о победе галерами российскими над кораблями шведскими иулиа 27 дня полученной...» Феофан благодарит бога за то, что он внушил царю мысль создать морской флот. Главная роль здесь принадлежит Петру I. До Петра в России не было военно-морского флота. «Мы точно вкратце рассудим, как собственно российскому государству нужный и полезный есть морской флот...» - говорит Феофан в «Слове похвальном...», посвященном победе русских при о. Гренгам,- «...понеже не к единому морю прилежит пределами своими сия монархия, то как не безчестно ей не иметь флота? Не сыщем ни единой в свете деревни, которая над рекою или озером положена и не имела бы лодок. А толь славной и сильной монархии, полуденная и полунощная моря обдержащей, не иметь бы кораблей, хотя бы ни единой к тому не было нужды, однако же было бы то безчестно и укорительно». Слова Феофана Прокоповича звучали сильно и актуально, ибо с морской силой противника можно было бороться, только имея свой хорошо оснащенный флот. Примеры многих разоренных государств учат нас, говорил Ф. Прокопович, уделять большое внимание вооруженным силам, «оружие держати крепко, искусно и неусыпно».

Феофан восхваляет «премудрых военачальников» и «непобедимых воинов», которые помогли царю одержать победы, он называет их «крепкими столпами» и «адамантовыми щитами» отечества. «Не краткаго слова, по вечнаго прославления достойни есте,- восклицает он, обращаясь к участникам сражения при острове Гренгам.- Должна блажити вас старии, должни на образ ваш смотрети юпии, должен нынешний век величати, должен будет славити и последний род». В этих словах глубокое философское осмысление героического деяния, мысль о бессмертии подвига во славу родного отечества.

У Феофана Прокоповича имеется и своя теория войны. Всякая война, по его мнению, подобна болезни, но коль скоро человек заболел, то лечить его нужно разумно. Ведение боевых действий на своей земле проповедник сравнивает с болезнью, поразившей внутренние органы: усиливается страх, разбегаются и прячутся жители, прекращается торговля, уменьшаются доходы от таможенных сборов, противник грабит и разоряет хозяйство, поднимает голову измена. Болезнь внутри лечить труднее, нежели, как говорит Феофан, «вреды на верх тела», поэтому он рекомендует наступательную тактику, ведение военных действий на территории противника. Одержав победу, нельзя успокаиваться на достигнутом. Неприятель всегда захочет вернуть потерянное. «Не меньшая бо слава есть удержати завоеванное, нежели завоевать - давная есть пословица».

Ревностными пропагандистами петровских побед были также уже упоминавшиеся Гавриил Бужинский (обер-иеромонах флота, затем архимандрит) и известный иерарх Стефан Яворский. Не всегда разделяя политику Петра I, эти церковные деятели часто сходились в оценке как войны в целом, так и отдельных ее событий.

Проповеди этих ораторов строились по устаревшим схоластическим канонам, были отвлеченны, насыщены символами, аллегориями, игрой слов и малопонятны большинству слушателей. Своей патетикой, аллегоризмом и отвлеченностью церковная проповедь была близка к одической поэзии. По поводу Полтавской победы Стефан Яворский произнес три проповеди, все они состояли из абстрактных схоластических суждений и могли быть отнесены к любой победе, одержанной над противником-иноверцем.

Первая проповедь «Рука Христова, Петру Российскому простираемая, похвальным словом всенародне явленна 1709, июля 24» состояла из рассуждений о значении каждого пальца руки. Вторая проповедь «Камень идола Навходоносорова сокрушивший, то есть Петр Первый, царь всероссийский, шведского короля с воинством под Полтавой преславно победивший» развивала аллегорическое сравнение одного из библейских текстов на слово «камень» (т. е. Петр). Шведская армия сравнивалась в ней с «идолом Навходоносором» (голова идола олицетворяла короля, руки и мышцы - шведских министров, «чрево медяно» - фельдмаршалов, генералов и офицеров, ноги железные - пехоту). Третья пропозедь «Слово о победе под Полтавой» вся состояла из аллегорических сравнений. Карл XII сравнивался в ней с библейским Голиафом, Навходоносором, апокалиптическим зверем; Петр I - с орлом, библейскими героями Самсоном и Давидом.

Говоря об исторических событиях, духовные пастыри искали в них «божественную волю», скрытый сокровенный смысл, вечную неизменную сущность. Проводилась характерная для библейского Ветхого Завета мысль о борьбе богоизбранного народа с нечестивыми племенами. В качестве такого богоизбранного народа выступали русские. Гавриил Бужинский и Стефан Яворский убеждали, что победу одержал не русский народ и даже не Петр I, как учил Феофан, а бог.

Шведы стали врагами не потому, что захватили русские земли, а потому, что они по сущности своей «нечестивые», «гордые», «ярашася и хвалягаеся церковь святую поглотити». Подобные традиционные, но маловразумительные толкования не удовлетворяли Петра I и его сподвижников.

Когда в 1709 г. Феофилакт Лопатинский составил текст богослужения и военные успехи, одержанные русскими на полтавском поле, объяснил в соответствии с этой традицией: «Враг наш и посмеятель силы креста низложишася, мы же победители явихемся», Петр I приказал «песнь всю переменить». «Война не о вере, но о мере, також и у них крест есть... в употреблении и почитании».

В большинстве своем церковные проповеди представляли собой произведения искусства слова в стиле барокко. Феофан Прокопович, Гавриил Бужинский, Стефан Яворский как писатели принадлежали именно к данной школе. Этот вычурный и пышный стиль в славянских странах раньше всего проник на Украину. Речи проповедиков не подвергались царской цензуре и правке, а потому сохранили все особенности стиля их авторов. Язык проповеди торжественный, приподнятый, отличался нагромождением эпитетов, большое развитие получили аллегории. Так, например, герб Швеции включал изображение льва. Поэтому часто шведы и их король в проповедях изображались в виде льва. У Феофана: «Забыв себе льва быти, употреби лисовой хитрости и татьски нападе на полки твоя». У Гавриила Бужинского: «Камнем Давид опроверже Голиафа, камнем порази и поражает льва свейского». В одном из «слов» Феофаи Прокопович сравнивал шведов с медведем, отведавшим крови и ставшим от этого еще более свирепым; Россия с ее беспредельными просторами уподоблялась морю, в котором, словно олово, утонула шведская армия.

Особенно широко символику и аллегории использовали Гавриил Бужинский и Стефан Яворский. Образы Библии и античной мифологии у них часто затмевали самый смысл. В «Слове на взятие Шлиссельбурга» Яворский представил Петра I в образе пророков Даниила, Иезекииля и Моисея, четырех херувимов, Геркулеса и т. п. Христа он называет «кавалером небесным».

Представители барокко охотно пользовались сложными и малоупотребительными словами. У Феофана встречаются слова типа: клятвопреступный, благорассудный, многомятежный, богомудрый, беспечальный, порфирородный. Словарный состав проповедей отличается поистине вавилонским смешением. Здесь славянизмы: егда, глаголати, бехом, аки, всуе, вкупе, обаче; латинские слова: виктория, трибун, консул, протекция; греческие: нектар, обелиск, ритор; французские: акция и др. Имеет место и перифраз, когда вместо точного названия оратор прибегает к описанию: Мазепа - «внутренний супостат», «проклятый зменник», шведская армия - «оружие носящие супостатские вой» и т. п. В проповедях часто встречается совмещение на одной плоскости христианской и греко-римской мифологии.

Библейский эпитет «мышца высокая» и библейское олицетворение «кровь вопиет» сосуществуют у Феофана с народной пословицей: «противо рожна прати», «не разом Краков будовано», «не урод телом, но дивен делом»; с олицетворением, присущим народному творчеству: признаками живого существа он наделяет Днепр, который устыдился послужить изменникам и врагам и «пожрал» их во время переправы. Широко используются в «речах» и «словах» поэтические сравнения. Феофан говорит о нападении русских галер на шведские корабли и сравнивает их действие с «еллинским» Геркулесом, поразившим кита; вспоминает из Библии книгу пророка Ионы и книгу Маккавейскую. Согласно законам церковного красноречия, проповедники широко пользовались риторическими вопросами и обращениями. У Феофана встречаем обращение к России, к Петру I, к полтавскому полю, к Мазепе, к богу, к библейским и античным героям.

Проповеди осложняются различного рода вставными новеллами; так, Феофан приводит рассказ известного немецкого путешественника Зигмунда Герберштейна (1486-1566) о могуществе русской армии, объясняет Пуническую войну, пересказывает «естествоиспытателей». В некоторых «словах» используется прием, когда внешняя форма высказанной мысли противоположна ее внутреннему значению. «Мнози бо уже достигоша Москвы, но мнози под Полтавою возлюбиша место», - иронизирует Феофан над шведской армией. Мазепу он насмешливо называет «непобедимым», который также шел на Москву, но «от пути дому своего заблуди».

Художественную образность «словам» придавали лирические эпитеты: печальная пагуба, сладкие надежды, лютая война, военный пламень, крылатый ковчег, адамантов щит, трепетное бегство, оледенелые сердца, понурый изменник, железный желюд и т. п. Иногда старые традиционные формулы ораторского искусства выражали новое значение.

Феофан Прокопович решительно возражал против употребления «высокомерных» и «гремящих» слов, его проповеди были проще по стилю и приближались к политической речи. Некоторые выступления церковных ораторов производили на слушателей сильное впечатление, чему способствовали не только литературные достоинства той или иной проповеди, но и элементы театрализации. Еще Лабрюйер писал о том, что христианская проповедь превратилась в «спектакль», в котором исчезло евангельское смирение, воодушевлявшее первых христиан. Считалось, что проповеднику необходимо иметь выразительное лицо, хорошо поставленный голос, красивый «соразмерный» жест, умелый выбор слов, способность к длинным перечислениям. Успеху проповеди помогала и вся обстановка храма.

Ораторское искусство в России не получило широкого распространения. В «Друге честных людей» причину этого явления Д. И. Фонвизин видел в социальном неустройстве русского общества, в отсутствии свободы, гласности, недопущения независимо мыслящих людей к активной политической жизни. «Мы не имеем тех народных собраний, кои витии большую дверь к славе отворяют... Прокопович, Ломоносов, Елагин и Поповский в Афинах и Риме были бы Демосфены и Цицероны».

События Северной войны отразились и в театре. Первый театр появился в России в XVII в. Это был театр придворный. В XVII в. в Славяно-греко-латинской академии возник первый «школьный» театр. Петр I хотел сделать театр доступным для более широких слоев.

10 июня 1702 г. в Москве обосновалась (на весьма короткое время) труппа И. Кунста. Ф. А. Головин, заведовавший в то время иностранными делами, поручил ему через дьяков Посольского приказа подготовить к приезду Петра I пьесу о взятии Шлиссельбурга. Подобное распоряжение получил и сменивший Кунста Отто Фирст. Царь хотел увидеть «триумфальную» комедию. Он обратился к ученикам Заиконоспасской академии, где ставили духовные драмы и мистерии. 16 января 1703 г. на сцене Славяно-греко-латинской академии силами учеников по случаю взятия крепости Орешек была поставлена пьеса «Торжество мира преславнаго», авторы ее переделали ранее шедшую на этой сцене пьесу «Царство мира идолослужением прежде разоренное и проповедию апостола Петра паки восстановленное».

Войну между Россией и Швецией эта пьеса аллегорически изображала как борьбу Православия и Благочестия с Зловерием и Злочестием. Российский Марс олицетворял Православие, шведский лев и змея - Зловерие. В следующем, 1704 г. по случаю успешных действий русской армии на севере в академии было «изображено» триумфальное «действие» - «Ревность православия».

В пьесе проводилась параллель между военными победами Петра I и библейского пророка Иисуса Навина. В 1705 г. была поставлена пьеса «Свобождение Ливонии и Ингерменландии», Полтавская победа и измена Мазепы нашли отражение в пьесе «Божие уничижителен гордых уничижение».

И в этой пьесе зрителей встречали все те же традиционные религиозные персонажи. Появился Московский госпитальный театр, и его сцена была использована для пропаганды: 18 мая 1724 г. по случаю коронации Екатерины I здесь была поставлена пьеса «Слава Российская».

Пьесы школьного театра были также в стиле барокко. В них широко использовано художественное обособление отвлеченных понятий в виде конкретных представлений. Выступали аллегорические фигуры «Мужества», «Мудрости», «Добродетели», «Истины», «России», «Турции», «Швеции», «Польши». В пьесе действующими лицами являлись русская императрица Екатерина I, боги античного Олимпа - Марс, Паллада, аллегория победы - Виктория. Все эти панегирические спектакли были богато оформлены, сопровождались балетом, хором, музыкой.

Триумфы по поводу одержанных в период царствования Петра I побед породили особый жанр «панегирических» или «приветственных» кантов. Они представляли собой стихи, прославляющие победы русского оружия. Исполнялись канты на улицах и площадях Москвы и Петербурга во время торжественных шествий, при большом скоплении народа. Каиты восхваляли Петра и его полководцев, поносили врагов. В панегирической песне полтавского цикла «Развеселися, Россия, правоверная страна!» шведский король назван «тираном», «злым львом»: «который от стекольностей, рыкаче изыде и различных земель грады пожере, где не прииде...» В песне «Царю Росиски воине преславне» говорилось о стремлении Карла XII «в конец» победить Петра и «похитить» его города. В панегирическом канте «Днесь Орле российский, простри своя крыле» повествовалось о похвальбе шведского короля разорить Россию.

Песни отличались «высоким штилем», сложной метафоричностью, преувеличениями, абстрактно символическим изображением иноземного нашествия. Использовались поэтические средства древнерусской воинской повести, церковной поучительной литературы, народной поэзии. В подобном роде написан кант, посвященный штурму русскими войсками крепости Шлиссельбург (1702); «Кант на взятие Нарвы» (1704); «Кант на победу Меншикова» (под Калишем, в 1706 г.); стихи в честь Петра I.

Северная война нашла свое поэтическое отражение в единственном напечатанном стихотворении Феофана Прокоповича «Эпиникионе» - песне в честь Полтавской победы. Феофан нарисовал в ней впечатляющую картину битвы, сравнив ее с грозой на море.

Произведение исполнено гордости за молодую русскую армию. В отличие от современных ему поэтов Феофан впервые характеризовал Полтавскую победу как событие, имеющее большое значение для всей русской нации, Петра I - как национального героя.

Напомним, что позднее подобную оценку этой победе дал и В. Г. Белинский. «Полтавская битва, - писал критик, - была не просто сражение, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражавшихся и количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства...».

Феофан писал о том, что враги Русского государства уже не дерзнут на него напасть, а станут искать с ним дружбы. Полтавскую победу будут воспевать потомки: моряк, когда он будет плыть по морю, усталый путник-старец. Внуки будут завидовать дедам - свидетелям этого события.

«Эшшикион» написан торжественным стилем с использованием риторических фигур и мифологических образов, в нем чувствуется влияние «школьной поэзии» XVII в. В то же время это произведение новое как по задачам, так и по поэтическим формам. В «Эпиникионе» нашли место и призывы к миру: «Полно ратовать, меч в ножны влагайте. Что пользы в войне? Война разоряет, война убежит, а мир обогащает». Позднее эти мотивы нашли развитие у Ломоносова, Державина, у других русских поэтов.

Одно из стихотворений Феофана Прокоповича посвящено описанию сражения с турками при реке Прут:

За могилою Рябою,

Над рекою Прутовою

Было войско в страшном бою.

В день недельный от полудни

Стался час нам вельми трудный -

Пришел турчин многолюдный...

В стихотворении явно ощущается маршевый ритм, силлабический стих воспринимается как четырехстопный хорей. Накопление однородных географических определений (За Могилою Рябою, над рекою Прутовою) передает ощущение дальности похода. Третья строка называет цель движения войск - бой с противником. Строки четвертая и пятая дают накопление временных определений (В день недельный от полудни стался час нам вельми трудный), говорят о томительном ожидании встречи с противником. Близким к хорею размером написано и стихотворение Феофана Прокоповича «Запорожец кающийся», передающее растерянность казака - участника восстания Булавина, его сожаление об измене Мазепы:

Что мне делать, я не знаю,

И безвестно погибаю;

Забрел в лесы непроходны,

В страны гладны и безводны...

Наши представления о литературе этого периода будут неполными, если не коснуться хотя бы немногих произведений, в которых отразились негативные стороны военной реформы начала XVIII в. и личности Петра I. В петровское время более интенсивным стал процесс классового расслоения. На первые места в государстве царь усиленно выдвигал своих единомышленников, вербуя их во всех, даже самых низших, слоях общества. Эти «новые дворяне» осваивали принесенную с запада культуру, что еще больше отдаляло их от основной массы народа, удовлетворявшего свои эстетические потребности произведениями фольклора и древнерусской литературы. Классовые противоречия Петровской эпохи нашли свое отражение в искусстве. Несмотря на то что литературных памятников этого направления сохранилось мало, они являются яркой иллюстрацией положения В. И. Ленина о двух культурах в каждой национальной культуре.

Прогрессивные по своей конечной цели реформы Петра I осуществлялись целиком за счет простого народа. При вступлении молодого царя на престол крепостные крестьяне и стрельцы ждали облегчения своей жизни, вместо этого гнет и эксплуатация стали еще более тяжелыми. Северная война потребовала многих рекрутских наборов; были увеличены старые и введены новые повинности и налоги. Вся тяжесть их легла на плечи простых людей, которые должны были поставлять для новой армии солдат и содержать эту армию, строить корабли, заниматься строительными работами, воздвигать «среди лесов и топи блат» новую столицу.

С неслыханной свирепостью подавлялось всякое недовольство, учрежденный царем Преображенский приказ карал за всякое казавшееся подозрительным слово. Противоречивость эпохи и личности царя запечатлелась в народном сознании. Петр изображался великим полководцем, царем, который не гнушается простого народа; потехи ради он мог побороться с солдатом, делил с мужиком хлеб-соль, ночевал у костра, работал, не жалея сил, поощрял своих подчиненных за проявленные доблесть и ум, за хорошую службу.

Но только этим не ограничивалась характеристика личности Петра I. Одно дело, что о деятельности Петра I и его эпохе бытовали песни реакционных кругов, против которых он вел беспощадную борьбу. Другое дело в том, что свирепые наказания за инакомыслие в петровские времена не могли заставить народ отказаться от выражения своих чувств: в рукописных апокалипсисах изображению антихриста придавали портретное сходство с Петром I. Широко известна лубочная картина «Мыши кота погребают», представляющая собой пародию на похороны Петра и триумфальные шествия, которыми в петровские времена отмечались многие важные государственные события и праздники.

«Престарелый кот казанский, уроженец астраханский, имел разум сибирской, а ус сусатерской... умер в серый четверг в шестопятое число» - здесь явные намеки на Петра I. Царь умер действительно в «серый», т. е. зимний, четверг, в «шестопятое число», иными словами, в первую четверть шестого часа.

Заметим, что в саксонском журнале «Neubeestellte Agent» (1709 г., октябрь) русских тоже сравнивали с мышами, сообщалось, что им живется вольно, пока кошки нет дома. Правда, кошкой при этом называли не Петра I, а шведского короля Карла XII.

Лубочная картинка «Бык не захотел быть быком» изображала быка, который сделался мясником, убил настоящего мясника, отрубил руки, «повесил его вниз головой и стал таскать кишки с потрохами». Голова повешенного имела «разительное сходство» с головою Петра. В этой картинке мужик хочет судить стряпчих и подьячих, бабы катают осла в карете, «дворянин за пряслицею дома сидит, а жена его на карауле с копьем стоит».

Объективно против военной пропаганды Петра I был направлен изданный в начале XVIII в. популярный в народе лубок «Аника воин и смерть». В одной исторической песне XVIII в. излагалась жалоба стрельцов на то, что они двенадцать лет стояли на границе и не получали ни фуража, ни провианта. Имеются народные песни, в которых выражается сочувствие стрельцам, казненным, но не покорившимся царю. В солдатской песне «Горы Воробьевские» выражалось недовольство немцами-командирами, которые притесняли русских солдат. Борьба с засильем немцев станет одним из распространенных мотивов демократической литературы на протяжении всего столетия.

Авторы некоторых произведений считали Петра I не настоящим царем, а подмененным немцем, чуждым русскому народу, осуждали его деятельность. В раскольничьей легенде Петр I признается: «Не любит меня народ православный, имя мое клянет, антихристом называет...»

Антихристом и погубителем праведных людей называет Петра и встретившийся ему в лесу «некий старец». По этой легенде истинный Петр заблудился в лесу и был погребен, а на место его бояре избрали царем Лефортова родича, ставленника боярина Стрешнева, который с еще большей свирепостью расправлялся с русскими людьми: «И в срубах пожитали, и в воде потопляли, на плахах обезглавливали и вообще всяческое мученье усугубляли...»

В легенде в качестве положительного героя выведен простой русский солдат. Узнав о воскресении истинного Петра, родственник немца Лефорта решил уничтожить царя, приказал войску окружить лес, где скрывался Петр, но солдаты отказались выполнить это приказание. Многие из них за это были расстреляны. Один молодой солдат, воеланный Лефортом в лес, признал истинного царя и был вместе с ним схвачен и казнен. Ему отрубили голову, но тут произошло чудо: голова казненного подкатилась к «истинному» Петру, попросила у него прощения и благословения.

Народ осудил царя за стрелецкие казни. В исторических песнях казнь стрельцов уподобляется гибели зеленого сада. Более того, не всегда стрельцов в памятниках литературы представляли врагами Петра I. Так, в легенде о пленении Петра в «Стекольном царстве» описывается, как его ставили на горячую сковороду и томили в темнице; по возвращении же в Москву решили его бояре извести. Они изготовили бочку, утыкали внутри гвоздями и хотели положить в нее спящего Петра. Злодейское преступление сорвал простой стрелец, предупредивший царя об опасности: он лег в его постель и, принятый за царя, был брошен в море.