Германская историография: от Просвещения к романтизму. Немецкий идеалистический историзм

Размещено на http://www.allbest.ru/

Германская историография: от Просвещения к романтизму. Немецкий идеалистический историзм

Социально-политические условия и организация исторической науки

В XIX веке Германия вступила политически раздробленной и экономически отсталой страной, в которой господствовали феодально-абсолютистские порядки. Лишь Великая французская революция подтолкнула германские государства к умеренным буржуазным реформам, проводимым сверху. Реформы явились предпосылкой успешной освободительной войны против наполеоновского господства и перехода Германии на капиталистический путь развития. Этот процесс тормозился тем, что Венский конгресс закрепил своими решениями политическую раздробленность страны, а созданный в 1815 г. вместо Священной Римской империи Германский союз стал орудием репрессивной политики его фактического руководителя -- австрийского канцлера Меттерниха. Под тяжелым полицейским гнетом почти совершенно замерла общественная жизнь. В Австрии и Пруссии цензура запрещала даже самое робкое проявление оппозиционных настроений. Зато одним изданием за другим выходили сочинения защитников феодальной системы и юнкерской реакции А. Мюллера, К. Л. Галлера и прочих идеологов Реставрации, обрушившихся на идеи Просвещения, Французской революции и буржуазного либерализма.

В таких условиях развитие либеральной исторической науки было возможно лишь в юго-западных Германских государствах, где в 1818--1819 гг. были приняты умеренно-либеральные конституции по образцу французской Хартии 1814 г., а полицейско-цензурный гнет был меньше, чем в Австрии или Пруссии.

Но временная победа реакции не могла устранить роста оппозиции феодально-монархическим режимам Германского союза. По мере развертывания с конца 30-х годов промышленного переворота экономически крепнувшая буржуазия, богатство которой, «...а вместе с богатством и политический вес... в Германии непрерывно возрастали» ', все активнее требовала преобразований и своего участия в управлении государственными делами.

Развернувшаяся в условиях медленной смены феодальных порядков буржуазными острая идейная борьба отразилась и в немецкой историографии. В ней проявлялись две основные тенденции: консервативно-романтическая, преобладавшая в Пруссии и других северогерманских государствах, и либерально-просветительская, которая получила наибольшее распространение на юго-западе страны.

Продолжала развиваться система высшего образования: число студентов в немецких университетах возросло с 7 тыс. в начале века до 15 тыс. на рубеже 20-- 30-х годов. Из этого количества около трети обучались на теологических факультетах, а от 14 до 18% изучали философию, филологию и историю. В 1803 г. старейший Гейдельбергский университет был реорганизован по французскому образцу. Вместо четырех традиционных факультетов -- теологического, философского, юридического и медицинского -- были созданы специализированные секции, среди них -- историческая. В университете было ликвидировано засилье иезуитского ордена. Затем подобная реорганизация была проведена в баварских университетах Вюрцбурга и Ландсхута (последний в 1826 г. был переведен в Мюнхен и превратился в один из крупнейших в Германии). Уже в 30-е годы немецкие университеты по организации исторической науки и исследовательской методике начали опережать другие страны. Прежде всего это было связано с введением в университетах нового типа учебных занятий -- семинаров, где изучались источники и готовились рефераты с последующим обсуждением. В крупных университетах создавались издательства, в которых публиковались диссертации и сборники работ университетских преподавателей.

После освободительной войны 1813 г., сопровождавшейся подъемом национальных чувств, в Германии резко возрос интерес к отечественной истории, для изучения которой было необходимо издание источников. Инициатором этого начинания выступил известный реформатор и государственный деятель Пруссии барон Карл Штейн; благодаря его усилиям по сбору необходимых денежных средств в 1819 г. во Франкфурте-на-Майне было создано Общество по изучению источников древней германской истории со своим журналом «Archiv der Gesellschaft fur altere deutsche Geschit-skunde», где печатались обзоры и информация об источниках, обнаруженных в различных немецких архивах.

Из-за раздробленности и неупорядоченности германских архивов, разбросанных по городам и владениям, это издание натолкнулось на множество препятствий. Его предполагалось осуществить в течение десяти лет, но знаменитая серия «Исторические памятники Германии» («Monumen-ta Germaniae Historica») продолжает выходить по настоящее время.

Издание древних источников потребовало разработки методов и приемов исторической критики из-за огромного количества рукописей со множеством разночтений, искажений и позднейших наслоений. Это критическое издание, в котором участвовали многие видные историки Германии, дало значительный толчок изучению немецкой истории. Благодаря ему немецкая медиевистика получила гигантские фонды печатных источников, а это, в свою очередь, стимулировало и изучение истории нового времени.

Деятельность немецких исторических обществ

В первой половине XIX в. повсюду в Германии возникали многочисленные региональные исторические общества, в которых изучение отечественной истории становилось выражением патриотических и национально-объединительных настроений. Начиная с 1820 г, в Саксонии, Тюрингии, Вестфалии, Бадене, Баварии, Вюртемберге, Гессене создаются различные любительские или полупрофессиональные общества по изучению локальной истории.

К середине 40-х годов в Германии действовали 44 исторических общества, из них 8-- в Баварии, по 7-- в Саксонии и Тюрингии. Вместе с археологическими союзами их число достигало шестидесяти и охватывало более 9 тыс. членов.

Достижения этих обществ были весьма различны. В большинстве из них процветал дилетантизм, отсутствовала какая-либо научная методика. Но в лучших из них на первое место выдвинулись подлинное изучение жизни населения своего региона, сбор и публикация источников о положении крестьян и ремесленников, о развитии экономики, техники и торговли. Материал местных архивов, публиковавшийся обычно без купюр, играл большую роль в становлении национального самосознания и воздействовал на читателя сильнее, чем пространные теоретические рассуждения. Публикации местных исторических журналов впервые ввели в исторические исследования значительный материал об экономических условиях жизни немецкого народа.

Многие деятели местных исторических обществ активно участвовали в политической борьбе против реакции. Фрейбургское общество в Бадене в 1830-- 1831 гг. выступало в поддержку национально-освободительного восстания в Польше, видя в повстанцах своих союзников в борьбе против общего врага -- Священного Союза. Патриотическая деятельность исторических обществ вызывала репрессии реакционных правительств, запрещавших большинство публикаций по современной истории и стремившихся не допустить создания общегерманской организации историков. С такой инициативой объединения в конце 20-х годов выступило общество в Бадене, возглавляемое либеральным историком К. Роттеком.

Первое общегерманское собрание историков и филологов состоялось в сентябре 1846 г. в обстановке нараставшей в Германии революционной ситуации. Оно заседало во Франкфурте-на-Майне под председательством крупнейшего филолога-романтика Я. Гримма. Либеральные историки рассматривали созыв собрания как триумф своих идей и даже как предпосылку общегерманского предпарламента. На заседании исторической секции было решено создать общегерманский союз и приступить к организации германского Национального музея. Однако из-за вспыхнувших разногласий между либеральными историками юго-западной Германии и консервативными австро-прусскими учеными по поводу принципов организации и целей деятельности союза эти планы не были реализованы.

Исторические концепции немецкой классической философии. В условиях раздробленной Германии сфера философской мысли, которая по своему характеру менее поддавалась жесткой цензуре и была относительно свободна, приобрела значение связующего все государства общегерманского фактора. Большое влияние на развитие исторической мысли оказала сложившаяся в этот период немецкая классическая философия, перестройку которой начали Фихте и Шеллинг, «...а Гегель завершил новую систему» 2 и вооружил историческую науку новыми теоретическими концепциями.

В начале XIX в. огромную популярность приобрел профессор философии Йенского, а затем Берлинского университета Иоганн Готлиб Фихте (1762--1814), сын бедного ремесленника, недюжинные способности которого открыли ему дорогу к высшему образованию. Боевой темперамент и страстный патриотизм Фихте глубоко связали его жизнь с жизнью Германии. Единственный из видных немецких мыслителей того времени, Фихте, вступив в ландвер, принял непосредственное участие в войне против Наполеона и умер весной 1814 г. от тифа, косившего ряды прусской армии.

Лейтмотивом всего творчества Фихте являлись идея национального единства Германии и поиски путей его осуществления. При этом, с одной стороны, сильное влияние на него оказали идеи Просвещения, с другой -- он во многом шел вслед за реакционными романтиками с их идеализацией германского средневековья и религиозным мистицизмом. Не видя общественной силы, способной возглавить борьбу за объединение страны, Фихте в своей субъективно-идеалистической философии пришел к выводу, что подлинным творцом истории являются не государства или народы, а некое творческое начало, абсолютизированное им в понятии «Я». Отвергая, в сущности, научный характер истории, Фихте в духе романтиков писал: «Нужна только такая история, которая не будет излагать факты и события в хронологическом порядке, а неосознанно чудесным образом перенесет нас в гущу исторического прошлого».

Современное общество Фихте рассматривал как этап рабства, при котором люди не только не достигли, но даже не осознали свою свободу и самостоятельность, в то время как, по его мнению, конечной целью любого общества являются свобода и полное равенство всех его членов. Само содержание прогресса Фихте понимал прежде всего как развитие науки, поэтому ведущую роль в обществе он отводил ученым.

Считая, что социальные противоречия и неравенство может уничтожить лишь государство, Фихте был сторонником его вмешательства в экономические, социальные и даже семейные отношения. В 1800 г. он опубликовал работу «Замкнутое торговое государство», где писал, что разумно устроенное общество должно состоять из трех сословий -- сельского населения, городских ремесленников и торговцев. Вслед за физиократами Фихте считал производительным только труд крестьянина.

В обществе, рисуемом Фихте, государство устанавливает цены и контролирует производство и торговлю. Внешняя торговля является монополией государства, которое единолично распоряжается золотом, а внутри страны вводит особые бумажные деньги, обеспеченные запасами товаров. Государство выделяет каждому гражданину справедливую долю общественного богатства, и никто не обогащается за счет других. Фихте был противником частной собственности на землю, выступал за запрещение ее купли и продажи и передачу земли в руки государства, которое будет сдавать ее в аренду отдельным лицам. В целом идеал государства у Фихте представлял собой причудливую смесь из элементов античной философии Платона, идей замкнутого цехового строя средневековья, рационалистического учения о всесилии Разума и утопического эгалитаризма времен Французской революции.

В последний период жизни Фихте его учение все больше теряло черты диалектики и историзма. В нем начали преобладать морализирующие тенденции и появились даже националистические утверждения о превосходстве немецкой нации над другими народами.

Рано созревший как мыслитель, в 23 года уже ставший профессором философии Йенского университета, Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775--1854) начал свою деятельность как последователь Фихте, но очень скоро перешел на позиции объективного идеализма. История существовала для Шеллинга в виде трех разновидностей: эмпирической, прагматической и поэтической. Первая заключалась в описании всех фактов, лежащих на поверхности событий. Вторая отбирала факты под определенным углом зрения, исходя из дидактического или политического критерия. Третья же представляла собой высший тип синтеза действительного и идеального.

Пытаясь решить проблему свободы и закономерности в истории, Шеллинг ввел третье, высшее по отношению к ним понятие абсолюта, открывающегося во всемирной истории. Ее Шеллинг делил на три основные эпохи -- судьба, природа и провидение. Эпоха судьбы охватывала те древние периоды, о которых остались лишь туманные и отрывочные воспоминания. Второй период начался с упрочения Рима, когда в обществе установились естественные законы, окрепли общение и связи между народами, идущими к единому всемирному государству. С его созданием начнется третий период, при котором законы природы преобразуются в осуществление провидения, а сам бог «обретет бытие».

Идеи Фихте и Шеллинга нашли завершение в творчестве Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770--1831), выдающегося мыслителя, который «...впервые представил весь природный, исторический и духовный мир в виде процесса, т. е. в беспрерывном движении, изменении, преобразовании и развитии и сделал попытку раскрыть внутреннюю связь этого движения и развития».

В лекциях по философии истории, читаемых Гегелем с 1818 г. в Берлинском университете, он впервые попытался применить диалектический метод к мировой истории как к прогрессивному процессу, развивающемуся через борьбу противоположностей. Всемирную историю Гегель понимал как саморазвитие первичного мирового духа, заключающееся в непрерывном росте осознания свободы. Мировой дух у Гегеля представлял собой не что иное, как человечество, взятое в целом. Он считал, что реальность человечества заключается в мировом духе, но, с другой стороны, реальность мирового духа заключается в единстве человечества. Строение духа распадается у Гегеля на три элемента: общее, единичное и особенное. Общее -- это сам мировой дух, единичное -- отдельный человек, или дух во плоти, а особенное -- это дух отдельного народа, который и является главным субъектом всемирной истории. Гегель всегда подчеркивал, что «особенный дух народа есть природный индивидуум», поэтому, как и все в природе, он является исторически преходящим.

Из этого положения Гегеля видно, что обвинять его в национализме на основании деления им народов на «исторические» и «неисторические» неправомерно. Мысль Гегеля заключалась в том, что в разные периоды всемирной истории на ее авансцену выдвигаются те или иные народы, но не существует и не может существовать какого-либо раз навсегда избранного народа.

В отличие от французских просветителей, Гегель подходил к проблеме закономерности общественного развития, истоков и перспектив социального прогресса с широкой социально-исторической точки зрения, а не только исходя из теории естественного права. Предшественникам Гегеля казалось, что достаточно установить разумное просвещенное конституционное правление, чтобы все социальные проблемы были разрешены. Но революция во Франции наглядно показала, что не отдельные личности устанавливают социальные порядки, а, наоборот, сама логика социального развития выдвигает либо отбрасывает тех или иных исторических деятелей.

Гегель одним из первых глубоко осознал, что не великие личности делают историю, а сама история создает своих героев и что развитие общества не является порождением субъективных стремлений правителей, а подчинено объективной закономерности, которую можно познать научно. Такой внутренней закономерностью истории Гегель считал прогресс в осознании свободы. Будучи идеалистом, он нашел движущую силу исторического развития не в сфере материального производства, а в сфере общественного сознания.

По учению Гегеля, история начинается на Древнем Востоке, где свобода впервые зародилась, но была задушена деспотиями. Далее мировой дух продвинулся в Элладу, где появилось уже осознание свободы как ценности, но лишь немногие избранные стали подлинно свободными. Необходимым условием свободы у античных народов была ее противоположность -- рабовладение. Поэтому и там принцип свободы был лишь прикрытием ее фактического попрания.

Начало третьего этапа Гегель связывал с возникновением христианства и его распространением у германских народов, когда начал осознаваться принцип: человек как таковой свободен. Конечно, Гегель не считал, что этот высший принцип уже реализован; пока он только осознан. Само же его внедрение и представляет собой содержание новой истории.

Таким образом, смысл истории у Гегеля заключался в неуклонном движении от «природного» рабства к подлинно человеческому бытию под защитой «конкретной свободы», воплощаемой в государстве. Его теория отразила вполне реальную тенденцию мировой истории, но лишь с ее политико-юридической стороны. Для первой трети XIX в., когда реставрационные стремления полуфеодальных держав Европы угрожали повернуть историю вспять, теория Гегеля приобретала революционное звучание. Другое дело, что буржуазно-либеральный философ Гегель завершал исторический прогресс этапом капитализма и считал, что заглянуть в будущее принципиально невозможно.

Поскольку история всегда пронизана борьбой противоборствующих сил, то, заявлял Гегель, «мы смотрим на историю, как на такую бойню, на которой приносятся в жертву счастье народа, государственная мудрость и индивидуальные добродетели». Поэтому, несмотря на свой гуманизм, Гегель полагал, что войны неустранимы из истории человечества. Он считал, что война не должна рассматриваться как абсолютное зло или как случайное явление. Но было бы заблуждением видеть в Гегеле апологета войны. В этом вопросе он исходил из своего учения о противоречиях как источнике развития. По мнению Гегеля, здоровье государства проверяется не в мирное время, когда каждый его член живет обособленно, а в военное, когда испытывается прочность государственной системы, связь ее отдельных элементов.

Ссылаясь на пример войны Пруссии с наполеоновской Францией, Гегель подчеркивал, что поражение заставило Пруссию извлечь из него уроки и оздоровить свое устройство путем реформ. Только в этом смысле Гегель писал, что война, показывая слабости государства, приводит к необходимости его совершенствования. Судьба отдельного индивида, страдающего от войны, не волновала философа, высшей ценностью была прочность государственных устоев. Государство было для Гегеля той формой, в которой развивается принцип свободы, и он писал, что «вся ценность человека, вся его духовная действительность существует исключительно благодаря государству».

Наилучшей формой государственного устройства Гегель считал конституционную монархию, которая представлялась ему наиболее устойчивой, поскольку в отличие от демократии или тирании уравновешивала интересы большинства и меньшинства. В условиях слабой и раздробленной Германии Гегель высказывался за сильную централизованную власть, возводя ее в ранг всемирно-исторической добродетели. Однако было бы ошибочно Гегеля называть монархистом, так как, с его точки зрения, монарх нужен лишь как символ единства нации, а такую роль может с успехом выполнять и избираемый президент. Гораздо большее значение Гегель придавал бюрократической государственной машине, указывая, что действительная власть в государстве перешла от отдельных лиц к группам и корпорациям.

В чисто буржуазном духе Гегель решительно отвергал любые идеи уравнения собственности, хотя его всегда занимала проблема ее возникновения. При этом Гегель высказывал гениальные догадки о роли материально-трудовой деятельности в развитии общества и об отчуждении человека, проявляющемся в том, что результаты его труда выступают как силы, чуждые ему и господствующие над ним. Он видел «противоположность большого богатства и большой нищеты», которая имеет тенденцию к постоянному возрастанию. Гегель отмечал, что основная масса людей «приговорена к суровой жизни» и даже «осуждена на совершенно отупляющий, нездоровый и необеспеченный труд» на фабриках, рудниках, мануфактурах, в то время как немногие умножают богатства и имеют все больше возможности грабить остальных.

Не принимая революционных переворотов и предпочитая им реформы сверху, Гегель вместе с тем подчеркивал, что человек вправе бороться за свою свободу, а рабом остается только тот, «кто не обладает мужеством рискнуть жизнью для достижения своей свободы». Веру Гегеля в конечное торжество человеческого разума и прогрессивные стороны его учения высоко оценивал В. И. Ленин ".

Немецкий романтизм. На рубеже XVIII--XIX вв. в немецкой исторической науке все шире начинает распространяться романтизм, формирование которого связано с деятельностью йенского кружка, куда входили писатели Фридрих и Август Шлегели, драматург Людвиг Тик, писатель Фридрих Гарденберг, выступавший под псевдонимом Новалис, берлинский теолог и философ Фридрих Шлейермахер. Ранний немецкий романтизм был литературно-эстетическим течением. Он отражал разочарование немецкой интеллигенции в итогах показавшей к концу века свою прозаическую буржуазную сущность Французской революции, результаты которой оказались, говоря словами Ф. Энгельса, «...злой, вызывающей горькое разочарование карикатурой на блестящие обещания просветителей»

В историографии романтизм выступил в двух вариантах -- реакционном и либеральном. Отрицая все созданное мыслью Просвещения, немецкие романтики подчеркивали индивидуальный характер исторического явления. Не принимая буржуазных отношений, они повернули к прошлому как воплощению идеальной сущности всего человеческого, к царству не разума и рационального расчета, а чувства, фантазии и мистики. Идеализация патриархального средневекового феодально-сословного строя «рыцарей и святых» еще не означала, что романтики выступали за возврат к средневековым порядкам. Если отдельные мыслители требовали именно такой реставрации прежних режимов, как, например, Карл Людвиг Галлер, то это были самые крайние высказывания -- многие идеологи романтизма подвергали подобные взгляды резкой критике.

Понимая невозможность возврата к прошлому, романтики выступали за консервацию тех феодальных пережитков, которые еще продолжали существовать, прежде всего полуабсолютистских режимов и сословного деления немецкого общества. Только это могло, по мысли романтиков, сохранить патриархальность общества и восстановить гармоничное согласие всех сторон. Средством такого сохранения являлся для них классовый компромисс буржуазии и дворянства при руководящей роли аристократии.

Объективная реакционность и консерватизм немецких романтиков не мешали тому, что они постоянно взывали к социальной справедливости. Именно поэтому были отвергнуты претензии одного из крупнейших немецких романтиков Франца Баадера (1765--1841) на роль главного теоретика Священного Союза. Баадер стремился к восстановлению органически-естественного хода дел, но руководители Союза вовсе не желали превращать его в орудие романтической утопии. При наличии общих основных принципов немецкий романтизм в политическом отношении разделялся на два основных направления: северогерманский протестантский романтизм возлагал свои надежды на Пруссию и Гогенцоллернов; южногерманский католический романтизм обратился к монархии Габсбургов.

Романтическая историография в Германии при всей своей политической противоречивости разработала некоторые научно плодотворные методологические принципы изучения прошлого. Именно немецкие романтики внесли заметный позитивный вклад в формирование принципа историзма. Они рассматривали каждый этап в истории как определенное необходимое звено в цепи общего развития, являющегося плавным органическим процессом, который нельзя нарушать даже реформами, не говоря уже о революциях. Поэтому историзм романтиков имел ретроспективный характер, он был полностью обращен в прошлое. Если романтики справедливо рассматривали средние века как необходимый и закономерный этап истории, то применительно к буржуазным отношениям отбрасывали собственный принцип историзма и заявляли, что, коль скоро эти отношения не имеют исторических корней в прошлом, они являются незаконными и неисторическими.

Достижением романтизма было осознание национальной целостности и народности культуры, что было особенно трудно именно в Германии с ее раздробленностью, разобщением очагов культуры и прямым противостоянием католических и протестантских регионов.

Историческая школа права

Идею непрерывной преемственности и традиционализма наиболее полно воплотила школа права, которую К. Маркс назвал школой, оправдывающей «...подлость сегодняшнего дня... подлостью вчерашнего...» и объявляющей «...мятежным всякий крик крепостных против кнута, если только этот кнут -- старый, унаследованный, исторический кнут...».

Крупнейшим представителем школы права был блестящий лектор Фридрих Карл Савиньи (1779--1861), уже в 21 год ставший профессором Марбургского университета. С основанием университета в Берлине Савиньи стал его ректором после недолгого пребывания на этом посту Фихте, а в 1842 г. был назначен министром юстиции Пруссии. Ярый противник любого конституционализма, Савиньи в 1814 г. выпустил подлинный манифест исторической школы права «О призвании нашего времени к законодательству и науке о праве» и. Книга была полемическим ответом на выступление гейдельбергского либерального правоведа Антона Тибо, требовавшего создания единой правовой системы для всей Германии как первого шага на пути к национальному объединению.

Савиньи в резкой форме отверг идею о праве как продукте разума, объявив его одной из прирожденных сторон национальной сущности любого народа, подобно языку, обычаям и традициям. Право невозможно сконструировать или заимствовать у соседних государств. Оно является органическим проявлением народного духа, не может быть ни создано, ни отменено отдельным законодателем, поскольку возникло из внутренней сущности нации и всей ее прошлой истории. Каждая эпоха в жизни народа является продолжением и развитием всех предшествующих периодов, поэтому основывается на уже заранее данном состоянии.

Ближайший соратник Савиньи Карл Фридрих Эйхгорн (1781 --1854) в молодости был участником войны против Наполеона, стоял на либерально-патриотических позициях. Из-за своего либерализма в 1817 г. он был вынужден покинуть Берлинский университет и возвратиться в родной Гёттинген, где его лекции по истории права собирали огромную аудиторию. В начале 30-х годов Эйхгорн, взгляды которого решительно эволюционировали в сторону консерватизма, по приглашению Савиньи вновь оказался в прусской столице, где совмещал государственную службу и научную деятельность.

Его главным трудом была «История немецкого государства и права», в которой Эйхгорн впервые обстоятельно проследил историю германского права и государственных учреждений с древнейших времен до начала XIX в. Автор стремился рассмотреть все области права как части единого целого, объясняя его национально-историческими основами. Главная идея книги состояла в опровержении взгляда просветителей на немецкое право как на собрание анахронизмов и доказательстве того, что оно является продуктом закономерного органического развития немецкого народного духа.

Может показаться, что историческая школа права в своем обращении к нации и народному духу как творцу истории была настроена более демократично, чем большинство просветителей, для которых невежественный народ был лишь пассивным объектом воздействия со стороны просвещенных вождей или монархов. На деле же народ в концепциях Савиньи и Эйхгорна представал как безликий носитель чисто традиционалистских и консервативных идей, застоя и ретроградности. Это была единая масса с единым национальным духом, перед мнимой общностью которого отходили на задний план социально-классовые противоречия.

При столь реакционной исходной позиции даже наиболее сильная сторона исторической школы права -- стремление опираться на первоисточники -- была доведена до крайнего педантизма. К. Маркс писал о том, что «историческая школа сделала изучение источников своим лозунгом, свое пристрастие к источникам она довела до крайности,-- она требует от гребца, чтобы он плыл не по реке, а по ее источнику». Историческая школа права надолго определила особую склонность немецкой буржуазной историографии к государственно-правовой трактовке исторического процесса.

В тесной связи с исторической школой права в Германии в русле академической историографии возникла школа крупнейшего немецкого консервативногоисторикаХ1Х в. Леопольда Ранке (1795--1886). Он родился в захолустном уголке Тюрингии в семье юриста, все предки которого были евангелическими пасторами. Набожная лютеранская семейная атмосфера и изучение богословия в университетах Лейпцига и Галле наложили на взгляды Ранке неизгладимый отпечаток.

В 1824 г., будучи учителем гимназии во Франкфурте-на-Одере, Ранке опубликовал свою первую книгу «История романских и германских народов с 1494 до 1535 года» с приложением небольшого методологического сочинения «Критика новейших историографов». Богатство фактического материала и тщательность его обработки сразу сделали книгу заметной в научных кругах; Ранке пригласили в Берлинский университет для чтения курса всеобщей истории. С 1834 г. Ранке ввел в университете постоянную новую форму занятий со студентами -- семинары, в которых критически изучались источники по истории Германии раннего средневековья и из которых вышел целый ряд известных немецких и зарубежных ученых второй половины XIX в., чьим кумиром он оставался всю жизнь.

На протяжении шестидесяти лет своей научной деятельности Ранке опубликовал целую серию многотомных произведений, среди которых были история стран Средиземноморья, история римских пап, немецкая история периода Реформации, история Пруссии, Англии, Франции, работы по истории войн и международных отношений. На 85-м году жизни он начал работу над «Всемирной историей» и успел подготовить девять томов, доведя изложение до XV в. Неудивительно поэтому, что без «Всемирной истории» собрание сочинений Ранке насчитывает 54 тома.

По своим общеисторическим взглядам Ранке был противником рационализма и приверженцем религиозно-консервативной трактовки истории. Его знаменитое требование -- писать историю «так, как это происходило на самом деле»,-- было направлено как против морализма просветителей, стремившихся вершить суд над историей, так и против романтиков, которых Ранке упрекал в стремлении приукрасить истину и заменить «основательное исследование любой детали» различными «умственными построениями». Считая, что ход истории определяется божественным провидением, Ранке видел в каждой эпохе и каждом государстве индивидуальность, конкретное и уникальное воплощение божественной идеи.

С этим было связано и убеждение Ранке в том, что интересы отдельной личности должны быть подчинены интересам государства. Последнее же может достичь полного расцвета лишь в случае независимости от прочих государств. Поэтому первостепенное значение имеет военная мощь, а внешняя политика определяет собой направление внутренней. В связи с этим Ранке почти не интересовался социально-экономическими и культурными проблемами в истории, все его внимание было приковано к международным отношениям и политической истории отдельных стран.

Весь ход всемирной истории Ранке изображал только в идейно-политическом аспекте, игнорируя социально-экономические факторы. Так, крестовые походы он объяснял чисто духовным стремлением вырвать христианские святыни из рук мусульман. Причины Реформации в Германии также являлись, по мнению Ранке, исключительно политическими: она была вызвана борьбой князей с императором и папой. К религиозным причинам он сводил предпосылки Нидерландской революции и Тридцатилетней войны. Идеологические моменты объясняли, по Ранке, и возникновение буржуазных революций. Хотя он правильно отмечал, что Французская революция приобрела больший размах, нежели Американская, причину этого он находил только в слабости и бездействии королевской власти, якобы уступавшей шаг за шагом натиску фанатичного санкюлотства.

Требуя строго эмпирического и объективного изложения событий, Ранке понимал, что историк не может просто описать бесконечное множество отдельных фактов без какого-либо критерия их отбора. Для него таким критерием выступали наиболее крупные события, значимые для международной расстановки сил. В отличие от исторической школы права, Ранке утверждал, что внутреннее развитие народа определяется и внешними воздействиями. Так, Французская революция была вызвана, по его мнению, прежде всего утратой Францией прежнего положения господствующей на континенте державы, что ухудшило ее внутриполитическую обстановку и привело к росту недовольства.

Ранке был противником решительных буржуазных преобразований и выступал за классовый компромисс между дворянством и буржуазией. Особенно неприемлемой для Ранке являлась идея народного суверенитета. В таком аспекте он рассматривал и проблему национального объединения Германии, считая наилучшим ее решением восстановление политического устройства Священной Римской империи, сохранявшего обособленность отдельных немецких государств.

Основной заслугой Ранке в развитии историографии была разработка методики критики исторических источников. Историко-критический метод Ранке непосредственно продолжил начинание исследователя античности Бартольда Нибура и содержал ряд важных положений, необходимых при научной критике источников вообще. К ним относились вопросы выяснения подлинности источника, его первичного или вторичного характера, учет влияния изучаемой эпохи на ее непосредственное отражение в источнике, сравнение всей известной совокупности источников по данному сюжету, их критический анализ с точки зрения достоверности содержавшихся в них сведений.

Позитивной стороной методологии Ранке было и то, что в отличие от романтиков он признавал познаваемость истории, существование объективной исторической истины, которую можно установить средствами эмпирического познания. По убеждению Ранке, историческое познание не должно, однако, ограничиваться лишь познанием реальных исторических фактов как таковых, ибо в этом случае оно, по сути, будет не научным исследованием, а исторической хроникой. Хотя он всегда подчеркивал неповторимую индивидуальность явлений прошлого, тем не менее указывал, что «отдельное никогда не выступает во всей его сущности, если оно не исследуется в связи с общим». Поэтому единичное для Ранке представляло определенный момент в ряду прочих событий и требовало установления более общих причинно-следственных связей.

Требование Ранке основывать историческое исследование на широком привлечении и сравнительном анализе первоисточников противоречило его стремлению на практике использовать прежде всего источники официального характера. Таковыми служили для него дипломатические архивные материалы, пример кропотливой работы над которыми дал сам Ранке, исследовав, хотя и не всегда основательно, почти все крупные архивы Германии, Австрии, Италии, Франции, Англии, Бельгии, Голландии, Испании. В то же время он демонстративно пренебрегал другими видами источников -- мемуарами,'" прессой" публицистикой, поскольку "относил их в разряд чисто субъективных, а потому недостоверных источников. В этом сомнении была рациональная основа, но Ранке преувеличивал их субъективность и абсолютизировал объективный характер излюбленных им дипломатических документов, считая, что они отражают прошлое совершенно точно. Отношение самого Ранке к источникам зачастую вступало в противоречие с его собственным требованием объективного, свободного от всякой партийно-политической позиции изучения истории. Так, при характеристике Томаса Мюнцера Ранке исходил из оценок Лютера и Меланхтона, хотя знал сочинения самого Мюнцера.

В конечном счете все произведения Ранке, написанные блестящим литературным языком и насыщенные яркими портретами и запоминающимися характеристиками его героев, лишь скользили по внешней стороне событий, не проникая в их скрытую сущность.

Либерально-романтическая историография. В первой половине XIX в. передовая историческая наука в Германии развивалась в тесной связи с прогрессивным буржуазным движением, идеологи которого рассматривали познание истории как политическую необходимость. Они ставили перед исторической наукой задачу активного содействия решению жгучих политических проблем своего времени. Видными представителями либерально-романтической историографии являлись йенский профессор Г. Луден, историк из Фрейбурга К. фон Роттек, боннский ученый Ф.К.Дальман.

Происходивший из простой крестьянской семьи Генрих Луден (1780--1847) начал учебу лишь в 17-летнем возрасте, но всего за шесть лет сумел окончить бременскую гимназию и Гёттингенский университет, где слушал лекции Шлёцера и Хеерена. Его первыми историческими работами были биографии немецкого гуманиста X. Томазия и голландского юриста и социолога Г. Гроция. Выбор этих героев был далеко не случаен: Луден хотел познакомить читателей с теми мыслителями, которые, развивая учение об естественном праве, давали идейное оружие в борьбе против феодализма.

Лекциями по отечественной истории, которые Луден с 1808 г. читал в Йенском университете, он стремился идеологически поддержать начинавшуюся борьбу за освобождение и единство Германии, видя в истории могучее средство патриотического воспитания. Его лекции получили широкую известность далеко за пределами Йены, и даже сам Наполеон негодующе говорил о тех «революционных семенах», которые падают в студенческую среду из «дерзких революционных речей» крамольного йенского профессора.

В годы Реставрации Луден стал общепризнанным теоретиком и любимым профессором студенческого оппозиционного движения. Его новые лекции о народных движениях в истории собирали более трехсот студентов из пятисот, учившихся тогда в Йенском университете. В эти же годы Луден создает трехтомную «Всеобщую историю народов и государств», затем вышли его 12-томная «история немецкого народа» {1625---1837) и 3-томная «История германцев» (1842--1843).

Исторические взгляды Лудена исходили из признания прогресса и закономерности исторического развития, лежащих в основе нравственного совершенствования человека. Он полагал, что каждый народ обладает естественной прирожденной жизненной силой, которая и определяет своеобразие его исторического пути. Идея органического развития проистекала из романтических позиций Лудена, но вместе с тем он требовал избегать произвольной интерпретации событий и призывал выводить все явления из реальных взаимосвязей прошлого. Луден писал, что «в каждом завершенном историческом произведена следует показывать любое изображаемое событие как результат всех предыдущих событий, который вместе с ними образует общую основу всех последующих событий».

Луден считал, что объективность историка заключается не в дословном воспроизведении источников. Он требовал выяснения мотивов, которыми руководствовались составители древних хроник, и не простого описания отдельных событий, а исследования тех отношений и тех причин, которые привели к изучаемому явлению. В связи с этим Луден, хотя и не одобрял революций, все же признавал их историческую обусловленность и считал революции результатом глубинных причин, коренившихся в условиях жизни общества. Чтобы вынести суждение о революции, подчеркивал Луден, необходимо понять и объяснить ее причины, ход и результаты. Но сам он искал причины значительных исторических событий прежде всего в политических, религиозных и нравственных факторах, почти не упоминая о материальном производстве в обществе и его социальных противоречиях.

Признанный идейный вождь раннего немецкого либерализма Карл фон Роттек (1775--1840) в духе идеологии Просвещения подчеркивал, что история «более, чем какая-либо иная наука, является воспитателем идей свободы, естественным образом связанной с любовью к отечеству». Роттек рассматривал историю как постоянный процесс продвижения к справедливому правовому обществу. Конституционная форма правления, за которую он ратовал в издаваемом совместно с К. Т. Велькером «Государственном лексиконе», представляла в глазах Роттека подлинно рациональную систему общественного устройства. Государство, по его мнению, должно основываться на общественном договоре между народом как источником суверенитета и правителями, которые являются народными представителями. Роттек выступал против революционной борьбы и как истинный либерал настаивал на применении исключительно законных, с его точки зрения, средств для установления «разумной системы» в государстве.

Провозгласив известный лозунг «Лучше свобода без единства, чем единство без свободы», Роттек указывал, что национальное объединение Германии под руководством австрийской или прусской короны не будет действительно прогрессивным событием. Не случайно его «Всемирная история для всех сословий» была запрещена в Пруссии как произведение, написанное «в духе, враждебном к существующим порядкам». Решением Союзного рейхстага в Германии был запрещен и журнал Роттека «Политические анналы» («Politischen Annalen»).

Более умеренной политической позиции придерживался Фридрих Кристоф Дальман (1785--1860), профессор университетов Киля, Гёттингена и Бонна, взгляды которого являлись как бы переходным звеном от либерально-просветительских концепций к малогерманской школе второй половины XIX в. В своей книге «Политика» (1835) Дальман подчеркивал, что политические интересы государства должны иметь приоритет над интересами права и справедливости. Образцом для Германии Дальман считал английскую конституцию, являвшуюся гарантом сохранения единства в государстве. Если даже государство и не является воплощением «божественного порядка», то, во всяком случае, по убеждению Дальмана, «ничто на земле не находится столь близко к божественному порядку, как государственный порядок».

Дальман был историком, который активно использовал исторические знания как основу политических действий и обратился от традиционного изучения средневековой эпохи к проблемам истории нового времени. С 1842 г., когда в Германии стало ощущаться приближение революции, Дальман приступил к чтению лекций по истории нового времени в Боннском университете. Из этих лекций и выросли его книги об Английской и Французской революции. «История Английской революции» (1844) завоевала огромную популярность и уже в течение одного года вышла тремя изданиями. Еще более против феодально-абсолютистских порядков Пруссии была направлена его «История Французской революции», появившаяся спустя полгода.

В своих работах Дальман указывал, что благо народа можно обеспечить только представительным строем и конституцией, но при этом оговаривал, что подлинное счастье народу несет не республика, а конституционная монархия. Поэтому он подчеркивал, что революцию можно предотвратить своевременным введением либеральной конституции, согласно которой руководящие позиции должны принадлежать буржуазии.

Само построение книг Дальмана, базировавшихся на известных источниках и литературе, говорило о его политических симпатиях. Так, историю Английской революции он описывал от воцарения династии Тюдоров до «славной революции» 1688 г.. которой, в его представлении, Англия и была обязана своей свободой. Такой взгляд был бы правомерным для обзора английской истории, но не для истории Английской революции, события которой затерялись в числе прочих фактов и прошли как рядовые. Таков же и подход Дальмана к Французской революции, историю которой он заканчивает периодом конституционной монархии, указывая, что с «дерзкой казнью короля» революция, вначале правомерная, переросла в разгул анархии и террора.

исторический германия гейдельбергский школа

Либерально-просветительская гейдельбергская школа

Наиболее последовательно превратить историю в подлинного учителя и воспитателя человека стремились историки Гейдельбергского университета, группировавшиеся вокруг Фрицриха Кристофа Шлоссера (1776--1861). В обстановке отсталой Германии первой половины XIX в. они стремились пропагандировать исторические знания как оружие против феодально-сословных порядков. Они продолжали учение великих немецких просветителей Лессинга и Гердера, поклонялись Канту, считая его учение о нравственном долге человека критерием суждения об истории.

В 1823 г., когда в Германском союзе торжествовала реакция, Шлоссер опубликовал двухтомную «Историю восемнадцатого столетия», позднее расширенную до восьми томов. В ней автор дал первую немецкую либеральную концепцию Французской революции, показал себя убежденным противником феодального деспотизма и сторонником улучшения положения народных масс.

Хотя Шлоссер осуждал революционное насилие с позиций морализма, в конечном счете оправдывал его как необходимое и полезное для прогрессивного развития Франции: якобинцы «спасли отечество, основали новый дух свободы и истребили с корнем все средневековое зло». Такое проявление симпатий к Французской революции означало солидарность Шлоссера с нараставшей в Германии антифеодальной оппозицией.

Много внимания уделял Шлоссер эпохе «просвещенного абсолютизма» Фридриха II, изображенного как идеал разумного монарха, обуздавшего феодально-юнкерскую аристократию и повернувшего Пруссию на путь прогресса и процветания. Фридрих был противопоставлен «подлой деспотичной массе дворянства и мелких князей». Явная идеализация Фридриха Шлоссером во многом объяснялась тем, что реакционные романтики яростно нападали на прусского короля, видя в нем носителя ненавистных для них прогресса и свободы. Но дело заключалось не только в этом.

Политические идеалы Шлоссера сформировались под влиянием умеренного крыла Просвещения, прежде всего Канта. Поэтому Шлоссер разделял устаревшую концепцию «просвещенного абсолютизма» и создал в книге его законченный идеал, отразив тем самым позицию и чаяния мелкого и среднего немецкого бюргерства, не способного на решительные революционные действия. Не случайно он критиковал демократическую теорию народного суверенитета Руссо за якобы бесплодное теоретизирование и пренебрежение более насущными народными потребностями. Сочувствуя народу, Шлоссер все же считал его темной невежественной массой, способной на любые «безнравственные действия». Невежество и породило, по убеждению Шлоссера, все крайности Французской революции, причину которой он находил в отсутствии во Франции умного просвещенного монарха, подобного Фридриху II.

Практической борьбе народных масс Шлоссер в своей «Всемирной истории» (1844--1857) противопоставлял «нравственное самоусовершенствование» и изменение «злой природы человека» путем распространения просвещения. Типичное для умеренного крыла немецких просветителей убеждение в превосходстве политики «просвещенного абсолютизма» над демократической республикой приводило Шлоссера к выводу о невозможности и нежелательности для Германии добиваться свободы путем народной революции; вслед за Кантом он считал, что это благородная, но практически в Германии не осуществимая цель. Шлоссер не понял и не принял революцию 1848--1849 гг., увидя в ее поражении лишь подтверждение своих взглядов на роль народа в истории и его неспособность добиться своих целей без руководства со стороны «разумного просвещенного монарха».

Становившееся к середине XIX в. устаревшим и даже консервативным мировоззрение Шлоссера, его монархические симпатии вели к постепенной утрате его былой популярности. Хотя во «Всемирной истории», он, как и прежде, резко протестовал против деспотизма и произвола мелкодержавных правителей, но одновременно с моралистских позиций осуждал и капиталистический путь развития, видя в нем лишь усиление социального гнета.

Сочинения Шлоссера трудно отнести к лучшим образцам исторической литературы. Они были написаны без критического разбора источников, перегружены второстепенным историческим материалом; стиль автора был труден для восприятия и литературно небрежен в отличие от стилистически тщательно отработанных произведений Ранке. Но все же до середины века Шлоссер у буржуазного и мелкобуржуазного читателя был более популярен, чем Ранке. Объяснялось это тем, что при всех недостатках и противоречиях Шлоссер всегда оставался либеральным просветителем с определенной демократической окраской и горячим сочувствием к положению народных низов. Именно такая просветительски-антиофеодальная заостренность дала основание Н. Г. Чернышевскому, переводившему сочинения Шлоссера на русский язык, высоко оценить их «правдивость и рассудительность».

На более четких демократических позициях стоял талантливый ученик Шлоссера Георг Готфрид Гервинус (1805--1871), сын ремесленника, выступавший в 1837 г. вместе с Дальманом и знаменитыми филологами-романтиками братьями Гриммами инициатором протеста семи профессоров Гёттингенского университета против отмены конституционных статей в Ганновере.

Переехав после этого в Гейдельберг, Гервинус активно участвовал в политической борьбе и с 1847 г. начал издание «Немецкой газеты» («Deutsche Zeitung»), ведущего органа умеренных либералов юго-западной Германии.

Гервинус всегда выступал за тесную связь истории и политики, подчеркивал необходимость изучения фактов политики и культуры, поскольку это казалось ему единственным путем охватить всю историческую действительность в полном объеме, особенно привлекала его история немецкой литературы и ее влияние на политическую жизнь общества. Видя в литературе мощное средство национального воспитания, Гервинус в своей пятитомной «Истории поэтической национальной литературы Германии» изобразил язык и литературу главным носителем идеи объединения и национального самосознания начиная с периода Просвещения и немецкой классики, достигшей вершины в творчестве Гёте. Он подробно описал путь развития немецкой литературы, а вместе с ней и немецкой истории как путь преемственного прогрессивного процесса духовного возвышения нации. В соответствии с известным тезисом романтизма о литературе как непосредственном выразителе народного духа Гервинус интерпретировал ее историю не просто как совокупность произведений отдельных авторов, а как единый процесс осуществления свободолюбивых принципов в жизни общества.

История немецкой литературы сделала Гервинуса, наряду с Дальманом и Роттеком, одним из главных духовных вождей раннего немецкого либерализма и лидером либерально-просветительской (с элементами романтизма) историографии Германии.

После неудачи революции 1848 г., разочарованный политическим компромиссом либералов с реакцией, Гервинус создает свое второе крупное произведение -- «История девятнадцатого столетия со времени Венских договоров» в восьми томах. Это ярко выраженное политическое сочинение, где было сформулировано «правило всего исторического развития» -- от монархического через аристократическое к демократическому устройству государства. Процесс демократизации Гервинус изображал как постоянное возобновление революционных битв с враждебными прогрессу силами, которые могут одерживать временные победы, но не в состоянии повернуть закономерный ход истории назад.