Эпистолярные источники в анализе личности М.Н. Муравьева

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Курсовая работа по истории России

Эпистолярные источники в анализе личности М.Н. Муравьева

Оглавление

муравьев русский дворянин

Введение

Характеристика источника

Историография

1. Служба

2. Придворная жизнь, события в мире и стране

2.1 Повышения, фавориты

2.2 Другие новости двора

3. Современники

3.1 Отношение к императрице

3.2 Высшие лица

3.3 Литераторы, люди искусства

3.4 Люди науки

3.5 Родственники, знакомые

3.6 Вскользь упомянутые знакомые

4. Крестьяне

5. Хозяйственные дела

6. Литература и театр

7. Занятия

8. Творчество

9. Чувства и идеалы

10. О себе. Мысли

11. Религия

Заключение

Список источников и литературы

Введение

Царствование Екатерины II - особый период в истории России, особенно в истории русской культуры. В этот период сложилось абсолютистское крепостническое государство, в котором главенствующее положение среди сословий занимало дворянство. Это было утверждено «Манифестом о вольности» и позднее закреплено «Жалованной грамотой дворянству». В это же время русская дворянская культура переживала свой расцвет1. С начала века и петровских преобразований, в том числе и в сфере культуры, она впитала в себя и сделала своей естественной частью внешний вид и некоторые особенности внутреннего развития западноевропейской культуры. Кроме того, что это время - период расцвета культуры, это также и период кризиса и изменений в сознании элиты русского дворянства. Появлялись люди, которые начинали сомневаться в справедливости и оправданности крепостнических отношений, которые отнюдь не восторженно принимали существующий порядок государственной службы, систему протекций и доискивания, фаворитизм, для которых становилось ценным поиск своего собственного мнения, независимого от навязываемых идеологических установок. Но эти настроения и мысли еще пока не стали идеологией, оформившейся системой взглядов, и пока не разделили дворянство. «Это была кратковременная ситуация баланса между достигшими своей критической точки развития господствующими ценностями и уже достаточно зрелыми и осознанными новыми альтернативными ориентациями, что и дает возможность их углубленного изучения» 2 .

В этом свете представляется необходимым раскрыть психологию русского дворянина последних десятилетий XVIII века. Как это сделать? В масштабе студенческого доклада хотелось бы осуществить этот анализ на примере одного человека. Этот человек - Михаил Никитич Муравьев, в буквальном смысле представитель поколения «отцов декабристов», отец декабристов Никиты и Александра Муравьевых. До нас дошло солидное количество источников, связанных с его жизнью и деятельностью, в том числе и его письма. Анализ его переписки позволяет понять этого человека и, соответственно, многих людей его поколения, с разных сторон и сравнительно объективно. Особенность эпистолярных источников - это то, что они запечатлевают мысли и впечатления автора в конкретный момент, пока не проверенные временем, ярко освещают события. В письмах ярче, чем в других источниках, проступает личность автора. Бытовая составляющая писем позволяет нам почувствовать себя на месте автора и, таким образом, лучше понять его.

В этой работе были использованы письма М. Н. Муравьева к отцу и сестре 1777--1778 годов. Этот факт добавляет дополнительный интересный оттенок к проблематике исследования - автору писем было 20 лет в 1778 году, поэтому в задачи исследования входит рассмотрение именно молодого человека последней трети XVIII века.

Проблематика доклада определила задачи исследования: рассмотреть по переписке М.Н. Муравьева его отношение к службе, к власти, к придворной жизни и событиям в России и мире, к современникам, друзьям, знакомым, родственникам, к крестьянам. Описать интересы, взгляды и предпочтения Муравьева в литературе, театре, искусстве. Также охарактеризовать его основные занятия, его творческие взгляды, идеалы в чувствах дружбы и любви, показать самосознание Муравьева, его самоанализ и его религиозные чувства.

Характеристика источника

Исторический источник, использованный для написания этой работы - письма М.Н. Муравьева к его отцу, Никите Артемоновичу и сестре, Федосье Никитишне, написанные в период с мая 1777 года по март 1778.

Несколько слов об адресанте. М. Н. Муравьев родился в 1757 году в Смоленске в семье военного инженера, а затем крупного провинциального чиновника. Он получил хорошее домашнее образование, знал немецкий, французский и латынь (английский, греческий и итальянский он будет учить уже в зрелом возрасте), много занимался математикой, которой обучал его отец. Уже с 11 лет Муравьев пробует себя в сочинительстве, пишет стихи и прозу, переводит, ведет дневник. В 1768 году он поступил в гимназию при Московском университете, а потом и в сам университет, но проучился там недолго - в 1770 году из-за нового назначения отца пришлось переехать. Осенью 1772 года он был зачислен в солдаты Измайловского полка, в котором и служил в рассматриваемый нами период. М. Н. Муравьев известен как поэт, в творчестве которого появляются новые черты, связываемые исследователями с зарождением сентиментализма в русской литературе и с предромнатизмом. Также он известен как воспитатель Александра I. Благодаря его деятельности было возможно «дней александровых прекрасное начало». Его сыновья стали видными участниками декабристского движения3 . Но в 1777 году Михаил Муравьев - просто начинающий поэт, служащий в Измайловском полку (даже пока не получил офицерского чина), активно участвующий в литературной и театральной жизни Петербурга.

Адресаты писем - отец Муравьева и его младшая сестра. При рассмотрении источника следует учитывать, что эпистолярная традиция XVIII века предусматривала разные, строго разграниченные по стилю и содержанию, типы письма. Правила и рекомендации по написанию писем можно было узнать из письмовников4 . Письма Муравьева к отцу относятся к распространенному в это время типу переписки отца и сына, в которой сын рассказывает, чем он занимается, дает отчет своей деятельности, а отец дает наставления и указания. Письма к сестре можно скорее отнести к жанру дружеского письма, менее ограниченного этикетными рамками и более эмоционально насыщенного.

Сохранилась переписка с 1776 по 1781, но в этой работе использована ее опубликованная часть, которая состоит из 67 писем, написанных в Петербурге в период с июля 1777 года по март 1778. К ним примыкают письма, написанные из Москвы в мае 1777 года. Оригиналы этих писем хранятся в Отделе письменных источников в Государственном историческом музее.

Подготовку собрания писем Муравьева 1776--1791 гг. Л. И. Кулакова начала еще в конце 30-х гг. Однако во время войны остававшаяся в Ленинграде большая часть материалов погибла. В 1947 г. исследовательница вновь начала работу, и в 1948 г. публикация полного текста писем 1777 - 1778 гг. (с вступительной статьей и примечаниями Л. И. Кулаковой) была включена в состав намечавшегося к изданию сборника «XVIII век». Однако сборник не был издан, сданный в редакцию оригинал работы пропал. Единственный уцелевший экземпляр корректуры сборника теперь находится в Минском университете. При подготовке издания 1980 года письма Муравьева были заново прочитаны В. А. Западовым.

Все письма адресованы в Тверь, где в это время находились отец и сестра Муравьева. Муравьев писал письма два раза в неделю, иногда даже чаще. Каждое письмо состоит из двух частей: письмо к отцу и письмо к сестре (обычно очень небольшое). Его письма очень насыщены, в них есть место рассуждениям о литературе, театре, самоанализу, описаниям природы, характеристике современников, отчетам о делах, шуткам и бытовым мелочам. Письма многоуровневые и по тематическому содержанию, и по стилю. Автор иногда вставляет в текст письма почти художественные фрагменты, иногда воспроизводит диалоги, бытовые сценки, в письмах к сестре часто переходит на французский язык, вставляет латинские слова, иногда даже макаронизмы.

Из-за этого богатства и мозаичности каждого письма показалось оправданным группировать результаты исследования не по письмам, а по темам.

Историография

Научную литературу, относящуюся к теме исследования, можно условно разделить на два типа. Первый - это литература о русской культуре XVIII века вообще, о процессах, происходивших в русской культуре в последней трети XVIII века, в которых при этом так или иначе затрагивается тема доклада. Из книг, прочитанных при работе над этим докладом, к этому типу относятся работы Б. И. Краснобаева, Ю. М. Лотмана и Е. Н. Марасиновой. Второй тип литературы - это литература о самом Муравьеве и его творчестве. В основном это литературоведческие работы. В этом обзоре литературы хотелось бы дать краткий анализ некоторых книг этого типа - здесь это книги Г. А. Гуковского, В. Н. Топорова и статья Д. Атанасовой-Соколовой.

Книга Б. И. Краснобаева «Русская культура второй половины XVII - начала XIX века» - это лекционный курс по истории культуры, а не монография, что сказывается на характере изложения. К основным вопросам, которые ставит автор в этом труде, относится: предпосылки кризиса средневековой культуры, характерные черты новой культуры, человек в новой культуре, влияние петровский преобразований на утверждение новой культуры, ее взаимодействие с другими культурами, возникновение науки, проблема образования и социализации, крестьянский вопрос и культура в XVIII веке, идейные и нравственные искания в русском обществе в конце XVIII века. Примечательно то, что автор в своем исследовании отмечает общие тенденции и линии развития культуры, но делает это, также сосредотачивая свое внимание именно на человеке как главном субъекте культуры и ее творце. Во введении к работе он приводит основные подходы к определению культуры, получившие распространение среди ученых (ценностный, семиотический и определение через понятие «деятельность»). Ему самому скорее ближе подход через понятие «деятельность», т. к., по его мнению, ценностный подход не отражает культуру в ее динамике, но при этом автор замечает, что «человек с его мировоззрением и эмоциями, привычками и творчеством, с устойчивыми вкусами и приверженностью к «моде легкокрылой» должен быть в центре любого культурологического подхода»5. Именно поэтому при анализе характерных особенностей новой культуры и динамике ее развития он обязательно основывает свой анализ на судьбах людей новой культуры, причем не только прославившихся и уникальных, но и обычных. Из общих черт культуры последней трети XVIII - начала XIX века он отмечает: то, что этот период - время зрелости новой культуры; время общества с высоким уровнем умственных интересов, материальных и духовных потребностей, которое уже не было единым, но пока еще и не раскололось на два лагеря со сложившейся идеологией у каждого. Для этого периода, по Б. И. Краснобаеву, характерно распространение идей Просвещения, но при этом оно было особым образом воспринято - с большим интересом, но в основном поверхностно, без внимания к критике устройства общества. Те же люди, которые проявляли активность в стремлении изменить общество, вскоре разочаровались в такой возможности и ушли от деятельности - «кто в свою усадьбу, кто в масонскую деятельность, кто в мир поэзии и искусства»6. О поколении отцов декабристов Б. И. Краснобаев пишет, что к этому времени сложились новые требования к просвещенному человеку, который должен быть честным, нравственным, патриотически настроенным и т.д. Это поколение было более образованным, осведомленным в европейских делах, любило чтение, театр, путешествия. В нем пробуждался интерес к народной культуре. Но при этом нарастает чувство неудовлетворенности Разумом, ощущение нестабильности, и во многих происходит поворот к Чувству. В разделе о поколении отцов декабристов автор приводит небольшой анализ писем М. Н. Муравьева, в котором характеризует Муравьева как молодого человека своего времени: с широкими и разнообразными интересами, поддерживающего знакомство с яркими людьми своего времени, активно участвующего в культурной жизни, талантливого поэта, одного из зачинателей русского сентиментализма.

Ю. М. Лотман - один из основоположников московско-тартусской семиотической школы, его подход к культуре был семиотическим, т. е. он считал, что культура имеет коммуникационную и символическую природу, и чтобы понять человека прошедших времен, нужно понять культурный контекст (значение вещей, традиций, поведения), в котором он жил. Книга Ю. М. Лотмана «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало XIX века)» была создана на основе лекций, с которыми он выступал на телевидении. Много вопросов, которые рассматривает автор, относятся к реалиям XIX века (дуэль, дендизм, декабрист в повседневной жизни), или к тому, что практически не нашло отражение в письмах Муравьева (сватовство, брак, развод, бал, женский мир). Для нас представляются интересными разделы, посвященные службе, соотнесению жизни и искусства, смерти как итога пути и XVIII веку, как веку исключительных личностей. И хотя автор даже не упоминает М. Н. Муравьева в своем исследовании, выведенные им общие особенности сознания людей конца XVIII века были очень полезны для написания этой работы. Автор выводит следующие особенности восприятия службы дворянами XVIII и начала XIX века: восприятие себя служилым сословием (даже после «Манифеста о вольности») как фундамент самосознания, именно военная служба как самая престижная, большое значение чинов и иерархии, бюрократический принцип в соседстве с фаворитизмом, военная служба не из-за денег (деньги приносят поместья), значение семейно-корпоративных связей и силы родства. В разделе о соотнесении искусства и жизни в сознании автор утверждает, что часто эти две сферы не были четко разграничены, особенно эта тенденция укреплялась с кризисом культа Разума и классицистического взгляда на искусство. Раздел о восприятии смерти важен утверждением о том, что в сознании людей конца XVIII века в восприятии жизни и ее ценности все большее значение приобретала ценность личности как таковой; больше, чем слава, богатство и заслуги перед государством. Автор определяет конец XVIII столетия как «век богатырей», потому что на переломе эпох ярче всего проявились именно неординарные личности, причем как «герои бескорыстной самоотверженности», так и «бесшабашные авантюристы»7.

Исследование Е. Н. Марасиновой сосредоточено на более узкой теме, а именно на социальной психологии элиты российского дворянства последней трети XVIII века. Автор ставит свое задачей показать социальную психологию господствующего сословия и основные тенденции ее изменения, специфику иерархической структуры дворянства, состав элитарных групп; механизм психологической сплоченности высшего сословия; развитие оппозиционных настроений и поведенческие формы их проявления; социально-психологические предпосылки дворянской революционности. Исследовательница использовала очень большой объем эпистолярных источников, анализируя их с помощью специальной программы контент-анализа. В составе исследованных 1800 писем было и 40 писем М. Н. Муравьева. Были рассмотрены следующие темы: отношение к государственной службе, восприятие альтернативной деятельности (писательского труда, проведение времени в усадьбе и т. п.), отношение к крестьянам. Вот некоторые выводы, к которым пришла Е. Н. Марасинова. Сознание дворянина конца XVIII века в связи с восприятием государственной службы, было раздвоенным: он провозглашал свою приверженность к патриотическим идеалам, связанным со служением государству и государыне, и при этом стремился к служебной карьере, не задумываясь о средствах ее достижения. Эти стремления к успешной карьере и несоответствие провозглашаемых идеалов действительности вызывало внутреннюю напряженность в сознании дворян, выразившуюся в пока еще не вполне осознанном поиске и утверждении альтернативных ценностей. Эта «трещина» в сознании дворянства, еще не ставшая «пропастью» между двумя противостоящими лагерями, как уже было упомянуто, отмечает и Б. И. Краснобаев. Именно в связи с этой проблемой автор рассматривает переписку Муравьева. «Этот внутренний перелом, прошедший сквозь судьбу Муравьева, в действительности оказался поворотным моментом в жизни целого поколения дворянской интеллектуальной элиты»8. В изменении отношения к крестьянам автор видит проявление общей тенденции к усилению уважения к человеческой личности. Это также прослеживается исследовательницей по эпистолярным источникам, в частности по письмам Муравьева.

Г. А. Гуковский первым из советских литературоведов обратил такое пристальное внимание на Муравьева, исследовал его творчество и показал его роль в истории русской литературы. Раздел о М. Н. Муравьеве в его книге «Русская литература XVIII века» помог понять, в первую очередь, творческие взгляды Муравьева, а также тенденции развития общественной и литературной мысли в конце XVIII века. Со свойственной ему социологической интерпретацией литературы, он утверждает, что М. Н. Муравьев и близкие ему по взглядам люди, «оппозиционных по отношению к потемкинскому режиму»9, отказываются от сатиры и ищет новых путей в отходе от политики, от классицизма, от объективного мировоззрения. «Чувство для него - единственная основа бытия, истины, морали»10. По мнению Г. А. Гуковского, М. Н. Муравьев стремился построить поэзию «чистого» чувства, «умиляясь добродетелью» в идеальном мире и отходя от политических идей.

В. Н. Топоров, автор большого труда, посвященного М. Н. Муравьеву («М. Н. Муравьев. Введение в творческое наследие»), считал, что Муравьев - важнейшая фигура в русской литературе 18 века, некий водораздел. Третья часть его исследования посвящена анализу писем Муравьева. К сожалению, автор не успел закончить этот труд, и он так и остался незавершенным. Все же интересно ознакомится с анализом В. Н. Топорова переписки М. Н. Муравьева. Автор показывает значение жанра письма и переписки в литературе и культуре XVIII века, характеризует это время как промежуточный этап между древнерусской и европеизированной эпистолярной традицией, подчеркивает, что в XVIII веке письма были фактором литературы (это вскользь отмечал и Б. И. Краснобаев11). Он оценивает переписку Муравьева как новаторскую и диагностически важную для изучения культуры и литературы этого времени. Он характеризует Муравьева как личность (пишет о его насыщенной человеческими, культурными связями жизни, о его характере, о его состоянии в конце 70-х годов и кризисе) и анализирует сами письма. Прежде всего, следует учитывать, что он оценивал эти письма с позиции литературоведа, и не со всеми выводами, как мне кажется, можно согласиться. Некоторые его положения будут рассмотрены в основной части.

Еще одна литературоведческая и источниковедческая работа, использованная при написании доклада - это статья Д. Атанасовой-Соколовой. В ней она анализирует жанр письма и его развитие в XVIII веке на примере переписки Муравьева. Она определяет стиль писем как сочетание двух эпистолярных традиций: древнерусской и европейской, приводит примеры жанрового, типологического и стилистического разграничения писем. Письма Муравьева к отцу она определяет как принадлежащие к «среднему книжному стилю, нюансированному языком «чувствований»12, выдержанные в уважительно-деловом тоне, а письма к сестре - как пример дружеского письма, воспроизводящего по стилю разговор, ориентированного на непринужденность и многоплановость. Также исследовательница отмечает такую важную особенность писем Муравьева, как интимно-дневниковый характер, установку на самоанализ и работу над собой (даже в письмах к другим) и становление нового слога, не ограниченного жанровыми рамками, в которых еще находилась русская литература XVIII века.

Научные работы, относящиеся к теме исследования, разнообразны по своей форме, концепциям, взглядам авторов и временным рамкам. Некоторые авторы представляли материал писем М.Н. Муравьева в ознакомительных целях, некоторые делали его предметом контент-анализа, некоторые изучали его как памятник истории литературы XVIII века. Вот важнейшие выводы, к которым пришли эти ученые, и которые были использованы в этой работе: во-первых, это особое положение периода последней трети XVIII века в истории русской культуры, также это значение распространения идей Просвещения и их восприятия. Кроме того, важными для этой темы являются выводы о кризисе культа Разума и обращении к Чувству, о напряженности в сознании дворян и их поиске новых альтернативных ценностей, об отходе некоторых из них от политических идей. Также большое значение имеют выводы ученых, проделавших источниковедческую работу, показавших значение и роль жанра письма в конце XVIII века.

Молодой человек 80-х годов XVIII века (по переписке М. Н. Муравьева)

1. Служба

Учитывая то, что, как замечает большинство исследователей, фундаментом сознания дворянства было представление о том, что дворянство - служилое сословие, важно проследить по письмам Муравьева его отношение к службе. Напомню, в 1777 и 1778 году он находился на службе в лейб-гвардии Измайловского полка в чине сержанта. Скорее всего, Муравьев писал о службе в письмах к отцу, потому что тому было необходимо и хотелось об этом слышать. Некоторые упоминания говорят о том, что у Муравьева было не очень много дел в полку, или вообще не было. «До сих пор не имею я еще никакой должности, но в понедельник вступят в школу» (от 10 августа 1777). «Я не обязан еще никакой должностью ни от роты, ни от школы: нас оставлено на воле» (первое письмо от 17 августа 1777). Муравьев часто пишет о скучности службы, о ее монотонности. Например, в первом письме от 17 августа 1777: «В школе дежурят понедельно офицер, сержант и ундер-офицер. Положение офицера немножко скучно и жалко. Он должен перекликать и пр.» или в письме от 4 декабря 1777: «[дежурство] должность нетрудная, но прескучная» или в письме от 29 января 1778 (примечательно, что к сестре): «Спешу в унылую мою должность, где употребляю все время на иное писание». В письме от 31 июля 1777 он говорит о неприятности службы в связи с характером подполковника: «Служить очень не авантажно: сам [подполковник] всякий день и очень рано в строю, и бегает, как ефрейтер, строг и горд до чрезмерности, и принуждением выше сил отнимает охоту и рвение к службе». Один раз он описывает свое назначение на дежурство в школе на дежурстве, которое характеризует как приятное себе, т. к. «это будет хоть вид службы. Скучно чувствовать себя бесполезным». Со службой связаны были сведения о повышении и хлопоты о переводе в другой полк. Муравьев следит, как о нем отзываются те, кто может повлиять на его судьбу (от 7 августа 1777, от 14 сентября 1777, от 10 августа 1777), с нетерпение ждет выхода доклада (от 30 ноября 1777, от 4 января 1778, от 8 января 1778). Но, с другой стороны, повышение не является его целью, «со стороны службы я отнюдь не обеспокоен» (от 21 сентября 1777), «не беспокойтесь только для того, что я познее или ранее буду офицером» (от 28 декабря 1777). Когда отец пишет о хлопотах, которые он собирался предпринять для перевода сына в Преображенский полк, Муравьев пишет: «Я не осмеливаюсь отметать ваших намерений в рассуждении письма к Зоричу. Но чистосердечно могу вас уверить, что мое спокойствие отнюдь не терпит через то, что я не офицер. Мне бы хотелось самому сколько-нибудь подать причину меня вспомнить. Что будут говорить по городу для того, что письмо сие тайно прибыть не может?» (от 2 ноября 1777). То есть, можно сказать, что Муравьев не очень много внимания уделял службе, если он и пишет о ней, то, чаще всего, в конце письма, когда другие темы уже исчерпаны, или рассказывает о своей службе, отвечая на вопросы отца. Один раз он описывает, как размечтался о переводе и повышении, но это было вместе с Иваном Матвеевичем. «Мы так верно расположили, что уж казалось, будто я и впрямь офицер Преображенского полку и не позже, как к новому году» (от 4 сентября 1777). Муравьев не очень стремился к повышению, хотя и следил за тем, чтобы у него была хорошая репутация и чтобы, если что, у него были покровители.

Еще одна важная тема, связанная со службой - это вопрос прошений, доискивания и хлопот о повышении. Муравьев очень много времени проводил, разнося письма и прошения о повышении Никиты Артемоновича. Он посещает Я. Е. Сиверса, M. H. Кречетникова, кн. А. А. Вяземского, кн. М. М. Щербатова, С. Г. Зорича. В конце концов, отец был назначен вице-губернатором Твери, хотя эти хлопоты и были встречены некоторым противодействием. «У братца есть люди, которые не любят его при дворе», - так объясняет ситуацию дядя М. Н. Муравьева. Интересно то, что Муравьев хлопочет об отце, учитывает все тонкости этого дела, знает через кого и как передать письмо и т. д., но при этом совсем не хочет хлопотать о себе. Вообще это доискивание он называет «идолопоклонством» (от 4 сентября 1777).

2. Придворная жизнь, события в мире и стране

2.1 Повышения, фавориты

Муравьев называет себя в письме от 6 ноября 1777 «рассказчиком новостей». Какие это были новости, кроме личных происшествий и сведений о событиях в культурной сфере (о них - в разделе о занятиях М. Н. Муравьева и о его литературных знакомствах)? Сведения о события при дворе, повышениях, понижениях в чине высших (и не высших) сановников, изменении отношений к фаворитам, изменении отношения покровителей и т.п. были чуть ли не самыми главными новостями для дворян-современников Муравьева13. Он тоже не обходит вниманием эти новости, пишет о них отцу. Например, «Михаиле Федор <овичу> Соймонову отсрочено на год еще, и к полному жалованью, которое он имеет, государыня пожаловала 5000 р.» (от 15 августа 1777), «Новостей я не знаю, окроме, что никак Потемкину пожалованы Ягужинского деревни, и не знаю что-то также Зоричу в Польше» (от 10 октября 1777), «Василий Иванович Майков назначен в герольдмейстеры и собственным благоволением государыни» (от 8 февраля 1778). Тут важно отметить, что упоминаний вообще о переменах при дворе не так много, из этого следует, что Муравьев не очень этим интересовался. Даже последний пример упоминания повышения - о Майкове, судьба которого была интересна Муравьеву по причине его личного знакомства с ним и его поэзией. Похож в этом отношении пример упоминания назначения Козодавлева эксекутором. (Он тоже был поэтом). Показательно письмо от 25 сентября 1777 - первую часть письма Муравьев писал под диктовку дяди, и это послание буквально состоит из одних сведений о повышениях, назначениях, переменах при дворе и т.д. Письмо от того же числа, написанное самим Муравьевым, тоже содержит перечисление повышений («В этот день при дворе великие новости…»), скорее всего, Муравьев начал писать об этом под влиянием дяди. Сам же он не стремился к карьере и поэтому нельзя сказать, чтобы внимательно следил за этими событиями. Как подтверждение его отношения к этому приведу цитату из письма от 17 июля 1778: «Вы изволите писать, что была великая перемена, но, сколько я знаю, она была только при дворе. А там все управляется по некоторым ветрам, вдруг восстающим и утихающим так же. Любимец становится вельможей; за ним толпа подчиненных вельмож ползает: его родня, его приятели, его заимодавцы. Все мы теперь находим в них достоинства и разум, которых никогда не видали. Честный человек, который не может быть льстецом или хвастуном, проживет в неизвестности».

2.2 Другие новости двора

При рассказывании новостей Муравьев иногда приводит новости двора, не имеющие отношения к повышению сановников: например, о прибытии корабля герцогини Кингстон (от 14 сентября 1777), о проводимых при дворе празднествах и увеселениях - ужин для генералитета - «за ним были деланы какие-то штуки, о которых я беспорядочно слышал. Гора растворялась, и выходили девицы маленькие из монастыря, пели и не знаю что еще» (от 8 января 1778), «маскерад», фейерверк и даже то, что Орлов «играючи на биллиарде, посклизнулся и убил себе бровь» (от 6 ноября 1777). В общем, таких «новостей» не очень много, видимо, потому что отцу не очень интересно было их читать. «Здешние новости, знаю, что не привлекают вашего любопытства, так я их и оставляю» (от 6 февраля 1778). Думаю, Муравьев приводил их, если ему самому было интересно какое-нибудь занятное событие («какие-то штуки»), для соблюдения норм этикета (пишущий из столицы должен был рассказать новости) или просто для того, чтобы хоть что-нибудь написать (ведь он отправлял письма каждые три дня). Больше всего новостей такого рода - об императрице и императорской семье. (О рождении Александра (от 11 декабря 1777), о приездах (от 12 сентября 1777) и отъездах (от 21 ноября 1777) императрицы, о крещении Александра (от 18 декабря 1777, от 21 декабря 1777), о выздоровлении великой княгини (от 1 января 1778)). Это связано с восприятием самодержца и царской семьи как воплощения самодержавия и государства вообще.

Из более значительных (с точки зрения современного человека) новостей можно назвать наводнение, описываемое в письмах от 12 и 14 сентября 1777.

3. Современники

Как отмечали многие исследователи (Б. И. Краснобаев14, В. Н. Топоров15), письма Муравьева буквально переполнены лицами, людьми. Оставив в стороне тех, с кем Муравьев не встречался, рассмотрим круг знакомств Муравьева и его отношения с разными людьми. Как пишет В. Н. Топоров, именно из описания этих отношений можно почерпнуть информацию для составления психологического портрета Муравьева, потому что его суждения о самом себе несут отпечаток обычной для авторефлексии необъективности 16 .

3.1 Отношение к императрице

Как уже было отмечено выше, император в глазах дворянина XVIII века являлся воплощением государства, достаточно абстрактной фигурой. В сознании никогда не допускалась даже мысль об осуждении монарха. Если дворянин и был недоволен устройством государства (чаще всего, фаворитизмом, системой доискивания и т. п.), это недовольство обращалось, прежде всего, к окружению монарха, но никогда к нему самому. Это отчетливо видно и у Муравьева: «Она не может сама свободно расположить: тысячи путей ее окружают. Зорич, сказывают, у генерал-прокурора выпросил уж 200 дел», - пишет он в письме от 2 октября 1777. Это одно из немногих упоминаний императрицы (кроме «новостей»). В письме от 1 января 1778 также содержится обычное прославление монарха: «Государыне нашей по всей земле слава!».

3.2 Высшие лица

Как уже упоминалось выше, о сановниках екатерининского времени Муравьев пишет в двух случаях: либо когда пишет о своих хлопотах, либо при упоминании новостей. В этом разделе хотелось бы рассмотреть отношение Муравьева к этим людям.

Больше всего Муравьев пишет про С. Г. Зорича, бывшего фаворитом Екатерины в это время. Пару раз он говорит о щедрости и расположении Зорича - «Зорич, сказывают, упражняется в раздаче денег всем неимущим» (от 7 сентября 1777) и «к чести его должно признаться, что он не позабывает бедных» (от 14 декабря 1777) , «сказывают, будто он вступается и делает милости» (от 15 августа 1777). Интересно ироническое рассуждение о президентстве Зорича в Вольном экономическом обществе, из-за этого назначения те, «которые прежде сего года три не ездили, теперь не смеют пропустить ни разу и несут чепуху» (от 2 ноября 1777). В письме от 18 января 1778 Муравьев приводит историю некоего майора Батюшкова, «человека бедного», которому Муравьев писал письмо для Зорича и которому Зорич отказал «такими словами, которые ни малейшей надежды не оставляют». Дальше Муравьев рассуждает о милосердии, которое проходит, как и другие страсти.

В письме от 16 ноября 1777 Муравьев выражает раздражение по поводу своего очередного визита к К. Е. Сиверсу. Ему отказали по причине того, что якобы граф сейчас уезжает в Новгород. «С месяц едет он всякий день и никогда не уезжает».

О М. Ф. Соймонове, покровителе Н. А. Львова и Хемницера, он отзывается очень хорошо. «Какой это добрый человек!» (от 27 ноября 1777).

О Репнине, подполковнике Измайловского полка, Муравьев пишет, что он «строг и горд до чрезмерности, и принуждением выше сил отнимает охоту и рвение к службе» (от 31 июля 1777) и еще раз, по поводу своего прошения об отпуске, «сегодня он угощает государыню, строит горы и распоряжает все этакое, так ему теперь не до отпусков» (от 8 февраля 1778).

3.3 Литераторы, люди искусства

Огромное количество людей, о которых пишет Муравьев, можно отнести к людям искусства. Это вызвано тем, что ему самому было интереснее всего общаться с ними. Следует привести анализ отношений Муравьева с каждым из них.

Сначала о наставниках Муравьева, «трех просвещенных старцах», как называет их В. Н. Топоров17: Майкове, Барсове и Хераскове.

О Майкове Муравьев пишет не много: упоминает, что собирался у него обедать, пишет о том, что Майков ждал его к обеду, упоминает об издании майковского «Деревенского праздника» и не без удовлетворения пишет, что Майков узнал его надписи в предисловии к "Санктпетербургским ученым ведомостям".

О Барсове пишет меньше: о том, что был у него и «набрал книг», о том, что Барсов тоже узнал надписи, и о каком-то письме Барсова к нему.

Больше всего из них он упоминает Хераскова, много раз пишет о том, что он у него обедал, и наоборот, о том, что у Хераскова его принимают как дома, о том, что он «обласкан у него». Называет его своим милостивцем и в шутку «командиром русских стихотворцев». Херасков тоже узнал руку Муравьева в надписях. Муравьев читает ему из «Новых лирических опытов» и прислушивается к его советам («Быть им поправлену - все равно, что быть похвалену» - письмо от 7 марта 1779).

Также много Муравьев пишет о Новикове. Между ними поначалу завязались деловые отношения: Новиков попросил Муравьева перевести из Боэция для «Утреннего света», позже просил помогать распространять этот журнал. Вскоре Муравьев привязался к нему по-человечески, всегда был рад провести с ним время. «Вместо того то утро просидел я у Новикова» (от 10 августа 1777), «Принужден был идти без успеху вон, счастлив, что еще близко было оттуду заехать к Новикову» - от 16 ноября 1777. Они обсуждали вместе дела, искусство (Муравьев не соглашается с ним в обсуждении стихов - Новиков настаивал на точности, а Муравьев считал, что точности «требовать в стихотворстве и невозможно»), Муравьев даже писал сестре об эстампе, который показывал ему Новиков («где изображена девочка, которая держит чашечку и пускает пузырьки. Один делается в чашечке, два другие летят по воздуху. Так тонко, так нежно они сделаны, что за стеклом почтешь за настоящие и станешь сдувать» - 2 октября 1777). В письме от 30 октября 1777 Муравьев дает характеристику Новикову: «Он еще более честный и постоянный человек, нежели хороший писатель. И вы отдадите ему справедливость, когда изволите разобрать намерение трудов его. Он ко мне ласков и ежели долго не побываю, неотменно пришлет к себе звать. Молодой человек, который сурьезно старается знать самого себя и основанием сего почитает христианство, которого он ревностный защитник...».

Муравьев упоминает в переписке еще двух своих друзей, Ханыкова и Хемницера. О них написано не так много, меньше, чем о Новикове. Но некоторые детали позволяют понять, какие дружеские чувства испытывал к ним Муравьев. «Мешает Вас<илий> Вас<ильевич> Ханыков, которого я принужден слушать монолог» (от 5 февраля 1778), «Субботу я был у себя, но вечером утащил меня проклятый Ханыков к себе; они играли в макао, а я зевал» (от 18 февраля 1778), «В последнюю свечу я все болтал с Хемницером et ne m'en suis trouve que mieux( и только выиграл от этого)» - от 13 ноября 1777. Маленькая деталь - то, что Муравьев узнал Хемницера в «маскераде», уже говорит нам о многом. Муравьев, который вообще был довольно сдержан в передаче своих чувств в письмах к отцу, пишет о том, что «был у Хемницера, своего старого приятеля и которого вы также любите» (от 25 января 1778).

Еще один поэт, с которым Муравьев сблизится позднее, но который упоминается в этих письмах - это Н. А. Львов. Муравьев описывает их встречу после того, как Львов вместе с Хемницером («он, сказывают, прогуливался в Париже с Руссо») и Сомойновым «приехал из чужих краев» (от 31 июля 1777). Муравьев расспрашивал его о путешествии и об обучении, которое проходил Львов («особливо в художествах, которым он и учился»).

Муравьев упоминает о своем знакомстве с В. П. Петровым (от 15 января 1778) - тот даже слушал чтение муравьевской «Рощи», с М. И. Поповым (от 9 ноября 1777), с А. С. Хвостовым и А. В. Храповицким (от 25 сентября 1777). Муравьев бывал у А. А. Дьякова, упоминает, что виделся в театре с И. П. Тургеневым.

Еще один поэт, о котором упоминают все исследователи Муравьева - Рубан, автор «подносных» стихов, посвященных Зоричу. Муравьев пишет, что «Не можно вообразить подлее лести и глупее стихов его», «Со всякого стиха надобно разорваться от смеху и негодования. В Тверской семинарии лучше делают стихи» (от 7 августа 1777). Тем не менее, в письме от 16 ноября 1777 Муравьев упоминает, что пойдет к Рубану читать Пиндара.

Как верно замечает В. Н. Топоров, Муравьев прежде всего пишет о литературе и театре, а о живописи и музыке - совсем немного18 . Из людей театра он называет Дмитриевского, которым искренне восхищается, и Я. Б. Княжнина, «сего столь тихого и любви достойного человека, который заставляет ждать в себе трагика, может быть, превосходнейшего, нежели его тесть» (от 8 февраля 1778).

3.4 Люди науки

Муравьев интересовался механикой, физикой, даже писал сочинение по механике. Кроме того, он сталкивался с людьми науки среди своих литературных знакомых.

Хотя он упоминает Эйлера, он не был с ним знаком, и эти упоминания - просто передача новостей о знаменитости. Муравьев пишет о своем знакомстве с Адодуровым - математиком, писателем, первым русским ученым, получившим ученое звание. (От 4 сентября 1777, от 21 ноября 1777). Свое сочинение по механике, составленное в виде письма, он адресует Румовскому, известному математику и астроному. Также Муравьев упоминает Головина, физика, племянника Ломоносова: «При сем посылаю портрет короля шведского, который, сказывают, не очень схож. Мне его подарил Головин» (от 15 августа 1777).

3.5 Родственники, знакомые

Муравьев упоминает много родственников, с которыми он поддерживает связь, «целый муравейник» Муравьевых (от 25 сентября 1777). В основном у него хорошие отношения с ними. В XVIII веке было важно поддерживать связи внутри рода. (Это отмечают Ю. М. Лотман19 и В. Н. Топоров20). Даже когда Муравьев говорит о семье, он подчеркивает важность и индивидуальность личности. «Нас четыре брата. Сколько разных нравов» (от 11 декабря 1777). Чаще всего из родственников он упоминает Ивана Матвеевича, с которым вместе живет, и Захара Матвеевича («Он писал к нам письмо, делающее столько чести его сердцу, сколько нам, что мы его братья и друзья» (от 28 сентября 1777), «Захару отпишите: он мой друг» (от 18 сентября 1777)).

3.6 Вскользь упомянутые знакомые

В письмах Муравьева «присутствуют» еще очень много разных людей, (Ф. М. Колокольцев, на дочери которого Муравьев впоследствии женится, тверские помещики-соседи отца и т.д.), перечислять которых здесь не имеет смысла. Интересным показалась только описание Леонтьева, полковника Измайловского полка, которого Муравьев характеризует как того, кто «имеет таинство сделать холодными людей» (от 1 февраля 1778). Пишет про него: «эти сомневающиеся люди и себе и другим несносны» (от 22 февраля 1778), «человек, замешанный на медленности» (от 1 февраля 1778), «человек нерешимый и стихи которого скучны» (от 25 февраля 1778). Муравьев зол на него из-за того, что тот не дает отпуск, поэтому понятны такие нелестные характеристики. Но все же примечательно то, что Муравьев, как поэт, отмечает среди недостатков неприятного ему человека именно плохое качество его стихов. И, сам, будучи человеком активным, дружелюбным и общительным, не терпит в других вялость и холодность.

4. Крестьяне

Важной чертой людей поколения отцов декабристов было отношение к крепостным крестьянам. Муравьев не ратовал за освобождение крестьян, не писал сатиры на жестоких крепостников, он вообще был человеком, отстоящим от политической деятельности и борьбы, но в его отношении к крестьянам все же можно просмотреть некую просвещенную гуманность. В письме от 15 августа 1777 в связи с кражей денег у Павлушки Муравьев берет вину на себя. «Как все это принадлежит к обстоятельствам моего путешествия, то я вас прошу все это мне собственно простить, чтобы не понес бедный человек вашего гневу для меня». То же в происшествии с плащом, Муравьев не сваливает все на своего человека, а даже пытается как-то оправдать его перед отцом. Когда Павлушка был, наконец, отправлен в Тверь, Муравьев волновался за него, потому что на дороге было неспокойно. В письме от 7 ноября 1777 Муравьев послушался совета Ваньки не писать письмо «в такую темень». Несмотря на то, что Павлушка потерял деньги, Ванька потерял плащ и варил ужасный кофе («бурда бурдой»), Муравьев все же воспринимает их как личности, в некоторой степени даже уважает их. Мне кажется примечательным также то, что Муравьев иногда использует полные имена при упоминании. Конечно, ни о каких идеях порочности крепостного права и освобождении крестьян Муравьев и не думает, но эти маленькие детали показывают тот процесс в сознании дворян, который проявится позже в знаменитом карамзинском «и крестьянки любить умеют».

5. Хозяйственные дела

Никита Артемонович Муравьев был военным инженером, а позже крупным провинциальным чиновником. Муравьевы были небогаты и жили в основном на жалование. Об этом говорит обстоятельность описания Муравьевым всех мелких хозяйственных дел - с перстнем, с серьгами, взыскание долгов с Красильникова, продажи кибитки, коляски и прочих мелочей. Муравьев пару раз упоминает Устреху (от 18 декабря 1777) - небольшое имение, которое подарил ему отец. В связи с финансовым положением Муравьев один раз даже просит у отца денег, а после сетует на то, что «я, по несчастию, стою вам денег; другие в мои годы сами достают» (от 20 октября 1777).

6. Литература и театр, искусство

Как отмечали многие исследователи (В. Н. Топоров 21, Д. Атанасова-Соколова22 и др.), основным содержанием писем Муравьева к сестре является рекомендации, анализ и описания книг, пьес, стихов. В письмах к отцу Муравьев тоже изредка вставляет некоторые упоминания о литературе, но это скорее исключение, чем правило. По письмам к сестре, в которых он ставит себе задачу «просвещать» сестру, мы можем судить о литературных и театральных вкусах Муравьева.

Иногда он просто перечисляет прочитанные книги и увиденные пьесы, иногда дает им краткие характеристики, иногда настоятельно советует сестре прочитать что-то или даже высылает ей книги.

Муравьев знает античных писателей и философов, читает Горация (от 7 сентября 1777, 16 ноября 1777), Боэция (от 8 мая 1777, 15 августа 1777), Пиндара (от 16 ноября 1777, 23 ноября 1777), Вергилия (от 24 августа 1777, 7 сентября 1777), Сократа (от 7 декабря 1777), любит их, хотя иногда признается, что не понимает. Например, в письме от 16 ноября 1777- «Нынче читал я Пиндара, которого не понимаю». Из европейских писателей он читает и рекомендует Вольтера («Эпистолу» - от 15 августа 1777, «Генриаду» - от 28 августа 1777), Руссо (от 15 августа 1777), Расина (от 16 ноября 1777, 18 января 1778). Он читает Кронегка (от 21 августа 1777), Уца (от 2 ноября 1777). Советует сестре читать Леонара и Геснера (от 22 декабря 1777), подробно описывает сюжет слезной комедии «Индеец» Кумберланда (первое письмо от 17 августа 1777) - «Множество чувствий натуральных и трогающих рассеяно в пьесе». Больше всего Муравьев пишет о Мармонтеле, судя по всему, это его любимый писатель. «Он хотел представить картину, драгоценную человечеству, всех бедствий, которые за собою ведет святобесие, так переводит fanatisme г. Тредьяковский. Оно имеет нечто от эпического и исторического. Прекрасно ли оно? Читай. И ты будешь восхищаться и будешь любить Мармонтеля более, нежели ты любишь. Везде увидишь тихого человеколюбивого мудреца, природу познавшего по малейшим ее знакам, выражающего ее столь истинно и нежно, заставляющего любить ее и раскрыть внимательные глаза. Слог чистоты, красоты...» (от 18 января 1778). Это он описывает сестре «Иноков» Мармонтеля, которых считает его лучшим произведением.

Муравьев читал иностранные произведения в оригинале, и то, что он рекомендовал их сестре, не было просто показной демонстрации своей эрудированности, он тщательно прочитывал и «переживал» все эти произведения.

Уделяя большое внимание античной и европейской культуре, Муравьев не забывает и русскую. Больше всего он ценит Сумарокова. «Прочти-ка, сударыня, "Семиру". "Синав", я не знаю для чего, мне еще не столько нравится, как "Хорев". Сии три трагедии суть его chefs-d'oeuvre» (23 ноября 1777). Также он упоминает, что читал Майкова, Попова («Утро сидел я у Попова, который подарил мне свои "Досуги"» - от 4 сентября 1777). Оценил он и творчество Н. А. Львова, который обладал схожими с Муравьевым творческими взглядами и вкусами. «На этих днях сидел я целый вечер у Николая Александровича, который читал мне свою оперу-комик. Я был прельщен, ее слушаючи. Тысячу маленьких черт делают эту прелесть, которой нет в "Анюте". Это делает образ мыслить и чувствовать» (от 22 января 1778).

Муравьев также пишет сестре о постановках, которые он посещал. О некоторых отзывается негативно, например: «Я вчера был в театре: представляли "Le bourru vertueux", а петит пиес: "Принужденная женитьба". Все актеры так возглашают afecte... "драж... жашшпийймой!" etc. И Дмитревского нет» - от 8 мая 1777, «были в театре мы только с братом: представляли французские актеры "Заиру" так худо, что поморили со смеху» (от 12 сентября 1777). Больше всего Муравьеву нравятся домашние постановки у Бакунина: «я нынешнюю неделю был на трех спектаклях у Бакунина, которые заслуживали быть видимы» - от 25 декабря 1777, «надеюсь быть на представлении "Дидоны" г. Княжнина у г. Бакунина» - от 6 февраля 1778. «Ты много потеряла, что не получишь письма от меня в то время, как я вышел из представления "Колонии", прекрасной "Колонии". Я мало скажу, что был обволхвован, j'etais divinise» (от 25 декабря 1777).

7. Занятия

В этом разделе хотелось бы обобщить сведения источника по занятиям М. Н. Муравьева. Как говорилось в первом разделе, служба занимала у Муравьева не много времени. В свободное от разъездов по поводу повышения отца, в основном он уделял время сочинительству, так что даже родные подшучивали над ним из-за этого. (От 12 октября 1777 - «Извинение мое, что я писать перестаю, есть то, что Иван Матвеевич смотрит и призорил мое пристрастие, или точнее, страсть к писанию. Он составляет анекдоты на мой счет и рассказывает их с серьезным видом, выдавая за правду», от 7 августа 1777 - «Анна Андреевна <…> мне говорит, что она радуется будто, видя, что я не так углублен в стихотворство. Это что за задача?»). Также Муравьев много читал художественных, философских, искусствоведческих (от 2 октября 1777), естественнонаучных книг («Сижу дома, читаю или перебираюсь в своих бумагах; ежели выйду, и выхожу нередко, тысячу мест входит в голову, где еще быть надобно. Праздность эдакую терять не надобно, но не знаю, как пользоваться» - от 24 августа 1777). Практически ежедневными были визиты, обеды у знакомых, часто Муравьев ходил в театр (от 28 сентября 1777 - «Театр открылся, обещают новую италианскую оперу»). Если задуматься, сколько времени мог занять, например, один визит, учитывая время ожидания важного человека, дорогу туда и обратно, даже удивительно, как Муравьев успевал так много. Из материала нескольких писем (мая 1777, от 23 ноября 1777, от 15 марта 1778) можно узнать о деятельности Муравьева как члена Вольного российского собрания. Он интересовался также и естественными науками, работал над сочинением по механике, посещал лекции Крафта («Скоро опять зачнутся физические лекции» - от 7 сентября 1777). Несколько раз Муравьев ходит на «маскерад», но нельзя сказать, чтобы считает такого рода увеселения полезными для себя. В письме отцу от 15 января 1778 он пишет, что после «маскерада» «голова моя наполнена картинами света, своей собственной мглою», а в письме к сестре от 18 февраля 1778 называет «маскерад» и посиделки у Ханыкова за картами «бездельным препровождением» своего времени. Примечательно то, что он не играет ни в макао у Ханыкова («утащил меня проклятый Ханыков к себе; они играли в макао, а я зевал»), ни в виск у дяди («Играли в виск; я нет, для того что не умею»). Возможно, он не хочет показать себя в невыгодном свете отцу, а, возможно, и вправду не очень интересуется картами. Военное дело тоже не очень интересует Муравьева: в письме от 23 ноября 1777 «Иван Матвеевич в военном восторге читает в другой раз Фоларда и чертит атаки, переправы, броды», а Муравьев ушел к себе читать Пиндара, Уца и Раммлера (для подготовки своего доклада об одах в Вольном российском собрании).

8. Творчество

Поэт не так много пишет в письмах родным о творчестве. Возможно, это тема была слишком личной, или он обсуждал ее в основном со своими друзьями-собратьями по перу. (Ср. как Муравьев приводит в письме к отцу разговор с Новиковым насчет стихов: «Так Новиков хотел, чтоб я ослабил инде выражения свои. Все утро нынче толковали мы: рифмача не скоро приведешь в толк» - от 30 октября 1777). В основном он упоминает свои произведения в связи с вопросами их опубликования - от 22 декабря 1777: «Я намереваюсь издать свои "Новые лирические опыты", которые я читал вчера Хераскову, и испрашиваю на то вашего позволения». Часто тема творчества и своих произведений сопровождается высказываниями о собственном тщеславии, зависти и т.д. Например, в письме к сестре от 22 января 1778 после описания оперы Львова Муравьев пишет: «Я не буду ничего говорить: довольно, и ты, может быть, это приметила, что я завистлив», или в письме от 8 января 1778: «У него <видел> я мои miserables произведения, переплетенные в одну книгу с Сумароковыми одами и некоторыми его собственными сочинениями. Вить это испытание для самолюбия. И я не устоял перед соблазном взять книгу в руки еще не раз. Предоставляю вам догадываться, показалась ли она мне красивой, заслуга ли переплетчика преувеличена...» Возможно, Муравьев и был немного тщеславен - какой поэт получал похвалы от самого Хераскова и был опубликован под одной обложкой с Сумароковым в 20 неполных лет? Помимо этого, Муравьеву было свойственно преувеличивать свои недостатки в письмах, таким образом осуществляя некоторую «работу над собой».

9. Чувства и идеалы

Большую долю переписки составляют многочисленные рассуждения о чувствах, идеалах добродетельной просвещенной души, о дружестве, спокойствии, чувствительности. Анализируя этот материал, в первую очередь хочется отметить два фактора, повлиявшие на его содержание и количество. Во-первых, это соблюдение этикета. Сын не мог написать письмо отцу, не написав традиционную часть об уверении его в своем уважении, подчинении и любви к нему. В отношении писем к сестре рамки были не такими строгими, но все же не написать ничего о своих чувствах к ней было бы неприлично. Эти традиции и этикет определяют в этом отношении содержание писем. Во-вторых, это мода и литературные тенденции. «Чувствительность» была в моде, как и дидактические рассуждения о добродетели, просвещенной душе и т.д. Конечно, не нужно впадать в крайности и совсем упускать этот слой муравьевских писем, ведь и он во многом показывает сознание и чувства автора.