Рыцарство и куртуазность

Содержание:

Введение

Глава I. Кто он рыцарь?

а) Как определить рыцаря

б) Место в обществе

Глава II. По лабиринтам истории ищем славу и доблесть

Глава III. Скифский Арес

Глава IV. Рождение средневекового рыцарства

а) Влияние христианской церкви

б) Эволюция от война к рыцарю

в) Расцвет и жизнь рыцарства

Глава V. Вооружение

Глава VI. Куртуазность

а) Особенности куртуазной любви

б) Рыцарский куртуазный роман

Заключение

Примечание

Список литературы

1. Введение

В своём реферате я хотела бы рассказать о средневековом рыцарстве. Главная задача, которую я ставила перед собой, состоит в том, чтобы как можно глубже изучить рыцарскую культуру, возможно, в каком-то аспекте переосмыслить этот феномен Средневековья. Целью моего исследования неоднократно будет являться рыцарское мировоззрение и мировосприятие. Именно через эту систему взглядов на мир, можно полнее понять сущность рыцарской культуры. Методами изучения и анализа послужат дошедшие до нас исторические и художественные материалы, всевозможная учебная литература по средневековой культуре, а также научно-исследовательские работы, и журнальные статьи.

Вокруг рыцарей, которых одни называют неустрашимыми воинами, преданными вассалами, защитниками слабых, благородными слугами прекрасных дам, галантными кавалерами, а другие - неустойчивыми в бою, нарушающими свое слово, алчными грабителями, жестокими угнетателями, дикими насильниками, кичливыми невеждами, вертелась в сущности история европейского средневековья, потому что они в те времена были единственной реальной силой. Силой которая нужна была всем: королям против соседей и непокорных вассалов, крестьян, церкви; церкви - против иноверцев, королей, крестьян, горожан; владыкам помельче - против соседей, короля, крестьян; крестьянам - против рыцарей соседних владык.

Однако лучшие черты рыцарского этноса и рыцарской культуры были восприняты и переосмыслены последующими поколениями, вошли они и в духовный мир XX века. Образ настоящего рыцаря, пусть даже и весьма идеализированный, остаётся привлекательным и для наших современников.

Глава I. Кто он рыцарь?

Совершим небольшой экскурс в лингвистику. «Рыцарь» в переводе с немецкого означает «всадник». Строго говоря, немецкое слово Ritter стало широко использоваться для обозначения рыцарства ближе к концу Средневековья. Поначалу же рыцарь именовался на латинский манер miles (воин). Этот термин, пришедший в средневековую латынь из позднелатинского языка, в эпоху Темных веков означал либо просто военного, либо, в более широком смысле, практически любого человека, находящегося на королевской службе.

Карл Мартелл, первый военный реформатор из династии Каролингов, придал этому термину дополнительный смысл. В его правление словом miles стали называть в первую очередь военную элиту, тех, кто мог позволить себе приобрести боевого коня и соответствующее вооружение. Карл при этом не особенно интересовался происхождением воина. При нем любой свободный человек, достаточно обеспеченный, чтобы служить в элитных частях каролингской армии -- в кавалерии, -- именовался «рыцарем», или «конным всадником» (caballarius). Латинское слово miles перешло в разряд титулов несколько позже, уже в эпоху Карла Великого, когда во Франкской империи вновь проснулся интерес к латинской культуре.

а) Как определить рыцаря

Выше уже приводилась формулировка понятия «рыцарь» в терминах средневековых юристов -- «свободный человек, два поколения предков которого носили оружие». Мы успели убедиться в том, что ограничения, которые накладывало это определение, были весьма условными: к рыцарскому сословию мог присоединиться и несвободный-министериал, и свободный человек практически из любого социального слоя. Остается, однако, невыясненным, что же позволяло людям, различным и по богатству, и по общественному положению (последнее в средние века играло особенно важную роль), причислять себя к одному и тому же сообществу «воинов», milites.

Итак, рыцарь, miles, а в более позднее время caballarius -- «конный воин», -- человек, стоящий между «свободным» и «несвободным», между духовной особой и мирским человеком. Рыцарство стало подлинным феноменом Средневековья именно благодаря совершенно особому промежуточному общественному статусу. Рыцарь не является полностью свободным человеком, поскольку выполняет приказы своего господина -- будь то король, командующий министериалом, или сеньор, отдающий приказ вассалу. Но рыцарь служит господину по доброй воле, самостоятельно принеся клятву вассальной верности. В силу своих обязанностей он носит оружие, и это отличает его не только от зависимых людей, но и от, многих свободных.

Но еще более интересно деление по другому признаку. Воин -- безусловно, не особа духовного звания, поскольку его профессия -- военное дело. Но в средние века рыцарей не относили и к мирскому люду. При всем стремлении средневекового у сознания поделить весь мир на две части (Бог и Дьявол, мирское и небесное, церковь и миряне) воины выпадают из этой стройной и не лишенной внутренней логики системы. Как раз такое деление и помогает уяснить сущность рыцарства в Средние века.

Рыцарь должен был обладать наследственным правом на ношение оружия, а следовательно, и навыками обращения с оружием. Как раз в ту эпоху, в X--XI веках, понятие рыцаря, ставшее почетным и кое-где даже вытеснившее традиционные титулы дворянства, включает в себя не только тех, кто действительно с оружием в руках охранял границы государства или графства, но также и тех, кто скитался по всей Западной Европе в поисках службы у богатого сеньора или при каком-нибудь войске. Образ жизни рыцаря -- это образ жизни человека, полностью посвятившего себя воинскому делу. К концу XI -- началу XII века среди рыцарей было сравнительно немного тех, кто сам работал на собственном поле: рыцари либо разорялись и пускались скитаться, либо богатели, приобретали крупные феоды, получали за службу в войске сеньора бенефиции и перепоручали хозяйственные дела своим зависимым людям. Воинское ремесло отнимало у воинов все больше и больше времени. Престиж конного воина возрастал по мере того, как кавалерия становилась главной ударной силой любой армии, а значение пехоты постепенно снижалось. В армиях некоторых западноевропейских государств того времени конные воины даже получали денежное жалованье, что подчеркивало их особое положение.

Обедневший рыцарь, не нашедший себе места при войске, мог наняться, к примеру, охранять купеческий караван. И поскольку он и здесь выступал в роли защитника других людей, никто не мог оспорить его право называться рыцарем. Точно так же, на основе немногочисленных формальных требований, рыцарями смело называли себя участники многочисленных полуразбойничьих групп, скитавшихся по дорогам христианского мира.

Рыцарь обязан был владеть навыками и конного боя, и пешей схватки. Поэтому юноши из знатных семей начинали обучаться военному делу с самого детства. Основу обучения составляли физическая подготовка и основные навыки обращения с оружием. По достижении юношеского возраста (14лет) отпрыск знатного семейства отправлялся в услужение к кому-нибудь из рыцарей в качестве оруженосца и приобщался к тайнам воинского искусства. Юношу-оруженосца, который хорошо зарекомендовал себя в течение нескольких лет службы, посвящали в рыцари. Ему вручали меч, с которым он не должен был отныне расставаться. Посвящение в рыцари символизировало вхождение в привилегированное сословие, приобщение к его правам и обязанностям и сопровождалось особой церемонией. Согласно европейскому обычаю, рыцарь посвящающий в звание, ударял посвящаемого мечом плашмя по плечу, произносил формулу посвящения, одевал шлем и золотые шпоры, вручал меч - символ рыцарского достоинства - и щит с изображением герба и девиза. Посвященный, в свою очередь, давал клятву верности и обязательство соблюдать кодекс чести. Ритуал часто заканчивался рыцарским турниром (поединком) - демонстрацией воинской выучки и храбрости.

Рыцарские традиции и особые этические нормы складывались веками. В основе кодекса чести лежал принцип верности сюзерену и долгу. К числу рыцарских достоинств относили воинскую отвагу и презрение к опасности, гордость, благородное отношение к женщине, внимание к нуждающимся в помощи членам рыцарских фамилий. Осуждению подлежали скаредность и скупость, не прощалось предательство.

б) Место в обществе

Вопреки распространенному мнению, рыцарем вовсе не обязательно мог стать только человек дворянского происхождения. Средневековые законы имеют на это счет совершенно четкое определение: рыцарь (miles) -- это всякий свободный человек, у которого два поколения предков носили оружие. Впрочем, и статус свободного человека, столь ценимый в эпоху Средневековья, был не обязательной составляющей рыцарского достоинства: в Германии, и отчасти во Франции, существовала значительная группа так называемых министериалов -- рыцарей, находящихся на королевской службе и полностью зависящих от короля, то есть, по существу, полусвободных. Словом, социальный состав рыцарства был слишком разнообразен, чтобы можно было назвать рыцарей ярко выраженной общественной группой.

И тем не менее, средневековые рыцари были ярко выраженной общественной группой. Главный критерий здесь -- не социальное положение, не личный статус, не богатство, а образ жизни. Именно по этому признаку обеспеченный воин-аллодист или владелец богатого феода попадали в одну категорию с нищим бродягой, у которого всего-то и было ценностей, что меч, копье, да изредка -- конь. Рыцари в структуре средневекового общества в известном смысле стояли особняком и от знати, и от простых свободных людей, не имеющих права носить оружие в повседневной жизни.

Если в начале Раннего Средневековья словом miles пользовались, чтобы указать на род занятий (военное ремесло) и на зависимость от сеньора, то ближе к концу эпохи происходит постепенная романтизация самого понятия рыцарства. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что рыцарство постепенно становилось уделом богатых и знатных людей, способных содержать коня, обзавестись вооружением, а кроме того потратить несколько лет на обучение военному ремеслу.

Многие рыцари в эпоху Каролингов, помимо воинских занятий, сами обрабатывали землю в данном им бенефиции, сами заботились о своем благосостоянии. Оброк, барщина, выплата вассальной платы со стороны более мелких держателей -- все это изначально было доступно лишь сравнительно крупным феодалам. Поэтому рыцарство в эпоху своего формирования и было настолько пестрым в общественном и материальном плане. Время послужило своеобразным фильтром -- по мере того, как бедные рыцари (в особенности аллодисты), разорялись и земли их переходили к крупным владельцам, многие из разорившихся либо умирали, не оставив наследников, либо постепенно теряли официальный рыцарский статус. Разорение бедных рыцарей и усиление положения богатых феодалов стало одной из причин частичного слияния титула рыцаря с понятием «знатного человека».

Тогда же богатые рыцари стали одной из ведущих политических сил общества. Свободные люди нерыцарского звания и обедневшие рыцари, не имеющие коня и достойного вооружения, выполняли более низкие воинские обязанности ограниченного круга. Полностью посвятить себя военной службе мог в конце Раннего Средневековья, в XII -- начале XIII века, лишь зажиточный феодал. Как несравненно более важная для общества фигура, этот феодал занимался и государственными делами (в первую очередь, судебными). Мало-помалу именно государственные обязанности стали основным занятием богатого рыцарства, порой оставляя позади даже военную службу.

В 16-17 вв. рыцарство окончательно утрачивает специфику особого сословия и входит в состав дворянства. Воспитанные на военных традициях предков представители старых рыцарских родов составляли офицерский корпус армий абсолютистского времени, отправлялись в рискованные морские экспедиции, осуществляли колониальные захваты. Дворянская этика последующих веков, включая благородные принципы верности долгу и достойного служения отечеству, несомненно, несет в себе влияние рыцарской эпохи.

Глава II. По лабиринтам истории ищем славу и доблесть

Когда знакомишься с документами, относящимися к «классической рыцарской эпохе», то обнаруживаешь в рыцаре и иные качества, а не только непобедимость и любовь к своему оружию и коню. Прежде всего речь идёт об отваге и доблести. Отвагу оснащают «мудростью». Сочетание отваги и мудрости было положено в основание идеала рыцарской «меры».

Высокая оценка дружеских уз - характерная черта рыцарской этики и рыцарской эмоциональности, а также общей психологии этой социальной группы вопреки распространённому прочтению текстов, где повествуется о странствующих рыцарях, в индивидуалистическом ключе. И на этот раз, как обычно, мы опять обратимся к примеру германского варварства, полагаясь на анализ культовых обычаев, инициационных обрядов, религиозно-магических верований. Снова перед нами проблема: как сумело выжить наследие германского язычества, несмотря на христианизацию, и, более того, войти в плоть и кровь средневекового христианства.

«В германских обычаях бросаются в глаза представления о святости войны, наличие социетарных групп инициированных воинов, их диалектическая связь с племенной структурой социума, их обособленность в качестве отдельной общественной группы, иногда вплоть до разрыва общественной средой, хотя и без окончательного пресечения всех связей». Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. -- М., 1960., стр. 106 В представлении германского война, приобретавшего силу и агрессивность благодаря инициации, связанного через него нерасторжимыми узами с такими же, как и он сам, воинами и прославленными вождями, вступление в воинскую семью, основанную на доблести и общности судьбы, братстве и тождественности с прежде чужими по крови, сосуществует с естественными узами рода (Sippe), находящимися к нему в оппозиции, но в то же время и воздействующими на него. Точнее говоря, воин в большинстве случаев пребывает в состоянии поиска динамического равновесия, с одной стороны, верности естественным семейным и племенным связям, с другой -- «искусственным» связям, которые являлись результатом избранности и многотрудного обучения, с вождями и товарищами. В общении с ними проходили годы ученичества и превращение юноши в воина. Итак, с одной стороны, «род» со своим хтоническим культом общего предка, правами-обязаностями, которые отдельный человек возлагает на себя по отношению к единокровным. С другой -- воинское сообщество, сплочённое вокруг своего сюзерена. Эта группа следует за своим вождём, они его друзья-телохронители. Вождь -- это первый в обществе равных как более благородный, авторитетный, богатый, доблестный, быть может, самый старший по возрасту. Германская воинская община моделирует себя по семейному образцу, создавая «искусственные» родственные и братские связи. Общность крови в ней дана не рождением, а ритуалом смешения крови. Германские законы предписывают женщине клятву «грудью своей», мужчине -- «оружием своим». Но рассмотрим по порядку этапы становления comitatus Термин, передающий горизонтальную связанность отношений между боевыми друзьями, групповую солидарность равных друг другу товарищей., свойственные ему магические компоненты, обрядовые и символические ценности, на которых зиждется воинское братство.

Цезарь описывает войнов, оставивших свои поселения, странствующих по землям Германии. Эти люди порвали связи со своим племенем, они не чередуют больше занятие сельским хозяйством с войной. Более того, война -- их единственный промысел. «Тацит так рассказывает о таких людях: они обладают беспокойным темпераментом воинственным духом, им наскучило мирная жизнь своего рода, претит работа в поле уход за скотом. Их тяготит привязанность к матери-земле, в которой спят вечным сном предки. Они не любят труд, им скучен покой. Мир, по их понятиям, синоним праздности, ленивого и скучного безделья. Единственная их отрада -- война. Если на родине они не могут найти себе подобного удовольствия, то отправляются в дальний путь по первому зову мало-мальски знаменитого вождя». Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. -- М., 1960., стр. 109 На авансцену выдвигаются новые впечатления и переживания: амбиция, стремление к первенству, повелевать, пристрастие к авантюре, жажда богатства, вкус к острым ощущениям. Будничное течение жизни вызывает у них тоску. Жизнь племени была подчинена неконтролируемой силе судьбы, фатума. И против судьбы началось восстание. Судьбу можно если и не подчинить себе, то по меньшей мере воспринимать не пассивно. Пока предначертанное не свершилось, его не стоит считать неизбежным и неконтролируемым. Единственное, на что можно положиться, чему можно спокойно довериться, -- это военная доблесть.

Так зарождается «культура доблести», которая на протяжении столетий будет показательной для жизни Запада.

Германская доблесть, также как и кельтская, подразумевает ценности и отношения, которые римлянами считались варварскими и извращёнными. Доблесть германского война -- свирепая отвага и безудержная воинская сила.

Подобный род воинской доблести, вскормленный мистической силой и одушевлённый божественным неистовством, во многом напоминает menos Гомеровых героев, которые можно перевести как furor и как «жар», «храбрость», «сила и отвага», «пылкость».

Как добивался человек этого божественного дара, как управлялся с ним в дальнейшем? Путь к нему пролегал через сосредоточенность, очищение, созревание. Иными словами, это путь инициации, во время которой совершалось ритуальное и духовная подготовка к принятию дара. Путь этот был обставлен многочисленными табу.

Дарение оружия - копья (фрамеи), по Тациту, меча, согласно более поздним источникам,-- было, как можно предположить, наиболее конкретным символом вступления в комитат нового члена. постоянный атрибут вождя -- его щедрость. Товарищи сражаются за него, он же по окончании сражения щедрой рукой распределяет добычу.

Верность воина своему вождю выражается, во-первых, в «сыновней» любви и, во-вторых, в благодарности за получение дара.

Трусость тем более порицаема в воине, чем больше он пренебрегает своим рангом, функцией, то есть добровольно деградирует до положения раба. Трусость несовместима с положением свободного человека. Ведь будучи свободным, он вооружен.. Напротив, трусость считается функциональной характеристикой раба. Трусость в рабском состоянии нечто естественное. Ее нельзя презирать. Только в свободном человеке-воине (правда, в юридическом смысле «варварское» общество проводит различие между человеком свободным и воином) трусость может считаться бесчестьем, тем более если этот воин член комитата, то есть общественной группы, в которую, вступают по доброй воле именно для того, чтобы воевать. Из племенного союза трус тоже изгоняется. Отказывая своему народу и обществу в помощи в опасный момент, трус разрывает священный договор, связывающий всех членов общества. Фактически он добровольно покидает общество, прежде чем юридически оно исключит его из своих рядов. Иными словами, подобный поступок считается асоциальным, ненужным и вредным для общества. Тацит обратил внимание: всякий, кто бросил щит на поле боя, отстраняется от участия в народных сходах и священных ритуалах, то есть лишается гражданской жизни. Трус не подвергается каким-либо особым преследованиям. Его просто приговаривают к гражданской смерти. Смелость одна из обязанностей комитатов, точно так же как щедрость - обязанность вождя. Взаимность обязанностей - святая святых эгалитарного и иерархического начала в комитате.

Наряду с военными обязанностями существовали пиршества. Грабительская война и пир имеют в европейском обществе сакральный характер. «В пылу сражения войны предвкушают радости пира и любви. Об этом вспоминает французский средневековый автор Жан де Жуэнвиль в книге, посвящённой деяниям благочестивого Святого Людовика. За столом, поднимая кубки, воины храбрятся, любят вспоминать об опасностях, слушать рассказы и песни, воспевающие их героические поступки, сулить новые, спорить, кто из них более храбрый и смелый. Во время пира вспыхивают ссоры из-за безудержного хвастовства приглашенных к столу». Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. -- М., 1960., стр.144

У викингов, как и других народов, во время пира совершаются священные обряды, например сакральные возлияния в знак принятия обета. Обычай обещать новые подвиги, быть может, также связан с ритуальным значением пира. Это своего рода добровольное принятие обязательства. В свидетели призываются боги и присутствующие рядом товарищи. Тем самым воины как бы поднимают свой престиж в глазах окружающих. Спустя несколько веков рыцарский обет также произносится за пиршественным столом. Достаточно отбросить тщеславие бражника, чтобы увидеть в церемониале древнюю сакральную основу. Там, где не охотятся и не воюют, пиршественная зала пуста, в ней гуляет один только ветер.

Воинская этика, основанная на братстве, чести, преданности, развивалась в этом направлении, которое мы называем рыцарским. Развитие шло медленно и неравномерно у разных народов. Тем не менее развитие германского--военного общества от «варварского» комитата до феодально-рыцарской эпохи шло, в общем-то, без особых отклонений.

Заветы поэта-воина предвосхищают «меру» рыцарского поведения: «Мудрый должен быть терпелив. Излишняя пылкость и дерзость в словах ему не пристали. Воин не должен проявлять слабость или свое безрассудство; ему не пристало быть робким или излишне игривым; не стоит жаждать богатства, гордиться собой раньше времени. Мужчине пристало молчание. Следует переждать, прежде чем бросить на ветер хвастливое слово».

Долгим и трудным был путь превращения войнов фиордов в рыцарей. Не всегда он завершался успехом. Нелегко было вытравить из их сердца память о древнем неистовом Вотане. На Севере даже в XIIIв. власть царя мертвых была еще прочна. Однако превращение война-комита в рыцаря было возможно, так как между тем и другим нет качественного разрыва, напротив, существовала преемственность. Различие лишь -- в выборе культурной модели, направлении развития

Глава III. Скифский Арес

В этой главе я попытаюсь кратко рассказать возникновения и развития культа меча и его значение в жизни каждого средневекового война - рыцаря.

Святость меча пришла из мира степей, а германцы сыграли здесь роль посредников. Создатели её - иранские народы. Об аланах Аммиан Марцеллин говорил, что у них нет ни храмов, ни святилищ, нет даже крытой соломенной крышей хижины. Один обнажённый меч, воткнутый в землю, которому они поклонялись как символу своего бога войны, властелина земель, их кочевий. Геродот упоминал подобный обычай у скифов, приносивших в жертву коней и стада старому железному мечу, символизирующему, быть может бога войны Ареса. Скифский Арес - это бог Батрадз, с телом из кованой стали, сросшийся со своим мечом настолько, что отождествляется с ним.

Обратимся, например, к религиозной символике вогнанного в землю меча как предмета культового поклонения. Его отголоски и сегодня слышны в кавказском и германском фольклоре. Меч пользовался почитанием ещё в тот момент, когда волна гуннов поглощала аланов и готов. Меч имеет важнейшее значение в истории восхождения к вершинам власти самого Аттилы. Когда он взял в руки меч, это оружие превратилось в символ власти, освещённый древней традицией, в оплот и защиту гуннов. Элементы сокральности, связанные с символикой меча, которые можно вычленить в германских источниках, следующие: его чудесное происхождение; меч имеет личную характеристику, что подчёркивается наречением его именем собственным; меч «испытывает потребности», «выдвигает претензии», даже «навязывает свою волю», то есть самовыражается как своего рода личность; меч свят настолько, что на нём приносят присягу. Один из мечей чудесного происхождения - это Хрутинг. Клинок его из стали, закалённой соком ядовитых трав, кровью, добытой в сражении.

Начертанные на клинке руны- магический язык меча. Тайна, окутывающая его происхождение, превращает меч в существо одушевлённое, живое, со своим собственным характером. Меч Тюрвинг взыскует смерть человека всякий раз, когда его вынимают из ножен. Дайнслеф наносит незаживающие раны. Хвитинг поражает противника исцеляет друга. Атвейг поёт, когда воин обнажает его во время битвы, истекает кровью, когда где-нибудь далеко идёт сражение.

Значимость оружия, главным образом меча, среди германских народов отражена в юридических установлениях. Оружие в центре всех основных моментов жизни юноши-война. Оно даётся ему в дар, когда он вступает в возраст совершеннолетия. Коль скоро юноша-воин в состоянии овладеть оружием, то оно свидетельство его свободного состояния. Оружие-Дар, которым обмениваются жених и невеста при вступлении в брак. И ещё: оружие - часть ритуала присяги, священный знак-меч, вогнанный в землю по самую рукоять. В этом обычаи нельзя не увидеть то, о чём было сказано выше. Это скифо-алано-гуннский ритуал. Священная и правовая значимость оружия конечно же, не могла быть полностью предана забвению, когда германские варвары приняли христианство, религию мира, а не войны. Законы лангобардов и баваров, ставших христианами, говорят о «священном оружии», то есть таком, которое было освящено, очищено от скверны греха. На таком оружии закон разрешал приносить клятву; таким оружием можно было пользоваться, чтобы вершить суд божий. Данная практика, столь прочно укоренившаяся в гражданском сознании и правовом обиходе, что отвергать её, особенно в обществе, которое оправдывает войной существование своих институтов, вряд ли представлялось возможным.

Буквальное прочтение Священного писания подкрепляло практику применения оружия, включив его в новую систему ценностей. Меч - символ силы, справедливости, отмщения, не так ли? У кого нет меча, пусть продаст плащ свой и купит меч? Разумеется, с победой христианства мечи более не освещают при помощи рунических заклятий, хотя вероятно, что в тайных закопчённых мастерских германские кузнецы по-прежнему нашёптывают за работой древние сarmina, заклиная владыку подземного царства. Вместо рун - надписи, в том числе и религиозного содержания. В средние века рукоять меча всё чаще использовалось в качестве хранителя реликвий. Приобретение рукоятью крестообразной формы могло привести при совершении ритуального акта к «исчезновению» функциональной значимости меча. Он становился символом, священным предметом. Однако христианское средневековье, хотя и пыталось заменить оружие святыми мощами при принесении присяги, в конце концов предпочло двусмысленность, заключив реликвии в рукоять холодного оружия. Вделанные в рукоять святыни, быть может, увеличивали силу оружия, обеспечивая неуязвимость своего хозяина наподобие волшебных мечей германского эпоса.

Вспомним великолепный пример оружия - хранилища святыни. В рукоять своего мяча - спаты Дюрандаль Роланд вделал: кровь св. Василия, нетленный зуб св. Петра, власы Дионисия, божия человека, обрывок ризы Приснодевы Марии. Воин, присягнувший на подобной святыне и нарушивший данное слово, был уже не просто клятвопреступником. Он совершал святотатство. Но была и невидимая сторона оружия, действовавшего в рыцарском эпосе. Оно по-прежнему не порвало с германской мифологией. Его нарекали собственным именем: Дюрандаль Роланда, Жуаёз Карла Великого, Экскалибур легендарного короля Артура. Рождение оружия окутано покровом тайны. Экскалибур, например, добыт из скалы, но чудесным образом исчезает, как только умирает король. Чья-то неведомая длань, восстав из водяной пучины, похищает меч. Даже умирая, Роланд всё-таки успевает закрыть своим телом возлюбленную спату. Христианский рыцарь поступил так, как поступили все войны, чьи бренные останки покоятся в торжественной тишине франкских, аламанских и лангобардских погребений. Прошли века, и рука любознательного археолога совлекла с них покров тайны.

Такова история самого близкого, самого верного друга, соратника и помощника воина - меча, на протяжении всего периода средневековья, богатого войнами, яркими событиями и тайнами.

Глава IV. Рождение средневекового рыцарства

а) Влияние христианской церкви

Как же появляется подлинный рыцарь? Подобное превращение было бы невозможно без функционального и образного сопоставления фигуры воина с религиозными верованиями.

Произошло столкновение: с одной стороны, религия, несшая слово любви и мира, с другой -- эпоха бесконечных сражений и люди, в чью плоть и кровь вошла война. Ни одна из сторон не могла в этом столкновении стать победителем, подчинить себе или безболезненно вобрать в себя другую. Равновесие в соотношении сил было хрупким, не могло не порождать постоянных трений и разногласий. Спор этот не окончен и сегодня. Церковь торжественно благословила оружие, священным ореолом окружила воина. В этом отчасти и по сей день кроется причина разногласий, кризиса совести, военной истерии, неумолкающих проклятий войне.

«Именно в своих историко-религиозных истоках раннесредневековая церковь, оказавшись лицом к лицу с народами, которые сделали войну стержнем всей своей общественной и религиозной жизни, отыскала не просто оправдание компромисса, но его самую настоящую «теоретическую» основу, хотя и выраженную посредством известной символики, но органично вытекавшую из существа христианского учения. На этой основе сформировалась позитивная концепция войны и воина, сражающегося с оружием в руках». Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. -- М., 1987., стр.223 Главная задача христианской концепции войны состояла в том, чтобы доказать, будто человек, взявшийся за оружие, освященное церковью, становится борцом против зла или того, что в его мнении или мнении коллектива, частью которого он являлся, представлялось как зло.

Итак, христианская церковь была не в состоянии ни выкорчевать насилие из человеческою сердца, ни вычеркнуть раз и навсегда войну из истории человечества. Поэтому перед церковью встала задача в известной мере насилие обуздывать, регламентировать как ведение войны, так и ее последствия. Так продолжалось по крайней мере до тех нор, пока моральный авторитет церкви в обществе оставался прочным и никем не оспаривался. Война, таким образом, рассматривалась как один из этапов становления отношений между людьми, этапом постыдным приносящим неисчислимые страдания, но тем не менее не выходящим за рамки цивилизованности. Речь идет, об этике, правовых нормах, ограничительных нормативах, благодаря которым удавалось удерживать вооруженные столкновения в пределах неких «правил». Лишь в послесредневековую и послехристианскую эпоху единственной конечной целью войны провозглашается победа. И тогда на войне становится все дозволенным. «Альтернативой идеальному образу христианского война могли быть лишь тщетные попытки христианизировать в духе первоначальных идеалов учения человека, чьё главное занятие -- воина, создать общество без насилия». Там же. стр.225 Однако вспомним, что то была эпоха, когда царили война и произвол. Главенство в ней принадлежало военной аристократии. «К созданию христианского единства, общности нового типа (попытка, далеко не во всём удавшаяся) церковь подошла реалистически. И на какой-то период ей удалось, хотя бы внешне, сплотить «христианский мир» как антитезу миру языческому, а затем мусульманскому». Там же, стр.225

б) Эволюция от война к рыцарю

На позднем латинском языке термин miles (воин), кроме специфического обозначения профессии -- «солдат», означает еще и подчиненное положение человека в обществе, находящегося на государственной службе. Более того, в поздней Империи в романо-варварских монархиях это второе значение одержало верх над первым, а выражение militare alicui все чаще означало «служить кому-либо». После каролингских и военных реформ этот термин относится уже не только ко всем, кто вообще носит оружие, но и используется применительно к двум основным категориям вооружённых людей. С одной стороны, это войны частных армий, члены комитата, а позднее, в феодальную эпоху, участники вооружённых групп и банд. С другой -- лица, входящие в элиту, имеющие достаточно средств, чтобы приобрести дорогостоящую экипировку и вооружиться в соответствии с требованиями капитуляриев, причем было неважно, являются ли они свободными собственниками, вассалами или, как, например, на территории Восточной Франции, несвободными сервами, получившими средства, необходимые для приобретения тяжёлого оружия и лошади. Тяжелое вооружение и лошадь с течением времени становятся все более необходимыми воину. В Южной Франции этих воинов называли caballarii (кабалларии) или "cavallarii (от лат. caballum-- конь) . Это слово вошло в язык непосредственно из народной речи и, следовательно, более всякого соответствовало реальности. Таким образом, представление о miles (воине) по крайней мере с IX в. неразрывно связывается с тяжелым вооружением и прежде всего с верховой ездой. Тяжелое вооружение и боевой конь -- необходимые атрибуты настоящего воина. Постепенно слово miles начинает вытеснять другие термины. Быть может, этому способствовала мода на классическую культуру, возникшая после «Каролингского возрождения». При этом словом miles стали обозначать не просто воина, но конного война. Когда же начиная с XI в. стало необходимым перевести на французский язык слово miles, то народ не задумываясь прибег к слову наиболее ясному и реалистичному -- chevalier (рыцарь).

Вряд ли, однако, возможна какая-либо однозначная трактовка истории европейского рыцарства как в том, что касается его происхождения, так и в том, что относится к его дальнейшему развитию.

Эти люди располагали материальными средствами, бенефициями или аллодами, которые позволяли им приобретать экипировку, или же входили в состав свиты какого-либо сеньора, который и снабжал их необходимым -- оружием, лошадьми -- и вознаграждал за службу.

Рыцарство же при своем появлении было и в течение продолжительного времени оставалось делом сугубо личного выбора, связанного с военной службой и не зависевшего от иных привходящих обстоятельств. Следует отказаться также и от отождествления рыцарства с вассалитетом, хотя практике, действительно, немало рыцарей были вассалами. Однако следует помнить и то, что были рыцари из числа свободных аллодистов. Наконец, нельзя признать повсеместно существовавшей связь между рыцарством и свободным состоянием. Такая связь станет нормой во Франции лишь в конце XII в., и в XIII в., ибо были также и рыцари лично несвободные, то есть министериалы. Различным был их личный статус, социальный и экономический, общим же для всех рыцарей был, пожалуй, «образ жизни». Именно он отличал их от всех прочих, как свободных, так и несвободных, но безоружных граждан. Во время воины рыцари вставали под начало своего сеньора. Однако он не был для них dominus, то есть «господин и судья», как для сельских жителей; он был senior -- «старший». В этом слове сочетались страх и солдатское доверие к своему командиру. Оно свидетельствовало о братских, товарищеских отношениях, ставших возможными благодаря той общности жизненного опыта, которая отводит в сторону и затушевывает все прочие различия. В конце X -- первой половине XI в. практически во всей Франции утвердилось деление светских лиц на две крупные категории: milites, термин, ставший обычным даже применительно к представителям самых высших слоев Феодального общества, и rustic. Высший статус milites определялся тремя параметрами: техническим (функциональное преимущество конного воина перед пешим во время боевых операций), социальным (взаимосвязь между наличием боевого коня и более высоким уровнем жизни) и юридическим (сужение круга лиц, допускавшихся к элитарной военной службе). Слово miles стало применяться в качестве личного титула, вытеснив другой термин -- nobilis. Преимущество первого -- в его большей ясности. Оно прилагалось к свободным людям высшего общественного класса, действовавшим не по принуждению, а во исполнение своих вассальных обязанностей. Слово «рыцарь» (chevalier) в отличие от своего латинского эквивалента возникло как имеющее однозначно позитивное значение. «Господа», «сеньоры», которые никогда не согласились бы с тем, чтобы их называли miles, благосклонно приняли титул chevalier, в основу которого было положено идеологическое обоснование, выдвинутое церковью и прославленное в «песнях о деяниях». «Рыцарь» обычно переводилось на ученый язык как «воин». Поэтому им пришлось в конце концов согласиться и с этим термином.

В конце X в. в Маконне графские кастеляны -- правители укрепленных поселений -- уже обладали правом в рамках вверенной им территории с административным и военным центром -- замком созывать под знамена своих вассалов. Несмотря на то что все еще сохранялось юридически формальное деление населения на свободных и несвободных, на практике наиболее бедные из числа свободных, не будучи в состоянии приобрести полную экипировку, были вынуждены исполнять военные повинности гораздо менее почетные, чем служба общества IX--XIII вв. В эту эпоху бедняк не просто неимущий, а слабый, безоружный, нуждающийся в поддержке и защите человек. Чувство долга -- оказывать покровительство и защиту -- и является тем самым стержнем, вокруг которого начинает формироваться самосознание рыцарства.

в) Расцвет и жизнь рыцарства

Расцвет рыцарства приходится на XI-- XV вв. В конце X -- начале XI в. рыцарский «класс» наконец сформировался. Облик его до крайности разнообразен и переменчив. Были богатые и бедные рыцари. Одни, хотя и находились в подчинении системы вассалитета, жили все-таки собственным домом, их образ жизни мало чем отличался от образа жизни зажиточного землевладельца, разве что приходилось браться за оружие всякий раз, как того требовали обстоятельства, вассальные обязательства или сам сеньор. Другие входили в частные отряды сеньора, являвшиеся преемниками германского комитата со всеми, его ритуалами и присущим ему духом военного братства. Были среди рыцарей и свободные аллодисты. Были рыцари «благородного» происхождения, имевшие особый социальный статус, как, например, испанские инфансоны. Были и обязаны служить на государственной военной службе, подчиняясь приказам начальства из числа феодалов и кастелянов. Существовали и просто несвободные, бывшие как бы исключением из древнего германского обычая, по которому только свободный человек имеет право носить оружие. Если верно, что все войны вооружены, то еще более верно и то, что не все вооруженные имеют право носить титул «рыцарь». Верно так же и то, что титул этот был настолько желанным, что многие из тех, кто не имел на него, в общем-то, никаких прав, присваивали его себе незаконно. Особый ритуал посвящения, особый покрой одежды и прочее, торжественный обычай вручать оружие, в основу которого, быть может, положены инициационные ритуалы военных мужских союзов, -- всё это в комплексе вместе с соответствующими, заклинаниями и жестами, составившими позднее рыцарский декор, христианизированный церковью, способствовало тому, что фигура рыцаря стала пользоваться особым престижем, выделявшим его среди прочих вооруженных людей. . Только в конце XII в. становится широко распространённым ритуалом посвящение в рыцари. Правда, к этому времени христианская литургия уже успела превратить его в нечто совершенно непохожее на первоначальный обряд. Показательно, что литургическая систематизация этого ритуала совпала по времени с разработкой первых юридических норм, направленных на превращение рыцарства в некий «закрытый» класс. Нормы определяли, кто имел, а кто и не имел право принадлежать к этому классу. Речь идёт вовсе не о каком-то социальном классе, не о юридической категории. Рыцарство в конце X--начале XI в. -- это своего рода некая общность образа жизни, который характеризовался, прежде всего правилами поведения в группе вооружённых мужчин, применение оружия и, главное, наличием у коллектива как правовых, так и фактических привилегий, наконец, особым менталитетом. «В эпoxy отсутствия или недостаточной государственной власти подобный менталитет и нахождение в обществе вооруженной группы людей не могли не привести к тому, что сильные неизменно притесняли слабых и безоружных, имущие и их приспешники -- неимущих и обездоленных. Таким образом, сословие рыцарей уже в самый момент своего зарождения подчас представало как корпорация насильников, притеснителей, вероломцев, кровожадных хищных животных. Наряду с атавистическим страхом, возникавшим при их приближении (только представьте себе на мгновение огромную массу металла, скачущую верхом на разгоряченном коне, само воплощение древнего сакрального ужаса и нового апокалиптического кошмара), существовал также и обыденный страх, порождаемый опытом повседневной жизни, рыцарской привычкой прибегать к насилию. Известное дело, у вооруженного; вырабатывается, как правило, устойчивая привычка действовать методами насилия, тогда как у безоружных -- привычка это насилие терпеть». Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. -- М., 1987., стр. 359 Мало того. В X в. появились и стали жить припеваючи такие воины, чьи заслуги в борьбе с язычниками обеспечили им сакрализацию всего того, что бы они ни делали. в дальнейшем. Но миновала языческая опасность. Необходимо было положить конец и бесчинствам рыцарей. Они защитили Запад, но кто теперь защитит его от этих защитников? Кто, если не кто-нибудь из той же рыцарской среды? Так и случилось благодаря рождению рыцарской этики, в основу которой было положено стремление достичь на земле «мира божия». Этому способствовала и Клюнийская реформа церкви XI в.

Воины, последовавшие своему новому предначертанию, совершили «обращение»-- начали с самих себя. Одержав победу над собой, а затем и над своими товарищами, которые отнюдь не были расположены подчиняться новой этике и предпочитали оставаться в роли угнетателей бедняков.

Отказавшись следовать новому курсу, воины из рыцарей превращались в «антирыцарей». Теперь для того, чтобы прослыть рыцарем, уже было мало иметь оружие, боевого коня, физическую силу, профессиональное мастерство, личную храбрость. Необходима была воля и дисциплина в следовании нравственной норме, принятие, которой обозначалось соответствующим инициационным обрядом -- ритуалом посвящения в рыцари.

Соединение особого образа жизни и профессионализма с этической миссией и социальной программой и превращало воина в средневекового рыцаря. Союз отваги и мудрости, физической силы и культа справедливости. Рыцарский кодекс требовал от следующего ему многих достоинств, ибо рыцарь, по выражению Раймонда Лулия, автора известного «Наставления», -- это тот, кто «благородно поступает и ведет благородный образ жизни». Идеальный» рыцарь Тристан, например, был прежде всего доблестным воином, великолепно владевшим всеми видами оружия. Он прекрасный охотник, знаток повадок зверя и дичи, сведущ в свойствах трав. Тристан великолепно образован, он в совершенстве овладел семью главными искусствами, то есть грамматикой, диалектикой, риторикой, арифметикой, геометрией, музыкой, астрономией, и многими языками.

Конечно, в реальной жизни рыцари были, как правило, весьма далеки от подобного идеала. Многие из них ограничивались лишь знанием военного дела, физической закалкой, пренебрегая образованием. Значительная часть рыцарей была невежественной, грубой, пo существу, неграмотной. Но максимальные требования к рыцарю сформировались в высокий этический кодекс, который в идеале сплачивал рыцарство. Лучшие черты рыцарского эпоса вошли в мировую культуру, в системы этических ценностей последующих эпох.

В культуре рыцарства чрезвычайно важна внешняя сторона. В жизни рыцаря многое было сознательно выставлено напоказ. Храбрость, щедрость, благородство, о которых мало кто знал, не имели цены. Рыцарь постоянно стремился к первенству, к славе. О его подвигах и любви должен был знать «весь христианский мир». Отсюда внешний блеск рыцарской культуры, ее особое внимание к ритуалу; атрибутике, символике цвета, предметов, этикету. Рыцарские турниры, имитировавшие настоящие сражения, возникновение которых восходило к еще дофеодальным временам, языческой, варварской древности, были важными событиями в жизни рыцарей. Особую пышность они приобрели в XII-- XIV вв., когда на них собирались рыцари со всех концов Европы. С рыцарством в основном связано развитие западно-европейской геральдики. Рыцарь сражался ради славы, но не всегда ее приносила только победа. Героическая смерть в честном бою считалась достойным завершением его жизни. Рыцарские идеалы отчасти противостояли этическим принципам, диктовавшимся христианством. Гордыня, про- , возглашенная церковью главнейшим из смертных грехов, считалась важнейшим достоинством рыцаря. Месть за оскорбление (нередко мнимое) была законом его этики, в которой не оказалось места для христианского всепрощения. Рыцари мало ценили человеческую жизнь, свою и особенно чужую. Они привыкли проливать кровь, и война казалась им естественным делом. Пренебрежение к чужой жизни усугублялось тем, что свой этический кодекс рыцари считали необходимым выполнять только в рамках своей социальной группы. По отношению к другим -крестьянам, горожанам, купцам и им подобным -- не было и речи о каком-то «рыцарском» отношении, напротив, грубость, пренебрежение, даже грабеж в таком случае считались у рыцарей «хорошим тоном».

Разумеемся, в действительной жизни все обстояло не так гладко, как на бумаге. В истории рыцарства немало позорных страниц. Тем не менее самосознание рыцаря оказалось прочным, способным преодолеть рубеж средневековья и, следуя неведомыми для нас путями подсознания и извилистыми тропами семантики, войти составной частью в систему ценностей, которой мы стараемся придерживаться и по сей день. Быть может, именно в этом и состоит та коренная причина, в силу которой средневековый рыцарь и для нас, сегодняшних людей, граждан мира, лишённого покровов сокральности, прекраснее какого-нибудь банковского служащего.

Глава V. Вооружение

Чтобы составить более точное понятие о характере вооружения и проследить его эволюцию после падения Западной Римской империи (с V по IX в.), необходимо обратиться к археологическим находкам, источником которых служили древние захоронения. Судя по однородному характеру найденных древностей, принадлежащих различным ветвям коренного германского племени, франкам, англосаксам, бургундам и алеманам, можно сделать вывод, что у всех этих народов, за исключением вестготов и лангобардов, ещё долго сохранялась первоначальная форма вооружения.

У остготов при Теодорихе, у вестготов и лангобардов на протяжении VI и VII в. и, наконец, у франков с V по VIII в. основное вооружение состояло из щитов различной формы, копий, мечей, и ножей, боевых секир и луков -- словом, из общеизвестных видов наступательного оружия.

Щит -- почти единственный вид защитного оружия, образцы которого сохранились до наших дней. Судя по ним, щиты были круглой формы, подобно древнескандинавским, либо овальной формы, вроде римских. Они имели плоскую или выпуклую поверхность и небольшие размеры, за исключением готического щита, отличавшегося, по свидетельству древних авторов, довольно значительными размерами. Щиты, делались преимущественно из дерева, обтянутого крепкой кожей, а для большей устойчивости их либо сплошь покрывали металлическими полосами или пластинками по лицевой стороне, либо центральную часть оковывали металлической выпуклостью. Выпуклость эта, обыкновенно имевшая полусферическую или конусообразную форму, прибивалась к щиту крепкими гвоздями. На небольших щитах, у которых вырезалась прикрываемая ею часть доски, она способствовала более удобному и прочному прикреплению рукояти. Последняя сама по себе увеличивала силу сопротивления внутренней стороны щита и с этой целью делалась из металла в виде скобы, концы которой расходились от середины тремя полосами каждый и закреплялись на внутренней стороне щита. Такого рода устройством отличались только щиты знатных воинов, а у некоторых сановников накладка на щитах была даже из золота или хотя бы позолоченная. В высших классах вплоть IX в. существовал обычай иметь при себе на войне щитоносца, обязанность которого состояла в том, чтобы прикрывать своего господина, тоже вооруженного щитом, а в случае необходимости иметь м него наготове запасной щит. В IX в. щиты по-прежнему оставались деревянными, обтянутыми кожей и окованными железом, но их форма изменилась. Теперь это были либо продолговатый овал, либо остроугольный треугольник с несколько закруглёнными углами. Размеры щитов значительно увеличились, поэтому с внутренней стороны стали прикреплять особый ремень (для удобства переноса), и стали делаться с загнутыми с обеих сторон краями. Одновременно уменьшился размер прежних треугольных щитов, они стали плоскими и украшались по лицевой стороне изображениями гербов

Из других видов защитного оружия найдены только два шишака и фрагменты кольчуги и чешуйчатой брони. Однако было бы большой ошибкой заключить, что такого оружия вовсе не существовало. По свидетельству Григория Турского, Хлодвиг был обязан жизнью только своему панцирю, устоявшему против сильных ударов неприятельских копий. Этот же историк вспоминает о Леудасте, который «пришел к епископу в броне и латах, с колчаном на плечах, в шлеме и держа в руке копье». Кроме того, у этого же писателя есть упоминание о кольцах от панциря и больших шпорах.

Знатные сословия использовали для защиты кирасы, шлемы и наножники, однако точных данных об устройстве и предполагаемой форме этих предметов не имеется. Между тем отсутствие образцов подобного рода вещей наводит на предположение, что эти части вооружения по-прежнему изготавливались из кожи, которая для большей устойчивости местами обкладывалась металлическим набором. Существовали и панцири, устроенные по образцу древнеримских кирас, а также цельные металлические шишаки. Вероятно, наряду с этим вооружением существовала и разновидность чешуйчатых кирас, заимствованная у римского войска времен Грациана, а также кольчатые брони, изобретение которых Варрон (I в. до н. э.) приписывал древним галлам. Из всех видов франкского оружия только защитное вооружение сохранило наибольшее сходство с римскими доспехами. Однако им пользовались только князья и высшие воинские чины, и притом в исключительных случаях.