Религиозные аспекты "Русской правды" П.И. Пестеля

Религиозные аспекты «Русской правды» П.И. Пестеля

Введение

«Русская правда», послужившая источником при написании данного доклада, по словам ее автора Павла Ивановича Пестеля, есть «Заповедная Государственная грамота великого народа российского, служащая заветом для усовершенствования Государственного устройства России и содержащая верный наказ как для народа, так и для временного Верховного правления»[1] . Иными словами, это произведение, одновременно являющее собой и программный документ Южного общества декабристов, было призвано объяснить все реформы, которые должны были привести к благополучию России, после свершения государственного переворота, и было написано в русле современного ему уровня развития общественной мысли. Целью данного доклада является рассмотрение религиозных вопросов, содержащихся в данном источнике, так как подход П.И. Пестеля к ним кажется в некотором роде противоречивым, а данная тема в российской историографии выглядит несколько малоизученной.

Однако прежде чем перейти к рассмотрению данных конкретных аспектов «Русской правды», необходимо оговорить некоторые понятия, на основании которых Пестель рассуждал о вопросах религии. А именно, в основе его подхода к этим вопросам лежало деление веры на «внутреннюю» («или понятие о Боге и различных учениях (догматах)») и «внешнюю» («или церковное богослужение»)[2]. Согласно «Русской Правде», вера «внутренняя» «…находится в Св. писании и есть дело между человеком и существом Всевышним, в которое никто, следовательно, вмешиваться не имеет права…»[3]. Церковное богослужение, напротив, должно было «входить в круг государственных предметов». Так как Пестель, разумея под ним лишь «наружный знак посредством коего человек обращается к существу Всевышнему и стремится с оным войти в сношения», считал этот знак произвольным и зависящим от различия понятий, степени просвещения и общественного образования государства[4].

Прочие же понятия, имеющие отношение к данному вопросу, будут оговорены в процессе рассмотрения темы данного доклада.

Обзор источника

«Русская правда» - «труд жизни замечательнейшего из декабристов Павла Ивановича Пестеля»[5]- будучи главным программным документом Южного общества, представляет большой интерес для исследователей. Однако долгое время она была недоступна для историков, так как сразу после следствия по делу декабристов была запечатана и вместе со всем производством сдана на хранение в Государственный архив Министерства Иностранных дел. Только в начале восьмидесятых годов XIX века «Русская правда» была распечатана для занятий академика Н.О. Дубровина[6], опубликованный список которого послужил источником при написании данного доклада.

По определению самого Пестеля, «Русская правда» есть «верховная Всероссийская грамота, определяющая все перемены, в государстве последовать имеющие, все предметы и статьи, уничтожению и ниспровержению подлежащие, и, наконец, коренные правила и начальные основы, долженствующие служить неизменным руководством при сооружении нового государственного порядка и составлении нового государственного уложения»[7]. По одним только этим словам видно, каким всеобъемлющим мог бы стать этот документ; однако из десяти глав, на которые Пестель намеревался разбить «Русскую правду», в распоряжении историков имеются только три первые отделанные главы, четвертая и пятая в черновиках, а остальные - лишь в набросках. В своих показаниях перед Следственной комиссией Пестель утверждал, что это все, что он успел написать к моменту ареста, но, по мнению П. Щеголева, остальное просто было уничтожено либо им самим, либо его друзьями[8]. Сей факт довольно усложняет рассмотрение религиозных аспектов «Русской правды», так как отсутствующей оказалась глава девятая, которая «долженствовала рассуждать о… духовных делах»[9], поэтому сведения, которые можно было бы почерпнуть в ней в полном объеме, при написании данной работы приходилось собирать по иногда отрывочным указаниям из других частей документа. К тому же, так как одной из главных целей «Русской правды» было «объявление народу, от чего он освобожден будет и чего вновь ожидать может»[10] (что, по замыслу Пестеля, должно было уберечь становление нового порядка от волнений людей недовольных принимаемыми государством мерами, так как им непонятен их благой замысел), описание некоторых реформ носит несколько противоречивый характер. Может возникнуть ощущение, что хотя в качестве целей реформ, предпринимаемых Верховным правлением, выдвигается то, что более всего отвечает желаниям различных групп и слоев населения, сами меры не всегда соответствуют этому. Хотя, возможно, данные противоречия объясняются тем, что над «Русской правдой» работали помимо Пестеля и другие представители Южного общества, и некоторые реформы могли просто отразить несовпадение их точек зрения по определенным вопросам. Но, как бы то ни было, «Русская правда» это большой труд, ценность которого для исследователей может заключаться не только в той роли, какую он сыграл в становлении декабристского движения, но и в мастерстве написания. «Русская правда», по словам князя С. Волконского, «при гласности, когда она получится…» должна показать «…с каким отчетливым и светлым взглядом был исполнен Пестель»[11]. Но именно за свое «необыкновенное влияние на убеждения»[12] «Русская правда» была сочтена самой страшной уликой в следствии против декабриста, итогом которого стал вынесенный ему смертный приговор, несмотря на то, что сам Пестель непосредственно не участвовал в восстании.

Историографический обзор

В отечественной историографии имеется довольно большое число работ по различным вопросам, связанным с историей декабризма, а также посвященных конкретно П.И. Пестелю и исследованию различных положений «Русской правды». Однако, это исследование, по большей части, ограничивается изучением ее социально-политических аспектов, как например, земельного вопроса и т.п., и почти абсолютно не затрагивает философских или религиозных проблем. Интерес же к личности Пестеля в работах советских историков объясняется тем, что идеологию декабризма они рассматривали как «важный этап» развития материалистических и революционных идей «…от Радищева до великих революционных демократов Герцена, Белинского, Чернышевского, Добролюбова и др.»[13]

Как отмечает Н.М. Лебедев, «о Павле Ивановиче Пестеле как организаторе и руководителе тайного общества, создателе первой дошедшей до нас республиканской конституции сравнительно много было сказано его современниками (друзьями и недругами) в их воспоминаниях, записках и других сочинениях»[14]. В частности, он имеет в виду работы Оболенского, Лорера, Барятинского, Бассарина, Пушкина и других (там же). Однако никто из них подробно не останавливался на анализе философских и тем более религиозных воззрений Пестеля, положенных в основу его работы над «Русской правдой». Имеются лишь отрывочные сведения о разногласиях в среде декабристов по философским вопросам, например, как отмечал декабрист А.П. Беляев в своих воспоминаниях: «…в обществе, состоящем слишком из ста человек, в огромном большинстве из людей с высоким образованием, в ходу были самые разнообразные, самые занимательные и самые глубокомысленные идеи. Без сомнения, при умственных столкновениях серьезных людей первое место всегда почти занимали идеи религиозные и философские, так как тут много было неверующих, отвергавших всякую религию; были и скромные скептики и систематически ярые материалисты…»[15].

Дооктябрьских работ, связанных с П.И. Пестелем и вообще декабризмом относительно мало, так как в годы, последовавшие сразу после восстания, изучение этой темы в России было затруднено и крайне опасно. Однако, в это время в эмиграции вопросы, связанные с деятельностью П.И. Пестеля и других декабристов, рассматривались, например, А.И. Герценом[16]. После того, как в России тоже стало возможным обсуждение данной тематики, в свет вышло несколько работ, но они скорее касались биографии руководителя Южного общества. Примером могут служить исследование Н.П. Павлова-Сильванского[17], посвященное рассмотрению вопросов, связанных с ходом судебного процесса над Пестелем, а так же статья неизвестного автора «Пажеские годы П.И. Пестеля»[18].

Как уже указывалось выше, существует множество работ советского периода по вопросам декабризма, однако, как отмечает П.Ф. Никандров «в обширной литературе о декабристах, как правило, рассматривается фактическая сторона революционного дела, и крайне недостаточно обращается внимания на идеологию дворянских революционеров. Что касается П.И. Пестеля, в нашей литературе до последнего времени не было ни одной крупной работы, посвященной выяснению мировоззрения этого замечательного революционера и мыслителя»[19]. На самом деле, несколько работ, написанных на эту тему, посвящены конкретно выяснению религиозных и философских взглядов лично Пестеля, а не анализу положений «Русской правды». При этом полемика, открытая в 1928 году И.П. Вороницыным (после выхода в свет его работы «Декабристы и религия»), закручивалась в основном вокруг попыток отнести Пестеля к одному из направлений принятого деления декабристов «…на три группировки: во-первых, это последовательные материалисты и атеисты; во-вторых, идеалисты и, наконец, в-третьих, колебавшиеся в ряде вопросов между материализмом и атеизмом»[20]. Сам Вороницын сформулировал вывод относительно Пестеля таким образом: «Он узок, фанатичен и по-своему умственно-религиозен»[21]. Точно такую же характеристику декабриста можно найти и в другой крупной работе Вороницына - «История атеизма»[22]. Давая такую оценку Пестелю, историк, главным образом, исходил из его переписки с родными во время заключения в крепости, в которой содержится множество очень религиозных высказываний; а также ссылался на «Русскую правду», именно на те ее места, где Пестель говорит о религии и духовенстве. Однако П.Ф. Никандров в своей работе опровергает его точку зрения, аргументируя это тем, что «…переписка с родными из крепости ни в какой степени не может считаться источником при характеристике мировоззрения Пестеля», так как, по мнению историка, Пестель «…прекрасно понимал, что его гибель принесет страшное горе престарелым родителям, и в своих письмах из крепости старался смягчить этот удар»[23]. Никандров говорит о том, что «зная глубокую религиозность родителей, особенно матери, он прибегнул к религии как к средству утешения, доказывая, что вполне примирился с богом и надеется на счастье в потустороннем мире» (там же). Подобного же мнения Никандров придерживается и в отношении «Русской правды», высказывая идею о том, что религиозные положения там «…не могут быть приняты во внимание при анализе мировоззрения Пестеля» по следующим ниже положениям:

1) «Русская правда» являлась не столько социально-политическим трактатом самого Пестеля, сколько официально принятой программой Южного общества декабристов. В работе над ней «…принимали участие Юшневский, Давыдов, С. Муравьев-Апостол, Волконский и, вероятно, некоторые другие»;

2) «Сама направленность «Русской правды» не позволяла Пестелю изложить свои личные взгляды на различные предметы и, в частности на религию. Он должен был считаться с мнением других членов общества, среди которых были и религиозные люди…»[24];

3) Так как «Русская права» призвана была служить наказом для временного революционного правительства, Пестель «…не мог полностью высказывать свои взгляды, особенно на религию и духовенство», так как «…понимал, что в условиях России того времени, когда суеверия и религиозные предрассудки были еще сильны в русском народе, провозгласить уничтожение церкви, отмену религиозных обрядов и т.п. - значит восстановить народ против нового революционного правительства и тем самым погубить завоевания революции»[25].

Поэтому Никандров предлагает «решительно» отвергнуть работу И.П. Вороницына, признавая ее «ненаучной»[26].

Иная точка зрения, в отличие от Вороницына, принадлежит И. Щипанову, который в своей статье «Философские воззрения декабристов» пишет: «Декабристы П. Пестель… и др. колебались между материализмом и идеализмом, между атеизмом и религией… Представителей этого направления можно считать материалистами-деистами»[27]. Такой вывод относительно Пестеля он делает, опираясь прежде всего на семейную переписку Пестелей 1823-1825 годов, а также на свидетельство А.С. Пушкина, записавшего после беседы с Пестелем его мысль: «Сердцем я материалист, но разум мой противится этому»[28].

Действительно, в Центральном государственном историческом архиве хранится свыше 300 писем отца и матери к П.И. Пестелю на немецком и французском языках, в которых «наряду с различными бытовыми темами затрагиваются, особенно в период 1823-1825 гг., и мировоззренческие вопросы»[29]. Однако, в ответ на то, что и А. Круглов (который перевел и опубликовал наиболее интересные выдержки из этих писем)[30] и И. Щипанов ссылаются на них, как на непререкаемый источник, Никандров заявляет, что «П. И. Пестель никогда не был до конца откровенен с религиозно настроенными родителями и не раскрывал им своих взглядов по вопросам политики и философии»[31]. Поэтому, по мнению историка, переписка с родителями «…может быть использована в качестве источника при изучении мировоззрения П.И. Пестеля, лишь после тщательного сопоставления с другими свидетельствами и документами. Принимать же отдельные места из этой переписки за подлинные мысли Пестеля - значит встать на путь искажения его философских взглядов»[32].

Исходя же из выше указанного короткого замечания А.С. Пушкина, И. Щипанов делает следующее заключение: «Из него можно сделать, по крайней мере, тот вывод, что Пестеля нельзя безоговорочно считать идеалистом, что у него была серьезная тяга к материализму»[33]. Однако, такой категоричный вывод выглядит довольно странно, учитывая отрывочность свидетельства А.С. Пушкина, на что и указывает Никандров, называя аргументацию, к которой прибегает И. Щипанов «крайне неубедительной»[34].

По его мнению, «наиболее правильной, соответствующей действительности» является точка зрения Г.И. Габова, высказанная в статье «Материализм в философских взглядах декабристов»[35], где П.И. Пестель наряду с другими видными декабристами относится к «наиболее последовательным материалистам среди дворянских революционеров первой четверти XIX века»[36]. Однако, несмотря на это Никандров опять критикует эту работу, за отсутствие аргументации и «поверхностность изложения» (там же).

Сам П.Ф. Никандров в своей работе «Мировоззрение П.И. Пестеля» приходит к заключению о том, что «…П.И. Пестеля можно считать не только материалистом в философских воззрениях, но таким же убежденным атеистом, какими были Барятинский, Крюков, Якушкин и некоторые другие декабристы революционного крыла»[37]. При этом он главным образом ссылается на атеистические замечания в воспоминаниях и работах соратников Пестеля Юшневского, Басаргина, Барятинского, Крюкова и других, делая вывод о том, что «…между Пестелем, как главой южной политической организации, и его ближайшими сподвижниками… не было и не могло быть сколько-нибудь значительных разногласий по теоретическим вопросам»[38].

Его выводы почти слово в слово повторяет Н.М. Лебедев в своей книге «П.И. Пестель- идеолог и руководитель декабристов»[39], однако, нельзя сказать, что они выглядят более аргументированными, чем выводы в рассмотренных выше работах. Возможно, эта не достаточная аргументация, а так же обоснование своих взглядов «косвенными и второстепенными» фактами объясняется «крайней бедностью источников»[40], на которую ссылается Никандров.

Однако в заключение можно сказать, что как бы то ни было, все рассмотренные работы были посвящены лишь выяснению мировоззрения лично самого Пестеля, а не являлись анализом идей, изложенных в «Русской правде», что, как было указано выше, вовсе не равнозначно.

Глава I. Реформы в православной церкви

§ 1.Белое духовенство

В основе подхода Пестеля к реформированию церковных структур лежало его понимание термина «сословие». По мнению автора «особое сословие составляют только люди или класс людей, которые признаны законами государственными, пользующимися правом иметь в виду собственные свои выгоды отдельно от массы народной», а следовательно, цель существования любого сословия он видел в «собственном благе своих членов отдельно и независимо от массы народа и без внимания на нее»[41]. Естественно, что при таком определении можно считать духовенство особым сословием Российского государства только «самым несправедливым образом», ибо «цель его существования не суть мирские выгоды духовных лиц, но есть священнослужение, необходимое для блага всех и духовных и мирян»[42]. Поэтому Пестель предлагал рассматривать белое духовенство как «особое звание, имеющее особые занятия, исполняющее особые должности»; и на этом основании, он признавал духовенство ветвью государственного правления, отраслью чиноначальства и «самою наипочтеннейшей» частью правительства[43]. Конечно, такое положение, во многом долженствующее изменить позиции церкви, возможно, и придавало ей больший вес в некоторых аспектах гражданской жизни, однако, важнейшим его следствием можно считать все возрастающее подчинение церкви светской власти. Однако Пестель оправдывает это словами о том, что «чем теснее связь между духовными и мирянами, тем счастливее народ, тем благополучнее государство» (там же).

Итак, следуя «Русской правде», «духовные лица суть чиновные особы и вместе с тем российские граждане, как и все вообще чиновники, занимающие какие-либо должности в государственном правлении» (там же). Поэтому, как и все граждане, они должны были приписываться к какой-либо волости и считаться членами оной, причем «так точно, как и все вообще граждане, пользуясь наравне с прочими чиновниками правами российского гражданства» (там же). А так как одно из «коренных прав» российского гражданства предполагало, что «каждый Россиянин будет… обладателем Земли», являясь «или обладателем частной, имея землю в частной своей собственности или обладателем общественной, имея право яко член Волостного Общества пользоваться общественной землей, не платя за оную найма»[44]; то, очевидно, что и духовные лица должны были получить эту землю. Однако помимо этого, Пестель, «обращая взоры на положение, в коем находится ныне российское духовенство» и признавая «сие положение горьким и жалостным» («оно едва имеет ныне насущный хлеб, а в старости остается без всякого должного призрения»[45]), обязывал также «временное Верховное правление все средства употребить для доставления почтенному российскому духовенству совершенно приличного содержания, соответствующего важности его занятий, и в полной мере его обеспечивающего в способах покойной жизни»[46]. Так как, по его мнению, «хотя, духовенство, конечно, не должно переставать являть примеры строжайшей добродетели и единственным своим занятием полагать восслание к Всевышнему теплых и благочестивых своих молитв о спасении душ наших - однако же, чем чистосердечнее оно исполняет сии добродетели, тем более должны мы думать о доставлении ему жизни покойной и безсуетной»[47]. Соответственно, особенно важным он считал «всемерно улучшить состояние приходских священников, дабы они не были принуждены сами заниматься земледелием и беспокоиться о своем пропитании, но могли бы посвящать все свое время на усердное исполнение многозначительных своих обязанностей, доставляя вместе с тем и семействам своим приличное и достаточное содержание»[48]. При этом дети духовных лиц должны были также «почитаться российскими гражданами на общих для всех правилах, без всякого различия и отнюдь не составляя отдельного сословия»[49], а соответственно, на равных основаниях с остальными владеть или пользоваться и распоряжаться земельными участками.

Следовательно, исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что хотя «Русская правда» и отменяла привилегии духовенства, как особого сословия, уравнивая их в правах с остальными гражданами (а соответственно, и вменяя им общие для всех обязанности, например, уплату налогов), положение его членов если не улучшалось значительно, то и не ухудшалось ни в коей мере. Особенно это касалось людей, имевших низшие церковные звания, например, приходских священников.

Далее, помимо основных гражданских прав и обязанностей, вменявшихся духовным лицам, в отношении к ним должны были применяться и «Коренные правила», постановленные для всего Чиноначальства. А именно:

«1. Каждый гражданин имеет право на занятие мест и должностей по государственной службе. Одни дарования, способности, познания и услуги служат поводом и причиною к прохождению службы.

2. Законы определяют по каждой отрасли государственного правления, каким образом чиновники службу свою продолжать обязаны, и что от них требуется, как при вступлении в службу, так и вовремя прохождения оной. Сему порядку подлежат все граждане одинаковым образом.

3. Законы определяют награждение за услуги чиновников и взыскания за их упущения по службе. Все служащие граждане имеют равные права на все награждения по мере их услуг и подлежат равным взысканиям по мере их упущений или преступлений.

4. Законы определяют круг действий каждого чиноначальства или правительственного места, а граждане обязаны все без всякого изъятия каждому чиноначальству в круге его действия одинаковым образом в полной мере повиноваться и оное с должным почтением уважать»[50].

В частности, по первому пункту (относительно вступления в духовную службу) предполагалось, что «каждый россиянин может оную проходить на основании церковных законов, лишь бы мог выдержать лицейный экзамен»[51]. А так как, по мнению Пестеля, «никакое звание не требует столь сильных добродетелей, как духовное, долженствующее словом и делом наставлять мирян в сей жизни и приуготовлять к будущей,.. сверх того требует оно и больших познаний», то он писал, что «для доставления желающим вступить в духовное воспитание и учености…должны с особенную рассмотрительностью быть правила постановлены для приуготовления к духовному сану, а равно и для вступления в оный» (там же). А именно, очень внимательно он наказывал отнестись к духовным училищам, которые «должны с отличною бдительностью быть устроены при университетах особыми богословскими лицеями». Причем предполагалось, что лицейные ученики будут сдавать экзамен и вступать в духовную службу на том же основании, что и другие граждане (там же). Кроме прочих наук, Пестель считал, что в богословских лицеях «надлежит непременно медицину преподавать, дабы особенно сельские священники могли больных пользовать, соединяя таким образом врачевание нравственное с врачеванием телесным» (там же).

Вообще в «Русской правде» Пестель рассматривает положение волостных священников более подробно, чем права и обязанности, связанные с обладанием другими духовными званиями, отводя им как бы особую роль в новом государстве. В частности, это выражается в том, что временное Верховное правление должно было с наибольшей внимательностью отнестись к «улучшению состояния приходских священников» (о чем было сказано выше). Особая, если не главная роль, отводилась им и в очень важной государственной церемонии - посвящении в гражданство, которая помимо обеда, организуемого волостным предводителем и различных «увеселений», состояла в том что «волостное правление созывает ежегодно один раз всех таковых [достигших 15 лет] детей в приходскую церковь, в нарочито для того назначенное время и слушает тут вместе с ними в присутствии родителей, родственников и всех прихожан молебен.- После оного священник говорит приличную проповедь и выставляет недорослям всю важность состояния, в которое они ныне вступают и всю святость присяги отечеству, которую они потом и произносят»[52]. Особое положение занимали они и в действующей армии, где полковой священник должен был руководить церковным разрядом полковой управы, заведуя «церковным богослужением и полковою церковью»[53].

Возможно, что такое внимание к низшим духовным чинам связано с тем, что они по роду службы были наиболее близки к остальным гражданам и должны были соответственно легко оказывать большое влияние на них. Хотя вполне вероятно, что Пестель просто не успел подробно описать всю иерархию управы духовных дел, призванную заменить собой современные ему митрополии[54] или же эта часть была каким-либо образом утеряна, так как в тексте «Русской правды» лишь упоминается некая «глава о министерстве духовных», в которой устройство духовного правления «обстоятельно изображено»[55].

Далее, в отношении вступления в духовную службу, Пестель намеревался постановить «между прочим, следующие правила, основанные на древних велениях и законах церковных отцов: отныне впредь никто не может в монахи поступать прежде 60-го года от рождения; в бельцы никто не может поступать прежде 40-го года от рождения; лучшее испытание для бельцов составляет миссионерство; 1-й и 2-й пункты относятся как до мужчин, так и до женщин»[56].

При этом не совсем ясен смысл последнего пункта, так как нигде больше в «Русской правде» не встречается упоминаний о том, что Пестель предполагал допустить женщин к церковным чинам и званиям белого духовенства, а так же непонятно, на каких «древних велениях и законах церковных отцов» это постановление могло быть основано.

Помимо довольно свободного вступления в духовные чины (после сдачи экзамена и по достижению определенного возраста), «Русская правда» предлагала такой же свободный выход из этой отрасли правления: «Если же кто из духовных чинов пожелает оставить сие звание, то может от оного быть уволен, после чего поступает в число прочих частных людей, не находящихся в службе»[57], уподобляя таким образом духовное чинонаначальство остальным гражданским чиновникам.

Относительно второго пункта «коренных правил» для российского чиноначальства (о законах по каждой отрасли государственного правления) предполагалось, что глава вторая гражданского Судебника должна была содержать «законы о предметах, касающихся:

наружного богослужения, монашеской жизни, иностранных исповеданий и вер не христианских»[58].

Кроме того, следуя «Русской правде», богослужение «разделяется на две особенные части, из коих первая есть обширнейшая и определяет действия духовенства, а вторая определяет то, что частные граждане в сем отношении делать обязаны. Первая часть должна составлять одну из статей государственного наказа ибо духовенство есть отрасль чиноначальства, а другая часть должна входить в судебник. О сей второй части упоминается здесь, когда говорится, что законы о предметах духовных касаются наружного богослужения, иностранных исповеданий и вер нехристианских»[59]. Помимо этого, предполагалось, что законы, связанные с «преступлениями по предметам духовным» войдут в главу XVIII уголовного судебника[60]. Так что, исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что церковь при новом государственном устройстве вряд ли испытывала бы недостаток в законодательном урегулировании духовных вопросов. Скорее наоборот, но такое повышенное внимание законодательной власти к делам церковным, возможно, ставило ее в некоторую зависимость от светской власти.

Что же касается остальных «коренных правил», постановленных для чиноначальства, то «Русская правда» не содержит более упоминаний о том, должны ли и каким образом они были действовать в отношении духовного чиноначальства, однако, логично предположить, что они применялись бы так же как и ко всем остальным гражданским чиновникам.

§2. Черное духовенство

В оценке и предложениях к реформированию положения черного духовенства у Пестеля наблюдается несколько иной подход. А именно, хотя, следуя «Русской правде», дела монастырские, как и дела церковные, «принадлежат по той же самой причине, к кругу государственных предметов», однако, по мнению Пестеля, «монахи не принадлежат к чиноначальству, но составляют особую часть граждан, посвятивших себя жизни особенного рода, правительством дозволенной»[61]. По этой причине законы относительно дел монастырских предполагалось разделить на две части, где «первая излагает правила управления монастырями и принадлежит к наказу, вторая излагает правила монашеской жизни и должна принадлежать к судебнику», как и «все же правила, руководствующие деяниями и поступками граждан или частных лиц» (там же). Однако, «Русская правда» не дает подробного объяснения, какие законы должны были включаться в каждую из этих частей. Поэтому о предполагаемой жизни монахов имеется сравнительно мало сведений. А именно, так как «люди, поступающие в монашеское звание, отрекаются при вступлении в оное от сего бренного света и клятву произносят в посвящении остальных дней своих одному только благочестивому молению Всевышнего и умерщвлению плоти», предполагалось, что «и должен образ их жизни смиренностью и чистотою своею соответствовать в полной мере высокому их предопределению»[62]. Кроме того, как уже было сказано выше, поступление в монахи для мужчин и женщин ограничивалось возрастом не ранее 60-го года от рождения[63].

Оценивая же «теперешнее житие монахов», Пестель считал, что не везде правила монашеской жизни «с надлежащею точностью исполняются», и потому возлагал «обязанность на временное Верховное правление старательное обратить внимание на сей предмет и с духовными отцами сердечно об оном пересоветоваться, дабы глубокомысленно пересмотреть теперешнее положение монашеского чина и на меру положить, каким образом утвердить оный на пути угодном в своих действиях Богу и Святым отцам Православныя Церкви, искореняя непременно разврат и злоупотребления»[64].

Единственный вопрос, в отношении православного монашества, на котором Пестель остановился подробно, это вопрос о том, могут ли монахи впредь занимать должности по духовному управлению, на что однозначно ответил «нет», называя это одним из новшеств, которые «соблазн, зловластие и подобострастие прошедших времен ввели в церковь» и «о коих православные христиане первых веков и понятия не имели, и которые противны высоким велениям прежних церковных отцов»[65]. Объясняя свою категоричность по этому поводу, автор ссылается на то, что «в первые времена христианства одно белое духовенство украшалось знатнейшими санами священно-начальства, и черного духовенства совсем не существовало во время жития Святых Апостолов», Святой Василий Великий же «первый завел IV столетии монашество и предопределил ему жить в отдаленности от света, никогда никакими общественными делами не заниматься, всю жизнь проводить в одних молитвах, отвергая всякую вещь, могущую льстить самолюбию и служить поводом к возбуждению светских мыслей и желаний» (там же). Поэтому «Русская правда» гласит, что «черное духовенство никакие бы не должно было занимать должности по духовному управлению, исключая одних монастырей, и должно бы совершенно уступить белому духовенству все управляющие звания священноначальства» (там же). Однако, несмотря на свое отрицательное отношение к монашеству в этом вопросе, Пестель, тем не менее, признает, что «внезапное удаление черного духовенства от духовных правлений лишило бы церковь многих самых достойнейших мужей», и потому он обязывает временное Верховное правление следующие правила «в действие привести:

а) все особы, ныне к черному духовенству принадлежащие, не только остаются при своих званиях и должностях, но могут еще возвышаться и все степени священно начальства по прежнему проходить;-

б) все миряне и духовные, которые в монашество поступят после обнародования сего постановления, не будут уже ни в какое управляющее звание назначаемы и всю жизнь свою оставаться будут в своих монастырях…»[66].

При этом, очевидно, что слова «всю жизнь свою оставаться будут в своих монастырях» предполагают, что Пестель не намеревался предоставить монахам, в отличие от «бельцов», право свободно оставлять духовную службу. Однако он предполагал, что «ежели святейший правительствующий Синод заблагорассудит теперешнему черному духовенству дозволить переход в белое духовенство, вообще или частно», то временное Верховное правление должно быть обязано «тому не противится, а равно и не принуждать впредь вдовцов из белого духовенства ко вступлению в монашество» (там же).

Иных же сведений касательно черного духовенства «Русская правда» не предоставляет. Поэтому, хотя и создается впечатление о том, что источник, в целом, в отношении православного духовенства предлагает меры, призванные во многом улучшить положение «бельцов», в некоторой степени даже за счет монахов (занятие церковных должностей), и мало связанные с нуждами черного духовенства; говорить о явном предпочтении «бельцам» перед монахами с какой-либо уверенностью невозможно. В этой связи, показательным может быть то, что подобная же тенденция ощущается в мероприятиях, приготовляемых для католического духовенства (см. главу II). Тем не менее, причины такого положения вещей не совсем ясны. Можно лишь предполагать, что подобное внимание Пестеля к белому духовенству могло основываться на высокой роли, уготованной церкви в новом государстве и связанной с ее сильным влиянием на граждан (о котором более подробно будет сказано в следующих главах), оказывать которое, как говорилось выше, особенно легко могли низшие чины «бельцов». Монахи же, отрекаясь от мирской жизни, тем самым отрекались и от несения какой-либо службы государству, кроме моления о всеобщем спасении. Однако, «Русская правда» не содержит каких-либо однозначных доказательств данного предположения.

Глава II. О свободе вероисповедания

Новое общество мыслилось Пестелю гражданским, а потому он намеревался даровать всем его членам гражданские права, в том числе и «права личные, посредством коих определяются образ действия и существования граждан в тех случаях, когда они не находятся в непосредственном сношении ни с правительством, ни с другими гражданами и когда дело идет об них одних»[67]. Наряду с личной свободой, свободой промышленности и тому подобным в них должна была войти и свобода вероисповедания (там же). Причем предполагалось, что эта свобода будет распространяться как на «внутреннюю», так и на «внешнюю» веру. Так как, как было сказано выше, «вера внутренняя не принадлежит к государственным (политическим) предметам и есть неограниченная собственность каждого человека, как существа разумного, не имеющего ни малейшей обязанности давать в том отчета кому бы то ни было кроме самого себя»[68], а вера «внешняя» есть лишь наружный знак, который «не мешает никому думать и мыслить при оном то к чему влечет каждого внутреннее его убеждение»[69]. Исходя из всего этого, Пестель делал вывод, что «должно быть всегда оказываемо совершенное высокопочитание к церковному богослужению всякого исповедания и всякой веры»[70]. Однако, следуя «Русской правде»: «поелику коренным правилом постановлено, что отныне впредь никто не может в России духовные обязанности исполнять и духовное звание носить, как только одни российские граждане в каком бы то ни было исповедании или вере, ибо духовенство признано частью правительства, а в службе государственной могут находиться одни только российские граждане»[71], то желающие иметь или сохранить за собой духовные чины должны были принять Российское подданство. Конечно, возможность пользоваться гражданскими правами наравне с остальными российскими гражданами, а значит и получить в пользование безвозмездно участок земли (см. главу II) могла быть довольно привлекательной. Впрочем, как и «приличное содержание», которое временное Верховное правление обязывалось назначить духовным чинам (см. там же). Однако, так как в «Русской правде» нет никаких упоминаний о возможности иметь двойное гражданство, напротив, даже указывается, что «Россия никакого не должна признавать начальства над своими гражданами в каком бы то ни было отношении»[72], то это означало вынужденный отказ от подданства той стране, из которой сии духовные чины могли прибыть. Далее, иностранцы, желающие поступить в число российских граждан, должны были дать присягу «в приходской церкви в присутствии волостного правления, угощающего их в тот день»[73]. Не совсем ясно при этом, обязательно ли это должна была быть православная «приходская церковь», но никаких данных о том, что место присяги можно было избирать в зависимости от веры «Русская правда» не содержит; поэтому легко предположить, что обязанность духовных лиц иных, например, отличных от христианских, религий, давать какие бы то ни было клятвы в стенах «приходской церкви» могла быть им по крайне мере неприятна. Тем не менее, это было единственной возможностью для сохранения или получения духовного чина.

Таким же образом дать присягу должны были все иностранцы, желающие получить российское гражданство, а вместе с тем и все права с ним связанные, в том числе и указанную выше свободу вероисповедания. Однако, при более подробном рассмотрении «Русской правды» выясняется, что эта свобода не распространялась в равной степени на все религии и исповедания, имеющие хождение на современной Пестелю территории России.

§ 1. Христианские исповедания

1) Православие

Главным и первым «коренным правилом в отношении к свободе вероисповедания и духовных действий», Пестель постановил то, что «христианская православная, греко-российская вера признана быть должна господствующей верою великого государства Российского»[74]. Все же прочие христианские исповедания, равно как и все «инородные веры», он предполагал дозволить в России, «если только не противны они российским законам духовным и политическим правилам, чистой нравственности и не нарушают естественных обязанностей человека» (там же).

Если формулировки «чистая нравственность» и «естественные обязанности человека» хотя и звучат несколько туманно, но обязательное соответствие им, равно как и «политическим правилам» особенно не противоречит провозглашенной в качестве личного права свободе вероисповедания, то накладываемое обязательство быть не «противным российским духовным законам» в этой связи звучит несколько странно. В другой главе «Русской правды» мы находим более подробное изложение данного постановления: «законы духовные могут разделены быть на христианские и иноверные. Мы обязаны запрещать все те действия иноверных законов, которые противны духу законов христианских; но дозволять по усмотрению мы можем все что духу оных не противно, хотя и с оными различно… Сие же требование должно быть везде удовлетворяемо и никакой нет причины, воспрещающей сие исполнять единообразно на целом пространстве государства»[75]. Эти слова, по мнению Пестеля, призваны были объяснить читателям «Русской правды», «что различие духовных законов может быть сопряжено с одинаковостью политических законов и постановлений» (там же). Однако, непонятно, о каком «различии духовных законов» и уж тем более свободном вероисповедании идет речь, когда духовные законы других религий должны быть «не противны» духу христианских законов по не совсем ясно чьему «усмотрению». Возможно, под этим «мы» Пестель имел в виду чиновников будущего правительства, а именно Вышнего благочиния, которые, следуя «Русской правде», в числе прочих дел должны были «узнавать, как располагают свои поступки частные люди: образуются ли тайные и вредные общества,.. распространяются ли соблазн и учение, противное законам и вере, появляются ли новые расколы и, наконец, происходят ли запрещенные собрания и всякого рода разврат»[76]. (Хотя, так как далее в источнике говорится, что «инквизиция не должна никогда и никакого рода существовать»[77], его деятельность скорее должна была бы пониматься как исключительно разведовательная.) Отмеченная же выше туманность формулировок, относительно того, какие именно «учения, проповедования и занятия» следовало считать «противными законам и правилам чистой нравственности», а так же «в разврат и соблазн вводящими»[78], могла легко привести к «зловластию». Что понимал и сам Пестель, тем не менее, решение этого вопроса он возложил на Верховное правление, обязывая его «постановить правила на сей счет, таким образом, чтобы зло было отвращено и при том гражданская свобода не была стеснена» (там же). Однако, представить себе такие постановления довольно сложно, особенно сообразуясь с тем, как Пестель сам оперировал этими неясными понятиями при рассмотрении в «Русской правде» вопросов, касающихся вероисповеданий, распространенных в современной ему России.

2) Иные христианские исповедания

Исходя из вышесказанного относительно того, что все, что не противоречит «духу законов христианских» может быть дозволено, легко предположить, что на христианские исповедания эта относительная ограниченность свободы веры не распространялась. Тем более что в той же главе Пестель писал: «закон же христианский имеет один и тот же дух во всех своих различных исповеданиях и от политических законов только того требует, чтобы сии последние его защищали и с духом его были согласны»[79]. Однако, если обратится к конкретным мерам, которые предлагала «Русская правда» в отношении, распространенных на территории России исповеданий христианской веры, на лицо буду явные противоречия.

Например, хотя при рассмотрении положения католиков Малороссии, которых Пестель считает не народом «сих губерний», но «потомками некоторых пришельцев прежних времен» он говорит о том, что они могли и могут «свою веру исповедовать, подобно всем прочим иноверцам, в России находящимся»[80], однако, меры, которые «Русская правда» предписывает в отношении католического духовенства, не совсем соответствуют провозглашенной свободе. При чем, особо жестко предполагалось обойтись с монашеством, а именно, запретить пребывание в России «монашеским чинам иноземных исповеданий», «ибо все сии ордена противны духу православной веры и потому не могут в России быть терпимы»[81]. При этом Пестель ни слова не говорит о том, чем сии ордена не соответствуют «законам и правилам чистой нравственности» и прочим указанным выше факторам. Однако, очевидно, что эта чрезмерная строгость должна была распространяться не на все «монашеские чины иноземных исповеданий», а лишь на определенные ордена, так как в других главах «Русской правды» мы находим указания на то, что предполагалось лишь отобрать «всех монастырских крестьян и поместья» и присоединить их «к государственным имуществам и потом те же самые меры в отношении к ним принять, каковые предполагаются для всех казенных крестьян и поместий вообще»[82]. Причины подобных действий Верховного правления Пестель объясняет следующими факторами:

во-первых, по его словам, «монастыри православные, греко-российской церкви не имеют никаких поместий и никаких крестьян, между тем как из католических монастырей многие еще крестьян имеют. Сего же различия … существовать не должно» и «монашество иностранного исповедания не должно пользоваться большими преимуществами, как монашество отечественного православного исповедания»[83];

во-вторых, «потому, что ежели монашеский чин с усердием все свои обязанности исполнять будет, то ему не останется времени для управления поместьями» (там же);

в-третьих, «наконец, потому, что звание, требующие от вступающих в оное клятвы в бедности и умерщвлении плоти жизнь свою проводить, не должно утопать в богатстве и пресыщении, давая тем пример соблазна и разврата» (там же).

При этом, несмотря на использование в пункте третьем слов о «соблазне и разврате» ни по этой, ни по другим двум причинам не становится ясно, чем же владение поместьями и крестьянами противоречит «единому христианскому духу», а непременный призыв Пестеля к католическому черному духовенству «последовать примеру православного монашества» (там же) выглядит несколько политически- некорректно. И если, освобождение монастырских крестьян, возможно, соответствует курсу нового государства на уничтожение сословий и сословной зависимости (в том числе это должно касаться и сословия монастырских крестьян[84]), то безвозмездное изъятие монастырских поместий только этим курсом объяснить невозможно.

В отношении же духовных чинов в целом, как белых так и черных, в «Русской правде» утверждалось постановление, «что если духовенство какого-нибудь иноземного исповедания признает или признавать будет над собою начальство, состоящее вне России, то должно оно или Россию невозвратно оставить или от своего начальства отказаться и всякие с ним связи и сношения совершенно навсегда прекратить, ибо Россия никакого не должна признавать начальства над своими гражданами в каком бы то ни было отношении»[85]. Поэтому временному Верховному правительству разрешалось «нужные сделать и согласить конкордаты и потом их в действие привести» (там же). Естественно, что такие действия должны были во многом ослабить влияние католической церкви, которое поддерживалось как Римом, так и другими католическими странами, которые могли направлять в Россию миссионеров. В такой же ситуации миссионерство становилось практически невозможным и бесполезным. Одновременно это разрушало один из основных устоев католической церкви, иерархия которой была напрямую связана с Папой. Возникает ощущение, что такое постановление могло скорее всего диктоваться лишь политическими соображениями и законами, которые, между тем, как указывалось выше, были призваны защищать «единый христианский дух». В этом случае, на лицо опять некие противоречия.

Что же касается других христианских исповеданий, как например, различных течений протестантизма, то «Русская правда» не содержит о них каких-либо упоминаний, возможно, в связи с малой распространенностью его на территории России. Относительно же «униятства» говорится лишь то, что «хотя в некоторых местах… еще исповедуется», но является лишь «слабым остатком соблазна, Флорентийским Собором предложенного, иноземным насилием в несчастные те времена введенного и ежедневно более и более искореняющегося»[86].

§ 2. Иудаизм

Еврейскому вопросу в «Русской правде» по сравнению с вопросами о положении других народов и религий уделяется особенно много внимания. По словам Пестеля, «евреи обитают преимущественно в Губерниях Белорусских, Малороссийских, Новороссийских и Литовских и преимущественно тем отличаются от всех прочих народов, что неимоверно тесную связь между собой неизменно сохраняют, никогда друг друга не выдают ни в каких случаях и обстоятельствах и всегда готовы ко всему тому, что собственно для их общества может быть выгодно и полезно»[87].

Среди названных Пестелем причин, поддерживающих и усиливающих, по его мнению, эту тесную связь между евреями, можно выделить три основных:

«Евреи собственную свою веру имеют, которая их уверяет, что они предопределены все прочие народы покорить и ими обладать; а тем самым она их отделяет от всех прочих народов, заставляет их все прочие народы, так сказать, презирать и всякое смешение с каким бы то ни было другим народом совершенно запрещает и невозможным делает» (там же);

«Еврейские духовные лица, называемые рабинами, содержат свой народ в неимоверной от себя зависимости: запрещая именем веры всякое чтение каких бы то ни было книг кроме Талмута и некоторых других собственных своих духовных книг; народ немогущий просветиться останется всегда под властью предрассудков» (там же);

«Прежнее правительство даровало им много отличных прав и преимуществ, усиливающих зло, которое они делают»[88].

Как видно, две из вышеуказанных причин имеют прямое отношение к религии, поэтому при рассмотрении еврейского вопроса, иудаизму уделяется особенное внимание, которое в основном заостряется на положении духовенства. Однако, в отличие от рассмотрения других религий и исповеданий, в этой связи в «Русской правде» скорее говорится не о мерах, которые в отношении него должны быть приняты, а о современной Пестелю ситуации. При этом описание положения рабинов более всего напоминает перечисление аспектов власти, которой они неправильно были наделены «прежним правительством», а также их злоупотреблений в этой связи. Как например, по словам Пестеля, рабины «еще более способствуют» обманам и «фальшивым» действиям евреев, «говоря, что обмануть христианина не есть преступление, и основывая на своем законе право фальшивые даже давать присяги, есть ли только может то быть еврею полезно»[89].

Сами же верующие, по словам Пестеля, «ожидают прибытия Мессии, который должен будет их водворить в их царство и все остальные народы покорить. От сего ожидания укрепляется дружная между ними связь, ненависть ко всяким иноверцам и зависимость от рабинов»[90].

Однако, странно, что несмотря на все эти факторы, а так же кажется большую вероятность того, что иудаизм можно было бы отнести к учению «противному закону христианскому», Пестель не только не намеревался запретить его или же принять какие-то карательные действия в отношении рабинов, но напротив предлагал привлечь их и «умнейших евреев», к рассмотрению мероприятий, призванных изменить положение, в котором они живут (см. ниже).

Главным же следствием обозначенной выше связи Пестель называл то, что «евреи составляют в государстве, так сказать, свое особенное совсем отдельное государство и притом ныне в России пользуются большими правами нежели сами христиане» (там же). И хотя, по мнению, Пестеля «самих евреев и нельзя винить в том, что они сохраняют столь тесную между собою связь, ниже в том, что пользуются столь большими правами, коих даровало им прежнее правительство», такое положение «противно общественному порядку в государстве» и потому не может долее длиться (там же). Поэтому основной целью для временного Верховного правления он постановил «устранение вредного для христиан влияния тесной связи, евреями между собой содержимой, ими противу христиан направляемой и от всех прочих граждан их совершенно отделяющей»[91]. Для достижения этой цели Пестель предложил два пути:

1. Временное Верховное правление может «ученейших рабинов и умнейших евреев созвать, выслушать их представления и потом мероприятия распорядить дабы вышеизъявленное зло прекращено было и таким порядком заменено, который бы соответствовал в полной мере общим Коренным правилам, имеющим служить основанием политическому зданию Российского государства» (там же);

2. В зависимости от «особенных обстоятельств и особенного хода внешних дел» временное Верховное правление может содействовать евреям «в учреждении особенного отдельного государства, в какой-либо части Малой Азии. Для сего нужно назначить сборный пункт для еврейского народа и дать несколько войска им в подкрепление». Так как, по мнению Пестеля, «ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечество, не трудно будет преодолеть все препоны, какие турки могут им противупоставить, и, пройдя всю европейскую Турцию, перейти в азиатскую и там, заняв достаточные места и земли, устроить особенное Еврейское государство» (там же).