Оборона Севастополя, подвиги ее защитников

ОБОРОНА СЕВАСТОПОЛЯ, ПОДВИГИ ЗАЩИТНИКОВ



Осенью 1853 года возгорелась война между Россией и Турцией, а с весны 1854 года к Турции присоединились Франция, Англия, да и Австрия выставила на нашей границе армию и стала грозить войной.

Что же послужило причиной вооруженного нападения на нас почти всей Европы?

Как это часто бывает и в жизни отдельных людей, могущество, соединенное со справедливостью, вызывает желание ослабить, унизить человека, выше стоящего, так и среди государств -- могущество Русской Империи, а также всегда правдивое и сильное слово Императора Николая І вызывало к нам нерасположение остальных держав и желание ослабить Россию.

Было бы желание, а найти повод к войне всегда можно. Так, было и этот раз. По требованию императора французов, Наполеона III, турецкий султан начал стеснять православное богослужение у Гроба Господня в Иерусалиме в пользу латинян, отнимая этим право, завоеванное русской кровью.

Наши недоброжелатели хорошо понимали, что Император Николай никогда не отступится от завещанного предками охранения веры православной, и всеми силами подговаривали султана не соглашаться на требование нашего Государя восстановить законные права православных на богослужение на Святой Земле, которая находится во власти турок. Из-за этого спора осенью 1853 года султан объявил нам войну.

Таким образом, не на нашей совести лежит начало почти трехлетней кровавой борьбы; мы защищали дело правое и, веруя в справедливость Божью, смело смотрели вперед, ожидая успеха в борьбе с нашими врагами.

Главные военные действия происходили на окраине Государства, на Крымском полуострове, где у нас было мало войск, так как большое число их надо было держать на западе, откуда грозила Австрия. Да и это небольшое количество войск в Крыму было отделено от остальной России степным пространством в несколько сот верст, на котором не было не только железных, но даже и шоссейных дорог. Все нужное нашим войскам надо было подвозить издалека, по плохим грунтовым дорогам, на истощенных волах и лошадях на многие сотни верст, тогда как враги наши пользовались морем и легко подвозили все, что им нужно, на быстроходных паровых судах. К тому же, имея больше денег, неприятели наши успели перевооружить свои армии отличными ружьями, чего у нас не было.

Господь послал России в эту войну великое испытание. Русский народ смотрел на ниспосылаемые невзгоды, как на наказание Божие, с мужеством и геройством перенес их и почерпал в них силу для нового преуспеяния.

Успешно открылась война для нас, и уже в Ноябре 1853 года кавказская армия и черноморский флот порадовали Россию большими победами. 19 Ноября войска наши на Кавказе наголову разбили большой турецкий отряд при Баш-Кадикларе, а днем раньше, 18-го числа, наш черноморский флот истребил турецкую эскадру близ Синопа.

Кому неизвестны доблестные русские моряки! На всех морях света они высоко держат флаг своего родного флота, и летопись наша богата великими подвигами наших моряков.

Начальствовал черноморским флотом до 1852 года адмирал Михаил Петрович Лазарев, который всю свою жизнь посвятил на пользу дорогого ему флота, и старания его не пропали даром. Отлично знающие свое дело, беззаветно преданные родному флоту черноморские моряки, все, от адмирала до матроса, представляли одно тело и одну душу, готовые погибнуть в неравной борьбе для защиты родины и своей колыбели -- Севастополя и Черного моря.

Давно рвались моряки в бой, а как только объявлена была война, то любимые ученики покойного адмирала Лазарева, уважаемые всем флотом вице-адмирал Павел Степанович Нахимов и генерал-адъютант Владимир Алексеевич Корнилов, вышли со своими эскадрами из Севастопольской бухты искать вражеского флота, с непоколебимым решением атаковать турок при встрече, не считая сил.

Вскоре адмирал Нахимов обнаружил, что большая турецкая эскадра, везя 10-тысячный отряд к кавказским берегам, находится в Синопском рейде. Тотчас же Нахимов решил атаковать турок и направил свою эскадру к Синопу.

18 Ноября наша эскадра, построившись в две линии и имея в голове корабли «Императрица Мария», на котором находился Нахимов, и «Париж», под флагом адмирала Новосильского, под всеми парусами полетела на Синопский рейд навстречу врагу.

Несмотря на сильный огонь, которым встретили нас турецкая эскадра с фронта и береговые батареи с фланга, наши корабли безмолвно летели вперед, чтобы, по сигналу адмирала, стать вблизи от турок на якорь и тогда только начать их громить.

Вот, наконец, на адмиральском корабле подымается сигнал. Все думают, что это сигнал для боя..., но он показывал только, по морскому обычаю, полдень!

Такова была сила черноморцев! За несколько минут до кровавого ожесточенного боя адмирал настолько спокоен, что не забывает ни одной мелочи внутренней службы флота! А такое спокойствие в начальнике есть уже большой залог успеха дела.

В Синопском бою все корабли соперничали друг с другом в подвигах мужества, все были равны и все вели себя геройски.

Вот стройный, красивый корабль «Императрица Мария» с перебитыми снастями громит батальным огнем турецкие фрегаты, которые взлетают на воздух или идут ко дну; а вот и другой красавец -- корабль «Париж» со своим командиром Истоминым. Он так работал обоими бортами, что в пылу самого боя Нахимов и все моряки не могли им налюбоваться, и адмирал приказал благодарить корабль. Но на адмиральском корабле все снасти были перебиты -- не на чем было поднять благодарственного сигнала.

Ужасны были для турок последствия Синопского боя: почти все суда, экипаж и часть сухопутных войск были истреблены, береговые батареи срыты. Уцелел лишь начальник турецкой эскадры, раненый адмирал Осман-паша, и около 250 человек экипажа, которые и были захвачены в плен и отведены в Севастополь.

В Синопском бою адмирал Нахимов привел в исполнение приказ Императора Николая Павловича, отданный в 1828 г. В тот год была война с Турцией. Один из наших фрегатов, «Рафаил», настигаемый турецкой эскадрой и видя невозможность спастись от многочисленного врага, сдался туркам в плен без выстрела и поступил в состав турецкого флота. Считая позорным вновь подымать русский военный флаг на сдавшемся в плен судне, Государь повелел, если оно вновь попадет в наши руки, предать его огню. В Синопе «Рафаил» сгорел от наших выстрелов в присутствии всей русской эскадры.

Встрепенулись после Синопской победы благожелатели турок, англичане и император Наполеон; побоялись они, чтобы мы совершенно не управились с Портой Отоманской, а потому решили открыто помогать туркам, и к весне 1854 года мы уже имели против себя армии трех государств -- Англии, Франции и Турции.

Пришлось нам оборонять свои обширные границы, которым враги угрожали со всех сторон: большой флот англичан пошел в Балтийское море к крепостям Свеаборг и Кронштадт; одна эскадра их двинулась к Соловецкому монастырю и в Белое море, а другую направили они потом в Тихий океан, к берегам Камчатки; самые же большие соединенные силы англичан, французов и турок направились в Черное море для действий против Крымского полуострова, где союзники начали с того, что в Страстную пятницу, во время выноса Плащаницы, стали бомбардировать Одессу. Одесса город торговый, не укрепленный и к обороне не готовился, так как вошло в обычай даже во время войны не стрелять в неукрепленные города; но иначе на это дело посмотрели англичане.

Огню 350-ти неприятельских орудий с нашей стороны могли отвечать только четыре орудия, под начальством молодого артиллерийского прапорщика Щеголева. Трудно было положение Щеголева и его небольшой команды: орудия его были выдвинуты вперед, на мысок, чтобы быть поближе к неприятельским судам. Со всех сторон вражьи корабли закидывали снарядами горсть наших храбрых артиллеристов; два орудия были подбиты, прислуга валилась. Но молодой прапорщик не унывал: сам он наводил одну из оставшихся пушек, фейерверкер Осип Ахлупин -- другую. И много же вреда нанес он неприятельским кораблям! Когда у Щеголева была перебита почти вся прислуга при орудиях, то на смену им явились добровольцы: три студента Одесского лицея лихо помогали артиллеристам.

После шестичасового боя, когда все снаряды взорвало на воздух, храбрый Щеголев отвел в полном порядке назад горсть оставшихся в живых артиллеристов.

На всех концах границ нашего обширного отечества достойно мы встретили врага, но все это было ничто сравнительно с одиннадцатимесячным беспрерывным геройством защитников Севастополя, которые своею грудью удерживали почти в течение целого года город от натиска многочисленных союзников.

Осенью 1854 года англо-французы решили высадить большую армию в Крыму для того, чтобы завладеть городом Севастополем, в котором были сосредоточены все морские сооружения нашего флота, и уничтожить их.

Севастополь лежит у берегов одной из величайших и лучших бухт. Заложенный Императрицею Екатериною II, он должен быть дорог сердцу русских людей и в особенности сердцу черноморских моряков. Верстах в трех от него находятся развалины древнего Византийского города Херсонеса Таврического, в котором киевский великий князь Владимир Святой принял святое крещение. Что же касается до черноморского флота, то Севастопольская бухта была стоянкой нашего флота; здесь, в немногие минуты отдыха, собирались наши моряки, здесь же жили их семьи. В Севастополе же отставные матросы селились навсегда, со своими женами и детьми. Для всех моряков этот красивенький городок, раскинутый на прибрежьях величественного моря, был родиной; все, что дорого сердцу наших моряков и было -- служение Царю и Отечеству, родные корабли и Севастополь, с которым они сроднились и в котором жили все близкие их сердцу. Грудью своею, до последней капли крови, черноморцы готовы были защищать свой флот и свой Севастополь!

2 Сентября неприятельский флот из 340 судов, на которых находился десант в 60 тысяч человек при 207 орудиях, с громаднейшими запасами всего необходимого, появился вновь у крымских берегов и в один день высадил армию вблизи Евпатории, в расстоянии около 40 верст от Севастополя.

Немного было у нас войск в Крыму, да и их пришлось разбросать по всему большому полуострову.

Начальствовал над всеми войсками генерал-адъютант князь Александр Сергеевич Меншиков. Ожидая высадки союзников он занял с 30 тысячами сильную позицию на реке Алме, чтобы задержать движение врага к Севастополю.

8 Сентября, в день Рождества Пресвятой Богородицы, начал неприятель, в числе 60 тысяч, свое наступление на нашу позицию. В то время, когда мы ждали появления его войск перед собой, французский генерал Боске, с дивизией зуавов и алжирских стрелков, незаметно для нас взобрался на утесы у устья реки Алмы, которые князем Меншиковым считались неприступными, и даже втащил на них свою артиллерию.

С нашей стороны вступить в бой с целой дивизией Боске мог только 2-й батальон Минского полка, под командой полковника Раковича. Большое превосходство сил французов, не остановило минцев; они в штыки бросились на зуавов, и достойные друг друга враги жестокой сечей оспаривали каждый шаг земли, при чем полковник Ракович лично спас знамя, изрубив зуава, завладевшего им. Однако, минцы, окруженные с трех сторон, превосходным по числу неприятелем, принуждены были отойти назад, и французы утвердились на фланге нашей позиции, а в центре в то же время начали взбираться на высоты целые их дивизии под прикрытием сильнейшего огня. Несмотря на это, наши полки и здесь неоднократно бросались в штыки, и дорогою ценою купил неприятель возможность утвердиться на высотах нашего берега!

В то время как французы атаковали нас спереди и слева, с правой стороны наступали англичане. Этим пришлось бы совсем плохо, если бы в конце концов не помогли им французы. При их только содействии они переправились через Алму, и скоро английское знамя взвилось на нашей батарее. Но не долго пришлось красоваться ему. Генерал Квицинский повел ближайший батальон Владимирского полка в штыки на занятую англичанами батарею.

Величественна была атака владимирцев! Без выстрела, сплошною стеною бросились они на англичан. Картечь и ружейные залпы вырывали целые ряды их, но ничто не могло смутить отважного полка. Смыкая ряды, держа ружья на руку, он грозно наступал на врага. Не выдержали англичане вида владимирцев и в паническом страхе бросились бежать. К сожалению, атака владимирцев не могла поправить нашего дела, так как нас обошли слева, и только облегчила отступление остальных войск. Князь Меншиков приказал покинуть позицию.

Сильный отпор, данный нашими войсками союзникам, а также стойкость прикрывавшего отступление полковника Хрущева с Волынским полком, позволили нам спокойно отойти с алминской позиции. А спокойствие это нам было необходимо.

Плохие дороги, малое число докторов и повозок для раненых делали бы положение этих страдальцев ужасным, если бы не помощь посторонних людей и товарищей, а в этом никогда у нас недостатка не бывает.

Вот хот, например, Даша Севастопольская. Круглая сирота, дочь матроса, жила она тихо в Севастополе, пока не узнала, что союзники высадились в Евпатории. Видя опасность, которая грозила родине, Даша, со своей стороны, хотела пожертвовать для нее всем, чем могла, и решила облегчать участь раненых. Собрала она все свои пожитки, продала их и на вырученные деньги купила маленькую аптеку, бинты, татарскую лошадку, оделась матросом и поехала на Алму перевязывать раненых. И много помощи оказала она как под Алмой, так потом и в Севастополе, заслужив общую известность и любовь защитников города.

Пожаловал Государь бесстрашной Дарье медаль, а Государыня прислала золотой крест с надписью «Севастополь». До глубокой старости прожила Дарья Александровна и всегда пользовалась большим почетом за услуги, оказанные ею русскому воинству.

После кровопролитного боя на р. Алме, князь Меншиков отошел в сторону от Севастополя.

Поистине ужасно было положение этого города и его маленького гарнизона, в котором, не считая флота, было всего около 5 тысяч! Прикрытый укреплениями с моря, он был почти совсем открыт с суши, откуда ежеминутным нападением угрожала одушевленная недавним успехом армия англо-французов. И при таком положении никто не помышлял о сдаче.

Недолго, однако, продолжалось смущение севастопольцев! Среди них находился доблестный ученик адмирала Лазарева -- генерал-адъютант Владимир Алексеевич Корнилов. Все взоры севастопольцев обратились на него; он принял начальство над флотом и гарнизоном и, воодушевленные своими любимыми адмиралами, Корниловым и Нахимовым, все моряки, как один человек, день и ночь начали работать над укреплением города. Да не только моряки -- весь Севастополь, сухопутные команды, жители города, арестанты, даже женщины и дети, все, увлеченные Корниловым, начали трудиться над обороной города. И доныне в Севастополе красуется Девичья гора, на которой в то время была насыпана севастопольскими женщинами целая батарея.

На помощь Корнилову явился искусный и деятельный инженер Тотлебен, по указаниям которого маленький гарнизон Севастополя быстро строил укрепления и вооружал их.

К этому же времени относится и великий подвиг черноморского флота, стоявшего в Севастопольской бухте. Для недавних победителей при Синопе другого решения, как победить или умереть, не было. Зная своих моряков, Корнилов, хотя и сознавал бесполезность такого подвига, но все-таки предлагал выйти со всем флотом в море, кинуться на неприятельский флот и погибнуть в неровном бою, увлекая с собою на гибель массы врагов.

Любо было черноморским морякам решение погибнуть вместе с родным флотом! Однако, такой подвиг пользы мало принес бы и России и Севастополю; наш флот ходил только под парусами и не мог состязаться с паровыми судами союзников. Поэтому решено было возможно дороже продать врагу свою жизнь, расстаться со своими родными кораблями, верными спутниками былых подвигов, потопить их при входе в Севастопольскую бухту, чтобы заградить доступ в нее неприятельскому флоту, а орудия и экипажи свезти на берег и защищать свое родное гнездо до последней капли крови. Сдержали свое слово черноморцы -- одиннадцать с половиной месяцев они отстаивали город.

Вечером 10 Сентября у выхода из Севастопольской бухты поставлены были суда: Сизополь, Варна, Силистрия, Флора, Урииль, Селафаил и Три Святителя, которые должны были быть затопленными и преградить вход в рейд. Весь Севастополь с полными слез глазами пришел проводить друзей своих. В прорубленные подводные части хлынула вода и, качаясь, тихо опускались в пучину старые корабли. Лишь корабль Три Святителя оставался на поверхности моря; вода с шумом лилась в отверстия, пробитые в корпусе корабля, но не желал герой Синопа расставаться со своим победным экипажем и не хотел идти ко дну. Тогда велено было пароходу Громоносец пустить несколько ядер в подводную часть судна и тем ускорить его разрушение. Глубокой тоской отозвались эти выстрелы «Громоносца» в сердцах севастопольцев, многие заслуженные моряки не могли скрыть слез, невольно набегавших на их глаза. Корнилов видел, какое тяжелое впечатление произвело на моряков потопление родных судов, с которыми было связано столько воспоминаний о славных победах, и обратился к ним со следующим приказом:

«Товарищи! Враг силен, и нам поневоле надо было расстаться с любимою мыслию поразить его на море. К тому же мы нужны для защиты города; там наши дома; там у нас родные и семейства. Грустно уничтожать свой труд! много было употреблено усилий, чтобы держать наши суда в завидном, примерном порядке. Но надо покориться необходимости! Москва горела, но Русь от этого не погибла, Бог милостив! Он и теперь готовит верному народу русскому такую же славную участь».

И решили же Севастопольцы отплатить врагу за потопление своих кораблей!

«Будем драться до последнего», говорил Корнилов морякам в другом приказе. «Отступать нам некуда -- сзади нас море! Всем начальникам я запрещаю бить отбой; барабанщики должны забыть этот бой. Если кто из начальников прикажет бить отбой -- заколите такого начальника; заколите барабанщика, который осмелится ударить позорный бой! Товарищи, если бы я приказал ударить отбой -- не слушайте, и тот подлец будет из вас, кто не убьет меня!»

И росли на глазах у неприятеля укрепления, не столь сильные по своим размерам, как по непобедимому мужеству их защитников!

Увидали враги наши, что, значит, будем в городе драться до последнего, а потому, помня стойкость русских войск при Алме, отказались от мысли взять Севастополь штурмом и решили обойти город с другой стороны, построить свои батареи, закидать нас своими снарядами, а потом уже штурмовать открытой силой.

До 5 Октября союзники готовились к приведению в исполнение своего плана, а в этот день с самого раннего утра все неприятельские батареи загремели неумолкаемым огнем. Над городом в полном смысле слова стоял ад; ежеминутно на наших укреплениях, называвшихся бастионами, падали и рвались неприятельские снаряды. К полудню со стороны моря подошел неприятельский флот и начал громить береговые севастопольские батареи. Смерть носилась всюду, как над нашими укреплениями, так и над городом. От густого порохового дыма не было видно солнца. Чтобы судить о силе этой бомбардировки, упомянем, что с нашей стороны всего стреляло 276 орудий, а с неприятельских батарей и флота -- 1369 орудий, и это целый день.

При первых выстрелах адмирал Корнилов и Нахимов были на оборонительной линии. Нахимов, в своей обычной форме, в сюртуке с эполетами, целый день оставался на батареях, помогал наводить орудия, подбадривал матросов, которые старались перед Павлом Степановичем перещеголять один другого в неустрашимости и неутомимости.

Корнилов, как старший в Севастополе начальник, хотел побывать всюду, где была наибольшая опасность. Своим приветливым словом Владимир Алексеевич удесятерял мужество и своих черноморцев и сухопутных войск, вошедших в состав севастопольского гарнизона.

Много вреда принесла нам бомбардировка.

На 3-м бастионе раздался страшный взрыв -- взлетел на воздух пороховой погреб. Последствия взрыва были ужасны: командир батареи лейтенант Лесли и лейтенант Рачинский были разорваны на части; обезображенные трупы лежали повсюду.

Пальба прекратилась, англичане хотели этим воспользоваться, но офицеры стоявшего вблизи 41-го флотского экипажа бросились к оставшимся орудиям, заменили собою прислугу, открыли огонь и удержали англичан. К вечеру, однако, бастион этот был совершенно уничтожен, и все орудия подбиты.

В то время, когда совершенно уничтоженный бастион из последних сил боролся с неприятелем, между трупами, с оторванной ногой, лежал молодой мичман и умирающим голосом ободрял матросов: «Держитесь, братцы!» А седой капитан Попандопуло, с остатком оторванной руки, нагнулся над юношей и осенил его крестным знамением с полными покорности словами: «Богу, Царю и Отечеству отдаю тебя!!!» Завидев солдат, несущих заряды, старик быстро вскочил, громким голосом крикнул: «Снарядов сюда!» и отправился бороться с огнем англичан. То было последнее прощание отца с сыном!

Да и много было подобных подвигов -- всех их не перескажешь. Вот, например, в каземат 5-го бастиона, где находилось много народа, вкатилась бомба. Матрос 43-го флотского экипажа Григорий Палюк не задумался; он шапкой зачерпнул воды и подскочил к бомбе, чтобы загасить ее трубку, но не успел -- бомба в это время лопнула. «Пропал Палюк», думали все. Но дым рассеялся, а Палюк стоит себе с шапкой воды на том же самом месте.

-- Ишь, не успел, прах ее возьми! -- сказал он с досадой, обращаясь к толпе, смотревшей на него с удивлением...

А вот бомба упала близ толпы матросов. Все ожидают верной смерти, но матрос Трофим Александров бросается к ней с мешком песку.

-- «Берегись, курится!» -- кричат товарищи, но Александров засыпал горевшую трубку, перекрестился, толкнул уже безопасную бомбу ногой и весело сказал спасенным товарищам:

-- Эх вы, солдатами зоветесь, а курицы боитесь!

Однако, в этот день мы понесли невознаградимую потерю. Когда Корнилов был на Малаховом кургане, неприятельским ядром раздробило ему левую ногу, около живота. Смертельно раненый, он и здесь не забыл своего родного Севастополя и, собрав последние усилия, впадая в беспамятство, сказал окружавшим его: «Отстаивайте же Севастополь, не отдавайте его!» Умирающий адмирал был унесен в морской госпиталь; там он страдал два часа. Последние слова Корнилова да будут памятны потомству навеки: «Скажите всем, как приятно умирать с чистою совестью. Благослови, Господи, Россию и Государя, спаси Севастополь и флот!»...

С такими словами отошел в вечность этот русский богатырь, добрый гений Севастополя, сумевший вдохнуть необычайную силу в незначительный гарнизон города и в течение месяца положительно из ничего представить врагу грозную своим духом оборону.

Велика была потеря России в день 5 Октября, но несравненно большие потери понесли наши враги; еще утром на французских батареях был взорван нами пороховой погреб, и французы прекратили огонь; к вечеру и англичане были сбиты. Флот неприятельский также понес большие потери, и много их кораблей выбыло из строя.

Стойкость нашего гарнизона была так изумительна, а потери союзников так велики, что они побоялись идти штурмовать наши слабые укрепления, а решили приступить к правильной осаде Севастополя, что надолго затянуло дело.

Со следующего после бомбардировки дня союзники начали строить новые батареи, да и мы продолжали укрепляться -- работа закипела по всей линии.

Между тем положение Севастополя стало как будто улучшаться: росли укрепления, подошла армия князя Меншикова, да и с западной границы стали прибывать подкрепления, и генерал Липранди с 12-й дивизией одержал 13 Октября значительную победу над англичанами и турками под Балаклавой, весть о которой усилила рвение защитников Севастополя. Но, несмотря на это, подступы неприятеля к нашим укреплениям приближались усиленно. Видно было, что союзники обратили особое внимание на наш бастион №4. С нашей стороны предвиделась возможность скорого штурма этого бастиона.

Тогда князь Меншиков, пользуясь подходом значительных подкреплений, при чем все наши силы под Севастополем дошли до 100 тысяч -- и у союзников было столько же -- решил вновь атаковать противника, чтобы отбросить его от Севастополя и заставить снять осаду города. Атака была назначена на 24 Октября на правый фланг расположения союзников, на Инкерманские высоты, занятые англичанами.

К сожалению, в исполнении этого плана вышло много недоразумений, благодаря неизбежным на войне случайностям, и на очень узком пространстве собралась целая масса наших войск, которые могли действовать только по частям и в то же время несли громадные потери от неприятельского огня. Несмотря на это, полки наши по очереди бросались на врага. Силен был огонь англичан, да все-таки штык наших молодцов сделал свое дело, и мы одержали над англичанами полный успех.

Вот батальоны полков Томского, Колыванского и Екатеринбургского сметают перед собой одну за другою бригады англичан и завладевают их укреплением и орудиями. «Волоса становились у англичан дыбом», -- говорит очевидец, -- «при виде наших серах шинелей, волной вливавшихся в туман через бруствер укреплений».

Здесь тарутинцы и бородинцы бросились на английскую батарею и хотя были встречены залпом с 60 шагов, но овладели ею, при чем Тарутинского полка прапорщик Соловьев и унтер-офицер Яковлев первые бросились на вал батареи, на штыки неприятельские, а за ними ворвались ожесточенные солдаты.

После таких блестящих успехов полки эти, не поддержанные вовремя, должны были отойти назад, в виду появления против них все новых и новых частей английских войск и в виду убыли из строя многих начальников.

Их сменяют охотцы, якутцы и селенгинцы. Охотцы стремительно атаковали сильную английскую батарею. Ее защищали знаменитые английские черные стрелки (кольдестримцы). Достойно померились противники: ударили в рукопашную, дрались штыками, прикладами, обломками оружия, камнями. Но поддержали храбрые охотцы свою честь и взяли английскую батарею, хотя при этом большая часть полка легла на поле битвы.

Однако, к англичанам подошла на помощь их гвардия и быстрым натиском выбила охотцев из батареи.

Здесь был убит знаменщик Охотского полка, и полковая святыня попала в руки англичан. Унтер-офицеры Иван Барабашев и Осип Игнатьев, видя, что знамя осталось на батарее, бросились назад, в кучу врагов и вырвали из неприятельских рук свою святыню.

Но и к нам шла поддержка -- якутцы и селенгинцы ударили с охотцами в штыки, и английская гвардия вновь уступила храбрецам батарею. Новые атаки англичан повели к тому, что наши полки окружили их со всех сторон, били их перекрестным огнем и принимали в штыки. Англичанам приходилось совсем плохо; но к ним спешила значительная помощь. Французский генерал Боске, видя, что против него наши войска не наступают, двинул свой корпус на помощь англичанам. Восемь верст отделяло корпус Боске от поля битвы; быстрым шагом войска почти пробежали это пространство и прибыли в самую трудную для англичан минуту.

Появление на поле сражения французов заставило опять соединиться вместе наиболее уцелевшие батальоны охотцев, якутцев и селенгинцев и ударить на французов в штыки. Опрокинуты были зуавы раз, другой, но, подкрепленные беспрестанно прибывающими свежими силами, французы принудили отступить наши расстроенные, измученные батальоны.

При отступлении Тарутинского полка рядовой Федор Нечаев, видя много раненых, отставших и упавших назади, несколько раз бегал за ними и человек 15 вынес на плечах своих под выстрелами неприятельскими. А рядовой Поленов был приперт к краю высокой скалы штуцерниками, желавшими забрать его, как храбреца, живьем; видя неминучий плен, он кинулся со скалы на явную гибель.

Когда после Инкерманского сражения наши войска отступали, и многие из отставших за ранами садились, не имея сил двигаться дальше, появилась между ранеными старушка-матроска с большим горшком, сковородой и вязанкой дров. Живо разложила она огонек и начала печь оладьи, утоляя голод раненых. Многим спасла жизнь эта своевременная помощь доброй старушки, дав силы добраться до своих. Когда солдаты хотели рассчитаться с благодетельной матроской, она незаметно скрылась.

Накануне Инкерманского сражения прибыли из Петербурга Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи, которых Государь отправил в Севастополь делить тягости обороны с гарнизоном. Юные Великие Князья начали свое боевое служение родине в Инкерманском сражении, во время которого своим присутствием в опасных местах подкрепляли силы войск, а своей отвагой сразу заслужили искреннюю любовь всех севастопольцев. По представлению князя Меншикова Государь наградил их за это сражение Георгиевскими крестами. Своими постоянными трудами во время продолжительного пребывания под Севастополем, ласковым обращением, добротой и участием к нуждам войск и в особенности к раненым Великие Князья удесятеряли силы обороняющихся и заставляли войска всеми силами стараться оправдать доверие к ним и великую милость Царя, приславшего Своих сыновей.

Инкерманский бой произвел большое впечатление на наших врагов: удивленные беспримерной стойкостью русских войск, они отказались от надежды штурмовать Севастополь и решились медленно подходить к нашим укреплениям, прикрываясь земляными насыпями.

С тех пор и до самой весны действия вражьих сторон под Севастополем не ознаменовались ни большими бомбардировками, ни сражениями, но кипучая работа защитников Севастополя не прекращалась ни на минуту. Враг наш тоже не дремал и, хотя ему тяжело было переносить суровую зиму почти под открытым небом, он понемногу пододвигался все ближе и ближе к нашим укреплениям.

И во время зимы стрельба не прекращалась, смерть носилась повсюду; но обтерпелся гарнизон и обратил он грозные бастионы в свои казармы: тот же смех и песни слышатся на укреплениях, лишь с приправой свиста и шипения неприятельских снарядов или стона раненого; те же прибаутки наших солдатиков раздаются повсюду.

Не мало было таких смельчаков среди гарнизона Севастопольского, в особенности из черноморских пластунов, которые не могли спокойно усидеть в наших укреплениях и каждый день старались чем-нибудь досадить неприятелю. Из этих смельчаков образовывались особые команды охотников, которые днем отдыхали на бастионах, а ночью подкрадывались к самому неприятелю, следили за его работами и очень часто врывались в траншеи, захватывали пленных и портили неприятельские работы.

Первое место между молодцами охотниками бесспорно принадлежит матросу 30 флотского экипажа Петру Кошке, которого так и тянуло на какой-нибудь отчаянный подвиг. Да и мастерски же справлялся он с врагами: подползет незаметно, да так снимет часового, что тот и голоса подать не успеет. Особое уважение товарищей и общую известность он приобрел следующим подвигом: в одной вылазке против англичан был убит наш сапер, труп которого англичане врыли по пояс в землю, около самой своей траншеи, как бы в виде цели для наших выстрелов. Такое поругание возбудило всеобщее негодование, и удалой Кошка вызвался вырыть и принести тело убитого товарища. Получив разрешение, Кошка отправился на свой славный подвиг и, в виду изумленных англичан, начал выкапывать труп. По храбрецу открыли сильный штуцерный огонь, но он продолжал неутомимо работать, не обращая внимания на выстрелы. Вырыв труп, Кошка принес его на плечах к нам на бастион; сам он не был ранен, в труп же, принесенный Кошкой, попало пять пуль.

Наравне с постоянными подвигами наших охотников, очень часто предпринимались нами вылазки и более значительными отрядами под начальством офицеров. Цель этих вылазок заключалась в том, чтобы помешать ночным работам неприятеля, или отбить у них только что построенные укрепления, или же хотя бы только разрушить их. Часто производились нами эти вылазки, столь любезные защитникам Севастополя, и желающих идти на вылазку всегда было так много, что хоть отбавляй.

Сам главнокомандующий, князь Меншиков, поощрял эти вылазки.

Без шума и грома приближалась, обыкновенно чуть не ползком, молодецкая команда, и вдруг, с криком «ура», ворвется в неприятельскую траншею, сроет насыпь, разбросает туры, мешки, фашины и схватится в рукопашную. Сделав свое дело, команда возвращается домой, нагруженная трофеями. Так, 29 Ноября черноморские пластуны с подполковником Головинским, штабс-капитаном Дельсаль и лейтенантом Батьяновым ворвались во французскую траншею, разрушили ее, да еще притащили к адмиралу Новосильскому три французские мортиры.

Наибольшую славу заслужил, как постоянный участник и начальник вылазок, лейтенант Бирюлев, отличавшийся замечательной отвагой и распорядительностью в этих делах. Однажды этот офицер был спасен от верной смерти самопожертвованием матроса Шевченко. Преследуя неприятеля, Бирюлев не заметил, как, в расстоянии только нескольких от него шагов, пятнадцать штуцерных прицелились в него. В это время матрос Шевченко быстро выбежал вперед и собственною грудью прикрыл Бирюлева; в ту же минуту грянуло несколько выстрелов, и герой Шевченко пал великолепною смертью, спасши своего офицера.

С конца Октября месяца шла борьба под Севастополем не только на земле, но и под землей, в минных галереях.

В Октябре союзники близко подошли своими работами к нашему бастиону №4; но с тех пор им не удавалось пододвигаться к нам на земле. Это заставило полковника Тотлебена опасаться, что французы спустились под землю и ведут под бастион мины, чтобы взорвать его. Тотчас же Тотлебен приказал и с нашей стороны спуститься минами, чтобы идти навстречу неприятелю.

С тех пор и до падения Севастополя перед 4-м бастионом велась очень упорная минная война и так успешно для нас, что французы принуждены были бросить свои попытки на 4-й бастион и обратить все усилия на Малахов курган.

Заведывал минными работами с нашей стороны штабс-капитан Мельников, который постоянно находился в минах, под землею, постоянно следил за неприятельским минером и, подпуская его незаметно поближе к себе, угощал его такими камуфлетами (подземными взрывами), что на большое пространство разбивал его галереи и заставлял вести эту кропотливую работу сначала.

Самое сильное впечатление произвел на французов наш первый камуфлет, данный вечером 22 Января. Наши минеры работали так осторожно, что неприятель и не предполагал, что мы ведем мины. Когда последовал взрыв, то с нашей стороны было слышно, как подземный гул удалялся к стороне неприятеля, и потом в его траншеях показались пламя и дым. Французы были так ошеломлены неожиданным взрывом, что в испуге выскочили из своих закрытий и были встречены сильнейшим картечным огнем наших орудий, заранее приготовленных для этой цели.

10 Февраля нашим минерам удалось совершить редкий подвиг: саперный унтер-офицер Федор Самокатов, работая в галерее, наткнулся на неприятельскую мину и занял 12 1/2 саженей ее открытою силою, с командою, состоящей всего из четырех минеров и фейерверкера с ракетами.

Постоянной удачей отличалась для нас минная война, но и дорого же стоила она труженикам-саперам, которым целые месяцы приходилось жить под землею, в узких галереях, где нельзя было выпрямиться, при полном недостатке свежего воздуха, да к тому же каждую минуту ожидать, что неприятельский взрыв живого похоронит тебя в обширной могиле.

Продолжительный зимний период осады был самым томительным для союзников. Зима в Севастополе в этот год была холодная; не привыкший к стуже враг мерз и десятками перебегал к нам; работы его подвигались вяло. Император Николай, который издалека с отеческой любовью следил за Севастополем и его богатырскими защитниками, видел, что надо было воспользоваться таким невыгодным положением союзников и атаковать их с целью отбросить в море. Поэтому, в Феврале месяце, Государь приказал князю Меншикову перейти в наступление, заняв и укрепив предварительно высоты перед Малаховым курганом. Очень трудно было произвести такую работу -- у самого носа сильного врага строить укрепления, да еще на такой местности, которая представляла сплошной камень.

Здесь все зависело от соединения осторожности и выдающегося мужества. Но и такое дело было по плечу доблестным Севастопольцам. В ночь на 10-е Февраля выполнение этой задачи было возложено на известного своею храбростью и распорядительностью генерала Хрущева с Волынским и Селенгинским полками.

Как кошки, подобрались волынцы и селенгинцы, под прикрытием пластунов, к высотам, и в темноте закипела работа. К утру удивленные французы увидали пред собой как гриб выросшее укрепление, названное Селенгинским редутом.

В ночь с 11-го на 12-е Февраля французы собрали близ Селенгинского редута свои войска и решили штыками выбить нас из него. Пять лучших батальонов французских войск неожиданно бросились на части Волынского полка. Генерал Хрущев достойно встретил храброго врага, и пошел работать штык в ночной темноте.

Во время рукопашной схватки чуть не погиб генерал Хрущев: офицер-зуав замахнулся уже на него саблей, но горнист Павлов горном вышиб саблю из его рук, а рядовой Белоусов приколол зуава штыком.

За Селенгинским редутом последовательно выросли таким же образом Волынский редут и Камчатский люнет.

Однако, нам не пришлось воспользоваться этими дорогими постройками для решительной атаки неприятеля.

Вскоре в Севастополе было получено потрясающее известие, которому положительно не хотелось верить. То было известие о смерти Императора Николая Павловича. Войска с тяжелым чувством узнали о смерти обожаемого Монарха, который так любил Свою армию и до последней минуты жизни вспоминал о героях-севастопольцах.

На престол вступил Государь Александр II; почти в то же время главнокомандующий князь Меншиков, в виду его болезни, был уволен, и на его место назначен князь Михаил Дмитриевич Горчаков 2-й. Смерть Государя, а также замена главнокомандующего заставили отложить атаку, и благоприятное для нее время было упущено.

Польза от вновь построенных укреплений была для нас большая: они очень беспокоили своим близким огнем союзников, и почти каждый день происходила перед ними кровавая борьба, но французам не удавалось отбить их у нас.

Наиболее замечательный бой за Камчатский люнет происходил в ночь на 11 Марта. В этот день князь Горчаков решил произвести усиленную вылазку, общее начальство над которой было поручено уже создавшему себе славу замечательной храбростью генералу Степану Александровичу Хрулеву. В 9 часов вечера войска собрались в тишине на сборный пункт. Ночь была лунная, но черные облака неслись по небу. Прикрываясь цепью, тихо двинулись батальоны по направлению к французским работам. Вдруг, совершенно неожиданно раздался залп: наша цепь наткнулась на французские колонны, которые, по странной случайности, в эту ночь также хотели произвести решительное нападение на Камчатку, как называли у нас Камчатский люнет.

В траншеях завязался страшный рукопашный бой: то французы, то мы подавались вперед; залпы штуцерных сменялись работой штыка. Выходящая из-за несущихся туч луна освещала картину ужасной резни.

Во время самого разгара битвы среди офицеров, окружавших Хрулева, раздался голос:

-- Где наши? Скажите же, ради Бога, где наши?

Слова эти были сказаны подошедшим монахом. Луна освещала бледное лицо его, на котором, впрочем, не было заметно волнения. Он был одет в рясе, в черном клобуке, эпитрахили и держал в руках крест.

-- Кто ваши, батюшка? -- спросили его.

-- Моряки.

-- Они впереди, но там не ваше место; пойдите на перевязочный пункт.

-- Мое место там, где утешают в страданиях, где приготовляют к смерти, -- отвечал он и бросился вперед.

В ту минуту, когда во время штыковой схватки положение наше было наиболее затруднительно, когда новые колонны французов заставили наши войска податься назад, в передних рядах раздалось громкое пение тропаря: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверному Императору»... То был виденный нами только что в свите Хрулева монах Аника (Иоанникий Савинов), который, со сверкающим от лунного света крестом, появился среди отступающих; ряды наши повернулись, вновь грянуло могучее «ура», и вновь волной отхлынули французы, несомые на штыках.

Храбрые в боях русские и французы не питали вражды друг к другу в те немногие часы, в которые назначалось перемирие для уборки тел; наши офицеры и солдаты сходились тогда с французами, и здесь происходил обмен любезностей между достойными врагами, и по-своему выражалось уважение ко взаимной храбрости.

11 Марта, после описанной выше вылазки, назначено было перемирие для уборки убитых.

Как только взвились белые флаги, возвещавшие перемирие, то целые массы русских и французов бросились навстречу друг другу приветствовать врагов, покрывших себя во время ночной схватки неувядаемой славой.

-- Ну здравствуй, здравствуй, брат мусью -- говорил в одном месте наш богатырь подбежавшему к нему худенькому французу, протягивая ему свою огромную руку.

А вот француз любезно подает нашему солдату сигару и просит его закурить. Не отказывается гренадер и в свою очередь предлагает ему люльку. Француз раскуривает ее и затягивается по привычке; но люлька выпадает у него из рук, глаза мутятся, спирается дыхание, и несчастный, замахав руками, убегает, как шальной, чтобы запить из фляжки товарища одуряющее действие русского табака.

И много было смешных сцен между не понимающими друг друга друзьями.

Но насколько наши солдаты любили французов, настолько же недружелюбно относились они к холодным англичанам, с которыми никогда не хотели здороваться.

-- Отойди от этого дурня -- слышалось, бывало, если кто из молодых солдат сближался с англичанином.

На второй день Пасхи, 28 Марта, в 5 часов утра, по всей неприятельской линии грянул залп из всех орудий. Началось второе бомбардирование, более ужасное и более продолжительное, чем первое. Ядра и бомбы прыгали по всему городу. Весь город -- старики, женщины и дети кинулись к Николаевской батарее, единственному прикрытию от выстрелов. Но и это десятидневное бомбардирование, во время которого с неприятельской стороны было выпущено 160 тысяч снарядов, а у нас выбыло из строя около 61/2 тысяч человек, не поколебало сил обороняющегося, и на Камчатке, например, во время самой сильной канонады, раздавалась залихватская песня «Ох вы, горы мои воробьевские!» Понравилась, видно, песня французам -- прекратили они огонь, и до глубокой ночи не просвистел над Камчаткой ни один снаряд.

-- Браво -- послышалось из вражьих ложементов, когда матросы и солдаты окончили свое пение.

После Пасхи, с наступлением весны, положение наше ухудшилось сравнительно с союзниками: к ним начали подходить сильные подкрепления, и вскоре высадился 15-тысячный корпус войск Сардинского королевства, принявшего участие в войне против нас; кроме того и необходимые для осады боевые запасы легко подвозились морем. У нас же ежедневный огромный урон людей в осажденном городе не возмещался подкреплениями, хотя и повелено было собрать ополчение из некоторых внутренних губерний. С радостью отозвался народ русский на призыв своего Царя, и быстро собирались ополченцы; шли даже старики, которым поздно было служить, показывая пример молодежи. Но велик был ополченцам путь до Крыма -- не поспели они подойти до падения Севастополя.

Особенно же чувствовался у нас недостаток в порохе, которого союзники имели в изобилии. Благодаря этому, мы не могли, как следует, отвечать на огонь врага; один наш выстрел следовал на 15-20 выстрелов неприятельских.

Трудно представить себе более тяжелое положение, чем было в это время положение защитников Севастополя! В какой армии на свете солдаты не приуныли бы? А здесь -- нет -- и Севастопольцы все еще не хотели мириться с мыслью перейти только к обороне, все еще они хотели отнимать у неприятеля лежащие перед нашими бастионами участки местности, и вылазки продолжались своим чередом; ночные бои по-прежнему уносили много храбрых!

25 Мая, в три часа дня, союзники открыли третье бомбардирование Севастополя, а 26-го числа, около 6 часов вечера, огромные массы французов бросились на Камчатский люнет, Волынский и Селенгинский редуты, которые, после ожесточенного боя, остались в руках союзников.

В этот день у нас выбыло из строя 51/2 тысяч, а у союзников 61/2 тысяч человек.

Занятие неприятелем передовых укреплений дало им большое преимущество перед нами, и каждую минуту надо было ожидать общего штурма Севастополя.

Чуть свет 5 Июня союзники открыли четвертое бомбардирование.

После суточного обстреливания они решили штурмовать Севастополь, для чего предназначили 50.000 человек.

Едва начало рассветать, как густые колонны французов, бросились на 1-й и 2-й бастионы, а потом и на Малахов курган; англичане же полезли на 3-й бастион.

Но не пришла еще последняя минута Севастополя, и всюду враг был отбит с огромным уроном полками Суздальским, Селенгинским, Якутским, Брянским и другими.

Однако, дело, начатое так блестяще, едва не погибло, благодаря тому, что французы, отбитые повсюду, захватили прилегающую к Малахову кургану батарею Жерве. Но в эту-то минуту прискакал на батарею Жерве любимец солдат и матросов, Степан Александрович Хрулев.

-- Стой, ребята -- закричал он отступающим полтавцам. Дивизия идет к вам на помощь!

Радостно встрепенулись изнемогавшие солдаты при оклике любимого начальника и повернули против врага.

Однако, вблизи не только обещанной Хрулевым дивизии, да и вообще-то войск не было. К счастью, Хрулев вдали увидал 5-ю (ныне 7-ю) роту Севского полка, возвращавшуюся с работ. В ней было всего 138 человек, под командой штабс-капитана Островского. Вот что, вместо дивизии, было в руках Хрулева!

Севцы шли с лопатами в руках и с ружьями за спиною.

-- Ребята, бросай лопаты! -- крикнул им Хрулев.

-- Благодетели мои, в штыки, за мною, -- произнес он, обращаясь к севцам и бросаясь вперед.

Как один кинулись севцы за своим любимым генералом и без выстрела пошли в штыки. Мигом батарея Жерве перешла в наши руки, и бой был восстановлен.

Штабс-капитан Островский пал героем, работая саблей во главе своей роты, которая в этот день заслужила себе бессмертную славу, но в которой после приступа из 138 человек налицо осталось только 33 человека. Было только семь часов утра, когда штурм был отбит на всех пунктах. Союзники отошли назад, потерявши свыше 10.000 человек. Да и нам не дешево досталось это двухдневное бомбардирование: из строя за два дня выбыло до 5 1/2 тысяч человек.

После неудачного штурма 6 Июня присмирели союзники и не отваживались больше атаковать нас открытой силой.

Прошло уже более девяти месяцев с тех пор, как Севастополь отбивался от многочисленного врага. Девять месяцев ужасной жизни в осажденном городе, жизни, полной лишений, казалось бы, должны были подорвать силы защитников Севастополя.

Но русское добродушие, удаль, равнодушие и полная готовность к смерти царили на бастионах в это ужасное для Севастополя время.

Как-то раз, например, против английских траншей залегли штуцерники Камчатского егерского полка.

-- Смотри, смотри -- закричал один из егерей: что-с катится мимо?

-- Чего тебе катится? Аль не видишь, заяц бежит!

-- Катай его, Кузнецов -- на тебя бежит!

Кузнецов прицелился: выстрел грянул, и заяц убит.

У англичан послышался смех. Заяц лежал на середине между нашими и английскими ложементами.

Кузнецов (из крестьян Калужской губернии) перекрестился и, недолго думая, выскочил из ложемента и побежал к убитому зайцу. Англичане встретили удальца штуцерным огнем, но Кузнецов благополучно добрался до зайца, схватил его за задние ноги, поднял ружье на изготовку и стал задом отходить к своим ложементам. Если таково было мужество всего гарнизона, то всех геройских подвигов отдельных лиц нельзя и перечислить.

Да, надобно было видеть всех этих героев, чтобы научиться благоговеть перед ними. Ни один солдат не останавливался перед опасностью, когда дело шло о спасении товарища или начальника.

От солдат и матросов не отставали в мужестве и дети, преимущественно сыновья матросов. Посещая часто бастионы, они оставались на них и в минуты самого жаркого боя, помогали солдатам. Более других прославился двенадцатилетний сын матроса, Николай Пищенко. Отец его служил на одной из батарей, а молодой Николка жил при отце и помогал ему. В день второго бомбардирования старый Пищенко был убит, мальчик же все-таки остался на батарее и стал самостоятельно распоряжаться небольшими мортирами. В коротких брюках, в отцовской куртке, хватавшей до колен, и босиком он неутомимо возился с порученным ему делом.

-- Маркелами заведую и при них умру -- гордо говорил маленький воин на вопросы посетителей.

Главнокомандующий наградил Пищенко сначала медалью, а потом и Георгиевским крестом, и после падения Севастополя молодой кавалер вышел из пылающего города, имея 13 лет от роду и 11 лет Царской службы за плечами, так как известно, что, по милости Императора Николая Павловича, каждый месяц службы под Севастополем считался за год.

Не забудем поминуть и тех русских женщин, сестер милосердия, которые, по почину Великой Княгини Елены Павловны, съехались в Севастополь и все свои силы употребляли на помощь раненым. Не видна для глаз постороннего была их деятельность, но сколько тысяч жизней спасли эти труженицы своим уходом, сколько мучений они облегчили, и много страдальцев отошло в вечность, утешенных в последние минуты добрыми словами и молитвой сестер милосердия.

В июне месяце в Севастополе случилось два события, повлиявшие на дальнейший ход обороны. 8 Июня был ранен генерал Тотлебен, лично руководивший всеми работами обороняющегося, а 28-го Июня севастопольцы, а с ними и вся Россия понесли тяжелую, невознаградимую потерю: адмирал Павел Степанович Нахимов был смертельно ранен в голову неприятельской пулей и вскоре скончался.

Не стало Павла Степановича, который с первого дня осады и до самой смерти был душою обороны и самым усердным защитником города. Всегда ровный со всеми, доступный для всех, с добрым отзывчивым сердцем, хотя и с суровой наружностью, адмирал Нахимов, постоянно появляясь на самых опасных местах и почти целые дни проводя на оборонительной линии, был известен всему Севастополю от мала до велика; матросы же и солдаты положительно обожали Нахимова, и не было ничего невозможного, чего он с ними не мог бы сделать.

Чтобы отвлечь внимание союзников от Севастополя и заставить их снять осаду, наш главнокомандующий решил воспользоваться армией, стоявшей по северную сторону Севастопольской бухты, и атаковать ею англичан и французов во фланг, со стороны Черной речки. Сражение на Черной речке произошло 4 Августа и кончилось для нас неудачно. Войска наши геройски пошли на приступ, геройски вели себя, но преодолеть сопротивления врага не могли, так как англичане и французы занимали почти недоступные скалистые горы, сильно укрепленные и занятые массою войск.

На ряду с подвигами мужества и храбрости среди наших войск в этом деле по обыкновению заметно было проявление того высокого товарищеского чувства, которым так отличается русский солдат.