Народы Кавказа в вооруженных силах СССР в годы Великой Отечественной Войны

На положение военнослужащих нерусской национальности в советской армии большое влияние оказала военная реформа конца 30-х годов. Во-первых, с введением 1 сентября 1939 года Закона о всеобщей воинской повинности призывники из национальных регионов Советского Союза в массовом порядке стали вливаться в ряды Красной Армии. Прежде военную подготовку проходила лишь часть мужского населения. В условиях ухудшения

1 Конституция Союза Советских Социалистических Республик. М., 1940. С. 20внешнеполитического положения Советского Союза правительство взяло курс на наращивание численности войск. С 1939 г. по 22 июня 1941 г. двухмиллионная Красная Армия выросла более чем вдвое2.

Во-вторых, в 1938 году были расформированы территориальные войсковые формирования, имевшие в союзных и автономных республиках статус национальных, и осуществлен переход к кадровой армии на основе экстерриториального принципа комплектования. В соответствии с этим принципом переменный состав призывался в части вне места жительства и проходил срочную казарменную службу в местах дислокации части, а не кратковременные сборы, как прежде. Этим существенно повышалась выучка личного состава частей, обеспечивалось полноценное овладение ими новыми сложными видами вооружения. Для призывников из национальных регионов, в том числе и кавказцев это означало длительный срок службы вне своей республики, в ходе которого он быстрее адаптировался в составе русскоязычного воинского коллектива и, по словам командующего войсками Закавказского военного округа комкора И. В. Тюленева, «приобщался к общей культуре единого многонационального народа»3.

Быстрой адаптации кавказской молодежи в рядах Красной Армии способствовал и общий подъем советского народного хозяйства во второй половине 30-х гг., сопровождавшийся быстрым развитием культуры и образования, которое особенно положительно сказалось на положении советской молодежи. Она являлась основным творцом и потребителем материальных и духовных продуктов окрепшего социализма. Кавказские республики не остались в стороне от этих процессов. По ряду показателей они превосходили другие республики Советского Союза. Так, по данным переписи

1939 г. Грузия была на первом месте в СССР по числу людей, обладавших средним и высшим образованием на 1000 граждан.

Итоги призыва 1939 г, когда в армию поступили молодые люди 1917-1919 годов рождения, показали, что их образовательный уровень значительно превышал средний по Закавказью. 27,5% из них имели среднее и 22,1% - незаконченное среднее (7 - 9 классов) образование, 2,4% высшее образование. Лишь 1518 человек (1,4%) были неграмотными и еще 16% - малограмотными4 (в среднем по Закавказью 10,68% населения имело среднее образование, 1,11% - высшим)5. При этом имелась устойчивая тенденция к дальнейшему росту уровня образования закавказской молодежи. Так, если в 1938 г. на учете в закавказских военкоматах числилось 8167 чел. с законченным средним образованием, то в 1940 г. - 15958 чел6. Еще выше эти показатели были у возрастов 1921 - 1923 годов рождения, которые стали одним из основных ресурсов для комплектования войск в Закавказье в первый период войны. Из

94624 чел., взятых на учет только 1,4% являлись неграмотными и 9% малограмотными; все они были охвачены ликбезом. А среди уроженцев 1923 года таковых уже не имелось7. Одновременно быстро сокращалось число призывников, не владевших русским языком. В Армении и Азербайджане этот показатель снизился с 49% среди лиц 1921 года рождения до 15% среди лиц

1923 года. А общий удельный вес призывников, не владевших русским языком, в начале войны составлял 37,6% (в Армении - 50,5%, Азербайджане - 33,8%, Грузии - 28,5%)8.

Значительная масса молодежи охватывалась допризывной военной подготовкой. Не менее половины призывников прошли курсы ворошиловских стрелков 1-й ступени и являлись значкистами ГТО, ГСО и ПХВО 1-й ступени9.

Северокавказская горская молодежь также отличалась высоким образовательным, культурным уровнем и хорошей физической подготовкой.

По уровню грамотности выделялись осетины (90% мужского населения в

озрасте от 9 до 49 лет) и некоторые крупные народности Дагестана - лаки и авары (92,6 и 90,5%). У прочих народов Северного Кавказа уровень грамотности мужского населения достигал 80 - 85%, у чеченцев и ингушей -

68 - 70%. Тот же показатель у славянского населения СССР к 1939 г. приближался к 100%. Аналогично распределение лиц со средним и высшим образованием. Если на 1000 русских таковых приходилось 76,8 и 5,8 соотв., то на 1000 адыгейцев и черкесов - 53,9 и 2,1, карачаевцев - 31,2 и 1,1, кабардинцев - 29,8 и 1,0, дагестанцев - 20,8 и 0,9, чеченцев - 8,1 и 0,3 и т.д. У осетин эти показатели превосходили аналогичные цифры у русских - 99,1 чел. из 1000 имели среднее образование и 9,3 - высшее10.

Из приведенных данных видно, что северокавказские народы развивались неравномерно, причиной чему был ряд исторических, демографических, хозяйственных факторов. Но, несомненно, они добились значительного прогресса, если сравнить их культурный уровень с царскими временами, когда многие из горских народов даже не имели своей письменности. Начальник политуправления Северо-Кавказского военного округа в донесении в Главное Политуправление РККА отмечал: «Рост материального благосостояния советского народа из года в год улучшает призывной состав. На призывные пункты пришла в основном здоровая, грамотная, политически развитая молодежь, до конца преданная партии, правительству и вождю трудящихся всего мира товарищу Сталину»11. В среднем по северокавказским республикам годными к строевой службе были признаны 87% призывников12.

Такие достаточно высокие социально-демографические характеристики кавказской молодежи позволяли им быстро адаптироваться в интернациональных частях Красной Армии. После введения всеобщего призыва и экстерриториального распределения контингентов, призывные

возраста 1917 - 1920 годов рождения из Закавказского и Северо-Кавказского округов в 1938-40 гг. направлялись, главным образом, в западные округа. Они приняли на себя первые удары немецко-фашистских войск и разделили трагическую судьбу Красной Армии 1941 года. Только из Грузии по итогам текущих призывов 1938-1940 гг. и досрочных призывов весной и в июне 1941 гг. армия получила 126039 чел. рядового и младшего командного состава, а с учетом кадровых военнослужащих, число выходцев из Грузии, служивших в Красной Армии к началу войны, превышало 130 тыс. чел13.

В отличие от молодежи общая, физическая и военная подготовка основной массы взрослого мужского населения Кавказа - главного мобилизационного ресурса - оставались невысокими. Диссонансом к призывному контингенту выглядят социально-демографические и образовательные характеристики военнообязанных запаса. Так, по Закавказскому военному округу из 977 тыс. военнообязанных РККА, РКВМФ и НКВД военно-учетными специальностями (далее - ВУС) обладали лишь 38209 младших командиров и 483506 рядовых (53%). Но наличие ВУС далеко не всегда означало, что военнообязанный в действительности обучен военному делу. Только половина запасников с ВУС (50,03%) обладала конкретными военными специальностями, и годились к строевой службе. Другая половина составляла своего рода мобрезерв, которому были присвоены бессодержательные военно-учетные специальности: «годные необученные» - 38%, «годные малообученные» - 6%, «ограниченно годные обученные» - 0,8% и «ограниченно годные необученные и малообученные» -

5%14. Как правило, представители этих категорий никогда военной службы не проходили и переводились в соответствующую ВУС по своей гражданской специальности. Таким образом, лишь менее четверти всех запасников одновременно годились к строевой службе и были обучены военному делу.

В мобилизационном отчете штаба Закавказского округа за 1940 г. отмечены политически и профессионально значимые демографические показатели -партийность (90456 чел.), принадлежность к рабочему классу (119924 чел. или

12,24% всех военнообязанных), наличие высшего (9641 чел. или 0,99%) и среднего (50661 чел. или 5,17%) образования15. Примечательно, что уровень образования военнообязанных запаса серьезно уступал общему уровню по Закавказью, который поддерживался, главным образом, за счет молодежи.

Невысокий уровень военной подготовки и образования объяснялся тем, что жизнь сельского, особенно высокогорного взрослого населения Закавказья и Северного Кавказа лишь в незначительной степени была затронута культурной революцией, оставалась по сути своей патриархальной. Армейская реформа конца 30-х годов также почти не коснулась больших масс военнообязанных. Под всеобщий призыв, впервые объявленный в 1938 г., она не подпадала. Занимавший в те годы должность председателя правительства Дагестана А. Даниялов вспоминал позднее: «К 1941 г. взрослое население гор мало владело русским языком. Исторически сложившийся уклад жизни, когда горцы без крайней нужды не выходили дальше своего аула, в лучшем случае района, являлся громадной трудностью при мобилизации горцев в действующую армию… Беда состояла в том, что кроме тех, кто прошел службу в армии до войны, горцы не умели обращаться даже с винтовкой. Что касается автомата, пулемета, миномета или гранаты, то они их просто не видели»16.

Самые подготовленные из военнообязанных (резервисты 1-й категории) в ходе переучета осенью 1940 г. были приписаны к кадровым частям и соединениям Закавказского и Северо-Кавказского военных округов. Обязательным требованием к приписному составу было хорошее владение русским языком, но в таких людях испытывался дефицит. Он покрывался военнообязанными, понимающими русскую разговорную речь. К этой категории относилось тогда не более 25 - 30%17. Языковая проблема в документах довоенной поры не занимает сколько-нибудь значительного места.

Относительно незначительные масштабы армии мирного времени и длительные сроки службы красноармейцев-кавказцев не оставляли для ее возникновения серьезной почвы.

Важно подчеркнуть и то, что, как показала дальнейшая практика, качественные характеристики мобресурсов Кавказа, прежде всего, военнообязанных запаса, оказались существенно завышены военкоматами. Это относилось к таким ключевым показателям, как уровень военной подготовки, грамотности и владения русским языком. В целом военкоматы Советского Союза в предвоенный период представляли собой громоздкие бюрократические учреждения и не обеспечивали должного учета и оценки мобилизационных ресурсов. Анализируя итоги финской кампании 1939-1940 гг., Сталин охарактеризовал мобилизационные органы страны как «очень слабое» звено Красной Армии18.

Все это в экстремальных условиях войны стало причиной серьезных издержек в процессе формирования соединений и маршевых пополнений личным составом требуемых возрастов и квалификации и, в конечном итоге, сказывалось на боеспособности соединений, формировавшихся на Кавказе, а также масштабах понесенных потерь19. Именно качественные характеристики пополнения, поступавшего из военкоматов кавказских республик, обусловили позже неоднократные кардинальные перестройки принципов комплектования войск национальными кадрами и их использования в бою.

22 июня 1941 г., в первый день Великой Отечественной войны Президиум Верховного Совета СССР своим Указом объявил о всеобщей мобилизации военнообязанных четырнадцати возрастов с 1905 по 1918 годов рождения включительно («поднимаемые возраста»)20. Лица более молодого возраста -

1919-1921 годов рождения уже находились в рядах Красной Армии, будучи

Обсуждение работы военкоматов на совещании при ЦК ВКП(б) в связи с подведением итогов финской кампании см.: Зимняя война 1939 - 1940. Книга вторая И. В. Сталин и финская кампания (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б)) М., 1999. С. 240 - 241.

призванными в течение 1939-1941 годов. Кроме того, с начала 1941 года проводились досрочные призывы части призывников 1922 года рождения. Интенсивно формировались новые соединения. Еще до конца декабря 1941 г. Красная Армия получила 286 стрелковых дивизий, 159 стрелковых бригад и прочие соединения, большинство из которых было вновь сформированными21.

С самого начала войны народы Кавказа стали широким потоком вливаться в ряды Действующей армии. По Закавказью летом 1941 г. было призвано в строевые части, военные училища, резерв и строительно-рабочие подразделения 85561 призывников. Мобилизация военнообязанных запаса, завершенная к середине июля, дала 212721 чел., в том числе 16939 командиров,

18728 младших командиров и 175876 рядовых. Мобилизационный план 1941 г. был выполнен по Закавказью на 99%22. Из северокавказских республик в армию было мобилизовано 29937 военнообязанных (см. приложение 1). Военкоматы закавказских и северокавказских республик рапортовали о высоком боевом духе и дисциплинированности призываемых, большом числе добровольцев.

Использование людских ресурсов в военных целях шло в нескольких направлениях. Основные из них: развертывание и доукомплектование до штатов военного времени кадровых частей и соединений Северо-Кавказского и Закавказского военных округов, формирование новых дивизий за счет людских и материальных ресурсов округов, подготовка маршевого пополнения с последующей его отправкой в действующие войска, создание разного рода ополченческих формирований для местной самообороны и подготовка резерва для регулярной армии по линии Всевобуча. Молодые кавказцы, имевшие образование не ниже среднего и владевшие разговорным русским языком, направлялись в военные училища (см. приложение 2).

В первые же месяцы войны Закавказским военным округом на фронт были направлены 7 кадровых соединений, 377 маршевых рот, 756 танковых экипажей23. Кадровые дивизии, коих на 22 июня 1941 г. в Закавказском военном округе насчитывалось 15 (2 стрелковых, 9 горно-стрелковых, 1 горно- кавалерийская, 1 кавалерийская, 2 танковых и 1 мотострелковая)24 пополнялись военнообязанными, приписанными к ним до войны и прошедшими в них военные сборы. В августе-октябре было преступлено к формированию еще 18 стрелковых дивизий. Северо-Кавказский округ разворачивал 10 кадровых стрелковых дивизий и в течение лета-осени 1941 г. сформировал 12 новых стрелковых дивизий, 6 стрелковых бригад, 9 бригад морской пехоты, 12 кавалерийских дивизий и 2 воздушно-десантных корпуса, а также большое количество маршевых подразделений25.

Уже весной 1942 года основная масса ресурсов военнообязанных возрастом до 46 лет и призывников 1922-1923 годов рождения была исчерпана как в Северо-Кавказском военном округе, так и на Закавказском фронте26. В Северо- Кавказском округе в армию было призвано 984 тыс. чел. из 1002 тыс., подлежавших мобилизации на день начала войны27. С 1942 г., «борьба за дополнительное выявление людских ресурсов» стала основным содержанием работы кавказских военкоматов и военных отделов парторганов. В этом году нагрузка на людские ресурсы Северного Кавказа и Закавказья только усилилась, поскольку с началом битвы за Кавказ его защитники оказались в значительной мере отрезанными от Центра, и им пришлось рассчитывать на собственные силы. Только в течение 1942 года Закавказским фронтом, оборонявшим Северный Кавказ, из ресурсов всего Кавказа было сформировано и передано действующим войскам 35 стрелковых дивизий, 33 стрелковые бригады и сотни специальных частей и подразделений28.

Положение осложнялось потребностью забронирования большого количества высококлассных специалистов - как правило, образованных и здоровых людей - за оборонным производством, управленческими структурами и сельским хозяйством. Несмотря на общий лозунг дать армии все необходимое, на деле в ходе призывных кампаний интересы военкоматов и партийно-хозяйственных органов резко расходились. Последние старались удержать ценных работников в тылу, в силу чего нередко их отношения с военкоматами были конфликтными. Один из азербайджанских райвоенкомов описывал их следующим образом: «Военком, получая наряд (на мобилизацию граждан - А. Б.), обращается к партийной организации и просит оказать помощь, а секретарь райкома говорит: …такого-то не призывать, такого-то не призывать, председателя колхоза нельзя призывать, председателя сельсовета нельзя призывать, механика нельзя призывать, а остальные забронированы…»29

Как правило, если не издавалась специальная директива НКО или ГКО о разбронировании определенных категорий граждан, в таких споры решались в пользу партийцев и хозяйственников, пользовавшиеся поддержкой республиканских властей. Например, в 1943 г. из 111889 чел., забронированных по всему Закавказью и Дагестану, в армию было призвано только 273 человека30. Положение усугублялось неблагополучной ситуацией в самих военкоматах. Некоторые из военкомов и сотрудничавших с ними членов врачебных комиссий пошли по преступному пути коррупции, выдавая отсрочки от призыва или освобождения от военной службы здоровым людям31.

В 1942-1943 гг. был издан целый ряд приказов народного комиссара

обороны по вопросам военно-учетной и мобилизационной политики. Эти приказы (№№ 064, 089, 0242, 0283, 336, 0882, за 1942 г., № 089, 0316 и др. за

1943 г.) выполняли важную корректирующую функцию, приспосабливая работу военкоматов страны к реалиям войны. Важнейшие из них были изданы в критический 1942 год, в основном в его начале, когда первоначальный кадровый состав Красной Армии в основном уже выбыл из строя, и действующим частям требовалось полнокровное пополнение. Приказы НКО регулировали порядок бронирования, перерегистрации, медицинского освидетельствования, призыва граждан с освобожденных территорий, борьбы с уклонистами, дезертирами, коррупцией в военкоматах и др. вопросы32. Все эти мероприятия имели одну цель: дать армии как можно больше людей. Как правило, они смягчали прежние ограничения на призыв по состоянию здоровья, возрасту, политическим мотивам, бронированию и устанавливали новые, более широкие рамки в этих областях. Например, предельный возраст военнообязанных, состоявших на учете в военкоматах, возрос с 45 лет в 1941 г. до 50 в 1942 и до 55 в 1943 г. Вводились новые категории военнослужащих. С

1942 г. упоминаются военнообязанные, «не годные к службе, но годные к физическому труду»33. Ранее такие лица освобождались от службы в армии, отныне - составляли определенный резерв и высвобождали большую массу нестроевых военнослужащих, занятых на тыловых и хозяйственных должностях. Из числа последних, в свою очередь, постоянно велся отбор лиц, подходивших к строевой службе. Качественные требования к военнообязанному (призывнику) постоянно снижались. В 1942 г. в результате медицинского переосвидетельствования, проведенного «с учетом обстановки военного времени» в Закавказье 24 % призывников, ранее признанных ограниченно годными к военной службе, были зачислены в категорию годных к строевой службе34. Только по Армении в результате проведения медицинского переосвидетельствования по приказу НКО № 0882 в 1942 г. в армию были призваны 37183 чел., в том числе 17686 чел. - в строевые части. Обычной практикой было также сокращение штата других военизированных ведомств, прежде всего, структур НКВД35.

Важным источником пополнения рядов действующей армии людскими резервами стали заключенные, трудпоселенцы и прочие категории граждан, доступ которых к оружию до войны был категорически запрещен ввиду их

«политической неблагонадежности». К этому толкала объективная потребность воюющей армии в непрерывном восполнении тяжелых потерь. Не считаться с ней было нельзя. На это обстоятельство следует обратить особое внимание в связи с дальнейшим исследованием мобилизационной политики на Кавказе.

В конце 1941 г. в результате первых крупных успехов Красной Армии были освобождены большие участки советской территории. В войска, после тщательной фильтрации органами НКВД и военной контрразведки стали направляться значительные контингенты освобожденных военнопленных и лиц, проживавших на оккупированной территории36. Одновременно пересматривались дела уголовных заключенных37, а также трудпоселенцев (раскулаченных), находившихся в распоряжении ГУЛАГа38. Многократно пересматривались контингенты разного рода строительных батальонов и рабочих колонн - формирований, где использовался принудительный труд лиц,

отчисленных из строевых частей по политико-моральным соображениям. Приказ НКО № 0283-1942 г. существенно снизил планку отсева людей этой категории39 и тем самым отменял установки, данные в начале войны40. Например, в результате их пересмотра по военкоматам Грузии летом 1942 г. были переведены на общий учет и призваны в армию 4395 чел. (56,3 % от их общего числа)41, в Азербайджане переводу на общий учет также подлежали до

60% лиц42. Осенью 1942 г. отдел укомплектования штаба Закавказского фронта неоднократно напоминал республиканским военкомам о недопустимости огульного зачисления людей, особенно, призывников в категорию лиц, отсеянных по политико-моральным соображениям. Отныне руководством к действию стал сталинский тезис «сын за отца не отвечает»43. Это означало, что анкетные данные типа «отец осужден» или «брат изъят органами НКВД» более не учитывались при зачислении в ряды Красной Армии.

В либеральном духе составлен и приказ НКО № 089, изданный в феврале

1942 г., о порядке приема в состав Красной Армии военнообязанных, проживавших на временно оккупированной территории44. Правда, отдельным распоряжением начальник Главного управления формирования и укомплектования войск Е. А. Щаденко оговорил, что такие лица после проверки органами НКВД подлежат зачислению в штрафные подразделения45, но на практике многие из них попадали в обычные строевые части, испытывавшие острый недостаток в людях. Наступавшие советские дивизии самостоятельно проводили мобилизации на освобождаемых территориях, вбирая в свой состав практически все мужское население, способное носить оружие (от 17 до 52 лет)46. С октября 1943 г. формальные ограничения для этой категории советских граждан были сняты, они призывалось в армию безо всяких ограничений лишь с оговоркой о необходимости «самого пристального наблюдения» за их поведением47. По мере продвижения советских войск на запад в войска стали поступать уроженцы Западной Украины и Западной Белоруссии. В конце войны (1944-1945 гг.) на общих основаниях в армию принимались также латыши, литовцы, эстонцы, советские поляки, карелы.

Частично западными украинцами, белорусами и прибалтами заменялся личный состав внутренних (недействовавших) военных округов.

В соответствии с постановлением ГКО № 2779/сс от 21 января 1943 г. советские военнопленные, освобожденные из немецких лагерей после проверки представителями военной контрразведки, зачислялись в строевые части. Постановление исключало длительный период проверки бывших военнопленных в фильтрационных лагерях НКВД, практиковавшийся в 1941-

1942 гг., а предписывало организовывать комиссии особых отделов на месте и немедленно направлять прошедших проверку в войска48. Приказ НКО № 158/24 от 6 апреля 1943 г. предписывал начать призыв в армию лиц, пораженных в правах после отбытия заключения. Досрочному снятию поражения в правах не подлежали лишь лица, осужденные за контрреволюционные преступления и бандитизм49. В постановлении Верховного Совета СССР, положенного в основу этого приказа была подчеркнута «нецелесообразность» подобного ограничения «в условиях военного времени»50.

Военная целесообразность стала лейтмотивом всех мобилизационно- призывных мероприятий. Она определяла их эволюцию, постепенно отодвигая в сторону политические ограничения. В целом эти мероприятия аналогичны

«тотальным мобилизациям» в гитлеровской Германии, толковавшихся в Советском Союзе как признак глубокого кризиса в стане врага и нередко становившихся объектом публичных саркастических замечаний Сталина51. Следует отметить, что все эти мероприятия ни в коей мере не отменяли подозрительность в отношении лиц, политически чуждых советской власти, но принятых в ряды Красной Армии. В случае чрезвычайных происшествий с их участием, их социальный статус непременно подчеркивался как отягчавшее вину обстоятельство.

§ 2. Отмена мобилизации и призыва в армию северокавказских народов в начальный период войны (1941-1943 гг.)

Одновременно с постепенным снятием барьеров для службы в армии для политически чуждых элементов, власть проводила совершенно противоположные по смыслу мероприятия в отношении неславянских граждан СССР. В 1941 - 1942 гг. был издан ряд совершенно секретных постановлений ГКО и директив НКО, ограничивавших призыв и службу в армии значительного числа народов СССР, среди которых были несколько закавказских народов и все северокавказские. Целесообразно показать все документы в хронологической последовательности их появления и анализировать их затем как единый комплекс.

19 сентября 1941 г. Закавказскому фронту было предписано прекратить призыв в армию и уволить из ее рядов представителей некоторых народов, родственных населению сопредельных государств - Ирана и Турции. В эту категорию были отнесены аджарцы, хевсуры, курды, сваны Кедского, Хулойского, Земо-Сванетского, Квемо-Сванетского районов и «горцы» Казбегского района и Хевсурского сельсовета Душетского района Грузинской ССР (мохевцы)52. Вскоре в эту категорию были включены уроженцы ряда сельсоветов Кобулетского и Батумского районов Аджарии53. В 1942 г. отсрочка от призыва и мобилизации на год была распространена на всех аджарцев (постановление Военного совета Закфронта № 077 от 16 сентября 1942 г.).

В феврале 1942 г. военнообязанные запаса по Казбековскому райвоенкомату

Северо-Осетинской республики были освобождены от перерегистрации (а значит и от дальнейшей мобилизациии в армию). Органам милиции в связи с этим разъяснялось, что жители Казбекского района не нарушили закона, не являясь в пункты перерегистрации54.

В конце марта 1942 г. был издан приказ начальника Главного управления формирования и укомплектования войск НКО (ГУФ) армейского комиссара 1 ранга Щаденко, в соответствии с которым было предписано всех военнослужащих рядового и младшего начальствующего состава по национальности чеченцев и ингушей уволить в запас и отправить по месту своего жительства с отметкой в военном билете «уволен в запас до особого распоряжения»55.

26 июля 1942 г. постановлением ГКО № 2100сс была объявлена общегосударственная кампания по призыву «полностью всех граждан» 1924 года рождения56. Через несколько дней, 30 июля, приказом НКО № 0585 было внесено уточнение: «до особых указаний» запретить призыв в армию представителей горских, т.е. коренных национальностей Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Дагестана, а также национальностей, не призывавшихся по Закавказью. Эту же норму повторил и приказ НКО № 0974 от 21 декабря о призыве лиц 1925 года рождения57.

28 июля постановлением ГКО № 2114 было объявлено о сформировании на территории Северо-Кавказского военного округа восьми стрелковых дивизий. Из перечня людских ресурсов, пригодных к укомплектованию новых соединений были исключены горцы Чечено-Ингушетии и Кабардино- Балкарии58. При колоссальном дефиците людей на данное мероприятие - 52,5

тыс. чел., этим республикам был дан мизерный наряд - в совокупности 700 чел.

24 августа на основании директивы начальника ГУФ издан приказ командующего Закавказским фронтом о запрете призыва в армию военнообязанных из числа представителей всех народностей Дагестана59.

Призыв в армию карачаевцев, черкесов и адыгов прекратился естественным путем после оккупации этих районов противником в августе 1942 г.

В 1941-1942 гг. ограничение не коснулось осетин, за исключением горцев Казбекского района СОАССР, не упоминается оно и официальных документах, в которых можно встретить перечень народов, не подлежавших призыву. В то же время обращает на себя внимание и то, наряд для Северной Осетии в 1942 г. составил всего 400 чел.60

Во избежание недоразумений следует подчеркнуть, что в отношении северокавказцев, на тот момент уже находившихся на фронте, никаких ограничительных мероприятий не велось. Основная масса лиц, мобилизованных в начале войны в части, к которым они были приписаны, отправились на фронт и приняли участие в борьбе с фашизмом, пройдя боевой путь до Дня Победы. К сожалению, статистики на этот счет обнаружить не удалось. Исключение составили представители тех северокавказских народов, которые были депортированы с исторической родины в 1943 - 1944 гг. Их увольняли из рядов Вооруженных Сил одновременно с проведением репрессивных акций на родине.

Мероприятия по ограничению призыва по социально-политическим и национальным мотивам отличались тотальностью и бескомпромиссностью, оставляли за бортом десятки тысяч здоровых и, нередко, обученных военному делу мужчин. Только по Северо-Кавказскому округу (без учета Северной Осетии и Дагестана) на 1 февраля 1942 г. числилось свыше 75 тыс. военнообязанных, не призываемых в армию по политико-моральным и национальным признакам61. С точки зрения интересов действующей армии эти

мероприятия не логичны. Изложенный комплекс директивных документов отражает некий курс советского правительства, требующий анализа.

В случае с мусульманским населением Аджарии (Кедский, Хулойский, Кобулетский и Батумский районы), а также тюркским населением Казбеговского и Душетского районов, увольнение в запас велось в рамках общей программы очистки рядов Красной Армии от представителей национальностей, враждебных Советскому Союзу и ведших с ним войну. Оно не было вызвано конкретными проявлениями враждебности в отношении государственной власти и представляло собой превентивную меру, издревле укоренившуюся в практике ведения войн. Еще в довоенный 1939 год, игнорируя конституционные нормы и недавно принятый Закон о всеобщей воинской повинности, нарком обороны запретил прием в армию ряда национальностей, чья лояльность социалистическому отечеству в условиях осложнения международной обстановки считалась сомнительной. Очередному призыву не подлежали граждане СССР по национальности турки, греки, японцы, китайцы, корейцы, немцы, поляки, финны, прибалтийцы и болгары62.

Эта норма затем повторялась в ежегодных мобилизационных планах, в том числе и в мобплане на 1941 год, хотя очередные призывы граждан указанных выше национальностей были возобновлены63. С начала войны все граждане СССР вышеперечисленных национальностей были уволены из рядов Вооруженных Сил, а прием их в армию прекратился. В одном из официальных документов эти национальности некорректно определены как «несоветские»64. Грузинские тюрки, иранцы и мусульмане пополнили эту категорию

«несоветских» из-за своего этнического и/или конфессионального родства с враждебными турками.

Иначе дело обстояло со сванами Верхней Сванетии - населением высокогорных районов Большого Кавказа. Этот малочисленный народ (не

многим более 16 тыс. чел.), находившийся на позднеродовой стадии общественного развития с яркими признаками первобытности (натуральное хозяйство, племенная замкнутость, кровная месть, круговая порука, гостеприимность) с трудом принял советскую власть. Несмотря на достаточно гибкую политику государства, многочисленные отступления и льготы местному населению, советские и партийные институты утвердились здесь лишь формально. Замкнутому сознанию сванов не ясен был смысл начавшейся войны, ее целей и масштабов («Зачем мы пойдем в армию - фашистов мы будем бить здесь, если они сюда придут»65).

Пример сванов, многократно повторившийся в последующем на Северном

Кавказе, показывает, что с началом войны сталинское руководство столкнулось с проявлениями у представителей некоторых народов замкнутого архаичного менталитета, не разделявшего целей воюющего государства, гражданами которого они состояли. Как в случае с аджарцами, так и со сванами мобилизация лета 1941 г. была сорвана. В директиве по поводу отмены призыва в Аджарии причина была сформулирована так: «В связи с особыми условиями, создавшимися… в связи с мобилизацией в армию»66. Трактовка такого поведения со стороны властей как «антисоветского» в условиях военного времени была ожидаемой, а приостановка приема представителей этих народов в армию - простое средство ограждения вооруженных сил от «неустойчивых элементов». По мере того как война и сопровождавшие ее невзгоды затягивалась, негативные настроения среди населения Кавказа усиливались. Своего апогея они достигли накануне и в период битвы за Кавказ, когда антисоветски настроенные слои населения обрели надежду на реальное освобождение от сталинского режима, которое им навязчиво сулила нацистская пропаганда.

Призывные кампании на Кавказе в годы войны еще никогда не рассматривалась историками в контексте национальной политики советского

государства. Мобилизационные мероприятия требуют тщательного изучения, основанного на выявлении их корреляции с установками государственной национальной политики.

Тенденции развития государственной национальной политики следует, в свою очередь рассматривать в контексте развития социально-политической ситуации в стране в целом и внутренней политики в Советском Союзе в годы войны. Тяжелая, подчас катастрофическая ситуация, в которой оказалось советское государство в начальный период войны потребовало резкого ужесточения внутренней политики. Начало Великой Отечественной войны складывалось для Советского Союза крайне неблагоприятно. Красная Армия терпела крупные поражения и непрерывно отступала. В тылу у противника оставались наиболее населенные и промышленно развитые регионы страны. Развитие событий требовало от советского руководства немедленных мер по наведению порядка на фронте и в тылу, искоренению имевших большое распространение панических и пораженческих настроений. Уже в первом после начала войны публичном выступлении Сталин ориентировал народ и армию на решительную борьбу с провокаторами, паникерами и трусами67. Еще более

решительный тон содержит приказ НКО № 270, изданный 16 августа 1941 г. В нем констатировалось наличие опасной тенденции к снижению боеспособности Красной Армии из-за участившихся случаев измены родине среди военнослужащих всех рангов, чему приводилось несколько примеров (впоследствии неподтвержденных) о переходе на сторону противника ряда советских генералов. Уникальная откровенность этого документа и степень огласки - приказ в обязательном порядке доводился до каждого бойца - означали, что руководство страны оценивало ситуацию как отчаянную и готово было на радикальные меры для ее исправления. Такое сложное и противоречивое явление как трагедия окружения и плена подавалась здесь лишь в ракурсе предательства и измены родине68.

Приказ НКО № 270 имел долговременный политический и пропагандистский эффект. В совокупности с Указом Президиума Верховного Совета СССР «О каре за измену Родине» и соответствующими пунктами Дисциплинарного устава, постановлением ГКО от 27 декабря 1941 г. № 1069, посвященного выявлению в войсках шпионов, дезертиров и окруженцев, а позже и приказа НКО № 227-1942 г. («Ни шагу назад!»), он составил основу репрессивной нормативной базы, действовавшей в армии на протяжении войны. Упредительно-угрожающий тон приказа («Если дать волю этим трусам и дезертирам, они в короткий срок разложат нашу армию и загубят нашу Родину»), наряду с наделением командиров и комиссаров правами внесудебного наказания изменников родины (предписывалось «уничтожать их всеми средствами», «расстреливать на месте») означали открытие новой -жестокой и бескомпромиссной - кампании бдительности69. Атмосфера страха, всеобщей подозрительности, шпиономания, активно культивировавшиеся государственной пропагандой, с началом войны многократно усилились, приобрели тотальный характер, всячески нагнетались прессой.

В этих условиях любые признаки социальной напряженности, независимо от причин ее происхождения, могли быть квалифицированны как антисоветские и

«контрреволюционные» и повлечь за собой неадекватно жесткие меры. Нередко эти меры из соображений подстраховки и оперативности носили тотальный, превентивный и внесудебный характер. Н. Ф. Бугай находит в сталинской национальной политике эмоциональные, «труднообъяснимые» мотивы, исходившие от нескольких верховных руководителей Советского Союза, руководимых «безумными политическими фантазиями»70. Характерный ход мысли сталинского руководства демонстрирует Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. о переселении немцев Поволжья из мест традиционного проживания и ликвидации государственной автономии.

Здесь безапелляционно было заявлено, что «по достоверным данным» среди них «имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, полученному из Германии должны произвести взрывы». Однако остальное население из числа немцев не оповещает об этом советские власти, чем содействует шпионской деятельности. Поэтому правительство вынуждено «принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья»71.

Аналогичным образом в начале войны велись мероприятия по изъятию из рядов Красной Армии выходцев из западных областей СССР, которым поголовно инкриминировалось ведение «черного дела по разложению войск». Один военный наблюдатель замечал, что «даже если те ведут себя образцово, это признается как напускное» (Курсив мой - А. Б.) 72.

Одной из конфликтных сфер советской внутренней политики был национальный вопрос. Экономические и социально-политические эксперименты 20-30-х годов нарушили традиционный патриархально-родовой быт горцев и вызвали брожение в их среде. Еще до войны в некоторых регионах Северного Кавказа случались вооруженные восстания, которые подавлялись силой73.

В условиях войны лояльность горцев советскому государству имела особую важность, поскольку стоял вопрос о допуске их к оружию и профессиональной военной подготовке. Призыв в армию стал действенным средством коррекции государственной национальной политики в соответствии с новыми реалиями воюющего государства. Можно сказать, что военно-мобилизационная политика отражала степень доверия государства к этническим и социальным категориям своих граждан. Чувствительность призывной политики в годы войны к изменениям политического климата в кавказских национальных автономиях стала одной из ключевых ее характеристик.

С началом войны многочисленные налоги, мобилизации скота и транспорта, оборонительные работы, денежные займы не всегда воспринимались с пониманием местным населением. По мере приближения линии фронта этот нажим лишь увеличивался. Сложная задача довольствия более чем миллионной армии, оборонявшей Северный Кавказ так же в основном была решена за счет местного населения. Принятое вскоре после начала битвы за Кавказ постановление Военного совета Закавказского фронта требовало «усилить использование местных продовольственных и фуражных ресурсов и особенно муки, жиров, круп, мяса, зернофуража» Дагестанской, Северо-Осетинской, Кабардино-Балкарской, Чечено-Ингушской республик, Орджоникидзевского и Краснодарского краев. Одновременно прекращался завоз перечисленных продуктов на территории этих республик и краев74. Иногда военными допускались перегибы. Представитель Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Битиев, командированный на Северный Кавказ, наблюдал весьма распространившуюся с приближением линии фронта картину. Группы военных под предлогом военных нужд, без предъявления нарядов изымали у колхозников хлеб, скот, материальное имущество. На строительство полевых сооружений без особой нужды разбирались новые дома. По словам Битиева,

«все эти факты вызывают большое недовольство у населения…», а их искоренение тормозится покровительственным равнодушием военных властей75. Такие «факты безобразного обращения с местным населением»76 выставляли советские войска в очень невыгодном свете. Приходилось принимать экстренные меры для предотвращения этого явления, применяя жесткие меры в отношении лиц, допускавших экспроприации без санкции военных советов армий и фронта77.

Гражданские власти, выполняя правительственные задания, также часто прибегали к грубому администрированию. В Дагестане во многих районах работы по сооружению оборонительных рубежей не оплачивались, людей кормили плохо78. Имела место жестокая практика взятия в заложники членов семей, уклонявшихся от работ79. Между тем число уклонистов от работ достигло к концу года 10 тыс. чел.80

Бескомпромиссная борьба с бандитизмом в автономных республиках порой принимала недопустимые формы. В начале сентября 1942 г. несколько партизанских отрядов сожгли два чеченских аула. Это было акцией возмездия за то, что бандиты-жители этих аулов участвовали в нападении на группу красноармейцев81.

Благодаря круговой поруке и местничеству, республиканским властям по

долгу удавалось замалчивать неблагоприятную ситуацию в своих регионах. Так, в Дагестане, проверка, проведенная в сентябре 1942 г. сотрудниками НКВД и лично Л. Берия выявила крупнейшие недостатки и злоупотребления в административном управлении горными районами республики. В результате многолетних засух и недородов их население находилось на грани голода. Оно активно выражало свое недовольство, игнорируя колхозы, уклоняясь от призыва в армию, дезертируя, уходя в банды. Однако местные партийные и советские власти самоустранились от проблем, опасались брать на себя инициативу в столь сложном деле и ожидали указаний сверху82. Председатель СНК Дагестана А. Даниялов впоследствии признавал, что «во многом дезертирству способствовала нечеткость в работе аппаратов райвоенкоматов, партийных, советских и комсомольских организаций, слабая разъяснительная работа»83. На основе предложений Л. П. Берия, И. В. Тюленева и первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана М.-Д. А. Багирова 16 сентября было издано специальное постановление ГКО по Дагестану № 2309 за подписью Сталина84, в соответствии с которым со своей должности был снят первый секретарь

Дагестанского обкома Н. И. Линкун. На последовавшем сразу за этим XIV Пленуме обкома ВКП(б) Дагестана, стремясь отмежеваться от грядущих чисток, недавние коллеги Линкуна выплеснули наружу масштабную картину бедствий, постигших республику. Говоря о последствиях голода среди горцев- аварцев и их стихийном переселении на равнину в 1941 г., обернувшемся многочисленными жертвами, один из выступавших отмечал: «Все происходило на наших глазах и только после вмешательства ГКО мы делаем удивленные лица: «искривления нашей национальной политики»… Не мы ли были свидетелями этого невольного переселения…, когда многотысячная армия бедствующего народа спустилась с гор на плоскость, голодала и вымирала, кто из нас на наших партийных совещаниях и конференциях, пленумах открыто сказал об этом? Никто, ни один. Все это как-то считалось явлением обычным, проходило мимо нас и называлось неорганизованным переселением“»85.

Аналогичная ситуация складывалась и в других северокавказских регионах. Осенью 1942 г. заместитель наркома внутренних дел СССР И. Серов докладывал в Москву: «В течение длительного времени местные органы власти не завозили в горные районы товаров широкого потребления (керосин, спички, мыло, соль и т.д.), в результате [чего] небывало возросли цены на эти товары. Это все в известной степени восстанавливало местное население против органов власти…»86 Это же называлось непосредственной причиной срыва мобилизаций и призывов, как это было в Аджарии и Сванетии87.

Постепенно руководство страны стало осознавать, что лишь репрессивными подходами ситуацию невозможно было исправить. Тот же И. Серов замечал:

«Только оперативно-чекистские мероприятия без политико-разъяснительной работы и удовлетворения потребностей горского населения товарами широкого потребления будут неэффективными, и мы не сумеем оторвать рядовую часть в бандгруппах от их главарей»88. С конца 1941 г. вырабатывается система мер, направленных на оздоровление обстановки в неспокойных регионах Кавказа, снижение социальной напряженности. Этот комплекс включал в себя следующие мероприятия.

Во-первых, непрерывная агитационная и разъяснительная работа по вопросам текущего момента войны и политики советского правительства. Она понималась как барьер на пути слухов и домыслов, которые заполняли информационный вакуум во многих горных районах89. Особая ставка делалась на работу со стариками и женщинами. Используя авторитарные обычаи патриархальной семьи, они должны были усовестить своих непримиримых сыновей и мужей, не желавших мириться с советской властью90.

Во-вторых, широкое распространение получила практика легализации членов бандитских и повстанческих групп, дезертиров и уклонистов. Легализация исключала применение репрессий по отношению к лицам, добровольно спускавшихся с гор и складывавших оружие. Нарком внутренних дел Дагестана Медведев отмечал позицию Берия на этот счет: «Тов. Берия… говорил, [что] не всегда нужно разговаривать с бандитами оружием»91.

В-третьих, работа по улучшению продовольственного снабжения горского населения. В 1941 г. снижен сельскохозяйственный налог у сванов Квемо- Сванетии, отменена мобилизация лошадей и других материальных ценностей92, балкарскому населению в октябре 1942 г. было выделено 600 тонн кукурузы93

Вопрос о масштабах банддвижения в горских республиках Северного Кавказа активно обсуждается в современной научной литературе и периодике. Своего пика оно достигло в 1942 г., во время обороны Кавказа. В течение этого года на территории Северного Кавказа было проведено 43 войсковых чекистских операции (не считая операций, проводившихся частями Красной Армии), в ходе которых было ликвидировано 2342 бандита. Существовала вполне определенная тенденция к организационному оформлению банддвижения и провозглашению политических целей лидерами крупных бандгрупп в Кабардино-Балкарии, Карачае и Черкессии, Чечено-Ингушетии. Уголовный бандитизм перерождался в антисоветское профашистское повстанческое движение. Бандгруппы имели штабы, базы, средства связи. Одна из группировок, разгромленная на территории Чечни, насчитывала около 600 человек94. В октябре 1942 г. командующий Закавказским фронтом доносил в Ставку: «Нужно сказать, что бандитизм развивается в размерах, с которыми приходится считаться и привлекать на [его] подавление немалые силы.(Курсив мой - А. Б.) Помимо частей НКВД, от фронта занято борьбой с бандитизмом 18 отдельных рот и два усиленных батальона; на всех военных дорогах держатся усиленные гарнизоны, оружие для которых выдано за счет

фронта». Указаны были и наболее пораженные этим явлением регионы - Чечено-Ингушетия и северо-западный Дагестан95. В другом аналитическом документе регионами, где политический бандитизм получил значительное распространение, названы Карачаевская автономная область, Северо- Осетинская и Чечено-Ингушская автономные республики96. В Кабардино- Балкарии повстанческим движением было охвачено пять районов97.

Наибольшее беспокойство вызывала ситуация в Чечено-Ингушетии. Именно отсюда впервые стали поступать тревожные данные об обострении социально- политической ситуации. Политическое повстанческое движение и уголовный бандитизм здесь не угасали с момента установления советской власти, несмотря на жесткую непрерывную борьбу с этими явлениями98. Уже первая мобилизация в июне-июле 1941 г. прошла с напряжением и обнаружила, что определенные слои горцев не желали служить в советской армии. Все последующие военно-мобилизационные мероприятия: приписки и призывы призывников, перерегистрации, освидетельствования и мобилизации военнообязанных и материальных средств проходили при все усиливавшемся сопротивлении населения99. Наблюдалась тенденция к распространению антисоветских и профашистских настроений среди населения. Особенно опасной была тенденция поддержки антисоветских настроений со стороны представителей самих советских, партийных властей и руководства силовыми ведомствами Чечено-Ингушетии100. В специальном постановлении Военного совета 44-й армии констатировалось: «элементы из местного населения… ведут антисоветскую агитацию и сеют пораженческие настроения… Контрреволюционная часть населения сама встает на этот путь и тем самым активно содействует противнику в проведении его планов. Так, установлено немало случаев скупки населением оружия, укрытия банд, подведения немцев к нашим окопам…»101

Органы НКВД давали еще более категоричную оценку ситуации в Чечено-

Ингушетии, что видно из документов, опубликованных Н. Ф. Бугаем: до войны строительство колхозов шло в регионе формально, земля оставалась в рыночном обороте, кулачество имело большое влияние на массы. С началом войны бандитизм активизировал свою деятельность. В Чечне создана политическая антисоветская организация - Чечено-Горская национал- социалистическая партия (ЧГНСП)102.

Тесно связанной с распространением бандитизма была тенденция роста уклонения от службы в армии, саботаж мобилизационных мероприятий и дезертирство, в том числе массовое дезертирство с оборонных работ. По словам председателя Дагестанского Верховного Совета Тахтарова, выступившего в сентябре 1942 г. на XIV пленуме Дагестанского обкома ВКП(б), еще три-четыре месяца назад эти явления не были широко распространены в республике103. Аналогичная тенденция отмечалась в горах Кабардино-Балкарии и Чечено-Ингушетии.

1943 г. запрет на призыв северокавказских горцев приобрел новый оттенок. Наряду с усилиями по легализации членов бандгруппировок, он лег в основу мероприятий, направленных на наиболее полное выявление, учет и концентрацию в населенных пунктах лиц национальностей, намеченных к депортации. Правительство немедленно реагировало на всякие сообщения о попытках организации призыва в северокавказских республиках. Так, 29 июня

1943 г. представитель Главного управления формирования и укомплектования войск в телеграфных переговорах с начальником штаба Северо-Кавказского фронта Барминым в резкой форме отчитал последнего за то, что, якобы был начат призыв в армию карачаевцев, что вызвало в Москве «недоразумения». Бармину в категорической форме было приказано «немедленно отменить призыв и призванных карачаевцев распустить по домам». Тут же он счел нужным подчеркнуть: «Повторяю - Карачай, Кабардино-Балкария, Чечено- Ингушетия, Дагестан, Северная Осетия - негорские национальности подлежат перерегистрации; горцев не перерегистрировать и не призывать» 113.

Тревога центральных органов оказалась необоснованной: штаб СКВО не нарушал предыдущих запретов на призыв. Зато документ четко указывает на источник этих настойчивых распоряжений. По словам Бармина, секретарь ставропольского крайкома М. А. Суслов «разговаривал по этому вопросу с т. Берия», который сообщил, что «существует ряд причин», по которому призыв карачаевцев недопустим114. Упомянутый ряд причин в совокупности с именем наркома внутренних дел указывают на последующую депортацию карачаевцев, проведенную в ноябре 1943 г. Здесь отказ в призыве в армию встроен в репрессивную цепь: легализация дезертиров и бандитов и прекращение призыва - концентрация карачаевского населения в долинах - поголовная депортация. Аналогичные меры были предприняты в отношении чеченцев и ингушей, а также «местных национальностей Кабардино-Балкарской АССР»115. Дезертиры из числа местных национальностей, добровольно являвшиеся в органы местной власти, не подлежали уголовному преследованию, как и воинской повинности116. В одной из телеграмм разъяснялось, что лицам из числа дезертиров, добровольно подавших заявления о возвращении в армию, также должно быть отказано в призыве117.