Определение геоэкономики

Интернационализация производственных и торговых трансакций сейчас в значительной мере связана с особым феноменом - миром ТНК и операциями, осуществляемыми между их филиалами. На сегодняшний день число подобных корпораций превысило 53 тысячи, численность их дочерних филиалов - 450 тысяч. Появляется и новый класс ТНК - мультикультурные, глобальные… Параллельно, в среде национальных экономик происходит сложный и многогранный процесс образования социально-экономических коалиций и союзов. (Тут невольно вспоминается былое разграничение карты мира пунктирами колониальных империй, а затем - военно-политических блоков). Так что реально протекающий сейчас процесс обустройства планеты, похоже, с не меньшими основаниями можно определить как “новый регионализм” - или “новый региональный порядок” - то есть формирование макрорегиональных геоэкономических пространств на фоне социально-экономического расслоения мира.

Действительно, статистические данные о “сближении народов планеты” в этих - социально-экономических - категориях просто убийственны. За последние десятилетия соотношение уровней доходов богатых и бедных, “золотого” и нищего миллиардов планеты не только не сократилось, но заметно увеличилось: с 13:1 в 1960 году до 60:1. А ведь по сравнению с серединой столетия совокупный объем потребления, судя по тем же оценкам ООН, вырос приблизительно в 6 раз. Однако 86% его приходится сейчас на 1/5 часть населения, на остальные же 4/5 - оставшиеся 14%. Но и в этих цифрах отражена не вся истина. Доля мирового дохода, находящаяся в распоряжении беднейшей части человечества, - а в настоящее время примерно 1,3 млрд. людей живут в условиях абсолютной нищеты - еще на порядок ниже, составляя лишь около 1,5%. Таким образом, в мире помимо североатлантической витрины цивилизации соприсутствует ее гораздо менее заметный темный двойник: “четвертый”, зазеркальный мир, населенный голодным миллиардом.

На планете, судя по всему, происходит не столько социально-экономическая конвергенция (корелянтом которой могло бы служить политическое и социальное единение глобального сообщества, чего также не наблюдается), сколько унификация определенных правил игры, повсеместная информатизация, обеспечение прозрачности экономического пространства… И венчает этот процесс наиболее впечатляющее проявление нынешней глобализации, ее главный образ и символ - мировая коммуникационная сеть.

В целом же развитие механизмов стратегического планирования и контроля за ситуацией на планете - эффектно обоснованное глобальными вызовами и угрозами, вставшими перед цивилизацией во второй половине ХХ века, - сформировало систему глобального хозяйственного управления (высоких геоэкономических технологий): во-первых, ресурсами планеты, но также и всей экономической деятельностью на ней, распределением и перераспределением совокупного мирового дохода и т.п. Понятно, что цели и методы подобной структуры не могут ограничиваться лишь хозяйственной сферой.

И еще одно более чем актуальное пространство, где “никогда не заходит солнце”, сложилось к концу столетия. Это - глобальный финансовый рынок, темпы роста которого сейчас в несколько раз превышают скорость увеличения мировой торговли и дивергенции производства (чьи нужды международные финансовые трансакции вроде бы призваны обслуживать). Пространство, где интенсивно развиваются собственные высокие технологии, разработке которых человеческий гений, кажется, отдает в последние десятилетия гораздо больше умов, усилий и энергии, нежели другим видам интеллектуального творчества.

Все это вместе взятое очерчивает контур принципиально новой по отношению к началу века мировой ситуации, знаменуя наступление какой-тодругой глобализации, имеющей принципиально иной генезис. Чтобы понять происходящее, нужно пристальнее вглядеться в ту мировоззренческую революцию, свидетелями и участниками которой мы являемся.

Рождающееся у нас на глазах экономистическое мироустройство зиждется на глубинных тенденциях глобального развития, на радикальной революции в области мировоззрения. В сумбурной на первый взгляд реальности наших дней можно выделить три основных конкурирующих версии развития человеческого универсума, три крупноформатных проекта обустройства планеты.

Основной социальный замысел, развивавшийся на протяжении последних двух тысяч лет и фактически предопределивший современное нам мироустройство, - проект Большого Модерна был органично связан с христианской культурой. Отринув полифонию традиционного мира и последовательно реализуя евроцентричную (а впоследствии - североцентричную) конфигурацию глобальной Ойкумены, он заложил основы западной или североатлантической цивилизации, доминирующей ныне на планете.

Его историческая цель (или, по крайней мере, цель его последнего этапа - эпохи Нового времени) - построение универсального сообщества, основанного на постулатах свободы личности, демократии и либерализма, научного и культурного прогресса, повсеместного распространения “священного принципа” частной собственности и рыночной модели индустриальной экономики. Его логическая вершина - вселенское содружество национальных организмов, их объединение в рамках гомогенной социальной конструкции: глобального гражданского общества, находящегося под эгидой коллективного межгосударственного центра. Подобный ареопаг, постепенно перенимая функции национальных правительств, преобразовывал бы их в дальнейшем в своего рода региональные администрации...

Частично реализуясь, грандиозный замысел сталкивается, однако, со все более неразрешимыми трудностями (прежде всего из-за фундаментальной культурной неоднородности мира, резкого экономического неравенства на планете) и, кажется, достиг каких-то качественных пределов, претерпевая одновременно серьезную трансформацию. Так, система демократического управления обществом, распространяясь по планете, не только в ряде регионов существенно видоизменяет свой облик, но и заметно модифицирует внутреннее содержание.

История ХХ века - это также последовательный ряд событий, разводящих модернизацию мира и экспансию христианской культуры, лежащую в ее основе, усиливая их взаимное отчуждение. Христианская цивилизация, становясь глобальной, вмещала и объединяла все более многочисленные, разнообразные культурные и религиозные меньшинства. В то же время она испытывала растущие неудобства при декларировании собственной исключительности, и даже просто подтверждая свою идентичность. В сущности, сколь странным это ни покажется, христианское общество (затрудняясь поддерживать должный баланс между обществом духовным и гражданским, целями метафизическими и политическими) подверглось более чем парадоксальной культурной агрессии именно вследствие своего доминирующего положения.

В ходе нарастающей прагматизации общественного сознания происходит перерождение долговременной тенденции секуляризации западного сообщества в фактическую дехристианизацию его социальной ткани, влекущую за собой коррозию и распад основ двухтысячелетней цивилизации. Кроме того, становится все более очевидным расхождение основополагающих для западного социума векторов политическойдемократизации и экономической либерализации, особенно заметное на глобальных просторах. Модернизация явно утрачивает ранее присущую ей симфонию культуры и цивилизации.

Феномен Модерна (уже претерпев серьезную трансформацию внутри североатлантического ареала) был по-своему воспринят и переплавлен в недрах неотрадиционных обществ, в ряде случаев полностью отринувших его культурные корни и исторические замыслы, но при этом вполне воспринявших внешнюю оболочку современности, ее поступательный цивилизационный импульс. Духовный кризис современной цивилизации привел к расщеплению процессов модернизации и вестернизации на обширных пространствах. Третьего мира. В результате, во второй половине ХХ века традиционная периферия евроцентричного универсума породила ответную цивилизационную волну, реализовав повторную встречу, а затем и синтез поднимающегося из вод истории Нового Востока с секулярным Западом, утрачивающим свой привычный культурный горизонт.

Роли основных персонажей исторической драмы как бы перевернулись: теперь, кажется, Запад защищает сословность, а жернова Востока распространяют гомогенность. Культура христианской Ойкумены, все более смещаясь в сторону вполне земных, материальных, человеческих ценностей, столкнулась с рационализмом и практичностью неотрадиционного общества, успешно оседлавшего к этому времени блуждающую по миру волну утилитарности и прагматизма. Первые плоды глобализации имеют странный синтетический привкус, а порожденные ею конструкции, являясь универсальной инфраструктурой, подчас напоминают мегаломаническую ирригационную систему, чьи каналы обеспечивают растекание по планете уплощенной информации и суррогата новой массовой культуры. В результате, распространение идеалов свободы и демократии нередко подменяется экспансией энтропийных, понижающихся стандартов в различных сферах жизни, затрагивая при этом не только культурные, но и социально-экономические реалии. Такие, например, как предпринимательская этика, общее качество жизни, разнообразные формы новой бедности и т.п.

Рожденная на финише второго тысячелетия неравновесная, эклектичная и в значительной мере космополитичная конструкция глобального Pax Economicana есть, таким образом, продукт постмодернизационных усилий и совместного творчества всех актуальных персонажей современного мира. Культурно-исторический геном эпохи социального Постмодерна утверждает сейчас на планете собственный исторический ландшафт, политико-правовые и социально-экономические реалии которого заметно отличны от аналогичных институтов общества Модерна. Постмодернизационный синтез (объединяющий на новой основе мировой Север с мировым Югом) выводит прежние “большие смыслы” - в виде ли развернутых политических, или идеологических конструкций - за пределы актуального исторического контекста. Несостоявшееся социальное единение планеты на практике замещается ее хозяйственной унификацией. А место мирового правительства, действующего на основе принципа объединения наций, фактически занимает безликая (или просто анонимная) экономическая власть. Сегодня в лоне мирового сообщества фактически происходит вызревание безбрежного наднационального неоэкономического континуума, объединяющего на основе универсального языка прагматикисветские и посттрадиционные культуры различных регионов планеты.

Наконец, все более заметны признаки демодернизации отдельных частей человеческого сообщества, пробуждения комплексных процессов социальной и культурной инверсии, ставящих под сомнение сам принцип нового мирового порядка, формируя своеобразную “обратную” историческую перспективу - подвижный и зыбкий контур новой мировой анархии. Так, мы наблюдаем разнообразные, хотя и не всегда внятные признаки социальной деконструкции и культурной энтропии в рамках мирового Севера. Под внешне цивилизованной оболочкой здесь в ряде случаев утверждаются паразитарные механизмы, противоречащие самому духу эпохи Нового времени, рождая соответствующие масштабные стратегии и технологии, например, - в валютно-финансовой сфере.

Параллельно механизмы цивилизационной коррупции - в сущности той же природы - шаг за шагом разъедают упорядоченный социальный контекст как в кризисных районах посткоммунистического мира, так и мирового Юга. В результате на планете возникает непростой феномен Глубокого Юга, объединяющий в единое целое и трансрегиональную неокриминальную индустрию, и “трофейную экономику” новых независимых государств, и тревожные признаки прямого очагового распада цивилизации (ярким примером чему могут служить Афганистан, Чечня, Таджикистан, некоторые африканские территории, разнообразные “золотые земли” и т.д.).

Процессы демодернизации - это также второе дыхание духовных традиций и течений, отодвинутых в свое время в тень ценностями и реалиями общества Модерна. Взглядов и воззрений, иной раз прямо антагонистичных по отношению к культурным основам, нормам, устремлениям Нового времени. Но выходящих сейчас на поверхность то в виде разнообразных неоязыческих концептов, плотно насытивших культурное пространство западного мира, то как феномен нового возрождения и прорыва фундаменталистских моделей (а равно и соответствующих политических схем) на обширных просторах бывшей мировой периферии.

Демодернизация не является магистральным направлением социального развития, но она, пожалуй, уже и не просто аморфная сумма разрозненных явлений преимущественного маргинального характера. Скорее всего, это многозначительная комплементарная тенденция формирующегося универсума. В данной тенденции, однако, чувствуется энергичный импульс, прослеживается нарастающая вероятность принудительного наступления некоего момента истины цивилизации, ее критического “пикового переживания” (особенно в случае масштабных социальных, финансово-экономических или экологических потрясений). И, не исключено, - поворота истории - утверждения на планете какой-то самостоятельной неоархаичной культуры, уже сейчас подобно метастазам, в тех или иных полускрытых формах пронизывающей плоть современного общества, фактически лишенного собственной значимой социальной перспективы.

Столкновение всех этих могучих волн порождает в итоге единый синтетический коллаж Нового мира.

Переплавленное в тигле интенсивного взаимодействия стран и народовновое мироустройство постепенно замещает прежнюю национально-государственную модель Ойкумены более сложным, полифоничным сочетанием геоэкономических регионов. В рамках глобальной, но все же не универсальной экономики проступают контуры ее специализированных сегментов: самобытных “больших пространств”, внутренняя мозаика которых объединена культурно-историческими кодами, общим стилем хозяйственной практики, социально-экономическими интересами и стратегическими замыслами.

Эти миры-экономики в ряде случаев разрывают географические рамки, объединяя ведущих игроков той или иной лиги, невзирая на их гражданство и национальное происхождение. В результате над прежней национально-государственной схемой членения человеческого универсума все более отчетливо нависает внешняя оболочка “нового регионализма” и групповых коалиций. Или, иначе говоря, - каркас геоэкономических рубежей Нового мира.

Властная система координат сопрягает новые центры силы с ведущими персонажами прежней национально-государственной системы, чьи реальные границы в экономистичном универсуме, уже сейчас заметно отличаются от привычно четких административно-государственных разграничительных линий, плавно трансформируясь в ползучий суверенитет, множащихся по миру зон национальных интересов и региональной безопасности. В переходной, дуалистичной конструкции глобального мироустройства сопрягаются, таким образом, два разных поколения властных субъектов: старые персонажи исторической драмы - национальные государства и разнообразные сообщества-интегрии. Происходит кристаллизация и властных осей Нового мира, контур которых представлен разнообразными советами, комиссиями и клубами глобальных НПО (неправительственных организаций).

При этом система взаимоотношений внутри нарождающегося Pax Economicana заметно отличается от принципов организации международных систем, уходящего в прошлое мира Нового времени. Так, ключевой вид деятельности: финансово-правовое регулирование - то есть реальный механизм “глобального планирования и долгосрочного перераспределения ресурсов” - отнюдь не “открытое акционерное общество”, и не “организация объединенных наций”, включающая все страны и народы планеты. Напротив, это подчеркнуто обособленная, элитарная отрасль хозяйствования, доминирующий слой глобальной экономики, представляющий ее практически автономный верхний этаж.

С реалиями данного космоса в наибольшей степени связаны, конечно же, Соединенные Штаты, однако и тут существуют достаточно серьезные противоречия. Расширяющийся интернациональный космос (естественная вотчина НПО и ТНК, но, прежде всего, - мир банковских и финансовых сетей), постепенно обретает все большую свободу, во все менее поддающейся регулированию среде. И хотя этот метарегион все еще имеет определенную географическую привязку, системный центр, однако по самой своей специфике, сути, характеру деятельности он - транснационален. Проявляя собственное историческое целеполагание, виртуальный континент оперирует смыслами, способными вступать в конфликт с целями и ценностями всех земных регионов, включая материнский - североатлантический.

Новый полюс мира стремиться охватить своей сетью координат все прочие геоэкономические пространства и континенты, взять их под властный контроль, искусно объединив в единую иерархичную и хорошо управляемую конструкцию.

Конец ХХ столетия - окончание периода биполярной определенности и ясности глобальной игры на шахматной доске ялтинско-хельсинского “позолоченного мира”. Однако в результате громких и широко известных событий оказалась сломанной не только привычная ось Запад-Восток, но становится достоянием прошлого также обманчивая простота конструкции Север-Юг. Правда, можно сказать еще точнее: оси эти не сломались, а - расщепились.

Модель нового мироустройства носит, по сути, гексагональный,шестигранный характер (и в этом смысле она многополярна). В ее состав входят (конечно, отнюдь не на равных - и в этом смысле она однополярна) такие регионы, как североатлантический, тихоокеанский, евразийский и “южный”, расположенный преимущественно в районе индоокеанской дуги. А также два транснациональных пространства, далеко выходящих за рамки привычной географической картографии.

Раскалывается на разнородные части знакомый нам Север. Его особенностью, основным нервом становится штабная экономика Нового Севера. С той или иной мерой эффективности она сейчас определяет действующие на планете правила игры, регулирует контекст экономических операций, взимая, таким образом, с мировой экономики весьма специфическую ренту.

Теснейшим образом связана с транснациональным континентом и спекулятивная, фантомная постэкономика квази-Севера, извлекающая прибыль из неравновесности мировой среды, но в ней же обретающая странную, турбулентную устойчивость.

Не менее яркой характеристикой северного ареала является впечатляющий результат интенсивной индустриализации эпохи Нового и новейшего времени - то есть геоэкономический Запад. Здесь создано особое национальное богатство: развитая социальная, административная и промышленная инфраструктура, обеспечивающая создание сложных, наукоемких, оригинальных изделий и образцов (своего рода “высокотехнологичного Версаче”), значительная часть которых затем тиражируется - отчасти в процессе экспорта капитала - в других регионах планеты.

Географически данные пространства пока еще во многом “сшиты”, однако их стратегическое целеполагание и исторические замыслы уже заметно разнятся, а кое в чем и противоречат друг другу. Тут скрыта подоплека многих непростых и актуальных сюжетов. Интересен, например, внутренний, геоэкономический смысл продвижения НАТО на Восток, дающего шанс высокотехнологичной промышленности Запада, испытывающей в настоящее время серьезные затруднения, обрести второе дыхание, обеспечив себя “фронтом работы” порядка 100-120 млрд. долларов.

И, наконец, новой геостратегической реальностью стал находящийся в переходном, хаотизированном состоянии постсоветский мир, похоронив под обломками плановой экономики некогда могучий полюс власти - прежний Восток. Как ни обозначай “сухопутный океан” Евразии: Российская империя или СССР, СНГ или новые независимые государства - это, безусловно, своеобразная мир-экономика, во многом еще непознанная terra incognita. Ее полифоничный организм, придя в хаотичное движение на рубеже тысячелетий, пребывает сейчас в мучительных схватках, и, не исключено, - готовится предъявить миру в наступающем веке идущий из глубины социальных разломов и общественных трансформаций некий доселе неведомый “российский проект”.

Очевидно утратил единство также мировой Юг, бывший Третий мир, представленный в современной картографии несколькими автономными пространствами. Так, массовое производство как системообразующий фактор (в геоэкономическом смысле) постепенно перемещается из североатлантического региона в азиатско-тихоокеанский. Здесь, на необъятных просторах Большого тихоокеанского кольца - включающего и такой нетрадиционный компонент, как ось Индостан-Латинская Америка формируется второе промышленное пространство планеты - Новый Восток, в каком-то смысле пришедший на смену коммунистической цивилизации, заполняя образовавшийся с ее распадом биполярный вакуум.

Добыча сырьевых ресурсов - это по-прежнему специфика стран Юга (во многом мусульманских или со значительной частью мусульманского населения), расположенных преимущественно в тропиках и субтропиках - большей частью в районе Индоокеанской дуги. Будучи кровно заинтересованы в пересмотре существующей системы распределения природной ренты, члены этого геоэкономического макрорегиона терпеливо ожидают своего часа пик, медленно, очень медленно, но все же приближающегося по мере исчерпания существующих запасов природных ресурсов. Либо - внезапного, скачкообразного развития иной благоприятной для производителей сырья стратегической ситуации или инициативы.

В долговременной перспективе Юг стремится также к установлению нового экологического порядка, солидаризируясь с государствами планеты, хотя и лишенными крупных запасов природных ископаемых, однако обладающими мощным биосферным потенциалом.

Одновременно на задворках цивилизации формируется еще один, весьма непростой персонаж - архипелаг территорий, пораженных вирусом социального хаоса, постепенно превращающийся в самостоятельный стратегический пояс Нового мира - Глубокий Юг. Это как бы “опрокинутый” транснациональный мир, чье бытие определено теневой глобализацией асоциальных и прямо криминальных тенденций различной этиологии. Тут можно было бы перечислять многое. Но, пожалуй, достаточно упомянуть всего два факта, чтобы отнестись к проблеме серьезно: беспрецедентное разграбление в рамках “трофейной экономики” постсоветского пространства и сумму оценки специалистами ежегодного оборота наркрокартелей в 300-500 млрд. долларов.

При этом Глубокий Юг в своих откровенно асоциальных проявлениях фактически смыкается с финансовой эквилибристикой квази-Севера, вкупе с ним порождая единое эклектичное пространство, существующее за счет весьма своеобразной цивилизационной ренты - планомерного расхищения национального богатства, созданного трудом многих поколений людей. В результате оптимистичные схемы пост-индустриального сообщества выглядят весьма поблекшими. А в ряде случаев они уступают место неприглядной реальности цивилизационного регресса и де-индустриализации, “сужающегося воспроизводства” - этого грозного симптома надвигающегося на планету глобального кризиса. На земном шаре можно насчитать примерно три десятка территорий, где утверждается повседневность перманентных конфликтов и отчаяния, происходит распад политических, экономических и правовых институтов, разрушается сама основа стабильной организации общества.

Современная экономика равно как и политическое мироустройство переживает сейчас глубокую внутреннюю мутацию. Под прежним названием, “ярлыком” формируется некий новый феномен, политэкономия XXI века, квинтэссенцией которой становится инволюционный путь от капитала к ренте, от классического индустриального хозяйства Нового и новейшего времени к изощренному механизму извлечения сверхприбыли в виде разнообразных геоэкономических рентных платежей.

Мировая экономика, смыкаясь с современным мироустройством, постепенно начинает походить на известный многоярусный “китайский шар”, внешняя оболочка которого - транснациональный метарегион, существующий за счет организации глобального рынка (наподобие государственного), взимая с мирового хозяйства своего рода скрытый налог, дань, определяя правила игры, форсированно развивая одни отрасли и “гася” другие. Наконец, активно внедряя виртуальные схемы неоэкономической практики, извлекая прибыль из утонченных форм кредита и управления рисками (то есть, умело манипулируя категориями времени и вероятности).

Словно знаменитая лента Мёбиуса, эта внешняя оболочка плавно переходит в собственную трансрегиональную “изнанку”, получающую свою “черную” ренту на путях прямого присвоения и проедания ресурсов цивилизации. Внутри же шара в той или иной последовательности располагаются другие геоэкономические миры-пространства: специализирующиеся на перераспределении горной или биосферной ренты; на ренте инновационной и технологической в ее различных модификациях…

Эти рождающиеся из пены и крови ХХ века миры - субъекты нового геоэкономического мироустройства. Быть персонажем в глобальной игре, осмысленно участвовать в ней значит хорошо представлять себе интересы того или иного экономического полюса мира, стремящегося с максимальной эффективностью реализовать свою фундаментальную специфику. Но, оставив за рамками рассмотрения гипотетические цели слабых на сегодняшний день игроков (как, например, стремление Юга добиться установления нового международного экономического и экологического порядка), бросим все же беглый взгляд на пестрый спектр реально работающих стратегических инициатив.

На планете фактически идет интенсивное состязание различных по духу и смыслу геоэкономческих концептов.

Нового мирового порядка - организующего сложную систему планомерного распределения и перераспределение жизненно важных ресурсов планеты, видов экономической деятельности и совокупного мирового дохода.

Неконтролируемого развития (“невидимая рука рынка”), перерастающего в неолиберальную метафизику, связанную с сетевым характером кредитно-денежных трансакций, призрачными табунами “горячих денег” и субъективными интересами финансовых операторов во все более стохастичном, спонтанном, сверх-открытом мире виртуальной реальности.

Паллиативной структурной перестройки, то есть адаптации различных сегментов мировой экономики к нуждам глобального рынка в рамках его североцентричной конфигурации (по данному пути пошли большая часть стран Африки и Латинской Америки, а также постсоветской Евразии, включая Россию).

Формирующейся концепции неосоциального устойчивого развития,сопрягающей экономическую деятельность с императивом решения ряда назревших экологических и социальных проблем, но несущей в себе также ядовитые семена “экофашизма”.

Все это сосуществует с различными вариантами идеологиинеопротекционизма, включая современные модификации идеи “большого пространства” в форме ли “нового регионализма” илидивелопментализма - специфической стратегии развития Восточной Азии и т.д.

Периодически возрождается к жизни (будучи одновременно связанной с интересами международного военно-промышленного комплекса) концептуалистика форсированного сверхразвития, делающего ставку на научно-технический прорыв, поддержанный бюджетными вливаниями и мощью государственной машины, а также - на творческие ресурсы цивилизации как центральный фактор современного производства.

Наконец, с повышением вероятности развития полномасштабного финансово-экономического кризиса вновь начинают обсуждаться разнообразнные концепты активного госрегулирования, автаркии имобилизационных схем управления.

Однако дальняя граница и высший предел стратегической мысли - это все жеорганизация самого нового контекста - магистральное направление социального планирования, призванное обеспечить оптимальную преадаптацию к творимой реальности Нового мира.

Собственные цели преследует и темный двойник цивилизации, активно воплощающий проект демодернизации, последовательно извращая социальные и экономические механизмы, формируя благоприятную для себя среду, способную обеспечить беспрепятственнуюсверхэксплуатацию природы и деконструкцию цивилизации.

Таковы новые черты глобальной архитектуры. Она пока не является ни четкой, ни окончательно сформировавшейся, ни даже в каких-то своих частях непротиворечивой… В отличие от достаточно устойчивых границ привычной государственно-административной карты планеты очертания геоэкономического атласа мира носят зыбкий, несфокусированный и к тому же - учитывая параллельное бытие региональных и транснациональных пространств - трехмерный характер. Территории геоэкономических регионов взаимосвязаны и взаимозависимы. В условиях перманентно идущего здесь передела мира их “земли” меняют свою принадлежность, сосуществуют, частично наплывая друг на друга, а внешние контуры - подвижны, изменчивы. Далеко не всегда явственны различия между теми или иными членами Атлантического или Тихоокеанского миров, традиционного Юга и Глубокого Юга и т.п.

Не проявился окончательно и вектор развития большинства субъектов посткоммунистического мира. Мобилизационная, административная модель экономики, в целом покинув пределы данного “большого пространства”, продолжает существовать на некоторых его частях и осколках, а также в латентных и неявных формах. Она же подчас стучится в дверь вместе с конструктивистскими проектами будущего обустройства планеты. Например, в случае резкого обострения тех или иных глобальных проблем, либо плавного перехода к системному, “административно-плановому” регулированию всего контекста глобальной рыночной экономики, или же, напротив, - ее коллапса в результате реализации радикальных сценариев развития мирового финансово-экономического кризиса.

Pax Economicana, новое геоэкономическое мироустройство человеческого универсума, все более заставляет считаться с собой, учитывать свою специфику при стратегическом анализе и планировании ближних и дальних горизонтов развития. Соперничество внутри нового поколения международных систем и исторических проектов уже сейчас является источником коллизий, по крайней мере, не менее значимых и судьбоносных, чем традиционные формы конфликтов между странами и народами планеты. В результате столкновения систем ценностей и жизненных приоритетов, планов желаемого мироустройства и схем взаимодействия геоэкономических регионов рождается Новый мир III тысячелетия.

4. Глобализация мировой экономики

экономика глобализация интернационализация мировой

После того как мир перестал делиться на два противоположных полюса, после объединения Германии, а также в результате бурного экономического роста стран Юго-Восточной Азии и стремительного технического прогресса в таких областях, как информация, связь и транспорт, соревнование между государствами переместилось из военно-стратегической области в область экономическую. Европа и Япония уже не испытывают былой военно-стратегической зависимости от Соединенных Штатов.

Мир стал более глобальным и взаимозависимым. Необходимо глубоко уяснить смысл глобализации и взаимозависимости, чтобы разобраться в структуре и механизмах новой международной среды. Глобализация и взаимозависимость вовсе не означают возникновения так называемой "всеобщей деревни" Маклухема или подтверждения прогнозов, выдвинутых Фрэнсисом Фукуямой в его "Конце истории", разумеется, в гегелевском понимании этого термина, вытекающем из окончательной победы демократии и свободного рынка.

Глобализация объясняется тем, что территориальные границы государств в значительной степени утеряли свой экономический смысл, произошла детерриторизация и демате-риализация богатства, а либерализация мировой торговли, понижение тарифных барьеров и сокращение ограничений на движение капитала лишили национально-территориальные государства части их полномочий по контролю за эконо микой, то есть части их суверенитета в экономической области.

Взаимозависимость возросла не только благодаря увеличению объема мировой торговли и существованию мощных транснациональных сил и многосторонних организаций, но и благодаря тому, что предприятия могут гораздо легче, чем раньше, переносить свою деятельность в те районы, где им предлагаются лучшие условия.

Протекционизм, не говоря уже об автаркии, перестал что-либо значить. Падение тарифных и территориальных барьеров сочетается с другим явлением -- преодолением "теории цикла продукта". В прошлом промышленно развитые страны были твердо уверены в своем монопольном положении в области наиболее передовых производственных технологий (к тому же при самой высокой добавленной стоимости, стабильной заработной плате и завидном уровне благосостояния). Только после того как технологии достигали порога зрелости, граничащего с моральным устареванием, они переносились в менее промышленно развитые страны, у которых уже не было возможности конкурировать с первыми.

Информационная "революция" ведет к тому, что новые индустриальные страны (NIC) могут выпускать продукцию высочайшего качества и достойно конкурировать с продукцией промышленно развитых стран. Однако страны NIC, с учетом их гораздо более низкой стоимости труда и менее жестких социоэкологических требований (например, в вопросах загрязнения окружающей среды, техники безопасности и т. д.), подрывают позицию более развитых стран, подвергая угрозе их благосостояние. Рост мирового богатства в результате развития стран NIC, а также положительное воздействие последних на экономику более передовых промышленных стран, смягчают, но не устраняют такой угрозы.

Так или иначе, намечается новое международное разделение труда. Процесс этот проходит чрезвычайно быстро, что не позволяет проводить прогрессивных структурных изменений. В данном процессе пострадают те страны, которые не возьмут на вооружение эффективных стратегий.

Кроме того, нужно учитывать и следующее явление. Если раньше "цикл" развивающихся стран зависел от "цикла" более развитых стран, то теперь он стал независимым. В динамике их роста наблюдается большая самостоятельность. В результате они становятся более опасными конкурентами, особенно в части привлечения капитала. В периоды циклического спада это может потеснить более передовые страны и вызвать пагубные последствия, как прямые, так и косвенные, из-за роста процентных ставок, которые могут замедлить их экономический подъем.

Чрезвычайное положение "экономических полюсов"

Всемирной глобализации препятствуют два фактора, имеющие серьезные экономические причины и следствия.

Первый представляет собой тенденцию к созданию интегрированных образований или региональных блоков, как по параллелям, между странами с одинаковым уровнем развития (Европейский Союз, АСЕАН и т. д.), так и по меридиа-нам (например НАФТА), когда богатый регион объединяется с развивающимся регионом.

Заметим попутно, что традиционные геополитические "панрегиональные" школы отдают предпочтение этому второму случаю. Пол Кругман выделил его недавно в качестве наиболее предпочтительного варианта в ходе полемики с американскими экономистами, которых он называет "неомеркантилистами": они составляют группу, поддерживающую competitiveness при активном стимулировании со стороны государства. Во главу угла они ставят рост конкурентоспособности американской экономики, во избежание социального кризиса, вызываемого падением реальной заработной платы, что обусловлено прежде всего конкуренцией со стороны низкооплачиваемой рабочей силы новых индустриальных стран (впрочем, другие экономисты, в том числе и Кругман, объясняют это экономической политикой администрации Рейгана, направленной на рассасывание безработицы в Соединенных Штатах).

Второй фактор представляет собой тенденцию к распаду, регионализму и местничеству, другими словами, к "балкани-зации", захлестнувшей не только многоэтнические и многонациональные государства, такие, как бывшая Югославия, бывший СССР, а также, в определенном отношении, бывшую Чехословакию и Бельгию, но и более однородные национальные государства Западной Европы. Это самый на стоящий "бунт богатых", и государства почти не готовы противостоять ему, в отличие от того, как это было с "бунтом бедных". В самом деле, их структуры и принципы, пусть даже символические, восходят как раз к буржуазной революции -- основе современного национального государства в Европе.

Исчезновение пограничных протекционистских барьеров, сокращение государственных заказов, глобализация рынков и наличие наднациональных и транснациональных сил ослабили позиции государств в отношении богатых регионов. С другой стороны, именно более бедные регионы и социальные слои оказывают государствам основную поддержку, чтобы воспользоваться плодами национальной солидарности, то есть перераспределения богатства, осуществимого как раз государствами.

Особенно отчетливо тенденция к образованию региональных блоков проявилась после окончания холодной войны, не только в Европе, но и на других континентах (НАФТА, АПЕК. и т. д.). Вопреки многосторонним правилам ГАТТ, эти региональные полюса стремятся стать противостоящими экономическими блоками, конкурирующими друг с другом по двум причинам: во-первых, потому что видят в противоположном блоке угрозу для самих себя; во-вторых, потому что чувствуют угрозу со стороны периферийных районов с более дешевой рабочей силой. С геополитической точки зрения важно отметить, что уже проявившаяся тенденция к объединению распространяется не только по оси Восток -- Запад, но и по оси Север -- Юг, как это видно, в частности, на примере НАФТА. Каждый передовой полюс стремится к расширению, вбирая в себя "резерв" дешевой рабочей силы, куда он переносит наиболее трудоемкие виды производства и наращивает таким образом собственную конкурентоспособность, постепенно расширяя и собственные рынки.

В этом смысле Европа также не является исключением. Подлинный Юг Европы представлен Центрально-Восточной Европой и бывшим Советским Союзом, для которых Европейский Союз и предусмотрел специальный банк развития, независимый как от Всемирного банка, так и от Международного валютного фонда. Аналогичный банк, ориентированный на регионы, создается и для стран Средиземноморья и Ближнего Востока, однако не столько по европейской, сколько по американской инициативе, в соответствии с решениями Кон ференции в Касабланке по экономическому сотрудничеству, вытекающему из мирного процесса на Ближнем Востоке.

Экономический интерес сочетается с политико-стратегическим интересом. Только экономическая интеграция позволит обернуть в свою пользу такие отрицательные факторы, как низкий уровень заработной платы, сокращение числа собственных предприятий и массовую иммиграцию. Европа находится в тяжелом положении: демографический спад, старение населения, а следовательно, и увеличение социальных затрат; относительная слабость технологической базы, ведущая к преобладанию производств со средним уровнем добавленной стоимости; высокий уровень заработной платы и финансового бремени, вызванного как последствиями государства всеобщего благосостояния, так и погашением государственного долга, накопившегося в беззаботные 70--80-е годы.

Политика, проводившаяся по сей день и отдававшая предпочтение настоящему за счет будущих поколений, более неприемлема. Однако "возврат" к разумному равновесию должен проводиться в очень сложной ситуации. Экономическая конкуренция внутри отдельных региональных полюсов -- как между самими регионами, так и между регионами и окружающими их странами -- ведется не так, как в прошлом: нетарифные барьеры, технологический контроль, привлечение капитала на конкурентной основе за счет предложения лучших производственных факторов и условий (инфраструктура, услуги и т. д.) для его оптимального использования.

В сущности, обострившаяся международная конкуренция заставляет государства наращивать свою конкурентоспособность даже внутри экономического "полюса" или "блока", в который они входят. Данный процесс проходит в условиях, отличающихся от условий прошлого, и пользуется совсем другими механизмами. Это объясняется отмиранием защитных функций государственных границ, а также изменением пространственно-временных характеристик экономики.

Чтобы изучить поведение государств в подобной ситуации и выработать надлежащую технику, тактику, стратегию и политику, возникла новая дисциплина -- геоэкономика. Этот термин обозначает также единый комплекс мер, предпринимаемых государствами для повышения конкурентоспособности собственной системы-страны на международной арене.

Региональность, местничество и балканизация

Как уже упоминалось, помимо глобализации и макроре-гиональной интеграции, в мире наблюдаются явления, имеющие прямо противоположную направленность.

Регионализм, местничество и бунты богатых регионов против бедных представляют собой угрозу для выживания национальных государств, которые, однако, остаются основной точкой приложения, а иногда и навязывания интересов и политики, а также поддержания равновесия между свободой и солидарностью

От свободы зависит экономическое развитие; от солидарности -- социальная сплоченность.

Современное государство XIX -- начала XX века гарантировало промышленности эксклюзивную экономическую зону, общественный порядок, таможенную защиту на границах, прямую помощь и массовые государственные заказы. Взамен (опять же схематично и упрощенно) часть произведенного промышленностью богатства передавалась наиболее бедным регионам для их развития, а также самым слабым социальным слоям для их "национализации".

Затем, после второй мировой войны, национальные государства, тяготевшие к меркантилизму и автаркии, всячески усиливались в предвидении военных конфликтов. Они превращались в "государства благосостояния" еще и для того, чтобы противостоять распространению коммунизма в массах. По окончании холодной войны -- рассуждая крайне схематично -- подобная стратегическая мотивировка отпала. Одновременно началось международное экономическое соперничество, о котором уже говорилось выше.

Отмирание биполярного мира и его жестких правил радикально перекроило международную систему -- не только в связи с появлением региональных полюсов, но и вследствие ослабления внутреннего единства национальных государств. Последний процесс отчасти объясняется взрывом этнических конфликтов. Однако на него влияют и новые экономические структуры.

Некоторые исследователи (например Кемики Омае) говорили о появлении на месте государств-наций государств-городов или государств-регионов, которые якобы представляют собой архипелаги богатства в океане если не бедности, то по крайней мере маргинальности по отношению к центрам принятия решений. По существу это сценарий экономической балканизации, предполагающий политико-экономическую структуру средневекового типа, где наряду со "священными римскими империями" (типа ГАТТ), осуществляющими общую координацию во избежание полной анархии системы, существуют и местные центры власти, принимающие самостоятельные решения.

Подобное развитие событий ведет к структуризации по принципу "центр -- периферия", особенно опасному для Италии с учетом ее экономической структуры и территориальных различий.

Южная часть национальной территории неизбежно отделилась бы от ядра Европы; ей была бы уготована роль туристического парка или, что еще хуже, -- буферной зоны на пути "угроз" с Юга. Северные области стали бы конкурировать в своем развитии с самыми сильными зонами Европы, фактически примкнув к Средней Европе и все больше ориентируясь на создание зон влияния и экономического проникновения на Восток.

Только способность государств выдержать экспансию богатства может существенно релегитимизировать их перед лицом самых богатых регионов и социальных слоев, оправдав и те жертвы, на которые они пошли во имя национальной солидарности.

В этом смысле пересмотр роли государств в теперешней ситуации является предпосылкой, позволяющей избежать развал и балканизацию международной системы. Именно эту задачу и ставит перед собой геоэкономика.

Размещено на Allbest.ru