Евразийская идея: актуальность и методологические проблемы. Этносы Евразии – историко-этнографический обзор

Размещено на http://www.allbest.ru/

Евразийская идея: актуальность и методологические проблемы. Этносы Евразии - историко-этнографический обзор

Превратности судьбы были таковы, что современные исторические концепции и школы начали складываться в Европе в новое время, оно совпало с эпохой заката степных народов и началом господства европейцев. Начало мощного продвижения Европы обычно связывают с Великими географическими открытиями, а расстояние между Востоком и Западом усугубляется в эпоху промышленного переворота. Европа с этого времени стала проявлять стремление к господству над миром. Инструментом превращения человечества в единую унифицированную общность стал капитализм. Исходя из анализа действия Европы и изучая её взаимоотношение с остальным миром, наблюдая, как центр тяжести постепенно переходит в Северную Америку /из Западной Европы/, можно сделать вывод о структурообразующем характере западного капитализма в мировом масштабе. Начало гегемонии капитализма утверждается в XV-XVIII вв., когда пушки и порох одержали верх над степными кочевниками Евразии. Последние в эту эпоху окончательно потеряли власть над миром и превратились в жалкие периферии оседлых государств.

Вероятно, этот контраст и стал причиной чрезмерно высокомерного отношения европейских учёных к истории Великой Степи. Они немало потрудились, чтобы не допустить кочевников ни к понятию культуры, ни к понятию цивилизации.

При оценке древней и средневековой культуры Великого степного пояса наши историки нередко обращаются к материалам поздней реальности, к образу жизни степняков в XIX-XX вв. Безусловно, вчерашняя действительность легко поддается реконструкции. Но вместе с тем, такой подход заранее предполагает появление уродливой картины бытия казахов, поскольку этот народ в рассматриваемое время находился в состоянии тяжелого кризиса, стоял перед необходимостью выбора. В казахском обществе во второй половине XIX века шли кардинальные переустройства. «Далее нет уже истории киргизского народа, а есть история сельских обывателей - инородцев степных областей», - пишет в этой связи П.П. Румянцев. Он был глубоко прав в своем выводе.

Следовательно, такая ретроспективная практика сильно занижает уровень ранних обществ, к тому же приводит к ложному представлению об их культуре. Некоторые наши учёные видят только последнего верблюда, плетущегося в хвосте каравана истории и начинают рассуждать о грандиозных картинах прошлого. К примеру, в монографическом исследовании С.Е. Толыбекова встречаются такие образцы примитивной ретроспекции: «Примером образа жизни казахских кочевников XV-XVIII вв. может быть описание кочевания адаевцев и других «вечных» кочевников в предреволюционном Казахстане. Так, население четырех адаевских волостей проходило в год не менее 2800 км кочевого пути».

Как выше уже отмечалось, образование тех или иных типов цивилизаций, и, соответственно, складывание определенного менталитета евразийцы непосредственно связывали с понятием «месторазвития». Например, Г.В. Вернадский отмечал, под месторазвитием мы понимаем определенную географическую среду, которая налагает печать своих особенностей на человеческие общности … Социально-историческая среда и географическая обстановка сливаются в единое целое, взаимно влияя друг на друга. При этом у народов, близких друг к другу по месторазвитию, и культуры будут сходны и совместимы. Исходя из данного тезиса, евразийцами признается наличие исторически неснимаемого различия и даже противоречия между двумя типами цивилизации, отличающимися по фактору «месторазвития» - «цивилизацией воды» («морской», западноевропейской «рыночной») и «цивилизацией земли» (евразийская цивилизация). Для территории Западной Европы характерно «мозаично-дробное» расположение природно-климатических зон, очень много островов и полуостровов, что повлекло за собой и хозяйственную специализацию регионов. Хозяйственная специализация автоматически влияет на раннее возникновение обмена, из которого в дальнейшем вырастает рыночный, с хорошо налаженной полагающейся для этого инфраструктурой. Таким образом, в соответствии со спецификой природно-географических условий, западная цивилизация формируется как цивилизация, основанная на приоритетности материального (экономического, технологического, рыночного и т.д.) начала над духовным. В свою очередь, на территории Евразии формируется иной менталитет, предполагающий приоритет духовного над материальным, который сформировался благодаря влиянию на оседлое земледельческое население номадов. Таким образом, Евразия как особый материк («континент-родина», «серединный материк») располагается от Ледовитого океана на севере до полосы пустынь на юге, с запада она отделена (приблизительно в районе Карпат) от Западной Европы положительной изотермой января, а на востоке - горной системой Хинган.

Евразия по мнению П.Н. Савицкого - это система трех степей: Восточно-Европейская равнина, Западно-Сибирская и «Туркестанская» низменности. В географическом плане территория Евразии напоминает флаг - зоны расположены горизонтально с юга на север (тундра, лес, степь и пустыня). Каждая из указанных частей занимает свою площадь по широтам. Также по широтам располагаются и горы. Эта особенность характерна именно для срединной части материка, окраины (Западная Европа и Дальний Восток) между собой схожи. Как отмечает П. Савицкий, срединный мир Старого Света можно определить, таким образом, как область степной и пустынной полосы, простирающейся непрерывною линией от Карпат до Хингана, взятой вместе с горным ее обрамлением (на юге) и районами, лежащими к северу от нее (лесная и тундровые зоны). Этот мир евразийцы и называют Евразией в точном смысле этого слова (Eurasia sensu stricto). Ее нужно отличать от старой «Евразии» А. фон Гумбольдта, охватывающей весь Старый материк (Eurasia sensu latiore). Евразийский мир (по мнению П. Савицкого) - это мир «периодической и в то же время симметрической системы зон». Границы основных евразийских зон со значительной точностью приурочены к пролеганию определенных климатических рубежей. Так, например, южная граница тундры отвечает линии, соединяющей пункты со средней годовой относительной влажностью в 1 час дня около 79,5%. (Относительная влажность в час дня имеет особенно большое значение для жизни растительности и почв.) Южная граница лесной зоны пролегает по линии, соединяющей пункты с такой же относительной влажностью в 67,5%. Южной границе степи (на ее соприкосновении с пустыней) отвечает одинаковая относительная влажность в 1 час дня в 55,5%. В пустыне она повсюду ниже этой величины. Здесь обращает на себя внимание равенство интервалов, охватывающих лесную и степную зоны. Такие совпадения и такое же ритмическое распределение интервалов можно установить и по другим признакам. Это и дает основание говорить о «периодической системе зон России-Евразии». Она является также системою симметрической, но уже не в смысле восточно-западных симметрий, о которых мы говорили в предыдущем, но в смысле симметрий юго-северных. Безлесию севера (тундра) здесь отвечает безлесие юга (степь). Содержание кальция и процент гумуса в почвах от срединных частей черноземной зоны симметрически уменьшаются к северу и к югу. Симметрическое распределение явлений замечается и по признаку окраски почв. Наибольшей интенсивности она достигает в тех же срединных частях горизонтальной зоны. И к северу, и к югу она ослабевает (переходя через коричневые оттенки к белесым). По пескам и каменистым субстратам - от границы между лесной и степной зонами симметрично расходятся: степные острова к се веру и «островные» леса к югу. Эти явления русская наука определяет как «экстразональные». Степные участки в лесной зоне можно характеризовать, как явление «югоносное», островные леса в степи суть явления «североносные». Югоносным формациям лесной зоны отвечают североносные формации степи. Нигде в другом месте Старого Света постепенность переходов в пределах зональной системы, ее «периодичность» и в то же время «симметричность» не выражены столь ярко, как на равнинах России-Евразии. Таким образом, Урал не является разделом между Европой и Азией, поскольку для России характерно широтное распределение географических зон (степь до Урала и за Уралом остается степью, тундра до Урала и за Уралом также остается тундрой).

Л.Н. Гумилев, в свою очередь, вводит понятие «Великая степь», в которой он выделяет две непохожие друг на друга части. К восточной части он относит Внутреннюю Азию (Монголия, Джунгария и Восточный Туркестан), к западной части - современный Казахстан и степи Причерноморья. Атмосферные токи, несущие дождевые или снежные тучи, имеют свою закономерность. Циклоны с Атлантики доносят влагу до горного барьера, отделяющего восточную степь от западной. Над Монголией висит огромный антициклон, не пропускающий влажных западных ветров. Он прозрачен и через него легко проходят солнечные лучи, раскаляющие поверхность земли. Поэтому зимой здесь выпадает мало снега, а травоядные животные могут разгребать его и добывать корм - сухую калорийную траву. Весной раскаленная почва размывает нижние слои воздуха, благодаря чему в зазор вторгается влажный воздух из Сибири и, на юге, тихоокеанские муссоны. Этой влаги достаточно, чтобы степь зазеленела и обеспечила копытных кормом на весь год. А там, где сыт скот, процветают и люди. Именно в восточной степи создавались могучие державы хуннов, тюрок, уйгуров и монголов. А на западе степи снежный покров превышает 30 см и, хуже того, во время оттепелей образует очень прочный наст. Тогда скот гибнет от бескормицы. Поэтому скотоводы вынуждены на лето, обычно сухое, гонять скот на горные пастбища - джейляу, что делает молодежь, а старики заготовляют на зиму сено. Так, даже половцы имели свои постоянные зимовки, т.е. оседлые поселения, и потому находились в зависимости от древнерусских князей, ибо, лишенные свободы передвижения по степям, они не могли уклоняться от ударов регулярных войск. Вот почему в западной половине Великой степи сложился иной быт и иное общественное устройство, нежели в восточной половине. Данный факт позволил Л.Н. Гумилеву считать половцев земледельческим народом, поскольку рядом с зимниками развивалось земледелие, и он не видел больших различий между хозяйством населения Киевской Руси и Половецкой степи.

«Месторазвитие» - это условия существования человека в биосфере, окружающей среде, т.е. прежде всего географическое понятие. Природно-климатические факторы оказывают большое влияние на условия и результаты хозяйствования и форму политической организации общества, характер государственности. Рассматривая природно-климатические условия Евразии, необходимо отметить, что наиболее благоприятными для развития хозяйства является лесостепная часть, которую облюбовали и номады и земледельцы. Экстенсивный характер двух типов производящих хозяйств (земледельческого и скотоводческого), несомненно, повлек за собой и столкновение интересов. С другой стороны, нельзя рассматривать историю Евразии только как противостояние номадов и земледельцев, поскольку природно-климатическое особенности Евразии делали необходимыми хозяйственные взаимоотношения и связи на этническом и суперэтническом уровнях. Проживание в одной зоне различных этносов также вело к этнокультурным взаимодействиям и, соответственно, заимствованиям. В результате указанных процессов сложился особый тип человека - евразиец. Евразиец с детских лет общался с разными людьми в расовом, этническом и религиозном отношениях, что автоматически вело к существованию толерантности как формы человеческого общежития на евразийском пространстве, в противовес территории Западной Европы, где обособленное проживание вело к формированию этноцентризма и как следствие, нацизма.

Как отмечает П. Савицкий, своеобразная, предельно четкая и в то же время простая географическая структура России-Евразии связывается с рядом важнейших геополитических обстоятельств. Природа евразийского мира минимально благоприятна для разного рода «сепаратизмов» - будь то политических, культурных или экономических. «Мозаически-дробное» строение Европы и Азии содействует возникновению небольших замкнутых, обособленных мирков. Здесь есть материальные предпосылки для существования малых государств, особых для каждого города или провинции культурных укладов, экономических областей, обладающих большим хозяйственным разнообразием на узком пространстве. Совсем иное дело в Евразии. Широко выкроенная сфера «флагоподобного» расположения зон не содействует ничему подобному. Бесконечные равнины приучают к широте горизонта, к размаху геополитических комбинаций. В пределах степей, передвигаясь по суше, в пределах лесов - по воде многочисленных здесь рек и озер, человек находился тут в постоянной миграции, непрерывно меняя свое место обитания. Этнические и культурные элементы пребывали в интенсивном взаимодействии, скрещивании и перемешивании. В Европе и Азии временами бывало возможно жить только интересами своей колокольни. В Евразии, если это и удастся, то в историческом смысле на чрезвычайно короткий срок. На севере Евразии имеются сотни тысяч квадратных километров лесов, среди которых нет ни одного гектара пашни. Как прожить обитателям этих пространств без соприкосновения с более южными областями? На юге на не меньших просторах расстилаются степи, пригодные для скотоводства, а отчасти и для земледелия, при том, однако, что на пространстве многих тысяч квадратных километров здесь нет ни одного дерева. Как прожить населению этих областей без хозяйственного взаимодействия с севером? Природа Евразии в гораздо большей степени подсказывает людям необходимость политического, культурного и экономического объединения, чем мы наблюдаем то в Европе и Азии. Недаром именно в рамках евразийских степей и пустынь существовал такой «унифицированный» во многих отношениях уклад, как быт кочевников - на всем пространстве его бытования: от Венгрии до Маньчжурии и на всем протяжении истории - от скифов до современных монголов. Недаром в просторах Евразии рождались такие великие политические объединительные попытки, как скифская, гуннская, монгольская (XIII-XIV вв.) и др. Эти попытки охватывали не только степь и пустыню, но и лежащую к северу от них лесную зону и более южную область «горного окаймления» Евразии. Недаром над Евразией веет дух своеобразного «братства народов», имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различнейших рас - от германской (крымские готы) и славянской до тунгусско-маньчжурской, через звенья финских, турецких, монгольских народов. Это «братство народов» выражается в том, что здесь нет противоположения «высших» и «низших» рас, что взаимные притяжения здесь сильнее, чем отталкивания, что здесь легко просыпается «воля к общему делу». История Евразии, от первых своих глав до последних, есть сплошное тому доказательство. Эти традиции и восприняла Россия в своем основном историческом деле. В XIX и начале XX в. они бывали по временам замутнены нарочитым «западничеством», которое требовало от русских, чтобы они ощущали себя «европейцами» и трактовали другие евразийские народы как «азиатов» и «низшую расу». Такая трактовка не приводила Россию ни к чему, кроме бедствий (например, русская дальневосточная авантюра начала XX в.). Только преодолением нарочитого «западничества» открывается путь к настоящему братству евразийских народов: славянских, финских, турецких, монгольских и прочих.

Н.С. Трубецкой также отмечал о комплиментарности народов Евразии, о большом значении туранского психологического типа на славянскую и затем великоросскую культуру. Например, он отмечает, что положительная сторона туранской психики, несомненно, сыграла благотворную роль и в русской истории. Проявления именно этого нормального аспекта туранской психики нельзя не заметить в допетровской Московской Руси. Весь уклад жизни, в котором вероисповедание и быт составляли одно, в котором и государственные идеологии, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы, системы, теоретически не выраженной и сознательно не формулированной, но тем не менее пребывающей в подсознании каждого и определяющей собой жизнь каждого и бытие самого национального целого, - все это, несомненно, носит на себе отпечаток туранского психического типа. А ведь это именно и было то, на чем держалась старая Русь, что придавало ей устойчивость и силу. Если некоторые поверхностные иностранные наблюдатели не замечали в Древней Руси ничего, кроме раболепия народа перед агентами власти, а этих последних - перед царем, то наблюдение это было несомненно неверным. Беспрекословное подчинение есть основа туранской государственности, но оно идет, как и все в туранском мышлении, последовательно, до конца и распространяется в идее и на самого верховного правителя, который непременно мыслится как беспрекословно подчиненный какому-нибудь высшему принципу, являющемуся в то же время руководящей основой и жизни каждого подданного. В Древней Руси таким управляющим принципом была Православная вера, понимаемая как органическое соединение религиозных догматов и обрядов с особой православной культурой, частным проявлением которой был и государственный строй с его иерархической лестницей: и именно этот высший принцип, одинаковый как для каждого подданного, так и для самого царя, а, конечно, не принцип голого рабства спаял Русь в одно целое и управлял ею. Православная вера в древнерусском понимании этого термина была именно той рамкой сознания, в которую само собой укладывалось все - частная жизнь, государственный строй и бытие Вселенной. И в том, что эта рамка сознания не была предметом сознательного теоретического мышления, а подсознательной базой всей душевной жизни, нельзя не усмотреть известную аналогию с тем, что выше было сказано о нормальном аспекте туранской психики. Пусть само Православие было воспринято русскими не от туранцев, а от Византии, пусть оно даже прямо противопоставлялось в русском национальном сознании татарщине - все-таки само отношение русского человека к Православной вере и сама роль, которую эта вера играла в его жизни, были в определенной части основаны на туранской психологии. Именно в силу туранских черт своей психики древнерусский человек не умел отделять своей веры от своего быта, сознательно выделять из проявлений религии несущественные элементы, и именно поэтому он оказывался таким слабым богословом, когда встречался с греками. То психологическое различие между русским и греческим подходами к вере и к обряду, которое так ярко проявилось в эпоху возникновения раскола, было следствием именно того обстоятельства, что в древнерусском национальном характере глубоко укоренились туранские этнопсихологические элементы, совершено чуждые Византии.

Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Московские цари, далеко не закончив еще «собирания Русской земли», стали собирать земли западного улуса Великой монгольской монархии: Москва стала мощным государством лишь после завоевания Казани, Астрахани и Сибири. Русский царь явился наследником монгольского хана. «Свержение татарского ига» свелось к замене татарского хана православным царем и к перенесению ханской ставки в Москву. Даже персонально значительный процент бояр и других служилых людей московского царя составляли представители татарской знати. Русская государственность в одном из своих истоков произошла из татарской, и вряд ли правы те историки, которые закрывают глаза на это обстоятельство или стараются преуменьшить его значение. Но если такое игнорирование татарского источника русской государственности оказывается возможным, то, конечно, потому, что во внутреннем содержании и в идеологическом оправдании русской государственности ярко выступают элементы, не находящие прямых аналогий в татарской государственности: это - православие и византийские традиции. Чудо превращения татарской государственности в русскую осуществилось благодаря напряженному горению религиозного чувства, благодаря православно-религиозному подъему, охватившему Россию в эпоху татарского ига. Это религиозное горение помогло Древней Руси облагородить татарскую государственность, придать ей новый религиозно-этический характер и сделать ее своей. Произошло обрусение и оправославление татарщины, и московский царь, оказавшийся носителем этой новой формы татарской государственности, получил такой религиозно-этический престиж, что перед ним поблекли и уступили ему место все остальные ханы западного улуса. Массовый переход татарской знати в православие и на службу к московскому царю явился внешним выражением этой моральной притягательной силы.

Подводя итог всему сказанному о роли туранских этнопсихологических черт в русском национальном облике, можно сказать, что в общем роль эта была положительной. Недостатком была чрезмерная неповоротливость и бездеятельность теоретического мышления. От этого недостатка следовало избавиться, но, конечно, без принесения в жертву всех тех положительных сторон русского национального типа, которые были порождены сопряжением восточного славянства с туранством. Видеть в туранском влиянии только отрицательные черты - неблагодарно и недобросовестно. Мы имеем право гордиться нашими туранскими предками не меньше, чем предками славянскими, и обязаны благодарностью как тем, так и другим. Сознание своей принадлежности не только к арийскому, но и к туранскому психологическому типу необходимо для каждого русского, стремящегося к личному и национальному самопознанию.

Для всякой нации иноземное иго есть не только несчастье, но и школа. Соприкасаясь с иноземными покорителями и засильниками, нация заимствует у них черты их психики и элементы их национальной культуры и идеологии. Если она сумеет органически переработать и усвоить заимствованное и выйдет, наконец, из-под ига, то о благотворности или вредоносности ига как школы можно судить по тому, в каком виде предстанет освобожденная нация.

Монгольское иго длилось более двух веков. Россия попала под него, еще будучи агломератом удельных княжеств, самостийнических, разрозненных, почти лишенных понятий о национальной солидарности и о государственности. Пришли татары, стали Россию угнетать, а попутно и учить. А через двести с лишком лет Россия вышла из-под ига в виде, может быть, и «неладно скроенного», но «крепко сшитого» православного государства, спаянного внутренней духовной дисциплиной и единством «бытового исповедничества», проявляющего силу экспансии и вовне. Это был результат татарского ига, тот плод, по которому можно судить о вредоносности или благоприятности самого ига в судьбах русского народа.

Еще через двести с небольшим лет появился Петр Великий и «прорубил окно в Европу». Через окно подули европейские идеи. Началась европеизация правящего класса с усиленным привлечением к этому классу иностранцев. Та стройная «подсознательная философская система», которая в Московской Руси объединяла в одно целое религию, культуру, быт и государственный строй и на которой держалась вся русская жизнь, стала подрываться и разрушаться. А вследствие этого основой государственности неизбежно должна была стать голая сила принуждения. Военная служба и крепостное право существовали в допетровской Руси, но страной милитаристической и крепостнической par excellence Россия стала только в эпоху европеизации. И если вспомнить, что ко всему этому временами присоединялось ожесточенное гонение на все исконно русское, официальное признание национальной русской культуры варварством и духовное засилье европейских идей, то вряд ли будет преувеличением обозначить этот период русской истории как эпоху «европейского» или «романо-германского ига». Это иго продлилось тоже более двухсот лет. Теперь Россия вышла из него, но уже в новом виде - в виде «СССР». Большевизм есть такой же плод двухсотлетнего романо-германского ига, как московская государственность была плодом татарского ига. Большевизм показывает, чему Россия за это время научилась от Европы, как она поняла идеалы европейской цивилизации и каковы эти идеалы, когда их осуществляют в действительности. По этому плоду и надо судить о благотворности или вредоносности романо-германского ига.

И когда сопоставишь друг с другом эти два аттестата - аттестат татарской школы и аттестат школы романо-германской, то невольно приходишь к тому заключению, что татарская школа была вовсе уж не так плоха…

евразийский климатический зона природа

Список литературы

1. Орлова И.Б. Евразийство - история и практика // Назарбаев Н.А. Евразийский союз: идеи, практика, перспективы. 1994-1997. М., 1997.С. 460.

2. Гумилев Л.Н., Эрдейи И. Единство и разнообразие стенной культуры Евразии в средние века // Народы Азии и Африки, 1969. N3, стр. 78-87.

3. Гумилев Л.Н. Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии // История СССР. 1967, N1, стр. 53-66.

4. Гумилев Л.Н. Этно-ландшафтные регионы Евразии за исторический период // Чтения памяти академика Л.С. Берга, вып. VIII-XI, Л, 1986.

5. Гумлев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. Любое изд.

6. Савицкий П.Н. Географические и геополитические основы евразийства.

7. Трубецкой Н.С. О туранском элементе в русской культуре.

Размещено на Allbest.ru