"Кровь экономики" в эпоху кровопролития: денежно-кредитные импровизации на Архангельском Севере в 1914-1920 годах

Размещено на http://www.allbest.ru/

"Кровь экономики" в эпоху кровопролития: денежно-кредитные импровизации на Архангельском Севере в 1914-1920 годах

Трошина Татьяна Игоревна - д-р ист. наук, проф., Северный (Арктический) федеральный університет им. М. В. Ломоносова; проф., Северный государственный медицинский університет (Архангельск, Россия)

Abstract

денежный кредитный революция

Using the case of the Arkhangelsk province, this article explores one aspect of state-building during the Russian Civil War, using the history of the circulation of money. The state financial system was destroyed during the Revolution and was restored several times to ensure the functioning of various political regimes. The Arkhangelsk Province, where power changed hands several times from 1917 to 1920, power changed hands reflects processes common to the whole country and unique to the region. During the First World War, there was a significant increase in the role of money in the daily life of the population. The border location of the province meant that in 1917, money was exported abroad by individuals through its territory. This led to a cash crisis in the province. The authorities were forced to take a series of emergency measures, including issuing their own money that was in use only in this province. During the Civil War, the monetary system was again restored under the peculiar conditions of a quasi-state in a condition of military-political and financial-economic dependence on foreign powers. This “history of money” is a background for events of a political, economic, and cultural nature that demonstrates the particular significance of the money during crucial periods of history.

Keywords: money drculation, money substitutes, Arkhangelsk province, World War I, Revolution, 1917, Civil War, regional financial policy, money.

Периодические «финансовые кризисы государства», за которыми часто следует радикальное изменение политики, имеют под собой незаметную каждодневную деятельность тысяч людей, направленную на мелкую выгоду.

Дж. Скотт1

Отдайте мне деньги! -- стучал Небольсин кулаком.

Русским языком сказано: денег нет... Нет денег!

Хорошо. Когда будут?

Когда не будет большевиков.

Сейчас упорядочить жизнь в России можно только пулей и дисциплиной. Крепкой властью! А не подтиркой, на которой госбанк разрисовал всякие там глупые цифирки...

В. Пикуль. Из тупика2

Деньги, как своеобразный барометр состояния государства и общества, реагируют на происходящие процессы и события. Будучи важным условием благосостояния, в стабильные времена деньги не так заметны, как в кризисные, когда их функция всеобщего эквивалента, казалось бы, существенно изменяется и даже ослабевает. Однако, несмотря на то что предпочтительным становится бартерный обмен предметов первой необходимости, нередко неэквивалентный по понятиям обычного времени, деньги продолжают оставаться важной составляющей общественной жизни.

Анализируя последствия Первой мировой войны, выдающийся экономист Дж. М. Кейнс в 1919 г отмечал, что Россия с ее полунатуральным хозяйством значительной части населения должна была бы выйти из «мирового пожара» с наименьшими потрясениями, но на практике получилось совершенно иначе. Среди прочих причин Русской революции он называет и общую для всей воюющей Европы тенденцию резкого увеличения потребления по сравнению с мирным временем, и это касается не только военных расходов. «Война показала, что нет смысла копить, надо тратить»; в конце концов это привело к «расстройству денежного обращения и потере веры в покупательную способность денег»3. Отсюда -- нарастание материальных лишений, и постепенный процесс, с течением которого «болезнь тела переходит в болезнь духа»4.

Представляя собой общегосударственную систему, деньги и изучаются соответствующим образом, без учета особых региональных различий. Вместе с тем даже в наше время ценность денег выше в больших городах, а в отдаленных сельских местностях она понижается до крайних значений. В условиях военно-революционной эпохи деньги в российской провинции вдруг стали играть несвойственную им до этого роль.

Не случайно денежные знаки периода Русской революции и Гражданской войны продолжают привлекать внимание не только специалистов в области бонистики и экономических процессов, но и исследователей социально-политической истории5. Историки чаще всего рассматривают их в контексте региональной истории, что связано с фрагментацией государственного пространства России в период Гражданской войны6. Общегосударственный взгляд присутствует в работах, анализирующих финансовую политику Временного правительства и большевиков7; следует отметить и обобщающую работу М. В. Ходякова, в которой предпринята попытка взглянуть на смутную военно-революционную эпоху 1917-1920 гг. через историю денег8.

Еще в середине XIX в. отмечалось, что в медвежьих углах России, в том числе в северных губерниях ее европейской части, население не понимало ценности денег и в результате неэквивалентно оценивало результаты своего труда. Однако в конце столетия начался бурный период индустриализации, который повлек за собой имущественную дифференциацию даже такого устойчивого в этом отношении класса, как крестьянство. Для северных губерний проникновение денег в деревню было связано прежде всего с развитием отхода на сезонные городские заработки; возвращаясь окончательно домой, крестьянин-отходник вновь переставал нуждаться в деньгах как основном способе удовлетворения своих потребностей.

Приведем несколько примеров, связанных с началом Первой мировой войны. В отдаленных местностях Архангельской губернии встречались случаи, когда наряду с «придержанием» звонкой монеты ее выменивали на бумажные деньги по более высокому курсу9. В Онежском уезде была разоблачена группа мошенников, хитростью выменивавших у наивных жителей золотые монеты, объясняя, что золота после войны в ходу вообще не будет, поскольку правительство даже медные и серебряные монеты заменяет на бумажные разменные знаки10. Подобные случаи демонстрируют оборотную сторону того доверия, которое население стало испытывать к деньгам, в том числе бумажным, в результате реформы русской финансовой системы рубежа XIX-XX вв., сделавшей русские деньги надежным платежным средством.

Первая мировая война создала значительные проблемы для денежной системы государства. С новыми сложностями столкнулись и торгово-промышленные круги Архангельска. В городе и некоторых уездах было объявлено военное положение, часть рабочих мобилизована в действующую армию, введен запрет на экспорт. Финансовые трудности усугубились прекращением кредитования со стороны коммерческих банков и Архангельского отделения Государственного банка (далее -- АО Госбанка). Однако вскоре ситуация радикально изменилась. Война способствовала резкому росту значения Архангельска как фактически единственного открытого для внешних связей российского порта. В первую очередь этим заинтересовались коммерческие банки, которые в условиях царившего в стране денежного голода были единственными кредитоспособными учреждениями и фактически монополизировали целые отрасли русской внешней торговли. Они финансировали чрезвычайно выгодные во время войны коммерческие операции, прежде всего экспорт спирта и хлеба через архангельский порт. Кроме Петроградского коммерческого и Русского для внешней торговли банков свои отделения в городе открыли Сибирский, Соединенный и Московский коммерческие банки. Азовско-Донской, Русско- Азиатский и Ярославско-Костромской банки имели здесь свои транспортные и торговые конторы. Сезонный отход крестьянского населения губернии сменился постоянными и хорошо оплачиваемыми городскими работами. Проблему рабочих рук, возникшую в связи с большим объемом оборонных работ, власти надеялись решить введением более высоких расценок11. В конце концов организаторы казенной перевозки грузов стали заложниками такой политики. Стоимость разгрузочных работ к 1917 г. увеличилась по сравнению с довоенной в 10-15 раз12; при этом покупательная способность рубля изменилось значительно меньше, упав за то же время в 3,5 раза13. Следует добавить и такой «эквивалент труда», как водка: в условиях сухого закона стоимость бутылки поднялась на черном рынке до 10-14 руб.; на такую ежедневную плату рассчитывали и рабочие. Для сравнения: жалование учителя или мелкого чиновника составляло 30 руб. Вслед за повышением заработков рабочих приходилось предпринимать меры для повышения доходов остальных групп населения, что влекло рост цен, которые пытались сдерживать введением «такс»; ответом на это стали расширение черного рынка и усиление местной дороговизны. Несмотря на высокие («американские», как тогда говорили) заработки портовых рабочих в Архангельске, сумма вкладов в сберегательные кассы выросла несоизмеримо меньше. Разбогатевшие на военных заказах нувориши стремились пользоваться моментом, тратя шальные деньги на развлечения (словно предчувствуя, что вернувшиеся с фронта солдаты не простят им военных сверхдоходов). Даже у всегда прижимистых крестьян отмечалось стремление к транжирству: «...тратят, на что попало. Мануфактурные магазины заполнены крестьянами, которые покупают, не торгуясь. Объясняют тем, что после войны хлынут женихи, надо готовить приданое для дочерей. Покупают дорогой ром. хотят пожить, как раньше “господа жили”»14. Приезжая в город, «покупают не торгуясь. Конфеты берут не карамель, а шоколадные, “что господа едят”»15.

Рис.1 Здание Архангельского отделения Санкт-Петербургского (Петроградского) международного коммерческого банка (начало ХХ в.). Фото из коллекции Архангельского краеведческого музея

Рис. 2 Здание Архангельского отделения Сибирского торгового банка (1916-1918 гг.). Фото из коллекции Архангельского краеведческого музея

Деревня наполнялась деньгами и благодаря пособиям солдатским семьям. Солдатка, нередко обремененная многочисленными детьми и нетрудоспособными родственниками, получала денежное пособие, значительно превышавшее потерянный доход взятого в армию мужа. Северные крестьянки не спешили тратить казенную и благотворительную помощь на развитие своего хозяйства, ожидая возвращения с фронта мужа, который и решит все накопившиеся экономические проблемы. Продовольствие же предпочитали покупать.

В результате подобного нецелевого использования предоставляемых на конкретные нужды денег солдатские хозяйства приходили в упадок. При этом цены на хлеб в Архангельской губернии в 1917 г. по сравнению с довоенными повысились в шесть раз16. В связи с общей дороговизной понижалась покупательная способность выдаваемых пособий, падал уровень благосостояния солдатских семейств. Не случайно среди крестьян зрело убеждение, что правительству необходимо «прекратить заваливать деревню деньгами в виде пособий солдаткам, а лучше поднять цены на хлеб»17, что могло бы мотивировать население не на зарабатывание денег, а на производительный крестьянский труд.

Наметившийся дефицит предметов потребления заставил крестьян прятать деньги «до лучших времен». Однако лишь немногие несли свои сбережения в кредитные товарищества или в банки. В результате в 1916 г. в стране появились признаки дефицита наличности, особенно на окраинах государства, куда доставлять деньги было технически сложно.

Сокращение денежной массы удавалось с трудом при помощи военных займов; казенным учреждениям рекомендовалось пользоваться безналичными расчетами. В результате целого ряда мероприятий к концу 1916 г. в общегосударственном масштабе финансовая ситуация начала выправляться. Как следует из аналитического доклада, представленного в начале 1918 г. Нарком- фином, Временное правительство предполагало закрыть 1917 г. бездефицитно.

В марте -- апреле, на пике народного доверия Правительству, курс рубля даже немного повысился, но потом началось катастрофическое его падение18, вызванное увеличением денежной массы и особенно падением ее стоимости. Одновременно с большими расходами не только на ведение войны, но и на многочисленные реформы правительство стало терять доход от налогов: «Революция была понята как свобода от прямого обложения и от уплаты за услуги государства, где только можно. Так народные массы сами постарались ухудшить свое положение на долгие годы»19.

Разрешение местным органам власти вводить свои земские сборы для целей социально-культурного развития практически способствовало тому, что крестьяне облагали получение и доставку по своей территории необходимого для промышленности (на севере это в первую очередь лесопиление) сырья, увеличивая тем самым его стоимость. К тому же в условиях революции выдвигались постоянные требования о повышении расценок за труд; предприятия обязаны были выплачивать жалование работникам, которые являлись выборными членами различных органов власти, а также состояли в отрядах красной гвардии.

После октябрьских событий Совнаркому удалось взять финансовую ситуацию под контроль, но ненадолго, поскольку «банки оказались безо всякого имущества, ибо вкладов не несли, долгов не платили, недвижимости были национализированы, принадлежащие банкам фабрики и заводы переданы фабрично-заводским комитетам», а «после национализации банков вся промышленность была передана на иждивение казны»20. Поступление денег путем налогов практически прекратилось, прежде всего в деревне. Ценность денег в глазах крестьян упала. Дефицитные товары (продукты питания, дрова) и услуги предпочитали не продавать, а менять на любые, даже не очень нужные предметы или обменивать горожанам на ценные вещи. Уездный чиновник описывал сложившуюся ситуацию: «Трудно купить что-то из продуктов у крестьян, хотя всего вволю. Отвечают, что в деньгах не нуждаются. Только мольбами и выпрашиваниями удается уговорить продать по дорогой цене», при этом крестьяне не удосуживались доставлять товары, передавая эту обязанность самому покупателю21.

Крестьяне, отказываясь продавать продовольствие, нередко шли «на принцип»: высказываясь против введенной Временным правительством продразверстки, заявляли, что считают необходимым «кормить» только солдат, а не чиновников и не рабочих: «Рабочий же пусть работает по 18 часов в сутки, как крестьянин, тогда и будут сыт, да авось и мы будем одеты и не будем пахать деревянной сохой»22.

Если в целом по стране проблема денег заключалась прежде всего в их чрезмерном количестве и падении в связи с этим покупательной способности, то в северо-западных районах была своя специфика, а именно уменьшение денежной массы в связи с «контрабандой денег» за границу. Архангельская губерния единственная имела общую и почти неохраняемую границу с нейтральным государством -- Норвегией. Местные крестьяне (поморы) продолжали пользоваться льготой -- беспошлинной торговли с Северной Норвегией, их суда фактически не досматривались.

Вывоз денег, зафиксированный уже в начале войны, особенно активизировался в конце 1917 -- начале 1918 г., когда, как следует из консульского донесения, из Архангельска русские купцы провозили большие суммы денег и спешно обращали их в норвежскую валюту, нередко по пониженному курсу, способствуя тем самым падению стоимости русского рубля23. После ликвидации имперской системы финансового контроля в губернии на руках у предпринимателей оказалось до миллиона фунтов стерлингов и другой валюты, что привело к безудержной спекуляции ею, а именно к скупке русских денег для вывоза за границу24.

Отток наличности дополнялся проблемой снабжения денежными знаками, которую АО Госбанка стало ощущать вскоре после октябрьских событий 1917 г Сначала деньги начали поступать в меньших количествах и нерегулярно, а затем их поступление вовсе прекратилось, и «в Архангельске стала ощущаться острая нужда в денежных знаках, чтобы сколько-нибудь урегулировать выдачи сумм и постепенно увеличивающийся отлив денег»25. Ситуация с наличностью усугублялась общей разрухой в финансовом деле, саботажем банковских учреждений и, наконец, опасностью доставлять деньги в Архангельск: на дорогах царил форменный грабеж, крестьяне нападали на поезда и суда, растаскивали перевозимые грузы. Архангельский чиновник свидетельствовал: зимой 1917/1918 г. станции и разъезды Северной железной дороги «представляют из себя потрясающую картину, поезда стоят, остановлены с товарами и продовольствием, подвергаются полному расхищению со стороны окрестных жителей и “товарищей”, которые приезжают из деревень на сотнях подводах, вооруженные кто чем попало, если встречают сопротивление со стороны железнодорожников, то с ними самая ужасная расправа... По станции валяются разорванные мешки пшеницы, разбиты ящики всевозможных товаров, а что касается вагонов -- двери поломаны, все приведено в прах»26.

В начале 1918 г. АО Госбанка из-за отсутствия наличности вообще прекратило свою работу; денег не было и в коммерческих банках, поэтому владельцам предприятий приходилось закрывать свое производство, увольняя рабочих. По рекомендации местных финансовых работников временная губернская власть (революционный комитет) распорядилась ограничить выдаваемые банками наличные суммы, пытаясь тем самым остановить их отток из губернии. Эффект оказался обратным ожидаемому: «Мера эта не могла внести успокоение в среду населения, и оно стало усиленно запасаться деньгами»27.

Сложившаяся ситуация была чревата социальным взрывом. В сентябре 1917 г. главноначальствующий Архангельского района Е. И. Сомов телеграфирует в Петроград: «Необходимы по крайней мере 10 миллионов. Могут возникнуть эксцессы»28. В феврале 1918 г. комиссар АО Госбанка Дмитриев объявил губернскому совету депутатов свои опасения: «В связи с прекращением выдачи денег [возможны] эксцессы со стороны населения»29 -- и просил выделить охрану, опасаясь нападения на здание банка разъяренных людей -- как вкладчиков, потерявших свои деньги, так и рабочих, требовавших выдачи наличных предпринимателям для выплаты заработной платы.

Наибольшая опасность исходила от лучше организованных рабочих, особенно тех, чья деятельность была необходима для жизнеобеспечения населения. Например, железнодорожники требовали выплаты жалования именно наличными деньгами, обещая в противном случае остановить движение, что означало бы прекращение подвоза продовольствия. Идти на уступки было невыгодно, поскольку железнодорожники тратили жалование в других городах, где цены были ниже. Недаром депутаты Совдепа называли железную дорогу «аппаратом для выкачивания денег из Архангельска»30. Приближалась весна, но доставка продовольствия речным путем не могла решить вопрос зависимости от железной дороги, поскольку проведенная национализация флота возложила на советскую власть расходы на ремонт судов и выплату жалования речникам, которые отказывались работать, требуя выплаты долгов за несколько месяцев31.

Возможный экономический коллапс губернии заставил работников Архангельского казначейства и АО Госбанка ограничить свое участие в общероссийском саботаже, осуществлявшемся со стороны финансовых работников. Они согласились «принять комиссара» в обмен на заверение Наркомата финансов прислать денежные знаки32.

Обещанные 20 миллионов, впрочем, так и не поступили. Тогда архангельские финансисты решили воспользоваться опытом других регионов. Например, сибирские города, находившиеся из-за своей оторванности в особенно тяжелом положении, еще при Временном правительстве выпускали через местные отделения Госбанка чеки, предполагая аннулировать их при нормализации финансовой ситуации33. Исходя из «тревожного политического положения конца 1917 г., полной оторванности от Центра, отсутствия денежных знаков, особенно усилившийся спроса на них со стороны весьма многочисленных в Архангельске, возникших в разное время рабочих и военных организаций», АО Госбанка также решило «по примеру других мест» завести местные денежные знаки34.

На выпуске банками «жиро-чеков» для внутреннего обмена по взаимным обязательствам настаивали предприниматели35. Однако коммерческие банки на основании постановления Совещания своих представителей в Петрограде не имели права самостоятельно выпускать боны36; кроме того, их положение в связи с предстоящей национализацией оставалось неопределенным. По мнению банковских служащих, ответственность за выпуск временных дензнаков должна была взять на себя губернская власть. Предполагалось, что «каждый частный банк выпускает особые чеки в разных купюрах» в пределах выделяемых АО Госбанка кредитов и под его гарантию «обмена на кредитные билеты по получению из Петрограда наличности» отделения Госбанка». Обеспечением местных денег должна была служить «име[вш]аяся у местных предпринимателей в Америке и Англии свободная валюта, уступаемая добровольно и по точно фиксированному курсу. На эту валюту [предполагалось] заказать в Америке продовольственные продукты, реализовать их среди населения Архангельска и таким образом вернуть часть выпущенных дензнаков»37.

8 января 1918 г. на общем собрании представителей финансово-кредитных организаций и правительственных учреждений «принято принципиальное решение и конкретные предложения по выпуску АО Госбанка бонов», которые будут иметь «обязательное хождение в пределах Архангельской губернии наряду с дензнаками»38. Создана комиссия для выхода с этими предложениями на Государственный банк и решения технических вопросов в случае получения соответствующего разрешения. Впоследствии «квитанции» были заменены чеками, а общее руководство процессом их изготовления перешло финансовой комиссии Ревкома, затем -- губернского исполкома.

Вместе с тем проблема наличных денег не терпела отлагательств. Борясь за власть, Советы стремились быть более привлекательными в глазах населения, чем земские органы, обещая, в частности, финансирование всей местной жизни за счет казны. Волостям, не признававшим советской власти, угрожали «прекратить отпуск кредитов»39. Такой способ политической борьбы оказался весьма действенным. Национализация предприятий также в значительной степени осуществлялась благодаря уверенности рабочих, что содержание их предприятий, а соответственно, и их обеспечение будут проходить за государственный счет.

В результате, установив советскую власть в губернии и уездах, губис- полком столкнулся с проблемой наличных денег, которая усугубилась саботажем финансово-кредитных учреждений в центре и на местах, а также большим количеством принятых на себя финансовых обязательств. Отстранив земства, совдепы столкнулись с дополнительными сложностями. Председатель губисполкома отмечал: «Беря земство в свои руки, мы намеревались лучше организовать хозяйственную жизнь губернии, а для этого необходимы средства, ибо уже теперь ежедневно получается много телеграмм с требованием учительского, медицинского персонала, содержателей станций и т. п., которые грозят приостановлением работ... Мы должны приложить все свои силы и средства, дабы хозяйственная и культурная жизнь в губернии не разрушилась, чем пугают наши противники»40.

Приходилось оправдываться и перед избирателями. «Комиссар по финансам», выступая в марте 1918 г. перед рабочими и солдатами, четко заявил, что «денег не будет», но пообещал: «Советская власть не доведет до того, чтобы рабочие-пролетарии голодали», для этого будет осуществлено «давление на буржуазию, чтобы они несли вклады в банки», а пока надо дождаться изготовления местных денег. Но рабочие обещаний уже не слушали: «Вы, как стоящие у власти, должны были заботиться о создавшемся денежном кризисе раньше!..»41

Вопрос денег становился политическим. Финансовая комиссия при губис- полкоме занималась решением вопроса, где их взять. Не доверяя подоходному налогу, комиссия остановилась на поимущественном. Увеличив составленную до войны облагаемую базу в 10 раз, выявили, что обложению подлежит имущество на 125 млн руб., а ожидаемые «собственные боны будут иметь ценность, если они будут соответственно обеспечены кредитными билетами»42. Иными словами, нужно было любыми способами наполнить губернскую казну деньгами, выкачивая их из коммерческих банков и из населения.

Советским органам рекомендовалось призывать население «сдавать излишки денежных средств» в кредитные учреждения, предлагая за это различные льготы. Рекомендовалось также «брать на учет» все дефицитные товары, контролируя получаемую за их реализацию прибыль. Были оценены имущество лесозаводов, имевшийся там пиловочник, а также заготовленный лес. В общей сложности нашли 200 млн руб., с которых предлагалось собрать

1 %-ный «первый единовременный местный поимущественный налог Архангельского Совдепа». Даже в лучшем случае собранный налог составил бы

2 млн руб., при этом ежедневная потребность в наличности в Архангельской губернии, поскольку здесь было много наемной рабочей силы, составляла миллион в день. Для неотложных нужд требовалось единовременно 6 млн руб.43

Весной и летом 1918 г вводятся самые разнообразные сборы с целью пополнить губернскую казну: повышена плата за пользование водопроводом (на том основании, что водопровод только в центре города, т. е. им пользуются зажиточные горожане, а «надо делиться» с беднейшим населением44), вводится «губернский земский благотворительный сбор от легкого пива, квасов, сидров... 3 коп. с бутылки во всех торговлях Архангельской губернии»45, облагаются сбором до 10 % от стоимости «духи и одеколоны (как наиболее популярные предметы роскоши) и прочие спиртосодержащие жидкости», вводится обложение текущих банковских счетов (от 5 до 50 °% и выше) «на улучшение положения неимущих классов и вообще на нужды советской власти»46. «Для образования фонда на неотложные нужды советской власти и начинания, направленные на улучшение положения неимущих классов населения (обеспечение от безработицы, устройство приютов для бездомных и неимущих, открытие дешевых столовых)», единовременным налогом облагались «рестораны, увеселительные заведения, промышленные и торговые предприятия. владельцы экипажей и лошадей». Уклоняющимся грозили судом «революционного трибунала и штрафом вплоть до конфискации всего имущества»47.

Местная власть рассчитывала на наличность, хранившуюся в коммерческих банках. В Архангельске реализация декрета от 14 (27) декабря 1917 г. об их национализации состоялась только 4 февраля, и то, по свидетельству управляющего отделением Сибирского банка, им «была предоставлена относительная свобода»48. Эта свобода дополнялась отсутствием контроля со стороны правлений, поскольку в центре национализация уже произошла, причем в весьма жесткой форме.

Представители отделений коммерческих банков, объединившись в комитет, стремились решать вопросы с новой властью мирно, «не допуская эксцессов». В частности, когда в январе 1918 г. городской совет депутатов предложил торгово-промышленному классу «выдать городу безвозвратной ссуды 250 тыс. руб.», было решено «принять участие в выдаче таковой и распределить между собой упадающую на частные банки сумму», не обсуждая этот вопрос со своими правлениями («ввиду невозможности в данное время предварительно по сему вопросу снестись» с ними»)49.

Коммерческие банки покорно приняли поставленных им комиссаров и стали готовиться к национализации, которая представлялась как их включение в структуру Государственного (Народного) банка. Комиссия по национализации в течение двух-трех дней должна была провести ревизию наличности, затем банки продолжили бы свою работу50. Однако 16 июня 1918 г. был опубликован приказ так называемой советской ревизии о полной национализации кредитных учреждений51. И хотя банки обещали выполнять свои обязательства перед населением, среди вкладчиков началась паника.

Начавшийся отток денег из кредитных учреждений сделал невозможным обложение вкладов. Исчезла и формальная возможность учета капиталов, которые можно было бы обложить налогами. Тогда решили извлекать деньги у крестьян, поскольку у губернского исполкома (несмотря на то что большинство его членов по своему социальному происхождению были крестьянами) сохранялось убеждение, что деревня «переполнена деньгами». Предлагалось «организовать обмен товаров на деньги и таким путем выкачать из деревни имеющиеся там большие средства»52. Товары, впрочем, отсутствовали, поэтому рекомендовалось вводить единовременные «чрезвычайные» налоги, распределение и получение которых переложили на крестьянские советы, поскольку считалось, что на низовом уровне население лучше знает, у кого есть деньги.

4 марта 1918 г. по уездам и волостям была разослана телеграмма: «Безденежье губит революцию. Для спасения нужны героические меры. Архангельский губисполком, исполняя распоряжение рабоче-крестьянского правительства, постановил провести беспощадное обложение буржуазии. Предлагаем приступить немедленно, беспощадно облагая владельцев крупного имущества, торговцев, промышленников, кулаков, монастыри»53; чтобы заинтересовать местные советы, предлагалось 40 % собранных денег оставлять волостям, 30 % уездным исполкомам, остальные 30 % направлять в Архангельск54.

В отношении сбора налогов в малонаселенной, почти не имеющей крупных промышленных предприятий губернии произошел раскол не столько внутри сельских обществ (как правило, небольших и малолюдных, построенных на жесткой системе коллективной солидарности), сколько между ними. В большинстве обществ принималось решение «своих» не трогать, а недостающие деньги получить путем обложения более богатых, как им казалось, соседей. Крупные промышленные предприятия -- лесозаводы, а также проложенная в конце XIX в. по территории губернии железная дорога -- занимали крестьянские земли, выплачивая сельским обществам арендную плату. Получив право назначать налоги самостоятельно, местные советы начали увеличивать эту плату, а также вводить дополнительные начисления.

Пока финансовые органы любыми способами добывали деньги, велась подготовка к изготовлению собственных бон, разрешение на изготовление которых было получено 25 февраля. Являясь платежным средством только на территории губернии, они не могли полностью решить проблему наличных денег. Лесозаводы, например, заготовляли сырье в Вологодской губернии; в условиях революции сельские общества не допускали к работам чужих, а «своим» зарплата в архангельских чеках была ни к чему. Большинство рабочих в Архангельской губернии также приехали из других губерний, и требовали жалование в государственных деньгах. Впрочем, к лету 1918 г. заводы уже прекратили работу, начавшаяся конверсия резко сократила объем работ, а демобилизация с лихвой обеспечила имеющиеся предприятия местными рабочими. Для выполнения финансовых обязательств перед рабочими и служащими местные деньги вполне годились.

Первоначально предполагалось печатать чеки в местной типографии, при этом купюры должны были быть «по соображениям размера камня и удобства печатания... размером немногим меньше рублевого билета (1/20 часть листа бумаги, умещающегося на литографическом камне)». Поскольку местная ти- пография не имела технической возможности обеспечить чеки от подделок, эту проблему решили снять с помощью бумаги «такого сорта, которую трудно достать в продаже»55. Для «изыскания такой бумаги (хотя бы бракованной) в Экспедиции Заготовления Государственных бумаг, и вообще, для решения вопросов, а также получения технических инструкций при изготовлении денежных знаков», в январе 1918 г. в Петроград был командирован контролер АО Госбанка К. В. Штром, «имевший там знакомство». Штром, а также приехавшие вскоре из Архангельска в помощь ему специалисты столкнулись в Петрограде с массой проблем. В связи с наступлением немцев столица государства была перенесена в Москву, и работать приходилось в условиях эвакуации и общего беспорядка. Дела заставили специалистов задержаться в Петрограде на четыре месяца, и вскоре оттуда стали поступать телеграммы с просьбой послать продовольствие, поскольку в голодном и холодном городе было невозможно достать какую-либо еду56.

Финансистам удалось получить у комиссара Государственного банка Г. Л. Пятакова разрешение на печатание чеков57 и финансирование в размере 50 тыс. руб., а также договориться с администрацией Красносельской бумажной фабрики об изготовления необходимого количества качественной бумаги (наполовину состоящей из тряпья, поскольку бумага из целлюлозы была ломкой и для денежных знаков не годилась); считалось, что такая бумага гарантировала от подделок, по крайней мере грубых. Выполнение заказа зависело «от наличия сырья и топлива», но все же необходимое количество бумаги удалось достать, и это стало поводом особой гордости для АО Госбанка -- предполагалось, что «архангельские деньги» придут всерьез и надолго.

Финансовая секция губисполкома утвердила эскиз чеков и определила общую сумму заготавливаемого номинала -- 120 млн руб. Были подготовлены эскизы денежных знаков и клише58. Изготовление взяла на себя типография Товарищества Р. Р. Голике и А. И. Вильборг, которая уже имела опыт выполнения подобных заказов (а именно выпуск чеков Союза российских акционерных коммерческих банков; автором дизайна стал художник С. В. Чехонин), но работы были прекращены после национализации коммерческих банков59.

Возможно, по рекомендации типографии, эскиз денег также поручили С. В. Чехонину. Объясняя архангельским рабочим и военнослужащим причину задержки изготовления денежных знаков, финансовые работники отвечали, что она «вызвана стремлением литографии достичь безукоризненной художественной выработки», в результате чего «переделывают по несколько раз»60.

Работы начались в марте 1918 г; печатались чеки на плотной белой бумаге без водяных знаков. Трех-, пяти- и десятирублевые купюры были одинакового размера, но различались по цветовой гамме, традиционной для русских денежных знаков: зеленые трехрублевки, синие пяти- и красные десятирублевки. Главным отличием бала декоративная виньетка с гербом Архангельской губернии на обратной стороне купюр. На 25-рублевых билетах для «северной экзотики» помещались изображения белого медведя и моржа (что послужило поводом все архангельские деньги называть «моржовками»).

Контроль за изготовлением денег осуществляли присланные из Архангельска специалисты: «По окончании [ежедневного] изготовления, клише и все пластинки запечатывались сургучными печатями и уносились в кладовую типографии. Чистая бумага сдавалась на машины под расписку мастеров, под расписку и принималась. Ежедневно листы просчитывались и запечатывались сургучными печатями Архангельского отделения Госбанка и типографии... При передаче на резку пересчитывались, разделялись на сотни листов, резались в присутствии представителей [АО Госбанка и типографии]. Готовые [купюры] зашивались в тюки, отправлялись в Архангельск или на хранение в отдел кредитных билетов»61.

Всего было отпечатано 11 137 400 экземпляров чеков общим номиналом 120 893 328 руб.; стоимость изготовления обошлась губисполкому в 675 тыс. руб., т. е. немногим более 6 коп. за чек. Купюры были нарезаны и упакованы в 169 тюков и 16 ящиков62, которые хранились в кладовых отдела кредитных билетов (кребиль) в Петрограде и московской конторы Государственного банка.

Первая партия денежных знаков была благополучно доставлена в Архангельск в мае 1918 г. в особом охраняемом вагоне вместе с литографическим камнем, клише и другими принадлежностями для изготовления чеков, а также бракованными знаками и остатками бумаги, которые были переданы на хранение в кладовую АО Госбанка и сразу же выпущены в обращение.

«Финансовая свобода» просуществовала недолго. Ревизия комиссара М. С. Кедрова постановила регистрировать все «моржовки» в центральных учреждениях банка и вывозить их в Архангельск оттуда, а не прямо из типо- графии63. Из заготовленных 120,9 млн в оборот пустили примерно четверть -- 26,7 млн руб.64

«Моржовки» позволили немного смягчить финансовую ситуацию в губернии. Были опасения, что население начнет их бойкотировать, поэтому предварительно велась разъяснительная компания, в частности давалось обещание, что при выезде из губернии граждане смогут обменять имеющие только местное хождение денежные знаки на общегосударственные деньги. В связи с отсутствием наличности предлагалось делать вклады в сберкассы или переводы по почте65. Поскольку проблема с наличностью существовала по всей стране, такой совет оказался бесполезным, да и почтовые переводы вскоре стали облагаться 1 %-ным сбором.

Налоговое бремя, регулярные «чрезвычайные» обложения, невыполненные обязательства, нарастающая безработица и дефицит предметов первой необходимости, в первую очередь продовольствия, способствовали росту социального напряжения. Произошедший 1-2 августа 1918 г. переворот, осуществленный при поддержке интервентов, основной массой населения был встречен с воодушевлением. Считается, что переворот стал неожиданностью и советские учреждения эвакуировались в Котлас и Вологду в спешке. В этом смысле показательно, что губернский комиссар финансов начал готовить эвакуацию казначейства уже 5 июля66. Был назначен специальный пароход для вывоза ценностей губернского казначейства и документов отделения Народ- ного банка (бывшего Государственного и слитых с ним коммерческих). Однако эвакуация происходила уже в условиях переворота. Вооруженные повстанцы не рисковали нападать на красноармейцев, но следили за их действиями. Красноармейцы окружили здание банка, на подходах к нему поставили пулеметы. Представители губисполкома «зашли в банк и потребовали от заведующего открыть кладовые с ценностями. Заставили сотрудников, слонявшихся без дела от стола к столу, нагружать ценности на грузовые автомобили»67. Как следует из воспоминаний участников эвакуации, ценности прятались в пухлые архивные папки и выносились из здания как обычная документация. Сведения о том, сколько денег вывезли из Архангельска в Котлас и далее в Вологду, разнятся: от 450 млн до «50-60 пудов в монетах и слитках», остальное -- «бумажками» и другими ценностями (например, на пароход были погружены «4 ящика серебряной посуды с губернаторским гербом»)68.

Неточность сведений в какой-то степени связана со странной судьбой этих ценностей во время транспортировки. Так, военные моряки, вместо того чтобы защищать Архангельск, «поддались кучке недовольных шкурников» и бросились вдогонку за пароходами, увозившими советские учреждения. Они не упускали из виду «Рюрик», вывозивший деньги, периодически направляя на борт группу вооруженных людей во главе с комиссаром П. Т. Шилкиным. В такой нервной обстановке пришли в Котлас, где местные власти не решились принимать казну; тогда решено было идти в Великий Устюг. Пока велись эти переговоры, другие пароходы ушли далеко вперед, чем и воспользовались революционные матросы; они «пришвартовались и перешли на [пароход с казначейством], таща за собой пулеметы, ящики с патронами и гранатами... заявив, что исполкомовцы захватили все ценности, хотят поделить их между собой и. ничего не дать [им]»69, а также потребовали немедленного расчета и «уплаты аварийных денег». В действительности «матросы хотели деньги взять, разделить и разъехаться по домам». Судя по объяснениям членов губисполкома, им не оставалось ничего другого, как расплатиться с моряками золотом и другими ценностями, поскольку от бумажных денег те отказались70.

Впрочем, и бумажные деньги продолжали сохранять в глазах людей свою магическую силу: например, с их помощью в Архангельске проводились государственные перевороты. 1 августа 1918 г. ротмистр Берс, командир отряда, принимавшего активное участие в свержении советской власти, захватил в штабе Красной армии 5 млн руб., присланных из Москвы для организации обороны города, объявив их «военным призом отряда, подлежащим разделу за оказанные при перевороте услуги». Выяснилось, что Берс, формируя отряд, говорил: «За свержение большевиков англичане и французы обещали деньги. Полковник Мелиа заявил, что бить большевиков он всегда готов, а за деньги, так с большим удовольствием»71.

Деньги сохраняли значение и для большевиков: в документах Архангельской организации РКП(б) имеются смутные намеки на предоставление больших сумм подпольщикам, чья работа должна приблизить день освобождения Архангельска72.

Во время эвакуации из Архангельска были вывезены не только ценности, но и -- принудительно -- финансовые работники. В более чем сложных условиях им приходилось налаживать свою работу в Вологде. Первые месяцы, пока не был создан Северный фронт и расходы по оборонным мероприятиям не взяло на себя государство, финансирование партизанских отрядов и тыловых учреждений «производилось за счет эвакуированных ценностей»73.

Не лучше обстояли финансовые дела и в Северной области (так стала именоваться часть Архангельской губернии, находившаяся под управлением белого правительства и под контролем военных сил интервентов). Председатель нового правительства Н. В. Чайковский отмечал, что «аппараты... денежного обращения пришли в полное расстройство»74. Банки были денационализированы, но работать им пришлось в сложных условиях. «[Большевики увезли] все ценные бумаги, векселя, книги, из Казначейства увезены даже все гербовые марки, все вексельные бланки, вся актовая бумага и проч., увезены даже местные Архангельские дензнаки. увезены все наши шифры. Часть наших книг оказалась также увезенной, теперь мы их восстанавливаем. Увезли даже наши пишущие машинки», -- сообщает управляющий местным отделением Сибирского банка75. Ситуацию усложняло то, что присланная из Москвы так называемая советская ревизия во главе с комиссаром М. С. Кедровым смогла выявить и вывезти из Архангельска экспортные грузы, поставив банки в сложное положение перед своими доверителями.

Областное правительство (Временное управление Северной областью (ВУСО), затем -- Временное правительство Северной области (ВПСО)) первое время было настроено оптимистично. Созданное финансово-экономическое совещание начало готовить денежную реформу «по плану, разработанному в расчете на общегосударственный масштаб»; отмечалось, что союзники «придают большое значение правильному разрешению финансовых вопросов Северной области и командировали сюда для этой цели представителей финансовых кругов, а также уже разработали проект мероприятий по урегулированию денежного обращения в России»76. Архангельское отделение Госбанка было переоформлено в Государственный банк Северной области (ГБСО, или ОГБ -- Областной государственный банк), который принял на себя «долг общероссийскому Банку, и в дальнейшем. работает самостоятельно»77. Чтобы не допустить финансовой неразберихи, при занятии территорий военные власти изымали наличность в местных казначействах или в кассах волостных исполкомов, оставляя сумму, необходимую на обычные расходы в течение месяца (определяя ее по расходным документам)78.

Спустя два месяца своей работы правительство отмечает: «Положение ОГБ на заграничном рынке вполне устойчивое и все более и более упрочивается. Доверие к нему крепнет среди заграничных кредитных учреждений и широких финансовых кругов. В Норвегии на бирже стал котироваться наш рубль, и его положение укрепилось. Финансовое положение ОГБ вполне надежно; в нем заложено ценностей на 50 млн руб.»79.

Под залог хранившегося в Англии золотого запаса России (который, кстати, начали перевозить туда осенью 1914 г. через Архангельск, но в связи с минной опасностью эти операции были перенесены во Владивосток80) Английский банк должен был напечатать так называемые северные деньги, которые поступили в Архангельск далеко не сразу. Первое же время правительство столкнулось с полным отсутствием любых денежных знаков. Даже после всех контрибуций и реквизиций на руках у населения оставалось достаточно денег81, надо было лишь найти способ активно включить их в оборот. Заведующий отделом финансов И. А. Куракин докладывал на заседании правительства: «Финансовое положение Северной области затруднительное, но не безнадежно. Необходимо поднять внутри страны доверие населения к нашим финансам. Это создаст приток вкладов в сберкассы и Госбанк и тем самым ослабит остроту денежного кризиса, вызванного недостатком денежных знаков»82.

Население информировалось, что «деньги уже печатают в Англии», а до их получения предлагалось сдавать имеющуюся на руках наличность в обмен на обязательства правительства, выпущенные «ввиду недостатка денежных знаков в Северной области, крупная сумма которых вывезена большевиками... в целях удовлетворения неотложных нужд ВУСО для восстановления деятельности Госбанка, казначейства, правительственных, городских, земских учреждений, а равно в целях поддержания и развития хозяйственной и промышленной деятельности края»83.

Это был так называемый заем доверия -- краткосрочные 5 %-ные обязательства, выпущенные сроком на 6 месяцев на сумму 10 млн руб., освобожденные, чтобы стать привлекательными для людей, от уплаты государственного сбора. Действительно, первое время заем вызывал доверие у населения, надеявшегося на обретение какой-то стабильности.

Впрочем, кредит доверия не был оправдан, и вскоре в народе облигации стали пренебрежительно называть «чайковками» (по фамилии председателя правительства Н. В. Чайковского). Уже 22 сентября 1918 г. специальным постановлением облигации объявляются платежным средством. 12 февраля 1919 г., когда истек срок хождения первых выпусков займа (в общей сложности на 70 млн руб.), было постановлено о хождении «чайковок» наравне с кредитными билетами.

Всего изготовили и выпустили в обращение купюр на сумму 430 607 400 руб., и на момент восстановления в регионе советской власти в обращении оставалось около половины этих суррогатов84. «Чайковки» печатались в местной типографии (в Архангельском краеведческом музее сохранились литографические камни), на бумаге большого размера, покрытой с одной стороны сетчатым декором разных цветов, в зависимости от номинала. Бланки облигаций печатались так интенсивно, что советской власти досталось большое количество неразрезанных листов, которые еще долго использовались для канцелярских надобностей, поскольку обратная сторона листов была чистой.

Полностью решить проблему недостатка наличности заем не мог. За несколько месяцев советской власти у большинства обеспеченных людей различными способами изъяли наличные, а хранившиеся в кредитных учреждениях деньги увезли. Параллельно с «чайковками», выпускавшимися высокими номиналами, в качестве разменных денежных знаков правительство было вынуждено использовать царские и советские деньги, предварительно подвергнув их регистрации85. Предполагалось, что, когда рынок насытится новыми деньгами, обмен старых купюр будет осуществляться только в том объеме, в котором гражданин успел их зарегистрировать.

Особое опасение у правительства вызывали «моржовки», которых на советской территории, по некоторым сведениям, могло быть на сумму от 70 до 100 млн руб. За пределами губернии они хождения не имели, поэтому существовала опасность их интервенции на территорию Северной области, где они продолжали использоваться как платежное средство. Их подвергали регистрации в первую очередь.

Предпринимались и другие меры по оздоровлению финансовой ситуации. Вывоз денег за границу ограничили суммой в 5 тыс. руб., внутри страны (по договоренности с другими белыми правительствами) -- 1 тыс. руб. Было введено ограничение на выдачу наличных в банках до 300 руб. Всю находившуюся в казначействах наличность слили в единый правительственный фонд. Постоянно происходили различные сборы с банков, крупных торговцев, биржевого комитета, союза кооператоров, что вызывало возмущение внутренней политикой даже со стороны представителей торгово-промышленных кругов.

Был введен принудительный курс валюты («80 руб. за фунт стерлингов, что вполне отвечает стоимости экспортируемых [Северной областью] леса, замши, мехов, смолы»86). Сразу началась спекуляция валютой («фунты котируются на чеки около 120 руб., наличными 150 руб.»87), поэтому впоследствии все валютные операции перешли в ведение правительства. Получить валюту выезжающим в командировку или для торговых целей за границу можно было в результате длительных согласований. Чем хуже становилась ситуация на фронте, тем чаще происходило невозвращение командированных лиц.

Валюту стремились забрать у населения любыми способами. Продажа дефицитных товаров, например спиртного, осуществлялась прямо из здания ГБСО, и только за валюту (прообраз советских торгсинов, которые только назывались «торговля с иностранцами», а в действительности занимались извлечением у населения ликвидных ценностей и валюты). Заведующий отделом финансов, торговли и промышленности Каменецкий делился опытом со своими коллегами в Ростове-на-Дону: «С целью заставить отдельных лиц предоставить нам валюту Госбанк потребовал от кредиторов покрыть счета в банке. Не имея рублей, они принуждены сдавать валюту... Вся вывозная валюта сосредоточена в руках Правительства, вывоз товаров разрешается только против обязательства внести Госбанку вырученную валюту. Расходование валюты производится исключительно на предметы первой необходимости, каждый раз с разрешения Отдела финансов. Эта политика проводится с исключительной твердостью, вплоть до предания военному суду лиц, уклоняющихся от сдачи валюты по выданным обязательствам»88.