Производительность и факторы долгосрочного развития российской экономики

Теперь об инновациях. Сделанный правительством незадолго до кризиса стратегический выбор в пользу инновационной экономики верен и сейчас. Но надо избегать облегченной трактовки этого курса. Многие воспринимают его как увеличение расходов на НИОКР и лоббирование государственного финансирования инновационных проектов.

В этой версии курс на инновационную экономику скорее всего не оправдает ожиданий.

Нет сомнения в том, что уже сейчас есть проекты, которые следует финансировать, ожидая от них отдачи в обозримой перспективе, в том числе невзирая на кризис.

Но надо правильно оценить масштаб задачи: инновационные продукты должны давать не менее 10-15% ВВП, это должны быть истинные инновации для рынка, который тем самым признает российские компании и научные центры лидерами в определенных областях. Заимствование зарубежных технологий, т.е. инновации "для себя" - это постоянно необходимая часть инновационного процесса, в ближайшей перспективе, по крайней мере, до 2020 г. она будет абсолютно преобладать. Но со временем пропорции должны меняться в пользу отечественных инноваций для рынка, последние должны все больше дополнять самые современные технологии.

Чтобы добиться таких результатов, недостаточно тратить много денег на НИОКР. Инновационный продукт - коммерческое завершение длительного процесса, берущего начало от образования и науки, протекающего на всех этапах в определенных условиях, которые должны благоприятствовать свободе творчества, неортодоксальности мышления и жестким требованиям качества и новизны. Мы не можем сказать, что сейчас эти условия у нас созданы, во всяком случае, на уровне и в масштабах, обеспечивающих поток инноваций необходимой интенсивности. На создание таких условий, хотя бы на некоторых направлениях, требуется длительное время, не менее 15-20 лет. Причем это не условия, которые можно искусственно создать в небольшом числе изолированных центров. Речь идет об экономических, социальных и политических институтах, в конечном счете охватывающих всю страну, об определенной трансформации культурных ценностей, притягивающих способных людей к знаниям, науке, изобретательству, повышающих престиж ученых и новаторов.

Чтобы дать представление о том, как у нас обстоят сегодня дела с инновациями, приведем данные о доле новой продукции для себя и для рынка в ряде стран (табл. 6).

Таблица 6. Доля новой продукции "для себя" и для рынка в ряде стран Европы в 2006 г.

Источник: [Городникова и др., 2008, с. 354].

Таблица 7. Число созданных и внедренных передовых производственных технологий в 2000 и 2007 гг.

Источник: [Российский статистический ежегодник, 2008, с. 620-622].

Напомним, надо иметь инновационных продуктов для рынка до 10-15% ВВП. Сегодня мы имеем в лучшем случае 0,5%. В перечисленных странах Европы показатели намного лучше.

В табл. 7 приведены данные, позволяющие примерно оценить соотношение созданных у нас и заимствованных технологий. В 2000 г. за три года внедрено более 23 тыс. передовых технологий, а создано - 688, т.е. 3% от внедренных, в 2007 г. внедрено 30 тыс. передовых технологий, а за три года - 84,1 тыс. Создано 780 передовых технологий, т.е. 2,6% от числа внедренных за последний год и 0,9% от числа внедренных за последние три года. Преобладает заимствование: на данном этапе это, видимо, выгоднее.

В числе создаваемых технологий преобладают новые для страны, т.е. для себя; новые для рынка или принципиально новые составляют примерно 9-10% от общего числа созданных.

Не будем переоценивать качество и представительность приведенных данных, но все же они свидетельствуют о том, что мы находимся в начале пути к инновационной экономике и надо трезво оценивать те усилия, которые предстоит предпринять, в том числе для создания условий, позволяющих пройти этот путь.

Новый доклад McKinsey, к сожалению, не дает возможности сопоставить уровни производительности труда в России и США по всем отраслям, обследованным в 1999 г. И наша статистика сегодня не позволяет заполнить пробелы. Тем не менее мы приведем сопоставления по кругу отраслей, которые для нас оказались доступны (табл. 8).

Таблица 8. Соотношение производительности труда в России и США

Источник: данные Росстата и Bureau of Labor Statistics, USA. Расчеты выполнены А. Салминой.

Эти данные позволяют сделать, по крайней мере, качественный вывод: за последние годы существенного сближения уровней производительности труда в США и России не произошло.

5. Как используется трудовой потенциал

Теперь обратимся к обсуждению вопроса о том, какими резервами труда обладает российская экономика. Выше мы уже ссылались на демографические прогнозы, которые говорят о том, что сокращение населения в возрасте экономической активности практически предопределено. Это обстоятельство придает проблеме повышения производительности особую остроту. Согласно достаточно консервативным оценкам, к 2020 г. численность рабочей силы (экономически активного населения) может снизиться на 8-10% от ее нынешнего уровня. Поскольку российская экономика не имеет опыта функционирования в условиях сокращающегося предложения труда, то приспособление к этой принципиально новой ситуации может оказаться весьма болезненным.

В то же время стремление к обеспечению высоких темпов экономического роста, необходимость более полного вовлечения в экономику ресурсов малоосвоенных территорий, диверсификация экономики за счет развития новых видов экономической деятельности будут стимулировать спрос на труд. Устойчивое сочетание этих разнонаправленных трендов - сокращение предложения труда и возрастание спроса на труд - неизбежно скажется на удорожании рабочей силы с негативными последствиями для конкурентоспособности отечественной экономики. Труд в нашей экономике никогда не был дорогим и дефицитным ресурсом. До сих пор она развивалась в условиях либо крайне дешевой (период кризиса), либо сравнительно недорогой (период подъема) рабочей силы. Тем важнее максимально эффективно использовать тот трудовой потенциал, который у нас есть.

Чем определяется эффективность использования трудового потенциала? В конечном счете совокупной производительностью, т.е. величиной произведенного ВВП в расчете на одного работника. Чтобы ВВП был выше, занятость должна быть выше, а непроизводительные потери труда - ниже. Для самой грубой оценки того, как используется труд, можно применить несколько простых индикаторов. Во-первых, это уровень занятости в экономике, т.е. доля работающих граждан в населении страны; во-вторых, это годовая продолжительность рабочего времени работающих; и наконец, в-третьих, это распределение занятых по секторам экономики, различающимся производительностью. Есть ли здесь резервы, которые лежат на поверхности?

В 2007 г. уровень занятости в России составлял 63% для населения в возрасте 15-72 лет и 72% для трудоспособного возраста См.: [Обследование населения… 2007, с. 25, 31].. Эти показатели примерно соответствуют тем, что наблюдаются в среднем в странах ОЭСР, хотя они заметно ниже значений, характерных для Скандинавских стран. Есть ли здесь скрытые резервы труда? Имеющиеся резервы весьма ограничены и связаны лишь с крайними (младшими и старшими) возрастными группами.

Во многих странах резервы занятости связываются с резкой активизацией участия в общественном труде женщин, но для России такие надежды достаточно иллюзорны. Показатели экономической активности и занятости у российских женщин в основном рабочем возрасте (25-50 лет) являются одними из самых высоких в мире. Они превышают соответствующие американские показатели примерно на 10 п. п. Более того, попытки стимулировать рождаемость в рамках более активной демографической политики могут отрицательно влиять на экономическую активность женщин и привести к уходу определенной их части с рынка труда.

Анализ повозрастных профилей занятости показывает, что уровни занятости младших (15-24 года) и старших (55+) возрастных групп существенно ниже тех, что характерны для стран ОЭСР. Тем не менее ожидать значительного роста занятости среди молодежи вряд ли стоит. Уровни занятости молодежи в возрасте до 25 лет в последние годы продолжали снижаться, несмотря на рост совокупного спроса на труд. Переход ко всеобщему полному среднему образованию, а также непрерывная эскалация спроса на высшее образование и высокая отдача на образование будут действовать в прямо противоположном направлении, откладывая полноценный выход молодых людей на рынок труда на более поздний возраст. В обозримой перспективе это может обернуться не повышением, а дальнейшим снижением показателей экономической активности и занятости среди молодежи.

Возможным дополнительным источником рабочей силы в этих условиях, казалось бы, могло стать вовлечение в рабочую силу студенческой молодежи на условиях неполной занятости. В настоящее время из 9 млн. студентов вузов и техникумов около 5,5 млн. являются студентами очного обучения, и из них до 40% (2,2 млн.) работает неполный рабочий день. Однако следует иметь в виду, что за такой резерв дополнительной занятости придется заплатить снижением качества получаемого образования и впоследствии снижением компетентности выпускников.

Теоретически поддержанию занятости могло бы способствовать более широкое вовлечение в трудовую деятельность лиц пенсионного и предпенсионного возраста, но практические перспективы для этого остаются неопределенными. В 2000-е гг. все административные и налоговые ограничения на занятость пенсионеров были упразднены, тогда как вопрос о повышении планки пенсионного возраста был снят с повестки дня. В этих условиях активизация трудовой деятельности пенсионеров возможна только под воздействием чисто финансовых стимулов и в первых постпенсионных пятилетиях (55-59 лет у женщин и 60-64 года у мужчин), когда состояние здоровья еще позволяет трудиться. Однако в обеих этих группах показатели занятости уже сейчас находятся на достаточно высокой отметке. Они составляют свыше 50% для "молодых" пенсионеров-женщин и почти 35% для "молодых" пенсионеров-мужчин. По-видимому, значимое повышение экономической активности сверх этих уровней (хотя бы на 10 п. п.) окажется возможным только в том случае, если эффект замещения будет доминировать над эффектом дохода, т.е. если темпы роста средних пенсий станут резко отставать от темпов роста средней заработной платы.

Другой источник потенциальных резервов труда - это продолжительность рабочего времени. В среднем российский работник трудится около 1800 часов в год, и это тоже примерно соответствует средним показателям развитых стран, хотя и уступает значениям для США. Вряд ли мы можем всерьез рассчитывать на увеличение этого показателя, поскольку его увеличение означало бы либо сокращение праздничных дней, либо удлинение рабочей недели Конечно, эффективность использования рабочего времени также пока остается низкой..

Вопрос о межсекторных различиях в производительности труда мы рассмотрим позже. Сейчас же обратимся к такой очень "грубой" структурной классификации рабочей силы, как деление на две укрупненные группы: работающие на предприятиях и в организациях (так называемый "полный круг" в статистической практике) и работающие вне них. Фактически речь идет о двух секторах экономики - корпоративном (состоящем из юридических лиц) и некорпоративном (представленном физическими, а не юридическими лицами). Первый охватывает крупные и средние предприятия, а также официально зарегистрированные малые.

Именно здесь создается основная часть ВВП страны. Второй включает индивидуальных предпринимателей (без образования юридического лица), занятых по найму у физических лиц, самозанятых, занятых производством товаров в своих домашних хозяйствах для последующей реализации. Это очень трудоемкий, но некапиталоемкий сектор, использующий примитивную технологию. Хотя этот сектор крайне неоднороден и включает в себя виды деятельности, требующие высочайшей квалификации, здесь количественно доминируют простейшие виды деятельности. Например, примитивные формы торговли, такие как рынки или ларьки, индивидуальные строительство и ремонт, услуги домохозяйствам (уборка квартир, услуги нянь или сиделок). Такая занятость, как правило, не только отличается многими атрибутами неформальности, но и является малопроизводительной и зачастую не требует от работников высокой квалификации. Этот сектор находится практически вне системы государственного регулирования, здесь фактически не соблюдаются социальные гарантии и стандарты (МРОТ, продолжительность рабочего времени, правила найма и увольнения, отчисления в социальные фонды и т.д.). Если считать, что уровень заработной платы отражает уровень производительности, то грубое соотношение производительности между секторами составляет, как минимум, 1,5 раза в пользу корпоративного (формального) сектора На практике иногда возникает иллюзия большей доходности неформального сектора, связанная с тем, что его работники, как правило, уходят от налогов и социальных выплат, тем самым перераспределяя в свою пользу часть созданного продукта, в формальном секторе присваиваемого обществом в целом и работниками. .

Изменение пропорций между корпоративным и некорпоративным секторами косвенно отражает имеющиеся в экономике условия для создания новых рабочих мест и тем самым - деловой климат в стране. Предсказуемое и неизбыточное регулирование благоприятно для развития корпоративного сектора и сдерживает поиск предпринимателями полутеневых ниш. Большая и растущая доля некорпоративного - т.е. неформального - сектора сигнализирует о неблагоприятной институциональной среде для создания новых и расширения действующих предприятий. В этом случае структура занятости будет сдвигаться в обратную сторону от диверсифицированной, высокопроизводительной, высокотехнологичной и инновационной модели.

Официальные статистические данные позволяют сделать вывод о том, что доля рабочих мест в корпоративном секторе ("полный круг") последовательно сокращается и не связана с динамикой ВВП. За 1999-2006 гг. численность занятых здесь сократилась примерно с 51,2 млн. до 48 млн., или более чем на 2 млн. человек. Это сокращение полностью пришлось на крупные и средние предприятия, являющиеся главными "генераторами" ВВП. Они сократили свою среднесписочную занятость с 42 до 38 млн. человек, т.е. на 4 млн., или примерно на 10%. Фактическое сокращение в коммерческом секторе было еще масштабнее, поскольку занятость в бюджетных отраслях и государственном управлении, также входящих в этот сегмент, продолжала разбухать. За этот же период общая численность занятых в экономике возросла с 64 до 67-69 млн. Другими словами, весь прирост занятости в России был достигнут за счет расширения некорпоративного, неформального, сектора. Более того, получается, что формальный сектор "передал" в неформальный порядка 3-4 млн. работников.

Обратим внимание: при росте ВВП почти в 2 раза его основные "производители" сбросили около 7% рабочей силы! Вычитая из общей численности занятых численность работников "полного круга" предприятий, мы получим рост "примитивного" сектора с 13 млн. человек в 1999 г. до 23 млн. в 2006 г. Это означает, что малопроизводительных работников стало почти на 10 млн. человек больше, тогда как относительно более производительный сегмент ужался в размерах Об этом же косвенно говорят и данные Росстата, согласно которым удельный вес занятых в неформальном секторе (среди всех занятых в экономике) возрос с 14% в 2001 г. до почти 20% в 2008 г. (Социально-экономическое положение Рос-сии. Январь 2009. Росстат). . Такой структурный сдвиг означает масштабное перераспределение труда из более производительного в менее производительный сегмент, и соответственно он вносит негативный вклад в рост совокупной производительности труда.

Получается, что в корпоративном секторе производительность труда растет, в том числе за счет высвобождения рабочей силы. Это нормально. Но тот факт, что многие высвобождаемые (а также вновь входящие на рынок труда) не имеют доступа к современным и лучше оснащенным рабочим местам, а находят себе место лишь в технологически примитивной экономике, где производительность крайне низка, является тревожным сигналом Вторым негативным последствием является снижение доли ресурсов, направляе-мых на социальные цели, в том числе на воспроизводство человеческого капитала. . Это говорит о колоссальных неиспользованных резервах повышения производительности, а также о том, что российские компании не могут в полной мере абсорбировать даже имеющийся трудовой потенциал.

Анализ статистики показывает, что этот процесс примитивизации не останавливался и в тучные годы экономического роста (2004 г. - середина 2008 г.). Сокращение занятости в более производительном сегменте означает, что действующие здесь предприятия не хотят создавать новые рабочие места, несмотря на тот факт, что рост производительности труда в 2004-2007 гг. значительно опережал рост издержек на труд См.: [Капелюшников, 2009]..

Сворачивая число рабочих мест, наши предприятия на практике выносят вотум недоверия инвестиционному климату во всех его измерениях, включая трудовое. Значит, барьеры для входа на рынок и расширения занятости остаются запретительными. Но именно новые и современные рабочие места должны внести главный вклад в рост производительности труда и конкурентоспособности. Производительность труда в странах Центральной и Восточной Европы росла и растет в значительной мере за счет замещения малопроизводительных рабочих мест более производительными См.: [Алам и др., 2008]..

Приведенный выше пример (с делением всех занятых на принадлежащих к корпоративному/ формальному и некорпоративному/ неформальному секторам) является яркой иллюстрацией того очевидного факта, что структурные изменения в занятости могут прямо влиять на динамику производительности. Поскольку производительность труда сильно варьирует по видам деятельности, то даже простое перераспределение рабочей силы в пользу более производительных секторов повышает совокупную производительность. Результаты сравнительного исследования роста производительности ЕС и США, полученные в рамках международного проекта KLEMS KLEMS: Капитал - труд - энергия - материалы - услуги, проект Евросоюза для исследования роста и производительности. Участники - 15 стран ЕС, США и Япония. Подробнее см.: [Arc van, O'Mahony, Timmer, 2008]., позволяют сделать вывод о том, что отставание Европы от США по росту производительности в 1995-2006 гг. было обусловлено более всего структурными различиями в экономиках. В США производство товаров сопровождается опережающим ростом объема бизнес-услуг, что в итоге заметно повышает совокупную производительность труда. В числе этих услуг информационно-коммуникационное обслуживание, финансовые и персональные услуги, относимые к продуктам "экономики знаний". В итоге вклад СПТ в среднегодовой рост производительности составил в Европе 1,1% против 2,6% в США См. [Arc van, O'Mahony, Timmer, 2008, p. 29].. Известно, что в оказании бизнес-услуг большую долю занимают небольшие фирмы. Надо отметить, что в странах Западной Европы в секторах бизнес-услуг (виды деятельности J+K в классификациях NACE и ОКВЭД) занято 13-15% всех работников, в США - около 18%, а у нас - около 8% Оценки авторов по данным базы LABSTAT Международной организации труда за 2007 г..

Колоссальные недоиспользованные резервы повышения производительности "лежат" на каждом шагу, но, похоже, желание их "поднять" остается крайне слабым. Возможно, главная проблема состоит в том, что, обладая колоссальными природными ресурсами и значительным человеческим потенциалом, мы не имеем стимулов к их эффективному использованию. Возможно, нам до сих пор недоставало достойного вызова. В таком случае наступивший кризис - именно тот "подарок", в котором мы сейчас в наибольшей мере нуждаемся.

6. Рост производительности и структурные сдвиги

Выше, говоря о резервах роста производительности труда в связи с неоднородностью нашей экономики, мы только затронули проблему повышения производительности труда через опережающее развитие секторов с более высокой производительностью и соответствующее перераспределение рабочей силы (с менее эффективных на более эффективные предприятия). Теперь мы попытаемся осветить эту проблему более обстоятельно.

Известно, что изменение производительности труда в экономике может быть обусловлено двумя составляющими: изменениями производительности в отраслях (на предприятиях) и перераспределением рабочей силы между отраслями (между предприятиями). Роль второго эффекта (эффекта композиции) может быть особо велика в ситуации, когда имеют место значительные различия в уровнях производительности в разных отраслях и на разных предприятиях. Если же экономика достаточно однородна по уровням производительности, то влияние эффекта композиции не может быть существенным и динамика производительности труда в экономике в целом практически полностью определяется динамикой производительности в ее отраслях.

Исследования показывают, что современная российская экономика крайне неоднородна в плане производительности труда. Эта неоднородность хорошо видна как при сравнении отраслей, так и при сравнении отдельных предприятий внутри отраслей. Так, последние исследования (см.: [Российская промышленность… 2008, с. 123-125; Ясин, 2008, с. 127-128]) показали, что уровни производительности труда для крупных отраслей ОКОНХ в первой половине 2000-х гг. могли различаться на порядок. Это неудивительно, учитывая, что российская экономика унаследовала от плановой экономики Советского Союза многочисленные диспропорции, которые пока не ликвидированы. Дополнительным источником межотраслевых различий в уровнях производительности труда является природная рента, которая также распределяется крайне неравномерно.

Наличие колоссальных различий в уровнях производительности труда означает, что перетоки рабочей силы между отраслями (как и между предприятиями внутри отрасли) могут оказывать очень существенное влияние на динамику производительности в экономике в целом В работе [Brown, Earle, Teledgy, 2006] проведен анализ влияния межотраслевого и внутриотраслевого перераспределения рабочих мест на производительность труда в промышленности на основе микроэкономических данных; в работе [Бес-сонов, 2004] - анализ влияния межотраслевого перераспределения рабочей силы на динамику производительности на основе данных макроэкономической динамики.. На этапе трансформационного спада лишь межотраслевое (т.е. без учета внутриотраслевого) перераспределение рабочей силы в промышленности увеличило производительность труда примерно на четверть Подробнее см.: [Бессонов, 2004]..

Анализ показывает, что российские работники отличаются интенсивной межфирменной и межпрофессиональной трудовой мобильностью, т.е. склонностью "к перемене мест" Подробнее см.: [Обзор занятости… 2002].. Однако на фоне высоких показателей оборота рабочей силы (наймов и увольнений) оборот рабочих мест (ликвидация старых и создание новых), характеризующий их обновление, остается довольно низким. Причем этот оборот поддерживается преимущественно выбытием рабочих мест с действующих предприятий, а не их созданием и не динамикой самих предприятий - входом на рынок и выходом с рынка. В результате и внутри отраслей, и между ними сохраняются значительные разрывы в уровне производительности труда. Территориальная мобильность также остается низкой и сопряжена с высокими издержками, в том числе обусловленными неразвитостью рынка жилья. В результате в одних регионах работники не находят себе эффективного применения из-за отсутствия рабочих мест, а в других - работодатели сталкиваются с трудностями при заполнении вакансий. При этом движение рабочей силы во многом принимает форму "холостого" оборота при том, что общее число рабочих мест не увеличивается. Такая трудовая мобильность дестимулирует работодателей инвестировать в переобучение, т.е. в специфический человеческий капитал. В итоге во всех рассмотренных случаях страдает производительность.

Для повышения производительности труда необходимо способствовать развитию конкуренции, развивать институты, минимизировать возможности рентоориентированного поведения, снижать барьеры для входа на рынок и выхода с рынка предприятий, способствовать снижению издержек территориального перераспределения рабочей силы. Задача эффективного перераспределения рабочей силы выдвигает дополнительные требования к институтам рынка труда, которые должны обеспечивать совмещение достаточной гибкости и социальной защищенности. Создание же новых рабочих мест не просто ведет к росту производительности за счет их лучшей оснащенности, но и облегчает решение задачи вывода устаревших предприятий (экологически вредных, малопроизводительных, использующих архаичные технологии). Без интенсификации создания новых рабочих мест решение связанных с этим социальных проблем, особенно на региональном и локальном уровнях, оказывается проблематичным.

К сожалению, предприятия с низкой производительностью труда часто размещены в малых поселениях и удаленных районах, либо так называемых "моногородах", где помимо них почти нет альтернативных рабочих мест. Отсутствие альтернативной занятости - это зачастую не функция места, а результат федеральной и региональной политики, подавляющей динамизм местной экономики. Кстати, многие моногорода и малые поселения находятся в зоне агломераций, а само их ущербное состояние во многом обусловлено не их расположением, а неразвитостью инфраструктуры и высокими издержками (в том числе административными) создания альтернативных рабочих мест.

В многочисленных отечественных и зарубежных работах показаны причины, обусловливающие более высокую производительность труда в крупных агломерациях. Так, анализ данных упомянутого исследования Государственного университета - Высшей школы экономики и Всемирного банка показал, что в среднем на предприятиях в пределах агломерации производительность труда на 46% выше, чем в поселениях за их пределами Подробнее см.: [Российская промышленность… 2008, с. 374-381].. Но это же означает, что преодоление разрывов в производительности, обусловленных размером и удаленностью поселений, не так легко преодолимо, как этого хотелось бы. Видимо, нам предстоит длительный, естественный и все же весьма болезненный процесс трансформации системы расселения с повышением доли агломераций в производстве и численности населения, с сокращением сельского населения и числа жителей в малых городах, с втягиванием части из них в агломерации. Этот процесс будет подталкиваться развитием инновационной экономики.

Совершенно очевидно, что в области структурных сдвигов скрыты колоссальные резервы повышения производительности труда в российской экономике.

7. Ценности, институты, экономическое развитие

Кратное отставание России от США по производительности труда связано со многими обстоятельствами и не может быть объяснено лишь различиями в технологической оснащенности. Например, японские технологии широко разошлись по всему свету, а японская производительность и японское качество остаются "собственностью" и национальной гордостью японцев. Ведь недобросовестно или безответственно работать - это означает "потерять лицо", что не допускается в японской культуре, но не особо осуждается в других культурных традициях. Этот пример показывает, какую важную роль в экономическом развитии имеют нематериальные активы, такие как институты и ценности, которые крайне трудно скопировать или импортировать. Но они все же меняются со временем, а их продуктивные изменения бывают жизненно необходимы для повышения производительности и создания инновационной экономики.

Понятие культуры многогранно и ее обсуждение выходит далеко за рамки поставленной темы. В контексте же нашего обсуждения наибольшее значение имеют те ее составляющие, которые могут влиять на экономические результаты. Во-первых, это креативность или способность человека быть творцом, создателем новых идей, теорий, технологий. Во-вторых, это исполнительность, т.е. дисциплина, мотивация к добросовестному и ответственному труду. В этом смысле материальные активы и сопутствующие им инвестиции, с одной стороны, и соответствующие им институты и тип культуры - с другой, дополняют (а не замещают!) друг друга, вместе образуя тот "сплав", который и обеспечивает предпосылки эффективной, инновационной экономики. Эффект Силиконовой долины - это эффект такого "сплава".

Исторически культурные традиции малоподвижны, хотя они и не исключают - при определенных условиях - динамичности и гибкости. Многие страны, решая задачи модернизации с целью преодоления отставания, старались найти путь покороче и полегче, "обманув" институциональные и культурно-ценностные ограничения. Типичный пример - индустриализация в России, когда изначально отдавалось предпочтение материальным активам: повысить накопление, приобрести оборудование, ускоренными методами обучить людей, которые должны были на нем работать. Во всем этом виделся скорейший путь к увеличению производства и производительности труда. Но в определенный момент ограничения такой централизованной и предельно технократической модели роста, в которой люди - это винтики, квалифицированные, но лишенные права выбора, проявились в полной мере. Рано или поздно такая модель перестает работать, а на повестку дня выходит необходимость глубинной институциональной трансформации, затрагивающей культурно-ценностное ядро общества. Или надо навсегда смириться с отставанием.

Производительность труда, институты, ценности и мотивации людей связаны сложными и большей частью непрямыми отношениями. В постоянном, не затихающем в нашей стране споре о том, какие ценности наиболее подходят нашему народу, вопросы производительности в явном виде не обсуждаются, но разговор идет во многом и о них. Ведь производительность многими невидимыми нитями связана с природой и качеством институтов, с тем, насколько мы готовы воспринять соответствующие институциональные изменения. Институты же в свою очередь всегда имеют определенные ценностные основания и сами влияют на формирование ценностей. Этот спор вряд ли имеет простое и скорое разрешение, поскольку носит не только академический характер.

Сторонники теории "Крепости России" видят нашу страну неким "суверенным" островом, надежно охраняемым ядерным щитом и связанным с европейским материком лишь нефтяной трубой. Для них тезис о ценностной особости россиян является важным обоснованием легитимности претензий на власть, собственность и сырьевую ренту. Признаться в том, что мы народ, разделяющий европейские ценности, для них означает делегитимизировать собственные притязания. Но такая политико-экономическая модель консервирует архаичные институты и исключает в будущем какой-либо экономический прорыв, базирующийся на производительности и инновационности.

Являются ли россияне по своим ценностям европейцами или им ближе неевропейские культуры с сильным элементом традиционализма? Другими словами, являются ли россияне европейцами или они принадлежат иной, «евроазиатской» цивилизации? До сих пор все наиболее значимые экономические прорывы в новейшем времени имели место либо в странах европейской культуры (Западная Европа и Северная Америка), либо в странах, сумевших соединить ценности либеральной экономики и определенные элементы традиционной национальной культуры (Восточная Азия). При этом первые зарекомендовали себя как творцы и создатели инноваций, а вторые как непревзойденные исполнители и распространители этих инноваций. Наши ценности ближе к первым или ко вторым? А может, к третьим, которые никогда не отличались ни инновациями, ни особой исполнительской культурой?

К счастью, в последние годы ширится фронт социокультурных исследований, которые позволяют подобраться к ответу на подобные вопросы. Одно из таких исследований - Европейское социальное исследование (ЕСС), к которому Россия присоединилась в 2006 г. на III раунде. В самом агрегированном виде исследование позволяет определить место страны в системе ценностных координат с осями: 1) сохранение - открытость к изменениям; 2) самоутверждение - самопреодоление (гуманность). На первой оси Россия занимает место точно посередине, вместе с большинством европейских стран, демонстрируя принадлежность к европейской культуре, в том числе и по восприимчивости к инновациям. На второй оси она заметно отклоняется от группы развитых стран к самоутверждению, оказываясь по соседству с более бедными странами, такими как Румыния, Словакия, Польша, Болгария. Это и понятно: отставание заставляет больше ценить качества, способствующие его преодолению См.: [Магун, Руднев, 2008, с. 44]..

Приведенные данные из числа многих доказывают отсутствие существенных отличий в культурных ценностях Европы и России. Российская ментальность не есть барьер для инноваций и производительности.

Особенность настоящей эпохи состоит в том, что мир вступает в инновационную фазу развития, к которой существующие институты и ценности, а также и структура экономики еще не приспособлены, даже в развитых странах - лидерах инновационной фазы. Этим обстоятельством во многом объясняется и переживаемый сегодня кризис, если смотреть на него, выходя за рамки финансовой системы.

В переходных и развивающихся экономиках к этим проблемам добавляются свои, обусловленные столкновением современной, в основном европейской культуры с культурами традиционными, менее склонными к инновациям и больше - к централизованному распоряжению властью в ущерб самодеятельности индивидов. Перед этими странами стоят разной высоты культурные барьеры, и у них есть разное время для их преодоления. Особенность России в этих глобальных процессах состоит в том, что она по многим параметрам (урбанизация, образование, демография) уже является развитой страной, а по другим параметрам, в том числе производительности и состоянию институтов - развивающейся. Причем культурный барьер, который следует преодолеть, не так высок, но преодоление его составляет неотложную по историческим меркам задачу. И самые узкие места именно в институтах, возможно, в первую очередь в образовании.

8. Модернизация образования

Человеческий капитал России все еще в значительной степени основан на фундаменте советской системы образования. Из 70 млн. занятых в экономике 60% (люди старше 38-40 лет) получили при советской власти профессиональное образование, и 70% (люди старше 35 лет) закончили советскую общеобразовательную школу. Если учесть, что советская система образования продолжала по инерции существовать еще как минимум до середины 1990-х гг., то доля работников, сформированных ею, достигнет 80%. Широко распространено представление о том, что советское образование (как и наука) было одним из лучших в мире. Вот только реформы 1990-х гг., связанные с формированием рынка высшего образования и возникновением платного образования, а затем длительный период недофинансирования (в эти годы вклад государства в систему образования сократился в реальном выражении на две трети) и неудачные попытки модернизации образования через внедрение ЕГЭ, подушевого финансирования и вхождения в Болонский процесс подорвали его качество.

Действительно, советская система образования, складывавшаяся в основном в 1920-1960-е гг. и опиравшаяся на солидное наследие дореволюционной российской школы, была заметным достижением для своего времени. Главная новация, характерная для нее - массовость и даже обязательность, обеспечение доступа к общему и профессиональному образованию для самых широких народных масс. Неслучайно крупнейшим ее достижением с самого начала считалось резкое повышение грамотности. В Индии, например, это и сегодня большая проблема, далекая от своего разрешения. Вовлечение в общее образование свыше 97% населения соответствующего возраста являлось вплоть до 1990-х гг. одним из лучших показателей в мире. Самым высоким в мире до сих пор является и охват населения профессиональным (так называемым третичным) образованием - две трети населения.

В 1920-1960-е гг. родители учащихся всех уровней обучения в своей подавляющей массе имели на одну-две ступени более низкий уровень собственного образования. Семья была фактически исключена из "образовательной цепочки", что негативно сказалось на креативности учащихся и их внутренней мотивации к напряженному труду в процессе образования. Потребность в постоянном обучении и в поиске нового отсутствовала в исходной системе ценностей большинства школьников и студентов, и только относительно небольшой их части удавалось приобрести такие ценности в процессе собственно обучения. Высшее и среднее профессиональное образование в СССР ориентировалось на подготовку из людей с относительно низким уровнем общеобразовательной подготовки узких специалистов, необходимых для создаваемых промышленности, обороны и социальной сферы. Для школы и профессионального образования была характерна внешняя заданность образовательных траекторий, отсутствие выбора со стороны учащихся. Отбор самих учащихся осуществлялся системой образования и ее "заказчиками" (предприятиями и организациями народного хозяйства).

В последние 20 лет существования СССР жесткость системы образования значительно ослабла, у населения появилась возможность самостоятельного выбора образовательных траекторий (но не внутри учебных заведений и образовательных программ, которые оставались ригидными). Параллельно повысился уровень образования родителей учащихся, который для 25-35% семей стал равен уровню обучения их детей Это стало одним из элементов «оттепели», смягчения условий жизни при социализме, которое позволило отсрочить крах советской социально-экономической системы на 30 лет - с начала 1960-х до начала 1990-х гг..

Последствием этого стало нарастающее неравновесие между "запрашиваемым" населением уровнем профессионального образования и рабочими местами, которые могла предоставлять советская экономика. Решение задачи неравновесия уже в 1970-е гг. породило два типично советских социальных и экономических феномена. Первый - девальвация инженерной подготовки (которая в индустриальной по своей сути советской системе высшего образования занимала две трети мест обучения). Доход (и человеческий капитал) советского инженера стал равен доходу рабочего ниже средней квалификации. Это, в свою очередь, опустило планку качества инженерной подготовки. Второй - предпочтение высшего образования и избегание образованными семьями траекторий школа - ПТУ и школа - техникум для своих детей.

Система образования, пытаясь адаптироваться к желаниям семей (и потеряв вместе со снижением веса репрессивных стимулов возможность заставить), начала направлять в ПТУ и техникумы ту часть школьников, которая вообще не желала учиться и обладала наиболее низкими социальными качествами.

Вместе эти феномены тяжело отразились на производственной культуре (соблюдении технологий, способности осваивать и порождать инновации, дисциплине труда) в экономике. Низкий уровень производительности труда, наблюдаемый нами сегодня, в своей технологической части и в части качества человеческого капитала унаследован от СССР.

Между тем именно человеческий капитал, реализованный в профессиональных компетенциях (квалификации и навыках), экономических и трудовых ценностях и предпочтениях работников, является наиболее очевидным фактором повышения производительности. Все страны с высоким уровнем производительности труда отличаются наличием высокообразованной и квалифицированной рабочей силы. Обратное же верно далеко не всегда. Россия как раз представляет собой в этом отношении исключение, будучи страной с высокообразованной рабочей силой, но позорно низким уровнем производительности. Высокий уровень охвата образованием касается как высшего, так и среднего образования.

Доля работников в возрасте 25-64 лет, имеющих образование не ниже вторичного, является одной из самых высоких в мире и составляет 94%. Россия оказывается лидером и по доле работников с третичным (высшим и средним специальным) образованием - таких 64%. Это на 16 п. п. больше, чем у следующей за ней Канады, и в несколько раз выше, чем у других постсоциалистических стран, где данный показатель не превышает 15-20%. Работников с третичным образованием среди всех занятых у нас примерно в два раза больше (в относительном выражении), чем в Великобритании, Германии или Франции См.: [Капелюшников, 2006]..

Например, доля занятых с высшим образованием в России заметно выше, чем в Германии, однако производительность труда в российской промышленности составляет менее 20% от немецкой См.: [Can Russia Compete… 2008].. Если бы каждый работник с третичным образованием в России производил бы столько же добавленной стоимости, сколько производит работник с аналогичным образованием в США или Западной Европе, Россия была бы среди абсолютных мировых лидеров по ВВП на душу населения.

Чтобы проиллюстрировать сравнительные различия в производительности работников с разным уровнем профессионального образования, приведем следующий грубый пример. Естественно предположить, что различия в производительности разных групп работников примерно соответствуют различиям в оплате их труда. В странах ОЭСР работники с высшим (и поствысшим) образованием зарабатывают в среднем на 50-100% больше, а работники со средним профессиональным (третичным типа В) - на 15-30% больше, чем работники с полным образованием. В России в первом случае превышение составляет около 50%, т.е. оно соответствует нижней границе интервала для стран ОЭСР, а во втором - почти неотличимо от нуля [Образование и общество… 2007, с. 17], данные по зарубежным странам - [Education at a Glance, 2006], данные по Роосийской Федерации - [Заработная плата… 2007].. Отсюда можно сделать вывод, что наше среднее образование почти не добавляет таких профессиональных компетенций, которые были бы востребованы на рынке труда и соответствующим образом им оценены. Это соответствует выводам из недавних исследований постдипломной профессиональной мобильности [Выбор профессии… 2009]..

Наиболее очевидный вывод из таких сопоставлений заключается в том, что для обеспечения роста производительности труда сегодня важнее качественное улучшение всего запаса человеческого капитала и его более эффективное использование, а не простое экстенсивное наращивание.

Отсутствие положительной связи между показателями образования и показателями производительности может иметь несколько взаимодополняющих объяснений.

Во-первых, существует значительный разрыв между формальными критериями (например, долей обладателей высшего образования, продолжительностью обучения и т.п.) и показателями качества образования, измеряемого наличием необходимых экономике компетенций, умений и навыков. Другими словами, можно учиться долго, но вхолостую и так ничему и не научиться, не освоить набор компетенций, необходимых для работы в условиях глобальной и постоянно меняющейся экономики. Фактический объем человеческого капитала при ближайшем рассмотрении оказывается гораздо скромнее, чем об этом говорят такие формальные статистические измерители, как, например, доля лиц с высшим и средним профессиональным образованием среди занятого населения. Международные сравнительные исследования качества образования свидетельствуют о том, что наши учащиеся не находятся среди лидеров рейтинга стран и позиции России имеют тенденцию к ухудшению Данные PISA и TIMMS показывают, что «наши ученики имеют достаточно высокий уровень овладения предметными знаниями по математике и естествознанию, но значительно отстают от своих сверстников из многих стран в умении при-менять эти знания на практике, работать с различными источниками информации, а также в различных продуктивных видах деятельности, например, выражать и обосновывать свою точку зрения» [Образование и общество… 2007, с. 18].. Поэтому радикальное повышение качества освоения общих и профессиональных компетенций на всех уровнях образовательной системы является императивом, без этого невозможно эффективное функционирование рынка труда.

Во-вторых, образовательная структура населения сильно расходится с профессионально-квалификационной структурой экономики. Это означает, что многие российские работники, обладающие дипломами о высшем или среднем специальном образовании, либо учились совсем не тем профессиям, по которым они сегодня реально работают, либо они "избыточно образованы" для выполняемой ими работы См.: [Выбор профессии… 2009]..

В любом случае структура человеческого капитала не соответствует структуре спроса на него, предъявляемого экономикой, а имеющийся запас человеческого капитала используется малопродуктивно и во многом вхолостую. Это не только расточительно, но и чревато потенциальными социальными конфликтами. "Избыточно образованные работники", как правило, имеют слабую трудовую мотивацию, получают заниженные (относительно своего уровня образования) доходы, отличаются низкими показателями удовлетворенности жизнью и работой. Причины же этого несоответствия лежат, прежде всего, в устаревшей и во многом архаичной структуре экономики, где преобладают малопроизводительные рабочие места, не требующие специального образования. Но и само образование, даже недавно приобретенное, зачастую оказывается архаичным по отношению к сегодняшним требованиям.

Прогнозы эволюции образовательной структуры российской рабочей силы на ближайшие десятилетия предупреждают о возможности нарастания в перспективе дисбаланса между качеством рабочей силы и качеством рабочих мест. Согласно имеющимся оценкам, к 2020 г. до 80% работников могут иметь третичное образование (среднее или высшее профессиональное), в том числе около 40% - высшее. Трудно рассчитывать на то, что российская экономика сможет обеспечить всех обладателей дипломов такими рабочими местами, где полученное ими профессиональное образование будет реально востребовано.

В-третьих, даже самое качественное образование со временем обесценивается, если не поддерживается регулярными инвестициями в обновление знаний, если полученный работниками в системе образования запас компетенций (и соответственно человеческого капитала) не воспроизводится, т.е. не обновляется в нужной мере в течение всей трудовой жизни работников. В России слабо развита система непрерывного пожизненного образования, крайне незначительны масштабы инвестиций в переподготовку и переобучение работников как со стороны их самих, так и со стороны предприятий. Согласно данным Мониторинга экономики образования, масштабы переподготовки и дополнительного образования опытных работников составляют менее 20% от общих затрат предприятий на подготовку рабочей силы. В структуре последней абсолютно преобладают затраты на первичное обучение вновь нанятых сотрудников Данные Мониторинга экономики образования показывают, что затраты на профес-сиональную подготовку, переподготовку и повышение квалификации в России не превышали 80 млрд. руб., в то время как прямые и косвенные издержки предприя-тий на первичное обучение вновь принятых работников оценивались в 450 млрд. руб. в год. [Вероятные воздействия… 2009, с. 5].. Исследования говорят о том, что в России доля квалифицированных рабочих в промышленности, прошедших через переобучение на производстве, составляет менее 5%, тогда как сопоставимый показатель для Китая составляет около 45%, а для Бразилии - почти 53%. В странах ОЭСР масштаб охвата таким профессиональным переобучением еще выше См.: [Tan et al., 2007].. Нет сомнения в том, что забвение этой сферы профессионального обучения вносит свой вклад в отставание по производительности труда.

Следует признать, что низкий уровень вложений российских компаний в развитие человеческого капитала своих работников, к сожалению, абсолютно закономерен. Такие инвестиции требуют длинного инвестиционного горизонта, который отсутствует вследствие целого комплекса причин институционального характера.

Плохие институты "убивают" не только рабочие места, но и ранее приобретенный человеческий капитал. В итоге работодатели решают "кадровый вопрос" путем переманивания работников друг у друга, тем самым формируя взаимное недоверие, стимулируя рост издержек, усиливая неравенство в заработной плате, еще больше подрывая стимулы к вложениям в специфический человеческий капитал (переобучение).

9. Права собственности, конкуренция, верховенство закона

Образование является институтом, наиболее очевидным образом связанным с производительностью. Но и в целом вся институциональная система создает мотивации, исключительно важные для формирования делового и общественного климата, поощряющего рост производительности и инновации. Если мы хотим добиться производительности, сравнимой с лучшими мировыми стандартами, надо задуматься о мотивах, побуждающих людей к активной созидательной деятельности. Речь, разумеется, не идет о методах материального стимулирования, популярных в советское время, но неэффективных, поскольку они адресовались к примитивным реакциям людей на внешние побудительные сигналы. Именно институты как укорененные правила поведения, не прибегая к "ручному управлению", могут создавать обстановку, благоприятную для сочетания свободы выбора и деятельности в интересах общества. Перефразируем слова М. Портера: институты должны создавать условия, при которых "причиной преуспеяния может быть только высокая производительность, а не контроль над ресурсами и не административные рычаги". Если подобные институты отсутствуют, то "стяжание ренты или монополии превратятся в доминирующую поведенческую модель" См.: [Портер, 2002, с. 64-65]..

В 1990-е гг. Россия сделала решающий выбор на пути к рыночной экономике. Свободные цены, частная собственность, открытая экономика, конкуренция - ключевые институты экономической системы, которая уже на протяжении более 300 лет демонстрирует свое превосходство в динамизме, росте производительности и благосостояния, в развитии культуры. Сегодня вновь ведутся споры о дефектах рыночной экономики, о неизбежности повышения роли государства. В том числе от государства, т.е. от национальных правительств, действующих в рамках своих полномочий, ожидается решение проблем, касающихся мировых рынков, находящихся за рамками национальных суверенитетов.