Модель человека в современной экономической науке

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Глава 1. Историческая эволюция модели экономического человека

1.1 Английская классическая школа

1.1.1 Предыстория

1.1.2 Адам Смит

1.1.3 Давид Рикардо

1.2 Концепция человека в «Капитале» Карла Маркса

Глава 2. Модель человека в основном течении современной экономической мысли: главные компоненты

2.1 Неограниченность потребностей

2.2 Предпочтения и ограничения

2.3 Способность к оценке

2.4 Мотивация

2.5 Информация и рациональность

Заключение

Список литературы

Введение

Экономическая теория, как и другие науки, которые относятся к общественным дисциплинам, такие как социология, политология, психология, антропология, - имеет своим предметом человеческое поведение. В самом широком смысле можно говорить, что все содержание экономической теории состоит из описания человеческого поведения, которое понимается не только как индивидуальное поведение, но и не умышленные последствия взаимодействия индивидов, а также институты, где воплотилось прошлое поведение. Многообразие человеческой личности, ее исключительность и индивидуальность, различные мотивы ее деятельности явились причиной использования при научном анализе экономической жизни унифицированного представления о человеке, который действует в конкретной системе исторических координат. В эту модель человека входят основные параметры, которые характеризуют индивидов, и, прежде всего, их мотивы экономической активности, в том числе и специфику физических, психологических и интеллектуальных возможностей человека, которые используются им, чтобы достичь поставленную цель.

В настоящий момент мы имеем дело с человеком как объектом изучения экономической науки: работником, потребителем, предпринимателем. В частности, в марксистской научной литературе преимущественное внимание получила тема человека-работника как непосредственной производительной силы («человеческого фактора»). Из специальных исследований, рассматривающих некоторые элементы модели человека в экономической науке, можно указать на работы Л.С. Гребнева, В.В. Зотова, Р.И. Капелюшникова, Н.А. Макашевой.

Таким образом, актуальность темы определяется тем, что анализ модели экономического человека как самостоятельная тема исследований в мировой экономической науке еще не утвердился. Попытки дать многосторонний комплексный анализ теоретических и методологических проблем, связанных с экономическим человеком, все еще являются большой редкостью.

Роль модели человека в современной экономике оценена не на должном уровне. Модель человека очень важна для многих направлений экономики, так как многие направления экономики не могут развиваться без должного анализа. Поэтому она должна быть отдельным объектом исследований.

Целью данной работы является анализ модели человека в современной экономической науке.

Глава 1. Историческая эволюция модели экономического человека

Модель человека в экономической науке претерпевала значительные изменения вместе с развитием самой науки. Некоторые ее элементы подверглись уточнению, от других экономисты отказались, сочтя их излишними.

Модель человека является важнейшей составной частью методологии экономического исследования. Однако взаимосвязь между развитием теории и методологии экономического анализа является достаточно сложной. Как правило, экономист-теоретик никогда специально не задается целью усовершенствовать общепринятую в своей науке модель человека. Окружающая его экономическая действительность ставит перед ним конкретные вопросы, и, отвечая на них, он осознанно или неосознанно, вольно или невольно опирается на то или иное представление о человеке. Часто бывает так, что теорию, исходящую из новой модели человека, изобретают одни, а саму эту модель в отчетливом виде формулируют другие теоретики.

Иногда экономисты в специальных методологических трактатах или главах подытоживают определенный период развития экономической теории и формулируют некоторую нормативную методологию экономических исследований (включая модель экономического человека). Однако эти трактаты не во всем соответствуют теоретической деятельности даже их собственных авторов. Подобное расхождение заявленной методологии и фактической, но не высказанной само по себе весьма интересно и о различии между ними во многом характеризует специфику экономической науки. Как правило, оно бывает вызвано несовпадением идеального образа экономической науки, либо выстроенного по стандартам естественных наук, либо нацеленного на учет всего многообразия факторов, влияющих на хозяйственное поведение человека, с особенностями реальной экономической теории, занимающей в известном смысле промежуточное место между естественными и социальными науками.

Как правило, исследователи, стремящиеся описать историю экономического человека, ограничиваются именно - словесными высказываниями, непосредственно характеризующими модель человека в экономическом анализе, или уделяют ей преимущественное внимание, поскольку она гораздо более доступна.

Однако такой подход отрывает методологические вопросы от развития самой экономической науки, лишает нас возможности понять неизменно существующую связь между моделью человека и задачами, которые решает экономическая теория, в то время как сама проблема в значительной степени диктует методологический подход к ее решению.

1.1 Английская классическая школа

1.1.1 Предыстория

Отправной точкой нашего анализа (приложение 1) будут труды представителей английской классической школы и в первую очередь «Богатство народов» Адама Смита. Разумеется, всякий выбор момента, когда «началась» научная политическая экономия, условен. Элементы экономической теории и связанные с ними представления о хозяйственном поведении человека можно найти уже у Аристотеля и средневековых схоластов. Но в эпоху античности и средневековья экономика не была еще самостоятельной подсистемой общества, а являлась функцией его социальной организации. Соответственно сознание и поведение людей в области экономики подчинялось или, по крайней мере, обязано было подчиняться, моральным и (особенно для средневековья) религиозным нормам, существующим в обществе и подкрепленным властью и авторитетом государства. Но реальная мотивация людей и ее отличия от нормативной мотивации, диктовавшейся религией и моралью, проникали в труды мыслителей античности и средневековья. Наблюдения относительно того, что скупость людей не знает предела, они стремятся покупать дешево, а продавать дорого и т.д., как и примеры более благородных мотивов, можно встретить и у Аристотеля, и у Августина. Но наблюдения эти не выходят за рамки здравого смысла, на них не основаны никакие теоретические выводы, которые можно было бы отнести к экономической науке. Для создания систематической описательной, а не нормативной экономической теории в докапиталистическую эпоху еще не было предпосылок.

Лишь становление рыночного хозяйства - первой экономической системы, не опирающейся на непосредственное принуждение, - и связанное с этим обособление экономической подсистемы общества создали предпосылки для научного исследования и систематизированного описания хозяйственной деятельности людей. Выделение политической экономии из общей дисциплины, называемой моральной философией, произошло благодаря особой модели человека, легшей в основу новой самостоятельной науки.

Главным моментом этой модели была специфическая мотивация: собственный интерес или стремление к богатству как главный мотив поведения. Основополагающая роль в этом процессе принадлежит книге «Богатство народов» А. Смита. Но прежде чем перейти к непосредственному изложению модели Смита, целесообразно остановиться на его основных теоретических и методологических предшественниках. «Богатство народов» Смита продолжало долгий спор о соотношении частных интересов и общего блага, участниками которого были английские экономисты и философы XVП-XVПI вв. Экономическая мысль предшествовавшей и современной Смиту эпохи была главным образом представлена трактатами меркантилистов. Эти произведения носили более нормативный, чем дескриптивный характер. В центре их внимания была фигура не рядового экономического субъекта, а законодателя, но и он понимался скорее как идеальный властитель, чем как политик, действующий в реальных условиях. Собственный интерес его подданных признавался, но обсуждению подлежали лишь условия, на которых он может разрешить им действовать по собственному усмотрению, в соответствии с их природными эгоистическими наклонностями, которые законодатель должен подчинить интересам государства и держать в узде.

Виднейший представитель позднего меркантилизма Дж. Стюарт в книге «Исследование основ политической экономии» (1767 г.) писал: «Принцип собственного интереса... будет ведущим принципом моего предмета... Это единственный мотив, которым государственный деятель должен пользоваться, чтобы привлечь свободных людей к планам, которые он разрабатывает для своего правительства». И далее: «Общественный интерес настолько же излишен для управляемых, насколько он обязан быть всесильным для управляющего». Таким образом, некоторые экономисты меркантилистского толка уже использовали модель человеческой мотивации, характерную для смитовского «Богатства народов», но делали на ее основе выводы, противоположные выводам Смита: человек несовершенен (эгоистичен), поэтому его надо направлять к общему благу.

Принцип собственного интереса можно найти и в трудах оппонентов меркантилизма - французских физиократов. Так, Кенэ пишет, что «совершенство хозяйственной деятельности состоит в том, чтобы при наибольшем сокращении расходов получить наибольшее приращение выгоды». При этом, согласно Кенэ, «сущность порядка такова, что частный интерес одного никогда не может быть отделен от общего интереса всех». Однако естественный порядок, о котором идет речь, - это идеал, который должен быть открыт изобретательным умом и реализован просвещенным деспотизмом, тогда как в «Богатстве народов» те же выводы делаются относительно реально существующей экономики.

Но наиболее остро проблема частных интересов и общественного блага была поставлена все же не экономистами, а философами в контексте теорий общественного договора. Великий английский философ Т. Гоббс в своей книге «Левиафан» (1651 г.) назвал собственный интерес людей самой могущественной и самой разрушительной человеческой страстью. Вообще представление о том, что человек движим страстями и необузданными порывами присуще не только Гоббсу, но и Спинозе и другим философам той эпохи. Отсюда - «война всех против всех», единственный выход из которой может состоять в том, чтобы люди отдали часть своих прав авторитарному государству, защищающему их от самих себя.

С тех пор на протяжении столетия британские философы-моралисты - пытались опровергнуть постулированный Гоббсом антагонизм интересов индивида и общества с помощью различных логических построений. Суть их аргументов можно сформулировать так: человек не настолько плох, чтобы нуждаться в неусыпном контроле со стороны государства. Эгоистические мотивы в его поведении уравновешены альтруизмом и дружескими чувствами. Но наиболее близким предшественником Смита в вопросе о соотношении частных и общественных интересов (хотя сам Смит никогда бы этого не признал) можно считать Бернара Мандевиля, автора знаменитого памфлета «Басня о пчелах» (1723 г.), в котором весьма убедительно доказывается связь между частными пороками, создающими рынок сбыта для многих товаров и источник существования для их производителей, и общим благом. Мандевиль показал, что помимо государственного принуждения существует другой способ «приручить» разрушительные человеческие страсти, связанные с эгоистическими интересами, и поставить их на службу обществу. Этот способ заключается в экономической деятельности. В результате определенные «страсти», ранее считавшиеся предосудительными: жадность, стяжательство, стремление к выгоде, приобретают привилегированный статус под именем интересов.

Таким образом, Мандевиль в эпатирующей художественно-полемической форме формулирует тезис, положенный в основание «Богатства народов»: люди эгоистичны, но, тем не менее, государство не должно вмешиваться в их дела - достаточно обеспечить свободное функционирование экономики. Хотя моральная позиция Мандевиля была для Смита неприемлемой, его идейное влияние на автора «Богатства народов» едва ли можно подвергнуть сомнению.

Из методологических влияний на автора «Богатства народов» прежде всего следует упомянуть методологию физического исследования И. Ньютона, согласно которой главная роль принадлежит дедукции из нескольких основных абстрактных положений, дополняемой конкретными особенностями по мере приближения к практике. Не случайно единственный труд Смита по вопросам методологии был посвящен именно истории метода в астрономии. Идея о том, что Ньютонова механика должна послужить образцом для методологии общественных наук, в XVIII в. получила широкое распространение. Так, Гельвеций в трактате «Об уме» (1758 г.) сопоставлял роль, которую играет принцип собственного (эгоистического) интереса в жизни общества, с ролью закона всемирного тяготения в неживой природе.

1.1.2 Адам Смит

Таким образом, идея экономического человека как человека, руководимого собственным интересом, в конце XVIII в. просто носилась в европейском воздухе. Но нигде и ни у кого она не была сформулирована настолько отчетливо, как в «Богатстве народов» (приложение 1).

Смит стал первым экономистом, положившим определенное представление о человеческой природе в основу целостной теоретической системы. В самом начале «Богатства народов» он пишет о свойствах человека, налагающих отпечаток на все виды его хозяйственной деятельности. Во-первых, это «склонность к обмену одного предмета на другой» (подобная предпосылка позволяет Смиту объяснить обмен эквивалентов);

во-вторых, собственный интерес, эгоизм, «одинаковое у всех людей постоянное и неисчезающее стремление улучшить свое положение». Эти свойства взаимосвязаны: в условиях широкого развития обмена невозможно установить с каждым из партнеров личные отношения, основанные на взаимной симпатии. Вместе с тем обмен возникает именно потому, что даром получить нужные предметы у эгоистичного по природе соплеменника невозможно.

Отмеченные свойства человеческой природы имеют у Смита важные экономические последствия. Они лежат в основе системы разделения труда, где индивид выбирает такое занятие, при котором его продукт будет иметь большую ценность, чем в других отраслях. «Каждый отдельный человек постоянно старается найти наиболее выгодное приложение капитала, которым он может распоряжаться. Он имеет в виду собственную выгоду, а отнюдь не выгоды общества».

Однако Смит в отличие от меркантилистов не противопоставляет частный интерес общему благу («богатству народов»). Дело в том, что это богатство равно сумме ценностей, созданных во всех отраслях хозяйства. Таким образом, выбирая отрасль, где его «продукт будет иметь большую стоимость, чем в других отраслях», человек, ведомый эгоистическим интересом, самым непосредственным образом увеличивает богатство общества. Когда же приток капитала из других отраслей в более рентабельную достигнет такого уровня, что ценность товаров в последней начнет падать и ее сравнительная выгодность исчезнет, собственный интерес начинает направлять владельцев капитала в другие сферы его приложения, что опять-таки в интересах общества. Смит не доказывает строго тезис о совпадении общего интереса и интересов всех членов общества, ограничиваясь метафорой «невидимой руки». Однако очевидно, что автоматический, не требующий государственного вмешательства межотраслевой перелив капитала, движимый собственным интересом его владельцев, играет в схеме Смита исключительно важную роль. Именно здесь Смит непосредственно использует сформулированную им вначале предпосылку, касающуюся человеческой мотивации.

Рассматривая роль, которую играет мотив собственного интереса у Смита, мы не можем обойти проблему, с которой сталкиваются все исследователи его творчества. Дело в том, что основанная на собственном интересе модель человеческой мотивации в «Богатстве народов», казалось бы, не согласуется с ее трактовкой в первом большом произведении Смита - «Теории нравственных чувств» (1759 г.). Здесь Смит подчеркивает, что поведение человека направляется «симпатией», т.е. умением поставить себя на место другого и желанием заслужить одобрение «беспристрастного наблюдателя». Собственный интерес при этом не отрицается, но Смит подчеркивает его ограниченность: он оперирует только в рамках «справедливого». Однако противоречие между Смитом-моралистом и Смитом-экономистом во многом кажущееся. С одной стороны, Смит утверждает, что «не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов» именно потому, что развитая система разделения труда ставит нас в отношения с людьми, к которым мы можем не испытывать симпатии. Таким образом, этика у Смита невозможна без учета собственного интереса, тогда как политическая экономия вполне может обойтись без учета чувства симпатии. С другой стороны, и в «Богатстве народов» Смит отнюдь не идеализирует эгоизм владельцев капитала: он хорошо понимает, что собственный интерес капиталистов может заключаться не только в производстве выгодных продуктов, но и в ограничении аналогичной деятельности конкурентов. Он даже отмечает, что норма прибыли, как правило, находится в обратной зависимости от общественного благосостояния и поэтому интересы купцов и промышленников в меньшей степени связаны с интересами общества, чем интересы рабочих и землевладельцев. Более того, этот класс «обычно заинтересован в том, чтобы вводить общество в заблуждение и даже угнетать его», пытаясь ограничить конкуренцию. Но если государство поддерживает свободу конкуренции, то собственный интерес может объединить разрозненно действующих эгоистов в упорядоченную систему, обеспечивающую общее благо. Таким образом, Смит демонстрирует, что даже при самых худших предположениях относительно человеческой природы рыночная экономика, основанная на свободной конкуренции, все равно дает лучший результат, чем принудительная регламентация экономической деятельности. Так Смит развязывает узел, образованный переплетением личных и общественных интересов.

Изложенная нами схема того, как работает мотив личного интереса в теоретической системе Смита, не должна создавать впечатления, что мотивация экономического поведения понимается автором «Богатства народов» чисто абстрактно. Смит выводит своего движимого собственным интересом субъекта не из умозрительных соображений о природе человека, а из своих наблюдений за окружающим его реальным миром. В «Богатстве народов» еще нет резкого отделения теории от эмпирии. Так, Смит не сводит собственный интерес людей к получению денежных доходов наподобие максимизации прибыли: на выбор занятий помимо заработка влияют также приятность или неприятность занятия, легкость или трудность обучения, постоянство или непостоянство занятий, больший или меньший престиж в обществе и, наконец, большая или меньшая вероятность успеха. Например, люди, занимающиеся неприятным, презираемым обществом делом: мясники, палачи, кабатчики - вправе претендовать на большую прибыль, и т.д..

О широкой трактовке Смитом мотива собственного интереса свидетельствует пример: Смит пишет, что, несмотря на то что рабство всегда менее эффективно, чем система наемного труда, в ряде случаев, там где разница в рентабельности не так велика, землевладельцы предпочитают использовать рабов, поскольку это удовлетворяет их «любовь к доминированию». С другой стороны, в американских колониях Англии труд рабов применяется именно там, где он экономически более выгоден (на плантациях табака и сахарного тростника), а там, где это не так (при выращивании зерновых), рабы отпускаются на свободу, так что в целом собственный материальный интерес все же пересиливает стремление к власти.

Перечисленные Смитом дополнительные факторы компенсируют неравенство доходов и тоже входят в целевую функцию экономического субъекта. Смит различает также интересы и цели представителей основных классов современного ему общества: собственников земли, наемных рабочих и капиталистов.

Столь же реалистичен подход Смита и к другим компонентам модели человека: его интеллектуальным способностям и информационным возможностям. Индивид, согласно Смиту, далеко не всегда может предвидеть последствия своих поступков. Более всего он компетентен в том, что затрагивает его личные интересы. Он лучше, чем кто-либо другой, в том числе и государственный чиновник, способен идентифицировать свой собственный интерес. Эта идея имела особое значение в полемике Смита с меркантилистами, и она составляет основной мотив «Богатства народов»: «Государственный деятель, который попытался бы давать частным лицам указания, как они должны употреблять свои капиталы, обременил бы себя совершенно излишней заботой».

1.1.3 Давид Рикардо

«Начала политической экономии и налогового обложения» Д. Рикардо представляют собой иной тип экономического исследования по сравнению с «Богатством народов» А. Смита (приложение 1). Теория Рикардо намного более, чем теория Смита, напоминает Ньютонову механику: с помощью дедукции из нескольких абстрактных предпосылок - убывающего плодородия почвы, мальтусовского закона народонаселения и собственного интереса как основного мотива экономической деятельности - он сделал далеко идущие выводы относительно долгосрочного движения заработной платы, нормы прибыли и ренты и таким образом вывел законы распределения доходов между основными общественными классами. При этом у него отсутствует какое-либо эксплицитное изложение допущений относительно человеческой природы. Предпосылка собственного интереса проявляется у Рикардо главным образом в допущении о выравнивании норм прибыли в разных отраслях путем перелива капитала: «Это неугомонное стремление всех капиталистов оставлять менее прибыльное дело для более прибыльного создает сильную тенденцию приводить прибыль всех к одной норме». При этом, как и у Смита, собственный интерес не сводится к чисто денежному: «Капиталист, ищущий прибыльного применения для своих средств, естественно, будет принимать во внимание все преимущества одного занятия перед другим. Поэтому он может поступиться частью своей денежной прибыли ради верности помещения, опрятности, легкости или какой-либо другой действительной или воображаемой выгоды, которыми одно занятие отличается от другого»,что фактически приводит к разным нормам прибыли в разных отраслях.

Как и Смит, Рикардо отмечал специфику экономического поведения отдельных классов, среди которых лишь капиталисты до некоторой степени ведут себя в соответствии с логикой собственного интереса, но и это стремление модифицируется различными привычками и предрассудками, например упрямым нежеланием расставаться с гибнущим предприятием или предубеждением против выгодных вложений капитала за границей, побуждающим «большинство лиц со средствами скорее довольствоваться низкой нормой прибыли у себя на родине». Что же касается рабочих, то их поведение, как отмечал Рикардо, подчинено привычкам и инстинктам, а землевладельцы представляют собой праздных получателей ренты, не властных над своим экономическим положением.

Упоминания о границах мотива собственного интереса наводят на мысль, что Рикардо считал эту предпосылку научным допущением, приемлемым при анализе долгосрочных процессов. Рикардо считал закономерным предметом научного экономического анализа лишь такое поведение людей, которое продиктовано их личными интересами, так как «если бы мы предположили любое иное правило поведения, мы не знали бы, где остановиться». Он полагал, что построенная таким образом теория не может быть опровергнута фактами. Но, оставаясь на позициях философии естественного права, Рикардо, как и Смит, не слишком ясно различал логику модели и логику самой действительности и не ощущал, что принятая им поведенческая предпосылка влияет на результат анализа. Модель собственного интереса он понимал одновременно как образец рационального экономического поведения. При всей «дедуктивности» своей экономической теории Рикардо, как и Смит, не прибегал к сильным абстракциям относительно человеческого поведения в экономике, а удовлетворялся моделью человека, не слишком далеко вышедшей за пределы обыденного опыта.

Итак, в произведениях английских классиков - в явном виде Смита и в неявном у Рикардо - использовалась модель человека, которая характеризуется (приложение 1):

- определяющей ролью собственного интереса в мотивации экономического поведения;

- компетентностью (информированностью + сообразительностью) экономического субъекта в собственных делах;

- конкретностью анализа - учитываются классовые различия в поведении и различные, в том числе неденежные, факторы.

Эти свойства экономического субъекта (особенно развитые у капиталистов) Смит и Рикардо считали изначально присущими каждому человеческому существу. Критики же капитализма, считающие его преходящим этапом в истории человечества, отмечали, что такая концепция человека была продуктом складывавшееся в ту эпоху буржуазного общества, в котором «не осталось никакой другой связи между людьми, кроме голого интереса, никакого другого мотива, регулирующего совместную жизнь, кроме эгоистического расчета». Значение этой модели человека для истории экономической мысли состоит, прежде всего, в том, что с ее помощью политическая экономия выделилась из моральной философии как наука - деятельность экономического человека.

1.2 Концепция человека в «Капитале» Карла Маркса

О проблеме человека в произведениях К. Маркса и, в частности, в « Капитале» существует огромная литература. Данная область разрабатывается преимущественно исследователями, которых в первую очередь привлекает проблематика отчуждения, рассмотренная в философском по преимуществу разделе о товарном фетишизме. Составить себе полное представление о модели человека Маркса-экономиста без знакомства с концепцией человека Маркса-философа действительно вряд ли возможно. Однако подробный анализ данной проблемы не укладывается в рамки этой книги. Общие принципы методологии «Капитала» плодотворно исследовались отечественными философами и экономистами. Но модель человека, лежащая в основе экономической теории Маркса, редко подвергалась анализу. Для методологии экономической теории Маркса характерны ярко выраженные методологический коллективизм и функционализм: такие собирательные понятия, как «человечество», «капитал», «пролетариат», фигурируют в произведениях Маркса в качестве самостоятельных, наделенных волей и сознанием субъектов, которые при этом выполняют определенную функцию как в исторически сложившейся общественной системе, так и в процессе исторического развития. Причина в том, что объективные условия капиталистического общества ставят человека в настолько жесткие рамки, его выбор оказывается однозначно детерминированным, а личные предпочтения просто не имеют возможности проявиться. Эти объективные условия задаются рабочему стоимостью его рабочей силы, а капиталисту - его стремлением к максимальной прибыли.

Как пишет Маркс, «главные агенты самого этого способа производства, капиталист и наемный рабочий как таковые, сами являются лишь воплощениями, персонификациями капитала и наёмного труда; это определенные общественные характеры, которые складывает на индивидуумов общественный процесс производства».

Для практической деятельности таких поверхностных представлений, с точки зрения Маркса, вполне достаточно. Более того, ложное сознание участников производства в свою очередь способствует воспроизводству экономических отношений капитализма.

Как известно, Маркс строит свою теоретическую систему путем восхождения от абстрактного к конкретному, последовательно поднимаясь от уровня к уровню. Это совместное восхождение совершают и неразрывно связанные категории «капитал» и капиталист», а значит, мотивация и содержание сознания последнего. Попробуем проследить за некоторыми этапами этого восхождения.

Первый уровень соответствует четвертой главе первого тома («Превращение денег в капитал»). Здесь впервые на сцене появляется фигура капиталиста - как олицетворенный, одаренный волей и сознанием капитал. Напомним, что капитал на данной ступени анализа представляется еще крайне абстрактно: как неизвестным образом самовозрастающая стоимость. Абстракцией является здесь и понятие «капиталист»: «поскольку растущее присвоение абстрактного богатства является единственным движущим мотивом его операции, постольку - и лишь постольку - он функционирует как капиталист.

Второй уровень абстракции соответствует третьему отделу первого тома «Капитала»; на этом уровне раскрывается тайна производства абсолютной прибавочной стоимости. Капиталист здесь предстает как эксплуататор наемного труда, как классовый индивид, противостоящий другому классовому индивиду - наемному рабочему. На этом уровне объективная функция капитала и субъективная цель капиталиста сводятся к извлечению прибавочной стоимости путем эксплуатации рабочей силы.

Другие грани образа капиталиста исследуются в четвертом отделе, посвященном производству относительной прибавочной стоимости. Здесь функции капиталиста соотносятся с общественным разделением труда и ростом его производительности. Управление рабочей силой и технологическими процессами является при данном способе производства одной из функций капитала, а значит, и капиталиста. На более конкретном уровне находится анализ добавочной (избыточной) прибавочной стоимости. Это один из многих в «Капитале» примеров того, как более конкретная мотивация, приближающаяся к условиям реальной конкуренции, вторгается на более абстрактный уровень анализа.

В целом на уровне первого тома «Капитала» мотивация капиталиста определяется производством прибавочной стоимости. Здесь резко проявляются функционализм и принципиальный отказ Маркса от интенционального объяснения экономических явлений. Дело в том, что на данном уровне абстракции анализируются только категории «сущностного ряда» (у Маркса к ним, как уже было сказано, относятся категории, фиксирующие чисто трудовую природу стоимости: абстрактный труд, стоимость, прибавочная стоимость, переменный капитал и т.д.). Эти категории, согласно Марксу, недоступны обыденному фетишизированному сознанию агентов производства, которое не может прорваться сквозь скрывающую суть явлений товарно-денежную вуаль. Поэтому сознательно стремиться к росту прибавочной стоимости капиталист не может.

Следующая важная стадия конкретизации образа капиталиста в «Капитале» Маркса, на наш взгляд, относится к третьему тому, где одна за другой вводятся категории «поверхностного» ряда: прибыль, издержки, средняя прибыль, процент, рента. Больше значение имеет отдел о проценте и предпринимательском доходе, где можно выделить абстракции капиталиста-собственника и функционирующего капиталиста.

Различие между ними - это различие между пассивным и активным капиталистом, между более абстрактной мотивацией собственника капитала и более конкретной мотивацией функционирующего капиталиста-управляющего.

Конкретизируется и описание информации, доступной капиталистам. В нее входит, например, представление о величине средней прибыли и компенсациях для отраслей с низким органическим строением капитала.

Однако в целом иерархическая система все более конкретных образов капиталиста так и не доходит до самой поверхности, поскольку специальное учение о конкуренции, ссылки на которое часто встречаются в тексте «Капитала», Марксом так и не было создано. Надо сказать, что сама возможность строгого логического согласования абстрактной теории стоимости и капитала с фактами конкурентного процесса, абстрактной логики капиталиста как классового индивида с поведением предпринимателя, находящегося в конкурентной среде, вызывает большие сомнения.

Глава 2. Модель человека в основном течении современной экономической мысли: главные компоненты

2.1 Неограниченность потребностей

Предпосылка ограниченности ресурсов и связанной с ней необходимости выбора является ключевой в современном определении предмета экономической науки. Неограниченные блага не обладают в глазах человека ценностью, и поэтому способ распоряжения ими не имеет для него никакого значения и не требует выбора. На первый взгляд данная предпосылка носит совершенно естественный характер и не нуждается в обсуждении. Однако это не совсем так. Ограниченность ресурсов имеет экономическое значение только в сочетании с неограниченностью человеческих потребностей. Если человек добровольно ограничивает свои потребности, он может попасть в ситуацию, когда почти все блага будут для него неэкономическими! Конечно, такая предпосылка не характерна для современного человека европейско-американской цивилизации с его фаустовской безграничностью устремлений. Но, например, для христианина эпохи поздней античности, ожидавшего скорого конца света, то же предположение уже не так очевидно. Вероятно, и в этом случае мы можем говорить о неограниченности потребностей, но только если включим в них потребность в молитве для спасения души, которой люди той эпохи приносили в жертву удовлетворение материальных нужд. Еще более проблематично такое предположение применительно к буддисту, для которого желания - причина страданий.

2.2 Предпочтения и ограничения

Понятия «предпочтения» и «ограничения» вытеснили в современной экономической науке более архаичные понятия целей и средств. Причина этого связана с вдохновленной Максом Вебером дискуссией о возможности создания социальных наук, свободных от оценочных суждений. Суть заключается в том, что анализ целей связан с субъективными оценочными суждениями исследователей (о целях мы можем сказать главным образом то, положительно или отрицательно мы их оцениваем), тогда как анализ средств не обязательно требует оценочных суждений (независимо от нашего отношения к поставленной субъектом цели и выбранным им средствам мы можем объективно сказать, насколько хороши средства с точки зрения поставленной цели). Поэтому «научному исследованию прежде всего и безусловно доступна проблема соответствия средств поставленной цели».

Определение оставляющее в сфере исследования экономической науки только средства, безусловно сформулировано с оглядкой на принцип свободы от оценочных суждений. Однако различие между целями и средствами носит в значительной мере условный характер: человек, как правило, выбирает средства вместе с целью. Например, отправляясь в дальнюю поездку (цель), человек одновременно выбирает способ передвижения - вид транспорта (средство). При этом выбор самолета или поезда может зависеть и от его чисто субъективных предпочтений (например, в поезде он обычно хорошо спит, а в самолете устает). Поэтому экономисты сегодня предпочитают говорить просто о выборе между конкретными вариантами действий, включающими и цели, и средства. Этот выбор должен соответствовать определенным предпочтениям.

Для экономической науки важна независимость предпочтений от ограничений. Основные разделы микроэкономической теории: теория потребительского выбора, теория фирмы и др., отвечают на вопрос, как изменение ограничений (цен, доходов) отразится на поведении хозяйственных субъектов (величине спроса или предложения). Предпочтения, или, иначе, целевая функция, ставят в соответствие множество под названием «изменения ограничений» и множество под названием «варианты поведения». Если изменение ограничений вызывает изменение самой формы зависимости, т.е. целевой функции, то условия задачи оказываются недоопределейными, а сама она - нерешаемой. Между тем влияние ограничений на предпочтения - явление не такое уж редкое в экономической жизни. Феномен сокращения потребностей в связи с сокращением возможностей их удовлетворения описал целый ряд исследователей. Попадая в ситуации «когнитивного диссонанса» и стремясь задним числом оправдать свой выбор, люди склонны систематически занижать альтернативные издержки, связанные с уже принятыми ими решениями. Они могут манипулировать своими собственными предпочтениями, выбирая смещенные в ту или иную сторону источники информации.

В экономической теории предполагается, что предпочтения хозяйственных субъектов остаются неизменными или, во всяком случае, меняются на порядок медленнее, чем ограничения. Эта предпосылка объясняется тем, что предпочтения в экономической теории являются внесистемными переменными, задаются экзогенно, а основные ограничения (доходы, цены) определяются эндогенно, внутри самой экономической системы. Если мы не исключим возможность экзогенного изменения предпочтений, которым можно в принципе объяснить задним числом все что угодно, модель экономического человека будет бесполезной. С этим связан некоторый перекос современной экономической науки (в отличие от классической школы) в сторону краткосрочных феноменов; естественно, предпосылка постоянных предпочтений не должна быть использована при анализе долгосрочных феноменов, например трендовых темпов экономического роста (на практике это, тем не менее, случается).

Исключения из принципа неизменности предпочтений могут быть связаны и с причинами, которые можно признать обоснованными с точки зрения экономической рациональности. К таким причинам можно отнести обучение (накопление опыта в результате потребления благ) и тренировку. В условиях неполной информации изменение предпочтений по мере накопления опыта следует считать, безусловно, рациональным. При этом каждое последующее приращение опыта приведет к все более незначительным сдвигам предпочтений.

В центре внимания находится феномен «пристрастий», когда индивид входит во вкус потребления определенного блага, которое в результате занимает в иерархии его предпочтений все более важное место. Такие пристрастия могут оцениваться обществом как положительно (пристрастие к хорошей музыке), так и отрицательно (пристрастие к употреблению наркотиков). В традиционной литературе экономисты предпочитают объяснять пристрастия изменением вкусов (предпочтений) во времени - чем больше человек слушает музыку или принимает наркотики, тем больше его вкусы сдвигаются в данном направлении. Авторы статьи дают этим явлениям другое объяснение. Слушая музыку, человек совершает инвестиции, увеличивая свой капитал, состоящий в способности воспринимать музыку. В результате время, которое он уделяет этому занятию, начинает давать все большую отдачу, т.е. его предельная полезность возрастает. В итоге растет и потребление блага «наслаждение от музыки», но не потому, что меняются вкусы, а потому, что теневая цена (предельные издержки, связанные с получением этого наслаждения) падает. Это не обязательно ведет к увеличению времени, выделяемого на прослушивание музыкальных произведений, поскольку по мере наращивания потребительского «музыкального капитала» увеличение потребления блага под названием «наслаждение от музыки» может происходить и при неизменном и даже при сокращающемся времени. По крайней мере, при увеличении теневой цены время слушания музыки легко может сократиться.

Противоположная по сути ситуация возникает при потреблении наркотиков, увеличение которого также традиционно трактовалось как смещение вкусов во времени. В отличие от положительного отрицательное пристрастие, например к потреблению наркотиков, «сокращает запас потребительского капитала, остающегося на будущее». При неизменных предпочтениях предельная полезность времени, отводимого на потребление наркотиков, будет падать, и его объем вырастет, чтобы компенсировать падение отдачи. При росте цены время, затрачиваемое на потребление наркотиков, возрастет. Фактически авторы дают экономическое объяснение их непостоянству, предпочитая употреблять понятие накопленного потребительского капитала. Кроме того, человек инвестирует в слушание музыки, потому что заранее знает, какое место займет музыка в иерархии его будущих предпочтений. Между тем профану, очевидно, трудно представить, какое удовольствие он сможет получать, став знатоком музыки. Но даже если предположить такое совершенное предвидение, остается неясным, почему его лишен начинающий наркоман. Впрочем, лабораторные эксперименты показали, что люди плохо предугадывают свои будущие предпочтения - факт, серьезно ограничивающий объяснительные и прогностические способности экономической теории.

Помимо изменений предпочтений во времени на практике встречаются ситуации, характеризующиеся одновременным существованием конфликтующих предпочтений (наличием двух и более «я»). Бывает, что индивид одновременно испытывает противоречивые желания (например, человек одновременно хочет курить и бросить курить). Здесь возникает вопрос, насколько индивид властен над собой, может ли он подчинить свое «низшее "я"» «высшему» и решить не держать дома сигареты, чтобы не подвергаться искушению. Различные «я» могут обладать различными системами предпочтений и при этом быть равноправными или подчиненными друг другу. Поэтому мы не можем здесь определить индивида просто через набор предпочтений. Он должен обладать способностью к рефлексии, к формированию метапредпочтений (предпочтений относительно предпочтений), позволяющих ему выбирать ту шкалу предпочтений, которой в данном случае отдается преимущество. Можно трактовать эту ситуацию и как игру человека с самим собой (участниками игры являются его разные «я»). В любом случае выявленные предпочтения будут непостоянны во времени и исследователь, работающий в русле основного течения, может прийти к выводу о том, что наблюдаемый индивид не максимизирует значение своей функции полезности. Возможным выходом из положения может быть двухэтажная модель человека, в которой обитатель первого этажа - «деятель» - ориентирован на достижение краткосрочных, строго эгоистических целей, а обитатель второго этажа - «составитель планов» - задает ему правила поведения, исключая некоторые варианты как заведомо неприемлемые и ориентируясь при этом на долгосрочные цели.

Самоконтроль экономического человека играет важную и до сих пор недооцененную роль в его поведении и в более общем плане. Модель, объясняющая поведение человека предпочтениями и ограничениями, имеет смысл только тогда, когда поведение человека однозначно соответствует его выбору, т.е. никакая «слабость воли» не искажает последствий рационально принятого решения.

2.3 Способность к оценке

Экономический человек не безразличен к окружающему миру, он непрерывно оценивает, соизмеряет все объекты и состояния мира по какому-либо одному критерию. Этот критерий в принципе не обязательно должен сводиться к полезности или приросту своего личного благосостояния, но чаще всего подразумевается именно такая целевая функция.

С этим компонентом модели экономического человека связаны несколько важных теоретических проблем. Во-первых, из него вытекает предположение о качественной однородности и равноправности всех человеческих потребностей и удовлетворяющих их благ. (Хотя функция полезности для каждого блага имеет различный вид). Потребность в простом хлебе удовлетворяется быстрее, чем в вине, одежде, красивой мебели и произведениях искусства. Если все блага можно сопоставить друг с другом по какому-либо одному признаку, значит, с точки зрения этого признака они являются взаимозаменяемыми. Отсюда возможность для потребителя (производителя) улучшить свое положение, обменяв некоторое количество одного блага (фактора производства) на некоторое количество другого. Именно эти операции позволяют отдельным хозяйственным субъектам достичь своих оптимальных (равновесных) состояний.

Во-вторых, возникает проблема соизмеримости оценок благ (их полезности) разными хозяйственными субъектами. Но напрямую сопоставлять полезность одного и того же блага или интенсивность потребности в нем для разных людей некорректно - нет общей единицы измерения. Несоизмеримость оценок разных людей имеет важное значение в теории цены и теории благосостояния. В теории цены, когда два человека обмениваются благами, необходимо учитывать оценки обоих обмениваемых благ отдельно для каждого участника обмена. В теории благосостояния несоизмеримость ведет к значительным трудностям в попытке оценить общий уровень благосостояния общества.

экономический человек мотивация самоконтроль

2.4 Мотивация

Мотив собственного интереса, в XIX в. являлся самым важным компонентом модели экономического человека, отличающим экономическую науку как особую отрасль знания. В современной формулировке он звучит так: если набор благ А содержит большее количество одного из благ, чем набор В, а в остальном ничем от него не отличается, то А предпочитается В. Первоначально данная предпосылка использовалась главным образом для описания свободного перелива капитала между отраслями в поисках максимальной рентабельности, который обеспечивал действие принципа «невидимой руки». В теориях маржиналистов и неоклассиков принцип собственного интереса, принявший более строгую форму максимизации полезности, обеспечивал достижение каждым индивидом оптимальной точки равновесия.

Это свойство с давних пор трактовали как обычный эгоизм, что давало повод для критики экономического человека с моральных позиций. В связи с тем, что термин «эгоизм» имеет ярко выраженную эмоциональную окраску, некоторые теоретики заменили его нейтральным или безразличным отношением хозяйственного субъекта к незнакомым ему окружающим людям. Это означает, что экономический человек не испытывает к своим собратьям ни положительных, ни отрицательных (зависть, враждебность) чувств. В настоящее время экономисты исходят из того, что собственный интерес индивида теоретически может включать и благосостояние других людей.

Предполагается, что «альтруизм как исходная посылка применим к подавляющему большинству семей», но «легко вписывается в неоклассическую функцию полезности», поскольку «означает, что полезность родителей зависит от полезности, получаемой каждым ребенком». Однако следует заметить, что этот результат достигается только там, где функция полезности понимается максимально широко и абстрактно. В такой трактовке поведение, движимое собственным интересом, является синонимом рационального или целенаправленного. В то же время в некоторых направлениях современной экономической теории (теория транзакционных издержек, теория общественного выбора) исследователи исходят из более узкой трактовки функции полезности как максимизации собственных полезности, богатства и власти. В такую функцию полезности альтруистическое поведение уже не вписывается. Вообще следует отметить, что экономисты, признавая на словах возможность альтруистической мотивации, испытывают сильную тягу к тому, чтобы объяснять тот или иной вид поведения, не выходя за рамки эгоистических мотивов (аналогично тому, как они всегда предпочитают объяснение, основанное на презумпции рациональности, допущению иррациональных мотивов).

Примыкает к собственному интересу предпосылка самостоятельности решения (выбора) экономического человека. Она означает, что решения индивида определяются его собственными предпочтениями у а не предпочтениями его визави по сделке или каких-либо третьих лиц, благосостояние которых ему безразлично. (Если бы мы предположили, что хозяйственный субъект способен действовать, руководствуясь интересами своих клиентов и поставщиков, прогнозировать его поведение и представить себе рыночную систему в целом было бы крайне трудно). Предпосылка собственного интереса означает, что человек не следует автоматически принятым в обществе нормам, традициям и т.д. и не имеет того, что принято называть совестью или нравственностью. Но из этого не следует, что экономический человек обычно ведет себя аморально. Данная предпосылка означает лишь то, что этические нормы и общественные институты он воспринимает утилитарно: следование им в данном обществе позволяет ему максимизировать полезность или благосостояние в долгосрочном плане.

Надо подчеркнуть, что такое сведение общественных норм к орудию обеспечения личного интереса, на наш взгляд, неправомерно. Конечно, существование в любом обществе теневой экономики говорит о том, что ограничения, задаваемые нормами и правилами поведения, не рассматриваются хозяйственными субъектами как непреодолимые. Но хотя соблюдение или несоблюдение человеком нормы зависит во многом от его личного интереса, норма тем не менее существует и влияет на его поведение как самостоятельный фактор. Более того, в рамках теневой экономики тоже существуют очень строгие нормы поведения. В целом экономический человек ведет себя в стандартных теоретических моделях вполне «прилично». В ситуации полной информации это неизбежно, поскольку здесь просто нет возможности обмануть друг друга: например, сходные блага различного качества воспринимаются как разные блага всеми участниками рынка. Если же информация является неполной или асимметрично распределенной, появляется возможность обмана, т.е. распространения заведомо ложной информации. Такие ситуации попали в сферу внимания «неоклассики» чикагского толка и нового институционализма. Экономисты чикагской школы предполагают возможность обмана, если ожидаемые выгоды от него превзойдут ожидаемые издержки, включая те, что связаны с обнаружением обмана.

Более содержательна, на наш взгляд, трактовка оппортунистического поведения новыми институционалистами. Представители этого течения пришли к выводу, что функция таких институтов, как контракт, суд, закон и т.д., состоит в том, чтобы компенсировать последствия возможного нечестного поведения отдельных лиц. Принята предпосылка об оппортунистическом поведении участников контракта, которое в «общем случае... означает предоставление неполной или искаженной информации». Здесь общая для экономической теории предпосылка собственного интереса сочетается с возможными проявлениями хитрости или прямого обмана, которые не дают партнеру оппортуниста вовремя узнать, в каком именно виде тот собирается проявить свой собственный интерес.

Такое поведение является источником «поведенческой неопределенности», которая может вызвать немалые проблемы в экономических сделках, если заранее не включить в контракт затрудняющие это поведение условия. Но поскольку все аспекты многообразных хозяйственных отношений между людьми нельзя оговорить в официальных контрактах, часто приходится довольствоваться неформальными «имплицитными» контрактами, в рамках которых находится возможность для оппортунистического поведения. Примером могут быть отношения между нанимателем и наемным работником, которые далеко не полностью регулируются договором о найме. Интересно, что в данном случае наиболее преуспевающие фирмы добиваются лучших результатов, используя не денежные, а моральные стимулы, воспитывают у своих работников преданность общему делу.