Критика концепции командной экономики Б. Бруцкусом

Размещено на http://www.allbest.ru/

Новгородский Государственный Университет

имени Ярослава Мудрого

Институт экономики и управления

Кафедра Экономической теории

Курсовая работа

по теме "Критика концепции командной экономики Б. Бруцкусом"

Выполнил:

Студент I курса

Гнедин Антон

Группа 1433

Проверила:

Проф. д.э.н. Грекова Г.И.

Великий Новгород

2002 г.

Содержание

1. Введение

2. Социализм и сельское хозяйство

3. Природа хозяйства Советской России

4. Марксизм и проблема социалистического народного хозяйства

5. Хозяйственный принцип и социализм

6. Проблема трудового учета в социалистическом хозяйстве

7. Процессы восстановления русского народного хозяйства при НЭПе

8. Заключение

9. Используемая литература

1. Введение

Русская социальная революция имеет всемирно-историческое значение со многих точек зрения. Она его имеет и в том отношении, что впервые попыталась перенести социализм с высот радужной мечты на землю суровой действительности; она не говорила о социализме, она его строила.

Этим русская революция заставила, наконец, нас, экономистов, серьезно задуматься над социализмом как положительной системой. Сами социалисты, следуя примеру Маркса, не утруждали себя соответствующими размышлениями. Но мало думали об этом и их противники - задача эта им представлялась недостаточно реальной. Теперь она неожиданно таковой стала.

Изложенные в. этой книге мысли сложились у автора в страшные годы строительства социализма в России. Автор не только не считал тогда возможным их изложить на бумаге, но он даже не надеялся, что он будет иметь возможность их устно изложить в более широком кругу. Было слишком много вероятности до наступления этой возможности погибнуть от голода, холода, сыпняка или ЧК. Но автору посчастливилось пережить это страшное время. К концу 1920 года, когда победа на фронтах стала явно клониться в сторону революции, в Петрограде гнет большевистского режима стал чуть-чуть слабеть. Интеллигенция стала вылезать из своих берлог, она получила возможность кое-где собираться и говорить, хотя бы промеж себя.

Был сырой дождливый вечер в конце августа 1920 года, когда я в собрании изможденных и истомленных петроградских ученых выступил с докладом: «Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе»,-- под этим заглавием я скрыл свою теоретическую критику системы научного социализма. Коммунизм был тогда в упоении своих побед. Советская власть заканчивала успешно свою борьбу с Врангелем и обещала теперь, когда у нее руки развязаны, быстро справиться со всеми затруднениями на экономическом фронте. Так нас, ученых, уверяли ее клевреты... и даже не коммунисты. И вот я в своем докладе в момент величайшего торжества коммунистических настроений позволил себе утверждать, что экономическая проблема марксистского социализма не разрешима, что гибель нашего социализма неизбежна, и даже намечал некоторые переходные шаги для поворота к капиталистическому строю, которые впоследствии были отчасти осуществлены при нэпе. Два с половиной часа меня слушали с напряженным вниманием петроградские ученые, и из завязавшейся после моего доклада беседы я вынес впечатление, что мне удалось связать в систему те идеи, которые бродили в умах многих как осадок страшного опыта минувших лет. Мой доклад возбудил внимание. Мне пришлось повторять его в закрытых собраниях шесть раз в Петрограде и один раз в Москве. На моих докладах присутствовали и коммунисты. Мои доклады вызвали контрдоклады со стороны меньшевиков, которых моя критика особенно задела; эти контрдоклады не поколебали моих убеждений.

Предусмотренное мною крушение русского социализма скоро наступило. Он пошел в отступление, начался нэп, а вместе с тем стали расцветать надежды на возрождение некоммунистической литературы.

Коммунизм во время своего полного расцвета в сущности не отрекался принципиально от свободы слова. Уничтожая все проявления свободного творчества. он или ссылался на военную необходимость, или на недостаток материальных ресурсов. Бумаги не хватает для агитационных брошюр -- как же отдавать ее для печатания произведений буржуазных, писателей?

Теперь с уничтожением фронтов и торжеством нэпа эти возражения отпадали, и частные издательства могли начать функционировать.

И вот летом 1921 года кружок экономистов собрался в стенах Русского Технического Общества, чтобы побеседовать о создании при нем экономического журнала. Я тогда обмолвился, что в первой же книге нашего «Экономиста» (так мы окрестили журнал) я начинаю печатание своих критических статей о социализме. Мои слова были коллегами восприняты как шутка, столь невероятным представлялось еще тогда появление критики социализма под эгидой нашей социалистической власти.

Но я решился. Я сказал себе: былое обаяние марксизма после горького опыта у коммунистов уже утеряно, и им будет любопытно хоть раз прочитать современную русскую критику социализма. Конечно, я писал сдержанно, и редакция меня еще сдерживала. Но моя вера в терпимость коммунистов на сей раз оправдалась. Цензура не выбросила ни одного слова из моих статей, печатавшихся в первых двух книжках журнала, и только в последней, третьей книжке она позволила себе вычеркнуть два полемических абзаца, и это несмотря на неистовый вой, поднятый всей советской прессой при появлении первой же книжки нашего журнала.

К лету 1922 года цензурные строгости стали обостряться. ГПУ стало явно интересоваться редакционной коллегией «Экономиста», и после появления № 4--5 журнала он был закрыт.

На августовском съезде РКП Зиновьев прокламировал «идейную борьбу» против буржуазной идеологии. Первым актом этой «идейной борьбы» были массовые аресты интеллигенции во всей России. К утру 17 августа 1922 года часть редакционной коллегии «Экономиста», в том числе и автор этих строк, уже оказалась водворенной на Гороховую, и в ноябре мы выехали по приказу ГПУ в Германию.

«Экономист» за границу не проник, а в России после нашего ареста он был изъят из магазинов; к счастью, журнал уже успел почти целиком разойтись.

Уже будучи за границей, я имел возможность познакомиться с новейшей эволюцией социалистической мысли в Германии, с опытом венгерской социальной революции, а также и с некоторыми старыми критическими исследованиями о социализме. Весь этот материал лишь укрепил меня в правильности моих взглядов. Мало того, я убедился, что мы, русские граждане, имели возможность изучить социализм с таких точек зрения, которые остались сокрытыми для тех, кто не наблюдал опыта воплощения социализма в действительности.

Я мог бы значительно расширить свою аргументацию. Но я этого сейчас не делаю. Самое главное в моей статье выяснено. Всякая же попытка развить ее нарушила бы своеобразный тон этой единственной печатной критики социализма, которая могла появиться под эгидой социалистической власти. В этой статье с громадными усилиями закован в научные формулы жгучий протест против эксперимента, произведенного над живым телом многомиллионного народа. И пусть он в этой форме и останется. Только в заключительном абзаце я позволил себе сделать краткий вывод из статьи, который для внимательного читателя ясен, но которого я не решился сделать в России по цензурным соображениям. Я восстановил также небольшие купюры, которые произвела редакция и цензура. Я изменил заглавие очерка в смысле большего соответствия с его содержанием.

Я знаю, мои противники скажут, что русский опыт не дает права делать какие-либо выводы о социализме. На это я отвечу: мои рассуждения в своей основе носят теоретический характер, они общезначимы. Конечно, русский опыт имел для автора решающее значение; он возбуждал его мысль, он давал прекрасные иллюстрации для его выводов. Но совершенно напрасно умеренные социалисты думают, что те роковые вопросы, те роковые затруднения, которые погубили русский коммунизм, что они для них не существуют. Эти вопросы встанут пред всеми, кто пожелает не говорить о социализме, а его строить, и притом в любых условиях: они требуют, настоятельно требуют ответов, как загадки сфинкса, и этих ответов и у умеренных социалистов также нет, как у коммунистов.

Меня упрекнут, что сейчас социализм и без того на ущербе, и следует ли теперь критиковать движение, которое во всяком случае является важнейшей основой демократии. Но мои слова обращены прежде всего по адресу русской зарубежной интеллигенции. Она составляет очень значительную часть тех интеллигентных сил, которыми Россия еще сумеет располагать после постигших ее катастроф. Надо надеяться, судя по ходу развития русской революции, что зарубежная интеллигенция в недалеком будущем сумеет без компромиссов со своей совестью вернуться на родину. Чтобы эта интеллигенция могла плодотворно работать в России, она должна в корне пересмотреть свою идеологию. Она должна, наконец, научиться смотреть открытыми глазами на действительность и выбирать те экономические мероприятия, которые отвечают конкретным нуждам народа в данный исторический момент, а не те, которые, по мнению интеллигенции, приближают его к блаженному царству социализма. Те умеренные социалисты, которые думают, что они будут в России продолжать строительство социализма по-хорошему, в котором им будто бы помешали большевики, для страны не только бесполезны, они для нее опасны.

2. Социализм и сельское хозяйство

Мы до сих пор исходили из того предположения, что еще до наступления социального переворота, в процессе естественного развития капитализма, произойдет объединение всего производства в очень крупные предприятия, которые и будут национализированы. В обрабатывающей промышленности действительно проявляется сильная тенденция к концентрации производства, и относительное значение мелкого производства падает. Тем не менее абсолютное значение мелкой промышленности повсюду еще весьма значительно, а национализация мелких предприятий, как показывает наш опыт, ведет к их гибели -- к немалому ущербу для народного хозяйства.

1. Если, таким образом, и в промышленности процесс национализации производства встречает затруднения, то в сельском хозяйстве он сталкивается с непреодолимыми трудностями. Ничего подобного быстрому процессу концентрации производства в сфере сельского хозяйства не наблюдается. Существует только одна страна, Англия, в которой сельское хозяйство организовано капиталистически; и этот результат получился как продукт эволюции аграрных отношений в минувшую эпоху, в условиях, коренным образом отличных от современных. Но и в Англии все же имеется около миллиона хозяйств, и там хозяйство в 100 дес. считается очень значительным, и никаких тенденций к дальнейшей концентрации сельскохозяйственного производства там не замечается. На континенте Европы и, в частности, в России, почти повсюду первенствующее значение имеет мелкое производство, основанное преимущественно на использовании труда крестьянина и его семьи. Даже в Соединенных Штатах, где промышленный капитализм достиг такого колоссального развития, даже в этой стране трестов и миллиардеров господствует мелкая форма сельскохозяйственного производства, в которой наемный труд играет лишь второстепенную роль. Правда, площади американских ферм больше площадей крестьянских хозяйств Европы, но это объясняется экстенсивным характером американского сельского хозяйства.

Экономисты спорят о степени дифференциации крестьянства, о том, происходит ли нивелировка его или дальнейшая дифференциация. Спор этот представляет большой интерес для выяснения вопроса о том, имеет ли социальная революция почву в деревне, марксисты доказывают, что на сторону социальной революции можно привлечь не только сельскохозяйственных рабочих, которые слишком малочисленны и рассеяны, а также и беднейшие слои крестьянства. Действительно, в русской социальной революции массы крестьянства играли самую активную роль, хотя мы думаем, что это не результат его сильной дифференциации, а общинного уклада его жизни, и мы думаем, что в деревне собственников идея социальной революции будет иметь под собой гораздо менее благодатную почву.

Но для нас сейчас важнейшее значение имеет вопрос о результатах социальной революции. А в этом отношении не может быть двух мнений. Обаяние собственного хозяйства у беднейшего крестьянина, а отчасти и у сельскохозяйственных рабочих настолько велико, что целью этого крестьянства может быть только расширение своего хозяйства за счет крупного.(Таким образом, результатом социальной революции в деревне может быть только разрушение капиталистического сельского хозяйства и полное распыление производства, ]

Что же может сделать социалистическое государство с этими миллионами мельчайших хозяйств? Как оно может эту мелкобуржуазную стихию уложить в рамки планового хозяйства? Подтолкнуть их, возможно скорее слиться в крупные коллективные хозяйства? Если бы этот процесс имел шансы на успех, то он во всяком случае потребовал бы громадного промежутка времени. Но на чем основаны в данном случае надежды на успех? Ведь при всем громадном развитии сельскохозяйственной кооперации она нигде на свете еще не привела к возникновению коллективных хозяйств.

Полная производительная кооперация не может похвастать успехами в сфере промышленности, хотя усилий в этом направлении сделано достаточно. Можно даже с известным основанием утверждать, что идея государственного социализма родилась в связи с неудачами производительной кооперации. Потому ли производительная кооперация в сельском хозяйстве должна иметь особенный успех, что самые выгоды крупного производства в сельском хозяйстве сомнительны? Или потому, что кооперирование сельскохозяйственного производства требует кооперирования и домашнего хозяйства, что, в свою очередь, связано со своеобразными трудностями? Наши опыты искусственного создания колхозов, конечно, не могли дать ничего положительного.

Остается для вовлечения крестьян в плановое хозяйство рассматривать их как батраков, сидящими на государственной земле, обязанными вести хозяйство под диктовку власти и обязанными сдавать весь продукт государству. Но это значит оставить мелкое хозяйство при всех его слабых чертах и лишить его единственного преимущества - личной заинтересованности трудящегося в результатах его труда.

Мы не убедились в том, что социалистическое государство в состоянии организовать промышленность, но овладеть ею оно может, это предсказывал Маркс, и это подтвердила наша революция. Совершенно иначе обстоит с сельским хозяйством. (Социальная революция в деревне не содержит в себе ни крупицы социализма, она не только не приближает сельского хозяйства к социалистическому идеалу, наоборот, она отбрасывает его от него неизмеримо далеко.

А между тем если примириться с этой «мелкобуржуазной стихией», если удовлетворить ее органическому требованию свободного обмена, то, в особенности в аграрной стране, этим вся система социалистического хозяйства -- система планового . распределения хозяйственных благ в государственном масштабе -- взрывается.

3. Природа хозяйства Советской России

В Советской России важнейшие элементы народного хозяйства находятся во власти государства и противостоят, как мы уже выяснили, необозримому морю мелких, трудовых, семейных хозяйств, не спаянных крепкими узами капитализма, а едва-едва переплетенных слабыми нитями недостаточно развитой частной розничной торговли. Какой же сектор народного хозяйства, «социалистический» или частный, играет в нем руководящую роль? Ответ на этот вопрос совершенно очевиден. Конечно, в развитии миллионов крестьянских хозяйств действуют некоторые внутренние силы, они имеют свои закономерные тенденции, которые преодолеть крайне трудно или даже прямо невозможно. Но все рычаги народного хозяйства находятся все-таки в руках государства. Через подчиненные ему громадные организации последнее получает возможность руководить народным хозяйством, и совершенно разрозненное частное хозяйство может лишь оказывать этому руководству пассивное сопротивление.

В связи с этим ни в одном государстве плановое начало в народном хозяйстве не получило такого большого значения, как в Советской России. Здесь «плановое хозяйство» не только реально существует, но без него самого функционирования русского народного хозяйства даже невозможно себе представить. Буржуазное хозяйство может благополучно функционировать и процветать и без всякого плана, ибо в нем действуют автоматические силы, которые плохо или хорошо регулируют его жизнь. Эти силы заложены в самых принципах буржуазного хозяйства, основанного на личной инициативе граждан и на индивидуальном накоплении богатств. В русском народном хозяйстве автоматические регуляторы народного хозяйства намеренно погашены и именно поэтому вне плана его и мыслить нельзя. При этом могущество объединенного «социалистического» сектора таково, что намечаемые планы в известной части обязательно будут выполнены, ибо к тому имеются все возможности.

Возьмем процесс накопления капиталов и их производительного использования. В буржуазных государствах накопление капитала совершается в порядке индивидуальных сбережений. Поскольку сбережения не используются в мелком производстве, они в своих главных массах поступают в банки. Последние же распределяют их по крупным централизованным предприятиям в зависимости от надежности их и рентабельности. Там, где собственные сбережения недостаточны, происходит спонтанный прилив иностранного капитала, по собственному усмотрению финансирующего те или другие предприятия или вновь создающие таковые.

Нетрудно видеть, что весь этот механизм, с помощью которого создается и используется капитал в буржуазном обществе, в России разрушен. Впечатления социальной революции ослабили у населения веру в неприкосновенность собственности, а следовательно, и интерес к сбережениям. Не изгладившаяся еще из памяти инфляция пошатнула веру в прочность денежной системы» Наконец, сильная нивелировка доходов затрудняет накопление сбережений, ибо таковые производятся преимущественно состоятельными классами, которым накоплять капитал особенно легко. Поскольку крестьянство все же производит сбережения, оно стремится их использовать исключительно только в собственном хозяйстве. Таким образом, народные сбережения не могут притечь в советские банки. Остается таким образом «в плановом порядке» через налоги принудительно изъять известную часть народного дохода. И действительно, бюджет является теперь в Советской России важнейшим источником финансирования народного хозяйства, конечно, исключительно его социалистического сектора. В связи с этим современный бюджет поглощает непомерно большую часть народного дохода.

Но и распределение капиталов не может сейчас совершаться автоматически. Все предприятия «социалистического» сектора одинаково надежны. Их доходность также вещь весьма условная. При наличии абсолютной монополии доходность предприятий зависит главным образом от регулируемых правительством отпускных цен. Таким образом, и финансирование «социалистических» организаций может совершаться только исходя из априорно построенного плана. Поскольку бюджет является реальным (а в последние годы доходы более или менее соответствуют росписи), каждая отрасль хозяйства получит причитающиеся ей кредиты, и если в Тмутаракани решено строить большой завод, то он будет строиться. В условиях монополии внешней торговли и прилив капитала извне может происходить только в плановом порядке -- в порядке допущенных государственных концессий.

Точно так же ввоз и вывоз в условиях монополии внешней торговли не является результатом спонтанного развития частных сделок, а определяется планом, имеющим решающее значение для всего народного хозяйства. Конечно, размеры ввоза зависят от размеров вывоза, а в этом отношении Советская власть совсем не является хозяином положения. Но, во всяком случае, состав ввоза строго предопределен.

Советская власть стремится также влиять и на цены продаваемых промышленных изделий, и на цены закупаемых сельскохозяйственных продуктов. Здесь, однако, она сталкивается с рыночной стихией, и многие планы ее не осуществляются. Но все же многие планы осуществляются. Сахаротрест заранее определяет, сколько его заводы платят за свеклу, и крестьянин без остатка сдает свеклу именно по этой цене, ибо деваться ему со своей свеклой некуда. Во многих случаях давлением податей Советская власть вынуждает крестьянина продавать свои продукты. Однако последний может маневрировать, продавая тот или другой продукт, в зависимости от высоты цен на них. Многие продукты могут быть или проданы, или использованы в хозяйстве. Противодействие крестьянской стихии разбивает многие планы Советской власти. Наконец, многие планы не осуществляются потому, что они неправильно составлены. В этом нет ничего удивительного, ибо плановое хозяйство есть совершенно новое дело.

Но при всех этих оговорках нельзя не признать, что плановое хозяйство является в Советской России реальностью. Если же значительная часть зарубежной прессы отрицает этот совершенно очевидный факт, и даже самое выражение, плановое хозяйство, заключает в иронические кавычки, то это объясняется особым отношением большей части русской интеллигенции к идее планового хозяйства. Русская интеллигенция относилась всегда с величайшей подозрительностью к частной инициативе в сфере хозяйства. Она не верила в автоматические регуляторы хозяйственной жизни. Ее идеалом издавна являлось плановое, руководимое государством хозяйство. Признать, что после долгого блуждания в хаосе большевики приблизились к осуществлению планового хозяйства, русской интеллигенции нелегко.

Однако указанную высокую оценку «планового хозяйства» совсем нельзя считать научно обоснованной. В действительности разрушение стихийных регуляторов экономической жизни является делом очень опасным. Если общество не есть организм, то все же стихийно слагающиеся в его хозяйстве институты суть явления органического порядка, В них заключается бездна целесообразности, которую даже и осознать нелегко, а тем более заменить от разума конструированным механизмом. Общее разрушение в революционном порядке автоматических регуляторов экономической жизни таит в себе величайшие бедствия, в этом и лежит причина тех совершенно исключительных катастроф, жертвой которых Россия стала со времени войны.

И опасность заключается не только в том, что автоматические регуляторы народного хозяйства могут быть разрушены, а планы, как это так часто бывает, останутся на бумаге. Не менее опасные последствия имеет очень часто и осуществление планов. Задумали большевики план электрификации страны. Нельзя сказать, чтобы план не осуществлялся. Дело, конечно, идет гораздо медленнее, чем это предполагалось, и обходится оно стране гораздо дороже, чем себе это представляли. Но многое в этой области уже сделано, и многое делается. Затеяли большевики добиться автаркии от капиталистического окружения, и вот строятся фабрики для производства ткацких станков, которые Россия всегда приобретала в Англии, строятся фабрики для производства тракторов, автомобилей, которые без планового хозяйства, конечно, гораздо дешевле было бы скупить в Америке. Большевики в последние два года сделали, несомненно, очень большие успехи в деле регулирования цен и в торговле промышленными, и в торговле сельскохозяйственными продуктами. Успехи планового хозяйства несомненны. И именно в этих его успехах, как мы увидим, и лежат причины того, что русское народное хозяйство опять начинает разваливаться и погружаться в хаос. Осуществить планы еще можно, но учесть все неисчислимые и подчас роковые последствия осуществляемых планов крайне трудно. Это еще тем более трудно, что в условиях ^планового хозяйства» происходит переплетение экономики и политики. Планы не диктуются и не могут диктоваться чисто экономическими соображениями, они диктуются политическими интересами. И поэтому планы слишком часто и слишком грубо нарушают самочинное развитие экономической жизни к величайшему вреду для народного хозяйства. А в революционные эпохи, когда правительство находится во власти фа-натизированных групп, «плановое хозяйство» представляет сугубую опасность. Не организованный разум», а «организованное безумие» находит себе тогда отражение планах.

И если принципиальные защитники идеи «планового хозяйства» нам будут доказывать, что вредные последствия большевистских планов проистекают от их пресловутой бездарности, то мы с этим ни в коем случае согласиться не можем. Не одни большевики строят теперешнее плановое хозяйство, им помогает вся русская интеллигенция. И интеллигенция эта стремится как-нибудь согласовать требования коммунистической власти с дорогими ей интересами хозяйства. И мы решительно не имеем основания верить, что зарубежные критики большевиков сумели бы построить плановое хозяйство лучше, чем они. Во время войны и при Временном Правительстве все лучшие элементы русского общества с величайшим напряжением сил взялись за строительство планового хозяйства. Результаты этого строительства хорошо известны. Мы даже позволяем себе думать, что если у кого имеется некоторый опыт в деле строительства планового хозяйства, так это все-таки у советского правительства и ни у кого другого.

Всякое народное хозяйство характеризуется теми его элементами, которые играют в нем руководящую роль. Если мы говорим о Германии как о капиталистической стране, то мы этим совсем не хотим сказать, что капиталистическая форма хозяйства стала господствующей во всех отраслях народного хозяйства. Этого сейчас в Германии нет. Мелкое и даже трудовое хозяйство имеет еще большое распространение и в промышленности, и в торговле, и в особенности в сельском хозяйстве. В высокоиндустриализованной Западной Германии, там, где находится одни из величайших мировых центров тяжелой индустрии, где сосредоточены колоссы химической индустрии, обслуживающие весь мир,-- в этой самой стране сельское хозяйство с упорством сохраняет свою трудовую и семейную организацию. И тем не менее мы на достаточном основании именуем народное хозяйство Германии капиталистическим, ибо, конечно, капиталистические элементы играют в нем руководящую роль. Но те же соображения верны и применительно к России. Правда, относительный вес так называемого социалистического сектора в русском народном хозяйстве меньше, чем капиталистического сектора в германском. Но зато русский «социалистический» сектор представляет организованное единство, чего, конечно, нельзя сказать про германский капитализм, и в то же время частнохозяйственный сектор намеренно удерживается в России в совершенно неорганизованном состоянии, между тем как в Германии государство не только не препятствует, но далее, наоборот, всячески содействует организации распыленного мелкого хозяйства. Вот эти обстоятельства чрезвычайно увеличивают значение «социалистического» сектора в России.

4. Марксизм и проблема социалистического народного хозяйства

Историю развития социалистических учений обычно делят на два периода - утопического и научного социализма. Это подразделение следует признать несколько резким: можно указать на ученые элементы в так наз. утопическом социализме и на ненаучные элементы -- в так наз. научном социализме. Но в основе это подразделение все же правильно. Грань между обоими периодами положена трудами величайшего политического деятеля и мыслителя социализма - Карла Маркса. Маркс попытался понять социально-экономические процессы исходя из идеи эволюции, и этот принцип оказался в общественных науках столь же плодотворным, как и во всех других областях знания. Во второй половине истекшего века марксизм завоевал безусловную гегемонию в социалистическом движении; и в настоящее время именно он является доктриной революционного пролетариата. Марксизм положен в основу программы и русской коммунистической партии.

Утопические социалисты представляли себе, что социалистический строй возникнет в результате инициативы уверовавших в его блага небольших общественных групп, которые своей вдохновенной деятельностью увлекут за собой все остальное общество. В противоположность такому пониманию эволюции общественных явлений, Маркс утверждал, что социально-экономические явления развиваются стихийно. Но объективное исследование эволюции капитализма, по мнению Маркса, приводит к тому непреложному выводу, что этот строй неотвратимо стремится к собственной гибели, что в недрах его развиваются элементы нового строя -- социалистического. Очередной задачей своей эпохи Маркс считал не создание небольших общественных ячеек на социалистических основах, а прояснение сознания и организацию пролетариата как класса, призванного в определенный момент социально-экономической эволюции -- в момент конечного кризиса капитализма - взять в свои руки перестройку всего общества в целом на социалистических основах.

В связи с этим менялось и самое содержание социалистических учений. В то время как утопические социалисты на первом плане ставили задачу конструирования нового общества, научный социализм концентрировал свое внимание главным образом на критическом исследовании современной системы народного хозяйства и на выяснении ее эволюции. Последняя уже предрешала некоторые основы будущего социалистического общества, но разработкой задачи систематического его конструирования Маркс не занимался.

Последователи Маркса точно так же не уделяли последней задаче своего внимания. Даже такой разносторонний и исключительно плодовитый писатель, как Карл Каутский, так много сделавший для исследования социально-экономических явлений методами марксизма, в интересующем нас вопросе оказался бесплодным.

Совершившийся в россии социальный переворот, казалось бы, поставил ребром перед русскими ортодоксальными социалистами задачу конструирования социализма как положительного учения. Но и русская социалистическая литература пока не сумела в этом направлении ничего сделать. Выдающийся теоретик большевизма Н. Бухарин в своей «Экономике переходного времени» ограничился утверждениями старого положения социализма, что категории капиталистического строя при социализме теряют свое значение, но он не попытался выяснить, какие же категории будут регулировать производство и потребление при новом строе. Если в русской литературе и сделана попытка конструировать социализм как положительное учение, то она принадлежит покойному М. И. Туган-Варановскому, которого, конечно, нельзя назвать ортодоксальным марксистом. Таким образом, приходится с полной определенностью констатировать поразительный факт: научный социализм, целиком поглощенный критикой капиталистического строя, теории социалистического строя до снх пор нс разработал.

Между тем от разработки такой теории марксизм не имел достаточных оснований отказываться. Поставив во главу угла принцип эволюция, Маркс тем не менее не перестал быть революционером. В известном споре между К. Каутским я В. И. Лениным о том, предусматривает ли Маркс превращение капиталистического общества в социалистическое в форме медленного процесса, слагающегося из ряда частичных реформ, как полагает первый, или в форме единовременного переворота, как полагает второй, мы решительно должны стать на точку зрения В. И. Ленина. Да * и сам Каутский еще не так давно, когда он писал свою брошюру «На другой день после социальной революции», держался той же точки зрения. Признаваемая Марксом диалектическая схема эволюции Гегеля с ее постепенным нарастанием количественных изменений под старыми формами как раз постулирует революционные взрывы, которые выявляют совершившиеся вследствие накопления количественных изменений качественные изменения социальной материи.

Очень часто Маркс сравнивает рождение нового общества с физиологическим актом родов. Примем эту аналогию и попытаемся сделать из нее надлежащие выводы. Ребенок родится только тогда, когда все его органы во чреве матери уже сформировались; тем не менее его рождение не есть только механический акт -- он связан с глубокой трансформацией всей физиологии выброшенного на свет Божий существа. Для жизни в повой среде ребенок должен совершать совершенно новые физиологические акты дыхания и сосания, и эти акты возникают инстинктивно. Аналогичные явления должны иметь место и при рождении нового социального строя. Ищущий прибыли предприниматель, который до того приводил в движение весь экономический механизм общества, исчезает. В хозяйственной жизни должны появиться новые стимулирующие двигатели. Но... общество все-таки не организм, и направляющие инстинкты в нем не действуют. Те новые акты, которые возникают в организме инстинктивно, должны быть в обществе предварительно осознаны его руководящими кругами.

Если капиталистическое общество, которое предоставляет личной инициативе граждан удовлетворение важнейших его нужд и ограничивает функции государства некоторым регулированием хозяйственной деятельности своих граждан, создало науку экономической политики, то во сколько же раз такая наука более необходима социалистическому обществу, в котором деятельность государства и бесконечно ответственна, и бесконечно более многообразна,, и бесконечно более сложна!..

Тот факт, что социализм как положительное учение остался в марксизме не разработанным, мы не можем себе объяснить только тем, что у марксистов не было смелости браться за решение такой проблемы, которая осталась неразрешенной самим Марксом. Для практической задачи, которую Маркс ставил себе в первую очередь,-- для организации единого интернационального рабочего движения, углубленная разработка теории социалистического хозяйства не была, безусловно, необходимой. Для того чтобы организовать пролетариат на борьбу против капитализма, достаточно было критически выявить отрицательные стороны капитализма и противопоставить ему социализм лишь в самых общих заманчивых контурах. Но ведь социально-экономическая эволюция после Маркса шла вперед, и вопрос о социальном перевороте и о творчестве нового строя с течением времени становился все более актуальным. К этому моменту надо было готовиться, и то, что марксисты в этом отношении оказались неподготовленными, не может не иметь отрицательных последствий для социалистического движения. В настоящий момент, когда в связи с последствиями небывалой по своей разрушительной силе мировой войны вся экономическая жизнь передовых стран оказывается глубоко дезорганизованной и капитализм переживает такой кризис, какого он еще никогда не переживал, отрицательные результаты подобного состояния социалистической доктрины не могли не выявиться. Вожди западного социализма совершенно неожиданно оказались призванными от перманентной оппозиции к власти. И вот, не имея разработанного плана нового общества, старые вожди западноевропейского социализма, в полном сознании тяжелой ответственности перед руководимым ими рабочим классом, уже не решаются призывать их к социальной революции. У них ослабела вера в то, что социализм окажется в силах в данных трудных условиях уврачевать тяжелые недуги экономической действительности. Даже в своих реформистских проектах они не проявляют большой решительности в постоянном опасении окончательной дезорганизации и без того расстроенной экономической жизни. Наоборот, держащие в руках власть русские социалисты, будучи более строгими последователями марксистской доктрины и будучи по своей психологии более смелыми и решительными, после социального переворота вынуждены переходить от эксперимента к эксперименту в такой момент, когда, ввиду совершенно критического положения народного хозяйства, следовало бы действовать наверняка.

Принимая во внимание столь важные отрицательные последствия отсутствия разработанной теории народного хозяйства применительно к условиям социалистического строя, приходится, конечно, признать, что этот факт не есть какая-то случайность. Очевидно, должны быть глубокие причины этого замечательного явления. Они выяснятся в дальнейшем нашем изложении...

Марксизм не разработал теории социалистического хозяйства, но он определил его основные принципы как вытекающие частью из того, что социализм должен возникнуть путем трансформации капитализма, частью из того, что они являются постулатами класса, организующего социализм,-- промышленного пролетариата.

Марксистский социализм прежде всего не является социализмом мелких общин, это социализм в крупном масштабе - государственный, национальный. Он отрицает рынок и рыночные цены как регуляторы производства, как регуляторы распределения производительных сил. Этот способ регулирования капиталистического хозяйства с точки зрения марксизма является несостоятельным; марксизм постоянно подчеркивает «анархию капиталистического производства», неизбежно приводящую к периодическим кризисам. С точки зрения марксизма, эта анархия и есть одна из важнейших отрицательных сторон капитализма, которую социализм призван преодолеть. В сравнении с капитализмом социализм является высшей формой хозяйственной организованности. Социализм ведет хозяйство по единому государственному плану, построенному на основах статистики. Подобно рыночным ценам, и другие категории капиталистического хозяйства теряют при социализме свое значение;ib социалистическом обществе нет ни заработной платы, ни прибыли, ни ренты, ибо в нем все работают и получают полный продукт своего труда без вычета нетрудовых элементов дохода. Социалистическое общество признает издержки производства лишь в одной форме - в форме затраты труда; количество же этой затраты измеряется временем. Труд, и только труд, обладает ценностеобразующей силой даже в капиталистическом обществе,-- так утверждает Маркс в 1-м томе «Капитала»; тем более это положение справедливо для социалистического строя. Распределение хозяйственных благ должно быть согласовано в социалистическом обществе с эгалитарным принципом, ибо если свобода есть руководящий лозунг буржуазии, то равенство есть руководящий лозунг промышленного пролетариата. Во имя этого лозунга им совершается великий переворот.

Таковы руководящие идеи марксистского социализма в деле построения нового народного хозяйства. Удастся ли нам решить задачу теоретического конструирования социалистического хозяйства -- покажет наше дальнейшее изложение, но во всяком случае соответствующая работа имеет большое значение и для более отчетливого исследования природы капиталистического хозяйства. Исследование проблем социалистического хозяйства дает нам надежду осветить с новых точек зрения проблемы капиталистического хозяйства.

5. Хозяйственный принцип и социализм

Едва ли какой-либо экономист решится оспорить то положение, что всякая хозяйственная деятельность, протекает ли она в рамках натурального, капиталистического или же социалистического хозяйства, должна быть подчинена принципу о соответствии между затратами и результатами. Недаром этот принцип считают конституирующим хозяйственную деятельность, отличающим ее от всякой иной деятельности человека. Надо только полагать, что принцип этот в социализме должен проявиться в своеобразных для него формах.

В натуральном хозяйстве механизм проявления хозяйственного принципа ясен. В хозяйстве трудится небольшой комплекс лиц, тесно спаянных между собой узами кровного родства и совместной жизни, они же и потребляют все произведенные ценности; естественно, что в этих условиях устанавливается известное, субъективно определяемое, соответствие между затратами, преимущественно трудовыми, а ценностью продуктов груда, потребляемых самими же трудящимися и их близкими. Небольшие размеры и полная обозримость всего процесса производства и потребления являются известной гарантией этого соответствия.

В капиталистическом хозяйстве предприниматель пользуется трудом посторонних людей, к благополучию коих он может быть вполне равнодушен, он пользуется в изобилии материалами и орудиями, являющимися продуктами предшествовавших производственных процессов, пользуется естественными силами, к которым приходится устанавливать совсем не то отношение, какое устанавливается в натуральном хозяйстве. Тем не менее и здесь, при несравненно более сложном хозяйственном процессе, устанавливается соответствие между затратами и результатами производства, выражаемое даже отчетливее и последовательнее, чем в натуральном хозяйстве. Все элементы производства -- труд, материалы, машины, процент на капитал, рента - оценены обществом на рынке, равно, как на рынке оцениваются и все продукты производства. Эти оценки происходят в стихийном процессе, результаты коего для отдельного предпринимателя являются данными. Если цены произведенных продуктов производства не покрывают затрат, то предприниматель лишается возможности распоряжаться орудиями производства; он получает свою отставку безжалостно и безоговорочно, ибо и она дается в стихийном процессе. Он не исполнил тех заданий, которые ему, как предпринимателю, предъявляет общество, он не сумел так скомбинировать элементы производства, чтобы они оплатились в рыночной цене произведенного с их помощью продукта. Зато никого капиталистическое общество не осыпает своими щедротами так обильно - ни гения науки, ни гения искусства,-- как умелого и искусного предпринимателя, который, удачно комбинируя элементы производства продукта, удовлетворяет хотя бы самым обыденным потребностям общества. Благодаря этому предприниматель капиталистического общества находится постоянно в напряженном состоянии, и это напряжение он стремится передать всем участникам производства. Одних он заинтересовывает непосредственно в результатах производства, других он поощряет повышенным вознаграждением, третьих он дисциплинирует страхом увольнения. Так осуществляется хозяйственный принцип в расчлененном на классы и имущественные группы капиталистическом обществе.

Какими же путями хозяйственный принцип может быть осуществлен в социалистическом обществе? Социалистическое общество, в отличие от капиталистического, не обладает армией предпринимателей, которые всем своим имущественным положением заинтересованы в успехе производства. Лица, возглавляющие социалистические предприятия, материально не выигрывают от их успешной работы и не проигрывают от их неуспешной работы. Не они платят за использованные в производстве труд, капитал, естественные силы, и они ничего не получают за отданные обществу продукты производства. Риск каждого данного производства всеми участниками его перекладывается на все общество в целом.

Не будем далее останавливаться на тех трудностях субъективного порядка, которые в связи с этим встречает строительство социализма, ибо исследование субъективных элементов хозяйственной деятельности есть задача самая трудная, и результаты такого исследования будут всегда вызывать споры. Мы сделаем лишь объективный вывод, который из сказанного становится очевидным: хозяйственный учет имеет в социалистическом обществе гораздо большее значение, чем в капиталистическом. Капиталистический предприниматель, если ему угодно, может совсем не вести никакого счетоводства. Тем хуже для него -- он будет работать вслепую. Но перед народным хозяйством его ответственность этим нисколько не ослабляется, ибо все ему дается обществом по оценке, и все у него принимается обществом по оценке. «И не уйдет он от суда мирского...» За растрату производительных сил он ответит своим достоянием и своим собственным положением. Иначе обстоит дело в социалистическом хозяйстве. Если глава крупнейшего предприятия в социалистическом хозяйстве ведет его без надлежащего учета и расчета, то он может лично жить совершенно спокойно, как бы руководимое им предприятие вследствие нерациональной организации производства ни расточало производительных сил общества. Всякое такое предприятие является своего рода больным членом хозяйственного организма, его истощающим, и из того, что болезнь не обнаружена, от этого она не становится менее опасной; ведь и на теле опаснее всего рана, которая не болит. Итак, ничто не может быть для социалистического общества опаснее, как атрофия хозяйственного учета, ибо в этих условиях конечная дезорганизация его хозяйства неизбежна.

Именно такое явление атрофии хозяйственного расчета мы наблюдали в России параллельно со стремительным разрастанием социалистического хозяйства за счет частного, параллельно отмиранию рынка и денежной системы. В уже упомянутом труде Н. Бухарина «Экономика переходного времени» на примере железнодорожного транспорта убедительно доказывается, что ценностный учет, проводимый старыми методами, потерял всякий смысл. Однако это обстоятельство, по-видимому, не вызвало никакой тревоги в душе теоретика социализма. Н. Бухарин сознает необходимость какой-то другой системы учета, но не останавливается на выяснении ее принципов. А между тем именно в этом заключается самое больное место нашего социалистического хозяйства. Мы получаем молоко, выпекаем хлеб, чиним вагоны, перевозим уголь, но никто не может сказать, во что обходится молоко, выпечка хлеба, починка вагона, перевозка угля. Такое положение неминуемо должно было привести народное хозяйство к катастрофе, и оно его к ней и привело.

Государство, лишенное прежнего ценностного учета, не могло, конечно, отказаться от контроля за своими предприятиями. Но ему представлялась возможность контролировать лишь отдельные элементы производства. И в этом отношении оно вынуждено было пойти очень далеко, гораздо дальше, чем это делали капиталисты. Организовался мелочный контроль за формальной аккуратностью служащих, за использованием материала, машин, инвентаря. Нагромождались ревизии, и устанавливалось уродливое несоответствие между рабочим и контролирующим аппаратом. А между тем этот контроль за элементами производства нисколько не гарантирует хозяйственной рациональности предприятия и совершенно не имеет того решающего значения, которое имел ценностный учет. К огорчению моралистов приходится даже сказать, что честность руководителей предприятия, которую такой учет в лучшем случае может обеспечить, еще не гарантирует народного хозяйства от убытков, а бесчестность их может сочетаться с народнохозяйственной пользой. Все зависит от удачной или неудачной организации производства, о чем указанный контроль ничего не может сказать.

В настоящее время мы видим, как государство пришло к убеждению, что так дальше вести хозяйство нельзя. Оно нашло выход в восстановлении свободного рынка и в ценностном учете отдельных предприятий государства, построенном на директивах, исходящих от рынка. Этот выход из создавшегося тяжелого положения, очевидно, лежит уже не в плоскости социалистического хозяйства, как таковое понимается в марксизме. Нас интересует разрешение проблемы хозяйственного учета именно в пределах марксистского социализма.

Н. Бухарин, констатировав атрофию старых форм учета, полагает, что они должны быть заменены натуральным учетом. Эту мысль подробнее разработал А. В. Чаянов. Он полагает, что таким путем получится возможность сравнивать степень рациональности постановки отдельных предприятий социалистического хозяйства. Применяя свой метод к сельскохозяйственным предприятиям, он приходит к расчетам такого типа: на 1000 единиц зерновых продуктов использовано 30 единиц труда, 90,0 единицы продовольствия, 8,6 единицы земли, 0,2 единицы тяги, 25,6 единицы построек, 0,4 единицы инвентаря, 1,5 единицы материалов, 0,03 единицы топлива. Для того, чтобы получить эту достаточно сложную формулу, А. В. Чаянову пришлось искать общую единицу для всех продуктов продовольствия, общую единицу для всех построек, общую единицу для инвентаря -- от бороны до паровой молотилки, общую единицу для всех материалов - от смазочного масла до веревки. Нечего говорить, что все эти единицы совершенно условны, если не сказать произвольны. Если ate они имеют какое-нибудь реальное значение, то лишь постольку, поскольку они произведены путем какого-то общего принципа оценки, которого автору не удалось сформулировать. Далее, если глава получит результаты лишь в указанной форме, то ему с этими сводками нечего будет делать. Если не все единицы построек, продовольствия, земли, инвентаря свести к одной единице, то таковую следует, наконец, назвать.

Неудивительно, что опыт А. В. Чаянова не имел успеха. С. Струмилин и Е. Варга, которые на страницах «Экономической жизни» подходили к проблеме учета, оба отвергли метод А. В. Чаянова, и оба пришли к заключению, что подобно тому, как капиталистическое хозяйство имеет в рубле единицу для измерения всех ценностей, вращающихся в нем, так и социалистическое хозяйство должно обладать подобной единицей ценностного учета. С этим нельзя не согласиться: без ценностного учета никакое рациональное хозяйствование ни при каком социально-экономическом строе невозможно. И в полном согласии с принципами марксизма Е. Варга и С. Струмилин признали, что труд должен явиться мерилом ценности. Если и в капиталистическом обществе, по Марксу, труд является, хотя и в скрытой форме, основой общественной оценки хозяйственных благ, основой их меновой ценности, то в социалистическом обществе труд должен быть сознательно положен как мерило ценности.

Посмотрим же, что может дать социалистическому хозяйству трудовой учет ценности продуктов. Вопрос этот представляет громадный теоретический интерес, ибо он стоит в теснейшей связи с теоретическим значением основных в марксизме концепций экономической действительности.

6. Проблема трудового учета в социалистическом хозяйстве

Попытаемся себе представить учет трудовой стоимости продуктов.

Мерилом количества труда является в нашем социалистическом обществе время. Однако и в социалистическом обществе невозможно отвлечься от такого основного свойства труда, как его производительность. Нельзя же измерять труд но количеству времени, которое рабочий провел на заводе, в мастерской или хотя бы даже за станком! Даже наше социалистическое государство, глубоко проникнутое эгалитарными настроениями, вынуждено было от этого отступить, введя премиальную оплату труда. Таким образом, учетной единицей становится не просто рабочее время, например, рабочий день, а рабочий день определенной производительности, условно признанной в качестве нормальной. Эта производительность выразится в определенном количестве выделанных продуктов - распиленных бревен, обструганных досок, выточенных подшипников и т. д. Так как даже в отдельном предприятии, производящем определенные продукты, применяется труд различных специалистов, и каждый из них может производить различные работы, то придется, конечно, весьма условно, приравнять между собою нормальные рабочие дни для всех многоразличных форм труда.