Но в пределах каждого данного производства применяется и труд разной квалификации - низшей и высшей. Наряду с трудом, не требующим большой выучки и имеющимся у общества в изобилии, приходится пользоваться трудом, требующим долговременной выучки, а иногда даже и некоторого дарования или хотя бы естественного предрасположения. Неужели этот труд высшей квалификации, которым общество располагает в самом ограниченном количестве и которым оно не может не дорожить, мы засчитаем в расходы день за день - по такому же понятию, как труд неквалифицированный?! Как бы сильны ни были наши эгалитарные тенденции в оплате труда, при учете труда мы так поступать не можем. У Маркса мы также найдем указание, что единицу времени такого труда высшей квалификации надо приравнять к единице времени труда низшей квалификации, умноженной на известный коэффициент. Но как определить эти коэффициенты? Напрасно мы стали бы искать способы определения этих коэффициентов у Маркса. Обычно для этого предлагают сравнить стоимость воспитания простого и квалифицированного рабочего. Нельзя сказать, чтобы это была легкая задача. Если же высшая квалификация обусловлена природными дарованиями, хотя бы и не какого-либо исключительного свойства, то указанный метод и совсем неприменим. Очевидно, что коэффициенты наши будут весьма условны, если не произвольны.

Так как каждое производство пользуется материалами и орудиями, полученными извне, то очевидно, что ни одно производство не может быть учтено, если одновременно не будет произведен учет трудовых затрат на всем протяжении народного хозяйства, если не будет сделано приведение к единице труда всевозможной формы и квалификации. Мы видим, что тот учет трудовой стоимости, который многим представляется чем-то чрезвычайно простым и очень объективным, в действительности является очень сложным и совсем не таким объективным. Хотя он, судя по газетным сообщениям, уже сделан обязательным, мы сомневаемся, чтобы его удалось провести, настолько он темен и неясен. И невольно у нас всплывает вопрос, каким образом, согласно исходному положению марксизма, сформулированному на первых же страницах 1-го тома «Капитала», удается потребителям, которые ничего не знают и ничего не хотят знать об условиях производства продукта, каким образом им удается оценивать товары в соответствии с количеством затраченного на них труда, когда для нас, желающих проникнуть в самый процесс производства, это измерение количества труда вырисовывается так расплывчато, так условно? Но оставим эти сомнения. Предположим, что этот учет труда на всем громадном объеме народного хозяйства, в бесчисленных его предприятиях так или иначе осуществлен. Даст ли он нам что-нибудь подобное по своему значению ценностному учету в капиталистическом хозяйстве, получающему свои директивы от свободного рынка?

Учет трудовых затрат в данном предприятии составит нечто вроде дебета капиталистического счета. Что же составит его кредит? Если мы будем следовать Марксу, то результаты производства определяются трудовой ценностью, которую имеют произведенные продукты не в условиях данного производства, а с точки зрения условий, которые вообще следует признать нормальными; ценность продуктов определяется общественно необходимым временем для их производства. Но спрашивается: как нам найти это общественно необходимое время производства продукта? Здесь мы опять-таки от Маркса не получим определенных указаний. Мы думаем, что здесь была бы неуместна какая-либо отвлеченная конструкция нормального производства. Нам придется признать общественно необходимой ту стоимость производства, которая является средней из стоимости производства отдельных предприятий, и из полученных таким образом вычисленных стоимостей взять среднюю арифметическую или, что еще лучше, взять среднюю стоимость в соотношении с учетом размера производства.

Если мы так попытаемся подойти к решению занимающего нас вопроса (а этот путь нам представляется наиболее согласованным с учением Маркса), то, поскольку народное хозяйство обслуживается одним предприятием, наш трудовой учет нам все-таки ничего не может дать. Он также мало плодотворен при ограниченном числе предприятий, обслуживающих народное хозяйство. Но предположим, что таких предприятий много. Что же в таком случае нам даст этот учет?

В этом случае наши предприятия разделятся на две группы. Из них одна группа покажет превышение кредита над дебетом, другая группа покажет превышение дебета над кредитом. Казалось бы, что это в этом случае, при наличии большого числа предприятий, мы, наконец, получим ценные указания на то, какие именно из наших предприятий ведутся рационально и какие -- нерационально. Однако эти указания могли бы претендовать на объективное значение лишь в тех случаях, которые не часто имеют место в случаях, когда все предприятия построены по более или менее сходному плану, т. е. с более или менее схожей комбинацией труда различной формы и различной квалификации. Только в этом случае условности приведения к единице труда различной формы и различной квалификации не подрывали бы значения нашего учета. Но эти случаи и редки да и не представляются особенно поучительными. Больший интерес представляют те более многочисленные случаи, когда имеются существенные различия в организации производства того же самого продукта, и когда, следовательно, в различных предприятиях имеется своя особая комбинация труда различной формы и различной квалификации. Но именно в этих случаях условности приведения к единице труда разной формы и разной квалификации подрывают значение всего учета. Если в одном производстве усиленно используется труд такой формы, который в обществе слабо представлен и в котором оно остро нуждается для отправления своих наиболее существенных функций, если труд этот, в соответствии с господствующими в социалистическом обществе элитарными тенденциями, будет засчитан в расходы производства по оценке, лишь немногим превышающей труд низшей квалификации, который имеется у общества в избытке, если при этом трудовая стоимость производства продуктов окажется низкой, то все же было бы весьма сомнительно, чтобы именно в этом направлении следовало в дальнейшем развивать производство. Последнее, быть может, как раз следовало бы развивать в направлении максимального использования форм труда, которыми общество располагает в изобилии, что бы нам учет трудовых затрат пи говорил.

Но трудовой учет теряет какое бы то ни было значение, когда отдельные предприятия поставлены в различные естественные условия, или если они в различных соотношениях используют капитал. Представим себе ряд сельскохозяйственных предприятий, которые поставляют однородные продукты на один и тот же рынок, но которые расположены па почвах различного плодородия и для которых транспортные затраты различны. Какое значение имеет для таких хозяйств сравнение трудовых затрат с точки зрения контроля правильности их организации? Да решительно никакого, ибо в данном случае не введено в расчет значение выгод естественных условий и положения по отношению к рынку.

Представим себе дальше, что какой-нибудь промышленный продукт, например, пеньковые канаты, производится, с одной стороны, на хорошо оборудованных канатных фабриках и, с другой стороны, в кустарных мастерских. Трудовой учет в нормальных условиях покажет, что фабричные канаты обходятся дешевле, чем канаты, произведенные кустарным способом. Следует ли из этого, что производство надо развивать путем расширения .канатных фабрик, а не расширения кустарных мастерских? Этот вывод был бы совершенно правилен, если бы социалистическое общество обладало неограниченными возможностями в творчестве капитала. К сожалению, такими возможностями не располагает ни капиталистическое общество, ни социалистическое, хотя об этом многие готовы забыть. А из-за ограниченного количества наличного капитала конкурируют все отрасли народного хозяйства, и выгодно ли его направить именно на канатные фабрики, а не на заводы сельскохозяйственных орудий - это еще подлежит рассмотрению. Таким образом, из того обстоятельства, что фабричные канаты, согласно трудовому учету, обходятся дешевле кустарных, нельзя сделать вывода, что надо расширять канатные фабрики; при сильном обеднении народного хозяйства капиталом возможно и так, что канатные фабрики, использовав по возможности наличные машины, надо постепенно ликвидировать, а все канаты производить в кустарных мастерских. И наше разоренное социалистическое государство именно так поступало сплошь и рядом -- и поступало правильно.

Итак, тот факт, что производство представляет собою всегда взаимодействие трех факторов: труда, капитала и природы,-- имеет свое значение и при социалистическом строе и игнорировать себя не позволяет, создатель научного социализма в 1-м томе «Капитала» пытался этот факт игнорировать и исходил из положения, что труд есть единственная основа меновой ценности. Но в 3-м томе «Капитала» он дал другую теорию меновой ценности, учитывающую участие в производстве двух других факторов, едва ли совместимую с теорией ценности 1-го тома. Хотя и вторую теорию с точки зрения современной политической экономии следует признать устаревшей, но все же она стоит не в столь резком противоречии с действительностью, как теория, развитая в 1-м томе «Капитала»

7. Процессы восстановления русского народного хозяйства при НЭПе

Что в условиях нэпа имело место частичное восстановление русского народного хозяйства, есть факт, не подлежащий никакому сомнению. Процесс не мог в первый год нэпа выявиться вследствие неурожая 1921 г. Но когда осенью 1922 г. голод был преодолен, народное хозяйство стало оживать. В течение четырех лет -- 1922/23 г. по 1925/26 г.-- теми подъема народного хозяйства был довольно быстрый. В 1926/27 г. он уже замедлился, а в только что истекшем 1927/28 г. наряду с некоторыми прогрессивными стали намечаться опасные регрессивные явления.

Подъем имел место как в социалистическом секторе народного хозяйства, так и в крестьянском хозяйстве.

Наиболее значительные успехи сделала крупная промышленность. К началу нэпа ее производительность опустилась примерно до 1/3 части довоенных размеров. В 1926/27 г. она, согласно вычислениям советской статистики, примерно достигла довоенных размеров, а в истекшем 1927/28 г, ее производство удалось повысить на 20% с лишком.

При оценке сравнений современных данных с данными довоенного времени надо иметь в виду, что вполне сравнимые цифры имеются только по тем отраслям цензовой промышленности, которые и до войны были столь же концентрированы в крупных предприятиях, как и теперь. По другим отраслям промышленности довоенные данные менее полны, а потому, в общем, получается картина, слишком благоприятная для современной России.. Кроме того, общепризнано, что современные изделия по своему качеству ниже довоенных, что тоже существенно обесценивает указанные достижения. Сказанное, однако, нисколько не умаляет значения приведенных данных для оценки динамики промышленного развития под нэпом. Довоенная производительность сильно превзойдена по сельскохозяйственным машинам, по нефти, по углю. Созданы новые отрасли электротехники. Зато по тяжелым металлам имеется сильное отставание от довоенной производительности.

Для оценки соответствия между потребностями населения в продуктах крупной промышленности и их производством надлежит принять во внимание, что внутренняя Россия до войны примерно на 20% снабжалась продуктами крупного промышленного производства из Царства Польского и Прибалтики, а также что с 1913 г. до 1926 г. население на настоящей территории России увеличилось с 138 млн. до 147 млн., т. е. на 6'/2°/о. Из сказанного очевидно, что. даже не считаясь со значительным сокращением кустарной промышленности, население России обслуживается в настоящее время промышленной продукцией гораздо более скудно, чем до войны.

Важным достижением промышленности является тот факт, что проедание промышленного капитала в последние годы приостановилось. Наоборот, он в последние годы даже приумножался. До 1923/24 г. включительно амортизационные работы были незначительны. Использовались пока лучшие фабрики, куда сносилось оборудование из других фабрик. Все средства, притекавшие в промышленность, шли на умножение оборотного капитала для того, чтобы пустить в дело побольше фабрик и выбросить на рынок побольше товаров. В 1924/25 г. в этом отношении наступил перелом: в цензовую промышленность было вложено 410,3 млн. руб., что считалось примерно соответствующим текущему износу. В 1925/26 г. было вложено 871,7 млн. руб., в 1926/27 г.--: 1095 млн., а в истекшем 1927/28 г.--даже 1316 млн. руб. Эти значительные инвестиции обусловлены отчасти тем, что еще с начала войны в течение 10 лет амортизационные работы производились в ничтожных размерах. Оборудование чрезвычайно износилось. По расчетам Рухимовича, сделанным по поручению ВСНХ, первоначальная стоимость основного капитала промышленности определяется в 8,2 млрд. червонных рублей, а к 1 октября 1925 г. из него осталось не более 5,1 млрд., то есть износ достигал 38%. В последние годы большие амортизационные работы должны были прежде всего служить для покрытия этого запущенного износа. Немалая часть капитальных затрат уходит на жилищное строительство для рабочих, и только меньшая идет на новое строительство и на рационализацию производства. Наряду с капитальными работами в промышленности за период с 1922/23 г. по 1927/28 г. было затрачено 716 млн. руб. на электрификацию страны.

Государственная промышленность по советским источникам доходна. Для 1925/26 г. прибыль ее за вычетом убытков была исчислена в размере 450 млн. черв, руб., в 1926/27 г.-- в размере 650 млн. руб. При вычислении прибылей в капиталистических предприятиях имеется много условного. Имеются, конечно, условности и при вычислении социалистических прибылей, а потому по каждому тресту обычно появляется по нескольку вариантов прибыли. Тем не менее в том, что социалистическая промышленность, в общем, сейчас дает некоторый доход, нет оснований сомневаться. Остается отметить, что со времени объявления нэпа до 1926/27 г. включительно происходил почти непрерывный рост заработной платы и в ее номинальном, и в ее реальном выражении. Накануне нэпа реальная заработная плата не составляла на 'Л довоенной, а в 1926/27 г. она уже превзошла на 5--10%. Но, кроме того, Накладные расходы, преимущественно на страхование и в виде некоторых льгот в натуре, достигают Уз заработной платы, между тем как до войны они были очень невелики. И все это при условии, когда число рабочих часов в году сократилось на 25%. В 1927/28 г. номинальная заработная плата рабочих опять возросла на 11%. Однако ввиду продовольственных затруднений подъем реальной заработной платы, по-видимому, уже не имел места.

Оправдан ли означенный подъем заработной платы поднятием производительности труда? В известной мере оправдан. За весь период нэпа шел, лишь с короткими перерывами, подъем производительности труда рабочих. Он был обусловлен частью объективными моментами -- всевозрастающей загрузкой фабрик, а в последнее время отчасти и рационализацией производства. Но подъем производительности труда был обусловлен также и увеличением интенсивности труда. Для этой цели большевики не остановились перед мерой, которая Социалистическими партиями обычно осуждается,-- они широко развили сдельную работу. В то время как до войны в крупной промышленности работали сдельно меньше половины рабочих (около 45%), в 1926/27 г. сдельно работали больше 60% всех рабочих . Не без связи с увеличением интенсивности труда стоит угрожающий рост несчастных случаев в промышленности; это явление связано, однако, в большей мере с сильной изношенностью оборудования, а в последнее время и с усилением пьянства.

Интенсивность работы возросла, но далеко не в такой мере, чтобы компенсировать сокращение рабочего времени. Поэтому доля заработной платы в цене продукта по сравнению с довоенным временем повысилась и даже имеет тенденцию к дальнейшему увеличению. Высокие расходы на заработную плату являются одним из важных факторов повышения стоимости производства промышленных изделий. Все, что делается для повышения производительности труда в последние годы,-- все это поглощается почти без остатка повышением заработной платы и не получает выражения в уменьшении цены изделий.

Повышение номинала рабочей платы не отразилось бы в достаточной мере на реальной заработной плате, ибо повело бы к общему росту уровня цен. И вот одна из главных забот правительства, мотивирующего эту свою деятельность необходимостью поддержать покупательную силу червонца, состоит в том, чтобы путем давления на цены сельскохозяйственных продуктов обеспечить рабочих дешевыми пищевыми продуктами, другими словами, реальная заработная плата рабочих повышается за счет понижения доходов крестьянства. Но, кроме того, квартирная плата рабочих так низка, что она не окупает ремонта жилищ, т. е. рабочим предоставляется пока проедать жилищный капитал. Только такими приемами удалось в 1926/27 г. поднять реальную заработную плату рабочих несколько выше ее довоенного уровня.

Нам придется еще вернуться к оценке указанных достижений. Но, во всяком случае, из сказанного очевидно, что так или иначе, но русская промышленность не стоит, как это было в эпоху чистого коммунизма,-- она ожила. Новая система промышленной организации не сравнима с системой периода «интегрального социализма». Русский рабочий теперь трудится в поте лица, и инженер уже тоже не сидит писарем в продкоме, а вернулся к своему делу. Стало быть, кое-какие возможности для работы были созданы и для него, ибо без этого восстановление промышленности, конечно, не имело бы места.

Со всеми остальными социализированными отраслями народного хозяйства обстоит гораздо хуже, чем с промышленностью. Производительность железных дорог по количеству перевезенных грузов достигла в 1926/27 г. довоенной нормы, а по пробегу грузов даже ее превысила, и перевозки возросли и в минувшем 1927/28 г. еще на 12--13%. Но до войны железные дороги являлись одним из важнейших центров аккумуляции капитала: так, в 1913 г. чистая прибыль железных дорог составила 473 млн. руб. (327'/2 млн. руб. на долю казенных дорог и 145'/i млн. руб. на долю частных). Между тем в руках Советской власти железные дороги почти бездоходны (для 1926/ 27 г. доход по транспорту исчислен в 146 млн. черв, руб.) и доставляют много забот Наркомфину. В 1926/27 г. капитальные вложения в железнодорожном хозяйстве впервые достигли уровня амортизации; если принять во внимание, что приходится все-таки строить новые линии (например, Туркестанскую жел. дор.), то придется констатировать, что проедание старого капитала железных дорог еще не приостановлено. С речным транспортом обстоит еще хуже, чем с железнодорожным: еще в 1926/27 г. по рекам было перевезено всего 70% от перевозок 1913 г. Морской транспорт, колесные дороги пребывают в жалком положении.

Жилищное хозяйство является одной из самых мрачных страниц в деятельности Советской власти. По определению Госплана еще в 1926/27 г. квартирная плата покрывала всего лишь 60% амортизации. Надо при этом думать, что нормы амортизации, которые подходили для домов, находившихся в частной собственности, совершенно недостаточны для «советского» хозяйства. Хотя квартирная плата рабочих теперь несколько повышена, но при быстром росте городского населения положение здесь остается безнадежным. Мы можем поверить Госплану, что жилплощадь на голову населения снижается и будет снижаться.

К характеристике советских торговых организаций мы еще вернемся. Теперь мы перейдем к успехам частного сектора, главным образом сельского хозяйства.

Сельское хозяйство при крестьянской его организации обладает громадной силой сопротивления по отношению к разрушительным влияниям; последствия же его упадка еще губительнее, чем последствия упадка промышленности. В связи с этим русское сельское хозяйство не деградировало в такой мере, как деградировала промышленность, хотя и случившегося было достаточно, чтобы зимой 1921/22 г. погибли с голоду миллионы людей. И в сельском хозяйстве после удачного урожая 1922 г. начался процесс подъема, который, однако, уже в 1927 г. замедлился. В 1922 г., по самым осторожным расчетам, недосев по сравнению с довоенным временем составлял 31%, к 1927 г. он сократился до 3--4%. Численность скота в переводе на крупный сократилась в 1922г. на 40% по сравнению с 1916 г. К 1927 г. численность скота достигла уровня 1916 г., причем количество используемого скота возросло, а количество рабочих лошадей было все еще на 17,3% меньше, чем в 1916 г. Точно так же и ценность мертвого инвентаря процентов на 7 ниже, чем в довоенное время. За недостатком инвентаря поля обрабатываются на юге неудовлетворительно, и от полной гибели посевов в засушливые годы южно-русское сельское хозяйство, конечно, не гарантировано. Если принять во внимание, что увеличение сельского населения против 1913 г. было несколько больше, чем городского, то придется признать, что успехи сельского хозяйства были меньше, чем государственной промышленности.

Кустарная и ремесленная промышленность ввиду особенно тяжелых условий, в которые они поставлены, не могли оправиться даже в такой мере, как сельское хозяйство.

Вычисления народного дохода очень не точны и с довоенными вычислениями проф. С. Н. Прокоповича малосравнимы. Но все же мы приводим для ориентировки некоторые справки. По вычислениям Госплана в урожайный 1925/26 г. доход на душу населения составил 70% довоенной нормы, а в следующем 1926/27 г. можно было ожидать дохода на душу в 78% довоенного. Однако имеется и другое вычисление всего народного дохода в 1926/27 г. (тоже урожайном), согласно коему он достиг уже 92--95% довоенного, что составило бы с учетом роста населения на душу примерно 86--88% довоенной нормы. Какой бы расчет мы ни приняли, во всяком случае совершенно очевидно, что превышение заработной платы промышленных рабочих довоенной нормы при одновременном значительном сокращении их рабочего времени совершенно не соответствует - экономическому положению ни крестьянства, ни других классов населения. Оставляя в стороне крестьянство, заметим, что, по имеющимся данным, советские служащие, работники просвещения и медицинско-санитарный персонал зарабатывали в 1926/27 г. 60% того, что эти группы населения зарабатывали до войны.

Итак, мы имеем в России при несколько возросшем по сравнению с довоенным временем населении неполное восстановление целого ряда отраслей производства и, что особенно важно, чрезвычайное ухудшение организации народного хозяйства. И тем не менее на основании этого частичного восстановления русского народного хозяйства Советская власть требует себе от всего мира триумфа и усматривает в нем яркое доказательство преимуществ социалистической системы. И, как известно, виднейший русский публицист, не являющийся сторонником Советской власти, признал на основании этих фактов, что советская национализация себя оправдала.

Для того чтобы убедить иностранцев в преимуществах советской системы народного хозяйства, коммунисты прибегают к следующему упрощенному приему: Они берут за исходный пункт 1921 г. и показывают, какой огромный относительный рост показывают с той поры разные элементы народного хозяйства, в особенности крупная промышленность. Такого темпа развития не знает ни Западная Европа, ни Америка. При этом перед иностранцами замалчивается, что данные 1921 г. характерны не для дореволюционной России, а представляют то состояние крайнего бедствия, до которого большевики довели страну. По сравнению с нулем, конечно, всякая величина бесконечно велика.

Центральный вопрос состоит в том, совершился ли подъем благодаря «социалистической» организации русского народного хозяйства или несмотря на нее. Априорные соображения не говорят в пользу первого предположения. Действительно, попытка воплощения коммунизма дала самые ужасные результаты, и только тогда народное хозяйство стало ожидать, когда частное хозяйство получило некоторые возможности развития. При этом в первые годы нэпа, когда положение было особенно тяжелое, довольно широкие возможности развития получило не только крестьянское хозяйство, но и частная промышленность, и частная торговля. И только тогда, когда в значительной мере усилиями частного хозяйства катастрофическое состояние народного хозяйства било преодолено, приняты были меры для уничтожения всех побегов капитализма. «Социализм» завоевал опять целый ряд позиций.

Но вопрос в том, какими методами он их завоевал? Советский «социализм» не завоевывал себе своих экономических позиций, подобно капитализму, на поприще свободной конкуренции. «Социалистические» организации или прямо получали абсолютную монополию в определенных сферах экономической жизни, или получали большие привилегии, между тем как конкурирующее частное хозяйство отягчалось непомерными налогами и ему создавались всяческие иные трудности. Если же и в таких условиях «социалистическая» организация все-таки не умела справиться с частным конкурентом, то последний просто устранялся в административном порядке. Только такими мерами ленинский вопрос «кто кого?» был решен в пользу «социализма».

Даже в тех случаях, когда на стороне «социалистических» организаций были все технические преимущества, их конкуренция с частным хозяйством не увенчивалась успехом. В этом отношении имеются некоторые разительные примеры. Еще в конце 19 века в России существовала большая кустарная маслобойная промышленность. Во время войны вследствие разрыва рыночных связей она опять возродилась. И вот крупная маслобойная промышленность при нэпе никак не могла справиться со своим, казалось бы слабеньким конкурентом, как с ним легко когда-то справлялись капиталистические маслобойни. Оказывалось, что кустарные маслобойни платят крестьянам гораздо более высокие цены, чем крупные государственные заводы. И вот в 1925/26 г. кустарные маслобойни переработали 60% всех маслосемян, а левиафаны советской промышленности, оборудованные усовершенствованными приборами, стояли частенько без сырья. Закон о преимуществах крупного производства над мелким оказался в условиях большевистского хозяйства недействительным. Аналогичные явления замечались и в других случаях, когда национализированным крупным предприятиям приходилось конкурировать с кустарными, как, например, в сфере кожевенной промышленности, табачной и др. За истекшие два года советский «социализм» одержал победу над мелким производством; но победа была достигнута таким образом, что кустарным заводам частью запретили покупать сырье, частью они были просто закрыты.

При таких условиях становится весьма вероятным предположение, что, хотя благодаря приятию товарно-денежных форм советские «социалистические» предприятия и удалось вывести из того хаотического состояния, в котором они прежде пребывали, что, хотя они в техническом отношении могут даже указать на некоторые достижения, все же в экономическом отношении они остаются несостоятельными. Они живут в тепличной атмосфере разных привилегий или даже абсолютных монополий и их услуги обходятся народному хозяйству непомерно дорого. И прежде в русской литературе не без основания доказывалось, что город захватывает львиную долю народного дохода. Не означает ли победа советского «социализма» в городе создание менее совершенной экономической организации, которая заставляет крестьянство еще дороже оплачивать свои услуги?

Беглый анализ работы «социалистических» организаций с экономической точки зрения вполне это предположение подтверждает.

Производительность крупной промышленности даже с учетом пониженного качества товаров превзошла довоенные размеры. Но ведь с экономической точки зрения надо поставить вопрос, во что ее продукция обходится. И вот в этом отношении картина получается крайне неблагоприятная. По расчетам, сделанным С. Молчановым по поручению ВСНХ, стоимость производства была в 1924/1925 г. в среднем вдвое выше, чем до войны (она колебалась от 151 до 247% довоенной нормы); и это при еще низком уровне заработной платы. С тех пор, правда, техническая организация промышленности улучшилась. Однако ни в 1925/26 г., ни . в 1926/27 г. стоимость производства нисколько не понизилась, ибо все выгоды от более полной загрузки фабрик были поглощены быстро повышавшейся заработной платой. И только в истекшем 1927/28 г. после весьма значительных капитальных затрат на рационализацию производства удалось, наконец, понизить стоимость производства на каких-нибудь 4--5%.

Дороговизну промышленной продукции ни в коем случае нельзя объяснить только изменением цены денег. В 1926/27 г., когда стоимость производства промышленных изделий была вдвое выше довоенной, средняя заготовительная цена сельскохозяйственных продуктов превысила довоенный уровень меньше чем на 25%. Еще для 1926/27 г. Госплан констатирует более высокие по сравнению с довоенным временем нормы потребления топлива, более высокие нормы административных расходов, плохое использование рабочего времени, то есть внутренние дефекты в организации производства, которые и объясняют нам, почему она без помощи мамаши, Советской власти, не может справиться даже с таким пигмеем, каким является кустарная промышленность.

Указанный капитальной важности факт непомерной дороговизны производства обесценивает все и технические, и экономические достижения советской промышленности. То, что она дает чистый доход, не имеет никакого значения, ибо в условиях абсолютной монополии этого всегда можно достичь путем назначения высоких отпускных цен. Не имеет значения и улучшение экономического положения рабочих, ибо, как мы уже указали, оно явно несправедливо и достигается обрезанием доходов других элементов населения и в особенности крестьянства.

Не приходится Советской власти особенно хвастать и тем, что ее государственный аппарат вытеснил частнохозяйственный и в сфере торговли. Вопрос состоит в том, во что обходится эта перемена производителю. Вот некоторые данные, относящиеся к 1926/27 г., для суждения об этом.

Мы видим, что накладные расходы возросли минимум на 85% (ржаная мука), максимум на 268% (сливочное масло). Что дело здесь не только в изменении цены денег, видно из того, что и доля производителя в реализационной цене чрезвычайно понизилась.

А вот аналогичные данные по внешней торговле:

Эта таблица, характеризующая деятельность Внешторга, еще более разительна: по хлебопродуктам и по яйцам на долю производителя остается теперь слишком в два раза меньшая доля иностранной цены, чем до войны. Обе таблицы обнаруживают весьма ярко одну из важнейших причин сильной натурализации современного сельского хозяйства, которую увеличением сельского населения ни в коем случае объяснить нельзя. Причина та, что существующая торговая организация, как государственная, так и кооперативная, непомерно дорога. Хороша или плоха была капиталистическая организация, но она исполняла свои функции несравненно дешевле.

В сущности, ни в сфере скупки сельскохозяйственных продуктов, ни в сфере продажи промышленных изделий государственная торговля даже не выполняет тех функций, которые выполняет частная торговля. Последняя являлась активным фактором, вовлекающим население в обмен. Про государственную торговлю этого никак нельзя сказать. В последнее время, когда конкуренция устранена и когда «плановость» наиболее строго проведена, закупочные организации окончательно превратились в бюрократические учреждения. Они действуют по директивам, выработанным в центре и совершенно не учитывающим многообразных, изменчивых требований жизни. Эти учреждения не обладают тем минимумом гибкости, которая в экономической жизни необходима.

При продаже промышленных товаров государственная торговля совершенно1 не в состоянии ни учесть, ни приспособиться к требованиям и вкусам потребителя. Распределение товаров совершается по составляемым в Москве «планам завоза». Такая организация распределения возможна только в стране, где перманентно царит товарный голод и где, чтобы сбыть с рук червонцы, хватают товары, каковы бы они ни были. Но в те короткие моменты, когда предложение товаров в соотношении со спросом повышалось, товарный голод сейчас же сменялся жалобами на затоваривание. Оказывается, что ассортимент товаров, в сущности, не является подходящим для покупателей, и без крайней необходимости их никто не желает брать.

В дореволюционной литературе часто звучали жалобы, что благодаря таможенной защите промышленность находится на рынке в более выгодном положении, .чем сельское хозяйство. После преобразования русского народного хозяйства большевиками положение сельского хозяйства на рынке несомненно резко ухудшилось. Для суждения об этом мы воспользуемся так называемыми крестьянскими индексами Конъюнктурного Института о соотношении цен отчуждаемых крестьянством товаров и покупаемых им. Этот индекс в среднем по семи районам равнялся к I--X 1926 г.-- 0,65, а к I--I 1927г.-- 0,69. Так как реализация сельскохозяйственных продуктов происходит главным образом осенью и зимой, то мы можем принять средний индекс для сельскохозяйственного года равным приблизительно 2/3. В 1926/27 сельскохозяйственном году сельское хозяйство отчудило на внутрикрестьянский рынок на 1932 млн. довоенных руб. продуктов. Следовательно, при обмене своих продуктов на промышленные товары она недополучила таковых на 645 млн. довоенных (не червонных) руб. Истинное положение крестьянства на рынке даже хуже, чем выражено этой цифрой, ибо до войны крестьяне покупали то, что они спрашивают, а теперь при перманентном товарном голоде они берут то, что им пришлют по «планам завоза» московские канцелярии. Чтобы оценить указанную потерю, достаточно указать, что довоенные платежи крестьянства за аренду земли и земельным банкам, от которых революция его избавила, составляли 375 млн. руб. Следовательно, потери крестьянства на рынке далеко превышают выгоды от этого важнейшего завоевания революции. А между тем ведь и бремя податей крестьянства после революции сильно возросло. При такой неимоверной эксплуатации частного хозяйства не было бы ничего удивительного в том, если бы госпромышленность сумела отложить в 1926/27 г. 650 млн. червонных (не довоенных) руб. прибыли.

После сказанного мы имеем все основания утверждать, что так называемый социалистический сектор, огражденный монополиями и привилегиями, живет за счет частного, преимущественно крестьянского хозяйства.

И к тому же выводу мы придем, если разберемся в самом процессе роста сельского хозяйства и «социалистических» организаций. Сельское хозяйство развивается почти исключительно за счет собственных сил; если оно выбралось из того катастрофического состояния, в которое оно попало в 1921 г., то оно обязано этим упорству в труде ч бережливости крестьянской массы--качествам, столь ей присущим. В систему сельскохозяйственного кредита до сих пор вложено около 300 млн. червонных руб., причем государство стремится их направить на финансирование колхозов и совхозов. Выдаваемые в последние годы ссуды на контрактацию посевов являются ростовщической формой кредита, с помощью коей государство стремится обеспечить свои организации крестьянским сырьем по ненормально дешевой цене.

Положение «социалистических» организаций совершенно иное. Все, что можно выжать из народного хозяйства, обращается на их финансирование. Первоначально источником их финансирования была эмиссия. В войне и революции денежная система погибла. Но народу этот инструмент обращения товаров был необходим. И когда Советская власть отошла от безумной идеи безденежного хозяйства, взяла себя в руки и решилась завести устойчивую денежную систему, то население заплатило за бумажные деньги реальными товарами. До настоящего времени выпущено около 2 миллиардов червонных рублей, и вся эта громадная сумма почти целиком пошла на финансирование «социалистического» сектора, в особенности госпромышленности.

В последние годы потребности «социалистического» сектора, ввиду развивающегося капитального строительства, чрезвычайно выросли, и в то же время с эмиссией приходится быть осторожным, ибо народное хозяйство уже насыщено деньгами. Ввиду этого важнейшим орудием финансирования народного хозяйства, почти исключительно его «социалистического» сектора, является бюджет. Последний дал для финансирования народного хозяйства в 1924/25 г. 537 млн. руб., в 1925/26 г.--782 млн. руб., в 1926/27 г.--1197 млн. руб. и в 1927/28--1'/г млрд. руб. В соответствии с этим росла и напряженность бюджета. Выкачивая из народного хозяйства, в особенности из сельского хозяйства, все, что только можно выкачать, можно было за этот счет выстроить любую даже внутренне несостоятельную хозяйственную систему.

Нам остается еще ответить на один вопрос, который у читателя не может не возникнуть. Если строительство советского «социализма» сопровождается такой эксплуатацией крестьянства, которая при капиталистическом хозяйстве не имела и не могла иметь места, то как же все-таки сельское хозяйство могло хотя бы частично оправиться от минувшего разорения.

На это надо прежде всего сказать, что крестьянское население было предшествующей политикой последовательного коммунизма поставлено на край гибели. Вопрос о поднятии своего хозяйства был для крестьянства просто вопросом жизни и смерти, и, конечно, оно с величайшим напряжением использовало все представляющиеся возможности для того, чтобы выбраться из беды. Вообще никакая форма производства не создает таких могущественных стимулов к труду, к экономии и к накоплению, как крестьянское хозяйство. История полна примерами, как очень несовершенные экономические надстройки столетиями держались за счет эксплуатации крестьянства. Стомиллионное русское крестьянство есть достаточно крупный объект для эксплуатации.

Однако сказанного все же нельзя считать достаточным. Оно не может нам объяснить того очень быстрого подъема сельского хозяйства, которое имело место в первые годы после объявления нэпа. Очевидно, были тогда некоторые обстоятельства, которые частично компенсировали несовершенства национализированного сектора народного хозяйства. И действительно, такие обстоятельства имелись.

Общий подъем русского народного хозяйства в период нэпа был возможен, ибо основная цель, которую Советская власть себе тогда поставила -- восстановление замершей было крупной промышленности,-- вполне соответствовала интересам русского народного хозяйства, и это давало себя знать, несмотря на несовершенные формы, в которых русская промышленность восстанавливалась.

Промышленность к началу нэпа бездействовала. Но ведь ее основной капитал в форме построек и оборудования был в наличности. Он оценивался в 5 с лишком миллиардов червонных рублей. На фабриках имелись еще громадные запасы всякого рода сырья и материалов. Революция захватила русскую промышленность в самом разгаре ее работы для нужд войны. Фабрики были завалены сырьем, закупленным частью я за границей за счет тех военных займов, которые Россия получила от союзников и по которым большевики впоследствии отказались платить. На фабриках оставалось к 1921 г. еще половина рабочих прежнего состава; они, правда, не работали и даже отвыкли было от работы, но ведь свою квалификацию они еще сохранили.

Таким образом, в сущности имелись налицо все данные для быстрого восстановления фабричного производства. Не хватало только минимума порядка и кое-каких оборотных средств. Минимум порядка был создан приятием товарно-денежных форм, ликвидацией единого и необозримого «планового» хозяйства и переводом предприятий на хозрасчет. Что касается оборотных средств, то их можно было легко получить с помощью эмиссии, ибо все население жаждало вернуться к упорядоченному денежному хозяйству.

И народное хозяйство было недурно вознаграждено за вложение первых оборотных средств в промышленность. Каждой сотней вновь вкладываемых оборотных средств оживлялись не менее 300 руб. втуне лежавшего основного капитала. В первые годы нэпа Советская власть совершенно правильно не торопилась с производством амортизационных работ, ибо, пока мертвый основной капитал имелся еще в изобилии, выгоднее было направлять все средства на его оживление. Этот процесс сопровождался стремительным ростом выбрасываемой на рынок товарной массы. Так, в 1924--1925 г. было вновь вложено в промышленность ВСНХ в порядке банковского кредитования и бюджетного финансирования 523,2 млн. руб. *, а валовая продукция цензовой госпромышленности возросла за означенный год на 45%, или на 1846 млн. руб. В следующем 1925--1926 г. в промышленность ВСНХ было вновь вложено со стороны 697,4 млн. руб., а валовая продукция опять возросла на 2622 млн. руб., или на 44%. Среднее годовое число рабочих госпромышленности возросло в !924--1925 г, против предшествующего года на 251 тыс. человек, а в 1926--1927 г.-- на 465 тыс. человек.

Указанное быстрое восстановление промышленности имело, конечно, для всех элементов народного хозяйства, в частности и для частнохозяйственных, чрезвычайно благодетельное значение и вознаграждало их отчасти за принесенные в пользу промышленности жертвы. Стремительно разраставшиеся города предъявляли большой спрос на питательные продукты, а фабрики -- на сырье, и, таким образом, совершенно натурализовавшееся было сельское хозяйство стало опять перестраиваться на меновой основе. Деревня стала освобождаться от прилившего туда из городов избыточного населения. Крестьяне стали находить свои прежние побочные заработки. Заработал омертвевший транспорт. В возрождающемся народном хозяйстве находили себе заработок и кустарь, и ремесленник; даже вечно гонимый торговец находил все новые и новые возможности для развития своей деятельности, ибо при таком стремительном росте меновых отношений социалистические торговые организации не могли ии в коем случае их охватить. Таковы были движущие силы этого процесса частичного восстановления русского народного хозяйства.

Мы видим, что в основе указанного подъема лежали два обстоятельства: во-первых, наличие громадного неиспользованного капитала, отнятого у буржуазии и, во-вторых, возможность финансировать госпромышленность с помощью эмиссии в возвращающемся к денежному обмену народном хозяйстве. Эти благоприятствующие обстоятельства должны были рано или поздно исчерпаться. В конце 1926 г. капитал, унаследованный от буржуазии, был уже более или менее использован в производстве. Была возможна лишь некоторая дальнейшая загрузка фабрик. Для финансирования народного хозяйства с помощью эмиссии уже к концу 1925 г. возможности сильно сократились, ибо народное хозяйство оказалось уже насыщенным деньгами.

Народное хозяйство встало перед новыми задачами, и тот кризис, в который оно вошло в 1927 г. и который не разрешается, а все более и более обостряется, показывает, что на основе большевистской организации эти задачи не могут быть разрешены.

8. Заключение

командная экономика бруцкус социалистический

Мы стоим перед удивительным зрелищем: социалисты, убежденные социалисты, у которых слово не расходится с делом, которые ни перед чем не останавливались для торжества своей идеи - собственными руками уничтожают следы своего творчества и, заменяя строй гармонический, чуждый эксплуатации, строем анархическим, построенным на эксплуатации, ждут именно от последнего увеличения ресурсов республики и улучшения экономического положения трудящихся. Мы видим, как социалисты усиленно приглашают в страну иностранный капитал, чтобы он собирал у нас ту прибавочную ценность, уничтожение которой они считают своим призванием.

Как объяснить это странное явление?

Правое крыло социализма на это отвечает: «Тут нет ничего удивительного. Этот печальный результат мы предвидели. Маркс говорил, что социальная революция может иметь успех только тогда, когда все предпосылки для социалистического строя готовы, а в России, в стране крестьянского хозяйства, этих предпосылок не было».

Такая точка зрения может быть оправдана буквой учения Маркса, может быть подкреплена кое-какими цитатами из него, но едва ли она соответствует его общему духу.

Промышленный капитализм получил в России умеренное развитие, он не привлек к себе на службу значительной части населения страны. Но, поскольку русская промышленность существовала, она, в смысле учения Маркса, созрела для социальной революции. Благодаря тому, что русская промышленность не развилась столь органически, как промышленность на Западе, благодаря тому, что .она насаждена в течение последних двух столетий правительством, дворянством, иностранным капиталом, она представляла собой картину поразительной концентрации и вширь, и вглубь, в смысле комбинирования последовательных стадий переработки продукта с различными подсобными производствами. Русские заводы -- Путиловский, Обуховский, Брянский, Мальцевский, русские мануфактуры являются колоссами не только на русский масштаб, но и на международный. И трестирование и синдицирование русской промышленности зашло накануне революции довольно далеко. Русские столицы представляли собою громадные центры скопления промышленного пролетариата, организованного в недрах предприятий-колоссов. Отсутствие демократического режима, невозможность легальной защиты своих экономических интересов поддерживали боевое настроение пролетариата и подготовляли социальный взрыв! Концентрации промышленности соответствовала концентрация богатства в тонком слое крупной буржуазии. По той же причине, вследствие неорганического характера развития русской промышленности, в России не имелись те широкие кадры мелкой городской буржуазии, которые в европейском городе стоят между пролетариатом и крупной буржуазией, смягчая 'их столкновения. Противоположность между роскошью верхов и бедностью низов была в русском городе разительнее, чем где бы то ни было.

Правые социалисты нам, конечно, возразят, что если относительно русского города можно спорить о том, созрел ли он, или нет для предусмотренного Марксом социального переворота, то социально-экономический облик русской деревни к схеме Маркса уже, во всяком случае, не подходит. А Россия -- страна аграрная, и, следовательно, если русская деревня не созрела для социальной революции, то, значит, не созрела и вся страна. Но если зрелость России для социализма определять с точки зрения ее деревни, то позволительно спросить правых социалистов: когда же при таком буквальном толковании учения Маркса такая аграрная страна, как Россия, созреет для социализма? Ведь пределы индустриализма ограничены, даже для двух менее многолюдных стран, чем Россия - для Англии и Германии, - мир оказался тесен. Русской промышленности придется в будущем рассчитывать почти исключительно на собственный внутренний рынок, и, владея V-ой частью суши земного шара, Россия останется страной аграрной. А между тем никаких заметных признаков концентрации сельскохозяйственного производства в России не было заметно. Если держаться буквы учения Маркса, то придется признать, что ни Россия, ни какая бы то ни было аграрная страна для социальной революции в обозримом будущем не созреют, и, следовательно, схема научного социализма к аграрным. странам вообще не относится. Общезначимость схемы Маркса этим отрицается.

Да и сама политическая позиция правых социалистов вызывает глубокое недоумение. Если правые социалисты признают страну незрелой для социальной революции и совершенно не в состоянии предусмотреть, когда она даже в отдаленном будущем для нее созреет, то какой же смысл имеет их социалистическая пропаганда в массах? Нельзя же в самых черных красках рисовать правовое демократическое государство, объявлять его ведущим к обнищанию трудящихся, нельзя же в самых розовых красках разрисовывать социалистический строй, чтобы заканчивать свою проповедь предложением трудящимся сидеть смирно и «годить», когда общество созреет для социализма. А когда разагитированные народные массы откажутся пассивно ждать этого лучшего будущего, то нельзя, умывая руки, заявлять, что мы, мол, тут ни при чем, мы предлагали «годить». Конечно, и Маркс не благословлял каждого мятежа рабочих, но вся его пропаганда освещена твердой верой в близкое торжество социализма, и никакими случайными цитатами из трудов Маркса нельзя замаскировать этого действенного, глубоко революционного характера его учений.

Если же правые социалисты считают себя призванными бороться за конкретные интересы рабочего класса, то для этой цели нет нужды ослеплять их социалистическим идеалом. О том, что ждет нас в далеком будущем, можно писать в ученых книгах, но об этом пусть не говорят на площадях. В политике «довлеет дневи злоба его». Ведь английские тред-юнионы в истории английского рабочего класса кое-что значат, а они даже не ходят под красным флагом.

С духом революционного марксизма, по нашему мнению, согласны не правые, а левые социалисты, Только у них слово о делом не расходится. Если социализм есть великое благо, то о нем следует не мечтать, его следует строить. Творческие силы нового строя проявятся и преобразят мир, даже если действительность и не на всех частях подходит под предусмотренную схему, Даже величайший гений не Может предусмотреть всего многообразия эволюции человечества, Самая возможность Социальной революции, наличие у пролетариата силы для ее осуществления, согласно учению Маркса, свидетельствуют о том, что «время исполнилось», ибо политическая сила класса строится на экономических предпосылках. Так и только так, по нашему мнению, могут думать истинные последователи учения Маркса. И недаром виднейший представитель научного Марксизма на Западе, Меринг, благословил русскую революцию.

Но в таком случае почему же русская революция, начавшись в городе, сумела увлечь в свой круговорот деревню, одержала блестящие победы в борьбе с контрреволюцией и во внешней политике и в конце концов оказалась столь несчастливой на фронте экономического строительства?