Образ кабана в скифском зверином стиле Северного Причерноморья. Внутренняя эволюция и внешние влияния

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Образ кабана в скифском зверином стиле Северного Причерноморья. Внутренняя эволюция и внешние влияния

Р.В. Зимовец

Статья посвящена рассмотрению относительно редкого, но важного для репертуара скифского звериного стиля образа кабана. Анализируются источники формирования иконографии и стилистики образа, его внутренняя эволюция, а также роль ближневосточных и греческих влияний. Полнофигурные изображения кабана в Северном Причерноморье редки, и выполнены, в большинстве своем, из золота. Как правило, они украшают предметы вооружения (колчаны, ножны мечей) и ритуальнокультовые изделия (чаши, калафы). Большее распространение получил мотив обособленной головы вепря, появляющийся на рубеже VI--V вв. до н. э. и представленный, в основном, на бронзовых бляхах и кабаньих клыках. Можно проследить два стилистических направления развития этого мотива: «лаконичное», связанное с савроматским влиянием и реалистично-декоративное, ставшее результатом дальнейшей разработки мотива боспорскими мастерами. В научный оборот вводятся два новых изделия с изображением кабана, происходящие с территории Крыма.

Ключевые слова: скифский звериный стиль, образ кабана, савроматы, Боспор.

R. V. Zymovets. IMAGE OF A WILD BOAR IN THE SCYTHIANS ANIMAL STYLE OF THE NORTHERN PONTIC REGION. INTERNAL EVOLUTION AND EXTERNAL IMPACTS

скифский звериный кабан культурный

The article deals with relatively rare but important for Scythians animal style repertoire image of a wild boar. The sources of iconography and style of the image are analyzed, as well as his inner evolution and external influences from Central Asia, Near East, Iran and Greece. Full figure image of a wild boar in the Northern Black Sea region in archaic period are very rare unlike Central Asia and Southern Seberia, where these images were quite popular. Nevertheless some typical Asian styled figures (in a «sudden stop» pose or standing «on a hoof tips») are represented in Kuban' and Dniepr Forrest-Steppe regions. Obviously they connected to Central Asia tradition and may be an evidence of migration process from eastern region to the Northern Black Sea in VII--VI centuries BC. The article notes, that already in archaic period in Scythians burials being discovered artifacts with typical Greek and Middle East images of a wild boar as well as Celtic imports from Central Europe.

In classical period the situation is changing. A new wild boar image iconography appears: with bent legs. At the current stage of research it's impossible to unambiguously determine a geographical source of such image: was it Central Asia or Near East. The images with new iconography performed mostly in gold and decorated most often the weapons (bow cases, sword sheaths), ritual and cult items (bowls, rhytons, headdress). At the same time the image of a separate wild boar head appears. It became more popular than full figures and gained wider distribution from the late VI -- early V century BC. It being developed in two stylistic directions: laconic, connected with Sauromathian impact and realistic-decorative, as a result of further development of this image by Bosporus artisans.

The article also deals with semantics of the image. Many researchers associated the image of a wild boar with the embodiments of gods of war and victory -- Indo-Iranian Veretragna and Scythians Ares. Author argues that a wild boar could be associated also with a chthonic destructive power and victory over him made the winning warrior a real hero, equal to his «cosmic» rival.

Two new artefacts with a wild boar images from the territory of Crimea peninsula are introduced into scientific circulation.

Keywords: Scythians animal style, image of a wild boar, Sauromates, Bosporus.

Образ кабана, в сравнении со многими другими персонажами репертуара скифского звериного стиля Северного Причерноморья характеризуется рядом особенностей. Во-первых, он относительно редкий. Единичны изображения эпохи скифской архаики. В классическое время их количество увеличивается, но все же, полнофигурные образцы встречаются нечасто. Более-менее массово получает распространение мотив обособленной головы вепря на бронзовых бляшках-деталях конской узды, в отличие от выполненных, в основном, в золоте полнофигурных изображений. Во-вторых, этот образ хронологически и типологически дискретен, характеризуясь существенной вариативностью. Несмотря на наличие сходных изображений, все они, хотя бы в деталях, разнятся между собой. Четко прослеживается отличие изображений архаической и классической эпох, а в рамках последней -- различия внутри групп полнофигурных и редуцированных изображений. Так что эволюция образа не выглядит последовательной, и типологические сходства удается проследить, в первую очередь, в рамках определенных серий.

Такая дискретность образа, на наш взгляд, является результатом взаимодействия различных традиций, участвовавших в его формировании, а также разносторонних культурных влияний, которым он был подвержен на территории Скифии. В свою очередь, следы этих взаимодействий и влияний позволяют проследить линии связей скифского населения Северного Причерноморья как с культурами скифского круга иных регионов Евразии, так и с окружавшими его соседями, что и является основной темой данной статьи.

Рис. 1. Образ кабана в позе «внезапной остановки» или «стоящего на кончиках копыт»: 1 -- Аржан; 2 -- курган 38 у с. Гуляй-город; 3 -- золотая бляшка из кургана Аржан 2; 4-- курган 5 Чиликты; 5 -- оленный камень из кургана Аржан 2; 6 -- кабан на шпильке с навершием в виде полушаровидной головки, Аржан 2; 7 -- кабан на золотой накладке зеркала из кургана 4/Ш Келермеса; 8, 9 -- кабаны на золотой секире из кургана 1/Ш Келермеса. Масштаб произвольный (по: 1, 3, 5, 6 -- Чугунов, Парцингер, Наглер 2017; 2 -- Ильинская, Тереножкин 1983; 7--9 -- Алексеев 2012)

Архаический период. Изображения кабана в Северном Причерноморье в VII--VI вв. до н. э. буквально единичны. И в этом -- одно из существенных отличий искусства Скифии по сравнению с центральноазиатским регионом, где в VIII--VI вв. до н. э. фигуры кабанов в позе «внезапной остановки» (с вытянутыми наискось вперед ногами) или «стоящих на кончиках копыт» (со свисающими ногами) получили очень широкое распространение. Единственным подобным экземпляром, происходящим из Днепровской Лесостепи является фигурка кабана на бронзовой бляхе из кургана 38 у с. Гуляй-город, относящегося к середине VI в. до н. э. (Ильинская 1975, с. 58, табл. II: 28) (рис. 1: 2). При этом иконография данного изображения уходит корнями в более архаическое время, находя аналогии на золотых аппликациях из кургана 5 Чиликты, VII в. до н. э. (Алексеев 2012, с. 52--53), золотых бляшках и шпильке из кургана Аржан 2, конец VIII в. до н. э. (Чугунов, Парцингер, Наглер 2017, с. 382), навершии бронзового кинжала из кургана Аржан, VIII в. до н. э. (Грязнов 1980, рис. 11: 3), и целой серии подобных наверший из Минусинского края, также относящихся к эпохе скифской архаики (Членова1967, с. 273, табл. 23), на бронзовой бляхе из Костанайской обл. и зооморфных оформлениях бронзовых зеркал из кургана 6 могильников Лебедевка 2 и Жыланды (VIII -- первая половина VI вв. до н. э.) в Казахстане (Бейсенов, Джумабекова, Базарбаева 2015, с. 88, рис. 68; с. 94, рис. 73-- 74, с. 98 рис. 77) Подробная сводка находок изделий с изображением кабана на территории Казахстана (Бейсенов, Джумабекова, Базарбаева 2015, с. 89). наконец, на оленных камнях и петроглифах саяно-алтайского региона (Килуновская, Семенов 1999, с. 133) и Казахстана (Бейсенов, Джумабекова, Базарбаева 2015, с. 31, рис. 18: 2; с. 97, рис. 76; Бейсенов, Марьяшев 2014, с. 144--146, табл. VI--VIII). Отличительной чертой иконографии всех этих изображений кабана является узкое поджарое тело животного и увеличенная массивная голова, опущенная вниз. При этом, как правило, голова имела удлиненные пропорции, лоб изображался плавно покатым, без резкого перехода. Иногда показывались все четыре ноги, иногда же изображение строго профильное, с двумя ногами (рис. 1: 1, 3--5).

Если для территории Днепровской Лесостепи кабан из Гуляй-города уникален, то в Предкавказье мы находим три изображения, выполненные в близкой иконографической схеме в таком знаковом памятнике как Келермесские курганы. В. А. Кисель обратил внимание на тот факт, что позы двух кабанов, изображенных на знаменитой секире из кургана 1/Ш, отсылают нас к раннескифской центральноазиатской традиции. Один из кабанов показан как бы подвешенным в воздухе, или же стоящим на кончиках копыт. Второй -- в позе «внезапной остановки» (рис. 1: 8--9). Обе позы хорошо представлены в архаических скифских памятниках Центральной Азии, от предметов торевтики до оленных камней (Кисель 1997, с. 26--28). Хотя, безусловно, келермес- ские изображения подверглись существенной переработке переднеазиатскими мастерами, что проявилось в стилистическом влиянии элементов урартской, ассирийской, луристанской, эламской, хеттской традиций. Также в позе «внезапной остановки» мы видим и кабана на зеркале из Келермесского кургана 4/Ш (рис. 1: 7) Его скифская стилистика также подчеркивается «горбиком» и «выемкой на бедре» (Кисель 2003, с. 97) «Варварский» характер этого изображения был отмечен, в свое время, еще М. И. Максимовой. Она же провела сравнение кабана с зеркала с изображением на парадной секире из кургана 1/ Ш (Максимова 1954, с. 286, 298). Однако параллели с центральноазиатскими изображениями исследовательницей не были проведены.. М. Ю. Вахтина и А. Р. Канторович, наоборот, расценивают данный образ как «стилистически преимущественно передневосточное или восточногреческое изображение со скифо-сибирскими композиционными элементами» (Вахтина 2005; Канторович 2015, с. 523). На наш взгляд, принципиальным здесь является как раз фиксация немногочисленных, но именно поэтому настолько интересных и важных центральноазиатских импульсов в раннескифском искусстве и, в частности, в таком знаковом памятнике как Келермесские курганы. К ним, помимо изображения кабанов на зеркале и секире, необходимо отнести лосей с той же секиры, лошадей с золотых фаларов из кургана 4/Ш, а также оленя на серебряном ритоне из кургана 3/Ш (Кисель 1997, с. 26--28, 34; Зимовец, Окатенко, Скорый 2018, с. 223-- 224; Савинов 1987, с. 113--114). Что же касается гуляйгородского изображения, то оно также явно указывает на связь с центральноазиатской архаической традицией изображения кабана. Относительно поздняя дата кургана 38 не должна нас смущать, поскольку бляха могла использоваться достаточно долго; возможно, она попала в Днепровскую Лесостепь непосредственно с мигрантами из центральноазиатских областей.

Помимо двух рассмотренных, на келермесской секире представлены изображения еще трех кабанов. Двух -- в геральдической композиции (в зеркальной симметрии) на нижнем торце рукояти и одного бегущего на золотой обкладке ручки (рис. 2: 2; 3: 5). Иконография парных кабанов существенно отличается от описанных выше. У них подогнутые под туловище и вытянутые вперед ноги. В то же время стилистика исполнения всех пяти кабанов, в целом, сходна. На секире присутствуют и другие парные композиции -- с изображением горных козлов, стоящих перед древом жизни, а также скульптурным изображением козлов на обухе. Аналогичные композиции с изображением оленей и горных козлов были распространены на Ближнем Востоке с глубокой древности. Они встречаются в бронзах Луристана II и начала I тыс. до н. э., на печатях типа Керкук середины II тыс. до н. э., где они изображены по бокам священного дерева жизни (Членова 1967, с. 125; Вязьмитина 1963, с. 163). Поэтому вполне вероятно, что именно эта ближневосточная схема послужила прообразом и для схожего изображения кабанов на секире Необходимо отметить, что и в раннем искусстве кочевников геральдические композиции (в том числе и с изображением кабанов) были известны (Артамонов 1973, илл. 134). Но все же, иконографически (не говоря уже о стилистике) они далеки от келермесских экземпляров.. Ближневосточной по своему происхождению является и иконография бегущего кабана с вытянутыми вперед -- передними и назад -- задними ногами. Она встречается на хеттских рельефах уже в XIV в. до н. э. (Bittel 1976, p. 197, fig. 225).

Рис. 2. «Нескифские» изображения кабанов в скифских архаических памятниках: 1 -- кнопка ручки зеркала из кургана 35 у с. Бобрица; 2 -- бронзовая фигурка кабана из кургана 2 у с. Текливка; 3 -- на рукояти келермесской секиры. Масштаб произвольный (по: 1 -- Скорый 2003; 2 -- Гуцал, Гуцал, Могилов 2011; 3 -- Алекссев 2012)

С середины VI в. до н. э. в Скифию проникают греческие изображения вепря. Так, на центральной ручке зеркала из кургана 35 у с. Бобрица в Приднепровской Лесостепи изображен кабан, выполненный в греческой манере (Бобринский 1901, фиг. 62, табл. XIX: 11; Ковпаненко 1981, рис. 10: 1) (рис. 2: 1). В отличие от центральноазиатской традиции, греки изображали кабана с массивным туловищем и маленькой головой с хорошо выделенным крутым лбом и длинной щетиной, тянущейся, как правило, вдоль спины, что находит многочисленные аналогии в античной вазописи и нумизматике. Кабана показывали в движении: шагающим, бегущим, терзаемым См. напр.: Boardman 2014, p. 118, fig. 166; Vaticano Museo Gregoriano Etrusco 2003, p. 81, 100.. С. И. Капошина предположила, что бобрицкое зеркало могло быть изготовлено в Ольвии (Капошина 1956, с. 182--183). Хотя морфологические аналогии подобного рода зеркал с центральной ручкой опять уводят нас в Центральную Азию (Алексеев 2003, с. 46--47). В любом случае, важно констатировать, что греческая трактовка образа кабана весьма рано проникает в скифскую среду и, более того, предметы с этим образом используются в ритуальных целях. Впрочем, уникальность бобрицкого зеркала не позволяет делать окончательные выводы охарактере такого проникновения. Было ли оно эпизодическим и случайным, или имело более- менее стабильный характер?

Уникальной является бронзовая статуэтка кабана из кургана 2 у с. Текливка в Западной Подолии, датируемого концом VII -- началом VI вв. до н. э. (Гуцал, Гуцал, Могилов 2011, с. 117, 123, рис. 4). Она лишена черт скифского звериного стиля, а ее аналогии ведут к кельтской изобразительной традиции, где вепря показывали статично, стоящим на четырех ногах, с особым подчеркиванием шерсти вдоль спины. Вероятно, фигурка является импортом из Центральной Европы, о чем косвенно свидетельствует и ее местонахождение на западных границах Северопричерноморской Скифии.

Рис. 3. Образ лежащего кабана с подложенными под туловище и направленными вперед ногами: 1 -- Эфесский Артемисий; 2 -- погребение 1, курган 6 у с. Александровка (учхоз Самарский); 3 -- Малая Азия (?) (Британский музей); 4 -- погребение 1, курган 5 у с. Архангельская слобода; 5 -- кабаны в геральдической композиции на нижнем наконечнике рукояти келермесской секиры; 6 -- Сарды; 7 -- Иран; 8 -- золотая пластина из МИДУ; 9 -- деталь золотой гривны из кургана Аржан-2; 10 -- ритуальная площадка, курган 1, Уляпский могильник. Масштаб произвольный (по: 1, 3, 6, 7 -- Иванчик 2001; 2 -- Канторович 2015; 4 -- Лесков 1972; 5, 10 -- Schilz 1994; 8 -- Канторович 2015; 9 -- Чугунов, Парцингер, Наглер 2017)

Этими, как уже было сказано единичными изображениями и ограничивается распространение образа кабана в Предкавказье и Северном Причерноморье в эпоху скифской архаики.

Классический период. Более насыщенная картина вырисовывается с рубежа VI--V вв. до н. э. С этого времени, вплоть до конца IV в. до н. э. на территории Северного Причерноморья в скифских памятниках фиксируется относительно немногочисленная, но яркая серия полнофигурных изображений лежащего кабана с подложенными под туловище и направленными вперед ногами и опущенной, как бы упирающейся в поверхность головой. К ним относятся: золотая обкладка боковой лопасти ножен меча из погребения 1 кургана 6 у с. Александровка (учхоз Самарский), конец VI -- начало V вв. до н. э. (Ковалева, Мухопад 1982, рис. 5: 3; 6; Канторович 2015 с. 1191, 1530, рис. 2), шесть золотых накладок на колчан из погребения 1 кургана 5 у с. Архангельская слобода, конец V -- начало IV вв. до н. э. (Лесков 1972, с. 57, табл. 35; Золото степу 1991, кат. 91; Канторович 2015, с. 1191, 1530, рис. 3), Нижнее Поднепровье; золотая пластина-- накладка на деревянный сосуд из Музея исторических драгоценностей Украины (далее -- МИДУ), точное место находки не известно (Канторович, Грибкова 2011, рис. 1--2; Канторович 2015, с. 1191, 1530, рис. 1 слева сверху) (рис. 3: 2, 4, 8).Схожее изображение зафиксировано в Предкавказье: это серебряная накладка с золотой инкрустацией деревянного навершия, на которой представлен лежащий кабан с поджатыми и направленными вперед ногами, с ритуальной площадки кургана 1 у аула Уляп, первая половина IVb. до н. э. (Сокровища... 1985, кат. 209, рис. 36; Шедевры... 1987, табл. XXIII; Канторович 2015, с. 1191, 1530: рис. 1 сверху справа) (рис. 3: 10).

Кабаны с согнутыми под углом и вытянутыми вперед ногами известны в искусстве Малой Азии и Ирана, в том числе Луристана (Перевод- чикова 1994, с. 47, рис. 4: 6--10; Иванчик 2001, с. 87, рис. 37: 2, с. 89, рис. 39: 2, с. 93, рис. 42: 1) (рис. 3: 3, 6--7). Однако, эта же иконографическая схема зафиксирована и на золотой гривне из кургана Аржан 2. (Чугунов, Парцингер, Наглер 2017, с. 342, табл. 4: 5з, с. 374, табл. 36: 4) (рис. 3: 9). Интересное предположение о наличии неких пограничных образов между двумя традициями: -- центрально- и переднеазиатской -- выдвинул А. Р. Канторович. Он обратил внимание на особую иконографию кабана на бляшке из слоновой кости из Эфесского Артемисия (начало -- первая половина VI в. до н. э.). Здесь показан «стояще-лежащий» кабан: его ноги уже почти подложены под туловище и голову, но при этом еще не согнуты, голова опущена вертикально вниз, а «пятак» находится на уровне копыт (рис. 3: 1). Это нечто среднее, между позой «внезапной остановки» и ближневосточными лежащими кабанами. Здесь «возможно, произошла конвергенция известного на Ближнем Востоке сюжета лежащего кабана с изначально сако-сибирской схемой “тормозящего” кабана с вытянутыми наискось вперед ногами, схемой, уже имевшей тенденцию к почти горизонтальному отображению ног, проявившейся, например, в изображениях из кургана Аржан 2» (Канторович 2015, с. 940).

Действительно, возможность объединения центральноазиатской схемы кабана в позе «внезапной остановки» или «на кончиках копыт» с ближневосточной схемой лежащего кабана с подложенными и направленными вперед ногами, на примере изображения из Эфесского Артемисия выглядит вполне вероятной. Но, видимо, сама «встреча» этих двух традиций произошла несколько ранее, в середине -- второй половине VII в. до н. э., когда скифы непосредственно пребывали в Малой Азии, Закавказье и Северо-Западном Иране. И одним из материальных свидетельств такой «встречи» является уже неоднократно упомянутая келермесская секира, где представлена как центральноазиатская иконография изображения кабана, так и, скорее всего ближневосточная геральдическая схема. Более того, на примере изображения кабана на золотой гривне из кургана Аржан 2, хорошо видно, что схема изображения с подложенными ногами была присуща собственно скифскому искусству на самых ранних этапах его развития, до знакомства с искусством Передней Азии. А изображение вепря на золотой шпильке из этого же памятника также может претендовать на роль «переходного» между позой «внезапной остановки» и подложенными под голову и туловище ногами (рис. 1: 6).

С середины VI в. до н. э. центральноазиатская иконография «тормозящего» или «стоящего на кончиках копыт» кабана исчезает с восточноевропейского пространства. Тогда как схема лежащего кабана, с конца того же столетия, получает дальнейшее развитие. Впрочем, при сохранении иконографии радикально меняется стилистика изображений. На смену ажурности, орнаментальности и мелкой детализации, характерной для келермесских изображений, выполненных под влиянием урартской, ассирийской, иранской традиций, приходит относительный реализм, проводником которого были, вероятно, греческие мастера. Все части тела (в первую очередь, соотношение головы и туловища) показаны более соразмерно и детально. У кабанов из Александровки и МИДУ хорошо проработаны детали головы -- два клыка, миндалевидный глаз. Рифлением показана обрамляющая голову кожно-шерстная складка. Над головой и спиной -- щетина. Изображение из Архангельской слободы более декоративно (зооморфные превращения уха, лопатки, сегментация головы). Кавказское изображение более условно. У всех кабанов хорошо выделены лопатка и бедро. Эти черты указывают на влияние греческого искусства. Вполне вероятно, что упомянутые выше изображения были изготовлены в греческих городах Северного Причерноморья. Ведь все они (за исключением пластины из МИДУ, место находки которой не известно) обнаружены в Северопричерноморской Степи и Предкавказье.

Что касается вопроса об истоках иконографической схемы лежащего кабана с подогнутыми ногами, то дать исчерпывающий ответ на него сейчас не представляется возможным. В количественном отношении этот образ доминирует на Ближнем Востоке. Но принимая во внимание изображение из Аржана 2 однозначно связывать эту позу с ближневосточным заимствованием было бы преждевременным.

Остальные немногочисленные полнофигурные изображения из Северного Причерноморья можно объединить в три группы. Это скульптурные изображения кабанов в статичной позе на золотой обкладке ручки сосуда из Александропольского кургана, 340--330 гг. до н. э. (Канторович 2015, с. 1191, 1532; Полин, Алексеев 2018, с. 837, рис. 50: 3) и золотая скульптурка из Хоминой Могилы (Мозолев- ский 1973, с. 222, рис. 32, с. 224) (рис. 4). Терзаемые кабаны на золотой ленте-нашивке на нагрудный конский ремень из Александро- польского кургана (Канторович 2015, с. 1192, 1534; Полин, Алексеев 2018, с. 908, рис. 281), золотой нашивной бляшке из кургана 3, погребение 3 у аула Нечерзий, IVis. до н. э. (Шедевры 987, кат. 80, табл. 54; Канторович 2015, с. 1191, 1530: рис. 1 снизу справа), на гривне из кургана Карагодеуашх, IVis. до н. э. (Алексеев 2012, с. 230--231) и золотой пекторали из Толстой Могилы, вторая--третья четверть IV в. до н. э. (Мозолевський 1979, с. 80, рис. 61) (рис. 5). Наконец, это «идущие» кабаны на золотой обкладке ритона из кургана 13 у Великой Знамянки, середина V в. до н. э. (Бидзиля, Полин 2012, с. 513; Канторович 2015, с. 1192), и на золотой обкладке ножен меча из кургана 16 (Ушаковского) у ст. Елизаветовской, первая половина IV в. до н. э. (Артамонов 1966, с. 120, кат. 329-- 330; Канторович 2015, с. 1192) (рис. 6).

Рис. 4. Изображение кабанов в статичной позе: 1 -- Александропольский курган; 2 -- Хомина Могила. Масштаб произвольный (по: 1 -- Полин, Алексеев 2018; 2 -- Shiltz 1994)

Первая группа «стоящих» кабанов, как уже неоднократно отмечалось исследователями, является результатом преимущественно фракийского (возможно, греко-фракийского или фракокельтского) влияния (Schiltz 1994, p. 217--222; Канторович 2015, с. 513). По мнению А. Р. Канторовича, кабан из Александрополя формально еще может быть отнесен к скифскому звериному стилю (диспропорции, геометризм, условность) и, скорее всего, является произведением местного мастера. В то время как зверь из Хоминой Могилы, в силу своей реалистичности (трактовка шерсти насечками, детали головы, копыта) лишен признаков звериного стиля и, видимо, является импортом (Канторович 2015, с. 535). Эти изображения могут быть рассмотрены как частный случай фракийского влияния на скифское искусство, имевшего место в IV в. до н. э., скорее всего в середине-второй половине этого столетия. Оно проявилось как в импорте ряда фракийских вещей на территорию Северопричерноморской Степи, так и в создании здесь явно подражательных изделий (Мелюкова 1976, с. 118--119).

В группе терзаемых кабанов необходимо выделить александропольские и нечерзийское изображения, выполненные в греко-скифской манере и уже чисто греческие по стилистике изображения из Карагодеуашха и Толстой Могилы. Две зеркальных сцены терзания грифонами кабанов из Александрополя вполне греческие по манере исполнения: грифоны позднегреческого типа, поза кабана, припавшего на передние ноги, изображение ребер. Тем не менее, зверю присущи такие «скифские» черты как увеличенные пропорции головы, геометризация глаза и клыков, узкое поджарое туловище. Условностью и геометризмом характеризуется нечерзийское изображение, что также позволяет отнести его к кругу скифского звериного стиля. Что касается двух изображений на окончаниях гривны из Карагодеуашха, то и львы, и терзаемые ими кабаны выполнены скульптурно и реалистично, собственно скифские элементы здесь отсутствуют. В такой же типично-греческой манере выполнен и кабан на пекторали.

Также вполне греческие по иконографии «идущие» кабаны из Великой Знамянки и Ушаковского кургана. Композиционно они аналогичны выше упомянутому изображению на кнопке бобрицкого зеркала. Задние ноги зверей представлены в шаге, левая передняя -- приподнята наискось и вперед, голова полуопущена, по всей длине спины короткими рубчиками показана шерсть. Однако, стилистика исполнения роднит их со скифскими изображениями этого зверя. Голова -- массивная, сегментовидная, с крутым лбом подтреугольным глазом, приоткрытой пастью, рифленой ушной раковиной, подчеркнутой зооморфным превращением в головку хищной птицы с закрученным клювом 1. У обоих зверей хорошо выделены и акцентированы зооморфным превращением лопатки. Окончание хвоста также показано в виде головы хищной птицы.

Рис. 5. Кабаны в сценах терзання: 1 -- фрагмент пекторали из Толстой могилы; 2 -- окончание гривны из кургана Карагодеуашх; 3 -- Александрополь; 4 -- курган 3, погребение 3 у аула Нечерзий. Масштаб произвольный (по: 1 -- Національний... 2011; 2 -- Алексеев 2012; 3 -- Полин, Алексеев 2018; 4 -- Шедевры... 1987)

Отдельную немногочисленную серию середины V--IV вв. до н. э. представляют изображения крылатых кабанов с туловищем хищника, либо же протом с золотых пластин -- украшений женских головных уборов и костюмов. Это кабаны на пластинах калафа из Толстой Могилы (Мозолевський 1979, с. 127--130), Чертомлыка (Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, с. 194--195, кат. 113), на бронзовой матрице (вероятно для изготовления аналогичных пластин), обнаруженной в пойме реки Трубеж (Бессонова, Зимовец, Скорый 2016), также протома кабана на золотых бляхах из второго Семибратнего кургана (рис. 7). Подробный разбор данного образа был дан в отдельной работе (Бессонова, Зимовец, Скорый 2016). В рамках же настоящей статьи ограничимся констатацией того, что данные изображения явно не скифские по манере исполнения, однако, вряд ли их появление в репертуаре образов, используемых скифами, тем более на церемониальных головных уборах, можно считать случайным. Полных или даже относительно близких аналогий (помимо протом крылатых кабанов, известных по греческому нумизматическому материалу, а также по вазописи) в искусстве Греции, Передней Азии, Ирана им отыскать не удалось. Крылатые кабаны с туловищем хищника на золотых пластинах из Толстой Могилы и Чертомлыка включены в состав сложных композиций, в рамках которых они противостоят грифонам. Видимо аналогичное по смыслу противостояние кабана и льва имеет место и на золотых обкладках горитов «чертомлыцкой серии» (Алекссеев 2012, с. 206). Но здесь вепрь уже лишен фантастических черт и показан весьма реалистично, в традициях греческого искусства.

Рис. 6. «Идущие» кабаны: 1 -- Ушаковский курган; 2 -- Великая Знамянка. Масштаб произвольный (по: 1 -- Артамонов 1966; 2 -- Національний... 2011). По этим признакам головы обоих кабанов схожи с головой вепря на золотых накладках колчана из Архангельской слободы, на что уже обращалось внимание исследователями (Канторович 2015, с. 536)

Рис. 7. Крылатые кабаны с туловищем хищника: 1 -- фрагмент золотой пластины калафа из Чертомлыка; 2 -- фрагмент золотой пластины калафа из Толстой Могилы; 3 -- 2 Семибратний курган; 4 -- пойма реки Трубеж, Днепровская Левобережная Террасовая Лесостепь. Масштаб произвольный (по: 1 -- Алексеев, Мурзин, Ролле 1991; 2, 3 -- Schilz 1994; 4 -- фото: Р. В. Зимовец)

Подводя итоги проведенного обзора образов полнофигурного кабана в Скифии необходимо отметить следующие принципиальные моменты. Во-первых, единичные изображения кабана в позе «внезапной остановки» и «на кончиках копыт» из Гуляй-города и Келермесского могильника генетически связаны с центральноазиатской традицией, являясь, как и ряд других характерных раннескифских изображений (лошади, оленя, лося) свидетельством миграции одной из самых ранних волн кочевников из Центральной Азии в Северное Причерноморье. При этом, уже на самых ранних изделиях (келермесские секира и зеркало) мы видим опосредование центральноазиатской стилистики переднеазиатскими традициями урартского, ассирийского, луристанского круга. Во-вторых, образ кабана с подложенными под туловище и направленными вперед ногами в скифском искусстве также был известен кочевникам еще в эпоху архаики (Аржан 2, Келермес), но получил распространение в Северном Причерноморье позднее, в классическое время. Вопрос об истоках этой иконографической схемы в искусстве скифов (Центральная или Передняя Азия) пока остается открытым. В-третьих, уже с позднего этапа архаической эпохи в скифскую культуру проникает греческая иконография «идущего» и терзаемого кабана, которая иногда адаптируется под стилистику скифского звериного стиля, но иногда так и остается исключительно греческой. Влияние греческой передачи этого образа наиболее полно проявляется в IV в. до н. э. В-четвертых, фиксируется проникновение фракийской иконографии кабана в скифскую среду, являющееся частным случаем влияния фракийского искусства на искусство Причерноморской Степи в IV в. до н. э.

При анализе полнофигурных изображений кабана в классическую эпоху удивляет ряд обстоятельств. Во-первых, все они выполнены из драгоценных металлов, преимущественно из золота. В классическую эпоху в Скифии не известны бронзовые бляхи с полнофигурным изображением кабана. Во-вторых, большинство из них размещено либо на культовых предметах (деревянные чаши, ритон, навершие), либо являются парадным украшением оружия (мечей, колчана). В-третьих, все они обнаружены в Степной Скифии. В Лесостепи полнофигурные изображения кабана отсутствуют вовсе. Как можно объяснить эти особенности воплощения образа вепря?

А. Р. Канторович обращает внимание на тот факт, что золотые бляшки с изображением лежащего кабана с поджатыми и направленными вперед ногами, служили украшением колчана, чаши и меча, указывая на один из вариантов геродотовой этногенетической легенды, в соответствии с которой колчан и чаша были атрибутом победителя в соревновании детей Геракла за владычество над Скифией (Канторович 2015, с. 943). Эта версия пока подтверждена очень небольшим количеством артефактов. Однако вряд ли приходится сомневатьсяв том, что преимущественное исполнение полных фигур кабана в золоте на престижных предметах вооружения и ритуальных изделиях в классическое время связано с мифологическими или магическими представлениями скифской элиты, в первую очередь воинской Интересно наблюдение А. В. Вертиенко о том, что на лопасти меча одного из пеших воинов на со- лохском гребне также изображена условная голова вепря, как это имеет место на лопастях мечей из Александровки и Великой Белозерки (Вертиенко 2014, с. 274, рис. 5).. Как известно, в иранской мифологии кабан был одним из воплощений бога войны и победы Веретрагны (Кузьмина 1976, с. 55--60). Более того, в «Авесте» тело вепря, включая его челюсти, ассоциируются с железом, что, в свою очередь, может быть связано с образом клинкового оружия, кинжала (Вертиенко 2014, с. 272). В этом контексте, вепря можно считать и инкарнацией самого Ареса скифской мифологии (Болтрик 1998, с. 80--82), принимая во внимание свидетельства Геродота о жертвенниках, посвященных Аресу, где главным культовым предметом выступал железный акинак. В греческой мифологии Арес непосредственно принимает образ вепря, и в этом облике убивает Адониса во время охоты (Грейвс 1992, с. 49).

Не ставя под сомнение возможное отождествление образа кабана с одним из атрибутов или воплощений бога войны и победы (Вере- трагны, Ареса), хотелось бы обратить внимание еще на одну роль, выполняемую им в мифологическом сознании индоевропейских народов. Во многих мифах представлен сюжет охоты богов или героев на кабана. Так, ведический Индра поражает кабана Эмушу за то, что тот похитил жертвенную пищу, олицетворявшую солнце (Лопатин, Леонтьева 2011). Греческие герои принимают участие в знаменитой охоте на калидонского кабана, посланного Артемидой. Примечательно, что клыки и шкура побежденного зверя хранились в храме богини победы -- Афины Алеи. Геракл побеждает эри- манфского вепря (четвертый подвиг) (Грейвс 1992, с. 202--206, 126). В Иране получил распространение мотив сакрализованной царской охоты на кабана. Добывание вепря отождествлялось с царской инициацией воина-охотника, а сама охота представлялась государственным занятием, наиболее похожим на войну (Вертиенко 2014, с. 273, 276). Все эти мифологические сказания свидетельствуют о глубокой связи вепря с воинско-охотничьей магией. В то же время, кабан был не просто объектом охоты. В приведенных выше мифах он олицетворял некую демоническую силу, совершающую разрушительные действия. Видимо победа над ним имела не только магический смысл. По мнению Е. В. Переводчиковой кабан, будучи копытным, но агрессивным опасным зверем, принадлежит, одновременно, миру травоядных и хищных животных. Это придает ему статус посредника между «средним» миром живых и «нижним» миром хтонических существ (Пере- водчикова 1976, с. 80--82). В этом смысле победа над вепрем могла символизировать преодоление темных сил разрушения. В то же время, он был почетным, «космическим» соперником, равным богам, царям и героям, а потому достойным особого уважения и даже отождествления с ним. Видимо такое почитание поверженного соперника Как уже неоднократно отмечалось исследователями изображения кабана «на кончиках копыт» и с подогнутыми ногами, упирающегося пятаком в поверхность, скорее всего, показывают уже мертвое, поверженное животное (Канторович 2015, с. 943)., являвшегося как бы посланником из «нижнего», хтонического мира в мир живых и нашло свое отражение в изделиях торевтики, обнаруженных в скифских памятниках.

Что касается тяготения образа полнофигурного кабана к побережью Черного и Азовского морей, то это наводит на мысль о производстве рассматриваемых изделий мастерами греческих городов Северного Причерноморья. Тем более, что многие изображения, как уже было сказано, испытали существенное влияние греческой традиции («шагающие» кабаны из Великой Знамянки и Елизаветовского могильника, терзаемый кабан из Александрополя), либо целиком были выполнены в греческой манере (терзаемые кабаны на гривне из Карагодеуашха, пекторали из Толстой могилы, протомы крылатых кабанов из Семибратних курганов).

На рубеже архаического и классического времени в Скифии появляются и редуцированные изображения вепря (мотив кабаньей головы), не известные здесь ранее. В отличие от полных фигур на золотых пластинах -- украшениях чаш, мечей, колчанов мотив кабаньей головы, в большей степени, получил распространение на бронзовых бляхах -- деталях конской узды и на клыках-подвесках. Немногочисленны оригинальные изображения, выполненные в золоте, либо размещенные на псалиях Исключение составляют изображения на золотых бляшках и других изделиях из Среднего Подо- нья, представляющие относительно замкнутый локальный вариант передачи образа кабана, слабо связанный с его развитием в других регионах Северного Причерноморья и Предкавказья.. Еще одно отличие -- более широкая представленность этого мотива, как количественная, так и территориальная. Бляхи с изображением головы кабана обнаружены как в Степной, так и в Лесостепной Скифии. Хотя, количественное превосходство остается за Степью.

На данный момент, на территории Степной и Лесостепной Скифии (включая Подонье), а также Предкавказья нам удалось учесть 40 оригинальных изображений головы кабана Тиражированными являются бронзовые бляшки из курганов Ромейского уезда (6 экземпляров) и золотые бляшки из кургана 18 группы Колбино I (74 экземпляра).. С территории Крыма происходит 14 экземпляров. Это бронзовые бляхи из Нимфея (нижняя терраса городища, раскопки 1948 г.), первая половина V в. до н. э. (Скуднова 1954, с. 316, рис. 6 левый); кургана 24 и 1 Нимфейского некрополя (последняя фрагментирована), 475--425 гг. до н. э. (Силантьева 1959, с. 69, рис. 37: 9; с. 84, рис. 47: 6); погребения 13 кургана 2 у с. Владимировка (Колотухин 2000, рис. 10: 2); два экземпляра из окрестностей Старого Крыма; экземпляры из разрушенного погребения на горе Айлянма-Кая (Белогорский р-н); с. Кринички (Кировский р-н); случайная находка из Белогорского р-на; бляха с изображением головы кабана в фас / плане из с. Новокленово Белогорского р-на (Скорый, Зимовец 2014, с. 63, 105--107, кат. 227, 320--324); фрагментированные экземпляры из р-на сел Марково-Шахтино в Присвашье и Юго-Восточного Крыма (последние две бляхи публикуются впервые) (рис. 8). А также окончания подвесок из кабаньих клыков: из разрушенного погребения около Керчи (Королькова 2006, табл. 64: 1) и кургана 3 в имении Талаевой (Яковенко 1976, с. 132--133, рис. 8: 1) (рис. 9: 1--14) Бляха из кургана 1 на землях С. А. Крыма (Кол- тухов, Сенаторов 2016, рис. 24: 11) не может быть с уверенностью отождествлена с головой вепря из-за своей фрагментированости. В равной степени, это могло быть изображение головы волчьего хищника..

Редуцированное изображение кабана также было распространено на соседней Крыму Тамани и в Предкавказье. Это бронзовые бляхи из 4 Семибратнего кургана, вторая половина V в.до н. э. (Bоrоvkа 1928, 1:аЫ. 17: D; Канторович 2015, с. 1535, рис. 4), Таманского полуострова (случайная находка) (Bоrоvkа 1928, tabl. 17: С; Канторович 2015 с. 1535, рис. 3), бронзовый псалий из Тузлинского могильника IV--III вв. до н. э. (Кашаев 2013, рис. 4: 6). Бронзовая уздечная бляха также была обнаружена в кургане 24 Нартанского могильника (Батчаев 1985, табл. 53: 20). Из Алекссеевского ущелья и Эшерского городища Абхазии происходят конские налобник и наносник, являющиеся местной линией развития этого образа в IV в. до н. э. (Эрлих, Шамба 2005, с. 171) (рис. 9: 15--20).

Рис. 8. Редуцированные изображения кабанов из Юго-Восточного Крыма: 1 -- район сс. Марково--Шахтино, Присивашье; 2 -- точное место находки не известно. Публикуются впервые, фото: Р. В. Зимовец

В Северном Причерноморье и Приазовье известны две бронзовые бляхи: из кургана у с. Днепряны, не позднее второй половины V в. до н. э. (Мурзин 1984, рис. 18: 3) и из Елизаветовского могильника (Марченко, Житников, Копылов 2000, рис. 94: 2). Серебряный фалар, покрытый золотым листом с изображением четырех голов кабана влево был обнаружен в конском погребении восточного дромоса подзахоронения в Центральную гробницу Александропольского кургана (Полин, Алекссев 2018, с. 553; кат. 73). С городища Глубокая пристань (хора Ольвии) происходит кабаний клык, окончание которого оформлено в виде головы вепря (Королькова 2006, с. 231, табл. 64: 4). Из этого же района (поселение Кошары) происходит матрица, изготовленная на керамическом материале и предназначенная для отливки или тиснения изображений (Ольговский 2014, с. 145,рис. 51). Два предмета с изображением кабана выполнены в золоте. Это обивка сосуда из кургана Бабы, 470--450 гг. до н. э. (Артамонов 1966, с. 105, кат. 71; Канторович 2015, с. 1192, 1535, рис. 1) и лопасть золотой обкладки ножен меча из Великой Белозерки, последняя треть IV в. до н. э. (Schilz 1994, fig. 329; Канторович 2015, с. 1193, 1537) (рис. 9: 24--30).

Кроме того, со Среднего Дона происходят 8 оригинальных изображений, являющихся показательными примерами местной трактовки образа кабана в рамках локального среднедонского варианта скифской культуры. А. Р. Канторович объединяет их в «Мастюгинско-колбинский» тип конца V -- первой четверти III вв. до н. э., отмечая его периферийный характер по отношению к основной линии реализации образа кабана в восточноевропейском зверином стиле (Канторович 2015, с. 548--550). При этом на Среднем Дону было представлено и «магистральное» направление развития этого образа, характерное для Лесостепного и Степного Под- непровья (рис. 9: 31--32). Мастюгинско-кол- бинский тип характеризуется схематичной удлиненной головой, оформляющей, в основном, выгнутые пряжки, а потому ориентированной не столько на боковой обзор, сколько на вид сверху, в плане, чем отличается от подавляющего большинства изображений с других территорий (рис. 10). Это золотые нашивные бляшки из кургана 4 у с. Дуровка (Пузикова 2001, рис. 18: 4), из курганов 1 и 18 группы Колби- но I (Савченко 2001, рис. 19: 8, 40: 4); золотые бляшки и бронзово-железный поясной крючок из курганов 1, 2 и «из сборов» у дер. Мастюгино (Либеров 1965, табл. 24: 6; 32: 7; 24: 12), а также окончания железной пряжки с золотой обкладкой из кургана 11 (ВУАК) группы«Частые курганы» (Либеров 1965, рис. 2: 55).

Шесть бронзовых бляшек с «лаконичным» изображением головы кабана происходят из курганов Роменского уезда (Шкурко 1976, рис. 3, 11), одна фрагментированная -- из кургана 499 у с. Басовка, первая половина V в. до н. э. (Ильинская 1968, табл. XXVIII: 8; Могилов 2008, с. 189, с. 312, рис. 94: 34) в Посулье (Днепровская Левобережная Лесостепь). Только один схожий с басовским экземпляр известен на Правобережье Днепра: это фрагментированное изображение из кургана 446 близ Капитановки в бассейне Тясмина У В. Г. Петренко и А. И. Шкурко -- привязка этого кургана к Пастырскому (Шкурко 1976, с. 97). (Могилов 2008, с. 189, с. 312, табл. 94: 35) (рис. 9: 21--23). Два схожих изображения головы кабана известны и на Среднем Дону: на бронзовой бляхе из кургана 7 Частых (Либеров 1965, табл. 22, 19) и на роговом псалии из кургана 4 могильника Терновое I (Савченко 2001, рис. 8: 21) (рис. 9: 31--32).

Рис. 9. Редуцированные изображения кабана: 1 -- Нимфей (нижняя терраса городища, раскопки 1948 г.); 2, 3 -- курган 24 и 1 Нимфейского некрополя; 4 -- погребение 13 кургана 2 у с. Владимировка в Крыму; 5, 6 -- окрестности Старого Крыма (Кировский р-н); 7 -- разрушенное погребения на горе Айлянма-Кая; 8 -- с. Кринички (Кировский р-н); 9 -- Белогорский р-н; 10 -- район сс. Марково-Шахтино, Присивашье; 11 -- Юго-Восточный Крым; 12 -- Новокленово (Белогорский р-н); 13 -- курган 3 в имении Талаевой; 14 -- разрушенное погребение около Керчи; 15 -- 4 Семибратний курган; 16 -- Тузлинский могильник; 17 -- Таманский п-ов; 18 -- курган 24 могильника Нартан; 19 -- Алексеевское ущелье (Абхазия); 20 -- Эшерское городище (Абхазия); 21 -- курганы Роменского уезда; 22 -- курган 446 у с. Капитановка, бассейн Тясмина; 23 -- курган 499 у с. Басовка; 24 -- городище Глубокая пристань; 25 -- курган у с. Днепряны; 26 -- курган Бабы; 27 -- Александропольский курган; 28 -- Великая Белозерка; 29 -- Елизаветовский могильник; 30 -- поселение Кошары; 31 -- курган 7 группы Частые курганы; 32 -- курган 4 могильника Терновое I. Масштаб произвольный (по: 1 -- Скуднова 1954; 2, 3 -- Силантьева 1959; 4 -- Колотухин 2000; 5--9, 12 -- Скорый, Зимовец 2014; 10--11 -- публикуется впервые, фото: Р. В. Зимовец; 13 -- Яковенко 1976; 14, 24 -- Королькова 2006; 15, 28 -- Schilz 1994; 16 -- Кашаев 2013; 17 -- Канторович 2015; 18 -- Батчаев 1985; 19, 20 -- Эрлих, Шамба 2005; 21 -- Шкурко 1976; 22 -- Могилов 2008; 23 -- Ильинская 1968; 25 -- Мурзин 1984; 26 -- Артамонов 1966; 27 -- Полин, Алексеев 2018; 29 -- Марченко, Житников, Копылов 2000; 30 -- Ольговский 2014; 31 -- Либеров 1965)

Рис. 10. Мастюгинско-колбинский тип (по: Канторович 2015)

Среди бронзовых бляшек с изображением головы кабана, известных на середину ХХ в.

Рис. 11. Редуцированные изображения кабана. Стилистика: 1 -- Нимфей (нижняя терраса городища, раскопки 1948 г.); 2 -- курганы Роменского уезда; 3 -- окрестности Старого Крыма (Кировский р-н); 4 -- курган 3 в имении Талаевой; 5 -- курган 24 могильника Нартан; 6 -- Белогорский р-н, Крым; 7 -- городище Глубокая пристань; 8 -- с. Кринички (Кировский р-н, Крым); 9 -- курган 7 группы Частые курганы; 10 -- Елизаветовский могильник; 11 -- разрушенное погребение около Керчи; 12 -- курган у с. Днепряны; 13 -- курган 499 у с. Басовка; 14 -- курган 446 у с. Капитановка; 15, 15а -- Новокленово (Белогорский р- н); 16 -- разрушенное погребение на горе Айлянма-Кая (Белогорский р-н, Крым); 17 -- Тузлинский могильник; 18 -- погребение 13 кургана 2 у с. Владимировка в Крыму; 19 -- курган 4 могильника Терновое I; 20 -- Александропольский курган; 21 -- окрестности Старого Крыма (Кировский р-н, Крым); 22 -- Эшерское городище (Абхазия); 23 -- Алексеевское ущелье (Абхазия); 24 -- 4 Семибратний курган; 25, 27 -- курганы 24 и 1 Нимфейского некрополя; 26 -- Марково-Шахтино, Присивашье; 28 -- Юго-Восточный Крым; 29 -- Таманский п-ов; 30 -- поселение Кошары; 31 -- Великая Белозерка; 32 -- курган Бабы. Масштаб произвольный (по: 1 -- Скуднова 1954; 2 -- Шкурко 1976; 3, 6, 8, 16, 21 -- Скорый, Зимовец 2014; 4 -- Яковенко 1976; 5 -- Батчаев 1985; 7, 11 -- Королькова 2006; 9 -- Либеров 1965; 10 -- Марченко, Житников, Копылов 2000; 12 -- Мурзин 1984; 13 -- Ильинская 1968; 14 -- Могилов 2008; 15, 15а -- фото: Р. В. Зимовец; 17 -- Кашаев 2013; 18 -- Колотухин 2000; 19 -- Савченко 2001; 20 -- Полин, Алексеев 2018; 22, 23 -- Эрлих, Шамба 2005; 24, 31 -- Schiltz 1994; 25, 27 -- Силантьева 1959; 26, 28 -- публикуются впервые, фото: Р. В. Зимовец; 29 -- Канторович 2015; 30 -- Ольговский 2014; 32 -- Артамонов 1966)

В. М. Скуднова наметила выделение двух стилистических типов. Бляхи с Нимфейского городища, курганов Роменского уезда и Частого кургана 7 (ВУАК) с «плоской трактовкой головы и раскрытой пастью» были отнесены нею к первой половине V в. до н. э. В отличие от изображений с закрытой пастью и рельефным пятачком из Нимфейских и Семибратних курганов, а также с Тамани, которые, по мнению исследовательницы, датировались уже второй половиной V в. до н. э. (Скуднова 1954, с. 316). Впоследствии это выделение было развито А. И. Шкурко, который впрочем, предполагал хронологическую параллельность двух типов (Шкурко 1975, с. 85) и А. Р. Канторовичем, выделившим «бабинско-семибратненский» и «нимфейско-днепрянский» типы, датировав их V в. до н. э. и первой половиной V -- началом IV вв. до н. э. соответственно (Канторович 2015, с. 539--544).

Новые материалы, во многом, подтверждают справедливость такой классификации, позволяя, в то же время, сделать определенные уточнения (рис. 11). К лаконичным плоскостным изображениям головы кабана с раскрытой пастью, помимо указанных выше, необходимо отнести экземпляры из окрестностей Старого Крыма, Криничек, Керчи, Талаевского кургана, Белогорского р-на Крыма, Глубокой пристани, Елизаветовского городища, Днепрян и, скорее всего, могильника Нартан, Басовки и Капитановки (рис. 11: 1--14). Кроме упомянутых выше общих характеристик (раскрытая пасть, плоскостная моделировка), для них характерно изображение лишь одного клыка (видимо, здесь два клыка показаны слитно). Все изображения отличаются в деталях. Так, лоб может быть более или менее крутым (последний вариант превалирует), небольшим горбиком может быть передана приподнятость верхней губы клыком (Днепряны, 4 Семибратний курган), но чаще всего она отсутствует, всегда овальный глаз отличается в деталях: от почти круглого (Белогорский р-н) до вытянутого (окрестности Керчи). Основная же дифференциация внутри данной группы может быть проведена по такому признаку как наличие или отсутствие шерсти (загривка). У изображений с Нимфейского городища, курганов Роменского уезда, Старого Крыма, кургана из имения Талаевой загривок отсутствует. Вместе с тем, у большинства экземпляров -- из Криничек, Белогорского р-на, Частых курганов, Днепрян, Елизаветовского городища, Глубокой пристани -- этот элемент есть. Видимо к этой же серии условных плоскостных изображений кабанов с загривком принадлежат и экземпляры из Басовки и Капитановки, хотя их фрагментиро- ваность усложняет окончательную идентификацию.

К другой группе относятся более реалистичные изображения с закрытой пастью и, чаще всего, рельефно показанным пятаком и складками губ (судя по целым экземплярам) (рис. 11: 24--32). Все кабаны -- с загривком, рифлением показана кожно-шерстная складка. Также, судя по целым экземплярам, оба клыка изображались раздельно. Выразительной чертой этих изображений является подчеркивание и выделение уха. При этом в некоторых из них ухо показано скульптурно, отходя в сторону, на зрителя, и имеет рифление раковины Такое подчеркивание уха могло иметь и мифологический подтекст. Так, в нартовском эпосе герой Батраз побеждает вепря, оторвав ему ухо, что лишает зверя сил (Вертиенко 2014, с. 275).. По этим признакам данная группа изображений является реалистичной и, в то же время, содержит ряд декоративных элементов (рифление кожно-шерстной складки, уха), отсутствующих в первой группе. Помимо экземпляров из Нимфейских, Семибратних курганов и Тамани, к данной группе необходимо отнести золотую накладку из кургана Бабы и две крымские бляхи, публикуемые впервые, а также, с определенной долей условности, литейную форму или матрицу с поселения Кошары и лопасть ножен меча из Великой Белозерки.

Для выявления генезиса этой реалистичнодекоративной группы важно, что география распространения изделий, помимо формы из Кошар и золотыхпластин из курганов Бабы и Великая Белозерка, ограничивается Юго-Восточным Крымом и Таманью -- т. е. территориями входившими, или непосредственно приближенными к Боспору. Это наводит на предположение о том, что боспорские мастера имели непосредственное отношение к развитию данной стилистической линии. В пользу такого предположения, помимо географии, свидетельствует и специфическая стилистика этих изображений. Во-первых, это довольно резкий переход от теменной части к морде через короткий крутой лоб. Во-вторых, относительно реалистичная передача пасти зверя и «пятака» (во всяком случае, в целых экземплярах) рельефными складками. Обе эти черты весьма хорошо просматриваются на собственно греческих изображениях кабана, известных, как по вазописи, так и по нумизматическому материалу -- восточногреческим монетамвторой половины VI -- первой половины V вв. до н. э.: Кизика, Самоса, Лесбоса, Иалиса, Ликии, Мессалии, но наиболее массово -- Клазомен, от 520 г. до н. э. вплоть до римского времени (Бессонова, Зимовец, Скорый 2016, с. 196). В-третьих, на золотой пластине из кургана Бабы и лопасти меча из Великой Белозерки присутствуют такие греческие элементы как пальметта и волюты, что придает этим образам черты скифо-греческого синтеза. В особенности это характерно для белозерского изображения, выполненного, кроме того, очень реалистично.