Мироздание А. Платонова: опыт культурологической реконструкции

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора культурологии

Мироздание А. Платонова: опыт культурологической реконструкции

24.00.01 - Теория и история культуры

Брагина Наталья Николаевна

Москва - 2010

Работа выполнена на кафедре культурологии

ГОУ ВПО «Шуйский государственный педагогический университет»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Океанский Вячеслав Петрович

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор, Кондаков Игорь Вадимович

доктор культурологии, профессор Юрьева Татьяна Владимировна

доктор филологических наук, профессор Орлицкий Юрий Борисович

Ведущая организация Московский государственный университет культуры и искусства, кафедра культурологи и антропологии

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Костромской государственный университет имени Н. А. Некрасова»

Ученый секретарь диссертационного совета доктор культурологии, доцент Е.Б. Витель

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Культурология как академическая наука сложилась позже других гуманитарных дисциплин. Это вполне естественно, так как задача этой науки - обобщение всего предшествующего опыта человеческой деятельности в самых разнообразных ее областях. Вследствие этого предмет культурологии до сих пор остается дискуссионным. Мы вправе относить к области культурологи труды философов и социологов, историков, мифологов и искусствоведов, так как в основе их исследований лежат вопросы культуры. Гете, Шопенгауэр. Ницше, Шпенглер, Вайнингер, представители русской философской школы начала XX века и другие ученые сейчас воспринимаются именно как культурологи, что позволяет говорить о том, что культурологическая тенденция имеет очень глубокие корни. Однако слишком большой разброс в предметной сфере свидетельствует о недостаточной разработанности методологии этой науки, и вопрос этот представляется нам наиболее актуальным.

Совершенно очевидно, что культурология как обобщающая дисциплина ориентирована на синтез философии, искусства и науки, на осознание общих закономерностей процессов в разных областях человеческой деятельности. Однако метод, представляемый данной работой, серьезно отличается от того, который можно считать уже традиционным в культурологии.

Обычно культурологические исследования ориентированы на изучение большого количества разнообразных фактов, явлений, культурных объектов, которые, складываясь в мозаику, представляют обобщенный образ изучаемого культурного феномена. Мы же предлагаем иной путь: избрав в качестве материала для исследования единственный объект - литературное творчество Андрея Платонова, - попытаться через него воссоздать целостную картину мира. Это отвечает учению Гете о типе, следует его формуле:

«Что такое общее?

Единичный случай.

Что такое единичное?

Миллионы случаев».

В работе мы опираемся на многочисленные литературоведческие исследования, посвященные творчеству Платонова, но классический литературоведческий подход оказывается узок для решения поставленной задачи. Поэтому помимо литературных исследований мы будем использовать труды философов, мифологов, музыковедов, искусствоведов разных направлений, что представляется нам необходимым для изучения феномена Андрея Платонова.

Выбор именно этого автора не случаен: почти ровесник века (год рождения Платонова 1899), писатель являет собой именно тип, жизнь и творчество которого отразило судьбу русской культуры первой половины XX века, а посмертная судьба его сочинений высвечивает многие культурные процессы вплоть до сегодняшнего дня.

Но и осознание явлений советской и постсоветской культуры оказывается только шагом на пути к метафизическому платоновскому космосу, в свою очередь представляющему одно из ипостасных раскрытий Божественного творения.

Культурология, по самому своему статусу ориентированная на научный синтез, не может ограничиваться «строгой научной» парадигмой только одной дисциплины. Метод анализа, соответствующий культурологии как научной дисциплине, должен обладать определенными качествами.

Такой анализ должен быть:

1. междисциплинарным, то есть вобрать в себя наиболее продуктивные, проявившие себя в практике, приемы толкования глубинных, скрытых смысловых пластов текста, выработанные в разных науках, поскольку культурология по своему статусу ориентирована на научный синтез;

2. достаточно универсальным, чтобы «работать» не только при анализе вербальных текстов, но и применяться при изучении разных видов искусства;

3. направлен на исследование глубинных структур текста, которые несут информацию не о частной проблематике конкретного произведения, но о самых общих объективных смыслах, отражающих ментальные и культурные свойства человека, о мифологических основах текста О связи культуры и мифа мы согласны с мифологом Г.В. Зубко, которая в монографии «Миф: Взгляд на мироздание» пишет: «Миф по отношению к культуре является своего рода кодом, в котором имплицитно присутствуют все составляющие культуры. Таким образом, в связке Миф-Культура, как я полагаю, ведущим элементом является Миф». // Зубко Г.В. Миф: Взгляд на мироздание. - М.: Университетская книга, 2008. -   С. 16-17..

Полностью разделяя точку зрения М. Эпштейна о необходимости изыскания в произведении тех глубинных смысловых пластов, которые не столько проговариваются автором, сколько «умалчиваются» им «Мы сосредотачиваемся на метафизических смыслах в той степени, в какой они подрывают любую идеологическую трактовку произведения, основанную на прямых высказываниях писателя или буквальном понимании его образов как идей в наглядном изложении». Эпштейн М. Слово и молчание: Метафизика русской литературы. - М.: Высшая школа, 2006. - С. 15., мы предлагаем прочтение Платонова через музыкальное восприятие его поэтики. Речь идет не о нахождении прямых музыкальных аналогий и не об описаниях музыки, которыми изобилуют многие тексты Платонова, а о музыкальности как имманентном свойстве его произведений, об «идее» музыки, проявленной через вербальный текст.

Такой подход продиктован самим положением музыки в ряду искусств. Этимология слова восходит к греческому пантеону, где среди девяти муз - дочерей Зевса и Мнемозины - не было ни одной, специально покровительствующей музыкальному искусству. Это означает, что музыка как эквивалент гармонии и красоты, «эйдос» музыки - внутреннее содержание любого искусства. Музы - буквально - «мыслящие», то есть любой объект, являющийся проводником мысли, а значит, наделенный смыслом и отлитый в определенную форму, уже по сути своей музыкален.

А. Шопенгауэр идет еще дальше по пути понимания универсализма музыки и наделения ее свойствами абсолюта. Идею музыки он рассматривает как объективацию мировой воли, а отнюдь не продукт человеческой (и даже Божественной) мысли. Таким образом, музыкальный подход является, на наш взгляд, наиболее адекватным для раскрытия в произведении метафизических слоев умолчания, для нахождения вечных универсальных импульсов, порождающих всякий раз конкретные образы и сюжеты.

Для специфического «музыкального прочтения» мететекста Платонова имеется много дополнительных частных предпосылок, главная из которых - мифологичность платоновского творчества.

Связь творчества писателя с мифом, с мифопоэтическими образами - одна из наиболее обсуждаемых проблем в платоноведении. В той или иной степени ее касаются практически все, пишущие о Платонове, хотя выводы делаются очень различные: от трактовки всей образной сферы Платонова как отражения конкретных мифологических представлений (как языческих, - например, М. Дмитровская, А. Кулагина, так и христианских: О. Алейников, Н. Васильева и др.), до стремления отгородить Платонова от всякого мифологизма и трактовать платоновские бинарные оппозиции «жизнь-смерть», «добро-зло» и т. п., составляющие основу мотивной ткани метатекста писателя, со строго рационалистических, культурно-исторических позиций (В. Вьюгин), или само понятие мифа низводить до значения идеологического вымысла (Н. Полтавцева).

Говоря в дальнейшем о мифологизме и мифологическом мышлении в связи с творчеством Платонова, мы будем иметь в виду характерный тип сознания. Он не связан ни с какой конкретной мифологией или религией, но образы, создаваемые на его основе, вызывают ассоциации с самыми разными мифологическими прототипами, так как в основе любой мифологии лежат архетипические структуры (в трактовке понятия архетипа и символа мы опираемся на теорию К. Г. Юнга). Такой характер «мышления архетипами» можно назвать как мифологическим, так и космическим: в данном случае это тождественные понятия.

Степень изученности проблемы. Данная проблема потребовала комплексного, синкретического подхода к вопросу ее изученности, разделение исследования научной ситуации на несколько этапов. Прежде всего это было подробное изучение литературоведческих работ, связанных с творчеством А. Платонова Во Введении дается подробный анализ истории «платоноведения», его основных этапов и общих тенденций.. В последние десятилетия XX века (начиная с 1980-х годов), в связи с публикациями в СССР многих прежде неизвестных произведений А. Платонова и переизданием более выверенных, освобожденных от редакторских искажений ранее издававшихся текстов, возникает большая исследовательская литература о творчестве Андрея Платонова. Это прежде всего монографические исследования В.А. Чалмаева, В.В. Васильева, Н.Г. Полтавцевой, Н.В. Корниенко, В.Ю. Вьюгина, Н.М. Малыгиной, Л. Карасева, И. Спиридоновой и др. Наиболее полно срез платоноведческой литературы во всех направлениях научных изысканий представлен в регулярно издававшихся сборниках материалов международных конференций и семинаров «"Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества» (вышло шесть выпусков в издательстве «Наследие» и ИМЛИ РАН) и «Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Библиография» (вышло четыре выпуска в издательстве «Пушкинского дома» - СПб). В этих изданиях особый интерес представляют работы как вышеназванных авторов монографий, так и О. Алейникова, М. Дмитровской, А. Кретинина, А. Лысова, М. Михеева, Т. Никоновой, Е. Рудаковской, Т. Садовой, С. Семеновой, И. Сорокиной, Н. Шубина, Е. Яблокова. В этих же сборниках представлены исследования зарубежных славистов, занимающихся изучением творчества А. Платонова. Для нашей работы особенный интерес представляли статьи Х. Гюнтера (Билефельд), Л. Дебюзер (Берлин), О. Жунжоровой-Фишерман (Будапешт), Х. Костовой (Хельсинки), Т. Лангерак (Амстердам), А. Ливингстон (Кольчестер), Э. Наймана (Вашингтон), С. Нонака (Токио), Р. Чандлера (Лондон), А. Эппельбоин (Париж).

Особый интерес для нашего исследования представляли научные труды, только в частности качающиеся творчества А. Платонова, или вовсе не касающиеся его, но уделяющие основное внимание методам интерпретации литературного текста, раскрытия в нем глубинных семантических пластов. Это прежде всего книга М. Эпштейна «Метафизика русской литературы: Слово и молчание», а также трактаты М. Гаспарова «"Литературные лейтмотивы": Очерки русской литературы XX века», Л. Карасева «Онтология и поэтика», И. Силантьева «Поэтика мотива», П.М. Фортунатова «Ритм художественной прозы».

Терминологический аппарат исследования (в ее литературоведческом аспекте) базируется на классических литературоведческих трудах М.М. Бахтина, Ю.Б. Борева, А.Н. Веселовского, В.В. Виноградова, М.П. Гаспарова, В.М. Жирмунского, А.В. Михайлова, Б.В. Томашевского.

Исследование текста на современном этапе невозможно без привлечения разработанной в лингвистике современной «теории текста». В этом аспекте наиболее близко соприкасающимися с нашей трактовкой «глубинной структуры текста» оказались работы Н.А. Вепревой, И.Р. Гальперина, Б.М. Гаспарова, С.И. Гиндиной, М.А. Дмитровской, И.А. Солодиловой, З.Я. Тураевой и некоторых других авторов (см. библиографию).

Особое место в методологическом корпусе исследования занимают фундаментальные работы семиотико-культурологического характера, трактаты по герменевтике и структурализму Р. Барта, В. Бибихина, С. Бочарова, В. Дильтея, С. Лангер, Ю. Лотмана, Б. Мейлаха, А. Потебни, П. Рикера, И. Топорова, М. Хайдеггера, В. Шкловского, Г. Шпета, Р. Якобсона.

Философский аспект исследования, предполагающий рассмотрение любого культурного объекта как сколка с одухотворенного Мироздания, основывается на философских трактатах преимущественно эпохи романтизма, поскольку они имеют ярко выраженный культурологический характер. Это труды. Г.Ф. Гете, Ф. Шлегеля, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, О. Шпенглера, З. Фрейда, К.-Г. Юнга.

Важнейшую часть нашего исследования представляет мифологическая трактовка семантики текстов. Теоретической базой для подобного подхода стали как повсеместно известные мифологические трактаты, так и некоторые исследования последних лет, развивающие этот аспект, в частности, в связи с творчеством А. Платонова. Это А.К. Бабурин, Е.В. Брель, М.А. Дмитровская, В.Г. Зубко, В.В. Иванов, К. Леви-Стросс, А.Ф. Лосев, Е.М. Мелетинский, В.Я. Пропп, М.И. Стеблин-Каменский, В.Н. Топоров, Дж. Фрезер, О.М. Фрейденберг, М. Элиаде.

Поскольку предлагаемая работа междисциплинарна, особое место в ней занимает музыковедческий аспект. В качестве теоретической основы выделим два типа музыковедческих работ, давших нам и терминологическую базу, и идею универсального характера музыковедческого анализа. Первая группа - классические труды по анализу музыкальных форм А. Акопяна, М.Г. Арановского, Б.В. Асафьева, В.П. Бобровского, Л.А. Мазеля, В.А. Цуккермана и др. Вторая группа - музыковедческие труды, выходящие в области смежных дисциплин: взаимосвязи слова и музыки, философии музыки, психологии музыкального восприятия, раскрывающие музыкальные категории ритма, структуры, драматургии как универсальные. Это работы И.А. Барсовой, М.Ш Бонфельда, А.А. Евдокимовой, Ю.Г. Кона, Г.Г. Коломиец, Т.Н. Левой, А.Е. Махова, В.В. Медушевского, Е.В. Назайкинского, В.К. Суханцевой., В.Н. Холоповой, Е.И. Чигаревой.

Однако все эти труды, дающие фундаментальную теоретическую базу для исследования любого текста, не рассматривают проблемы универсального культурологического анализа в том аспекте, который предлагаем мы. Эта тенденция: видения музыки как основы синкретизма культуры, дающей основания для применения техники музыковедческого анализа к произведениям разных видов искусства, - находится в стадии становления. Раньше всего (в 90е годы XX века) стали появляться подобные работы музыковедов (Т. Левая, О. Соколов, Н. Асанова, М. Кургинян и др.), хотя они не представляли основного направления исследовательской деятельности данных авторов. В 70-е же годы начинают складываться научные контакты филологов и музыковедов: А. Михайлов открывает научный семинар «Слово и музыка», в котором принимают участие представители разных научных дисциплин. Но семинар просуществовал недолго и возобновился уже в 2002 году, после смерти основателя, по инициативе Е. Чигаревой, ученицы А.В. Михайлова. В XXI веке начинают появляться диссертации и выходить монографии и статьи (опять-таки они в основном принадлежат музыковедам), исследующие уже не механическое соединение слова и музыки, где функция музыки часто трактуется как иллюстративная, вспомогательная, усиливающая выразительность слова, а рассматривающие общие закономерности функционирования слова и музыки, с приоритетом последней. Это работы Е. Гервер, Е. Петрушанской, С. Лащенко, диссертация О. Епишевой. Свой теоретический вклад в это направление был внесен и автором данного исследовании (диссертация и монография «Н.В. Гоголь: Симфония прозы»).

Аналогичные процессы идут и в исследованиях взаимосвязи музыки с живописью, архитектурой, театром, кино. Диссертации и статьи Ю. Афанасьева, П. Рудина, К. Гоголадзе, Е.Фрейверк - о связи музыки и живописи, Н. Кононенко, О. Дворниченко, Ю. Михеева, О. Арансон, С. Филиппова - о музыке и кино, исследования по интонологии (школа Т.Я. Радионовой), получившие статус новой научной дисциплины - о музыке и театре и многие другие работы позволяют говорить о систематической разработке теоретической базы в области исследования различных объектов культуры на основе осознания синкретизма искусства, общих закономерностей функционирования и выявления в этих объектах музыкально-мифологической основы.

Объект исследования - эпическая проза А.А. Платонова.

Предмет исследования мы понимаем как собственно метатекст, то есть метафизический платоновский Комсос. Оговоримся, что термин «метатекст» по разному трактуется лингвистами и литературоведами. Так, лингвист Н.Т. Вепрева в книге «Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху» отказывает понятию «метатекст» в точности. В частности, она пишет: «Если рассматривать термин «метатекст» с позиций лингвистики текста, следует признать его несостоятельным: в большинстве случаев мы не можем констатировать представленность в речевой структуре, обозначаемой как «метатекст» и взятой в изолированности от основного текста виде, универсальных текстовых категорий: целостности, связности, смысловой завершенности, относительной оформленности» (Автор ссылается на труды С.И. Гиндина, И.Р. Гальперина, Н.Д. Зарубиной.) Вепрева Н.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. - С. 74. Мы же имеем в виду устоявшуюся в литературоведении трактовку понятия «метатекст», соответствующую исследованию всего творческого наследия какого-либо автора, рассмотренного как единое целое. Именно так интерпретирует это понятие О.С. Бердяева в докторской диссертации, посвященной изучению творчества М.А. Булгакова: «Проза Михаила Булгакова. Текст и метатекст». Автор пишет: «Мы исходим из того, что, при всем сюжетном и жанровом разнообразии булгаковского наследия, можно говорить о нем как о некоем едином метатексте, организованном прежде всего мотивно. Если на сюжетном уровне произведения М. Булгакова существуют традиционно как романы, повести, рассказы, пьесы, то на мотивном они складываются в целостное единство» Бердяева О.С. Проза Михаила Булгакова. Текст и метатекст. Автореф. дис… д-ра филол. наук. - Великий Новгород, 2004. - С. 5..

Цель данного исследования - воссоздание структуры метатекста А. Платонова через выявление в нем скрытой мифо-музыкальной основы.

Цель определяет последовательность задач.

1. Выбор из метатекста тех произведений, которые требуют подробного целостного анализа. Мы не касаемся ни драматургии Платонова, ни его поэтического наследия (ранний сборник «Голубая глубина»). Причина в том, что Платонов - писатель монотематический: круг образов и идей, составляющий основу его произведений, одинаков во всех жанрах (что также косвенно свидетельствует о мифологизме мышления автора, об опоре на архетипы). Это отмечают все исследователи (в частности, Н. Полтавцева, Н. Малыгина, В. Вьюгин, Л. Карасев и др.).

Объектом подробного анализа становятся произведения «большого нарратива»: романы «Чевенгур» и «Счастливая Москва», повести «Котлован», «Ювенильное море», «Джан» (оговоримся, что принятые жанровые характеристики здесь весьма условны). В них, с одной стороны, платоновские идеи особенно сконцентрированы, с другой стороны, каждое из этих сочинений само по себе представляет этап творческой эволюции, и обойти вниманием какой-нибудь из этих текстов значило бы создать лакуну в эволюционном процессе автора.

Произведения «малых форм» - рассказы, небольшие повести, новеллы и сказки мы рассматриваем как циклы. Такое объединение не вытекает из авторского замысла (все произведения писались Платоновым отдельно, как самостоятельные), но также отражает эволюцию творчества Платонова: в ранний период - фантастические рассказы и социальная сатира, в 30-е годы - ряд лирических новелл, отдельно - произведения о войне (в основном написанные в военные годы), в поздний период - детские рассказы и сказки. При взгляде на группы этих сочинений как на единый текст (циклический), в них обнаруживается собственная драматургия, возникающая благодаря мотивным связям, общим кульминационным точкам, наличию произведений итогового, завершающего характера. Поэтому из цикла выбираются для самостоятельного анализа именно те сочинения, которые, как нам представляется, создают этот общий драматургический контекст. Статьи, письма, дневники Платонова мы не анализируем, но постоянно ссылаемся на эти тексты, поскольку иногда именно через сопоставление с ними можно интерпретировать символизм художественной прозы писателя.

2. В каждом рассмотренном произведении «большого нарратива» и в циклах малых форм выявить основные идейные и философские мотивы, характерные не только для данного автора, но и для времени написания сочинения, то есть обозначить идеологический контекст эпохи.

3. Показать в каждом произведении исторические и бытовые реалии и реконструировать на их основе картину повседневной культуры эпохи.

4. Проанализировать глубинную структуру каждого сочинения и описать ее в музыкальных терминах как наиболее точно отражающих архетипические свойства любого текста.

5. Выявить в структуре сочинений аналогии с музыкальными формами, которые мы рассматриваем как архетипические, и на этой основе показать стилистические параллели между вербальными и невербальными текстами.

6. На основе проведенного анализа выявить главные темы и мотивы платоновского творчества и трактовать их глубинную семантику, всегда оставаясь в предметном поле анализируемого сочинения. Трактовка некоего конкретного мотива может показаться неубедительной в силу своей новизны, но мотив не возникает случайно и не исчезает бесследно: в тексте непременно имеются связи, предпосылки, реминисценции, которые, в сопоставлении с данным фрагментом, проясняют его значение, подтверждают правомочность именно такой интерпретации.

7. Найти связь тем и мотивов, составляющих драматургическую основу текста, с мифологическими прототипами и трактовать каждое сочинение как этап в становлении индивидуального авторского мифа.

8. Итоговая задача, синтезирующая все предыдущие, заключается в том, чтобы, выстроив аналитические фрагменты в хронологическом порядке, в соответствии с эволюцией Платонова, увидеть их симультанно, как единый текст. И уже на основе метатекста вернуться к основной цели работы: реконструировать процесс формирования платоновского космоса, то есть воспроизвести мироздание Платонова.

Методология исследования. Предлагаемый нами метод исследования никак нельзя назвать просто музыковедческим. Мы называем его структурно-архетипическим, поскольку он направлен на выявление универсальных текстовых структур, отражающих общие формы мышления, и поэтому отраженных в Мифе. В музыке эти структуры лежат как бы ближе к поверхности текста, так как на них не наслаивается вербальный или визуальныо-фигуративный ряд. Поэтому мы используем технологию музыковедческого анализа в применении к предлагаемому методу исследования. Такой подход мы считаем культурологическим, поскольку он синтезирует аналитические методы классической герменевтики Шлейермахера и русской герменевтической школы Потебни, философию природы Гете и философию культуры Шпенглера, мифологический метод Элиаде и структурализм Леви-Стросса, психоанализ Фрейда - Юнга и универсализм Платона и Шопенгауэра, а также опирается на современную теорию текста, в свою очередь представляющую синтез литературоведения и лингвистики. Все эти столь разные методы объединяет идея синкретизма, поиск единой основы всего многообразия культурных объектов. Как пишет В.К. Суханцева: «XX век пронизан интуициями целого» Суханцева В.К. Музыка как мир человека (От идеи Вселенной - к философии музыки). - Киев: ФАКТ, 2000. - С. 9..

Научная новизна заключается прежде всего во введении в научный обиход междисциплинарного метода изучения текста. Попытка выявления семантики через структуру, как это делается в музыке, позволяет получить информацию обо всех компонентах поэтики автора: идеологической, жанровой, стилистической. Глобальная же структура, которую представляет метатекст, является самостоятельным культурным феноменом, выходящим за рамки сугубо литературного (или любого другого художественного) творчества.

Достоверность результатов исследования, проводимого с 2002 по 2010 годы, подтверждается следующими параметрами:

1. Общей методологической основой исследования: предлагаемый структурно-архетипический метод анализа продемонстрирован на исследовании текстов Н.В. Гоголя и А.П. Платонова, но может быть экстраполирован и на работу с произведениями иных видов искусства.

2. Использованием теоретически обоснованного комплекса методов, выработанных в различных научных дисциплинах, на стыке которых находится данная работа: музыковедения, лингвистики, герменевтики, в культурологических и мифологических исследованиях.

3. Обширностью исследуемых источников и качеством анализа представленного материала.

4. Стройной системой аргументов и доказательств, детерминированностью и взаимосвязью всех разделов исследования.

5. Апробацией результатов исследования во многочисленных публикациях и на научных конференциях, посвященных различным вопросам, комплексно входящим в контекст представленного исследования в областях платоноведения, лингвистики, мифологии, музыковедения, культурологи, проводимых в Москве (ИМЛИ РАН, МГУ, МНПУ, МИОО, институт искусствознания), Санкт-Петербурге («Пушкинский дом»), а также в Иванове, Шуе, Харькове, Калининграде, Пушкинских горах, Щелыкове, Юрьевце и других городах.

Практическую значимость исследования можно рассматривать в двух основных ракурсах:

1. Предложенный в работе аналитический метод дает возможность введения на культурологических (а также на филологических и искусствоведческих) факультетах спецкурса «Анализ художественного текста». Такой курс предполагает знакомство с особенностями музыкальных структур, освоение музыкальной терминологии, обоснование удобства ее применения при анализе вербальных и невербальных текстов и навык интерпретации этих текстов на основе выявления их глубинной структуры.

2. Результаты анализа метатекста А. Платонова можно использовать на всех этапах изучения творчества писателя: от общеобразовательной школы до ВУЗа.

Апробация исследования проходила на многочисленных семинарах и конференциях, в которых автор принимала участие. Это международные Платоновские конференции, проводимые в ИМЛИ, ежегодные семинары, посвященные творчеству Платонова, проводимые в «Пушкинском доме» (Санкт-Петербург), ежегодные конференции, посвященные творчеству А. Тарковского (а также широкому спектру близких культурологических проблем) в г.г. Иваново, Шуя, Юрьевец. Автор в разные годы принимала участие в Лосевских чтениях, в Виноградовских чтениях (Москва), в лингвистических и фольклорно-мифологических конференциях (МГПУ, МГУ), в международном симпозиуме, посвященном проблемам глобального кризиса (Шуя), выступала с докладом на Платоновской секции ИМЛИ РАН.

Результаты данного исследования отражены в монографии: «Мироздание А. Платонова: Опыт реконструкции (музыкально-мифологический анализ поэтики). (Иваново: «Талка». 2008), а также более чем в 40 научных публикациях в журналах «Вестник Нижегородского университета», «Вестник Волгоградского университета», «Музыкальная академия», «Библиография» и др. в сборниках научных конференций, в Платоновских сборниках, выпускаемых ИМЛИ РАН и редакцией «Пушкинского дома».

На защиту выносятся следующие положения:

1. Предлагаемый нами структурно-архетипический метод анализа художественных текстов обладает универсальностью, так как основан на исследовании глубинных структур текста, являющихся общими для произведений разных видов искусства.

2. Данный метод является культурологическим: в основе его лежит идея изначального синкретизма искусства, и, шире, всякой культурной деятельности человека.

3. Музыка и музыкальность являются определяющим фактором для осознания родства различных видов культурной деятельности, что подтверждается этимологией слова «музыка» («искусство муз»). В античном пантеоне нет «музы музыки» (что было бы тавтологией), но музами названы покровительницы всех видов художественного творчества.

4. Музыкальность, довлеющая разным видам художественного творчества, позволяет использовать технологию музыковедческого анализа при работе с произведениями других видов искусства.

5. Терминология, сложившаяся в практике музыковедческого анализа, может продуктивно использоваться и в более широком аналитическом поле. Такие музыкальные понятия, как репризность, сонатность, симфонизм, полифония и многие другие или не имеют хождения в практике анализа «немузыкальных» предметных сфер, или адаптируются к этой практике, меняя первоначальное значение, становясь метафорами. Возвращение этим терминам их первоначальных значений и работа с ними позволяет подходить к любому произведению искусства, как к «музыкальному», «прослушивать» его, раскрывая семантику глубинных, невербализованных слоев текста. Мы исходим из постулата, что в музыке форма и содержание максимально сближены, практически идентифицированы, и анализ формы (в широком смысле) произведения позволяет максимально достоверно интерпретировать его содержание.

6. Универсализм музыкальных форм проистекает из их архетипических свойств: это общие формы мышления («музы» - «мыслящие»), отраженные в структурах мифа. Мы выделяем три группы мифов, структура которых совпадает с музыкальными формами: мифы космогонические и эсхатологические, демонстрирующие бесконечную повторяемость акта сотворения и разрушения мира, что соответствует форме вариаций, мифы об умирающих и воскресающих богах, относящиеся к земледельческому культу, демонстрирующие цикличность и замкнутость времени-пространства и соответствующие da cap'ным и рондальным музыкальным формам, и мифы инициатические и агонические, демонстрирующие динамические процессы, спиралевидные по структуре, что соответствует музыкальным формам, в частности, трехчастным формам с динамизированной репризой и сонатной форме. Нахождение этих структур в любом художественном тексте позволяет спроецировать содержание данного произведения на общекультурный, мифологический уровень, увидеть в нем авторскую картину мира.

7. Обращение к метатексту А. Платонова целесообразно, так как мышление этого писателя обладает выраженной мифологичностью. Все исторические и бытовые реалии, заключенные в его произведениях, проецируются не общекультурные мифологические архетипы. В результате метатекст Платонова представляет собой индивидуальный авторский миф, а структура метатекста - мироздание Платонова.

8. Структура платоновского космоса сохраняет архетипические свойства, присущие большинству мифологий, содержащих легендарное свидетельство о мировом катаклизме, имеющем место на определенном этапе эволюции. Эволюция творчества Платонова также проходит две фазы: на первом этапе он создает совершенно законченный космический цикл, который начинается космогоническим актом становления структуры и заканчивается эсхатологической катастрофой. Этот цикл аналогичен симфонии - жанру, давно осознанному как музыкальное воплощение картины мира. После разрушения собственного Космоса вследствие его внутреннего несовершенства Платонов входит во второй этап эволюции, пытаясь создать новый мир, но структурируя его уже не стихийно-энергетическим способом, а руководствуясь нравственно-этическими принципами.

9. В целом творческий путь Платонова имеет инволюционный характер: от сложного к простому, от индивидуального к общему, от стилистически- уникального к стилистически-усредненному. На уровне метатекстовой структуры этот процесс концентрированно воспроизведен в повести «Ювенильное море», вследствие чего данное произведение оказывается не только центральным по времени создания, но и рубежным по положению в творчестве.

10. Акустическая картина мира, складывающаяся в метатексте А. Платонова, дублирует общую структуру платоновского Космоса. Все составляющие параметры мироздания Платонова представлены стилистическими комплексами, имеющими музыкальные прототипы. Так, стихийно-созидательные творческие силы проявлены через опору на фольклорные жанры сказки, прибаутки, частушки. Образ «массового тоталитарного сознания», лишенный индивидуальной рефлексии и интеллектуальной глубины, проявлен через жанр нарочито бодрых маршей и массовых песен, периодически «звучащих» в произведениях писателя. Индивидуальному началу, сложности и противоречивости внутреннего мира героя с очевидными чертами авторского самоанализа соответствует вязкое «плетение словес», диссонантность, ритмическая неустойчивость, нервность, - то есть качества, соответствующие характеру музыкального языка XX века в исповедальных, интеллектуальных жанрах. Образ пустыни как метафоры «того света», «иного мира», в который периодически попадают герои Платонова, стилистически соответствует вариативно-репетитивной технике минимализма. Все эти стилистические комплексы взаимодействуют между собой и развиваются, на акустическом уровне повторяя сюжет платоновского метатекста.

Структура работы. Исходя из вышесказанного, работа приобретает следующую структуру: она состоит из Введения, девяти глав, заключения и библиографии. Библиография содержит более 400 наименований. Она включает не только литературоведческие исследования, но и работы по философии, мифологии, культурологии, а также труды музыковедов и искусствоведов. В библиографии отдельно представлены источники и справочная литература.

Данной работе предшествовало кандидатское диссертационное исследование «Поэтика Н.В. Гоголя в свете музыкальных аналогий: Симфония прозы», по материалам которого выпущена монография «Н. В. Гоголь: Симфония прозы (опыт аналитического исследования)». Это была первая попытка применения музыковедческого подхода к анализу литературного текста. В данной работе, которую можно считать продолжением исследования в том же направлении, метод опробован на новом материале: творчестве А.П. Платонова, что подтверждает его жизнеспособность и возможность более широкого использования.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение содержит обоснование выбора объектом исследования метатекст А. Платонова и характеристику избранного метода анализа. Дается подробный обзор истории литературоведческих исследований произведений А. Платонова, отразивших разные стороны творчества писателя, но не выполняющих задачу рассмотрения метатекста как единой структуры. Предлагаемый в данной работе универсальный культурологический подход, позволяющий воспроизвести целостную картину мира, как она раскрывается в процессе эволюции творчества А. Платонова, составляет научную новизну исследования.

Далее во Введении обозначены цель и задачи исследования. Одну из основных задач мы видим в демонстрации на примере творчества А. Платонова научного метода, названного нами структурно-архетипическим. Предполагаемый аналитический метод, использующий технологию музыковедческого целостного анализа, мы трактуем как именно культурологический, базирующийся на общей мифологической основе разных видов искусства. Музыка при таком подходе воспринимается в эйдическом смысле, как метафизическая субстанция, довлеющая любому культурному объекту.

На основе вышесказанного формулируются основные положения диссертации, выносимые на защиту.

Первая глава («О методе структурно-архетипического анализа художественного текста») содержит три раздела.

Первый параграф (О технологии музыковедческого анализа как основе структурно-архетипического метода) посвящен описанию технологии музыковедческого анализа и обоснованию возможности ее использования при анализе вербальных и визуальных художественных текстов. Первый пункт раскрывает основу понятийности музыкального языка, базирующегося на использовании не специфически-музыкальных средств, которые можно обозначить понятием трансмузыкального. Мы выделяем три уровня таких средств: физиологический, ментальный и историко-культурный.

Во втором пункте более подробно говорится о родстве музыки и литературы как искусствах временных, процессуальных. Это позволяет находить в музыке и литературе общие структурные закономерности, позволяющие применять при анализе вербального и музыкального текстов единый аналитический метод.

В третьем пункте параграфа говорится об отличии музыковедческого подхода от современных лингвистических методов, также основанных на выявлении глубинной структуры текста. Принципиальное различие мы видим в трактовке формы текста. Общая форма сочинения является его глубинной структурой. Она - проводник наиболее общих, архетипических, трансмузыкальных ассоциаций. Поверхностные синтагматические структуры - носители информации об индивидуальном стиле и содержании данного конкретного произведения. Лингвисты пользуются решетками, «расслаивающими» текст по вертикали, лишающими его видимой процессуальности, последовательного изложения событий. Трактовка музыкального произведения, применимая, как нам представляется, и к вербальным текстам, основана на горизонтальном прочтении. Схема структуры текста отражает последовательное вступление тем, характеризующих тот или иной образ, их иерархичность, взаимодействие и изменение, и дает возможность обозреть все произведение, как развивающийся во времени акт: от начала до конца.

Для наглядной демонстрации этой разницы приводится краткий анализ начального фрагмента из «Войны и мира» Л.Н. Толстого, предложенный Б.М. Гаспаровым, и наша собственная трактовка этого же отрывка.

Второй параграф (О специфике структурно-архетипического метода) более подробно раскрывает специфику предлагаемого структурно-архетипического метода. Основным в этой специфике мы считаем трактовку формы сочинения как отражения мифологических структур. Глубинные структуры, на которых основан любой текст, не являются чем-то специфически музыкальным, или вербальным, или визуальным: они общие для всех видов искусства, так как отражают нормы мышления, подразумевающие изложение мысли (темы), ее обсуждение и выводы, делающиеся в результате процесса размышления. Аристотель обосновал эти законы построения текста («Риторика»). Б. Асафьев развивает тезисы классической риторики в применении к музыке, обнаруживая три основные функции частей формы, выраженные триадой: initium - motus - terminus. Асафьевская триада лежит в основе всего многообразия классических форм, - отнюдь не только музыкальных.

Однако, если отвлечься от внешнего многообразия форм, которыми располагают разные виды искусства, и выделить универсальные архетипические структуры, то их оказывается всего три: вариационная (волновая), статическая (циклическая) и динамическая (спиралевидная). Мы показываем на примере разных видов искусства, как работают эти структуры, и почему они оказываются базовыми и определяющими для раскрытия семантики произведений.

Универсализм базовых структур объясняется их онтологическими свойствами. Это - формы-архетипы, отражающие представления о структуре мироздания. Каждая из этих форм соответствует определенной группе мифов с их символической трактовкой развивающихся во времени космических процессов.

Вариационная структура соответствует совокупности космогонических и эсхатологических мифов. Основная (варьируемая) тема - символ космического цикла: сотворения, развития и завершения процесса (которому соответствует и вышеприведенная асафьевская формула initium - motus - terminus). Поэтому в классических вариациях тема всегда структурно оформлена, гармонически замкнута, то есть имеет выраженные начало и конец. Но и в древних, в частности, фольклорных текстах, более текучих, не имеющих четкого деления на тему и вариации (то есть в дожанровых образованиях), исходная интонация, подвергаемая варьированию, имеет ту же семантику. Таким образом тематическое ядро - носитель идеи универсального События: сотворения и разрушения мира. Все прочие «события», составляющие основу любого процесса - это сколки с него, вариации на Главную Тему. Трактовка вариационной формы как космогонии-эсхатологии дает широчайшие возможности для интерпретации художественных текстов. Это позволяет увидеть архетипическую основу любого произведения искусства, а также трактовать творчество автора (метатекст) как индивидуальный авторский миф, как мироздание, что мы и попытаемся показать на примере творчества А. Платонова.

Статическая структура, представленная формулой АВА, а также формой рондо со всеми его модификациями, соответствует циклическому восприятию времени. Бесконечная повторяемость мировых процессов отражена в земледельческих мифах, в мифах об уминающих и воскресающих богах. Ритуалы, связанные с земледельческим культом, имеют как правило игровой, карнавальный, театрализованный характер, так как травестийно воплощают оргиастическую сферу, или сферу «телесного низа» (в терминологии М. Бахтина). В европейском сознании Нового времени эта сфера трансформировалась в область юмора, парадокса, потому обнаружение в тексте трехчастной или рондальной структуры с одной стороны дает основание для выявления в нем игрового, театрального начала, а с другой стороны - позволяет обнаружить юмористический элемент. На этом построена семантика жанра скерцо («шутка»), наследующего менуэту в качестве третьей части симфонического цикла, а в эпоху романтизма выделившегося в самостоятельный жанр. Черты скерцо как со структурной (трехчастная репризная форма), так и с содержательной (концентрация игровых моментов в тексте) стороны выявлены нами в «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя Брагина Н.Н. Н.В. Гоголь: Симфония прозы (опыт аналитического исследования). Глава III: «Петербургские повести» - Скерцо (Об игровых приемах в художественной прозе). - Иваново: Талка, 2007. -С. 68-104., а также в группе произведений А. Платонова: «Город Градов», «Ювенильное море».

Динамическая спиралевидная структура более всего отражает характер европейской ментальности, «фаустовское» начало, стремление к конфликтности и интенсивному развитию. Форме с динамической (то есть качественно измененной) репризой соответствует группа инициатических мифов, в частности, мифов о посещении героем иного мира. Его возвращение подразумевает приобретение нового статуса, более высокого ранга. Вариантом динамической, или спиралевидной, формы, является форма сонатная. Эта структура - музыкальный эквивалент мифологического агона. Поэтому в художественном тексте, сюжет которого основан на конфликте и его разрешении, возможно искать аналогию с сонатной формой, и наоборот: обнаружение сонатной структуры дает возможность увидеть в тексте архетипические свойства мифологического агона.

Итак, формы музыкальные восходят к древнейшим архетипическим формам, свойственным мифологическому мышлению. Это позволяет обнаруживать данные структуры в художественных текстах разных видов искусства.

Во втором пункте этого раздела мы говорим о возможности и целесообразности использования в процессе анализа музыковедческой терминологии при условии ее точного и корректного применения.

Третий параграф (О границах возможного применения структурно-архетипического метода). В нем речь идет о практическом применении структурно-архетипического метода.

Анализ - это не препарирование лягушки. Это попытка проникнуть вглубь сосуда, содержимое которого неизвестно. Поверхность сосуда испещрена картинками и письменами, они понятны, они реальны. Мы видим: вот любовь, вот война, вот прелестный идиллический пейзаж. Но мы знаем, что эти начертания - только знаки, несущие информацию о содержимом сосуда, и нужно расшифровать этот код. А внутри - Миф: самая таинственная, глубокая и непостижимая субстанция, созданная человеческой культурой. Получается, что наш анализ парадоксален: он направлен не от сложного к простому, не от целого к элементам, а наоборот: от относительно простого, умопостижимого - к необъятному, нерасчленимому, всеохватному; от рационального изучения - к интуитивному постижению Смысла.

С нашей точки зрения, с такой позиции имеет смысл подходить только к художественному тексту, представляющему собой продукт волевого творческого акта автора. Именно в этом случае создание текста метафорически соотносится с актом сотворения мира.

При этом известный универсализм данного метода проявляется в том, что он может быть применен при анализе произведений разных видов искусства. Наиболее очевидно это в отношении процессуальных искусств: литературы, кино, театра. Мы уже упоминали работы Т. Левой, О. Соколова Е. Гервер, Е. Петрушанской (о музыке), Ю. Михеева, О. Арансон, С. Филиппова,. С. Саркисян, Н. Кононенко (о кино) и других авторов, которые, каждый по-своему, применяют элементы музыковедческого анализа при исследовании немузыкальных текстов, сюжеты которых разворачиваются во времени Кстати, применение данного метода и к музыкальному произведению продуктивно: могут обнаружиться некоторые семантические пласты (в частности, мифологическая основа музыкальных «сюжетов»), не прочитываемые при традиционном подходе..

Но в последние годы совершаются попытки распространить такой подход и на визуальные искусства. Мысль о «музыкальности» живописи и о нахождении в ней средств чувственного выражения, аналогичного музыкальным, давно занимала художников. Но если у художников музыкальная составляющая в творчестве возникает интуитивно (Чюрленис - исключение: будучи профессиональным композитором, он конструировал свои живописные «Сонаты» и «Фугу» сознательно), то в последние годы появился целый ряд работ (по большей части диссертационных), анализирующих структурную близость живописных и музыкальных композиций. Мы приводим целый ряд исследований в области визуальных искусств, основанных на применении технологий, взятых из практики музыковедения. Эти наблюдения говорят о том, что изучение разных видов искусства и конкретных произведений через музыкальное восприятие - уже сложившаяся тенденция. (Справедливости ради оговоримся, что большинство этих работ написано профессиональными музыковедами).

При этом современные исследования в этом направлении лишь продолжают и конкретизируют более значительное направление философско-культурологического характера, сложившееся в XX веке в творчестве О. Шпенглера, П. Флоренского, А. Лосева, В. Гаузенштейна, Г.-Г. Гадамера, С. Лангер, Л. Ванслова, А. Михайлова и других философов культуры. Предлагаемый нами метод развивает именно эту линию европейского изучения искусства. Опираясь на концепцию синкретизма искусства и его единой структурно-мифологической основы, мы делаем попытку систематизировать технологию анализа художественного текста. Поэтому мы позиционируем такой подход как именно культурологический, то есть объединяющий разные методы текстового анализа в общем музыкально-мифологическом поле.

Во второй главе: «Космос близко» (рассказы и повести 1920 - 1926 г.г.). Симфония, - четыре параграфа, соответствующие четырем частям симфонического цикла. В каждом разделе анализируется группа произведений (или одно крупное сочинение), которые создавались практически одновременно, в довольно короткий промежуток времени, на самом раннем этапе творчества писателя. Выделение этого периода творчества в Первую главу обусловлено тем, что, с одной стороны, группа исследуемых сочинений несомненно выстраивается в цикл - абсолютно целостный и завершенный, что и позволяет трактовать его как литературный эквивалент симфонии, с другой стороны, проза начала 20-х годов - исток, эмбрион, из которого выросло все творчество писателя. Этот исток можно считать особенно важным, потому что в нем в еще не оформленном стилистически, в лавообразном, подвижном состоянии находятся все основные темы и мотивы, которые Платонов будет потом развивать и варьировать на протяжении всего творческого пути. Более того, структура платоновских текстов - как развернутых, так и миниатюр - представляет обычно аналог типичной музыкальной формы, где первый, самый сжатый раздел - тематическое ядро - концентрированно выражает основную идею произведения, а в последующем тексте эта тема развертывается путем варьирования, мотивной разработки, или полифонического развития. Если рассматривать метатекст Платонова, то функцию такого тематического ядра для него будет представлять именно проза начала 20-х годов.

Первый параграф - Становление стиля (Allegro). Самые первые рассказы А. Платонова, написанные в 1920-1921 годах, представляют выплеск юношеской энергии, безудержной фантазии и острого, эпатирующего юмора. «Чульдик и Епишка», «Поп», «Белогорлик», «Живая хата», «Иван Митрич», «Володькин муж», - все это короткие истории, поведанные неизвестным рассказчиком неведомому собеседнику. Напрашивается параллель с «Вечерами на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя: такая же полусмешная, полубредовая болтовня, как у Рудого Панька, - то ли поток нахального, беззастенчивого вранья, то ли лукавая байка со скрытым смыслом. Но язык Платонова жестче и грубее гоголевского, он стилизован не просто под народный говор, но под площадной, шокирующий сленг, что придает платоновской интонации такой явный оттенок гиперболы, что даже «смешные» рассказы приобретают утомительную вязкость беспробудного морока, о котором рассказано в шутливой форме. Объектом повествования здесь оказывается телесный низ, разгул плоти, карнавальное выпячивание примитивных физиологических отправлений, которые рассказчик наблюдает с неизменным изумленным интересом. Герои Платонова живут, пыхтя, рыгая, урча животами, томясь вожделением и утробно похохатывая.

Интуитивистская, «визионерская», природа творчества Платонова проявляет себя уже в этих ранних рассказах тем, что в них выражается сырая, не тронутая цивилизацией, природная стихия, хтоническая сила, в то время как Платонов-публицист, яростный борец со всяким стихийным, неподвластным человеческому разуму, началом, обрушивает гнев на эту природу и страстно призывает обуздать и выхолостить ее: «Нет большей радости, как радость победы над темным, скрытым, неизвестным и страшным. Побеждать безумие природы, торжествовать над нею, из господина делать покорного раба и ее силами расти и вырастать выше самого себя - есть ли большее счастье светлому сознанию человека?» Платонов А. П. О науке. Сочинения. - Т. I, кн. 2. Статьи. - М., ИМЛИ РАН. 2004. - С. 33. Природа же самовластно царит в художественном творчестве Платонова-писателя, будто в насмешку над агрессивными амбициями молодого интеллектуала-коммуниста.

Стихийное начало, облеченное в художественную прозу, связано с определенным комплексом интонаций, состоящим из вульгаризмов, имитации простонародного говора, нарочитых языковых искажений. Причем речь рассказчика и прямая речь героев отличаются тем, что последняя передает фонетику народного говора, что сообщает речи особую музыкальность: в ней подчеркивается ритмичность, даже тяготение к рифме, игра аллитераций: «Хтой-та-эт? Што за Епишка? Отколь бы… И пахуч же, враг…» («Чульдик и Епишка»). Первая же пользуется лишь специфическим лексическим набором, обозначающим действия, связанные с низовой, карнавальной стороной жизни: «Пыхтят девки, юбки раздуваются, Белогорлик-дед ногами шевелит, не спеша, и чинно, не как все, а по-благородному» («Белогорлик»).