"Артуровская легенда" как ключевой текст в культурном диалоге Великобритании и США XIX-XX вв.

Размещено на http://www.allbest.ru/

«АРТУРОВСКАЯ ЛЕГЕНДА» КАК КЛЮЧЕВОЙ ТЕКСТ В КУЛЬТУРНОМ ДИАЛОГЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ И США XIX-XX ВВ.

специальность 24.00.01 - теория и история культуры

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора культурологии

Серенков Юрий Сергеевич

Москва 2009

Работа выполнена на кафедре сравнительного изучения национальных литератур и культур ФИЯиР ГОУВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»

Научный консультант: доктор филологических наук Профессор Ващенко Александр Владимирович

Официальные оппоненты: Серебряный Сергей Дмитриевич, доктор философских наук, РГГУ (г. Москва) шифр специальности: 09.00.03 История философии

Ястребов Андрей Леонидович, доктор филологических наук, ГИТИС (г. Москва) шифр специальности: 10.01.05 Литература народов Европы, Америки и Австралии

Анохина Надежда Константиновна, доктор культурологии, СибГИУ (г. Новокузнецк), шифр специальности: 24.00.01 Теория и история культуры

Ведущая организация: Российский институт культурологии

Защита состоится «22» декабря 2009 г. в 15 часов на заседании ученого совета Д 501.001.28 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора культурологии при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119192, г. Москва, Ломоносовский проспект, д. 31, корп. 1 ауд. 107-108.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке факультета иностранных языков и регионоведения Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова

Автореферат разослан «10» ноября 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета Е.В. Жбанкова

ОСНОВНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Легенда - понятие, часто противопоставляемое мифу. Многие ученые согласны в том, что легенда - это литературное произведение, опирающееся на жизнь и деяния предположительно существовавшего исторического лица, либо событие. Легенда, как правило, содержит элементы мифа, измененные средствами фольклора в ходе исторического становления культуры народа Левинтон Г.А. Легенды и мифы / Г.А. Левинтон // Мифы народов мира / гл. ред. С.А. Токарев. - М.: Советская энциклопедия, 1988. - Т. 2. - С. 45-47; Чистов К.В. Легенда / К.В. Чистов // Литературный энциклопедический словарь / общ. ред. В.М. Кожевников, П.А. Николаев. - М.: Советская энциклопедия, 1987. - C. 177; Willis, Roy. Introduction / R. Willis // World Mythology. The Illustrated Guide / ed. R. Willis. - L., Sydney, NY etc: Simon & Schuster, 1992. - p.15; Morner, K., Ransch, R. Legend / K. Morner, R. Ransch // NTC's Dictionary of Literary Terms. - Lincolnwood: NTC Publishing Group, 1991. - p.119. . Миф, с другой стороны, относится «ко времени до современного миропорядка» и «мифическая мысль не может измерить глубину реальности» Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 2006. - С. 54, 48., в том числе реальности исторической.

Корни «Артуровской Легенды» уходят в глубокую древность, ее «герои действуют на рубеже двух эпох - <…> героической и легендарно-исторической» Ващенко А.В. Суд Париса: сравнительная мифология в культуре и цивилизации. М., 2008. - С. 20.. Однако дисциплинарное понятие «Артуровская Легенда» (The Arthurian Legend) формируется лишь в конце XIX - первой половине XX века благодаря исследовательской работе кельтологов, мифологов, фольклористов Rhys, Sir J. Studies in the Arthurian Legend. Oxford, 1891, reprint 1983; Rolleston, William Thomas. Celtic Myths and Legends. Cambridge, 1917; Loomis, R.S. Wales and the Arthurian Legend. Cardiff, 1956.. Авторы, пишущие об «Артуровской Легенде» (в отличие от авторов, исследующих легенды о короле Артуре), подразумевают, как правило, не конкретные текстуальные воплощения, а «культурные смыслы», вкладываемые в легенды об Артуре разными их историческими «разработчиками»: кельтскими и бретонскими бардами, хронистами, авторами рыцарских романов, прозаических эпопей и т.д. Следовательно, «Артуровская Легенда» репрезентирует некий интегрирующий смысловой элемент, который присутствует во многих легендах. Этот интегрирующий элемент, позволивший присоединить к «артуровскому» циклу легенды не об Артуре (легенды о Граале, Тристане Изольде, Гарете и т.д.), повлиял, по мнению ряда исследователей, на процесс формирования ряда национальных «культурных констант» в англоговорящих национальных сообществах, проживающих как внутри кельтско-британского региона, так и за его пределами Вот что по этому поводу пишут Д.П. Нестели и Ф.С. Боэрдменом в предисловии к американской энциклопедии «Артуровские анналы» (“The Arthurian Annals. The Tradition in English from 1250 to 2000”): «Артуровская Легенда уникально значима для культуры США; это - единственная легенда, происхождение которой является неоспоримо британским; мы наследуем язык и литературу, которые, в свою очередь, имеют британское происхождение. Многим кажется, что повествования об Артуре и рыцарях - продукт средневековья. Реально же, авторы каждой последующей эпохи, начиная с Лайамона, вносили в легенду свое понимание и свои изменения. Будь то литературный шедевр, или популярный артефакт, - любая манифестация памяти об Артуре свидетельствует о личном отклике на легенду, с чьей бы подачи она ни была воспринята; каждый отклик изменяет традицию - к лучшему, к худшему ли - и общество вновь сталкивается с обновленной легендой и реагирует на нее. Поэтому каждое новое начинание во имя Артура - либо под эгидой Артура - это и память о былом, и беседа с будущим. Тем и жива культурная традиция» (XI, перевод наш)..

Споры об исконности, истоках, природе и характере американского и современного британского культурных пластов, связанных с «Артуровской Легендой», начали заполнять страницы англоязычных научных трудов и справочных изданий с начала 80-х гг. XX векаGirouard, Mark. The Return to Camelot. Chivalry and the English Gentleman. New Haven and London: Yale University Press, 1981; Knight, Stephen. Arthurian Literature and Society. NY: Macmillan, 1983; Taylor, Веverly and Brewer, Elizabeth. The Return of King Arthur. British and American Arthurian Literature since 1900. Totowa, NJ: Barnes and Noble Books, 1983; Goodman, Jennifer R. The Legend of King Arthur in British and American Literature. Boston: Twayne, 1988; King Arthur Through the Ages. Ed. Valerie M. Lagorio and Mildred Leake Day. 2 vols. NY: Garland, 1990; Popular Arthurian Traditions. Ed. Sally K.Slocum. Bowling Green, Ohio: Bowling Green State University Popular Press, 1992; Lupack, A., Lupack B.T. King Arthur in America. Arthurian Studies XLI: Rochester, NY, 1999; Higham N.J. King Arthur: History and Myth-Making. NY: Routledge, 2002; King Arthur in Music. Ed. Richard Barber. Rochester, NY, 2002; The New Arthurian Encyclopaedia. Ed. Norris J. Lacy et al. NY: Garland, 1991. . Таким образом, американская артуриана, воплощенная в общественных институтах, книгах, живописи, архитектуре, музыке, фильмах, потребительских артефактах, относительно свежа как научная проблема. Труды, посвященные этой проблеме, нередко полемичны (Pachoda 1971, Girouard 1981, Goodman 1988). Они содержат, в первую очередь, анализ правомерности и органичности бытия традиционного, британско-европейского «артуровского» материала в американском культурном контексте. В этих трудах (как и других исследованиях различного жанра и различной дисциплинарной направленности - Knight 1983; Slocum 1992; Lupack and Lupack 1999; Higham 2002) рассматривается функционирование «артуровского» материала в ходе американской культурной истории на протяжении XIX и XX вв.; анализируются формы и результаты взаимодействия легенд об Артуре с американской мифологией (на национальном и индивидуальном уровнях); раскрывается их исторический и социокультурный контекст.

Самой традиции освоения Америкой мифа и легенд об Артуре и его рыцарях уже более 200 лет. Она берет начало в памфлетах времен Войны за независимость и произведениях фольклорного характера Leigh, Joseph. Illustrations of the Fulfilment of the Prediction of Merlin. Portsmouth, NH: Printed for the Author, 1807; (Anonymous) The Ylle Cutt Mantell: A Romaunt of the Tyme of Gud Kynge Arthur // The Democratic Review. - May 1844. - P. 465-476.; набирает силу в контексте литературы периода национальной культурной идентификации; воплощается в организационных концепциях молодежных сообществ на рубеже веков; обретает научно-популярный характер в 20-30 гг. XX века и вливается в лоно массовой культуры во второй половине XX века, находя свое воплощение в многочисленных «артуровских» фильмах, поп- и рок-музыке, массовой эзотерике «нью-эйдж». Соответственно, приходит время, когда присутствие короля Артура в американском общественном сознании, американской культуре, становится заметным и требует научного объяснения. Осознание этого долгосрочного присутствия в качестве культурологической проблемы происходит в исследованиях 1980-х - 2000-х гг. - в связи с изменением понимания самими американцами их культуры, ее исторического пути и содержания. Дело в том, что легенда об Артуре отражает опыт древних культур, в частности - культуры кельтов, а интерес к древним культурам (наряду с интересом к традиционным культурам) углублялся на протяжении второй половины XX века - в связи с переоценкой места человека в процессе бытия. Кроме того, американские, британские и европейские «артуроведы» осознали в начале 80-х гг. прошедшего века, что поразительное богатство и разнообразие «артуровского» материала в мире Зарождение легенд об Артуре относится к V в. Распространенность литературных обработок этих легенд велика. Впервые они была записаны на валлийском и латинском языках, вскоре попали во французский, немецкий и английский языки и внутри их словесностей преображались далее. На итальянском и испанском языках также существует богатая артуриана, относящаяся к позднему cредневековью и Возрождению. Англоязычная литературная артуриана настолько обильна и разнообразна, что может - по количеству и влиянию - соперничать с литературой, порожденной библейской традицией и наследием Шекспира. почти не повлияло на методологию его исследований в 1900-1970 гг. В обозначенный период доминировал исторический подход к «Артуровской Легенде». Сторонники исторического подхода были солидарны в плане предпочтения обзоров литературы Научные обзоры представлены в сборнике эссе п/р Р.С. Лумиса «Литература об Артуре в Средние века» (Loomis R.S., ed. Arthurian Literature in the Middle Ages. Oxford: Clarendon, 1959); научно-популярный обзор дается Р. Барбером в книге «Король Артур в легенде и истории» (Barber, R. King Arthur in Legend and History. L., 1973); легковесность и популистский тон характерны для книги «Пендрагон» Джозефа Клэнси (Clancy, J. Pendragon. NY, 1972); упор на географические привязки легенд об Артуре сделан в книге Хелен Миллер «Королевства Артура» (Miller, H. The Realms of Arthur. L., 1973). другим методам исследования. «Общим местом» работ сторонников исторического подхода является идеализм: и сама легенда, и литература, связанная с ней, представлены таким образом, словно они существуют в своем собственном мире, а вовсе не были созданы в те времена и в том социальном окружении, которые породили и, в конечном счете, «потребили» их.

Очевидно, подобный литературный идеализм долгое время был привлекателен для исследователей - он служил своего рода убежищем от переменчивого мира истории и социума. Но в 80-е гг. XX века мир гуманитарных наук (как и мир литературы) был уже немыслим (и не состоятелен) без учета социального фактора. «Новая волна» англоязычных исследований легенд о короле Артуре отреагировала на методологический застой в «артуровских» штудиях XX века. Появились новые проблемные публикации в научной периодике, новые монографические исследования и справочные издания Помимо исследований, указанных выше, следует отметить - в качестве первопроходческих - следующие работы: Carter E. The Meaning of `A Connecticut Yankee' // American Literature 50.3 (Nov. 1978):418-440; Pachoda, Elizabeth T. Arthurian Propaganda: Le Morte Darthur as an Historical Idea of Life. Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1971. .

В России тоже существует «артуровская» исследовательская традиция, как в литературоведении, так и в культурологии. У истоков этой традиции находится раритетный труд А.Н. Веселовского «Где сложилась легенда о Св. Граале» (СПб., 1900), отразивший характерную парадигму культурно-исторической школы. В результате многолетнего подвижнического труда, А.Д. Михайлов создал качественные монографические исследования и статьи, посвященные произведениям Гальфрида Монмутского, Кретьена де Труа, Томаса Мэлори. Легенды о короле Артуре становились предметом исследования в главах ряда литературоведческих работ М.П. Алексеева, Е.А. Мельниковой, И.Г. Матюшиной, М.К. Поповой, посвященных средневековой литературе. Отражение американской литературой сюжетных схем традиционной артурианы исследовалось русскоязычной украинской исследовательницей И.И. Горбачевской; популяризации «артуровского» литературного пласта способствуют публикации члена Международного Артуровского общества И. Поповой. «Артуровская Легенда» обретает новые измерения в сознании исследователей и читателей благодаря переводчикам - прошедшее десятилетие принесло два российских перевода валлийского Мабиногиона (В. Эрлихман, Л. Володарская) и два перевода английского рыцарского романа «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» (В. Бетаки, Н. Резникова). В первой российской энциклопедии, посвященной королю Артуру (Комаринец А. Энциклопедия короля Артура и рыцарей Круглого Стола. М.: АСТ, 2001) можно найти полные и глубокие тематические статьи, касающиеся корней, литературных воплощений, топонимики и прагматики «Артуровской легенды»; в энциклопедии приводится большая тематическая библиография. Однако судьба «Артуровской Легенды» в США, даже в описательном плане, освещена там далеко не полно. Культурологический подход к легендам о короле Артуре прослеживается в мини-исследовании О.М. Ладыгиной «Легенды о короле Артуре и мифотворчество XX века», выпущенном в брошюре серии «Библиотека журнала "Образование в современной школе"» (2000); Е.Г. Кратасюк рассматривала легенды «артуровского» цикла в культурологической кандидатской диссертации «Репрезентации прошлого в массовой культуре последней трети XX века», построенном на материале «артуровского» кино и рекламы (2002). Эти культурологические исследования заслуживают внимания и уважения, но отражают лишь немногие частные аспекты феномена «американского Артура».

Сказанное проливает свет на закономерность и своевременность исследовательского интереса к проблеме американской артурианы: проблема исследована сугубо недостаточно в целом, и культурологами - в частности. С этой позиции видится цель исследования: обобщить и проанализировать опыт зарубежных исследователей легенд о короле Артуре с точки зрения теории и истории культуры; определить американскую артуриану как культурный феномен и предложить перспективу рассмотрения интереса к древней британской легенде в США в рамках междисциплинарного подхода.

Цель определяет задачи исследования, состоящие

- в выявлении культурологической сущности и специфики британских текстов, послуживших основными источниками традиции «американского» короля Артура;

- в определении роли американской артурианы в становлении и динамике диалога культур Старого и Нового света;

- в решении вопроса об основных путях освоения традиции короля Артура в США и роли индивидуального творческого фактора в этом процессе; король артур культурологический британский

- в определении специфики американизированного мифа об Артуре как источника социокультурной динамики США;

- в выяснении характера связи американской «артуровской» традиции с идеологией американского нобилитета.

Есть многие основания полагать, что исследования артуровской «новой волны» (Girouard 1981; Knight 1983; Slocum 1992; Lupack and Lupack 1999; Higham 2002) были написаны авторами, знакомыми с теорией культурной интеграции, разработанной в трудах американских культурных антропологов (также - английских социальных антропологов XX века). Теория культурной интеграции разрабатывалась в трудах Питирима Сорокина (Sorokin P. Social and Cultural Dynamics. N.Y., 1962), В. Самнера (Samner W.G. Folkways ad Mores // A Workbook and Reader in Sociology. Ed. by L.F. Bouvier. Berkeley, CA, 1970. P. 66-73), Р.Бенедикт (Benedict, R. Patterns of Culture. L.,1935), M. Оплера (Opler, M. Component, Assemblage, and Theme in Cultural Integration and Differentiation // American Anthropologist. 1959. V. 61. # 6). Со своей стороны, мы также сочли возможным при написании исследования опираться на методологическую базу, состоящую из работ представителей социологической (Т.С. Элиот, П. Сорокин, Т. Парсонс) и общественно-исторической школ (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Д. Тойнби, С. Хантингтон) в культурологии. Также нами использовались положения и выводы работ, посвященных исследованию организации форм общественного сознания в индустриальном и постиндустриальном (информационном) обществе (М. Маклюэн, Г. Маркузе). Кроме того, в силу сложности и неоднородности фактического материала и источников, находившихся в фокусе исследования, трудно было обойтись без заимствования инструментария медиевистов (А.Я. Гуревич, Е. Мелетинский, А.Д. Михайлов, Д. С. П. Тэтлок, А. Б. Фергусон), мифологов (Д. Кэмпбелл, Ф.Р.С. Реглан), культурологов (Г. Гачев, А. Генис), представителей школ семиотики (Ю.М. Лотман, У. Эко) и генетики культуры (У.С. Бейнбридж).

Новизна исследования состоит:

1) в комплексности представления американского культурного пласта, связанного с «Артуровской Легендой», российскому исследовательскому сообществу;

2) в переключении исследовательского внимания с литературной традиции, порожденной легендами об Артуре, на «экстралитературную» традицию короля Артура в США, включая:

а) «установочную» адаптацию «Артуровской Легенды» к американским общественно-культурным ценностям (в публицистическом, нравственно-установочном, рекламном дискурсах);

б) отражение «артуровской» темы в зеркале американского искусства (от книжной графики до кинематографа);

в) исследование путей использования отдельных мотивов и типажей легенд о короле Артуре в социальных (групповых и «культовых») практиках США;

3) в разработке последовательной - по сравнению с зарубежными работами - хронологической и теоретической направленности исследования.

Актуальность работы состоит в том, что американская культура, американский менталитет становятся предметом споров и размышлений не только в самой Америке Проблематический аспект этих споров особенно хорошо виден в работах политологического характера, например: Видал Г. Почему нас ненавидят? Вечная война ради вечного мира. Очерки и эссе. М.: АСТ, 2003; Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М.: AСТ - Транзиткнига, 2004., но и в России - вследствие нового витка в культурных, экономических и политических отношениях с США. Материалы и выводы исследования, в свою очередь, проливают свет на важные черты американской ментальности и дают обширную общую картину мира США в XIX и XX вв., в котором политические, деловые, эстетические начинания под эгидой «Артуровской Легенды» служили своеобразными вехами в формировании культуры всей нации, отдельных социальных групп и субкультур.

На защиту выносятся следующие положения:

1) Становление и пути трансформации легенд об Артуре сопряжены с возникновением потребности в национальной идентификации; история ее становления - это история происхождения и переоценок понятий «валлийскости», «английскости», «шотландскости» и т.д.

2) Американская артуриана выступает в XIX и XX вв. в качестве важного средства формирования понятия «американизма» - ключевого конструкта в самосознании Нового света.

3) Американская артуриана дихотомична в ее социокультурном функционировании. Она служит а) средством легитимизации власти, инструментом создания оптимистического «фасада» официальной культуры; б) зеркалом тревог и страхов правящей элиты.

4) Массовая (популярная) артуриана в США представляет миф и легенды об Артуре и рыцарях Круглого Стола в качестве «аллегорического универсума» - неиссякаемого источника метафорических сопоставлений мира Артура с американской современностью.

5) Профессионализм существенной части творцов американской артурианы достаточно низок; традиция во многом поддерживается усилиями и творчеством любителей.

6) В американской артуриане XIX века складываются два пути освоения традиции: «лоуэлловский» (от имени Джеймса Рассела Лоуэлла) и «твеновский». «Лоуэлловский» путь породил отроческие «Клубы короля Артура» и оказал существенное влияние на формирование волонтерства и благотворительности как американских социокультурных констант; Твен породил неприятие Америкой викторианства и втянул в диалог культур широкие народные массы.

7) «Робинсоновско-элиотовский» путь (от имен Эдвина Арлингтона Робинсона и Т. С. Элиота) занял доминирующее положение в XX веке; в силу своего интеллектуального происхождения и аксиологического упора - образы Грааля, Увечного короля, Бесплодной Земли - он стимулировал интерес к Востоку как культурной альтернативе «умирающему» Западу и стал одним из истоков культурной саморефлексии США.

8) Король Артур «возвращался» в Америку в периоды кризиса культурной идентичности. Это касается, в первую очередь, Войны за независимость и Гражданской войны, периода «культурной войны» с Великобританией, пиком которой становится реакция на английское викторианство в конце XIX - начале XX в.

Апробация содержания предлагаемой работы осуществлялась на протяжении нескольких лет в форме публикаций в сборниках трудов Новосибирского государственного университета, Кемеровского государственного университета, альманахах Ad Libitum (КузГПА); вестниках МГУ, МГОУ, Томского и Тамбовского государственных университетов; журналах «Обсерватория культуры», «Вопросы культурологии» и «Социологические исследования»; сборниках материалов международных конференций в Астраханском, Бурятском и Якутском государственных университетах; в докладах, сделанных во время работы секций и «круглых столов» международных конференций на факультете журналистики МГУ (2001), на факультете иностранных языков и регионоведения МГУ (2008), в Институте социологии РАН в рамках семинара «Молодежная культура в локальной (Россия) и глобальной перспективах» (2008), на II Российском культурологическом конгрессе с международным участием «Культурное многообразие: от прошлого к будущему» в г. Санкт-Петербурге (2008), в Российском институте культурологии в рамках международной научной конференции «Филология - Искусствознание - Культурология: новые водоразделы и перспективы взаимодействия» (2009); в концепции международной конференции, проводимой при поддержке РГНФ «Революции и гражданские войны в России и США: сравнительно-исторический анализ» в 2004 г., организованной автором. Также - в курсах лекций, читанных в России (КузГПА, курс по выбору в 2003-2006 гг.) и США (Вашингтон-Джефферсон колледж, г. Вашингтон, в 2001 году).

Цели и задачи обусловили структуру работы, состоящей из введения, четырех глав и заключения. Текст работы, снабженный тремя приложениями, расположен на 368 машинописных страницах, библиография состоит из 332 источников.

Во введении раскрывается содержание термина «американская артуриана» Основное содержание термина намечено в книге А. и Б.Т. Лупак «Король Артур в Америке» (Lupack, A., Lupack, B.T., 1999), в которой анализируется совокупность материалов, объединенных темой короля Артура, либо имеющих отношение к королю Артуру в различных «дискурсах» Америки XIX-XX вв. - художественном, публицистическом, философском, социологическом, рекламном. ; поясняется концепция социокультурной адаптации создателей «Артуровской Легенды» Концепция выстроена с опорой на понятие о функциональной (адаптивной) форме культурной интеграции (П. Сорокин, У. Самнер), характерной для культур современных западных обществ. По характеристике В.Г. Николаева, «эта форма интеграции нацелена на повышение функциональной эффективности человеческой деятельности в обществе» и, словами У. Самнера, сопряжена с «тенденцией все большей адаптации средств к целям» (Культурология. XX век. Энциклопедия. Т.1. - СПб.: Университетская книга, 1998. - С.253).. Здесь содержится очерк предшествующих исследований, проясняется характер и формы североамериканского «артуровского» материала. В силу того, что широкое распространение артурианы в Англии происходит - благодаря книгопечатнику Кэкстону - с 1485 г., во введении также рассматриваются понятия «литературной» и «книжной» культур и намечается вспомогательная (но важная для исследования) концепция книги как «ключевой метафоры» Дубин Б.В. Книга и сверхкнига. О строении и динамике письменной культуры // Книга в пространстве культуры. Г. Гачев и др., ред. М.: Институт Славяноведения РАН, 2000. - С. 22. и основного средства кодификации культуры. Здесь также комментируется ряд смежных с тематикой исследования вопросов исторического, социологического, искусствоведческого и историко-литературного характера, говорится о моделях приспособления «Артуровской Легенды» к задачам молодой демократии, к идеологии панамериканизма; о моделях интерпретации национальной психологии в «индивидуальных» артурианах Э.С. Фелпс, Э. А. Робинсона, К. Паттерсон и др.; о роли граждан США в сотворчестве «американского» Артура как идеологии.

Глава I, «Социальная прагматика легенд об Артуре в культуре Великобритании (от норманнов до конца XIX века)», рассматривает социокультурное функционирование британских текстов-источников, оказавших наибольшее воздействие на становление артурианы в США и служит прологом к трем последующим «американским» главам. Раздел I.1, «Оценка культуры норманнов средствами валлийской традиции в "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского», представляет квазиисторический трактат Гальфрида Монмутского в качестве самого раннего британского текста, способного оказать влияние на становление американской артурианы. Со ссылкой на противоречивость как общее свойство авторских артуриан Д.Р. Лоуэлла, М. Твена, Г.Пайла, Э.А. Робинсона - «знаковых» фигур американской «артуровской» традиции Основное противоречие кроется в самой любви американской нации к королю Артуру британских легенд, европейских рыцарских романов и английских литературных памятников XV-XIX вв., т.к. идеалы и ценности традиционной артурианы внешне несовместимы с идеалами и ценностями США. Общественная иерархия и исторического, и вымышленного мира Артура Старого света основана на наследуемом титуле и ранге, а не на личных качествах. - здесь анализируются противоречия книги Гальфрида, написанной на латинском языке, переведенной на норманнский язык и популярной в норманнских правящих кругах. Противоречия Гальфрида детально и доказательно объяснялись умышленным искажением истории общественным классом, заинтересованным в укреплении веры, а не знания, к которому и принадлежал «архидиакон Монмутский»; противоречивостью «конкретного историко-культурного контекста»; полемической природой текста «Истории» как «метанарратива, создававшегося в недрах специфического этноса и направленного против Других» Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии. Том 1// Культурология. Классические труды. Электронная библиотека, сост. А.Л. Доброхотов. М.: Некомедия, 2007. - С. 11050; Михайлов А.Д. Книга Гальфрида Момутского и ее судьба // Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М.: Наука, 1984. - С. 196; Higham, N.J. King Arthur: History and Myth-Making. NY: Routledge, 2002. - P. 6.. В реферируемом исследовании противоречием определяющего порядка представлена двойственность установок Гальфрида, льстящего норманнам и легитимизирующего их завоевание в тексте «Истории», с одной стороны, и, с другой, деконструирующего авторитет норманнов путем вычерчивания - средствами замысловатого повествования об Артуре - чуждого валлийцам культурного «абриса» норманнской властной элиты.

Гальфрид являлся одним из образованных британо-валлийцев, которые были важны в качестве культурных посредников в годы правления в Британии норманнов и анжуйцев Bullock-Davies, C. Professional Interpreters and the Matter of Britain. Cardiff: University of Wales Press, 1966.; средствами «Истории» Гальфрид пытается исполнить культурную миссию и имплицировать приоритетность кельтской культуры - культуры не менее развитой и изысканной, чем норманнская. Сначала Гальфрид симулирует восхищение норманнской культурой. Умышленно следуя традиции Вергилия, он превращает в древнего захватчика Англии троянца Брута, несущего культуру более высокого порядка, и тем, по замечанию Д. Линдсея, «оправдывает норманнское завоевание и создает новую перспективу для его рассмотрения» Lindsay, J. The Normans and Their World. L.: Hart-Davis MacGibbon, 1973. - P.433.; он приписывает королю Кадвалладеру слова «Бог не желает, чтобы мы (бритты - Ю.С.) правили во все времена» Geoffrey of Monmouth. Historia Regum Britanniae. Ed. A. Griscom. L.: Longman, 1929. Trans. L Thorpe. L.: Penguin, 1966. - P. 281.; изображает великолепие двора Артура в Карлеоне-на-Аске, перестраивая его в угоду норманнским вкусам XII века (турниры, литургические церемонии, раздельные пиры для дам и кавалеров); приближает к норманнам - в лингвистическом и культурном смысле - реалии и персоналии кельтского мира (например, меняет на норманнский лад имя и, частично, суть легендарного валлийского барда Миррдина и получает в результате Мерлина В орфографии средневаллийского языка написание имени Мирддина было бы «Merdin»; на латинский манер оно звучало бы «Merdinus» и в XII веке могло вызвать неприятные ассоциации у норманнов. Гальфрид элегантно заменяет одну букву и получает имя «Merlin» (сравните совр. фр. merle - «дрозд», совр. англ. merlin - «кречет», в любом случае речь идет о вполне благородной птице). Этим Гальфрид достигает двух целей - новообретенное благозвучие перекликается с валлийской легендой о Мирддине, превратившемся в птицу.). При этом Гальфрид осознает, что норманнские герцоги, проживая и функционируя на британских территориях, утратили аутентичную связь с континентальной культурой - «[британская норманнская - Ю.С.] династия, хоть она так и не приобрела английских манер и английской речи, приобрела английскую чувствительность» Gerould, G.H. King Arthur and Politics // Speculum 2, 1927. - P. 45. - и уже не воспринимали безоговорочно франкскую героическую пропаганду, создаваемую на континенте с опорой на фигуры Карла Великого и Роланда; Гальфрид первым из образованных валлийских современников распознает надвигающийся идеологический вакуум, который был обусловлен потерей норманнами франкской героической модели и навязывает им - в облике Артура - модель британскую.

Дальнейшая стратегия Гальфрида состоит в принижении культуры норманнов, которое он осуществляет тонко, при помощи намеков и словесной игры, понять и оценить которую норманны не были способны; соответственно, Гальфрид амбивалентен в адресации своего текста, так как явно «работает» и на аудиторию высокообразованных валлийских клириков, владеющих латынью, древнеанглийским и другими языками. Им он и передавал свое «антинорманнское» мироощущение Например, эрудиция клириков-полиглотов позволяла распознать в качестве уничижительной шутки, направленной против норманнов, следующее. Гальфрид сообщает, что некий Босо (Boso) является лордом в «Ридихене (Rhydychen), то есть Оксфорде». Он переводит валлийское название на английский язык для того, чтобы привлечь внимание к обыгрываемому латинскому слову «bos» (бык). В английском языке слово «ox» также обозначало (и обозначает) быка, поэтому персонаж мог быть воспринят читателем-полиглотом, чувствительным к игре слов, как «Бык из Быкфорда». Другая шутка имеет более язвительный характер. Гальфрид придумывает персонажа по имени Ангузел (Anguselus) и, по его замыслу, эта важная персона норманнского происхождения спорит с Артуром по поводу участи послов Рима. В ходе спора очерчиваются агрессивные и кровожадные взгляды Ангузела, он жаждет немедленной войны. Имя Anguselus, которое можно принять за римское, на самом деле построено от средневаллийского слова «angusel», которое противоположно по значению слову «cusel» (в современном валлийском языке cysul), обозначающему «советник». Таким образом, Ангузел оказывается «не-советником», или «плохим советником»..

Текст «Истории бриттов» был не только и не столько средством имитации и иронизации оптимистического «фасада» культуры норманнских завоевателей, но и средством прояснения страхов и беспокойств как правящих Британией норманнов, так и британской элиты, помогавшей норманнам в деле правления. Проблема угрозы стабильности власти норманнов была актуальной. Артур у Гальфрида и был призван отразить норманнский мир «по ту сторону» славы: происходящее с ним организовано в тексте «Истории» таким образом, чтобы мистифицировать и - через воздействие на эмоции - «рассеять» самые болезненные проблемы королевской карьеры Генриха I. Неожиданная и загадочная кончина (или исчезновение) Артура является первостепенным выражением того страха и тех сомнений, которые терзали норманнов. Слава неожиданно куда-то уходит - ведь и Артур был предан - и сменяется бесславием. В исторической реальности бесславие норманнов наступает вследствие гражданской войны, в которой норманнская военная мощь, устрашавшая других и помогавшая присваивать чужие владения, превращается в орудие всеобщего уничтожения.

Раздел I.2, «Артуриана Мэлори как нормативная этическая модель рыцарской культуры», посвящен рассмотрению двух ипостасей короля Артура - эпико-героической и социальной - в контексте культурного интереса современников Мэлори, а также ряда культурных концептов предшествующего и современного Томасу Мэлори рыцарства, апологией которого и является текст «винчестерской рукописи» Источником исследования служило собрание сочинений Т. Мэлори, изданное О. Винавером по т.н. «винчестерской рукописи», обнаруженной в 1934 г. (Malory, Sir T. The Works of Sir Thomas Malory. Ed. E. Vinavйr, 2^nd edn. L.: Oxford University Press, 1967).. Несмотря на то, что фигура Артура идеологична для современников Мэлори не в меньшей мере, чем для читателей «Истории бриттов» в XII в. Американский политолог Э. Е. Пакода считает, что Мэлори сознательно структурирует рассказ об Артуре таким образом, чтобы он изображал идеальное государственное сообщество, невозможное (и в этой связи еще более актуальное) в контексте Англии XV века. (Pachoda, E.T. Arthurian Propaganda: Le Morte Darthur as an Historical Idea of Life. Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1971. - p.4.), «костяком» Артура по-прежнему остается король-герой, а не король-политик. Меч в камне, волшебное оружие, колдуньи-помощницы - все это указывает на особую, вневременную ценность, которую Артур мог представлять в качестве «инструмента» разрядки напряженности, витавшей в воздухе Англии XV века вследствие войны рыцарских орденов. Здесь в Артуре впервые можно увидеть ясные очертания мифического героя События, через которые должен пройти в своей жизни «типичный» герой, сводятся мифологом Л. Регланом (Raglan, Lord. The Hero. L.: Methuen, 1936) к 22 различным «функциям». Из 22 функций «стопроцентного» героя Артуру приписываются 19. , которые, в конечном счете, объясняют трагичность и фантастичность его исчезновения в артуриане Мэлори. Артур, благодаря героической схеме, в соответствие с которой он сконструирован у Мэлори, специфичен: в художественном пространстве «винчестерской рукописи» он развивается и как король, и как герой. Эта схема придает Артуру гораздо больший вес, чем другим рыцарям, каким бы благородным происхождением они ни обладали, и какими бы доблестными они ни были. С другой стороны, Мэлори не пытается идеализировать рыцарства, либо рефлектировать его реальный исторический контекст. Дисциплина и покровительство не наделяются в его текстах «положительной» или «отрицательной» функциями. В отличие от реально существовавших в истории 'affinities' - покровительствуемых рыцарских военных групп - рыцари Мэлори действуют в одиночку, но ради общего блага, благодаря чему аристократ обретает почести и особый культурный «иммунитет». Подобное одиночество продиктовано следованием кодексу чести - понятию, общественному по своей природе, но сугубо личному по способу и динамике обретения. «Честь», по свидетельству историка М. Джеймса, была источником многих беспорядков во времена Мэлори James, M. English Politics and the Concept of Honour 1485-1642. Oxford: Past and Present Monographs, 1979, p.1. . Проблема коренилась в рыцарском типе ментальности, где «честь» выступала в качестве доминанты. «Честь», возникшая в длительном процессе становления военной и рыцарской традиции, характеризовалась, прежде всего, духом соревнования; она подразумевала то состояние дел, при котором насилие становилось естественным и оправданным. «Честь» и легитимизировала политику насилия, и служила средством ее укрепления с позиций морали; посредством «чести» рыцари учат окружающий мир рыцарской добродетели. У Мэлори среди них первостепенная роль принадлежит сэру Ланселоту. В условной «Повести III» винчестерской рукописи, дух соревнования обретают черты Ланселота как идеальной модели. Условная «Повесть IV» посвящена Гаррету, который становится воплощенной моделью «славы» в контексте повествования о «славном неизвестном» (бывшим уже в XIII веке общим местом ряда рыцарских романов, например «Рыцаря со Львом» Кретьена де Труа). Он - пришелец, сила которого представляет угрозу двору, поэтому должна быть каким-либо образом «поглощена», культивирована аристократическим сообществом. «Славный неизвестный» должен доказать, что он этого достоин; открыть свое имя; стать вельможей. Лишь после этого с ним желает познакомиться король (Артур), у которого для «славного» припасена похвала. Ю.М. Лотман писал, что «honneur» и «gloire», употребляемые «в паре как двуединая формула», глубоко различны по смыслу, и их «различия <…> сводятся к противопоставлению вещи в знаковой функции и слова, также выполняющего роль социального знака» Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992. - С. 86.. Материал исследования подтверждает справедливость этого замечания. В «романе» Мэлори о Гаррете, по сути, разыгрывается в лицах миф о возможности репродуцирования славы в обход беспорядка и беззакония, определивший формы проявления американской артурианы в XIX-XX вв., включая организацию «Рыцарей труда» и юношеские клубы «Рыцарей короля Артура».

Раздел I.3, «"Королевские идиллии" Альфреда Теннисона как отражение гендерных противоречий в викторианском социуме», построен на анализе самой дерзновенной и масштабной авторской артурианы британcкого происхождения, которая стала предметом «культурной войны» Старого и Нового света на рубеже XIX и ХХ вв., и, по сути, определила пути американской рецепции не только легенды об Артуре в следующем, XX веке, но - по принципу синекдохи - всего британского историко-культурного пласта, который принято именовать “The Matter of Britain”. Цикл «артуровских» поэм Теннисона превращается, при определенном угле рассмотрения, в анализ социокультурных проблем викторианства, которые Теннисон-оратор видел в «необходимости обеспечения бедняка жильем и образованием, прежде превращения бедняка в нашего хозяина, и возможности высшего образования для женщин» Tennyson, H. Alfred, Lord Tennyson: A Memoir. L.: Macmillan, 1897. - Vol. 1. - P. 249., а Теннисон-поэт (как и Теннисон-личность) - в необходимости окончательного осознания женщинами, что достигнуть своего предназначения они могут лишь посредством мужчины, помогая ему во всем и принимая патриархальное устройство общества. Социолог Кейт Миллет остроумно изобличила закодированную в семантическом пространстве «артуровских» поэм Теннисона идеологию, за которой стоит беспокойство мужского рода, провидящего эпоху ослабления своей значимости Millett, K. Sexual Politics. L.: Doubleday, 1970.. Феномен страха мужчин викторианской Англии перед сексуальностью женщин засвидетельствован в ряде источников Например, в главе 3 исследования У.С. Джонсона «Секс и брак в викторианской поэзии» (Johnson, W.S. Sex and Marriage in Victorian Poetry. Ithaca: Cornell University Press, 1975.). Теннисон был одним из тех, кто подобный страх испытывал Эпизод бегства Теннисона от «светской львицы» Керолайн Нортон описан в: Martin, R.B. Tennyson: The Unquiet Heart. Oxford: Clarendon, 1980. - pp. 283-284. ; более того, современники нетерпимо относились к отношениям Теннисона с его «дорогим другом» Генри Артуром Халламом Курьезный материал по данному поводу предоставляет американская энциклопедия «Кто есть кто в аду» (Who is Who in Hell). В статье «Альфред лорд Теннисон, Первый барон», можно прочесть следующее: «Несмотря на то, что выражение любви между мужчинами и андрогинными персонажами можно найти в его ранней поэзии, Теннисон был гетеросексуален. <…> Поэма In Memoriam, написанная Теннисоном с подразумеваемым посвящением другу Генри (Артуру) Халламу, изображает целомудренную мужскую любовь. Подобная же любовь становится темой поэмы Mort d'Arthur (1842), в которой короля везде сопровождает сэр Бедивер, на руках которого король и почил. Об этом же можно прочесть в поэме «Священный Грааль» (The Holy Grail) (1869), в которой король Артур встречает «прекрасного» сэра Галахада и сэр Персеваль проваливает Обетованный Поиск, но избегает домогательств монаха». (Smith, Warren Allen. Who is Who in Hell. A Handbook and International Directory for Humanists, Freethinkers, Naturalists, Rationalists, and Non-Theists. NY: Barricade Books, 2001. - Р.1081)..

Три поэмы из «Королевских идиллий», каждая по-своему, указывают пути создания системы безопасности, призванной оградить британскую патриархальность от женской угрозы. Образ Вивьен из поэмы «Мерлин и Вивьен» (Merlin and Vivien) можно рассматривать как гротескное отражение сексуальных отношений, практикуемых в семье, когда жена за свои сексуальные «одолжения» требует полного доверия мужа. Вивьен - не только женщина, активная в сексуальном плане; она также требует, чтобы мужчина поделился с нею своим, «мужским» знанием. Она бросает вызов не только мужской силе, но и патриархальной мудрости. Исследовано, что английская семья на пути к викторианству приобрела качество интровертности, когда весь мыслимый спектр чувств и переживаний локализовался в домашнем «ядре» Описание «закрытой доместицированной нуклеарной семьи» (The Closed Domesticated Nuclear Family) можно найти в разделе IV исследования Л. Стоун «Семья, секс и брак в Англии, 1500-1800 гг.» (Stone, L. The Family, Sex and Marriage in England 1500-1800. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1977).. В семье подобной структуры жена обладала реальной властью, потому что ведала домом и выступала «посредником» в удовлетворении всех физических потребностей семьи, связанных со здоровьем, едой и сексом. Именно в те времена назревала необходимость ослабить женскую власть при помощи идеологии; идеологии, которая позволила бы сохранить патриархальность. Идеология «спонсирует» - путем создания культурной протекции - произведения, подобные поэме «Герайнт и Энида» (Geraint and Enid), также включенной в «Королевские идиллии» версии 1859 года. Суть эротизма этой поэмы состоит не в поэтическом видении отношения полов, а в мужском нарциссизме. Мужское самолюбование, боязнь женственности и, как результат, контроль над женщиной - эти составляющие являются самыми важными для поддержания «нерва» патриархальности. Нарциссизм иного, нравственного порядка, очевиден в идиллии «Гиневра» (Guinevere), сосредоточенной на унижении Гиневры, пришедшим вслед за ее грехом. Сначала Гиневра становится послушницей в монастыре, а затем обманутый муж (Артур) заставляет ее покаяться. Уникально то, что в поэме происходит оценка личности Артура исходя из критериев Гиневры, основу которых составляет оскорбленная женская чувственность. Артур предстает бесчеловечным и бесчувственным. Гиневра поэмы Теннисона - заблудшая (в сексуальном плане) жена, которую прискорбные обстоятельства дисциплинируют и заставляют признать и собственный грех, и правоту мужского авторитета. Таков подразумеваемый смысл исполненного драматизма визуального образа Гиневры, простертой ниц у ног Артура. Ее поза напоминает «змеиную» позу Вивьен, ползущей к ногам Мерлина с целью совращения (поэма «Мерлин и Вивьен»).

«Королевскими идиллиями» восхищался принц Альберт; Глэдстон, рецензируя издание «Идиллий» 1859 г., отметил, что ни в истории, ни в словесности нельзя найти столь «благородное и могучее видение того, чем может быть человек»: ему, в частности, импонировала «ужасающая суровость» (awful severity) речей Артура Tennyson: The Critical Heritage. Ed. by J.D. Jump. L.: Routledge, 1967. - pp. 257-258.. С этими двумя влиятельнейшими либералами соглашалась мыслящая Англия викторианских времен: религиозный философ Макколей, герцог Аргайлшира, редактор журнала “The Times” и многие другие. Они были голосом той элиты, с мнением которой Теннисон считался; элита влияла на мнение читательской аудитории, которой владел Теннисон. Для людей подобного ранга политика сдерживания в области нравственного и политика патриархальности в отношениях с влиятельными женщинами века выступала в качестве абсолютной необходимости. Король Артур Теннисона стал эффективным орудием этой политики.

Глава II, «Инкорпорирование "Артуровской Легенды" в национальную культуру США», посвящена изучению характера взаимодействия и взаимовлияния американских артуровских текстов и американского социума. Глава исследует характерные составляющие культурного спора США с Великобританией как в работах литераторов (Твен, Лоуэлл), так и в клубных уставах, обращениях к молодежи, иллюстрированных изданиях для детей и юношества (Форбуш, Бэнкс, Пайл, Ланир), практике молодежных «артуровских» движений в США конца XIX - начала XX века (клубы Короля Артура, клубы Достигших Грааля, клубы Королев Авалона). Раздел II.1, «Диалог прошлого и настоящего в артуриане Марка Твена», во-первых, проясняет редко акцентируемые черты Твена-культуролога и Твена-социолога и, во-вторых, позволяет взглянуть через призму твеновской «деконструкции» британского мира на самосознание западной (в нашем случае - английской и американской) цивилизации.

Рефлексия сущности индустриальной цивилизации встречается не только у Твена. «Янки при дворе короля Артура» также не единственное произведение, в котором цивилизация подвергается критическому осмыслению. Словом sivilization (sic) Гек Финн, герой бессмертной эпопеи Твена, скептически обозначает цивилизацию как особую реальность, в которой повсеместно угнетается свобода человеческих существ. С одной стороны, роман-сатира «Янки при дворе короля Артура» свидетельствует о специфически демократическом видении Твеном культур Британии и Америки, о его тенденциозном понимании основ жизни наций, ставшей нелепой вследствие содружества - разных по своей сути - социальных систем с монстром индустрии. В своей сатире Твен охотно использует готовые дискурсивные формы, найденные в современных политических комментариях, книгах и статьях, посвященных становлению промышленного производства, книгах по деловому этикету и подобным образом утверждается в качестве «нового голоса» артуровской традиции. Этим голосом он высмеивает рыцарские и иные ценности, культивируемые многоуровневой общественной иерархией королевства Артура; этот голос является важной составляющей общей «непочтительной» интонации сатиры. С другой стороны, это непочтительное отношение к Прошлому невелико в пропорции к нападкам Твена на Настоящее. Первый удар Твен наносит традиционной, «вневременной» Британии. Иллюстратор книг Твена Д. Биэрдз замечательно передал это намерение, изобразив Мерлина («дешевого старого мошенника, бормочущего дурня», в подаче рассказчика) очень похожим на Теннисона. Комиссуемые Хэнком Морганом знатные «болваны» (chuckleheads) напоминают Принца Уэльского и кайзера Германии.

Злые деяния Морганы Ле Фей гротескно отражают некоторые из злоупотреблений, с которыми пытались бороться британские либералы XIX века, расширяя полномочия местного управления в ущерб влиянию государственного чиновничьего аппарата. В материале Твена о «драконовых» законах, регулирующих меру наказания за нарушение границ частных владений и браконьерства в (якобы) британском и европейском средневековье, британцы XIX века узнавали современные им «Законы об играх» (Game Laws) Budd, L.G. Mark Twain: Social Philosopher. Bloomington: Indiana University Press, 1962. - P. 21.. Схожим образом, нападки Твена на насаждаемые церковью суеверия и «хватку» церкви в вопросе выгодного использования труда прихожан, касаются не столько обычаев и практик средневековой католической церкви, сколько «государственной церкви» (Established Church), которую Твен называет католической всего несколько раз и как бы вскользь, чем придает его критике более универсальный и вневременной характер. Другая часть сатиры Твена касалась нелицеприятных вещей, которые могут ассоциироваться лишь с современной ему Америкой. Внимание к теме рабства в романе безошибочно указывает на Юг времен, предшествовавших Гражданской войне. Юг был родиной Твена. Твен-Клеменс вырос в городе Ганнибал в штате Миссури, где рабство было бытовой реальностью. В биографии Твена Д. Каплан высказал мысль о том, что Англия шестого века напоминает довоенный Юг Kaplan, J. Mr Clemens and Mark Twain. London: Cape, 1967. - P. 297., причем не только по причине рабства. И в Англии VI века, и на довоенном Юге экономика была аграрной; в Англии VI века и на Юге США существовал свой кодекс рыцарства, причем кодекс сложный и изощренный Анализу этой традиция посвящено культурологическое исследование Уильяма Р. Тейлора «Кавалер и янки» (Cavalier and Yankee. The Old South and American National Character. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961).; и там, и здесь угадывается противостояние аграрному комплексу индустриализованной демократии. Старый порядок вещей разрушен гражданской войной на юге Англии, о котором идет речь в романе; и в том, и в другом случае можно говорить о чувстве горечи, вызванном утратой (пусть немногого) прекрасного и ценного, присущего «пропащему» Югу и погибшего вместе с ним.