Жилище древних славян

Особенность символики дверей и окон объясняется, по-видимому, тем, что содержание, приписываемое им как граничным объектам, осложняется их специфическим назначением: обеспечивать проницаемость границ. Такое парадоксальное сочетание признаков, противоположных по самой своей сути, обеспечило им статус особо опасных точек связи с внешним миром и соответственно их особую семантическую напряженность.

Различается два вида связи дома с внешним миром: регламентированная (осуществляется посредством входа/выхода через двери) и не регламентированная (осуществляется через окно, дымоход и т.д.). Основанием для такого деления служат многочисленные тексты, разрабатывающие сюжет проникновения или, наоборот, бегства героя через окно, дымоход, с одной стороны, и ритуальная практика (например, вынос гроба с покойником через окно) - с другой. Поэтому особое значение придается запорам, которые призваны регламентировать связь с внешним миром. Отсюда огромное число загадок, пословиц, примет о замках, засовах, ключах, отражающих их охранную функцию: «Маленький, пузатенький, весь дом бережет»; «Молчан-собака весь дом стережет».

Параллельно существует целая система символических способов очищения: окрещивание дверей, дверных косяков, порогов, с тем, чтобы не проникала «нечистая сила». («На дверях кладут кресты смолой - все время года»).

Всем действиям у входа/выхода приписывается высокая степень семиотичности. Самая простая их интерпретация связана с пространственно-временным противопоставлением начало - конец пребывания в жилище, под которым в этом случае понимается особый мир с определенной системой правил, предписаний, со своей системой ценностей. Характерным способом маркирования начала (входа) и конца (выхода) является остановка перед порогом дома, часто сопровождаемая краткой молитвой, особенно при входе в чужой дом («Без Бога - ни до порога»), обычай присаживания перед дальней дорогой. В ситуации отправления в дорогу регламентируется даже вербальное повеление: «Последние слова путника к остающимся домашним могут быть только перед порогом избы, да с экипажа. Переговариваться же через порог и смотреть по углам он не должен, так как во время пути будут частые остановки для исправления упряжки и экипажа».

Как и двери, окна соотносятся с идеей входа, проницаемости, связи жилища с внешним миром, но эта связь имеет специфический характер. Окна связывают жилище не просто с остальным миром, а с миром космических явлений и процессов (солнце, луна, стороны света, ландшафт, чередование света и тьмы, дня и ночи, зимы и лета и т.п.). Другими словами, символика окна определяется не только противопоставлением внешнего - внутреннему, но и оппозицией видимый/невидимый, причем особая роль отводится солнцу, свету и тьме как активным явлениям, которым окна обязаны своим существованием. Отсюда целый комплекс текстов (особенно загадок), обыгрывающих тему этой связи: «Красная девушка в окошко глядит», «Белая кошка лезет в окошко» и т.п.

Другие виды связи, в частности использование окна в качестве такого же хода, как и двери, проницаемость окон для человека, птиц, животных, считались нежелательными и опасными. («Ласточка в окно влетит - к покойнику»; «Залетит случайно в комнату через окно птичка - быть беде, особенно пожару»). В то же время через окно выносят умерших некрещеных детей и взрослых покойников, болевших, например, «горячкой».

Непосредственная связь окон с иным пространством утверждается в запретах выливать в открытое окно воду (помои), плевать, выбрасывать кости и т.п., так как «там нередко стоит ангел Господень, который в это время, чтобы ему не плеснули в глаза, уходит; в избе часто случается, что произносят бранные слова, а потому здесь находится чаще черт, а ангелу здесь нет места, и он стоит тогда у окошка».

Соответственно окно - «глаз» дома - связано не только с темой смерти, но и, что гораздо важнее для понимания семантики окна, с темой проникновения во внешнее пространство, оставаясь во внутреннем. Таким образом, не только силы внешнего мира могут проникнуть через окно вовнутрь, но и человек, находящийся в доме, может благодаря окну проникнуть во внешний мир, оставаясь в безопасности. Окно обеспечивает визуальный контакт, который в целом ряде ситуаций оценивается как более предпочтительный по сравнению с прямым контактом.

Не менее важна роль дверей и окон в топографическом плане. От того, в какой стене будет прорублена дверь, а в какой (каких) - окна, зависит не только вся внутренняя планировка жилища, но и функциональные характеристики каждой из четырех стен сруба. В свою очередь, традиция прорубать двери и окна в той или иной стене жестко связана с ориентированием всего жилища относительно частей света или общего плана застройки поселения, о чем неоднократно упоминалось выше.

Интересно, что все 4 обычно выделяемых плана восточнославянского жилища по существу отличаются лишь тем, в какой стене прорублена дверь. Но зато это отличие является очень значимым. Принцип ориентации во внутреннем устройстве южных и северных планов оказался противоположным. С этим связано появление выражений, описывающих сложившуюся ситуацию: здесь (там) «молятся у порога» (имеются в виду южные планы), а там (здесь) «молятся на прямую» (северные планы).

Итак, какие изменения на конкретно-топографическом уровне связаны с прорубанием двери (входа - выхода)? Во-первых. Как уже было сказано, частично снимается противопоставление «замкнутость» будущего жилища - «открытость» остального пространства. Во-вторых, существенно изменяется внутренняя микротопография. К уже действующему противопоставлению центр - периферия прибавляется противопоставление правой половины жилища - левой половине и «передней», «внутренней», удаленной от входа части жилища - «задней», «внешней», связанной с входом части жилища. Указанные противопоставления: центр - периферия, правый - левый, внутренний - внешний - являются основными классификаторами горизонтальной плоскости пространства любого жилого помещения.

Укладка матицы

Особый комплекс обрядовых действий связан с подъемом матицы. Матица, матка, матница (укр., белор. - сволок) - бревно, служащее основанием для потолка. «Это - толстый, отесанный с четырех сторон брус, который обычно не выпускают концами за плоскость стен, а врубают в полдерева… Чтобы избежать провисания (прогиба) матицы, местами на Севере плотники стесывали нижнюю ее сторону по вогнутой кривой, обратной возможному прогибу. В полосе лесостепи, где нередко для матицы приходилось брать недостаточно толстые бревна, под матицу, чтобы она не прогибалась, посредине избы, близ печного угла, ставили специальный столб-подпорку. Число матиц зависело от их толщины и от размеров помещения и колебалось от одной до трех».

Укладка матицы при строительстве жилища отмечается, с одной стороны, как конец строительства собственно сруба (возведения стен), а с другой - как начало завершающего этапа, связанного с укладкой перекрытий. Поэтому обряды, связанные с матицей, имеют смысл, прежде всего на уровне пространственно-временных отношений. С. В. Максимов, используя данные из разных русских губерний, так описывает подъем матицы: «Хозяин ставит в красном углу зеленую веточку березки, а затем из среды плотников выступает такой, который половчее прочих и полегче на ногу… Он и начинает священнодействовать: обходит самое верхнее бревно, или «черепной венец», и рассеивает по сторонам хлебные зерна и хмель. Хозяева же все это время молятся Богу. Затем севец - жрец переступает на матицу, где по самой середине ея привязана лычком овчинная шуба, а в карманах ея положены: хлеб, соль, кусок жареного мяса, кочан капусты и в стеклянной посудине зелено вино (у бедняков - горшок с кашей, укутанный в полушубок). Лычко перерубается топором, шуба подхватывается внизу на руки, содержимое в карманах выпивается и поедается».

С семиотической точки зрения матица обозначала, прежде всего, границу. При этом благодаря ее особому конструктивному положению матица была сразу двойной границей: между верхом и низом, а также между внутренним и внешним. Все это придавало матице роль основного классификатора внутреннего пространства дома. Столь высокий конструктивный и семиотический статус матицы обусловил ее семантику. Матица (как и другие важнейшие «сущности» дома, например печь) могла метонимически обозначать все строение. Матице приписывалось значение связующего начала не только по отношению к конструкции дома, но и по отношению к проживающим в этом доме членам семьи.

Место под матицей (под ее центром) является также и серединой избы, ее топографическим центром, где происходит большинство обрядов, не связанных с сидением за столом или с печью.

С установкой деревца (или ветки дерева) мы уже встречались. Всякий раз установка деревца маркирует наиболее значимые моменты строительства, во-первых, наиболее сакральную точку пространства - во-вторых, и весь тот комплекс идей, который связан с образом «мирового дерева» - в-третьих. Сама матица дублирует образ мирового дерева.

Строительство дома происходит в обстановке ритуальной борьбы между хозяевами и плотниками. Примеры этого своеобразного поединка уже приводились.

Исключительный интерес представляет «путешествие» плотника по черепному венцу, а затем и по матице с целью завладеть подвязанными к ней ценностями. Некоторые подробности этого путешествия обнаруживаются у В. М. Яновича: «… кто-нибудь влезает (без лесов и подставок по красному углу на самый верх его) и там, помолясь Богу, начинает совершать следующее путешествие. Он идет по одному бревну посолонь до следующего угла, где так же молится; затем тем же порядком в третий угол и оттуда к красному же углу. На средине ему попадается матица - он идет по ней, снимает пирог и, положив его на голову и все время придерживая его на левой руке, отправляется вновь к красному углу. Здесь, закончив полный круг и все еще держа пирог на голове на левой руке, он молится Богу, а после этого снимает пирог и слезает вниз по углу». Это ритуальное путешествие плотника на верхний венец и матицу дома с целью овладения некоторыми ценностями находит соответствие в описаниях путешествия шамана по «мировому дереву» (или по его эквиваленту: космической веревке, цепи и т.п.), соединявшему космические зоны как по вертикали, так и по горизонтали.

О шаманском путешествии В.Н. Топоров пишет: «С вертикальным движением по веревке вверх (а это наиболее ценный вид движения) связано увеличение физических и духовных потенций, очищение и просветление и, в конце концов, приобретение бессмертия, преодоление времени (мотив «вязания, плетения времени» в шаманских представлениях, связанных с космической веревкой). Это восхождение по веревке может мыслиться в прямом и в переносном смысле». Аналогия подтверждается произнесением магических формул (молитвы) на границах миров (в углах дома) и отмеченной ролью веревки (на ней подвешиваются ритуальные символы) в рассмотренном ритуале.

После установки матицы и так называемого «матичного» угощения катались на лошадях с песнями, чтобы все селение видело, что матицу положили. И только через день продолжали достраивать дом. Выделенность укладки матицы во времени и специфический способ объявления об этом, сходный, например, со свадебным и календарным катанием на лошадях, позволяет видеть в этой операции кульминационный момент ритуала строительства.

Помимо ритуала строительства, матица отмечена в целом ряде стандартных ситуаций, причем не только в ритуальной, но и в повседневной жизни семьи.

Поперечное положение матицы обусловило то обстоятельство, что ей приписывается роль символической границы между «внутренней» («передней») частью дома и «внешней» («задней»), связанной с входом/выходом в северном и западном планах - по сути дела основным членением внутреннего пространства великорусского крестьянского дома. Гость (т.е. чужой, в том числе и этимологически), войдя в избу, садится на лавку у входа и не должен заходить за матицу без приглашения хозяев.

Для того чтобы путь был счастливым, перед уходом следует подержаться за матицу. «Под матицей можно было увидеть немало различных предметов. Найденный от бороны зуб подтыкали под матицу. Это предостерегало избу от клопов, блохи тараканов. У коровы-новокупки, а также у лошади на режице отрезали пучок шерсти и подтыкали эту шерсть под матицу. Чтобы узнать пережинщину, достаточно подоткнуть под матицу колосья или нож под крышку стола, тогда придет колдунья и попросит что-нибудь железное».

Покрытие дома

Типичными формами крыши у восточных славян являются двускатная и четырехскатная, причем двухскатная крыша «конем», «на коня» распространена в северо-, средневеликорусских и белорусских губерниях, а четырехскатная «по-круглому» - в южновеликорусских и украинских.

Необходимость ощущения конечности, предельности (а, следовательно, упорядоченности вселенной) лежит в основе представлений о верхней границе - ср. представления о небе как о крыше мира. Все, что имеет верхний предел, относится к сфере знакомого, постижимого, «человеческого».

Лексика названий типов конструкции крыши, ее элементов вызывает особый интерес для изучения представлений о сопоставимости элементов жилища и элементов человеческого тела, зооморфных символов и т.п. Ср., например: лобяк, лбище, залобник - названия фронтона из бревен у великорусов; чело - у белорусов; череповой (подгнетный - верхний венец из более толстых бревен, чем остальные); усы - затесанные концы верхнего бревна сруба; уши - выемки в стропилах, ср. проушины; белорусская конструкция крыши чубом - один из архаических видов четырехскатной крыши.

Особый интерес вызывает верхняя часть крыши. «На щель, образуемую сходящимися наверху тесинами обоих скатов, насаживалось сверху толстое бревно с угловатым желобом снизу; это - охлупень, шелом. Своей тяжестью он зажимал тесины кровли и удерживал их от сноса ветром. Переднюю, комлевую, часть охлупня, прикрывающую с фасада стык тесин и торец князевой слеги, часто обтесывали в виде коня или птицы». Верхнее ребро князевой слеги называлось конек или князек. Изображение лошадиной головы на крыше связано, по-видимому, не только с космической («солнечной») символикой коня. Учитывая сказанное в разделе о «строительной жертве», можно сделать предположение о наличии связи между конскими головами, приносившимися в жертву, и «коньками» на крыше. Дом, как бы «выраставший» из закопанной в землю конской головы, увенчивался ее же изображением, что придавало всему жилищу вид коня в плане общего архитектурного решения.

Кроме того, конструктивным и декоративным элементом крыши являются так называемые курицы (кокоры, какошки, какошины). Они представляли собой крюки, вырубленные обычно из ели с корнем, и служили для удержания теса на скате, для чего врубались в нижние слеги. На «курицы» укладывались желоба (потоки, водоспуски) для отвода воды, украшенные разнообразным орнаментом.

С крышей связано и последнее, самое обильное угощение плотников, которое называлось замочка крыши. «На Севере было в обычае устраивать «саламатник» - торжественный семейный обед для плотников и родственников. Основными блюдами была саламанта нескольких сортов - густая затируха из толокна или муки (гречневой, ячменевой, овсяной), замешанная на сметане и заправленная топленым маслом, а также каша из поджаренной на масле крупы». С точки зрения ритуала строительства саламатник - типичный пример ритуального обмена дарами, о чем уже говорилось выше.

Мы уже неоднократно подчеркивали то обстоятельство, что на материале обрядов, сопровождавших строительство, можно реконструировать картину интеграции космоса, соединения основных его сфер как с помощью образа «мирового дерева», так и с помощью самого дома, выступающего тем самым в качестве эквивалента «мирового дерева». Отмеченные этапы строительства маркируют границы между космическими зонами. Завершение формирования вертикальной структуры жилища - установкой князевого бревна - в ряду этих соответствий, безусловно, связывается с идеей достижения верхнего предела (неба) и, таким образом, с достижением основной идеи ритуала; установлением прочной связи между землей и небом, приданием миру первоначального состояния гармонии, которая была нарушена строительством нового дома.

Обряды, сопровождающие строительство дома, заканчиваются необычно: в течение определенного срока (7 дней, год и т.п.) дом должен оставаться незаконченным с той целью, чтобы избежать смерти кого-либо из членов семьи. Эта незавершенность носит подчеркнуто символический характер: например, на юге и Украине оставляют непобеленным небольшой кусочек стены над иконами. Недостроенные храмы и церкви встречаются в Польше и Сербии. Белорусы оставляли незаконченной стену или крышу. На Руси отмечен обычай, целый год не делать крыши над сенями, чтобы «всякие беды вылетали в это отверстие». Поляки только на седьмой день по окончании строительства обмазывали глиной заднюю часть дома (и то не белой, а черной или желтой).

Требование ритуальной завершенности относится, например, к изготовлению так называемых «обыденных» вещей - полотенец у белорусов, храмов у русских. «Обыденным» вещам присущи несколько особенностей. Они создавались коллективно, в строго ограниченный отрезок времени, точнее - за один день (отсюда их название обыденные в значении «однодневные» - сделанные за один день или за одну ночь). Поводом к ритуалу изготовления таких вещей были, как правило, эпидемии, эпизоотии, засухи. При этом отличительной чертой процесса изготовления подобного рода ритуальных символов было обязательное прохождение всех этапов создания, всего технологического цикла. Если, например, это было полотенце, то женщины всей деревни, собравшиеся в одном доме, должны были сначала напрясть нитки, затем выткать полотно, отбелить его и, наконец, вышить на нем узоры.

Важно подчеркнуть то обстоятельство, что для окончания бедствия считалось необходимым к строго определенному времени завершить процесс изготовления ритуального символа.

Более интересными представляются тексты, выражающие идею ритуальной незавершенности. По-видимому, с этим кругом представлений согласуется северорусский обычай оставлять часть стола невымытой, «чтобы на море не потонул кто-либо из своих». Широкое распространение имел обычай оставлять на поле часть хлеба несжатым. Приведенные примеры дают основание предположить, что незавершенность связывалась с идеями поддержания существующего положения, стабильности миропорядка, его неуничтожимости. Вместе с тем синонимичными идее незавершенности оказываются представления о продолжении жизни, вечности, бессмертии, т.е. всего того, что обеспечивает существование коллектива не только в настоящем, но и в будущем.

1.3 Обряды при переходе в новый дом

В системе соответствующих восточнославянских представлений построенный, но не заселенный жильцами дом становится отдельным (выделенным из остального пространства) объектом, который, однако, еще не занял своего определенного места в положительном или отрицательном ряду универсальной классификации, с помощью которой человек ориентируется в окружающем мире. Другими словами, дом еще не вполне принадлежит сфере «культуры», хотя уже выделен из «природы». Известная амбивалентность дома, сочетание в нем признаков «культуры» и «природы», определила характер действий, направленных на вытеснение природного начала и окончательное инкорпорирование дома в область освоенного. Об этом говорят следующие действия ритуального характера.

Древний человек никогда не был до конца уверен в том, что действительно не нарушил ни одного мистического запрета при выборе места, сроков и материалов строительства; в том, что во время самой работы должным образом выполнил все необходимые правила; в том, наконец, что не прошмыгнул мимо злой человек и не сглазил строение, сопроводив нехорошим помыслом притворно-ласковые слова. Короче, следовало обязательно испытать, “доброй” ли получилась изба, можно ли в ней вообще жить? Или все-таки завелось какое-то зло и, того гляди, потребует жертвы, убьёт первого вошедшего в дом?

«При переходе в новый дом первым во двор пускается петух, а в избу - кошка. Без петуха во дворе и скот вестись не будет, а если и будут дойные коровы, то молоко и масло от них получится безвкусным, совершенно «пустым». Кошка же первой встретит своего хозяина на том свете».

«Всякий, вошедший в дом «первым», по народному поверью, «до году помрет»; посему, когда входят в новый дом, то пускают в него прежде кошку (иногда - черного кота)».

«В Подольской губернии в новый дом на одну ночь пускают в новый дом черного петуха и курицу, а затем уже переходят на жилье в новый дом».

«Прежде чем войти в избу, пускают туда петуха и ждут, не запоет ли скоро. Если запоет, то, значит, в новом доме заживется весело, а если не запоет - наоборот».

«Как проснемся на заре, чтобы добрые люди не видели, чтобы худого слова не сказали, чтобы кто путь не перешел…. Петух и курица с нами. Как идем через порог, петуха и курицу пустим вперед себя».

В приведенных описаниях первых шагов переселения в новый дом обращают на себя внимание несколько моментов. Прежде всего, этот обряд следует отнести к числу мантических ритуалов. Их общий смысл - моделирование временного аспекта жизни людей в новом жилище. В конкретной ситуации переселения их можно интерпретировать и как своего рода проверку того, обладает ли построенный дом качествами, необходимыми для нормальной (с точки зрения данного коллектива) жизни в этом доме. Причем характерно, что проверялись не только практические (прочность, надежность и т.п.), но и знаковые свойства дома, т.е. оценивался его семиотический статус (жилище - не жилище).

В новый дом старались пустить живое существо (петуха, курицу, кошку), которое, скорее всего, выступало в роли ритуального двойника человека, его «дублера» (поверье о смерти в течение года жильца, вошедшего в дом первым). Показательно, что в их число входят наиболее близкие человеку домашние животные и птица. Если учесть, что необжитый дом представляется нечистым, то выбор кошки, курицы и особенно петуха и с этой точки зрения не случаен, так как в системе восточнославянских верований им приписывалась очистительная функция.

Можно предположить и мифологические корни этой процедуры, прежде всего мифологический прецедент заселения мира живыми существами в устойчивой последовательности: сначала животные, а потом - люди.

Непосредственному переходу людей в новый дом предшествует также ряд операций, связанных с «переселением домового» и перенесением некоторой сущности прежнего жилья («доли»), воплощенной, например, в гоне прежнего очага, в некоторых его атрибутах, в домашнем соре, иконах и т.д. «Переходя в новый дом, хозяин ночью входит в старый дом, кланяется на все четыре стороны и приглашает домового пожаловать в новый дом. В новом доме в подъизбице или же на чердаке ставится и угощение домовому: ломоть хлеба с солью и чашка водки». Особый ритуал приглашения домового объясняется представлениями о том, что «без приглашения домовой не покидает вполне старого дома, и поэтому ему приходится вступать в спор с вновь пришедшем домовым. Неприглашенный домовой жалобно плачет и нередко мстит как прежнему, уже выехавшему, так и новому хозяину дома».

Сор, конечно, переносили не весь, лишь горстку, которую и бросали в святом (красном углу), а прочий тщательно выметали из покидаемого дома, чтобы «не оставить в нём Долю». Следует упомянуть здесь и обряд «доваривания каши», символизирующий преемственность нового очага по отношению к прежнему: хозяйка в последний раз топила старую печь, ставила горшок каши и варила её до полуготовности, потом снимала и в чистом полотенце несла в новый дом - доваривала окончательно уже там.

Считалось, что переносить «символы обжитости» должны предпочтительно люди, имеющие детей (если хозяева были бездетны, это делали их друзья, уже ставшие родителями), беременные женщины, вообще люди молодые, а не старики. Почему выбор был таковым, наверное, особых объяснений не требуется. Всё должно было способствовать богатству, прибытку, многочадию в доме.

Всюду стремились, чтобы переезд не пришелся на «тяжелый» день недели: иначе, мол, какое-нибудь несчастье скоро заставит снова переезжать. И очень интересно отметить, как проявилось в христианскую эпоху древнейшее правило - во всём следовать примеру Богов. В некоторых местах въезд в новый дом старались приурочить к церковному празднику Введения во храм Пресвятой Богородицы.

Первое возжигание огня в новой печи - целая отдельная тема. После святого угла это было второе по ритуальной значимости место в доме. Стоит добавить, что «возгнетание» огня было ещё и своего рода юридическим актом, закреплявшим право собственности.

Непременным элементом новоселья поныне остаётся застолье, на которое созывают гостей. Сейчас для нас такое застолье - просто праздничная пирушка, завершение трудов и награда за них. А вот в древности она поистине «освящала» вновь осваиваемое пространство, ещё крепче утверждая в нём хозяев.

И если теперь с новосёлами пируют друзья, сослуживцы, те, кто помогал с переездом, то раньше это была в основном родня. Приходили к столу не с пустыми руками: все несли хлеб-соль - чтобы он никогда не переводился на новом столе, чтобы не оскудевала Божья ладонь.

А, кроме того, особое значение придавалось самому первому гостю. Первым человеком, заглянувшим в новую избу. Обязательно должен был стать кто-то домовитый, хозяйственный, порядочный. Добрый и щедрый - ни в коем случае не «лиходей» и не горе-хозяин, у которого всё валится из рук. Но уж об этом заботились соседи и друзья новосёлов.

Любопытно, однако, что окончательно освоенной, «освящённой», полностью «прирученной» и обжитой изба считалась лишь после того, как в ней совершалось одно из ключевых событий жизненного цикла: рождение, смерть или свадьба. Именно к этим моментам языческого освящения в позднейшую эпоху приурочивали и христианское освящение, происходившее, таким образом, иногда через несколько лет после постройки избы.

Только с этого времени новый дом становился воистину Домом, в котором, согласно пословице, «и стены помогают».

Попытаемся обобщить наблюдения, полученные в ходе рассмотрения обрядов при строительстве дома и его обживании.

Процесс преобразования «природного» (не освоенного человеком) в «культурное» (освоенное) включал ряд моментов, которые представляются существенными для выявления механизма освоения в традиционной культуре.

1.Выделение части окружающего пространства. Наложение ограничений на выделенное пространство. Выявление места строительства (как и пригодных для строительства деревьев) имело подчеркнуто ритуальный характер. Системы действующих запретов имели не только и не столько практический, сколько символический смысл. Они представляли собой своеобразные классификации, в которых объектам приписывалось положительное или отрицательное значение, соотносимое с системой социальных ценностей коллектива. В том случае, если классификация не распространялась, например, на те или иные части пространства, они вводились в эту классификацию с помощью дополнительной операции - гадания. В гаданиях моделировались основные параметры будущего жилища - его пространственные, временные и социальные характеристики. Выделяемое место (и материал) подвергалось в ходе строительства дальнейшим ограничениям. С этой точки зрения всё строительство представляло собой последовательное наложение ограничений на материал и пространство.

Венец сруба можно рассматривать как классический способ ограничения пространства. Универсальность четырехчленных моделей не только пространственно-временного, но и социального континуума позволяет предположить наличие глубинных концептуальных связей между структурой осваиваемого пространства и социальной организацией коллектива.

Следует заметить, что ограничениям подвергался не только материал, место строительства, но также и время выполнения наиболее значимых (с ритуальной и практической точек зрения) операций.

2.Упорядочение выделенного и ограниченного пространства. Придание ему характера определенным образом организованной структуры. Упорядочение неразрывно связано и по сути дела является следствием наложения ограничений.

При строительстве жилища упорядочение ведётся в двух планах: горизонтальном и вертикальном. При этом происходит расчленение пространства на значимые части и установление между ними этими частями структурных отношений. Создаётся своего рода «грамматика» пространства, тесно связанная с «грамматикой» поведения людей в этом пространстве. Такое пространство описывается с помощью ряда бинарных противопоставлений, из которых наиболее существенными оказываются оппозиции верх - низ (для вертикальной структуры); внутреннее - внешнее; центр - периферия (для горизонтальной структуры); открытое - закрытое (для обеих плоскостей).

В число правил организации внутреннего пространства русского и восточнославянского жилища XIX - начала XX в. входит различение двух центов дома: переднего угла и печи, выделение более освоенной, более ценной внутренней части жилища, в противоположность менее освоенной, менее ценной внешней части и др.

3.Семантизация пространства. Уже самые первые действия (выбор части пространства, заготовка материала) направлены на установление корреспонденций между выделяемыми объектами и планом содержания традиционной картины мира. Место, материал и время строительства оказываются соотнесенными с концепциями жизни, смерти, доли, богатства, бедности, плодородия и т.д. В этом смысле весьма показателен выбор средств чисто символических операций - гаданий при выборе места строительства, деревьев. В результате подобных действий элементы окружающего природного пространства расчленялись на два ряда объектов, имеющих смысл в дихотомии положительного - отрицательного. Дальнейшие ритуализованные действия можно рассматривать как наделение выбранного места и материала только положительными значениями, которые в итоге составляют концепцию жилища как наиболее освоенной части пространства.

Жилище в ходе строительства постепенно включалось во все актуальные для данной модели мира содержательные схемы, и прежде всего в схему макрокосм - микрокосм.

Установлений подобий между человеком, концепцией человеческой жизни и жилищем прослеживается на лексическом, изобразительном и обрядовом материале. В последнем случае характерным примером может послужить генетическая реконструкция так называемой строительной жертвы.

Не менее часто прослеживаются следы аналогий между представлениями об устройстве вселенной (макрокосма) и жилища. В ритуально-мифологическом плане показательны, прежде всего, концепции «мирового дерева», призванной «объяснить» устройство универсума, параллели между строительством и мифологической процедурой “создания” мира.

Таким образом, жилище прочно увязывалось с ритуальной схемой жизни человека и мифологической схемой устройства вселенной.

Глава II

2.1 Организация внутреннего пространства жилища

По вопросам, связанных с традиционными способами организации жилого пространства у восточных славян, накоплен огромный фактический материал, который с начала XX в. неоднократно пытались обобщить. В частности, разработана классификация с учётом особенностей внутренней планировки жилого помещения. Её критериями послужили три признака: расположение печи, переднего угла и направления, в котором повернуто устье печи. Тоской отсчета является вход в жилище. Различия в их взаимном расположении позволило прийти к заключению, что «в середине XIX в. на европейской территории расселения русского народа чётко выделяются четыре типа внутренней планировки жилого дома: северо-среднерусский, восточный южнорусский, западный южнорусский и западнорусский»

Восточный южнорусский тип, распространенный на территории Воронежской, Тамбовской губ., востоке Тульской, севере Владимировской губ., характеризовался тем, что печь находилась в дальнем от входа углу. Устье печи было обращено ко входу. Таким образом, красный угол находился около входа.

Западный южнорусский план (Орловская, Курская, Калужская губ.) отличался от восточного южнорусского тем. Что устье печи повёрнуто к боковой от входа стене.

В западнорусском типе (Псковская, Витебская, Новгородская, Смоленская губ.) печь находилась около входной двери и была повёрнута к ней устьем. Этот же тип планировки был распространён в Белоруссии, на Украине, в Польше, в Латгалии, на востоке Литвы, частично в Карелии.

Наконец, для северо-среднерусского плана характерно то же расположение печи. Что и для западнорусского, но её устье было обращено к противоположной от входа стене. Этот тип был распространен на Севере, в центральных и поволжских губерниях.

При этом авторы подчеркивают, что «все четыре типа внутренней планировки при имеющихся различиях обнаруживают в то же время единство расположения переднего угла обязательно по диагонали от печи. Такое расположение печи и переднего угла - одна из общих черт русского крестьянского жилища XIX в.». Уже из этого наблюдения, очевидно, что взаимное расположение печи и переднего угла не относится к числу дифференцирующих признаков и является избыточным по отношению к данной классификации. Следовательно, реальным значимым признаком может считаться лишь направление устья печи относительно входа. По сути дела этот признак и даёт четыре варианта планировки.

Традиционные формы и способы структурирования жилого пространства (наряду с устройством двора, структурой поселения) отражают устойчивый комплекс представлений, связанный, в конечном счете, с представлениями о строении мира, во-первых, и с механизмом ориентации в этом мире, во-вторых.

Ориентируя жилище, человек тем самым связывает его со своими представлениями об организации мира, соотносит его с основными параметрами картины мира. С этой точке зрения, жилище не просто строится: по мере его строительства, обживания оно обрастает всеми необходимыми связями с человеком, с одной стороны, и с вселенной с другой, с микрокосмом и макрокосмом. В идеале жилище должно быть соизмеримым как с микро - так и с макрокосмом.

Мы уже видели, что в глазах наших предков изба была самой настоящей Вселенной - с небом, землёй, «нижним миром» и сторонами света. При этом со сторонами света связывались вполне определённые понятия. Заметим только, что восток и юг для наших предков символизировали солнечный восход, «красную» весну, полдень, «красное» лето, жизнь и тепло. На юге располагалось Мировое Древо, близ вершины которого помещался ирий - обитель Богов, свете и добра. Напротив, запад и север прочно ассоциировались с «гибель» солнца, смертью, холодом, мраком, лютой зимой, тёмными Богами.

Понятно, что всякий разумный человек стремился расположить и обустроить своё жилище таким образом, чтобы силам зла, смерти и холоду было как можно труднее проникнуть вовнутрь. И наоборот, чтобы двери были настежь распахнуты навстречу добру, жизни, свету.

Причём в буквальном смысле этого слова. До появления окон единственным отверстием, посредством которого древнее славянское жилище сообщалось с окружающим миром, была дверь. Упоминалось, что древнейшие (VI - IX в.) избы и полуземлянки славян, изученные археологами, были непременно обращены дверью на юг. Понятно, что причина за этим крылась более глубокая, нежели простое желание осветить жилище.

Начиная с X века, после появления окон, южная ориентировка двери перестала быть обязательной. Впрочем, окна ещё в XIX веке, как правило, выходили на юг или восток, но никак не на север и не на запад. Вот тогда-то, в X веке, и начали формироваться те четыре типа внутренней планировки жилища, о которых говорилось выше, - но расположение печи в северной части дома оставалось неизменным.

Своеобразной осью ориентации жилища как раз и является диагональ красный угол - печь. Один её конец (красный угол) указывал на полдень, на свет, на восход, на красную или божью сторону, другой (печь) - соответственно на тьму, на заход и т.п. Важно подчеркнуть, что даже если по каким-то обстоятельствам (и прежде всего из-за особенностей планировки поселения) диагональ красный угол - печь отклонялась от «запрограммированного» направления, тем не менее, условно обозначала его. Иными словами, красный угол всегда отождествлялся с востоком или югом, а угол, в котором располагалась печь, - с западом или севером.

Итак, красный угол, известный нам по этнографическим данным,- наиболее ценная и почетная часть жилища,- располагался в южной или юго-восточной части помещения. Это было непреложное правило. Молились на образа, помещавшиеся в красном углу, т.е. на восток. Покойника хоронили головой на восток, а перед захоронением клали на стол головой в красный угол и т.д. Человеку, знающему этот язык сигналов ориентации, не составляло труда сориентироваться в чужом доме, что чрезвычайно важно не только из этикетных соображений, но и для выработки правильной стратегии поведения. Именно благодаря этой диагонали ценностная топография жилища становилась ясной: место у печи - «женское пространство», в красном углу - наиболее почётное и т.д. благодаря этим ориентирам человек оказывается постоянно связанным с внешним миром. С другой стороны, вся система представлений о внешнем мире таким образом проецируется на внутреннее пространство жилища.

Некоторые авторы связывают религиозное осмысление красного угла исключительно с христианством. По их мнению, единственным священным центром дома в языческие времена была печь. Божий угол и печь даже трактуются ими как христианский и языческий центры. Эти учёные видят в их взаимном расположении своеобразную иллюстрацию к русскому двоеверию первых веков после официального принятия христианства и чуть ли не оппозицию «свет - тьма», где в роли «тьмы» выступает не север с его мифологическим злом, а языческая вера. Вряд ли можно с этим согласиться! Мистическое осмысление сторон света, как мы видели, было выработано нашими предками задолго до крещения Руси в конце 10 века. Кроме того, множество примеров свидетельствует, что смена официальной религии очень мало что изменили в традиционной культуре народа. Так что, скорее всего, христианские священные изображения просто сменили в Божьем углу более древние - языческие, а на первых парах, несомненно, соседствовали там с ними.

Что же до печки… подумаем серьёзно, могла ли «добрая» и «честная» Государыня Печь, в присутствии которой не смели сказать бранного слова, под которой, согласно понятиям древних, обитала душа избы - Домовой,- могла ли она олицетворять «тьму»? - конечно нет. С гораздо большей вероятностью следует предположить, что печь ставилась в северном углу в качестве неодолимой преграды на пути сил смерти изба, стремящихся ворваться в жильё.

Русская печь прошла путь не менее длинный, чем сама изба, и на этом пути не раз меняла облик, приспосабливаясь к нуждам людей.

Несомненно, древнейшие предки славян, как и другие первобытные племена, варили пищу и грелись вокруг обычных костров. С переходом к оседлости и основательным жилищам костры переселились под крышу и обрели постоянное место в доме. Так появились очаги, выложенные камнями. Однако коэффициент полезного действия очага невелик: чтобы поддерживать в доме тепло, требуется слишком много дров. Поэтому с течением времени крытый очаг начал превращаться в печь. Печь лучше нагревала дом и дольше сохраняла тепло, да и в отношении пожара была куда безопасней.

Вероятно, печи появились у наших предков достаточно рано, чему немало способствовали суровые зимы в местах их расселения. Во всяком случае, среди более чем тысячи изученных археологами домов, относящихся к интересующей нас эпохе, лишь в нескольких были достоверно зафиксированы открытые очаги. Исследователи единодушны в том, что уже в VI веке славяне в подавляющем большинстве пользовались печью, а не очагом.

Археологические находки свидетельствуют, что на всей тогдашней территории расселения восточных славян конструкция печи оставалась примерно одинаковой. Это была печка-каменка. Такие печи были невысокими, прямоугольной формы, размером, как правило, чуть больше 1Ч1 м. Нижнюю часть печных стенок выкладывали из крупных камней, стараясь подбирать плоские. Для верха использовали камни помельче. Никакого связующего раствора не применяли; при раскопках иногда попадается только глина, смешанная с черепками битых горшков. Ею в ряде случаев замазывали и щели между камнями. Причём иногда удаётся установить, что черепки были не от испорченной посуды - нарочно разбивался новенький, целый горшок. Скорее всего, это связано с магическими функциями печи, вообще огня, домашнего очага.

К сорту камня особых требований, впрочем, не предъявляли - брали тот, что оказывался под рукой: известняк, песчаник, гранит, иногда даже кусочки железной руды. Если же подходящих камней не находилось, вместо них использовали комья обожжённой глины и строили из «искусственных камней» точно также, как из природных.

Самый верх печи перекрывали большим плоским камнем, а когда такой камень не удавалось найти,- искусно выкладывали свод из небольших камней. В том случае, если свод получался достаточно ровным, на нем размещали глиняную жаровню.

Печной свод был сплошным, дым выходил наружу, прямо в жилое помещение, через устье печи. Жилища с такими печами назывались «курными» или «чёрными» («топить по-чёрному»), потому что на внутренней стороне крыши и на верхних венцах стен оседал толстый слой сажи. Из-за этого в славянских жилищах очень долго не делали потолков, так что при относительно небольшой площади курные избы были достаточно высоки - по мнению некоторых исследователей, до полутора «нормальных» этажей. Это затем, чтобы поднимающийся кверху дым плавал по крайней мере выше людских голов и не ел глаза.

Печь ставили обычно устьем в сторону входа, в правом углу, но были поселения, где предпочитали левый. Таких поселений не много, они являются, скорее, исключением. Не забудем. Что разожжённая печь в зимнее время была одним из основных источников света. Не забудем также, что важнейшим женским рукоделием в те в те времена было прядение. Сидя на лавке возле устья печи, женщина правой рукой вращала веретено, левой же сучи нить и, конечно, то и дело поглядывала в ту сторону. Если речь стояла слева от входа, свет падал неудобно для работы. Еще в начале X века в русской деревне было множество курных изб, в которых, словно полторы тысячи лет назад, работали у печи домашние мастерицы.

В VIII - X вв. печи по-прежнему ставили в дальнем от входа углу, и правостороннее расположение преобладало. Однако время и народная смекалка внесли некоторое разнообразие в конструкцию печи. Каменки строили в прежних традициях, но наряду с ними появились и распространились печи, полностью вылепленные из глины. Чтобы мягкая глина в процессе «битья» печи не обваливалась под собственной тяжестью, вначале делали плетёный каркас. Когда печь начинали топить, каркас выгорал, но в нем уже не было надобности - глина обжигалась и затвердевала. Куски глины с отверстиями, оставшимися от выгоревшего каркаса, найдены при раскопках.

Как же готовили пищу в этих печах? Ученые указывают, что высота устья обычно была не более 20 - 30 см. - только всунуть полено. Затруднительно вставить в такую печь горшок со щами на целую большую семью, тем более посадить печься хлебы. С другой стороны, пища в горшке, поставленном сверху на печь, закипеть и свариться не могла - не хватало бы температуры. С хлебами вопрос разъяснился, когда были найдены остатки специальных хлебных печей широкими устьями. Они располагались в отдельных постройках или выгородках из плетня. Насчет супа и каши вопрос оставался открытым, пока археологом не попались остатки рухнувших сводов с круглыми, тщательно разглаженными отверстиями диаметром около 20 см. Разведя в печи огонь, в отверстие свода вставляли горшок. И варили пищу, как на плите. Иногда на отверстие ставили глинобитные, с высокими «окраинами» сковородки.

Выбор материала для печи (камня или глины) первоначально был связан с местными условиями, то есть с наличием или отсутствием подходящего камня. Однако в VIII - X вв. материал и форма печи (прямоугольная или круглая, появившаяся в X веке) стали зависеть большей частью от сложившихся в данном месте традиций, превращаясь в этнографически признак.

Глиняные печи, впервые возникшие на юге Руси, с течением столетий продвигались на север, постепенно увеличиваясь в размерах. Жители северных лесов, приверженцы каменок, стали совмещать камень и глину. К XII - XIII векам длина стороны прямоугольного основания этих печей достигала 1.2 - 2.0 метра, а там и более. Примерно в это же время в богатых жилищах южной Руси появляются и дымоходы. Вот только смотрели они не вертикально вверх, как у «классической» русской печи. Для дыма устраивали горизонтальный отвод: к отверстию в верхней части печи пристраивали доску, обмазанную глиной, а над ней размещали трехсторонний опрокинутый жёлоб из обожженной глины. На севере, видимо, дымоходы появились несколько позже. Но, так или иначе, подавляющее большинство древнерусских жилищ долгие века ещё отапливалось по-черному.

Ученые утверждают, что курной избе были присущи не только сплошные недостатки. Уже говорилось о том, что черные избы имели довольно значительную высоту. Это давало много место для дыма наверху. «Лишний» объем не пропадал зря: к кровельным балкам подвешивали на просушку вещи, не боявшиеся копоти и нуждавшиеся в периодической дезинфекции, чтобы не заводилась гниль (например, сети), а также некоторые продукты, которым не вредило «копчение». По свидетельству этнографов, для протопленной черной избы характерен сухой теплый воздух, дышалось там легко, потому что при топке изба волей-неволей проветривалась: приходилось раскрывать дверь. Судя по позднейшим данным, наши предки предпринимали различные ухищрения, чтобы во время такого проветривания не допускать в избу сырость и холод снаружи. Курные избы очень редко отсыревали, к тому же прокопченное дерево не гнило. И наконец, «черная» беструбная печь требовала меньше дров по сравнению с «белой», давала больше тепла…

Заготовка дров, кстати, тоже была целой наукой. Заготавливали их обычно зимой: такие дрова, по мнению специалистов, жарче сгорают, а в поленницах не преют и не гниют. Старались, чтобы дрова, прежде чем попасть в печку, пролежали целый год и наилучшим образом высохли. Идеальными дровами считались березовые, дубовые и ольховые. Средними - еловые и сосновые. Самыми плохими - осиновые.

Осина дает больше пламя: злого и жадного человека сравнивали в Древней Руси с огнём, зажжённым на «трепетице» (осине).

Справедливости ради следует отметить, что после появления дымоходов смекалистые хозяева стали добавлять в дрова хотя бы по нескольку осиновых поленьев: сильное пламя прекрасно вычищало сажу из труб.

2.2 Вертикальная структура жилища

Вертикальная плоскость восточнославянского жилища трехчастна. Две границы (пол и потолок) делят ее на три зоны (чердак, жилое пространство и подполье), каждой из которых приписывается определенное содержание. При этом следует иметь в виду, что это трехчастность, будучи поздней по своему происхождению, тем не менее, соотносится с более архаической моделью, при которой в роли границ выступали крыша и земляной пол, делившие космическую вертикаль на небо-дом-подземелье. Как мы увидим, ниже, смысловое наполнение этих зон во многом сохранилось и для поздних вариантов.

Верхняя граница жилища - крыша, которая осмыслялась не только на границах между верхом (небом) и низом (миром людей), но и между внешним и внутренним применительно к вертикальной плоскости. Обычно данное противопоставление трактуется в горизонтальном плане. Однако многими наблюдателями было отмечено особое отношение восточных славян к идее покрытости - непокрытости, причем все то, что покрыто и имеет верхний предел, оценивалось положительно, непокрытое - отрицательно.

Как сама изба, так и все в избе должно быть покрыто (закрыто), причем это правильно относится не только к посуде, ведрам, бочкам, но и человеку, покойнику, колодцу во дворе и, особенно к женщине, что отразилось в соответствующих циклах пословиц, поговорок, загадок, запретов.

Любопытно, что крыша осмыслялась в числе (женских) элементов жилища. Впрочем, в этот ряд входили все те части дома, которые имели отверстие (стена, печь), в то время как вертикали, и прежде всего столбы, наделялись мужской сущностью.

Связь крыши с космическим верхом подчеркивается солярной семантикой орнамента подзоров, различного рода наверший, изображающих птиц, аналогичных оформлению верхушки мирового дерева. Вообще следует отметить, что верх жилища украшался в гораздо большей степени, чем низ, причем с особенной заботливостью украшались подволоки, потолки, крыша. Кроме всего прочего, внимание уделялось и силуэту крыши, которой акцентировался такими деталями, как курицы и коньки.

Внутренними границами вертикального плана жилища является пол и потолок. Пол - нижняя граница жилого пространства и отделяет его от подполья, а потолок - верхняя граница и отделяет его от чердака, что делает вертикальную структуру жилища трехчастной.

Пол стелется поперек так называемых переводин, в направлении фасад - восход, что приобретает значимый характер в некоторых обрядовых ситуациях. «Сваты садятся на лавки так, чтобы им смотреть вдоль половиц - это значит, что они пришли «сватом». Во время «смотренья», после выхода невесты, жених брал ее за руку и они становились оба на одну половицу, так чтобы к образам всегда становился жених, а к дверям - невеста. В этой позиции они обменивались кольцами».

Вдоль половиц кладут покойников. Поэтому в русских деревнях, никогда не стелют постель вдоль пола, и особенно «на пути в дверях», точно так же, как нельзя ложиться спать головой к выходу. Спать ложатся всегда головами к передней стене, где иконы, никогда никто не станет ложиться к переднему углу ногами. Только покойников кладут ногами вперед, и только в церкви.

Потолок в некоторых местах называют верхний пол. Их парность проявилась в ряде загадок и пословиц: «Два братца глядятся, вовек не сойдутся»; «Дарья да Марья друг на дружку глядят»; «Кум с кумой видятся, а близко не сходятся»; «Брат с сестрой видится, а не сходится» и т.д.

Чердак - подволока, верх, вышка - использовался в основном для хозяйственных нужд. В сфере ритуально-мифологических представлений чердак почти не отмечен, по-видимому, вследствие позднего характера этой конструкции. Точнее, можно было бы говорить, что содержание, соотносимое с чердаком, распределилось между крышей и потолком. Во всяком случае, чердак в этих представлениях - типичная периферия со всем присущем ей спектром негативных значений, порожденных как бы полуосвоенностью этой зоны, контролируемой не столько человеком, сколько нечистой силой. В пространственном отношении чердак сопоставлялся не с жилой зоной, а с подпольем, тема которого более разработана в народных верованиях.