Человек и его пища. Пищевые специализации и проблемы антропогенеза

1. об отсутствии специализации в охоте;

2. об использовании широкого спектра животных белков.

Современные диетологические исследования указывают на особую питательную ценность белков морского происхождения, их насыщенность витаминами, необходимыми минеральными соединениями и элементами, легкость в их усвоении, их особую роль в развитии клеток нервной системы, благотворное влияние на обмен веществ человека и его гормональный статус.

Доступность белковой пищи в прибрежных районах, неизмеримо более низкий уровень риска при ее добыче - все это делает прибрежные ландшафты чрезвычайно привлекательными. Африканские находки ранних сапиенсов современного облика единичны, а зачастую их систематическое положение неоднозначно (Дробышевский, 2002). На их основании трудно делать какие-либо обобщения. Можно лишь констатировать, что, на настоящем уровне исследований, наиболее ранние H. sapiens s. придерживались принципа максимально разнообразного использования источников питания. Соблюдение этого принципа, как уже было показано на более ранних находках, неизменно был связан с собственно сапиентной линией в эволюции рода Homo.

Люди из погребений на стоянке Сунгирь: питание, состояние здоровья, поведение

Прежде чем высказывать предположения о типе питания людей верхнего палеолита в целом, остановимся на конкретных данных, полученных при обследовании скелетных материалов их погребений со стоянки Сунгирь.

Поселение Сунгирь, расположенное на окраине г. Владимира, было открыто в 1956 г. О.Н. Бадером. Наряду с Русанихой, Бызовой, Медвежьей - это самая высокоширотная стоянка европейской части России. Хотя проблемы датировок поселения и погребений далеки от разрешения (Сулержицкий и др., 2000), можно с уверенностью судить, что памятник существовал в конце брянского межледниковья. Самая ранняя дата, полученная при анализе коллагена костной ткани из сунгирских погребений, - 26200±640 (АА-36475), а самая поздняя - 19160±270 (АА-36473) (Сулержицкий и др., 2000). Уникальная сохранность скелетных материалов из сунгирских погребений и проведенный палеодиетологический анализ позволяет обратиться к реконструкции системы питания конкретной группы верхнепалеолитического населения.

Погребение взрослого мужчины (могила 1, Сунгирь-1). Проведенный химический анализ минеральной части костной ткани мужчины зрелого возраста со стоянки Сунгирь-1 позволяет судить об прижизненном минеральном статусе организма и реконструировать особенности питания. Общий уровень минеральной насыщенности, концентрации цинка, меди, стронция, кадмия, никеля, кобальта дают основания предполагать хорошую сохранность костной ткани (табл. 9). Минерализация костной ткани, определенная для взрослого индивида со стоянки Сунгирь-1, может быть отнесена к умеренным величинам. Более четкого мнения вынести невозможно, имея в виду возможные посмертные процессы. Чрезвычайно высокая концентрация марганца, очевидно, связана с диагенетическими изменениями. Предположить, что костная ткань, в течение десятков тысяч лет находившаяся в грунте, не претерпит каких-либо изменений, было бы фантастичным. Проблема не в том, чтобы найти свидетельства диагенетических процессов, а в том, чтобы выделить некоторые особенности минерального статуса, которые могли быть обусловлены прижизнеными особенностями.

Концентрация кальция не так низка, чтобы утверждать исключительное влияние грунтовых условий. Так, Т. Крист приводит данные об изменчивости содержания кальция для одной из поздних палеопопуляций: 38,79±1,66% для мужчин и 38,98±1,18% для женщин (Crist, 1995). Пониженная концентрация кальция и умеренная общая минеральная насыщенность скелета - биологические особенности, смысл которых дополняет и объясняет друг друга. Исходя из этого наблюдения, а также имея в виду хорошую сохранность костной ткани, будем придерживаться предположения, что кости мужчины из первого погребения при жизни характеризовались умеренными значениями как общей минеральной насыщенности, так и концентрации кальция. Комплекс морфологических особенностей индивида из Сунгирь-1 настолько своеобразен, что не находит полных аналогий среди современного человечества. В строении скелета этого индивида нет также ярких черт (таких, например, как значительная внутренняя массивность или, напротив, тонкостенность диафизов), которые указывали бы на повышенную или пониженную общую минеральную насыщенность скелета (Медникова, 2000). Из всего спектра микроэлементов, концентрации которых были определены, выделим триаду цинк-медь-стронций. Эти элементы наиболее информативно ценны для реконструкции типа питания (Gulbert, Mielke, 1985). Каждый химический элемент имеет свои индикативные свойства. Так, например, содержания кадмия и свинца могут быть успешно использованы для фиксации техногенного загрязнения. Повышение концентраций кадмия связывается с употреблением в пищу тканей морских членистоногих и моллюсков (Arrenius, 1990; Liden, 1995). Концентрации никеля и кобальта не показывают четкой связи с каким-либо типом питания. Эти элементы предпочтительнее использовать в качестве индикаторов процессов диагенеза и (или) местных геохимических условий.

В костной ткани индивида С-1 было определено умеренное значение концентрации меди, свидетельствующее об отсутствии в его рационе значимого количества беспозвоночных. Этот тезис подтверждается крайне низкими концентрациями кадмия. Содержание цинка - индикатора мясного компонента в рационе - полностью соответствует ожидаемой величине: именно такие концентрации (примерно от 100 до 150 ppm) типичны для индивидов, в привычный рацион которых входит большое количество мяса наземных позвоночных. Содержание стронция может быть определено как довольно низкое, что, вероятно, вызвано малым количеством растений в рационе.

Итак, хорошая сохранность костной ткани позволяет относиться ко многим из полученных данных как к достоверным. Минеральный статус этого индивида в целом можно охарактеризовать как нормальный, сбалансированный. Каких-нибудь проявлений возрастных постдефинитивных изменений не прослеживается. Большую часть рациона питания этого человека, безусловно, составляло мясо наземных позвоночных животных. Судя по значениям концентраций микроэлементов, в продолжение последних лет он не испытывал длительного недоедания и каких-либо проблем, связанных с патологиями пищеварительной системы.

Также был проведен изотопный анализ костной ткани этого индивида (Richards et al., 2001). Полученные данные указывают на преимущественно мясную диету (табл. 10).

Таким образом, химический анализ лишь подтвердил вполне ожидаемый результат: пищевой рацион индивида со стоянки Сунгирь-1 состоял в основном из мяса наземных позвоночных.

Погребение подростков (могила 2). Реконструкция прижизненных особенностей минерального статуса детей, и особенно подростков, затруднена, так как в этом возрасте организм чрезвычайно динамичен, скорость перестроек (в том числе и скелетных структур) очень высока, важнейшие физиологические изменения в организме происходят стремительно. В общем виде, для периода активного строительства тканей характерно интенсивное накопление всех необходимых биогенных элементов (цинка и меди - в первую очередь) (Козловская, 1988). Однако некоторый дефицит питания и витаминов может приводить в периоды интенсивного роста организма к резкому снижению концентраций биогенных микроэлементов. Как упоминалось, минеральная насыщенность костной ткани существенно превышает прижизненные величины. Это вызвано, вероятнее всего, незрелостью скелета и большой интенсивностью распада органических соединений.

Мальчик в возрасте 12-14 лет. Сунгирь-2. Концентрация кальция, определенная для этого подростка, соответствует средним значениям этого элемента для взрослого индивида. Это наблюдение заслуживает особого внимания. Как уже упоминалось, процессы привноса минеральных веществ извне и посмертный распад органических соединений приводят к искажению относительных величин содержания химических элементов в костной ткани. В наибольшей мере это относится к макроэлементам, в первую очередь к кальцию и фосфору. Однако значительные индивидуальные вариации концентраций кальция, обнаруженные у четырех изученных индивидов, свидетельствуют о сохранении неких индивидуальных черт минерального статуса, а не о полной нивелировке биологических особенностей организма с течением времени под активным воздействием грунта. Поэтому есть основания предполагать, что величина содержания кальция в образце костной ткани подростка из Сунгирь-2 отражает прижизненные особенности. Для описания основных составляющих диеты подростка рассмотрим концентрации трех химических элементов - меди, цинка, стронция. Обнаружены крайне высокие концентрации меди. Этот экстремум вряд ли может быть объяснен грунтовым загрязнением, поскольку какие-либо геохимические предпосылки для такого загрязнения отсутствуют. Высокие концентрации меди связываются с употреблением в пищу большого количества различных беспозвоночных (насекомых, ракообразных, моллюсков). Полученная величина не уникальна и имеет аналогии (например индивиды из мезолитических погребений с территории современной Швеции). Однако довольно неожиданно выглядит такая большая доля беспозвоночных в пище человека верхнего палеолита: ведь разнообразие беспозвоночной фауны в ландшафтах с суровым климатом очень ограничено. Но необходимо отметить, что это представление основано на наших обыденных представлениях, а не научных результатах. В палеоботанических и палеопочвенных исследованиях стоянки Сунгирь специалисты неоднократно отмечают значительную гидроморфность местного ландшафта (Homo Sungirensis, 2000). Естественно, что гидроморфный ландшафт связан с гораздо более разнообразной фауной, возможностью распространения различных беспозвоночных. Здесь же уместно упомянуть работу П. Франкалацци о значительной доле моллюсков в диете эпипалеолитических людей (Francalacci, 1989). В литературе мы находим сведения о высоком содержании меди в тканях печени млекопитающих (Liden, 1995). Однако мало здравых оснований предполагать такую специализацию. Возможно также, что накопление меди организмом обусловлено физиологическими особенностями индивида, состоянием его здоровья. Концентрация цинка, определенная в костной ткани подростка, чуть превышает 80 ppm. Полученная величина может быть уверенно отнесена к разряду низких, особенно с учетом возраста индивида. Столь неожиданно низкая концентрация связана, вероятно, как с незначительным содержанием мясной пищи в рационе, так и с общей алиментарной недостаточностью. Концентрации стронция невысоки у всех индивидов из сунгирских погребений. Наибольшая концентрация стронция, как следует из таблицы (см. табл. 9), обнаружена в образце из скелета подростка Сунгирь-2. Вероятно, еда растительного происхождения употреблялась им в гораздо больших количествах. Низкие концентрации кадмия подтверждают ожидаемые сведения о материковом происхождении пищи индивида Сунгирь-2. Концентрации никеля и кобальта остаются индикаторами местных геохимических условий и не вызывают большого интереса. Как упоминалось, высокая концентрация марганца в костной ткани - результат значительной активности подвижных форм марганцевых соединений в окружающем грунте и потому не может быть использована для реконструкции прижизненного его содержания в организме.

Итак, минерализация костной ткани подростка очень высока, что свидетельствует о значительных посмертных изменениях состава ткани. В первую очередь эти изменения коснулись органической части кости. Концентрация кальция находится в пределах нормальной изменчивости признака. Концентрации комплекса элементов-индикаторов диеты указывают на то, что структура питания данного индивида, вероятно, значительно отличалась от описанной для мужчины из могилы 1.

Анализ микроэлементного состава позволяет воссоздать неожиданное сочетание пониженной доли мясной пищи, большой удельной части растительной и очень высокого процента беспозвоночных. Кроме того, низкая концентрация цинка в его скелете дает основание предполагать явный недостаток белковой пищи животного происхождения. Как установлено, на зубах этого индивида отмечена множественная эмалевая гипоплазия, которая свидетельствует о нескольких стрессах, перенесенных им в детском возрасте. Также скелет подростка хранит следы задержки ростовых процессов, нарушения обмена веществ, перенесенного инфекционного заболевания (Бужилова, 2004). Возможно, эти стрессы и патологии были связаны с недоеданием, вызывали нарушения усвоения пищи.

Результаты изотопного анализа несколько разнятся с приведенными выше. Значение ?13С и ?15N (см. табл. 10) указывают на большое сходство с рационом взрослого мужчины из могилы 1 (Richards et al., 2001). Выяснение причины расхождений - тема последующих исследований.

Девочка в возрасте 9-10 лет. Сунгирь-3. Процент содержания минеральных веществ в костной ткани также существенно превышает нормальные прижизненные величины, что, вероятно, связано не только с активным загрязнением грунтом погребения, а и с интенсивным разложением органических соединений в костной ткани подростка. Важно, однако, отметить, что показатель минерализации костной ткани этого у индивида выше, чем у мальчика-подростка (Сунгирь-2) из этого же погребения. Связывать повышенный уровень минерализации с прижизненными физиологическими особенностями девочки, а не с посмертными изменениями состава ткани позволяет повышенная концентрация кальция, выходящая за рамки нормальной изменчивости (см. табл. 9). Описание состояния здоровья девочки-подростка содержит указания на нарушение у нее минерального обмена (Бухман, 1984; Бужилова, 2004). Сумма этих четких свидетельств дает основание судить о том, что минеральный статус индивида Сунгирь-3 отличался от нормального.

Концентрации микроэлементов позволяют реконструировать главные особенности пищевого рациона. Основную часть питания этого подростка, как показывают определения цинка, составляло мясо наземных позвоночных. Растительный компонент был незначителен, судя по невысоким концентрациям стронция. Различные беспозвоночные также вряд ли занимали существенное место в ежедневном рационе этого индивида, если ориентироваться на низкие концентрациям кадмия и меди. Нет необходимости повторяться относительно характеристик концентраций марганца, кобальта и никеля в костной ткани девочки-подростка: интерпретация концентраций этих элементов аналогична приведенной при описании мальчика.

Отметим наиболее важные особенности индивидуального минерального статуса скелета девочки из северного погребения. Экстремально высокая концентрация кальция дает основание считать, что процесс минерализации костной ткани шел со значительными отклонениями от нормы. Палеопатологическое описание индивида подтверждает такое заключение (Бужилова, 2000). Концентрации элементов-индикаторов питания в целом приближаются к величинам, определенным для мужчины. Пониженная концентрация цинка и повышенная концентрация стронция могут быть связаны с увеличением удельной доли растительной пищи. Судя по величине содержания цинка, есть основания полагать, что белковое питание не было достаточным. На зубах этого индивида также обнаружены множественные дефекты эмали, которые могли быть связаны с физиологическим стрессом в детском возрасте.

Изотопный анализ образца костной ткани девочки из Сунгиря-3 опять же свидетельствует о сходстве рациона питания с взрослым мужчиной из Сунгиря-1 (см. табл.10). Возможно, разрешающие возможности изотопного анализа не столь высоки, как микроэлементного, и по этой причине результаты двух проведенных методов разнятся.

Сунгирь-4. В могилу, где были похоронены мальчик и девочка, был положен фрагмент левой бедренной кости взрослого человека. Эпифизы кости были обколоты, костномозговая полость наполнена охрой. Вероятно, эта кость выполняла важную ритуальную функцию и положена в соответствии со сложным погребальным ритуалом. Морфологическое исследование кости позволило прийти к выводу о том, что она принадлежала также верхнепалеолитическому человеку (Медникова, 2000). Анализ образца костной ткани, выпиленного из изолированного бедра человека, дает информацию о характере питания и некоторых физиологических особенностях индивида из Сунгиря-4. Эти сведения особенно ценны, так как касаются описания скелета, который представлен всего лишь диафизом левой бедренной кости. Минерализация костной ткани, определенная для изолированного бедра из погребения подростков Сунгиря-4, находится в ранге умеренно низких величин (см. табл. 9). Пониженной, но не выходящей за рамки нормальной изменчивости, следует считать и концентрацию кальция в этом образце. Причина понижения концентрации кальция в настоящее время не ясна. Возможно, пониженная минерализация и низкое содержание кальция - следствие прижизненных физиологических особенностей индивида. Гистологическое описание показало известное своеобразие строения остеонной системы индивида из Сунгиря-4, наиболее яркая черта которого заключается в явном превышении остеобластической активности над остеокластической (Козловская, 2000б).

Вероятно, увеличение остеобластической и понижение остеокластической активности связаны друг с другом. Известно, что интенсивная минерализация микро- и макроструктур скелета сдерживает рост ткани. Это может сказываться на внутренней и внешней грацильности скелета, малых широтных размерах костяка и пр. Возможно, что крупные размеры остеонных структур индивида из Сунгиря-4 - одна из особенностей низкоминерализованной костной ткани. Обращает на себя внимание то, что содержание микроэлементов в образце из изолированного бедра значительно отличается от всех описанных выше случаев. Концентрации всех элементов низкие или крайне низкие. Основную роль в рационе этого человека, вероятно, играло мясо наземных позвоночных, о чем говорит соотношение концентраций меди, цинка и стронция. Растительный компонент пищи был крайне незначителен, а беспозвоночные, судя по чрезвычайно низкой концентрации меди, отсутствовали полностью. Низкие концентрации всех элементов дают основание предполагать, что этот человек в течение длительного времени переносил голод или хроническое недоедание, результатом чего явилось истощение минеральных ресурсов организма. С одной стороны, низкие концентрации никеля и кобальта позволяют выдвинуть гипотезу, что индивид жил в условиях, значительно отличавшихся в геохимическом отношении от условий жизни остальных "сунгирцев". С другой стороны, низкие концентрации кадмия, никеля и кобальта могут быть результатом полного истощения минеральных ресурсов организма, в которых жили "сунгирцы". Так или иначе, можно предполагать неблагополучное состоянии минерального обмена организма, значительные и продолжительные недоедания, перенесенные индивидом в последние годы жизни. Интересно, что гистологические описания изолированного бедра не показали поротических проявлений. Остановимся на гистологическом своеобразии сунгирских индивидов подробнее.

Для оценки индивидуальной изменчивости остеонных параметров были просмотрены 67 препаратов костной ткани (удмуртские кладбища XVI-XVIII вв., хантский могильник XVIII-XIX вв. близ Обдорска, древнеэскимосский могильник Эквен). Просмотр препаратов позволил установить примерные вариации некоторых параметров остеонных структур в этих различных сериях. Диаметры гаверсовых каналов варьируют от 0,025 мм до 0,197 мм, а диаметры гаверсовых систем - от 0,107 мм до 0,375 мм. Диаметры остеонов у индивидов из Сунгиря-1 находятся в границах индивидуальной изменчивости.

Крупные размеры остеонов индивида Сунгиря-4, по нашим измерениям, тоже находятся в пределах индивидуальной изменчивости, хотя и не типичны. Сходные с отмеченными у индивида из Сунгиря-4 диаметры остеонов отмечены у 3 из 25 просмотренных индивидов из древнеэскимосского могильника Эквен. Это позволяет нам относиться к специфике гистологического строения индивида как к проявлению индивидуальных особенностей в пределах видовой изменчивости современного человечества.

Преобладание остеобластической активности у обоих индивидов из Сунгиря свидетельствует о своеобразии гормонального статуса этих людей. Хотелось бы обратить внимание на то, что крупные остеоны были обнаружены у древнеэскимосских индивидов. Однако сходство индивидов из могильника Эквен с индивидом Сунгирь-4 на этом исчерпывается.

Известно, что в ситуациях крайнего истощения организма активизируются процессы резорбции костной ткани. В данном случае на это нет никаких указаний.

Описание гистологического своеобразия и минерального статуса индивида из Сунгиря-4 ставит новые проблемы, касающиеся морфофизиологических особенностей верхнепалеолитического населения. На нынешнем уровне исследований они не могут быть решены. Но уже сейчас можно утверждать, что интенсивные адаптивные процессы, которые развивались в популяциях северных районов ойкумены в эпоху верхнего палеолита, были связаны с серьезными изменениями минерального обмена и минерального статуса организма в целом.

Некоторые черты своеобрази питания населения эпохи верхнего палеолита

В настоящее время проблема реконструкции системы питания людей верхнего палеолита находится лишь в состоянии формулирования исходных вопросов. Яркие свидетельства охотничьего промысла - кости крупных млекопитающих, охотничье вооружение, изображения животных и сцен охоты на них - спровоцировали упрощенное отношение к реконструкции питания людей верхнего палеолита. Представление о человеке этой эпохи как о классическом хищнике возникло еще в прошлом веке и бытует по сей день. В подтверждение этой гипотезы исследователи обращаются к этнографическим сведениям из жизни современных и исторических аборигенов севера: эскимосов, алеутов и некоторых других народов, живущих охотничьим промыслом. Традиция таких сопоставлений корнями уходит в прошлый век.

В качестве дополнительного подтверждения сходства между древними обществами и современными популяциями используется зафиксированный историческими документами феномен демографической нестабильности популяций северных охотников. Непостоянство обеспеченности пищей в обществах современных охотников, частые сезонные голодания послужили основой для гипотезы неравномерного, прерывистого развития обществ верхнего палеолита (Крупник, 1989). По мнению И.И. Крупника популяции верхнего палеолита, специализировавшиеся на мамонтовой фауне, хищнически эксплуатировали пищевые ресурсы, убивая животных в количестве большем, чем это было необходимо для пропитания и хозяйственных нужд. Значительную долю в охотничьей добыче составляли молодняк и самки. Подрывая численность популяций основных промысловых видов, люди обрекали себя на неминуемый голод, на вымирание большей части населения, а то и всей человеческой популяции. Такая демографическая нестабильность, по мнению автора гипотезы, являлась причиной медленного поступательного развития материальной культуры. Один голодный сезон мог свести на нет усилия многих предыдущих поколений, выработавших более совершенные способы производительной деятельности. Уцелевшим представителям популяций приходилось начинать практически "с нуля".

Специализация к мясоедению верхнепалеолитического человека до такой степени рассматривается исследователями a priori, что именно на расчетах употребления мяса основывается реконструкция численности людей, живших на поселении. В качестве примеров такого рода расчетов можно привести реконструкцию условий обитания на стоянки Елисеевичи (Величко и др., 1996). Алгоритм расчетов таков: рассчитывается объем хозяйственных ям с учетом наземных конструкций на поселении, считается количество мяса, которое могло быть помещено в эти хранилища, согласно этнографическим данным рассчитываются энергетические потребности индивида, рассчитывается минимальное количество людей, которое в течение холодного сезона (около 230 дней) может быть обеспечено мясом.

Более ранние варианты расчетов объемов охотничьей добычи делались на основании учета костей промысловых животных, однако впоследствии со всей очевидностью было показано, что число индивидов промысловых животных на поселениях, используемых тысячелетиями, невелико, выводом из чего послужило предположение о том, что на стоянку не приносили туши крупных животных, так как это было очень тяжело, а только очищенное от костей мясо. То же самое подтверждается этнографическими сведениями о правилах охоты в северных районах. Свежевание зверя, разделка его туши, если охота происходит в условиях морозной погоды, производится как можно скорее, так как туша быстро остывает и смерзшееся тело убитого животного обработать гораздо сложнее, чем еще не остывшее. Возможно, это даже более веская причина, чем тяжелый вес добычи.

Прежде чем переходить к анализу систем питания верхнепалеолитического человека, нужно разделить следующие понятия:

а) реконструкция особенностей конкретного общества на базе изучения материалов конкретного памятника;

б) обсуждение изменчивости вариантов питания в верхнепалеолитических коллективах.

Эпоха верхнего палеолита на территории Восточной Европы охватывает огромный период - примерно от 35 до 10 тыс. лет. назад (Палеолит СССР, 1984; Грибченко, Куренкова, 1996; Аникович, 1997). За эти двадцать с лишним тысячелетий происходили значительные разнонаправленные климатические трансформации, менялся рельеф, ландшафты и пр. Да и локальные территориальные различия, несмотря на унифицирующее влияния ледника, были довольно велики. "В пределах Восточноевропейской перигляциальной области можно наметить по крайней мере четыре провинции перигляциального палеолита, несколько различающиеся в природном отношении: 1) Северную (точнее, Северо-Восточную со стоянками на Каме и Печере); 2) Западную, куда входят стоянки бассейнов Десны, Днепра, Днестра; 3) среднюю (или промежуточную) со стоянками Сейма, Верхнего Дона, Оки; 4) Восточную, главным компонентом которой являются стоянки Среднего Дона. Западная, Средняя и Восточная провинции отличались по степени континентальности климата, что приводило к различиям в ландшафтах" (Величко и др., 1996, с. 151-152)

Естественно, что вынести суждение о питании людей, составивших более тысячи поколений, живших в различных природных и социальных условиях, можно только в самом общем виде. Вероятно, обобщая такую разнородную информацию, мы можем использовать лишь очень малую ее часть. Вряд ли такая характеристика представляет интерес. При обсуждении систем питания верхнепалеолитического человека мы можем выделить лишь одну общую черту - охоту на крупных млекопитающих, что не слишком много добавляет к пониманию своеобразия этих культур. Вот почему так ценны для истории конкретные реконструкции.

Обобщения, мало дающие для исторических реконструкций жизни конкретных человеческих популяций, важны, однако, при описании биологических особенностей крупных массивов населения. Многочисленные исследования в различных областях биологии, обобщения теории эволюции четко определяют, что пищевая стратегия популяции или вида характеризует особенности микроэволюционного процесса (Шмальгаузен, 1968). Так, например, гомотрофность, узкая специализация к определенной пище, свидетельствует о тесном сосуществовании многих сходных в экологическом отношении видов. Гетеротрофность может быть рассмотрена как признак освоения новой широкой экологической ниши, где вид (популяция) не имеет значительных конкурентных видов.

Любое эволюционно значимое событие в антропогенезе происходило в ходе успешного освоения новых экологических условий. Очевидно, что смена среды обитания связана с изменением типа питания (заметим, что этот тезис верен в основном для прочих животных; современный человек способен в значительной мере сохранять традиционный тип питания при смене среды обитания). Климатическая нестабильность позднего плейстоцена, безусловно, должна была приводить:

а) к пульсирующим миграциям населения из экстремальных районов в периоды похолодания и повторным заселениям этих же земель в более мягкие климатические периоды;

б) к формированию морфофизиологических особенностей, обеспечивающих приспосабливание к значительным изменениям среды, т.е. способствовать становлению широкой нормы популяционной и индивидуальной реакции. Видимо, в позднеплейстоценовое время имело место и то, и другое.

Хотелось бы обратить внимание на то, что способность организма к формированию адаптивных физиологических реакций рассматривается как важнейшая черта прогрессивной эволюции (Шмальгаузен, 1968). Таким образом, природные условия верхнего палеолита, с точки зрения эволюционной теории, в перигляциальной зоне способствовали интенсификации микроэволюции.

Формирование пищевой стратегии с чертами узкой специализации вряд ли могло обеспечить успешный рост численности в условиях постоянно менявшегося климата. В более "выигрышном" положении оказывались популяции, которые использовали широкий спектр пищевых источников.

Приводя теоретические обоснования в пользу всеядности неоантропов, мы описываем огромное разнообразие конкретных традиций. Все ли они походили друг на друга? Безусловно, нет. Робертом Келли (1997) были проведены модельные построения описания особенностей образа жизни племен охотников-собирателей в зависимости от способов добывания пищи. Естественно, что перемещения населения происходят тогда, когда обеспечить жизнь (в первую очередь получение пищи) на прежнем месте сложнее, чем на новом. Такая ситуация может возникнуть в самых разных конкретных ситуациях. Дж. Битоном созданы контрастные модели: "кочующих разведчиков" и "постоянных поселенцев" (Beatеn, 1991), рассматривающихся как две крайние формы существования коллективов охотников-собирателей. У "постоянных поселенцев" перемещение начинается по достижении предельной плотности населения, когда более слабые группы "выдавливаются" на периферию. Это расселение происходит в виде "постепенного приращения освоенной площади: дочерние группы отделяются от родительской и перемещаются на границы обитаемой в данной момент территории" (Келли, 1997, с. 215). У "кочующих разведчиков" переселение вызывается тем, что затраты энергии на добывание пищи с данной территории слишком возрастают. Этот вариант миграций осуществляется на большие расстояния и с большей скоростью.

Дж. Битон, опираясь на серийные радиокарбоновые датировки кловисских памятников Америки, демонстрирует, что расселение в западном полушарии происходило гораздо более высокими темпами, чем в Берингии: реконструируемая им скорость миграции через Берингию составляла около 0,5 км/год, а скорость расселения на новом континенте превышала 10 км/год. При всей условности таких подсчетов можно утверждать, что освоение новых территории носителями кловисских традиций шло очень высокими темпами. Такая скорость соответствует модели "кочующих разведчиков" - специализированных охотников. Упоминая о кловисских памятниках, важно отметить, что эта культура, распространившись на колоссальную площадь (около 5 млн. км2), просуществовала не более тысячелетия (Келли, 1997). О. Соффер отмечает, что кловисские стоянки были созданы с "минимальными затратами энергии" и обнаруживают редкие свидетельства хранения пищевых запасов (Соффер, 1997, с. 118). Носители традиций культуры Кловис совершенствовали орудийную практику, однако никаких предметов искусства, личных украшений, или орнаментированных изделий они не изготовляли (Соффер, 1997).

Таким образом, археологические свидетельства в полной мере согласуются с теоретическими положениями эволюционной биологии. С точки зрения этологии, расширение источников пищи ведет к усложнению поведенческой активности, развитию форм высшей нервной деятельности. Узкая "рациональная" специализация, характерная для кловисских памятников, резко контрастирует с разнообразием проявлений материальной культуры, например на ряде памятников верхнего палеолита Восточной Европы (костенковско-стрелецкая, молодовская, культуры).

Отмеченные факты позволяют утверждать, что среди верхнепалеолитического населения были распространены различные стратегии питания, причем коллективы с узкой специализацией имели гораздо меньше шансов передавать и развивать культурные традиции, чем неспециализированные общества.

Обратим внимание и на другой аспект этой проблемы. Как свидетельствует медицина, регулярное употребление в пищу большого количества мяса млекопитающих приводит к нарушению обмена веществ. Это сказывается в таких проявлениях, как преждевременный и сильный остеопороз, заболевания сердечно-сосудистой системы, нарушение углеводного обмена. Следует отметить, что ряд биохимических, гормональных и онтогенетических признаков наиболее плотоядных представителей современного человечества - эскимосов - свидетельствуют о состоянии дезадаптации, общем неблагополучии здоровья населения (Гудкова, 1995). Напомним, что для аборигенов Арктики плотоядность - непременное условие выживания в экстремальных условиях.

Пример с эскимосскими популяциями требует пояснений. Многочисленные исследования морфофизиологических особенностей эскимосских популяций (например: Алексеева и др., 1983; Клевцова, 1983) выявили значительные адаптивные изменения. Эти популяции наиболее ярко представляют арктический адаптивный тип (приспособления затронули и особенности обмена, и функционирование пищеварительной системы). Пластический и энергетический обмен эскимосов в наибольшей мере среди современного человечества приспособлен к утилизации пищи животного происхождения. С этих позиций, коренное население Берингии может считаться максимально адаптированным к местным природным условиям. С другой стороны, всякая адаптация имеет свою "цену". Каждое биохимическое, физиологическое, морфологическое адаптивное изменение неминуемо влечет за собой изменение в состоянии здоровья, в прохождении онтогенеза. Эти изменения могут быть позитивными или негативными. О том, что адаптация к экстремальным условиям Арктики привела к известным биологическим "потерям", свидетельствуют многочисленные факты. Приведу лишь одну генерализованную биологическую характеристику: высокая скорость онтогенеза (Павловский, 1983). Описывая состояние современных аборигенов Берингии, нельзя упускать из виду другой фактор - недавнюю ломку традиционного уклада жизни. Безусловно, резкое вторжение европейских новаций в образ жизни эскимосов во многих отношениях пагубно повлияло на состояние их здоровья.

Природное окружение верхнепалеолитических людей, судя по палеоэкологическим реконструкциям, было весьма разнообразным. Этому посвящена огромная литература, убедительно доказывающая, что верхнепалеолитические обитатели Восточной Европы жили в ландшафтах, приближенных к современным тундре, лесостепи, а также в гумидных ландшафтах перигляциальной зоны, в условиях резкой континентальности. Нет оснований сводить все это многообразие к крайне экстремальным условиям современного побережья Чукотки, как нет оснований предполагать и единую систему питания во всех этих разнообразных экологических системах.

Полученные нами конкретные данные о составе минеральной части костной ткани четырех индивидов из сунгирских погребений позволяют нам реконструировать особенности питания конкретной группы верхнепалеолитического населения. Сунгирцы употребляли в пищу мясо млекопитающих, возможно рыбу, растения, продукты зоособирательства (моллюски, членистоногие). Есть сведения, которые свидетельствуют о добыче рыбы более определенно. Так, на верхнепалеолитической стоянке Тимоновка-1 обнаружено гравированное изображение костистой рыбы. Также широко известна гравировка на роге северного оленя, изображающая лососевых рыб с ярко выраженными чертами самца и самки (грот Ларте, Верхние Пиренеи, Франция), маленькая фигурка, изображающая камбалу (Леспюг, Франция). Гравировка относится к наиболее позднему - финальнопалеолитическому периоду.

Пересмотр костный коллекции из Дольни Вестоницы помог обнаружить фрагмент бедра человека эпохи верхнего палеолита. Изотопный анализ ткани указал на то, что этот индивид мог употреблять в пищу продукты морского происхождения (Trinkaus et al., 1999). Возможно, это была рыба, возможно, моллюски. Этот факт особенно любопытен, если принять во внимание, что Дольни Вестоницы - Моравия - район Центральной Европы, находящийся за многие сотни километров от ближайшего морского побережья. Такие факты позволяют ставить вопросы о подвижности групп верхнепалеолитического населения, путях их миграций.

Вопрос об использовании верхнепалеолитическим человеком морских и пресноводных пищевых ресурсов стал активно обсуждаться последние годы благодаря исследованию изотопного состава костной ткани. Ряд исследователей, прежде всего М. Ричардс, видят в использовании этих новых пищевых ресурсов ту новую черту, которая отличает питание неандертальцев от питания анатомически современного человека H. sapiens s. (Richards, Hedges, 2002; Richards et al., 2001).

Как упоминалось, ткани беспозвоночных содержат высокопитательные и легко усваиваемые белки, поэтому их присутствие в пище всегда благотворно влияет на здоровье человека, показатели его физического развития. Известно, что моллюски, вероятно, по разным причинам привлекали интерес верхнепалеолитического человека. Раковины моллюсков использовались для украшений.

Изучение микроэлементного состава костной ткани десяти индивидов из эпипалеолитических погребений Арене Кандида (Лигурия, Северо-Западная Италия) показали, что люди, обитавшие на средиземноморском побережье, использовали широчайший спектр источников питания, прежде всего белкового (Francalacci, 1989; Francalacci, Borgonini, 1988). Относительно высокие концентрации бария указывают на существенное присутствие растительного компонента в их рационе, а пониженные значения концентраций стронция свидетельствуют, что это не были зерновые злаковые культуры. Высокие концентрации цинка могут быть связаны с употреблением большого количества рыбы, морских животных. Высокие концентрации меди также могут быть истолкованы как последствия употребления в пищу большого количества моллюсков. Повышенные содержания ванадия, согласно схеме Хатча и Гейдела, связаны с употреблением в пищу значительных количеств орехов (Hatch, Geidel, 1985).

Рацион питания этой группы был очень разнообразен. Индивиды, погребенные в Арене Кандида жили существенно позже, чем люди из Сунгиря. Их погребения датируются 10910±90-11750 лет назад (Francalacci, Borgonini, 1988). Этот период относится уже к гораздо более теплой эпохе начала голоцена и был, безусловно, чрезвычайно благоприятным для обитателей средиземноморских побережий.

В целом, для группы из Арене Кандида мы отмечаем также чрезвычайное разнообразие источников питания, отсутствие какой-либо пищевой специализации. К сожалению, авторами не приводится индивидуальная характеристика погребенных. Между тем обращает на себя внимание, что максимальной изменчивостью характеризуются концентрации марганца - элемента-индикатора растительной пищи. Судя по эти данным, рацион людей, погребенных в Арене Кандида, сильно варьировал от индивида к индивиду. Наибольшие различия затрагивали именно растительную часть рациона питания. Самая низкая изменчивость - у концентраций меди, что, вероятно, является отражением того, что зоособирательсво - использование доступной пищи приливно-отливной зоны - было в равной мере доступно всем.

Не так давно были проведены изотопные исследования костной ткани пяти индивидов из позднепалеолитических погребений Гуч Кэйв и Сан Хоул (Richards, Hedges, 2000). Возраст погребений около 13000 лет. Исследователи установили преобладание белков наземного происхождения в рационе обследованных. Значение ?15N колеблется от 5 до 7,5, что соответствует питанию наземными травоядными животными.

Также был проанализирован образец костной ткани взятый у знаменитой Красной Леди из Павиланда (возраст составляет 25 800±280 OxA-80025). Величина д 15N приближается к 10, что тоже соответствует преимущественно мясному питанию. Небольшое повышение значения может быть вызвано как расширением спектра добываемых видов (охота не только на травоядных, но и на плотоядных животных), так и присутствием незначительной доли морских белков (Richards, Hedges, 2000).

Уже неоднократно упоминалось, что человек верхнего палеолита вынужден был приспосабливаться к низкотемпературным условиям. Однако очевидно, что климатические особенности характеризуются не только температурой. Влажность - не менее важный фактор.

Увеличение облачности ограничивает инсоляцию. Как известно, для нормального синтеза витамина D необходимо получение достаточного количества ультрафиолета. При его дефиците или при дефиците кальция развивается рахит. Недостаточность кальция и фосфора может быть вызвана двумя причинами: низким их содержанием в пище и воде или снижением возможности организма усваивать минеральные вещества, содержащие эти металлы.

Усвоение ионов кальция регулируют витамины группы D, которые в наибольших количествах содержатся в печени наземных млекопитающих, яйцах, рыбьем жире. Физиологически эффективные витамины группы D синтезируются в коже из провитамина эргостерола, который содержится в растениях, и дигидрохолиестерола животного происхождения под действием ультрафиолета (Ульмер, 1996). Известно, что при ограничении инсоляции более успешно синтез витамина D происходит у индивидов со слабо пигментированной кожей. До настоящего времени частота заболеваемости рахитом в среднеевропейских широтах выше среди более пигментированных групп населения (Jablonsky, Chaplin, 2000).

Н. Яблонски и Дж. Чаплин обосновали, что значительная депигментация имела место среди популяций, расселявшихся в высоких широтах Европы в период последнего наступления ледника (Jablonsky, Chaplin,2000). Феномен депигментации высокоширотного европейского населения свидетельствует о селективной значимости новых особенностей минерального обмена древнего населения. Поэтому есть основания предполагать, что для популяций верхнепалеолитического человека чрезвычайно важным было употреблять пищу с большим количеством кальция и провитаминов D. Судя по состоянию скелетных останков верхнепалеолитических людей, основной дефицит кальция и (или?) витамина D развивался у детей. Физиологические ресурсы взрослых и подростков были достаточны для нормального функционирования организма. Напомню, что следы преодоленного дефицита основных костеобразующих минеральных веществ отмечены у взрослого сунгирца и у индивидов из верхнепалеолитического погребения Барма-Гранде (Formicola, 1988). Эта ситуация оставляет две возможные интерпретации причин нарушения минерального обмена в детстве: недостаточное питание и излишняя защита от солнца одеждой.

Аналогичная ситуация с проявлением нарушения кальциевого обмена прослеживается в высокогорных популяциях. А. Фрисанчо описал такую ситуацию для высокогорных перуанскийх популяций (Frisancho, 1966). Важно отметить, что потребности высокогорных популяций в витамине D и кальции успешно удовлетворяются благодаря интенсивной инсоляции. Поэтому вполне возможно, что стрессовые состояния детского возраста верхнепалеолитических обитателей Европы являются следствием бытования традиции укутывания маленьких детей в длительное холодное время года.

Палеопатологические исследования скелетных останков верхнепалеолитических материалов не выявили следов С-авитоминоза. Известно, что витамин С содержится в свежих растениях. Резервного запаса витамина в организме хватает на срок до 3 месяцев (Ульмер, 1996б). Вопрос об употреблении людьми верхнего палеолита растительной пищи - один из самых неизученных. Растительные остатки, за исключением пыльцы, сохраняются очень плохо. Можно с уверенностью говорить, что растения не играли существенной роли в древнейших мифологических построениях. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что растения, в отличие от животных, изображались очень редко и довольно схематично. Можно упомянуть растительные мотивы на костяных и роговых изделиях из грота трилобитов, Ле Вейрье, Ложери Басс (Обермайер, 1913).

Невозможно не коснуться проблемы голода, недоедания, нерегулярности питания. Так, скелеты подростков из сунгирских погребений несут следы физиологических стрессов (эмалевая гипоплазия, линии Гарриса, гипофосфатемия и пр.). Одна из гипотетических причин появления маркеров стресса у подростков - недоедание. Данные о концентрациях химических элементов могут быть лишь косвенным свидетельством голода. Однако и присутствие маркеров стресса, и пониженные концентрации некоторых биогенных элементов дают основание предполагать, что подростки периодически недоедали, что особенно ярко сказывается на их здоровье в периоды интенсивного роста. Пониженные концентрации элементов-индикаторов питания, определенные для индивида Сунгирь-4, также свидетельствуют о перенесенных этим человеком периодах голода или существенного недоедания.

Голод был спутником человека во все времена. Исследования массового палеоантропологического материала с территории Германии показали, что высокая частота маркеров пищевого стресса сохраняется с неолита по XVIII-XIX вв. (Haidle, 1997). Не нужно обращаться к научным публикациям, чтобы узнать, что голод и в наше время остается причиной тяжелейших патологий и смерти огромного количества людей. Вместе с тем нельзя не заметить, что в верхнем палеолите наблюдается увеличение средней продолжительности жизни примерно на пять лет (Бужилова, 2000в), средней длины тела (Angel, 1984), хорошее развитие компонента мезоморфии. Каждый из этих фактов в отдельности может быть объяснен различными причинами, прежде всего генетическими, но так или иначе, реализация любых генетических программ возможна при определенных средовых условиях. Вероятно, приспособление к недоеданию не было значимым биологическим процессом в эпоху верхнего палеолита, как это случится затем в гораздо более позднюю эпоху неолита на отдельных территориях.

Результаты палеодиетологических реконструкций на основании сунгирских материалов показали, насколько разнообразным было питание людей верхнего палеолита. Оно выражалось не только в том, что в пищу употреблялись самые различные виды растений и животных, но и в том, что члены древнего общества придерживались специфических пищевых традиций. Здесь мы уже пытаемся связать особенности питания с социальной структурой древнего общества. Как сегодня, так и в древности рацион и качество питания были связаны с уровнем жизни, с принадлежностью к той или иной социальной группе, ритуальной и культовой практикой.

Питание - осознанный способ общения с окружающим миром, а также способ выражения идеальных представлений человека о себе и об окружающем его мире (социальном тоже). Изучение структуры мифов народов мира показывает, что такие проявления идеального отношения к пище, как пищевые регламентации, присутствуют во всех мифологемах народов, которые живут в системе родоплеменных отношений (Топоров, 1987). Глубокая древность формирования традиций питания и восприятия пищи маркируется существованием таких дуалистических оппозиций, как пища: мужская-женская, живых-мертвых, сакральная-профанная, божественная-дьявольская. В мифах народов мира универсально прослеживается связь между пищей и таинствами смерти-возрождения-плодородия. Так как отмеченные особенности универсальны для человечества в целом, то можно предполагать их глубочайшую древность.

Изучение древнейших пищевых традиций неотъемлемо от изучения ритуальной практики. Употребление той или иной пищи в обществах доисторических людей было глубоко осознанно и связано как самоопределением конкретного сообщества, так и индивида внутри него.

Оценим результаты палеодиетологической реконструкции сунгирских индивидов с этих позиций. В первую очередь обращает на себя внимание контрастно различающиеся рационы питания подростков, погребенных в могиле 2. Южный индивид из Сунгиря-3 питался мясом, в то время как северный (Сунгирь-2) ел мяса или очень мало, или вообще избегал его, зато в его рационе в большом количестве представлены беспозвоночные. В чем причины такого своеобразного рациона? Можно предположить, что неудачный охотничий сезон послужил поводом к употреблению в пищу любых съедобных животных. Однако с этим не согласуется реконструкция типа питания северного индивида. Более вероятно, что индивид из Сунгиря-2 должен был ограничивать себя в употреблении определенных видов животных. Из исследований жизни племен с традиционным укладом нам известно, что практика различного рода пищевых ограничений очень распространена при подготовке к инициации мальчиков, при посвящении в шаманы, жрецы и прочие статусы: эти ограничения позволяют претенденту достигнуть более близкого общения с духами, чем другим членам общества. В таком случае мы имеем все основание полагать, что выбор принесенных в жертву не был случаен, как неслучайны и символичны явные несходства рационов питания девочки и мальчика.

Крайне низкие концентрации основных биогенных элементов в костной ткани индивида Сунгирь-4 тоже дают основание предполагать, что и этот индивид систематически недоедал. В различных религиях существует универсальная традиция постов и голоданий, необходимых для посвященных. Эта универсальная традиция базируется как на представлении о том, что через пищу осуществляется приобщение к материальному миру, а отказ от пищи позволяет ослабить связи с миром материи и сблизиться с миром духовным, так и на знании того, что на определенных стадиях голода человек переживает специфические психические состояния, галлюцинации, отстраненность от собственного тела, покой и пр.

Поэтому считать, что любые свидетельства недоедания или голода связаны только с причинами хозяйственного порядка - необоснованно. Было ли это следствием суровых условий жизни или результатом сознательных ограничений - в настоящее время утверждать невозможно. То обстоятельство, что диафиз бедра был положен в могилу - свидетельство важного символического значения останков этого человека.

В связи с этим уместно вспомнить сведения об универсальной практике довольно жестких самоограничений колдунов, шаманов, прочих посвященных в сакральные культы. Как показали последние исследования, изолированное бедро принадлежит человеку современного облика, и нет достаточных оснований связывать его с палеоантропами. Сакральный смысл бедра вряд ли у кого вызывает сомнения. Эпифизы кости тщательно сколоты каменным орудием, что хорошо видно на фотографии (рис. 3). Характер сколов позволяет предположить, что эти операции с бедром проводились, когда костная ткань еще была упругой и прочной. Эта кость, вероятнее всего, обрабатывалась свежей. Можно предположить, что костная ткань подвергалась специальной обработке (вымачивалась или вываривалась, но четких указаний на это нет. Внутренняя часть кости (трабекулы костномозговой полости) разрушена в процессе заполнения охрой. В.И. Громовым (1977) было сделано предположение, что этот диафиз носили на кожаном ремне, однако следов лощения нами не обнаружено, поэтому высказанная гипотеза, на наш взгляд, требует дополнительных доказательств.