Изучение архитектурно-ландшафтных комплексов острова Валаам как семиотической системы

Тем не менее, труды Т.Л. Левиаш и В.Р. Рывкина представляют особенную ценность, т.к. содержат подробное архитектурное описание валаамских объектов. Можно даже утверждать, что ни до, ни после не выходили в такой же мере полные путеводители по валаамским комплексам, содержащие настолько подробные архитектурные описания.

Основная часть брошюры Т.Л. Левиаш -- это путеводитель по ландшафтно-архитектурным комплексам Валаама в соответствии с туристскими маршрутами. Подробное, «анатомическое» описание архитектурных объектов, несомненно, составляет ценность данного издания, хотя и затрудняет чтение тем, кто не знаком с архитектурный терминологией (Краткий словарь архитектурных терминов, помещенный в конце книги, смягчает проблему). Исследователь рассказывает об истории строительства и видоизменения валаамских зданий и умело показывает их планировочные и визуальные связи, что способствует пониманию цельности архитектурно-ландшафтной системы, сложившейся на Валааме.

В книге «По Валааму» В.Р. Рывкин, опираясь на разнообразный архивный материал, исследуя планы и чертежи, обозревает историю строительства монастырских ансамблей, творческий путь трудившихся на острове архитекторов, образы Валаама, созданные в живописи и графике (особенно те работы, «в которых главным образом изображены валаамские постройки, а природа отступает на второй план» [14, 101]), библиографии середины XX в. и дает перспективы развития валаамского музея-заповедника. Однако главная, на наш взгляд, ценность этой книги -- это профессиональное и в тоже время эмоциональное, рассчитанное на широкий круг читателей, описание валаамских ландшафтно-архитектурных ансамблей.

На наш взгляд, одно из главных достоинств исследования В. Р. Рывкина заключается не только в грамотном и разноаспектном описании валаамских комплексов, сколько в умении увидеть и донести гармоничное единство проявления различных факторов, повлиявших на формирование того или иного места. Описывая валаамские ансамбли, Рывкин придаёт им динамику, включает в живую историю. Исследователь будто сам встаёт на место «строителей Валаама» и вместе с ними учитывает разнообразные факторы (особенности рельефа, климата, мореходства, инфраструктуры, хозяйственные, утилитарные и психологические причины, культурные традиции), приведшие к определённым композиционным и архитектурным решениям, которые до нас, посетителей Валаама, дошли уже как данность.

Рассказ об особенностях Валаамских ансамблей приводится с учетом архитектурных контекстов, на фоне которых происходило их формирование и развитие. Такой подход, позволяющий выявить черты традиции и самобытности, придает исследованию глубину и выразительность.

Так, неоднократно подчеркивается принцип древнерусской архитектуры, продолженный на Валааме в XVIII и XIX в. -- нераздельность утилитарных и эстетических факторов, рождающих особенную психологию восприятия. Такой подход позволяет Рывкину объяснить выбор места на горе близ Монастырской бухты при возобновлении монастыря в начале XVIII в. Знание традиции народного северного зодчества (изучение которой предпринимались его современниками) позволяет исследователю не только доказать использование треугольного типа композиции, обеспечивающего динамическое раскрытие «гармонического равновесия масс сооружений в ансамбле» [14, 41], но даже и определить высоту несохранившихся зданий.

Неоднократно затрагивая тему творчества на Валааме А.М. Горностаева, Рывкин подчеркивает его индивидуальность в контексте становления «русского стиля» середины XIX века. Автор утверждает, что в то время как архитекторы-современники (в т.ч. А.К. Тон) решали свои задачи сугубо эклектически, внешне, что приводило к потере цельности композиции, А.М. Горностаев, сумев отойти от подражания, строил романтически приподнятые сооружения, передающие «дух», а не внешние формы древнерусских архитектурных памятников.

Приводя архитектурное описание того или иного места, исследователь неизменно подчеркивает два фактора: связь ландшафтом и раскрытие образа объекта перед зрителем в динамике.

На Валааме природное окружение, по мнению Рывкина, не столько обрамляет архитектурный объект, сколько формирует его облик. Более того, образы природы послужили катализатором творчества талантливых архитекторов, задали им вектор развития: «Возможно, именно характер валаамского ландшафта предопределил романтическую приподнятость произведения Горностаева, сумевшего в архитектурных формах передать образный строй природного окружения» [14, 9].

Сознательное, вдумчивое обращение к природной гармонии способствовало развитию архитектуры как направления, приведя к отходу от шаблонов господствовавшего в то время классицизма. Горностаев именно на Валааме строит свое первое здание в «русском стиле» (храм скита Всех Святых) и в дальнейшем его талант развивается как самобытное явление («Значительно опережая своё время, А.М. Горностаев перенёс акцент с внешней формы на систему внутренних связей» [14, 168]); симметричность композиции центрального ансамбля становится заметной лишь на рисунках и чертежах и т.п. «Постройки, составляющие ансамбль, не подчинили себе природу, а вписались в неё» [14, 159], -- заключает В. Р. Рывкин.

Отношение к природным ландшафтам на Валааме было не только чутким, но и творческим. Архитекторы умело преображали действительность, наделяя её заранее заданными свойствами. Так, например, церкви строили на возвышениях не только естественных, но и искусственных. Аллеи ориентировали посетителя между узловыми точками комплекса, эмоционально готовили его к встрече новым местом. Посадки «интродуцентов» превращали кладбище в прообраз «райского сада», формировали «замкнутое интимное пространство, создавая атмосферу отрешенности и безмолвия» [14, 163]. Более того, посадки служили для расширения собственно архитектурных элементов, нивелируя границы между зданием и его природным окружением. Например, оси восьмигранника часовни Крестных Страданий Господа Иисуса Христа визуально продолжаются за счет рядов посадок пихт и лиственниц.

Существенной особенностью взгляда Рывкина на валаамскую ландшафтно-архитектурную среду является прослеживание её свойств в динамике восприятия. Автор словно следует с путешественником валаамскими тропами, анализируя полученные непосредственные впечатления. Важную роль в эстетическом воздействии места на посетителя играет не только его оформление, но и заранее определенный маршрут, который изначально был задуман для формирования «запрограммированных эстетических реакций» [14, 11]. Дорогу к скитам исследователь сравнивает с кинофильмом, с художественным произведением, имеющем завязку, кульминацию и развязку. А главный Спасо-Преображенский собор крестово-купольного типа «оживает» за счет динамического восприятия с различных точек зрения: «...ось симметрии проходит через собор, а движение к монастырю происходит по водной поверхности Монастырской бухты, перпендикулярной этой оси. Тем самым, вместо одной главной точки восприятия ансамбля появляется множество, и это вносит в процесс восприятия определенную последовательность, динамическое начало, нейтрализуя осевую композицию» [14, 158-159].

Таким образом, за счет учёта (и сознательно изменения) природных факторов и маршрута, ведущего к тому или иному объекту, происходит преодоление архитектурной схематичности, шаблонности, что «вдыхает жизнь» в получившийся ландшафтно-архитектурный ансамбль. Одним из ключевых тезисов исследования В.Р. Рывкина, который неоднократно доказывается на примере разнообразных объектов, можно считать следующую цитату: «На территории Валаамского архипелага осуществился симбиоз неповторимой природной среды и самобытной архитектуры, занимающей особое место в истории русского зодчества» [14, 3].

К сожалению, иллюстрации путеводителей Т.Л. Левиаш и В.Р. Рывкина позволяют лишь составить общее впечатление о валаамских ландшафтно-архитектурных ансамблях, но нисколько не соответствуют тому подробному описанию, которое приводится в тексте. Несколько облегчают понимание архитектуроведческого текста предложенные в приложениях Краткие словари архитектурных терминов. Однако для того чтобы понять подробное описание зданий современному читателю, не знакомому с названиями архитектурных элементов, придётся прибегать к другим источникам информации, самостоятельно находить их фотографии или же рассматривать объекты непосредственно на Валааме.

С 1990 г. книга В.Р. Рывкина «По Валааму» ни разу не переиздавалась и не была переведена в электронный формат. Найти её можно только в библиотеках, букинистических магазинах и частных коллекциях. Путеводитель Т.Л. Левиаш также не переиздавался, однако его электронную версию (с купюрами) можно найти на сайте «Архитектура и традиции».

Ссылки на данный сайт не приводятся ни на одном из официальных сайтов или страниц Валаамского монастыря; поисковые системы по ключевым словам «Валаам», «путеводитель», «Левиаш» предлагают ссылки на страницы, с файлами, содержащими опасное программное обеспечение. Таким образом, можно утверждать, что найти путеводитель Т.Л. Левиаш в электронном виде обычному пользователю затруднительно.

После передачи основного монастырского комплекса Русской Православной Церкви в 1989 г. начинаются активные реставрационные и строительные работы. На средства Спасо-Преображенского Валаамского монастыря выпускается литература, касающаяся разных сторон истории и жизни монастыря, из которых ландшафтно-архитектурная сфера оказывается на периферии.

В книге «Валаамский монастырь и его подвижники» 2011 г. рассматривается архитектурное решение каждого архитектурного объекта, используя как дореволюционные издания, так и опыт исследователей 1990-х годов, а также собственные наблюдения. К сожалению, энциклопедический формат книги не позволяет использование подробных архитектурных описаний.

Отдельно стоит упомянуть исследования XX в., посвященные «камням Валаама»: их происхождению, способам добычи, использованию как строительного материала (не только на Валааме, но в северо-западной части России и за рубежом) и, наконец, как одному из средств создания ландшафтно-архитектурной среды.

В сборнике «Валаамский монастырь: духовные традиции, история, культура: Материалы II международной научной конференции 29.09-01.10.2003 г.» опубликована статья ученых Санкт-Петербургского государственного университета В.В. Гавриленко и Е.Г. Пановой «Камни Валаама». Авторы приводят названия камней, регулярно употребляемых при строительстве на Валааме (мраморы, граниты, габбро-диабазы, известняки), места их добычи и использования -- на Валааме и в Санкт-Петербурге (указаны конкретные адреса). Часть статьи посвящена «виртуальной экскурсии» по Валааму с описанием камней, использованных при строительстве и реставрации конкретных объектов, а также, в некоторых случаях, оценкой данного выбора и получающегося эффекта: «это совсем чужой для Валаама камень, и он мешает восприятию гармоничного каменного убранства монастыря» [24, 357], «при реставрации использован порфировидный кузнеченский гранит, диссонирующий с ровным рисунком «валаамского» камня» [24, 358] и др. Затрагивая тему органичного сочетания валаамских построек с особенностями ландшафта, авторы утверждают, что немаловажную роль в этом играл выбор родного для Валаама камня. «Во все века камень являлся не просто строительным материалом, -- пишут Гавриленко и Панова, -- он определял эмоциональное восприятие того или иного места. Красоту и неповторимость каменным постройкам Валаама придает, в первую очередь, разнообразие цветовой гаммы и сочетания рисунков структур горных пород, использованных строителями и архитекторами» [24, 351].

Также тема «камней Валаама», их добычи, характеристик и мест использования отражена в книге «Каменное убранство Петербурга» А.Г. Булаха и «Каменное убранство Петербурга. Книга путешествий», написанной в соавторстве вышеуказанными исследователями. Данные издания снабжены черно-белыми иллюстрациями и расширяют контекст камнепользования на Валааме.

Начало XXI в. можно считать эпохой завершения восстановительных работ на Валааме и закладывания новой архитектурной традиции, связанной с оригинальными архитектурными проектами.

Валаамский монастырь тесно сотрудничает с организацией «Товарищество реставраторов. Мастерские Андрея Анисимова», занимающейся реставрацией, проектированием, строительством, отделкой православных храмов, храмовых комплексов и часовен, а также приглашает к сотрудничеству других современных архитекторов. Информацию о современных постройках можно почерпнуть в статьях на официальных сайтах «Товарищества реставраторов», Валаамского монастыря или Православного Культурно-Просветительского Центра «Свет Валаама» (http://www. Ошибка! Недопустимый объект гиперссылки.), сайта «Храмы России», а также отдельных интервью. Цельного исследования ландшафтно-архитектурных комплексов, оформленных в начале XXI века, до сих пор не проведено.

Мы уверены, что валаамская архитектурно-ландшафтная среда ценна не только как самостоятельная система, но и как организм, в котором естественно отразились проявления и других концепций интерпретации Валаама. Действительно, строители монастыря наполняли её богословским содержанием, а гости, посещая её, отдыхали, восхищались хозяйственной деятельностью валаамцев, задумывались об уроках истории, вдохновлялись, и даже утверждались в выборе жизненного пути.

При полной интерпретации, валаамская среда может раскрыть разнообразные грани Валаама и обогатить посетителя новым опытом. Мы считаем, что изучение Валаама требует нового метаконцептуального подхода, который сделает возможным исследования этого места как многогранной, но единой знаковой среды, несущей определённое «сообщение». Такую задачу может решить использование семиотического подхода, допустимость применения которого мы докажем в следующем параграфе.

1.3 Семиотический подход в изучении архитектурно-ландшафтной системы Валаамского ансамбля

Цель данного параграфа -- доказать на основании основных семиотических подходов возможность интерпретации валаамской архитектурно-ландшафтной среды как семиотической системы.

Семиотика (или семиология) как наука о знаках и знаковых системах возникла в XX веке как метанаука, т.е. универсальная наука, располагающаяся над целым спектром наук, оперирующих понятием знака. Семиотика изучает все системы, создающие, хранящие и передающие знаки, информацию. Одно из простых определений семиотики выражено в антологии, изданной в 1973 г. под редакцией Ю.С. Степанова: «семиотика -- наука о знаковых системах в природе и обществе» [36, 7]. Соответственно, как «надстройку» семиотику можно использовать в каждой науке, изучающей знак, модель, систему. Одной из основных задач семиотики является исследование способов трансляции информации, свойств знаков и знаковых систем, т.е. коммуникации -- как в мире природы, так и в человеческом сообществе.

Название «семиотика» (semeiotikуn, от гр. semйion -- знак, признак) восходит к классификации наук Аристотеля [1], который говорит о ещё не существующей, но необходимой науке, которая должна изучать все знаки, существующие в природе. В античной культуре также впервые был использован термин «семиозис» в значении знакового процессе. Считается, что этот термин использовал эпикуреец Филодем [29] и греческий врач Гален из Пергама (139-199 гг. н.э.), который обозначал им интерпретацию симптомов болезни. Античные авторы включали в семиозис три компонента:

1) то, что выступает как знак;

2) то, на что указывает знак;

3) способ интерпретации знака (т.е. воздействие, которое оказывает знак).

После Аристотеля и стоиков развитием понимания знака занимались различные философы и ученые (Локк, Гассенди, Кондильяк, Фрегге и др.), однако формирование семиотики как самостоятельной науки о знаке относится к н. XX в.

Основателем семиотики как самостоятельной науки считается американский философ XIX в. Чарльз Сандерс Пирс, чьи идеи получили распространение в 1930-х годах благодаря трудам другого американского философа -- Чарльза Морриса.

Пирс и его последователи в определении семиотических понятий опирались в основном на философию, в особенности на теорию познания и логику, потому семиотика Пирса несёт черты гносеологической всеобщности и стремится к метафизической универсальности.

Родоначальником второго направления в семиотике считается Фердинанд де Соссюр (1857-1913) -- «отец лингвистики XX в.», стоявший у истоков Женевской лингвистической школы и заложивший начало структурализма. В основе его подхода лежит уподобление социальных и культурных сфер естественным языкам как знаковым системам. Культура таким образом предстаёт как вторичная знаковая система, построенная по законам естественной знаковой системы -- языковой. Таким образом, гуманитарным наукам придаётся статус точных, разрабатывается соответственный понятийный аппарат (основанный на терминологии лингвистики), и подход в целом характеризуется пристрастием к математическим и логическим формулам, схемам, таблицам.

Также к XX веку сформировались отдельные направления семиотики, из которых, в соответствии с типологией Ю.С. Степанова [36], можно выделить следующие: биологическая семиотика (Ч. Хоккетт, Н.И. Жинкин); этносемиотика, охватывающая антропологию и этнографию (Э. Холл, К. Леви-Стросс), социальную психологию и инженерную психологию (Ж. Маторе, А. Чапанис и др. семиологи США); семиология, изучающая историю литературы и философии (Р. Барт, М. Фуко и др.); лингвосемиотика; абстрактная семиотика; кибернетическая семиотика (И. Земан, Г. Клаус, А. Моль, В. Мартынов, Вяч. В. Иванов, и др.). Все эти направления существуют в самых тесных контактах друг с другом и развиваются в наши дни.

В соответствии с «текстоморфным» подходом, восходящим к теории Ф. де Соссюра, в семиотике архитектуры выделяют архитектурную синтактику, архитектурную прагматику и архитектурную семантику и, кроме того, грамматику, которая является специфичной для архитектурного языка. Под ней понимается «раздел архитектурной семиотики, изучающий возникновение и принципы построения базовых архитектурных первоэлементов («слов»), а также структуру и выражение смысла в пределах этих первоэлементов» [40, 38].

В настоящем исследовании мы рассмотрим первые два подхода как базу для изучения архитектурно-ландшафтных комплексов Валаама как семиотической системы, а также рассмотрим понятие семиотики архитектуры в контексте валаамских построек и рукотворных ландшафтов.

Семиотический подход Пирса-Морриса в России менее известен чем подход Соссюра и его последователей. Труды его основоположников до сих пор не переведены в полностью на русский язык. В данном параграфе мы будем опираться на главу о Чарльзе Пирсе "Справочника по семиотике", написанную президентом Немецкого общества по семиотике профессором Винфридом Нётом (Noth), опубликованную в журнале «Критика и семиотика» в 2001 г. в переводе Н. Сироткина [29].

Семиотика Пирса базируется на пансемиотическом взгляде на универсум, выделяя первичность («Firstness») -- «способ бытия того, что есть, как оно есть», вторичность («Secondness») -- категорию отношения, реакции, действия, и третичность («Thirdness»), которая связывает второе с первым с помощью воспоминания, закономерности, привычки, коммуникации, семиозиза и т.п.

Предметом исследования семиотики Пирс видит не столько сами знаки, сколько процессы семиозиса, их разновидности и возможности. Семиозис -- это триадическое «действие (action) знака», процесс его воздействия на интерпретатора.

В основании понимания семиозиса Пирса лежит знак, который триадично связывает три коррелята (correlate): знак в узком смысле, или репрезентамен (sign, representamen); объект, к которому отсылает знак (object); интерпретанту (interpretant).

Репрезнетамен есть «воспринимаемый объект», функционирующий как знак. Объект -- это то, о чём мы думаем, воспринимая репрезентамен. Это значит, что «объект должен быть заранее известен интерпретатору и является, таким образом, знаком, предшествующим актуальному знаку. Поэтому "знак может только репрезентировать объект и говорить о нём. Он не может обеспечить знакомство с объектом или его узнавание. [...] Необходимо знакомство с объектом, чтобы знак мог передавать дальнейшую информацию о нём» [20, 2.231]. Объект может быть непосредственным или опосредованным («объектом вне знака»), таким, каким он стал бы «после бесконечно долгого и окончательного изучения».

Интерпретанта есть действие знака, или «нечто, что производится в сознании интерпретатора». Понятие интерпретанты Пирс часто выражает в терминах signification, significance и интерпретация. Интерпретанта бывает непосредственной («действие, которое знак производит или может производить в сознании, без какой бы то ни было рефлексии об этом действии»), динамической (прямое действие знака в сознании интерпетатора) и формальной (нормальной, последней), т.е. достигшей наиполного раскрытия, «идеальной».

В основе типологии знаков Пирса лежат три трихономии знаков, в котором каждая из коррелят знака (с учетом возможных отношений между ними) классифицируется по отношению к категории первичности (возможности), вторичности (существования) и третичности (закона). Соответствующие термины обозначены в таблице 1.

Таблица 1

Трихотомия/Категория	I знак как репрезентамен	II знак в отношении к объекту	III знак в отношении к интерпетанте
первичность(возможность)	качественный знак	иконический знак	рема
вторичность(существование)	единичный знак	индекс	суждение
третичность(закон)	общий знак	символ	умозаключение

Согласно типологии Пирса, все знаки можно разделить на подлинные и вырожденные. Подлинный знак основан на полных триадах (в Таблиц1 1 подлинные знаки выделены), все остальные знаки Пирс относит к вырожденным.

Теория Пирса получила распространение в результате статей Ч. Морриса, расширившего этот подход за счет привлечения направления бихевиоризма. Процесс семиозиса Моррис определял как «процесс, в котором нечто функционирует как знак» [36, 39] и выделял три компонента, которые называл знаковым средством (или знаконосителем; sign vehicle), десигнатом (designatum) и интерпретантой (interpretant). Кроме того, Моррис указывал на наличие четвертого фактора -- самого интерпретатора (interpreter). Также Моррис выделил три закона семиотики: синтактику, прагматику и семантику.

Семиотическая типология знаков принимается и в архитектурной семиотике. Под иконическими знаками подразумеваются архитектурные знаки, в которых форма дает понятие о содержании и, иногда, о функции, например, конструктивная форма моста. Содержание и функция в иконическом знаке может различаться. Под индексными знаками подразумеваются архитектурные знаки, которые имеют однозначное прочтение, не зависят от интерпретатора и не несут в себе никакой метафоричности, например, стрелки-указатели, прямые коридоры. Символические знаки преобладают в архитектуре, их смысловой код сложился и стал общепринятым, потому для его истолкования необходимо предварительное знакомство. Семиотический код символического знака образуется за счёт его повторного использования, даже при меняющейся функции или при меняющемся типе сооружения, и не зависит от количества смысловых ассоциаций. «Повторное использование всегда создаёт символический знак» [6, 57] -- пишет Ч. Дженкс в книге «Язык архитектуры постмодернизма». Таким образом, все архитектурные элементы, за которыми утвердилась традиция использования и именования и которые указываются в архитектурных словарях и глоссариях, суть символические знаки.

Процесс успешности семиозиса архитектурного символического знака напрямую зависит от четвертого фактора (по Моррису) -- интерпретатора, его культуры и опыта. Эта мысль подтверждается в работе Дженкса («Наше восприятие направляется и формируется кодами, основанными на предыдущем опыте» [6, 43]). Соответственно, в случае если объект, к которому отсылает, репрезентабелен, ранее не был известен интерпретатору, процесс семиозиса не может быть выполнен корректно и знак в сознании интерпретатора теряет признаки подлинности и становится вырожденным.

Рассмотрим, как может проявляться зависимость семиозиса от уровня культурного развития, на примере нескольких объектов Валаама.

Например, проследим, как может складываться знакомство посетителя Валаама с баптистерием при Владимирском ските (главный храм скита освящен в 2008 г.). Посещение Владимирского скита доступно только в составе организованной группы в сопровождении экскурсовода. Предположим, что посетитель-интерпретатор впервые слышит о существовании баптистерия, только выйдя с группой из автобуса и обозревая панораму Владимирского скита.

Сам по себе факт существования при храме отдельного баптистерия -- это знак, отражающий историю христианства и России. Баптистерии для взрослых строили при храмах Европы в IV-н. IX в., в России (где до н. XX в. было принято крещение во младенчестве) они стали появляться к. XX в связи с желанием принять крещение взрослых людей и строительством новых храмов.

Это значит, что в сознании посетителя Валаама потенциально при упоминании слова «баптистерий» должны возникнуть примерно следующие ремы, суждения и умозаключения: «крещение», «пристройка к церкви или отдельное здание, предназначенное для совершения крещения», «ЙщЬннзт п ВбрфйуфЮт» (и т.п. в зависимости от владения иностранными языками), «принять крещение во взрослом возрасте», «христианство IV-н. IX в.», «крещение Руси», «крещение младенцев», «революция», «атеизм», «закрытие храмов», «распад СССР», «восстановление храмов», «строительство новых храмов», «появление новых баптистериев». Сам Владимирский скит при этом должен интерпретироваться как знаковый, «программный» комплекс, символизирующий статус современной Русской Православной Церкви. Однако если посетитель не обладает достаточной культурной базой, для него слово «баптистерий» останется вырожденным, иконическим, знаком, проявляющемся в отношении к интерпретанте ремой, а не умозаключением.

В процессе экскурсии посетитель посещает баптистерий Владимирского скита. Непосредственный осмотр баптистерия (Приложение 1) обычно запускает процесс семиозиса и рождает определенные интерпретации.

Однако оформление баптистерия задумано так, чтобы в свою очередь зародить новые интерпретации, опирающиеся на опыт в различных сферах: знание евангельского описания крещения и роли Иоанна Крестителя и богословского осмысления этого события, знакомство с географией Палестины (река Иордан), иконография Византии (буквальное олицетворение слов «Море виде и побеже, Иордан возвратися вспять» (Пс. 114,3), «уже и секира при корне дерев лежит» (Мф 3: 2, 10) и современная иконография, история принятия христианства Византией (изображение уплывающего «духа реки», изображение свв. Константина и Елены) и Русью, ход обряда крещения и др.

Если посетитель достаточно компетентен в данных сферах, он соотнесет семиотические знаки (representamen) с объектами, «хорошо известными из опыта» (object), т.е. начнётся семиозис, стремящийся к финальной интерпретанте (interpretant). Однако если собственных знаний и помощи экскурсовода, поясняющего семиотические знаки, окажется недостаточно, то заложенные в оформление баптистерия знаки приобретут характер вырожденности либо вообще перестанут быть знаками, ибо «всё, что не интерпретируется как знак, не есть знак» [20].

Итак, на одном примере современной валаамской постройки мы доказали допустимость интерпретации с позиции семиотического подхода Пирса-Морриса. В то же время мы увидели, что вследствие некомпетенции интерпретатора возможно изменение характера знака (в различных проявлениях трихотомии) и его вырождение.

Также при интерпретации Валаама допустимо использовать другое семиотическое направление, восходящее к Ф. де Соссюру и рассматривающее культуру как текстоморфную структуру. Ю.М. Лотман, разделявший такое восприятие культурны, предложил термин «семиосфера», под которым понимал «то семиотическое пространство, вне которого невозможно само существование семиозиса» [10, 12]. Семиосфера слагается из совокупности отдельных семиотических текстов, но при этом является большим, чем их сумма, это единый механизм или организм. Семиофере присущи определённые свойства: отграниченность, бинарность и асимметрия (выделение центра и периферии), неоднородность, неравномерность.

Валаамский архипелаг можно рассматривать как сформированную семиосферу.

Во-первых, можно говорить о собственно архитектурно-ландшафтной семиосфере Валаама, которая сложилась из всех архитектурных объектов, их природного обрамления и связей, формирующих их особую структуру. Доказательством того, что в соединении архитектурно-ландшафтных единиц рождается новый организм (семиосфера), обладающей мощной воздействующей силой, служат многочисленные свидетельства, которые можно встретить и в воспоминаниях частных лиц, и в монастырской литературе, и в работах исследователей. Например, путешественник сер. XIX в. отмечает в своих записках: «…при въезде в Монастырский залив благочестивый путник приходит в сугубо-изумительный восторг, производимый и красотою местности, и открывающейся святыней» [11, с. 16].

Исследователи к. XX в., рассматривая валаамскую архитектурно-ландшафтную среду в контексте России, заявляют, что уникальность валаамской архитектуры заключается именно в органичном слиянии её с окружающим ландшафтом. Исследование В.Р. Рывкина «По Валааму» можно назвать подлинно семиотическим прочтением Валаама. Как и М.Ю. Лотман, он утверждает, что свойства сформировавшейся среды больше, чем сумма её элементов: «...эстетическая ценность валаамских ансамблей, образующих единую художественную систему с пейзажем, гораздо выше, чем просто ценность отдельных сооружений. ...Валаамские архитектура и ландшафт представляют собой то единство, в котором два организма синтезировали новое третье -- живущее по своим законам, со своими особенностями и свойствами: архитектурно-ландшафтную среду» [14, 10].

Во-вторых, архитектурно-ландшафтная семиосфера Валаама, вступая в диалог с другими составляющими (положившими начало иным концепциям интерпретации Валаама), расширяется и приобретает большую глубину и выразительность. Слитность разнообразных интерпретаций Валаама делает его уникальным местом в России, что также неоднократно отмечалось в текстах различной функциональности на протяжении многих столетий.

Одно из самых известных высказываний, раскрывающих уникальность Валаама, состоящую в единении разных аспектов, каждый из которых важен и сам по себе, принадлежит академику Д.С. Лихачеву: «История, природа и искусство -- три самые мощные воспитательные силы в нашем обществе. На Валааме они соединены с необычайной прочностью. И три вместе они не утроены в своей действительности, а удесятерены» [14, 27].

Показательным примером из художественной литературы может служить статья В.И. Белова «Дорога на Валаам», в которой писатель, соединяя различные аспекты Валаама, видит в его судьбе судьбу самой России: «Итак, не озеро, а море, не остров, а целый архипелаг, созданный Творцом как бы нарочно для России. Судьба Валаама -- судьба России. <...> На Валааме есть все. Древность русской истории, камни и скалы, чистейшая, необозримая вода, хвойный и лиственный лес. И вновь теплится на этих островах вера Христова! Пока она скорбно и мощно звучит... Есть надежда» [46].

Такие свойства семиосферы, как асимметрия и наличие границ, на Валааме также проявляются на нескольких уровнях.

Во-первых, архитектурное решение Центральной усадьбы и каждого скита неизменно предполагает наличие у них ограды и ядра -- храма, что напрямую связано с концепцией символического выражения монастыря (и скита как малого монастыря) как модели Нового Иерусалима.

Во-вторых, на пространстве Валаамского архипелага можно выделить несколько семиосфер, которые могут включать в себя несколько скитов, отдельных часовен, крестов, аллей, посадок и др.

Самый яркий пример такого комплекса -- валаамский «Новый Иерусалим», центром которого является Воскресенский скит, а условной границей -- Гефсиманские ворота у Иосафатовой долины. Другой пример -- Коневский скит с пустынькой игумена Дамаскина.

Первый, самый большой и аскетичный скит Валаама с храмом во имя Всех Святых, несомненно, также является ядром отдельной семиосферы. К встрече с этим скитом посетителя подготавливает продуманный путь, начало которого (границу) акцентировали аллея, мост и Владимирская часовня. Проходя через сменяющиеся пейзажи, отличающиеся характером рельефа, освещённостью, степенью открытости путешественник обогащается разнообразными эмоциями и готовится к встрече с чудом. Ожидание встречи усиливают ландшафтные и архитектурные ориентиры. Кульминацией пути, по мнению В.Р. Рывкина [14, 179-180], является дубовая аллея, которая, являясь на Валааме семиотическим знаком, настраивает на особенную встречу, однако здесь, казалось бы, не приводит ни к чему. Всехсвятский скит показывается только через несколько метров.

В-третьих, сам принцип организации Валаамского монастыря позволяет говорить о нём как об отдельной семиосфере. Символическая, сакральная граница монастыря совпадает с географической островной; при этом Ладожское озеро с одной стороны отделяет монастырь, а с другой -- соединяет с помощью 2,5-километровой Монастырской бухты.

Яром валаамской семиосферы является Спасо-Преображенский собор в Центральной усадьбе. К встрече с ним путешественник подготавливается чередой организованных последовательных впечатлений, которые начинаются её в открытой Ладоге (при виде силуэтов собора и Никольского скита). Расположение Центральной усадьбы делает её ключевым узлом в самых разных пластах: символическом, сакральном, эстетическом, хозяйственном (рядом - луга, земля под огороды, вода для рыбной ловли), коммуникационном, в плане безопасности (защита от островных пожаров и ладожских штормов).

Доминированию собора подчинена организация всего пространства Валаама. Он является ядром, вокруг которого концентрически расположены все остальные постройки: внутреннее каре -- внешнее каре -- другие здания Центральной усадьбы -- скиты Валаама (и хозяйственные объекты) -- подворья (которые расположены уже вне географических границ Валаамского архипелага).

Поскольку, как доказано выше, среду Валаама допустимо интерпретировать как семиотическую систему, для её характеристики мы обратимся к научной базе архитектурной семиотики как отдельного направления. Архитектура при данном подходе воспринимается как способ символической организации пространства.

Семиотика архитектуры исходит из обоих семиологических направлений и имеет свою историю исследования. Так, опираясь на бихевиористский подход Морриса, «язык архитектуры» описывал Дж.К. Кенинг. У. Эко показал неполноту данного подхода и предложил свой: «наш подход к семиологии позволяет увидеть в архитектурном знаке означающее, означаемым которого является его собственное функциональное назначение» [18, 211]. Вслед за У. Эко мы будем воспринимать архитектуру как акт коммуникации, происходящий с помощью специфического культурного кода. Под кодом У. Эко понимает «систему, устанавливающую 1) репертуар противопоставленных друг другу символов; 2) правила их сочетания; 3) окказионально взаимооднозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому» [18, 45].

В семиотическом плане, среди других произведений искусства архитектурное произведение отличается пространственностью, одномоментным восприятием (что не исключает его длительности), т.к. оно отражает статику мира, и конвенциональностью. Кроме того, его конечным продуктом является целостное (законченное) изображение.

По строению валаамскую знаковую систему можно отнести к сложной многоуровневой, т.к. она включает в себя несколько подсистем.

Несмотря на то, что терминологическая база, связывающая семиотические и архитектурные понятия, до сих пор не устоялась и «семиотика во многом остаётся внешней по отношению к нуждам архитектурной теории и практики» [25, 255], существует определённая типология архитектурных знаков, применимость которой к валаамской системе будет показана ниже.

Мы считаем, что специфика валаамской семиосферы, допускает расширение теоретической базы архитектурной семиотики до архитектурно-ландшафтной среды. Рассмотрим это на материале типологий семиотических знаков.

Выше мы уже обращались к типологии Ч. Дженкса, ниже приведём примеры архитектурно-ландшафтных объектов Валаама, соответствующие типологическому делению семиотических знаков, согласно статье Г.А. Камочкина «Семиотичесие основания изучения архитектурной деятельности». Кроме того, мы найдём соответствия типов семиотических знаков и уровней интерпретации валаамских ансамблей. Результаты представлены в таблице 2.



Таблица 2

Примеры применения метода архитектурной семиотики при интерпретации валаамских ландшафтно-архитектурных ансамблей

Тип архитектурного знака (по типологии Камочкина)	Семиотические уровни валаамских ансамблей.	Примеры архитектурно-ландшафтных знаков
знаки ориентации, этикета	утилитарный, функциональный	Гостиница имеет функцию предоставления проживания.
Рецепционного ожидания	эстетический, эмоционального воздействия	Спасо-Преображенский собор, расположенный на горе, является доминантной и виден издалека, в том числе с открытой Ладоги. Система аллей, подготавливающих к встрече с храмом, скитом, кладбищем.
функциональные	утилитарный, функциональный	Храм как место молитвы, гостиница как место проживания; водопроводный дом, напоминающий дворянскую усадьбу -- «обманывающий» знак.
этикета	культурный, богословский, бихевиористиский	Для того чтобы посетить Спасо-Преображенский собор, нужно дважды подняться по лестнице; вход в Кувуклию низкий, так что приходится наклониться.
времени, национальной характерности	конкретно-исторический	Монастырская ферма, устроенная по последнему слову техники своего времени и модернизированная в 2015 г.; гранитная стела и знаменская часовня, напоминающие о приезде на Валаам представителей дома Романовых. Применение силикатных красок в росписи храмов XX-XXI в. Узнаваемые места, описанные художниками, писателями. Постройки А.М. Горностаева, Г.И. Карпова -- памятники зарождения и развития «русского стиля» в отечественной архитектуре XIX в. Постройки А.А. Анисимова -- пример современной церковной архитектуры XXI в.
знаки ориентации на глубинные традиции национальной культуры, национального мышления и психологии	культурный, национальный	Строение храмов на возвышении; акцентирование мостов как пограничных объектов; ассоциативная связь скитов с крепостью (Всехсвятский, Владимирский скиты); использование мрамора при строительстве «Царской» часовни; использование архитепических форм в архитектуре храмов; черты «райского сада» в оформлении Игуменского кладбища.
знаки, несущие специфический смысл произведения	богословско-символический, топонимический, авторский.	Храм, образы иконостаса как модель мира и истории человечества. Валаам как «Новый Иерусалим»: г. Фавор, г. Елеон, Гефсиманский сад, подобие Храма Гроба Господня на г. Сион. Устремленность ввысь, «готичность» архитектуры А.М. Горностаева
эмоционального воздействия, символики цвета	символический, эмоциональный	Разные цвета скитов (напр., «красный» -- Воскресенский) и материалы (деревянный Коневский скит, окружённый древесными посадками, создаёт ощущение простоты и уюта).

Вслед за Пирсом, утверждавшим, что для семиозиса необходимо предварительное знакомство интерпретатора с объектом [20], исследователи архитектурной семиотики отмечали значимость компетенции интерпретатора в данном процессе. У. Эко заявлял, что отличие произведения искусства от архитектурного семиотического объекта заключается в том, что при анализе последнего интерпретатор «опирается на какие-то элементы предшествующих кодов» [18, 216]. И.В. Арзамасцева называла такое свойство архитектурного объекта конвенциональностью.

Соотнеся научную базу семиотики архитектуры с условиями современного состояния валаамской семиосферы и особенностями её освоения в наши дни, обозначим ряд факторов, которые могут стать критичными для успешной интерпретации посетителями валаамской семиотической системы.

Во-первых, знаки (representament) не должны быть уничтожены или видоизменены, что, к сожалению, массово происходило во второй половине XX в. В настоящее время большинство уничтоженных знаков восстановлены. Однако не возрождена, например, пустынька игумена Дамаскина (Приложение 2), от которой остался только фундамент, что делает восприятие посетителями рассказа о его жизни семиотически ущербным.

Во-вторых, при интерпретации посетители должны быть заранее знакомы с объектом (object), к которому отсылает знак (Пирс), «опираться на какие-то элементы предшествующих кодов» (Эко) и понимать конвенциональную природу знака. Интерпретация оказывается невозможной, если посетитель не обладает необходимым опытом. В этом случае ему могут помочь экскурсовод или грамотно составленный путеводитель. Примерная характеристика такого рода ситуации, связанной с посещением баптистерия во Владимирском скиту (Приложение 1), представлена выше.

В-третьих, процесс ознакомления с семиотическим объектом должен происходить таким образом, как было предусмотрено при его конструировании.

Одно из главных отличий в традиции ознакомления с валаамской семиосферой в сер. XIX-н. XX вв. и н. XXI в. заключается во временных затратах. Если раньше путешественник несколько суток добирался на Валаам и, следуя вдоль его берегов, «роптал на быстроту парохода» [11, 13], мешавшую ему рассмотреть невиданную прежде дикую природу, то в настоящее время дорога на Валаам занимает несколько часов и скорость метеора иногда не позволяет увидеть детали зданий, построенных на открытых берегах. Существенно сократилось также время пребывания на острове и скорость передвижения по нему. Так, дубовую аллею, которую В.И. Рывкин считал кульминацией пути к скиту Всех Святых, посетители обычно проезжают на автобусе и могут вообще не заметить.

Не менее важны психологические факторы. Резкий контраст между привычной жизнью мегаполиса и отделённостью острова, скоростное, клиповое восприятие могут привести к пренебрежению к значимым деталям, что, в свою очередь, может стать причиной ущербности семиозиса.

В-четвертых, процесс семиозиса может состояться только при желании самого интерпретатора. В этом случае важными оказываются причины, которые приводят посетителя на Валаам, его потребности и ожидания.

Анализ состояния и значимости этих факторов (как для посетителей Валаама, так и для экскурсоводов, чья деятельность во многом определяет их знакомство с Валаамом) для интерпретации валаамской семиосферы будет проведен в следующей главе.

Таким образом, в процессе рассмотрения материалов параграфа, мы приходим к выводу о том, что анализ архитектурно-ландшафтной среды Валаама допустим в русле обоих семиотических направлений: «логического» (Ч. Пирса-Ч. Морриса) и «текстоморфного», семиосферного (М.Ю. Лотмана), а также проследили применимость к ней типологии знаков архитектурной семиотики. И Валаамская семиосфера, основные черты которой оформились в сер. XIX в., может быть достаточно полно интерпретирована в современных реалиях при выполнении следующих условий:

1) знаки (representament) не должны быть уничтожены или видоизменены;

2) при интерпретации посетители должны быть заранее знакомы с объектом (object), к которому отсылает знак (Пирс), «опираться на какие-то элементы предшествующих кодов» (Эко) и понимать конвенциональную природу знака;

3) процесс ознакомления с семиотическим объектом должен происходить таким образом, как было предусмотрено при его конструировании;

4) интерпретатор имеет желание интерпретировать семиосферу.

Выводы по первой главе

Географическое положение, историческая судьба, а также цельное и поступательное духовное, культурное и хозяйственное развитие Валаама делают его уникальным местом, имеющим высокую национальную ценность. За время его изучения сформировался обширный пласт документальной, художественной и научной литературы (1562 библиографических наименований с XVIII в. по 2005 г.) и определилось несколько концепций интерпретации, такие как духовный и паломнический центр Северо-Запада России, «Новый Иерусалим» и «Северный Афон», официальное лицо Русской Православной Церкви; место осмысления уроков истории; место технического прогресса; место творческого вдохновения и определения жизненного пути; место отдыха, единения с природой; цельный архитектурно-ландшафтный комплекс.

Мы уверены, что валаамская архитектурно-ландшафтная среда ценна не только как самостоятельная система, но и как организм, в котором естественно отразились проявления и различных концепций понимания Валаама и её метаконцептуальное, семиотическое, прочтение может существенно обогатить интерпретацию Валаама. Мы доказали, что это допустимо в русле обоих семиотических направлений: «логического» (Ч. Пирса-Ч. Морриса) и «текстоморфного», семиосферного (М.Ю. Лотмана), а также проследили применимость к ней типологии знаков архитектурной семиотики (У. Эко, Ч. Дженкс и др.).

Мы считаем, что валаамская семиосфера, основные черты которой оформились в сер. XIX в., может быть достаточно полно интерпретирована в современных реалиях при выполнении следующих условий:

1) знаки (representament) не должны быть уничтожены или видоизменены;

2) при интерпретации посетители должны быть заранее знакомы с объектом (object), к которому отсылает знак (Пирс), «опираться на какие-то элементы предшествующих кодов» (Эко) и понимать конвенциональную природу знака;

3) процесс ознакомления с семиотическим объектом должен происходить таким образом, как было предусмотрено при его конструировании;

4) интерпретатор имеет желание интерпретировать семиосферу.



Глава 2. Изучение культурного и туристического потенциала семиотического прочтения ландшафтно-архитектурной системы Валаамского ансамбля

Поскольку экскурсия является основной формой знакомства большинства приезжающих с семиосферой Валаама, целью данной главы является анализ раскрытия семиотического потенциала ландшафтно-архитектурных комплексов Валаама во время экскурсий.

В первом параграфе мы проведём анализ современного состояния системы паломнической и туристической деятельности на о. Валаам, обзор групп посетителей и предоставляемого им экскурсионного обслуживания. Во втором параграфе рассмотрим, насколько предлагаемое экскурсионное обслуживание соответствует познавательным потребностям приезжающих и в какой мере экскурсоводы доносят до слушателей семиотический потенциал Валаама. В третьем параграфе определим показатели современного образовательного ресурса, который помог бы экскурсоводу в чтении и трансляции экскурсионной группе семиотического сообщения Валаама.

2.1 Развернутый анализ современного состояния паломнической и туристической деятельности на о. Валаам

Задачей данного параграфа является обзор истории паломничества на Валаам и анализ современного состояния паломнической и туристической деятельности на архипелаге. Материал набран по результатам включенного наблюдения, а также методом контент-анализа.

Этапы паломнической традиции на о. Валаам связаны с его историей, отмеченной периодами как рассвета, так и полного запустения. Вслед за методистом ПСВМ И.А. Матвеевой [27] мы выделяем 10 этапов формирования валаамской паломнической традиции.

1. X-XVI вв. Валаамский монастырь широко известен как православная обитель высокой духовности, входит в дюжину самых богатых монастырей Новгорода. Основными посетителями в то время были, скорее всего, обитатели окрестных приладожских земель и, более широко, всего Севера-Запада Руси.

2. XVII в. Монастырь разрушен.

3. 1716-1782 гг. Монастырь возрождается. Окрестное население (по преимуществу лютеранское) проявляет равнодушие, взаимоотношения с ним носит по большей части экономический характер.

4. 1782-1843 гг. Во время игуменства старца Назария слава Валаама вновь расходится по России. Приём императора Александра I в 1819 г. обеспечил благосклонное внимание императорского дома к Валааму, выразившееся в изменении его статуса, подарках и росту известности монастыря как в Петербурге, так и во всей Российской империи.

5. 1843-1914 гг. Важнейшим событием, определившим характер паломничеств на Валаам, стало открытие в 1843 г. при игумене Дамаскине регулярного пароходного сообщения на линии Петербург-Валаам.

В период с середины XIX столетия по 30-е гг. XX в. паломничество на Валаам приобретает свои основные черты и специфические особенности. В это время определяются и основные «категории» посетителей Валаамского монастыря, характерные и для наших дней: «богомольцы-поклонники» (паломники) и «путешественники» («туристы»). Традиционно посещают Валаамский монастырь его ближайшие соседи финны -- как православные, так и лютеране. Наконец, особым вниманием Валаам пользуется среди августейших паломников -- членов императорской семьи, а также приближенных к ним чиновников и сотрудников дипломатических миссий других государств.

Для приёма посетителей (их число в дни престольных праздников уже в 50-е года XIX в. достигало 6 тысяч человек) к 1900 г. было выстроено три гостиницы. Продовольственное обеспечение монастыря было в то время преимущественно своим (за исключением зерна и муки), приём и обслуживание паломников выполнялось также самими насельниками монастыря, без привлечения специалистов.

Именно в этот период Валаам посетили и запечатлели представители творческой интеллигенции, о которых говорилось выше.

6. 1914-1920 гг. Валаамский архипелаг находится на территории Финляндии, на нём располагается военный гарнизон финской артиллерии, паломничество практически прекращено.

7. 1920-1939 гг. В этот период Валаамский монастырь оказывается особенным местом для русских эмигрантов, осевших в Прибалтике и странах Скандинавии, -- как чудом сохранившийся осколок Святой Руси. В то же время Комитет путешествий Финляндского союза туристов активно рекламирует остров Валаам, что приводит к его популярности среди европейских туристов, количество которых впервые превысило количество паломников. Статистика посещаемости обители свидетельствует, что если к 1929 г. на Валааме побывало 16 тысяч посетителей, то к концу 1930-х. готов их количество возросло до 30 тысяч, из которых одну-две тысячи составляли туристы из США, Дании, Швеции, Германии, Англии [27, 8; 3, 103]. В это время «доход от туристов» стал одним из главных источников монастырского бюджета [27, 9].