Судьба психоанализа в СССР

Белкин полагал, что нашел объяснение этой ситуации в феномене, который он назвал «социальный Эдип», - процессе, дающем возможность социального соучастия в тоталитарном опыте. В ситуации «социального Эдипа» сыновья объединяются с отцом для того, чтобы убить себя. В понимании динамики этой ситуации Белкин приводит доводы в пользу того, что если Я наполнено ценностями тоталитарного режима, то поверхностная роль сверх-Я диаметрально меняется, она переориентирует на приятие того, что при нормальных условиях может рассматриваться как морально неприемлемое (22). Белкин делает вывод, что процесс стремится оторваться от взаимоотношений между Я и Оно, «разрушая психологическую интеграцию человеческой личности». И в результате «сверх-Я не терпит прегрешений Я». Люди были способны таким образом доносить на коллег, друзей и членов семьи, совершать преступления от имени государства, оставаясь свободными как от наказания со стороны внешнего мира, так и от угрызений совести.

Само по себе сознание было разрушено, и люди жили в мире иллюзий и «ирреальности», продолжая участвовать в «разрушении культурного наследия прошлого». Выступать против системы было равносильно государственной измене; вести себя лояльно, по законам тоталитарного государства, тоже значило быть преступником. В такой ситуации апатия и индифферентность были единственно приемлемой формой поведения. Независимо от сделанного каждым выбора, у всех отмечалось неуважение к нормам и законам, но ситуация может измениться, если российское общество сможет переступить через свое тоталитарное прошлое. Белкин считал, что возобновленный интерес к Фрейду может весьма способствовать этому процессу.

Попытки Белкина реабилитировать психоанализ не остались незамеченными на Западе. Одни отнеслись с недоверием и подозрением к происходящим процессам в России, в частности, относительно психоанализа, и даже усматривали в этих процессах лишь очередную уловку, а не реальную перспективу возрождения идей Фрейда в Советском Союзе (22). Другие, как, например, газета «Нью-Йорк тайме», опубликовавшая большую часть статьи Белкина из «Литературной газеты», предварила ее следующим комментарием: «Доктор Белкин не сказал этого, но, давая интеллектуальное обязательство вернуться к Фрейду, советская психиатрия, репутация которой серьезно пострадала из-за непрекращающихся сообщений о преследованиях диссидентов, может снова заслужить международную поддержку».

Статья Белкина была частью широкого публичного обсуждения, касающегося Фрейда, психоанализа и советской истории. В историческом плане наиболее поразительным аспектом этой дискуссии было возвращение к тому, что уже звучало в самых первых советских дебатах на эту тему в 20-е годы. Тогда последователи Фрейда попытались соединить психоаналитическую теорию с марксистской идеологией. У советских фрейдистов в соответствии с условиями, в которых приходилось работать, выбор был невелик: без одобрения властей их инициативы были обречены. В изменившихся обстоятельствах конца 80-х, при Горбачеве, психоанализ не просто снова стал признаваться, но и использовался для демонстрации своего полного несогласия с марксизмом (22).

Оглядываясь на историю русского психоанализа можно сказать об уникальности его развития. Например, нигде больше психоанализ официально не провозглашался трижды. Первое Русское психоаналитическое общество прекратило свое существование на фоне потрясений первой мировой войны и революции 1917 года. В 1921-м оно было восстановлено под эгидой Государственного психоаналитического института в Москве с согласия большевистских властей. Запрещением психоанализа в 1930-м завершается этот период, и совершенно новая ситуация возникает в 1989 году, когда появилось несколько конкурирующих обществ и институтов.

Еще один штрих к вышесказанному: ни в одной стране не существовало психоаналитических институтов, поддерживаемых государством и финансируемых правительством. Психоаналитики на Западе всегда и повсеместно действовали в контексте капиталистической экономики, где прибыльная частная практика и конфиденциальность взаимоотношений «врач - больной», если и не гарантировалась, то хотя бы обуславливала стиль профессиональной деятельности. Правительства нигде не оказывали и не оказывают на это заметного влияния. В таких условиях, в общем-то, и работали первые фрейдисты в дореволюционной России, хотя и роль государства там перед первой мировой войной была более существенной, чем в большинстве европейских стран. Однако ситуация радикально изменилась после прихода к власти большевиков в 1917 году. Психоаналитики не смогли в новом обществе организовать частную практику, но заинтересованность со стороны государства вызвать смогли и получили государственную поддержку. Немалая заслуга в популяризации и признании психоанализа принадлежала высокопоставленным членам партии, в частности, Троцкому и Луначарскому (22).

Государственная поддержка, однако, означала зависимость от государства. Это подтверждает документ об организации Государственного психоаналитического института, где было указано, что государство оставляет за собой право прекратить работу института. Этим правом оно и воспользовалось в конце 20-х. Трудно найти какой-либо другой пример, когда власть налагала запрет буквально на всю структуру психоаналитической работы - от амбулаторной практики до журнальных публикаций. Нечто подобное было только в нацистской Германии, но даже там, в Берлине, продолжал, хотя и в существенно искаженном гитлеровской властью виде, работать Психоаналитический институт, будучи, правда, полностью укомплектованным «благонадежным» и готовым к подчинению персоналом.

На протяжении многих десятков лет советские политики и ученые вели безжалостную «идеологическую борьбу» против взглядов Фрейда и их влияния. Партийные руководители отчетливо понимали, что психоанализ представляет собой вызов всему послереволюционному устройству России. Никакое другое правительство в XX веке не уделяло идеям Фрейда столь пристального внимания, критического или какого-то иного, как это делал советский режим. Но какую же угрозу представлял собой психоанализ в Советском Союзе, если он удостаивался такого внимания даже после того, как были уничтожены все его государственные структуры, просуществовавшие легально всего лишь несколько лет? Против психоанализа выдвигались самые разные доводы. Одними критиками работы Фрейда расценивались как слишком «идеалистические», что подразумевало, что они противоречат научному эмпиризму, равно как и историческому материализму. С точки зрения других, в психоанализе доминировал «физиологический редукционизм». Согласно этому обвинению, Фрейд «биологизировал» психологию, сведя объяснение всех форм поведения человека к инстинктивным побуждениям (22). Еще одним основанием для неприятия психоанализа было то, что Фрейд и его последователи противопоставляли нейрофизиологию психиатрии. Не принималась некоторыми и фрейдовская трактовка проблемы сексуальности. Кроме того, высказывались опасения, что влияние фрейдовского учения может распространиться помимо психологии и психиатрии на другие области науки и культуры - философию, эстетику, искусство, социологию, литературу и историю. Такая тенденция расценивалась как одна из наиболее «опасных форм буржуазной идеологии», против которой советская наука обязана была выступать. Более того, считалось, что психоанализ мог быть опасным для здоровья народа, поскольку он отвлекал внимание от реальных возможностей медицинской помощи. Но, пожалуй, наиболее грозное обвинение сводилось к тому, что психоанализ оказывает «деморализующее влияние» везде, где бы он ни применялся. Звучали обвинения, что психоанализ поощряет нездоровые тенденции среди молодежи и декадентствующих представителей искусства. Иными словами, Фрейду надлежало взять на себя ответственность за то, что именно он портит молодежь, причем в гораздо большей мере, чем это когда-то приписывалось самому Сократу(22).

Фактически отношение к психоанализу становилось емким символом, характеризующим «эксклюзивные» проблемы советской системы. При этом необходимо отметить, что исследовать уникальный советский эксперимент, полагая, будто все сделанное советским народом было продиктовано лишь его страхом перед сталинским террором, возможно и удобно, но чрезмерно упрощает реальную историческую ситуацию. Большевики вначале победили, а затем удерживали власть не только благодаря насилию, но и благодаря добровольному участию широких масс, поверивших в революционную идеологию и воодушевленных возможностями постимпериалистического постбуржуазного социалистического общества. Есть основания полагать, что некоторые из этих людей прекрасно понимали, на что может быть похожим этот новый порядок. Тем не менее, большинство предпочитало верить в руководящую роль партии, посвящая себя служению будущему, и даже принося себя ему в жертву. Убедиться в существовании этого феномена можно было не только в минуты партийных митингов тех лет, но и знакомясь с произведениями «новой культуры» того времени -новаторскими плакатами, фильмами, «народными» спектаклями, творениями литературных школ и заводских драмкружков.

В этой ситуации остро встал вопрос (причем отнюдь не только в теоретическом плане) о соотношении коллективного и индивидуального. От расстановки акцентов зависело практическое определение места и роли партии в политической иерархии власти. Большевистская власть встала на «защиту» вновь провозглашенных ценностей социалистического общества от враждебных идей, которые идентифицировались с индивидуализмом, граничащим с разрушительной стихией, хаосом. Русские психоаналитики, пережившие предреволюционный период, были вынуждены приспосабливаться к этой ситуации, сталкиваясь со все более сужавшимся спектром возможных альтернатив.

Вместе с тем и в предшествовавшие революции годы, когда сообщения о работах Фрейда и их переводы впервые появились в России, ситуация в целом тоже была весьма непростой. Первое поколение аналитиков было заинтересовано прежде всего в установлении психотерапевтической клинической обстановки в России в соответствии с направлениями, развиваемыми Фрейдом и его первыми последователями в Европе. Занимаясь лечением и публикуя свои статьи в психиатрических журналах, они не были избирательно ориентированы только на теории Фрейда. Осипов, Вульф, Шпильрейн, Ермаков и их коллеги использовали тренинг и лечение как по Юнгу, Адлеру и Штекелю, так и непсихоаналитические техники, наподобие рациональной психотерапии Дюбуа(22).

Парадокс состоял в том, что на демократическом Западе психоаналитические институты и общества наделяли своих лидеров, по крайней мере, отчасти, харизматической властью. Психоаналитики в авторитарной России как до 1917 года, так и после никогда не копировали и не насаждали западных принципов лидерства, характерных для Зигмунда Фрейда в Вене, Карла-Густава Юнга в Цюрихе, Карла Абрахама в Берлине, Шандора Ференци в Будапеште, Жака Лакана в Париже, Анны Фрейд и Мелани Клейн в Лондоне(22).

Итак, после революции психоаналитическое сообщество должно было решать весьма серьезные проблемы взаимоотношений с властью. Большевистская партия с первых шагов предпринимала самые серьезные усилия для придания создаваемой властной системе такой идеологической окраски, которая заведомо оправдывала бы все дальнейшие шаги, предпринимаемые во имя довольно неопределенного революционного порядка. Выдвигались жесткие идеологические требования, которым широкие массы должны были просто неукоснительно следовать. «Культурная революция» являлась частью этой программы. Создание новых, пролетарских, ценностей сопровождалось нападками на весь «буржуазный строй», который отождествлялся как с Западом в целом, так и с царским строем. И хотя в годы нэпа эти ценности были заметно ослаблены, в период вплоть до 30-х годов они стали нормой или даже превратились чуть ли не в традицию. Тоталитарное государство устанавливалось, вольно или невольно, с помощью самих же членов общества - контроль во всем и над всеми во имя революционного порядка. Установленная система власти не вызывала особого сопротивления со стороны общества, ибо понималась как составляющая борьбы против прошлого, против капиталистического прошлого. Все это сопровождалось мифологизацией самого процесса установления порядка. Запад преподносился при этом не только как полярное коммунизму общественное устройство, но и как угроза. Психоанализ, помеченный ярлыком «импортировано с Запада», легко вписывался в эту объяснительную схему(22). И совсем не случайно в «биографии» советского психоанализа хочется отметить два момента, которые поистине можно назвать историческими - период нэпа в 20-е годы, и период горбачевской перестройки - когда психоанализ «работал» по своему назначению как психологическая теория и как терапевтическая модель. В каждом из этих случаев отмечалось ослабление напряжения в отношениях с Западом, и ценности советского коллективизма не противопоставлялись слишком категорично личным интересам. Психоанализ, конечно, не был единственной теорией, претендовавшей на научное объяснение природы человеческой личности, но его интерпретация реальности, казалось, могла отвечать самым разным потребностям и запросам общества - и практическим, и теоретическим.

Другая возникшая перед психоанализом проблема в Советском Союзе сводилась к конфликту по поводу того, как интерпретировать прошлое. Одним из главных свойств советского коммунизма было постоянное видоизменение истории. Власти создавали национальный повествовательный эпос, обусловленный специфической трактовкой классовых отношений в истории. В основу бралось то, что с приходом большевиков к власти на исторической сцене будто бы началась новая эра. Ее основной особенностью считалось то, что низшие слои общества, интересы которых представляет победившая политическая партия, принимают мантию власти у тех, кто раньше был их хозяевами, ликвидируя тем самым эксплуатацию и несправедливость(22). Для придания правдоподобия мифу о переходе от капитализма к социализму задолго до того, как это представится возможным, история России и всего мира редактировалась и преподносилась таким образом, что коллективные ценности получали наивысший приоритет.

Это ставило перед психоаналитиками-практиками сложную задачу. Они создавали собственные мифы, но совершенно иным способом. Вместо марксистского взгляда на «манихейскую» классовую борьбу героических пролетариев (и руководящей ими партией) против своих капиталистических врагов, как внутренних, так и внешних, фрейдисты выдвигали на первый план межличностный или внутриличностный конфликты. Психоаналитиками преследовалась цель снять пласты вытеснения пациента для того, чтобы лучше понимать и сдерживать, к примеру, мазохистические или садистические паттерны поведения(22). Однако процесс этот приобретал более запутанные формы из-за того, что, как уже отмечалось, каждый член советского общества в определенной степени получал удовольствие от деструктивного поведения. Сказанное, подчеркнем, относится не только к отдельному индивиду, но и ко всему его окружению. Таким образом, в ходе своей работы психоаналитики вступали в жесткое противоречие с идеологией марксизма-ленинизма, который постулировал приоритет социального контекста с целью окончательного завершения классовой борьбы под контролем партии. И, несмотря на все попытки советских психоаналитиков достичь хоть какого-то компромисса с властью, какие-либо иные взгляды на соответствующую проблематику были просто невозможны.

Возвращение психоанализа и переиздание трудов Фрейда в конце 80-х годов было частью программы переосмысления истории, места личности в истории собственной страны, соотношения коллективного и индивидуального(22). В последние годы пребывания Горбачева у власти не проходило и дня без очередных разоблачений «преступлений сталинской эпохи», «застоя», коррупции и лживости советского режима. Советский Союз разрушал сам себя. Он не в состоянии был контролировать выпады против себя, как и не мог существовать вне этого контроля. Психоанализ играл определенную роль в последний период существования Советского Союза и как методология интерпретации прошлого, и как часть повторного утверждения ценностей индивидуализма во всем обществе.

Вместе с распадом Советского Союза в 1991 году началась совершенно новая глава в эволюции российского психоанализа. В новых политических условиях психоанализ стал в состоянии действовать как клиническая дисциплина без тех ограничений, которые он испытал на протяжении многих десятилетий, но и без той государственной поддержки, недолго оказывавшейся ему в начале 20-х годов. Время покажет: либо вновь обученные русские психоаналитики, наподобие первых российских последователей Фрейда в дореволюционные годы, будут следовать более близко западным стандартам, либо станут, как их предшественники б послереволюционную эпоху, создавать совершенно новые направления, могущие стать уникальным вкладом в эту область знания.

Заключение

В истории духовной культуры, научного творчества вряд ли можно найти учение, которое вызывало бы столь резкие расхождения в оценках, чем рассмотренное в данной работе.

Создателя этого учения часто сравнивают с Аристотелем, Коперником, Колумбом, Магелланом, Ньютоном, Гете, Дарвином, Марксом, Эйнштейном, его называют "ученым и провидцем", "Сократом нашего времени", "одним из великих основоположников современной социальной науки", "гением в действии", сделавшим решающий шаг к подлинному пониманию внутренней природы человека. И в то же время, Фрейда называют фанатиком, шарлатаном, антииллюзионистом, "трагическим Вотаном сумерков буржуазной психологии", а разработанную им психоаналитическую теорию сопоставляют с хиромантией. Все эти мнения имеют право на жизнь. Со временем возникнут новые интерпретации, которые будут проанализированы в других работах.

В заключении, следует отметить, что психоанализ это долгая, трудоемкая и дорогостоящая процедура, которая должна проводиться квалифицированными специалистами. Ее результаты по сей день являются спорными. Однако остается реальным фактом что, возникнув, как теория и метод лечения неврозов, психоаналитическое учение Фрейда превратилось со временем в исключительно влиятельную философско-антропологическую концепцию, претендующую на роль всеобщего мировоззрения.

Список литературы

1. Баммель Г. Философский метод Ленина и некоторые черты современного ревизионизма // Воинствующий материализм. М., 1924. Кн.1. С. 226-261.

2. Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т.1. С. 291-436.

3. Выготский Л.С. История развития высших психических функций // Выготский Л.С. Собр.соч.: В 6 т. М., 1983. Т.3. С. 5-328.

4. Ермаков И.Д. Очерки анализа творчества Н.В. Гоголя. М.; Пг., 1923.

5. За нового человека // Просвещение Сибири. 1928. №3.

6. Залкинд А. Фрейдизм и марксизм // Красная новь. 1924. № 4.

7. Залкинд А.Половой вопрос в условиях советской общественности. Л., 1926.

8. Запорожец А.В. Умственное развитие и психологические особенности сиротских // Педология. 1930. № 2. С. 222-235.

9. История советской психологии труда: Тексты (20-30-е годы ХХ в.). М., 1983.

10. Логинова Н.А. Об институте мозга В.М. Бехтерева (к 75-летию со дня основания) // Психол. журн. 1993. № 5. С. 110-119.

11. Ломов Б.Ф., Кольцова В.А., Степанова Е.И. Очерк жизни и научной деятельности В.М. Бехтерева // Бехтерев В.М. Объективная психология (Памятники психологической мысли). М., 1991. С. 424-444.

12. Луначарский А.В. Из речей Н.К. Крупской, Н.И. Бухарина, А.В. Луначарского, Н.А. Семашко на 1 педологическом съезде // На путях к новой школе. 1928. № 1. С. 9-14.

13. На путях к новой школе // Материалы дискуссии. 1932. № 6. С. 33-54.

14. Рефлексология или психология // Материалы дискуссии, проведенной методологической секцией Общества рефлексологии, неврологии, гипнотизма и биофизики с 4 мая по 10 июня 1929. Л., 1929. Сб.1.

15. Степанова Е.И. В.М. Бехтерев и комплексное изучение человека // История становления и развития экспериментально-психологических исследований в России. М., 1990. С. 102-116.

16. Сыркин М.Ю. Устойчивость социальных различий в показаниях тестов одаренности // Психотехника и психофизиология труда. 1929. № 1.

17. Таланкин А. Против меньшевинствующего идеализма в психологии // Психология. 1932. № 1-2. С. 3-37.

18. Халецкий А.М. Психоанализ личности и творчества Т. Шевченко // Современная психоневрология. 1926. № 3.

19. Шпильрейн И.Н. О повороте в психотехнике // Психотехника и психофизиология труда. 1931. № 4-6. С. 245-246.

20. Шпильрейн И.Н. Предисловие // Руководство по психотехническому професиональному подбору / Под ред. И.Н. Шпильрейна и др. М.;Л., 1929. С. IV.

21. Шпильрейн И.Н., Рейтынбарг Д.И., Нецкий Г.О. Язык красноармейца: Опыт исследования словаря красноармейца Московского гарнизона. М.; Л., 1928.

22. Джонс Эрнест. «Жизнь и творения Зигмунда Фрейда». - М., 2004 г.

23. З. Фрейд «Я и ОНО». - М., 1980 г.

24. «Зигмунд Фрейд, психоанализ и русская мысль» / сост. Лейбин В. М. - М.: «Республика», 1994 г. стр. 3.

Размещено на Allbest.ru