Психическая реальность, труд и науки о труде

ПСИХИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ, ТРУД И НАУКИ О ТРУДЕ

Введение

Поскольку труд, как бы его ни понимали, есть условие существования и развития общества, соответствующие представления и понятия мы найдем в самых разных формах общественного и индивидуального сознания (от поэзии до санитарии, от фольклора до утонченных организационно-технических концепций); при этом важно различать психологические и непсихологические подходы к труду и трудящемуся. При психологическом подходе к труду вводятся в оборот все существенные категории психологических наук, поскольку центральной здесь оказывается проблема взаимосоответствия человека как субъекта и так или иначе фиксированных в культуре (и в этом смысле объективных) требований к нему как "делателю" чего-то ценного.

1. Психологическое знание о труде

В результате уменьшилась утомляемость, понизилось нервное напряжение щипальниц, возрос интерес к трудовой деятельности, перестали возникать и остро переживаться состояния пресыщения работой, скуки. Выработка повысилась и стала более устойчивой (по В.Г. Асееву [15; 16]).

2. Некоторые предрассудки о труде и психике

1. Идеал "легкого труда". История труда есть, в частности, история освобождения человека от "пота", тягот, "докуки" (вопросы эксплуатации человека человеком относятся к области социально-экономических наук; нашему читателю они должны быть достаточно ясны, и мы здесь их не рассматриваем). Труд всегда был труден, а подчас и невыносимо тяжел. И не случайно распространенная картина управляющего общественного идеала, например, в христианской религии -- картина загробного "рая", рисует людям блаженную жизнь вообще без труда. Для человека, принужденного к тяжелой, изматывающей работе, такой идеал может быть привлекательным.

Но странное дело: будучи высвобождены от борьбы за кусок хлеба, люди начинают "просто так" штурмовать горные вершины, спортивные снаряды, лезть на скальные стенки, "до седьмого пота" репетировать концертный гопак или готовиться к полету в космос. А специальные гиподинамические эксперименты (связанные с вынужденным многосуточным "бездельем", ограничением движений) показывают, что в отсутствии труда нет ни малейшего "блаженства". Наоборот, состояние бездеятельности психологически невыносимо для нормального здорового человека, не говоря уже о том, что оно вредно для здоровья в целом. Поэтому не следует думать, что задача психологии труда и связанных с ней областей науки и техники, стоящих на страже благ для "человеческого фактора", состоит именно в поисках путей и средств бесконечного "облегчения труда", изживания его как чего-то нежелательного.

Так, например, известно, что после существенной автоматизации рабочего места станочника труд его, конечно, облегчается. Но иному человеку становится при этом работать невмоготу: неинтересно, не о чем самостоятельно подумать, не к чему руки приложить -- станок с числовым программным управлением почти все делает "сам" и притом быстрее человека. Скучно, даже обидно: для чего столько лет учился, набирался опыта, становился "асом"? И человек рвется на другое рабочее место -- в инструментальный, ремонтный цех, в гараж, туда, где ему придется думать над нестандартными и, следовательно, интересными задачами, хотя это и трудно. Не трудности и тяжести работы сами по себе, а ее психологическая бессодержательность и субъективная бессмысленность, отсутствие возможности "подумать и сделать" отталкивают человека, снижают его трудовую активность. Поэтому, замышляя, проектируя новое оборудование, новые трудовые посты, рабочие места, важно позаботиться о той зоне самостоятельности -- зоне неопределенности, оставляемой на здравое разумение работника, без которой работа не может быть привлекательной.

Основные составляющие психологической "начинки" труда -- обдумывание, построение образа будущего продукта, результата, эффекта, способов его получения в наилучшем варианте, положительные эмоциональные переживания и от сознания ценности результата труда, и от самого процесса работы, от своих умелых действий (пусть это действия по наблюдению, как, скажем, у летчика-наблюдателя лесного или рыбного хозяйства или контролера ткани на ткацкой фабрике), удовлетворение от личного вклада в общее дело и от складывающихся межлюдских отношений в связи с трудом (будь то улыбка мастера или штамп контролера ОТК, если речь идет о токаре, или аплодисменты слушателей, если речь идет о труде пианиста-исполнителя).

Материальное производство входит в систему жизнеобеспечения общества, и логика его подчас сурова -- есть необходимость и в тяжелых так называемых "физических" работах (на самом деле любое исполнение обслуживается познанием, и чисто "физической" работы быть не может), и работах в условиях тягостного однообразия. В этом случае перед психологом могут стоять двоякого рода задачи. Важное значение имеет тщательное изучение действий, операций, функций работающего человека, чтобы, в частности, на этой основе можно было выделить те, которые целесообразно в будущем передать машине, технике. Вопрос о распределении и перераспределении функций между человеком и техническими средствами его труда далеко не прост, и мы к нему не раз вернемся. В первую очередь передают технике функции человека, требующие больших затрат физической силы, энергии, однообразно и часто повторяющиеся, выполняемые в неблагоприятной среде. Наряду с изучением операционального состава трудовой деятельности важная задача психолога состоит в том, чтобы помогать работникам, в особенности начинающим, насыщать труд полезным внутренним смыслом: промежуточными привлекательными целями, умственными операциями по анализу способов своей работы, положительными эмоциональными переживаниями в связи с перспективным и системным осмыслением тех или иных сторон работы, трудового жизненного пути.

И еще: в психологии доказано и приобрело силу аксиомы утверждение о том, что психика проявляется и формируется в деятельности. Развитие личности и, в частности, способностей человека происходит не в любой активности, но в деятельности, нормально напряженной за счет инициативы, мотивов (простая внешняя стимуляция такого эффекта не дает, ибо в таком случае труд "из-под палки" был бы благоприятным для развития личности, а это не подтверждается историей). Под нормально напряженной деятельностью мы понимаем здесь такую, которая осуществляется глубоко заинтересованным, "любящим дело" человеком (напряженность здесь -- следствие не стечения внешних обстоятельств или чьего-либо "нажима", но оптимального сочетания мотивов разного уровня -- от переживания приятности самого процесса, например труда, до понимания его значения для человечества). "Легкий труд", граничащий с бездельем, был бы условием, крайне неблагоприятным для решения задач разностороннего, гармоничного развития человека. Идеал "легкого труда" не согласуется с идеалом человека будущего. Одна из задач психологии состоит в том, чтобы исследовать и помогать человеку строить оптимальную мотивацию и содержательную насыщенность своего труда (подчеркиваем: речь идет не об утонченном искусстве "погонять других", а о путях и средствах регуляции мотивов, которыми психолог помог бы вооружиться человеку как субъекту труда, т. е. системе саморегулирующейся, "самочинной").

2. Наивный антиэнтропизм. Человеку свойственно упорядочивать, перестраивать окружающую среду по своему разумению, замыслу, "образу и подобию". Более того, поскольку психика возникла в ходе эволюции живых существ как регулятор взаимодействия организма и сложной изменчивой среды, как регулятор поведения в такой среде, то совершенно не случайно, что акты успешного регулирования и управления, принятия и реализации хороших решений разных уровней сопровождаются положительными эмоциональными переживаниями. Даже если общаясь с двухлетним ребенком, вы будете в ответ на какие-либо его движения или звуки совершать всякий раз определенные действия (скажем, выглядывать из-за шторки или прятаться, вставать, садиться или просто явно "вздрагивать"), то дитя непременно будет много раз повторять свои "управляющие команды" и обнаруживать признаки несказанного удовольствия от их успеха. Фигурально выражаясь, нервная система не только может (для того она природой и создана), но и "любит" управлять, преодолевать неопределенность.

В отношении мира вещей идея господства, власти человека над природой с давних времен культивировалась людьми как в высшей степени ценная, стимулирующая естествоиспытателей, работников науки и техники. Лишь в самое последнее время это "господство" стало давать опасные видимые многим следствия экологического порядка, и стали говорить о том, что лучше бы "сотрудничать" с природой, чем господствовать над ней, ибо ее, оказывается, можно и погубить; в результате возникло, как всем известно, мощное общественное движение, направленное на охрану природной среды и связанное с терминами "экология", "экологичность".

Что касается управления людьми, то "удовольствию власти" давно уже ставятся разного рода идеологические, научные, моральные и юридические пределы, и высшей ценностью людей труда была и остается борьба за свободу, свободный труд. Мы не будем здесь касаться социально-экономической и политической стороны дела, относительно которой, полагаем, читатель имеет свою точку зрения. Однако заслуживает внимания чисто психологическое обстоятельство, состоящее в том, что в условиях стихийного развития личности как подрастающего, так и взрослого человека могут очень легко сложиться, закрепиться нежелательные черты характера, связанные с отношением к людям, к стороннему человеку и проявляющиеся в недостаточно осознанном ("натуральном") властолюбии. Оно обнаруживается, вовсе не обязательно в стремлении к роли официального или как-то признанного руководителя, организатора, а просто в "наивно-честной" позиции по отношению к любым сторонним людям: в попытках бесконечно упорядочивать, регламентировать поведение, например, детей или взрослых, вводить не оправданные целью "порядки", "запреты" и "разрешения", культивировать и ценить стихию послушания и единообразия людей, навязывать им цели, предписывать правила, принципы поведения и хотя бы "ворчать" при их нарушении и т.п.

Оборотной стороной такого типа активности является душеведческая слепота (о ней подробнее будет сказано чуть ниже) -- неспособность взглянуть на мир с какой-либо иной позиции, кроме своей, которая интуитивно понимается как единственно возможная и верная, "истинная". С этим не случайно связаны недоверие к разуму и самостоятельности других людей, недооценка самой идеи о том, что другие люди нуждаются в определенной "зоне самостоятельности" и что без этого им просто трудно жить. Применительно к области собственно труда это проявляется в неуемной жажде составлять предписания, полночью регламентирующие не только действия, но и отдельные движения работающих, например, в материальном производстве. Великий сатирик XIX в. М.Е. Салтыков-Щедрин едко высмеял "непреоборимую наклонность к законодательству" в образе одного из своих отрицательных персонажей, составлявшего по всякому поводу предписания -- "о добропорядочном пирогов печении" и др. Социальной нормой, ставящей пределы тенденции описанного рода, должно быть формальное признание некоторой "зоны неопределенности" в труде, оставляемой на "произволение" "смышленого" (М.В. Ломоносов) человека, занятого тем или иным делом. Без этого не только закономерно губится актуальная (в данный момент) инициатива, активность занятого трудом человека, но и создаются неблагоприятные предпосылки развития подрастающих поколений, ведущие к возникновению либо пассивности, либо ложнонаправленной активности. Одна из задач психологии в связи со всем сказанным -- находить и помогать строить условия, способствующие социально ценной инициативе, самоопределению и самостоятельности человека в труде.

3. Душеведческая "слепота". Чтобы думать о психике стороннего человека, принимать ее в расчет (не говоря уже о том, чтобы "сопечалиться человеку и совеселиться ему" -- А.Н. Радищев), надо ее, как минимум, мысленно выделять, а также "удерживать в голове" представление о ней. Это отнюдь не просто и это не простая функция от чтения научных психологических текстов. Даже образ вещественного наглядного предмета, отсутствующего перед глазами, представить себе не всегда легко, если он нам более или менее безразличен (попробуйте, не глядя на ваши часы, изобразить форму и детали циферблата, форму каждой цифры, цвет его элементов -- не все получится точно, правдиво, а кое-что и не вспомнится совсем). Еще труднее построить в голове -- в своем сознании -- образ ранее не виденного предмета, который только еще предстоит сделать (как будет выглядеть комната, если переставить или заменить в ней мебель, как будет выглядеть, и будет ли удобна не сшитая еще пока рукавица и пр.). И уже совсем нелегко детально, ясно и правдиво представить такую реальность, как психика, внутренний мир другого человека. Психика (и, в частности, область психических регуляторов труда) имеет, по крайней мере, три особенности, делающие ее не слишком удобным и легким предметом рассмотрения. Они состоят в следующем (читатель, имеющий общепсихологическую подготовку, может перейти далее сразу к п. 4) Психика -- объект непосредственно не наблюдаемый. О ней можно узнать, наблюдая, сопоставляя ее проявления у человека в определенных обстоятельствах. Это могут быть факты поведения, реагирования на нечто, находящееся вне сознания, или некоторые внутренние "опознавательные" сигналы-переживания. Поясним последнее примером. Видя успех своего товарища, человек почувствовал досаду, скованность мышц своего лица и не смог порадоваться вместе со всеми этому успеху. Это, прежде всего, удивило его самого: "Ого! Вот я, оказывается, какой. Завистник, что ли?" О своих собственных душевных качествах мы узнаем, отмечая свои состояния, движения в связи с теми или иными событиями, своими неудачами или успехами, а также принимая во внимание мнения, суждения окружающих (или их молчаливые реакции в ответ на наше поведение).

Правда, ненаблюдаемость объекта свойственна не только психологии. Электрический ток изучается физикой и широко используется в технике. А узнают о нем по показаниям приборов или другим косвенным показателям. Такая существенная экономическая реальность, как производительность труда, тоже сама по себе незрима. О ней можно судить по некоторым количественным показателям, извлекаемым из хозяйственной документации.

Подобным же образом психика, будучи незримой областью субъективных, т. е. свойственных субъекту, субъектных явлений, есть некоторая реальность, и характеризуется вполне объективными (в смысле не зависящими от предвзятости и произвола исследователя) закономерностями. Полезно учесть, что психические регуляторы поведения человека есть не что-то принципиально "хлипкое", ненадежное. Ради представлений об истине, о долге люди шли на костры, на амбразуры, воздушные тараны, на коренную перестройку жизненных путей. Весь вопрос в том, как распознать, откорректировать или построить должные регуляторы, например, трудовой активности у себя и у других.

§ Психика -- объект процессуальный, функциональный, т. е. течение, движение ("фильм", а "не стоп-кадр"), В этом смысле она сходна с другими отправлениями организма и со многими физическими, техническими явлениями, процессами. Так, например, нельзя, конечно, потрогать мощность, работу или экономичность двигателя внутреннего сгорания, взаимодействие потребления топлива и мощности, хотя все это несомненные реальности. Можно изучать устройство нервной системы, а можно "рассматривать" (точнее, мысленно иметь в виду, "держать в уме") другой объект -- особенности работы мозга, находя в ней определенные свойства, особенности, закономерности; выделять факты и зависимости этой работы от окружающих условий, внутренних условий, предшествующих состояний и т.д.

Здесь мы должны воздержаться еще и от соблазна отождествить мозг с субъектом и приписывать свойства субъекта мозгу, а тем более объяснять активность субъекта только "механикой" или "химией" мозга. Стереотипы мысли, усвоенные при изучении, например, физиологии, неправомерно переносить на область психологии. Мозг обеспечивает, но не предопределяет активность субъекта. Наука о человеке должна не только "разламывать свою игрушку", чтобы понять, как она работает. Психику нельзя понять, бесконечно детализируя представления о нервных механизмах, обеспечивающих ее; важно соотносить психику и с объемлющими системами. И требование такого хода мысли надо считать методологической нормой для психологии с ее безумно сложным и своеобразным предметом рассмотрения. Например, профессионал -- "спец" вступает в конфликт с администратором не потому, что дает "сбои" его мозг, а потому, что работник следует ценностям своей профессиональной общности, а администратор -- своей.

В любом случае ясно, что "держать в уме" представление о процессуальном, функциональном объекте, да еще и невоспринимаемом, "незримом", отнюдь не легко. Даже внешний облик человека не всегда легко удерживать мысленно, а тем более оперировать этим образом (скажем, представлять, как человек улыбается, поворачивает голову, движется). Что же касается так называемого "внутреннего облика" (душевных качеств), то возникает вопрос, из чего строить представление о них, если они невоспринимаемы? И здесь нас ждет распространенная познавательная "ловушка", тенденция пользоваться "своим аршином" -- приписывать стороннему человеку те психические явления, состояния, качества, которые свойственны нам самим, или качества, свойственные уже известным нам "таким же, как этот", людям (по схеме: "Знаем мы вас!"). Геометрические и иные графические или табличные отображения психики широко используются в научной литературе; но тут тоже надо хорошо понимать их условность, возможности и ограничения. Вопрос о "строительном материале", из которого можно и нужно создавать представление о психике стороннего человека, очень сложен. Здесь мы ограничимся упоминанием его.

§ Психика -- объект в высшей степени не стандартный, имеющий огромное количество неповторимо своеобразных вариантов, признаков, различных проявлений у разных людей (в зависимости от возраста, пола, типа нервной системы, условий среды и воспитания, накопленного опыта, конкретной жизненной ситуации и множества других возможных факторов, не поддающихся полному учету и счету). При этом индивидуальные различия тем значительнее, чем более сложные психические проявления мы наблюдаем и чем выше, в частности, уровень профессионального мастерства человека. Так, если на уровне простейших реакций на сигналы, эмоциональных переживаний соответствующие показатели имеют все же более или менее четкие пределы варьирования, то на уровне характера, направленности личности, высших чувств и опыта личности закономерно возникает не "стандарт" (чего бы хотелось исследователю, стоящему на позициях естественнонаучного мышления), а множество неповторимых индивидуальностей (композитор П.И. Чайковский

-- один на весь мир, математик Н.И. Лобачевский -- один, полководец М.И. Кутузов -- один, механик-самоучка И.П. Кулибин -- один, биолог-селекционер И.В. Мичурин -- один и так без конца). Приходится принять не как помеху, а как норму, положение о том, что человек принципиально не стандартен. Более того, тенденция стандартизации (уместная и рациональная по отношению к техническим объектам) по отношению к "человеческому фактору" труда оборачивается тенденцией обезличивания, бюрократизации, неуважения к личности, бестактности, подавления личности. Идея множества одинаковых людей противоестественна, поскольку противоречит идее кооперации, взаимодополнения людей в ходе социальных взаимодействий и делает непонятным факт существования самого общества.

Человеку, умонастроение которого сложилось в преобладающем опыте взаимодействия с "холодными" объектами, -- природными неживыми, техническими, математическими, абстрактно-теоретическими, важно помнить, где стандарт -- благо, а где -- несообразность и даже зло. Обсуждаемое обстоятельство порождает перед специалистом в области "человеческого фактора" производства ряд непростых проблем, поскольку важнейшая профессиональная цель такого специалиста -- обеспечить оптимальное соответствие техники и человека, т. е. систем стандартизуемых и нестандартизуемых.

Предрассудок душеведческой "слепоты" обнаруживается самым различным образом в "честном" (непредумышленном) игнорировании замыслов, интересов, потребностей других людей, в отсутствии сочувствия к ним, непонимании того, что для них сейчас крайне важно, в неспособности взглянуть на ситуацию их глазами, в неприятии чьих-либо мнений, кроме своего, в раздражении или злобном отношении к тому, что люди имеют свои цели и интересы и в связи с этим "не слушаются", и пр. И наоборот, если человек имеет в сознании четкую и истинную мысленную модель психики тех, с кем взаимодействует, это позволяет ему строить данное взаимодействие наилучшим образом.

Заметим, что интерес человека к вопросам психологической теории или к некоторым частным общепсихологическим проблемам, сопровождаемый соответствующей эрудицией, или интерес к психологии, подкрепленный особым вниманием человека к его собственному внутреннему миру, не гарантирует ни его интереса к "живой" личности, ни желания понять и принять ее своеобразие. Нужно специально культивировать в себе особое отношение именно к личности (а не просто к "сенсомоторике", "оперативной памяти" и т.п.) стороннего человека.

Задачи психологии труда не сводятся, конечно, только к личностному уровню анализа психики. В исторической традиции этой отрасли знания скорее преобладал отнюдь не личностный, а дробно-функциональный подход к трудящемуся. Но важно помнить, что трудится не "восприятие", не "память", не "мышление" или "психомоторика", а человек, которому свойственны подобного рода явления, процессы. Задача психологии в связи со сказанным -- разрабатывать научно-психологическую картину труда во всех его проявлениях и обусловленностях, т. е. картину системную, а это обязательно предполагает некоторое "душелюбие", ибо, как справедливо говорят, то, что "открыто сердцу", не составит тайны для ума.

4. Презумпция превосходства "ученого" над "практиком". Частное выражение ее -- априорная идея превосходства психолога, эргономиста как некоего "вразумителя" по отношению к представителю сферы того или иного труда. Эта идея не просто стоит вне категории истины, но и в своем роде злокачественна -- она создает, может создать у начинающего или будущего специалиста по "человеческому фактору" ложное, но приятное "сознание исключительности" (род самообмана) или поддерживает такое сознание, если оно по какой-либо причине сохранилось у человека, возникнув как возрастная черта подросткового (переходного) периода развития личности. В самом деле, разве приятно не щекочет самосознание мысль о том, что миссия психолга, эргономиста -- вразумлять всех, кто работает: учить, как организовать свой труд, как регулировать свои состояния, как управлять другими людьми, кому какую профессию избирать и пр.? Мысль приятная, но ложная и даже аморальная, поскольку предполагает не просто разделение функций (ты работай -- я думаю, как надо работать), но и недооценку трудящегося как субъекта деятельности. Даже в системе "врач -- больной" культивируется, поддерживается идея активности больного в борьбе за свое здоровье, идея сотрудничества врача с больным (каждого в своем аспекте), тем более аналогичная идея сотрудничества в деле профессионального развития и функционирования человека должна культивироваться в системе "психолог труда -- субъект труда", поскольку трудовые функции более подконтрольны сознанию, чем внутренние функции организма.

Следует признать, что любая практическая работа неизбежно сопряжена с накоплением и осмыслением уникального опыта. И это есть полный эквивалент повышения квалификации, обретаемой человеком, занятым "по ученой части". "Ученый" лучше знает общее, хотя и не всегда узнает его "в лицо", когда сталкивается с конкретной практической ситуацией. "Практик" (он учен, возможно, не меньшему множеству вещей в своей сфере) лучше знает конкретное, хотя и может затрудняться в осмыслении его с некоторых общих позиций. Поэтому разумнее исходить из презумпции не превосходства одной из названных сторон, а их делового паритета -- сотрудничества и взаимообогащения полезной информацией. Из этого следует, что задача психолога, эргономиста не может состоять в том, чтобы пытаться встать "над" практиком, вразумлять и поучать его. Это, кстати, в реальности и недостижимо.

Из сказанного вытекает некоторое требование к целям и мотивам профессионального самовоспитания человека, ориентированного на научное обслуживание сферы труда: важно хотеть и уметь вступать в деловые контакты с людьми, хотеть и уметь coтрудничать на условиях не доминирования, а паритета. Поскольку система "человек -- средства труда -- производственная среда" является объектом интереса комплекса дисциплин, обозначаемых словами "эргономика", НОТ (научная организация труда), каждому участнику важно не только владеть своей специальностью, но уметь взаимодействовать, сотрудничать с партнерами по эргономическому или "нотовскому" комплексу.

3. Обзор психических регуляторов труда

Естественное существование языка привело к тому, что такие слова, как "субъект", "субъективное", будучи строгими терминами науки, одновременно используются и вне ее, приобретая новые и разные значения, становясь материалом для словообразования. Если мы откроем соответствующие словари русского языка (толковые, синонимические и др.), то легко убедимся, что слово, например, "субъект" применительно к человеку может употребляться и в отрицательном, ироническом, обесценивающем смысле ("субчик", "тип", "элемент", "молодчик", "фрукт", "негодяй"). Слово "субъективность" может пониматься как "вкусовщина" (отсутствие объективности в оценках), пристрастность, предвзятость мнений, позиций. Это нормальная судьба слов. Не будем поддаваться житейской магии речи и условимся, что слово "субъект" будем далее понимать как "инициатор" или "носитель" активности (до тех пор, пока не познакомимся с более строгим определением этого понятия), а слова "субъективное", "субъективный", "субъективность" будем понимать не в значении противопоставления объективному, объективности (как характеризующие только пристрастность, предвзятость или ненадежность), но как указывающие, прежде всего, на принадлежность субъекту. Что же касается специфики качеств субъективных (субъектных) явлений, она должна устанавливаться научными методами, а не извлекаться из контекста житейского словоупотребления. Субъективные (субъектные) явления подчиняются объективным (в смысле невымышленным, не зависящим от произвола исследователя) законам и столь же реальны, как любые явления материального мира.

Соображения о реальности психики могут, в частности, невольно навести на чисто инженерный ход мысли (не бесспорный в приложении к психике), т. е. на такой подход к пониманию человека и управлению им, который приводит к успеху в области технических саморегулирующихся систем. Ведь и человек -- это своего рода сложный саморегулирующийся автомат. Следует признать, что в наши дни сходство сложных технических автоматов и человека простирается очень далеко. Созданы приборы, машины, которые неусыпно следят за качеством продукции, безошибочно и быстро делают сложные вычисления, ведут по заданным программам технологические процессы, учатся на своем "опыте", сочиняют музыку, играют в шахматы. Нельзя ли человека понять "по образу и подобию" современной автоматической машины, а значит, и управлять его поведением, обучением, приобретением опыта на основе передовой инженерно-технической мысли?

Знание об указанном сходстве полезно. Но есть в поведении, в регуляции поведения человека много таких закономерных особенностей, которые, с одной стороны, нельзя упускать из виду, а с другой -- нельзя понять и учитывать вне категорий психологии. Вот общепонятная зарисовка о четырнадцатилетних:

Однажды строили во дворе снежную крепость. Пришли ребята постарше и стали ее крушить. Олег бросился на них. Дома долго смывал кровь... а мама стояла с полотенцем и чуть не плакала. Она хотела бежать разбираться с обидчиками, но Олег не назвал никого.

-- Я сам.... Сам разберусь (по П. Соловей (310, с. 41]).

С чисто "технической" или "экономической" точки зрения здесь все в поведении Олега нерационально -- снежная крепость не представляет ценности, тем более в сравнении с понесенными потерями. А он, по-видимому, иначе не мог, а если бы встал в сторонке, "махнул рукой" -- пусть ломают, то потерял бы не что большее, чем капли крови, -- какую-то долю веры в справедливость, стремление к активной позиции в конфликтных жизненных ситуациях. В основе поведения Олега лежат такие "нетехнические" регуляторы, как самоотверженность, самостоятельность, отвага -- их успешное воспитание сделало бы честь любому педагогу.

Система регуляторов человеческого поведения своеобразна и представляет собой сложнейшую психическую структуру. Не приходится рассчитывать, что она стихийным образом всегда сформируется в наилучшем варианте. По сути дела центральная задача психологии труда как науки состоит в изучении фактов и закономерностей психической регуляции функционирования и формирования человека как субъекта труда, в создании информационных условий (содержательно-информационного обеспечения) для практики формирования должной системы соответствующих психических регуляторов. Основные их группы:

I. Образ объекта (предмета труда, внешних средств, условий и проявлений трудовой деятельности):

1) чувственный образ (сенсорный, перцептивный),

2) репрезентативный конкретный образ (представления памяти, воображения),

3) репрезентативный отвлеченный образ (понятия, схемы, системы понятий, усвоенные алгоритмы действий).

II. Образ субъекта:

4) актуальный "Я-образ" (знание о своем функциональном состоянии в данный момент, своем месте в системе межлюдских отношений, своих возможностях и ограничениях),

5) обобщенный "Я-образ" ("Я -- концепция" -- я в прошлом, я ныне, я в будущем; я среди других, я как представитель профессиональной общности, я как организм, как индивидуальность, как член общества).

III. Образ субъектно-объектных и субъектно-субъектных отношений:

6) потребности, потребностные состояния,

7) эмоции, чувства, эмоциональные отношения,

8)характер как свойственная человеку система устойчивых отношений к разным сторонам действительности,

9)направленность личности, мировоззрение.

Все названные выше регуляторы подводятся под категорию Объективный образ". Ниже мы приводим краткие комментарии (в соответствии с п. 1), 2), 3) и т.д.), которые могут быть полезны читателю, не имеющему систематического психологического образования.