Общие требования эмпирического критерия получили конкретное выражение в логических теориях подтверждения (верификации) и опровержения (фальсификации). Трудности логической формулировки эмпирического критерия, возникшие в этих теориях, послужили причиной скептической оценки его значения. При этом эмпирический критерий либо отрицается вообще из-за неудач его строгой логической формулировки, либо считается тривиальным в своей нестрогой формулировке, включающей различные нелогические переходы. Скептическая оценка значения эмпирического критерия может быть преодолена с учетом следующих соображений.

Возможен поиск более совершенной формальной логики, полнее отражающей связь теоретических и эмпирических понятий. Он позволит избежать необходимости устранять из выбираемой альтернативы теоретические термины, не поддающиеся эмпирической интерпретации в процессе установления эмпирического значения альтернатив. В данном отношении можно согласиться с утверждением М. Бунге: «если нас интересует статус теории в эмпирической области, то нам следует обратиться к дополнительным идеям, а не к элиминации каждого теоретического элемента с помощью “операциональных определений”»9⁹ М. Бунге. Философия физики. - М., Прогресс, 1975, с. 304..

Далее, эмпирический критерий выглядит тривиальным и неэффективным, если он сводится к общему требованию обусловленности знания опытными данными, независимо от вида знания и логической выразимости этой обусловленности. Однако он приобретает творческий и эффективный характер, когда включает логические реконструкции связи теоретического знания с опытными данными, дополняемые нелогическими допущениями применительно к конкретно сформулированным познавательным целям. Примерами творческого и эффективного характера эмпирического критерия могут служить применения его Э. Махом в анализе ньютоновского доказательства существования абсолютного пространства (посредством опыта с вращающимся сосудом с водой) и А. Эйнштейном в анализе определения одновременности событий.

Эмпирическому критерию присущи ограниченность и относительность, но не в смысле неполноты, требующей его дополнения неэмпирическими критериями для выбора истинной альтернативы. Эмпирический критерий ограничен имеющимися фактами, возможностями материальных и идеальных средств установления соответствия теории ненаблюдаемому объекту. Выбираемые альтернативы могут оказаться эмпирически эквивалентными относительно имеющихся средств проверки. Их можно считать истинами одного порядка. При этом все неэмпирические критерии не в состоянии выявить среди альтернатив истину другого порядка. Однако если появляются более совершенные средства опытной проверки, возможны выявление и выбор более фундаментальной альтернативы как истины более высокого порядка среди эквивалентных по отношению к менее совершенным средствам проверки. Например, согласно теории Г. Лоренца скорость света по отношению к движущейся воде равна с-х/n (где с - скорость света в покоящейся воде, х - скорость воды относительно эфира, n - показатель преломления), т.е. скорость света зависит от скорости движения воды относительно эфира. Согласно теории А. Эйнштейна скорость света в покоящейся и движущейся воде одна и та же и равна с/n. В опыте установить, кто прав - Г. Лоренц или А. Эйнштейн - невозможно из-за незначительности скорости движения воды, т.е. по отношению к опыту Френеля утверждения обеих теорий эквивалентны, неразличимы. Но в опыте Майкельсона-Морли, использующем гораздо большую скорость движения Земли, обнаруживается правота и лучшая объясняющая способность теории А. Эйнштейна.

Так как истинность является основной характеристикой научного знания, то проверяющий ее эмпирический критерий служит средством различения научного и вненаучного знаний, познавательных и внепознавательных целей выбора. Роль такого средства играют формулировки эмпирического критерия в виде принципов верификации и фальсификации. Несовершенство этих формулировок стимулирует поиск более совершенных формулировок эмпирического критерия, а не замену его неэмпирическими критериями Г.И. Рузавин пишет следующее об эмпирическом критерии подтверждения: «В настоящее время большинство специалистов по методологии науки считает критерий подтверждения необходимым и достаточным, чтобы судить о научности гипотезы с точки зрения ее эмпирического обоснования». - Г.И. Рузавин. Методы научного исследования. - М., Мысль, 1974, с. 130.

Разумеется, нельзя упускать из виду разнообразие самих познавательных целей. Для одной и той же области познания целями познания могут быть объяснение опытных данных, аксиоматизация теорий, нахождение обобщенных или эквивалентных формулировок данной теории, установление ее соответствия предшествующим теориям и т.д. Применительно к таким целям эмпирический критерий задает общие рамки, внутри которых критериями выбора альтернатив будут широта (логическая сила) объясняющих понятий, полнота, разрешимость и непротиворечивость аксиоматики, терминологическая переводимость, сводимость в пограничных условиях и т.д.

Плюрализм средств достижения познавательных целей приводит к тому, что одному и тому же критерию выбора обычно удовлетворяют несколько альтернатив. Каждый критерий выбора устанавливает определенный аспект адекватности альтернатив. Обнаружение эквивалентности альтернатив по отношению к одному критерию указывает на необходимость перехода к другим критериям, по которым можно было бы выявить их неэквивалентность и предпочесть одну из них. При этом другие критерии выбора не изменяют ранее установленной адекватности и эквивалентности альтернатив и не подменяют предшествующий критерий, а дополняют его, чтобы обеспечить возможность выбора. Для выяснения того или иного аспекта адекватности достаточно применить соответствующий критерий адекватности, а для объяснения выбора альтернативы, возможно, потребуется учесть несколько критериев. Критерии выбора альтернатив не совпадают с критерием адекватности в определенном аспекте. Например, для установления истинности альтернатив достаточно применить к ним эмпирический критерий. Если альтернативы окажутся эмпирически эквивалентными и необходимо выбрать одну из них, то придется применить неэмпирические критерии (вплоть до критерия соответствия системе данной культуры). Необходимые для выбора, эти неэмпирические критерии излишни для определения истинности альтернатив.

Для выбора альтернатив характерно взаимное ограничение применяемых в нем критериев, что придает выбору характер свободной (в диалектическом смысле) познавательной деятельности. Проверке эмпирическим критерием подлежат не любые научные гипотезы, а лишь удовлетворяющие хотя бы минимальным логическим и прагматическим критериям. Аналогично логическими и прагматическими критериями проверяют в конечном счете содержательные, эмпирически значимые гипотезы.

Опосредование логическими отношениями проверки теоретических понятий и высказываний, а также возможности логической реконструкции альтернатив после их проверки порождают противоположные мнения относительно возможности критического эксперимента в качестве средства выбора истинной альтернативы. С одной стороны, критический эксперимент рассматривается в качестве очевидного и решающего средства выбора одной альтернативы и отказа от других. С другой стороны, так как любой эксперимент, выделяя явления в наиболее развитом и свободном от помех виде, включает идеализации и вспомогательные непроверяемые допущения при измерениях, то отрицается возможность критического эксперимента.

В настоящее время преобладает мнение, что решающий эксперимент в науке невозможен как по высказанным соображениям, так и с учетом системного характера научного знания А. Пуанкаре. Наука и гипотеза. - Анри Пуанкаре о науке, с. 97-98.. Однако это мнение покоится на уязвимом основании - на смешении эмпирической проверки с решающей ролью эксперимента в ней, с одной стороны, и принятия или отказа от альтернативы на основе эксперимента, - с другой, когда в зависимости от цели выбора роль эксперимента может быть не решающей. Для определенной системы понятий и утверждений, составляющих альтернативу, эксперимент является единственным средством установления ее истинности и эмпирической значимости, поскольку необходимо соотнесение знания и объекта вне его, - и в этом состоит решающая роль эксперимента. Другое дело, если есть потребность в сохранении или принятии альтернативы, отвергнутой экспериментом. Ее можно изменить и привести в соответствие с данными эксперимента. Но это уже будет другая альтернатива, и сам факт изменения отвергнутой альтернативы свидетельствует о признании решающей роли эксперимента. Эту роль эксперимента не могут поставить под сомнение усовершенствование и даже подталкивание происходящих в нем процессов А. Пуанкаре. Ценность науки. - Там же, с. 211-212., ибо они возможны лишь в рамках объективных свойств употребляемых материалов.

Признание решающей роли эксперимента проявляется в том, что любое логическое усовершенствование отвергнутой экспериментом альтернативы предполагает включение в нее эмпирически содержательных элементов постольку, поскольку она претендует на соответствие объективному миру. Мера включения таких элементов не имеет определенных границ и может быть выражена словами А. Эйнштейна, сказанными им о физической теории: «Чтобы можно было рассматривать некоторую теорию как физическую, необходимо только, чтобы она вообще включала эмпирически проверяемые высказывания» А. Эйнштейн. Ответ на критику. - Собрание научных трудов в четырех томах, т. 4, М., 1967, с. 185.. Последнее не препятствует тому, чтобы в целях логической упорядоченности системы вводились лишенные эмпирического содержания понятия и вспомогательные допущения.

Все непознавательные прагматические критерии выбора альтернатив (виды деятельности, устанавливающие простоту, экономность, эстетические или этические достоинства и т.д.) выделяют те аспекты научного знания, которые существенны для достижения соответствия непознавательным целям. Субъект может руководствоваться различными целями в процессе выбора альтернативы, и в каждом случае только соответствующий аспект адекватности альтернатив оказывается существенным. При этом в зависимости от цели выбора изменяется и вид фактов, применяемых за существенные. Так как любая альтернативная теория состоит из существенных (основных) и несущественных (вспомогательных) элементов в том или ином отношении, то при выборе альтернативы для определенной цели обращается внимание на существенные для этой цели элементы и к ним в первую очередь применяется необходимый критерий. Возможное несоответствие фактам несущественных элементов устраняется изменением последних. Так, если целью выбора формулировки специальной теории относительности служит геометризация, простота и симметричность математического описания, то предпочтение отдается формулировке Г. Минковского, а не первоначальной формулировке А. Эйнштейна. Для данной цели оказались несущественными различия физического смысла реального пространства и времени, а также знаков пространственной и временной составляющих формулы интервала; существенной стала квадратичная форма интервала и геометрическая выразимость связи пространственных и временных характеристик событий.

Зависимость выбора альтернативы от поставленной цели достаточно полно выражена словами Ф. Франка: «На вопрос о том, какую теорию следует признать, можно ответить только в том случае, если мы знаем, что следует предпочесть: предсказание фактов, создание приспособлений, красоту, простоту или пригодность для поддержания моральных и политических целей» Ф. Франк. Философия науки, с. 519.. «Действительное признание теорий, - утверждает далее Ф. Франк, - всегда было компромиссом между техническим и социологическим значением теории» Там же, с. 521..

8.2 Научная реальность

Результатом научного познания должно быть знание объекта познания, т.е. того, что находится вне знания - объективного мира материальных событий и идеальных событий изучаемого сознания или психики. Знание объективного мира означает сопоставимость с ним и воплощаемость в нем. Воплощаемость знания в объективном мире и сопоставимость с его элементами обычно называют знанием вида мира вне знания, объектов отнесения знания. Приписывание знанию связанности с существующими объектами называется онтологизацией знания, обладанием им онтологическим значением, или содержанием знания и т.п. На вопросы о том, все ли знание, каждое ли высказывание и понятие научного знания онтологизируемы, каков мир вне научного знания, есть разные ответы.

Самым привычным состоянием человека является безотчетная вера в реальность чувственно воспринимаемого мира. Она именуется наивным реализмом. Развитием наивного реализма можно считать феноменализм, провозгласивший чувственно воспринимаемые явления первичной реальностью, а физические и прочие научные объекты - выводными сущностями. Наивный реализм не мудрствуя утверждает, что мир имеет вид воспринимаемого мира: цветного, звучащего, пахнущего и т.д., - что онтологическое значение обыденного знания составляют данные чувственного восприятия. Обыденному познанию свойственно доверять показаниям органов чувств, всякие сомнения в подлинности показаний отдельных органов чувств считаются устранимыми достоверными показаниями других органов чувств. Так, обыденное познание не сомневается в цветах озимых злаков и порошков веществ, поправляет тактильными ощущениями предметы отнесения оптических и звуковых иллюзий. Его уверенность в достоверности показаний органов чувств основана на обыденном опыте приспособления к внешнему миру и преобразования его.

Научное познание, опираясь на традицию обыденного познания онтологизировать свои в основном наглядные представления, как ни странно, не щадит сил на критику обыденной онтологизации, совершаемой наивным реализмом. Оно множит примеры ошибочных представлений наивного реализма о внешнем мире. Среди них - изменение цвета веществ при превращении кусков в порошки, бесцветность крови под микроскопом, субъективность запахов и т.д. В духе удвоения мира на видимый, кажущийся и подлинный, заложенного древнеиндийской и древнегреческой философией, научное познание провозглашает подлинный мир, изображаемый научным знанием и наблюдаемый научными приборами. Философия науки, отождествляющая вид объективной реальности с ее научными представлениями, называется научным реализмом.

Научный реализм опирается на подлинное состояние науки и провозглашает бессмысленным понятие объективной реальности и правомерным лишь понятие научной реальности. Научная реальность обретает определенность в рамках конкретной научной теории. У каждой теории своя реальность: точечная или сплошная, корпускулярная или волновая, элементарная или целостная, трех или большего числа измерений и т.д. Вопрос о виде объективной действительности и ответы на него вне множества научных теорий считается бессмысленным (некорректным). Реально (т.е. имеет онтологическое значение) то, что утверждает истинная теория. Творцы истинной теории устанавливают гносеологическое различие между ее элементами (в качестве эмпирических, теоретических и вспомогательных) и их онтологическое содержание (множества индивидов и универсалий объективного или субъективного мира). Отдавая должное поводу, обострившему споры о реальности, а именно - возникновению специальной теории относительности, - можно напомнить, что в этой теории реальны изменяющиеся относительно инерциальных систем отсчета пространственные и временные интервалы, неизменная скорость распространения электромагнитных возмущений (они же составляют эмпирические элементы), а также неизменные полные массы, энергии и пространственно-временные интервалы (теоретические элементы); вспомогательным элементом можно назвать допущение наличия одинаковых эталонов длины и времени в разных инерциальных системах отсчета. С позиции специальной теории относительности некорректны вопросы об интервале времени и длины независимо от системы отсчета или об абсолютно покоящейся системе отсчета, связанной с эфиром. Таким вопросам и ответам на них приписывается статус фиктивных, не имеющих реального содержания. В соперничавшей с эйнштейновской теории эфира Лоренца, напротив, реальны неизменные для всех систем отсчета пространственные и временные интервалы, изменяющаяся скорость распространения электромагнитных возмущений и фиктивны (имеют математический, а не физический смысл) изменяющиеся интервалы пространства и времени и производные от них величины.

Достоинством научного реализма является стремление свести представления об объективной реальности к наиболее развитому знанию в виде научной теории. Недостатком его служит убеждение в самодостаточности научной теории. Ошибочность этого убеждения обнаруживается уже в критике наивного реализма.

Отвергая наивный реализм, научная теория умалчивает о собственной наивности - доверию к значениям слов и предложений естественного языка, не подвергшихся переквалифицирующим определениям теории, а также к восприятиям в экспериментах, проверяющих теорию. Без доверия к неустранимым элементам чувственного восприятия, научная теория затерялась бы в кругах или регрессе теоретических оправданий. Данные экспериментов, предсказываемые и истолковываемые, неизбежно включают фиксирующие восприятия световых пятен, звуков, материальных знаков.

Не убедительно и отвержение наивной картины реальности. Предлагаемый наукой мир скрытых за чувственными восприятиями реальностей - другой мир, не отвергающий существование чувственно воспринимаемого. Наивный реализм не столь догматичен, чтобы не замечать многообразия и единства в нем. Смена окрасок куска и порошка угля, не толкуется как ошибка восприятия, а как цвета различных состояний вещества, а видение в микроскоп бесцветных элементов крови не отменяет ее восприятие глазом как цветной. Когда же научная теория провозглашает реальности (микрочастицы, поля), не воспринимаемые чувствами ни через какие приборы, то стороннику ее гораздо труднее доказать их существование, чем доказать не существование воспринимаемого мира наивного реализма.

Убеждение в самодостаточности научной теории порождает трудность соединения науки со здравым смыслом и установкой науки на познание объективного мира. Здравый смысл ожидает от научного познания знания объективного мира, а не множества научных реальностей, в том числе взаимоисключающих. Установка на познание объективного мира, со своей стороны, требует выхода за пределы научных реальностей в объективный мир, например, через квалификацию альтернатив познания с позиции концепции адекватности научного познания. Адекватность научной теории отрицает самодостаточность ее и предполагает ее соответствие внешнему миру. В таком случае вид внешнего мира не исчерпывается теоретическими представлениями и включает чувственно воспринимаемый и экспериментально воспроизводимый виды. Убеждение в самодостаточности научных теорий не согласуется с фактом неэквивалентности (объяснительной, эвристической и др.) и неравнозначности (эмпирической, концептуальной и др.) научных теорий. Научный реализм игнорирует неравнозначность естественных (дающих знание сущности явлений) и специально придуманных, приспособительно подгоночных (ad hoc) теорий.

Наконец, научный реализм преследует порочный круг между истинностью научной теории и научной реальностью: для установления истинности научной теории должна быть известна научная реальность, к которой теория относится; но научной реальностью оказывается то, что утверждает истинная теория; т.е. реальность обусловливает истинность, а истинность - реальность.

С различными видами реализма в философии науки соперничают прагматизм и конвенционализм со своими представлениями научной реальности.

Прагматическая философия науки, иногда называемая научным прагматизмом, считает второстепенным или фиктивным онтологическое содержание научного знания. Поскольку научные знания предназначены для достижения целей, для употребления и необходимой работы, постольку, по выражению А. Айера, неважно, какая «онтологическая медаль затем им присуждалась» после выбора их для употребления, т.е. неважно, являются ли значением научных знаний элементы субъективного или объективного мира, единичные или универсальные объекты, наблюдаемые или ненаблюдаемые свойства и т.д.

Еще более скептическое мнение об онтологии научного знания оправдывается системностью научного знания. С позиции прагматизма, системность научного знания, в особенности научной теории, позволяет субъекту по своему усмотрению определять гносеологический статус элементов знания, т.е. считать их эмпирическими или теоретическими, объективными или субъективными, основными или вспомогательными. В силу такого произвола все виды онтологии равноценны, так что онтология научной теории, ее объекты оказываются не отличимыми от объектов мифологии (от богов Гомера, по выражению У. Куайна), будучи лишь удобными фикциями объяснения. Научные представления мира, научная реальность лишены особенностей и преимуществ перед вненаучными.

Рассматривая прагматическое отношение к научной реальности, следует отметить, что оно обусловлено абсолютизацией прагматической адекватности научного познания (соответствия познания целям, ориентированным не на объект познания, а на его замещения) и игнорированием его гносеологической адекватности (соответствия знания объекту вне познания). Без гносеологической адекватности, достоверной или гипотетической, не предвидимы и не объяснимы успехи и неудачи в познании, в достижении целей субъекта. Гносеологическая адекватность (истинность, эмпирическая содержательность, глубина отражения) исключает прагматическое безразличие к онтологии, к типу провозглашаемой научной реальности. Предпочтительны те реальности, или онтологии, которые вскрываются истинными фундаментальными научными знаниями, обладающими наибольшими объяснительными и предсказательными возможностями. Это обстоятельство не опровергается и системностью научного знания. Элементы системы и сами системы научного знания гносеологически не равноценны. Одни из них касаются конкретно-чувственных данных, другие - абстрактно-логических идеализаций, одни касаются свойств объекта, другие - свойств средств познания, одни относятся к наблюдаемому, другие - к ненаблюдаемому и т.д. Гносеологические особенности системного научного знания и средств научного познания предопределяют избирательность научного познания в признании объективности изображаемых реальностей. Так что научное познание способно обосновать предпочтение объектов, например, электромагнитной теории Максвелла (электрических токов, разрядов и др.) объектам мифологии (стрелам Амура и молниям Зевса) или химической теории горения (окисления веществ) теории флогистона.

Конвенционалистское понимание научной реальности опирается на плюрализм всех шагов и результатов познания: видов исходных понятий, принципов и аксиом, способов вывода и доказательства, видов проверяемых знаний, способов наблюдения и эксперимента, способов научного объяснения и видов научных теорий. Конвенционализм различает голые факты и научные факты с теориями вместе в качестве независимых сторон познавательного отношения. Объективную реальность составляют голые факты. Они являются основой, материалом науки, но не самой наукой, как кирпичи не являются домом, из них построенным. Научные знания, начиная с научных фактов, - это человеческое творение над голыми фактами, субъективное не только по форме, но и по содержанию, в том числе по виду изображаемой реальности. Научные теории, объясняющие голые факты паразитируют на этих фактах и не привносят в знание никакого объективного содержания, т.е. отличных от голых фактов объективных реальностей; все их новые реальности - субъективные фикции объяснения, обреченные на забвение с прогрессом познания. Сам же прогресс познания - это накопление голых фактов, вытесняющих в небытие объясняющие теории с их фиктивными реальностями.

Конвенционалистскому пониманию научной реальности присуща ошибочность как в общих доводах, так и в частных оправданиях его разновидностей (геохронометрического, системного, логико-лингвистического и т.д.). Конвенционализм подменяет гносеологическую адекватность научного познания его логико-прагматической адекватностью и, в частности, игнорирует эмпирическую и в целом гносеологическую неэквивалентность альтернатив в познании. Разумеется, научному познанию свойственен плюрализм всех шагов и результатов познания, провозглашающих свои реальности. Но плюрализм не отрицает неравноценности составляющих его альтернатив. В научном познании каждый шаг осуществим множеством способов, дающих различные результаты, но отсюда не следует, что все шаги существенно различны или существенно равноценны, одинаковы. Например, измерение величины электрического заряда или установление валентности химического элемента возможно различными способами, но отсюда не следует, что природа, качество измеряемого существенно зависит от способов измерения. Выбор или соглашение (конвенция) о предпочтительных способах измерения обусловлен прагматическими целями (удобства, простоты и т.д.). Но сам выбор или соглашение не вводят свои новые реальности. Напротив, если выбору подлежит научная теория из эмпирически неэквивалентных или разной глубины отражения, то выбор совершается не по соглашению, а в зависимости от целей выбора. Вместе с выбранной научной теорией приобретается изображаемая ею научная реальность. К примеру, если выбрана из позитивистских соображений феноменалистическая термодинамика трех начал, а не молекулярно-кинетическая или статистическая термодинамика, то вместе с нею выбрана феноменалистическая реальность (тепла, холода, работы) существенно отличная от реальности оставленных теорий (представленной миром молекул).

Общие доводы конвенционализма конкретизируются в оправданиях его разновидностей. Взять к примеру, геохронометрический конвенционализм. Он оправдывается наличием многообразия метрических геометрий (эвклидовой и неэвклидовых) и отсутствием универсального критерия для предпочтения какой-либо геометрии в качестве наиболее соответствующей объективному миру. Подчеркивается разнообразие возможностей создания геометрий путем определения аксиом (в особенности, аксиом конгруэнтности и параллельности) или поведения единичного отрезка в его применениях (преобразованиях посредством параллельных переносов, поворотов и зеркальных отражений) для построения геометрических фигур. При этом замечательно то, что каждая геометрия переводима в другие геометрии. Скажем, эвклидова геометрия выразима языком геометрии Лобачевского, а геометрия Лобачевского - языком геометрии Эвклида. Свобода создания геометрий и их переформулировок склоняет к признанию равноценности всех геометрий, обязывающему считать любую общепризнанную геометрию не следствием ее преимуществ (в первую очередь гносеологических), а результатом соглашения, конвенции о том, чтобы считать ее общепризнанной. Поскольку каждая геометрия по-своему изображает пространственные свойства мира, реальное пространство, постольку нет выделенной объективной пространственной реальности.

Слабость геохронометрического конвенционализма состоит в следующем.

Равноценность, или эквивалентность различных метрических геометрий оказывается только логической. Логике, т.е. правилам выведения, безразлично содержание посылок, лишь бы посылки были ясны по содержанию, определенны по объему и достаточны для выводов (или говорят, что совокупность аксиом должна быть полной). Само же содержание посылок может быть объективным или субъективным. Этим соображением можно объяснить то, что Лобачевский называл свою геометрию воображаемой. Объективность посылок и всего содержания геометрии означает его воплощаемость в материальных объектах. Объективный мир содержит прообразы геометрических элементов и отношений, независимые от геометрий, претендующих на их отражение. Как только геометрия заявляет о своем объективном содержании, она подчиняется свойствам прообразов объективного мира. Отрезки, линии, плоскости и т.д. геометрии воплощаются в твердых телах (стержнях поверхностях) и световых лучах; отношения между первыми (фигурами геометрии) должны соответствовать отношениям между вторыми (твердыми телами). Например, если конгруэнтность определена в геометрии как совпадение двух фигур, достигаемое с помощью параллельного переноса и вращения, то осуществимость совпадения в поведении твердых тел показывает, относится ли к ним эта геометрия. И если такое совпадение может быть выражено различными геометрическими языками, то выбору подлежит не объективное содержание геометрий (оно одинаково для них всех), а язык геометрии; в таком выборе можно использовать конвенцию. Но так как это определение конгруэнтности явно сформулировано в эвклидовой геометрии, с ее определением параллельности, то эвклидову геометрию следует считать объективно-содержательной, или, что то же самое, реальное (объективное) пространство считать эвклидовым. Неэвклидовы же геометрии не имеют в этом (эвклидовом) пространстве объективного воплощения; они могут быть использованы лишь как языковые переименования того, что выражено эвклидовой геометрией (к примеру, единственная параллельная может быть переименована в одну из многих в геометрии Лобачевского или в одну из непараллельных в геометрии Римана). И наоборот, если в объективном мире воплощаются явные неэвклидовы аксиомы, т.е. объективное пространство неэвклидово, то эвклидова геометрия окажется языковым переименованием неэвклидовой геометрии.

Аналогично положение с конвенциональностью временной метрики (хронометризма). В одномерном времени свобода усматривается в возможности различных определений равенства временных промежутков (интервалов), одновременности разноместных событий и т.п. Одним словом, субъект вносит меру и метрику в аморфное непрерывное время. Аналогия с геометрией здесь в том, что объективной признается лишь топология (задаваемая в геометрии аксиомами связи и непрерывности), в которой нет отношений равенства (конгруэнтности), порядка (выражаемого словами «находиться между», «предшествовать», «следовать»…) и параллельности, определяющих пространственные и временные интервалы, отношения между ними и естественные меры, единицы измерения.

Как ни правдоподобны эти аргументы геохронометрического конвенционализма, им все же свойственна существенная слабость. Геометрические и хронометрические представления демонстрируют логико-прагматический подход к реальным пространству и времени, игнорируя гносеологию, вскрывающую источник необходимых знаний. Логически удобно изобразить исходной реальностью топологические миры, нисходящие до метрических миров через дополнение аксиомами порядка, конгруэнтности и т.д., что создает видимость субъективного привнесения метрики. Гносеологически же это изображение подменяет действительный мир отвлеченным, абстрактным (не случайно так бедны примерами области прямой демонстрации топологических отношений, без метрических). В действительном, т.е. объективном мире первичны пространственные и временные интервалы и отношения между ними, т.е. метрические отношения, составляющие голые факты, ценимые конвенционализмом. Так что постулаты и аксиомы геохронометрии служат не средством упорядочения и метризации аморфных пространства и времени, а отражением объективной реальности (прерывности, интервальности, метричности пространства и времени). Реальности топологии и неметрических (абсолютных) геометрий и хронометрий вне метрических реальностей проблематичны и, как правило, абстрактны и воображаемы, метрические же реальности объективны, будучи соответствующими голым фактам, или вводящими их в научные теории.

Сравнивая рассмотренные представления о реальности, можно утверждать следующее. Наивный реализм с его чувственно воспринимаемой реальностью необходим и неизбежен постольку, поскольку любое научное знание, претендующее на объективное содержание, невозможно без удостоверения чувственными данными (без опоры на несомненные непосредственные данные чувственного восприятия, как заметил К. Льюис, научное познание затерялось бы в регрессе оправданий). Из философских учений о научной реальности наиболее предпочтителен научный реализм, который, несмотря на свои слабости, обладает наибольшей объяснительной силой.

В целом обзор представлений о выборе альтернатив и научной реальности показывает, что научное познание располагает как творческой свободой, так и ограничениями, достаточными для отмежевания от вненаучного познания, и подмены объективных реальностей субъективными.

8.3 Язык, логика и реальность

Научное знание выражается соответствующим языком. Относительно замкнутые области знаний, особенно на уровне научных теорий, составляют относительно замкнутые языковые системы. Научный реализм применительно к языку сконцентрирован в утверждении Р. Карнапа: «Быть реальным в научном смысле значит быть элементом системы; следовательно, это понятие не может осмысленно применяться к самой системе» Р. Карнап. Значение и необходимость. М, ИЛ, 1959, с. 301.. После выбора языка можно формулировать его средствами только внутренние вопросы и возможные ответы на них. Вопросы такого рода могут быть эмпирическими или теоретическими; соответственно и правильные ответы на них будут фактически истинными или аналитическими. Внешние вопросы, касающиеся существования внеязыковых объектов, подразумеваемых до введения языковых форм следует считать вненаучными, лишенными познавательного содержания. Внешние вопросы уместны и осмысленны лишь в ситуации принятия новых языковых форм. Поскольку принятие является внеязыковым фактом, постольку оно не может быть каким-либо суждением, в том числе таким, которое подразумевает реальность рассматриваемых объектов. Принятие конкретных или абстрактных объектов вообще как обозначаемых элементами языка сводится к принятию некоторого языкового каркаса для этих объектов Там же с. 315..

Вряд ли можно возражать против того, что при наличии развитых языков исследователи используют для научного познания готовые языковые формы. При этом смысл и объективное значение этих форм могут экстраполироваться на изучаемые объекты, предопределяя в данном отношении научное знание. Но многие не согласятся с тем, что языковые формы лишены объективного содержания и что сами языковые формы не изменяются под влиянием познания новых объектов. Язык отражает внеязыковую реальность, сообщает знание о ней и изменяется под влиянием познания ее.

Научный реализм изображает непреодолимой проблему выражения внеязыковой реальности: все, что может быть выражено языком, целиком обусловлено выбранным языком; все, что существует вне языка, не будучи самим языком, не может быть выражено языком; поскольку вопрос об отношении данного языка к внеязыковой реальности выходит за пределы данного языка, постольку он не имеет научного смысла. Но ни один из приведенных тезисов не выдерживает критики.

Язык выбирается именно для того, чтобы выразить независимую от него и не обусловленную им внеязыковую реальность; так что выраженное языком не есть обусловленное языком. И хотя каждый выбранный язык науки обладает ограниченными выразительными возможностями, эти возможности всегда могут быть расширены с переходом к более богатому языку. Более богатым по отношению к любому конкретно-научному языку является философский язык, достаточный для постановки вопроса об отношении первого к объективному миру и выражения ответа на него. При этом внеязыковая реальность может быть выражена не только языками, отличными от выбранного, но и внеязыковыми средствами: образами восприятия и интуиции в сознании, операциями, моделями и ситуациями в объективном мире.

Принятие языка само по себе ни истинно, ни ложно; но, будучи практическим, оно может служить критерием истинности языковой системы. Если принятие языка руководствуется непознавательными целями, то оно прямо не связано с принятием объективной онтологии. Принятие языка для познавательных целей обязывает к согласованию его онтологии с познаваемым объектом. В этом случае происходит проверка выбранного языка на истинность или ложность. Здесь дает о себе знать обусловленность языка внеязыковой объективной реальностью. Конвенции могут иметь место лишь при выборе постулатов значения терминов принятого языка, когда терминам приписывается новый смысл. Но такие конвенции не представляют интереса, поскольку они носят тривиальный характер. В итоге, хотя внеязыковая реальность выражается в мышлении различными языками, это не указывает на ее непостижимость или объективную подчиненность языку.

Научное познание является разновидностью опосредованного познания, так как наибольшая часть знаний приобретается не непосредственным восприятием, а мышлением, проявляющимся в операциях с понятиями и суждениями языка. Среди таких операций важное место занимает логика (порядок, последовательность, правила мышления).

В целом элементарная логика, ее законы «суть отражения объективного в субъективном сознании человека» В.И. Ленин Философские тетради. - Полн. собр. соч., т. 29, с. 165., проверенные практической деятельностью человека, которая «миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению различных логических фигур» Там же, с. 172.. Но плюрализм логик (если не в фактическом употреблении, то во всяком случае в виде множества систем логики, предложенных различными логиками) и деонтологизация логики (лишение ее объективного содержания) неопозитивизмом, порождающее конвенционалистское понимание логики, вынуждают к более подробному рассмотрению аргументов против этого конвенционализма.

Конвенционалистский подход в логике достаточно ясно выражен Р. Карнапом в утверждении о том, что каждый может строить свою логику, свою языковую систему, если в состоянии давать четкие синтаксические определения ее построения, и что каждый может принять определенную форму языка с его логикой (правилами образования предложений и проверки, принятия или опровержения их) Р. Карнап. Значение и необходимость. с. 302..

Такое утверждение относится к создателям искусственных языков и логик (например, языков математики, физики и др., а также разнообразных логик - вероятностной, индуктивной, интуиционистской, комбинаторной, многозначной, модальной и т.п.). Однако логику создают и бессознательно в процессе употребления языка: все следования и правила вывода возникают из эмпирических повторений, они становятся устойчивыми способами языкового поведения с предписывающей силой. При всем различии между сознательными и бессознательными творцами логики, их объединяет (с точки зрения конвенционализма) признание явной или неявной конвенциональности логики: существование логики оправдано соглашением о ее употреблении.

Конвенционалистское понимание логики смешивает объективную и субъективную ориентации логики. Первая обусловлена внеязыковой (внелогической) реальностью, вторая - употреблениями языка в различных целях (прагматикой языка), которые не обязательно требуют обращения к внеязыковой реальности.

Возможный плюрализм объективных отношений совместим с плюрализмом правил логического вывода (например, отношения между элементами внутри актуальных конечных или бесконечных последовательностей совместимы с классической логикой, а отношения между элементами потенциальных последовательностей совместимы с интуиционистской логикой, динамические отношения между событиями совместимы с двузначной логикой, статистические отношения - с вероятностной логикой и т.д.). Однако альтернативные правила в таком случае представляют собой объективно содержательные альтернативы, выбор которых определяется не конвенцией, а объектом познания.

Вторая, субъективная ориентация логики обусловлена в основном субъективной реальностью - желаниями, склонностями, волей субъекта. Эта реальность вызывает изменение смыслов и правил употребления объективно содержательных понятий и логик, а также сохраняет разнообразие собственных логик (знамений, предчувствований, предпочтений и т.п.). Наиболее ярко субъективная ориентация логики представлена в литературном и художественном творчестве и критике, идеологических формах сознания. Хотя и в субъективной ориентации логики прослеживаема детерминация, обусловленность субъективной реальностью, извне все правила употребления языка кажутся произвольными, регулируемыми лишь соглашениями.

Общее мнение о соотношении языка, логики и реальности можно свести к утверждению: язык и логика символизируют и воспроизводят объективную и субъективную реальность и в этом отношении содержательно ограничены, предопределены. Разнообразие познавательных и непознавательных целей обусловливает разнообразие языков и правил их употребления. Игнорирование конкретных целей употребления создает видимость его произвола и равноценности, учет их обеспечивает беспристрастную оценку.

В итоге следует признать, что выбор альтернатив в научном познании неизбежен и все существующие знания оказались результатом осознанного или неосознанного выбора. Выбирая знание, выбирают изображаемую им реальность. Сама по себе выборность знания и реальности не означает зависимости выбираемого от выбирающего. Цели и обеспечивающие их достижение критерии выбора гарантируют различение объективной и субъективной научных реальностей, что служит преимуществом научного познания в сравнении с вненаучными видами познания.

9. Детерминизм

9.1 Детерминизм и индетерминизм