Философия культуры

26. Психоаналитическая концепция культуры З. Фрейда

Психологическая школа Зигмунда Фрейда (1856-1939)

Огромное влияние на развитие культурологической мысли 20 в. оказало новое направление в медицине, разработанное Фрейдом, - психоанализ. Однако с самого начала основатель этого метода пытался распространить его как универсальный метод, посредством которого стремился объяснить культуру, понять роль религии, искусства в жизни человека, иными словами, создать универсальное учение, позволяющее понять весь спектр социокультурной действительности. В создании психоаналитической теории приняли участие также ученики Фрейда - К.Г.Юнг, Э.Фромм, Г.Маркузе и др.

Открытие Фрейда состояло в разделении психики человека на сознательную и бессознательную сферы, что и послужило основной предпосылкой разработки психоанализа. Бессознательное понимается Фрейдом как неотъемлемая часть человеческой психики, независимая от сознания. При этом бессознательное вторгается в нашу жизнь, борьба между сознанием и бессознательным присуща психике любого человека. Представление человека о том, что его жизнью управляет "Я", с точки зрения Фрейда, является лишь иллюзией. В действительности же всем руководит безличное начало человеческой души - бессознательное. Основатель психоанализа называет это бессознательное начало "ОНО" ("Оно", по словам Фрейда, "кипящий котел инстинктов") Основу "Оно" составляют влечения и желания, которые сводятся к двум группам: сексуальные желания и влечение к смерти. "Я" и "Оно" постоянно борются между собой: если "Я" стремится считаться с объективной действительностью, а потому исходит из принципа реальности, то "Оно", сосредоточивая в себе все первичные желания и влечения индивида, руководствуется принципом удовольствия.

Предложенная Фрейдом трактовка психики человека позволила создать оригинальную концепцию культуры, методом познания которой и стал психоанализ. Культура, по Фрейду, является средством принуждения человека к социальному порядку, механизмом подавления первичных желаний, угрожающих действительности, препятствующим проявлению темных природных сил первичных влечений. Но чтобы выполнить свою функцию, культура должна подчинить себе "Оно", в котором сосредоточена вся психологическая энергия человека, "переключить" его на иные пути. Способ, которым культура осуществляет свои цели, используя "Оно", Фрейд называет сублимацией. Сублимация - это направление сексуальной энергии на цели культурного творчества. Таким образом, по Фрейду, сублимация - изменение цели первичных влечений - "представляет собой выдающуюся черту культурного развития, это она делает возможными высшие формы психической деятельности - научной, художественной, идеологической - играя тем самым важную роль в культурной жизни…". Иными словами, согласно фрейдистской концепции, все культурные ценности есть результат сублимации.

Каково же влияние культуры на человека во фрейдистском понимании? Чтобы выполнить свои функции, сама культура присутствует в бессознательном как специфическая установка - "Сверх-Я". Таким образом, человеческое "Я", согласно фрейдизму, раздирается между крайними противоположностями - причиной этой борьбы между "Я", "Оно" и "Сверх-Я" и является культура. "Нельзя не заметить, пишет Фрейд, самого важного -насколько культура строится на отказе от влечений, настолько предпосылкой ее является неудовлетворенность (подавление, вытеснение или что-нибудь еще?) могущественных влечений. Эти "культурные запреты" господствуют в огромной области социальных отношений между людьми… Они - причина, враждебности, с которой вынуждены вести борьбу все культуры".

Таким образом, культура, в понимании психоаналитической теории, основана на принуждении и запрете влечений, она есть механизм подавления первичных желаний, угрожающих обществу, она направляет инстинкты, в том числе и агрессивность, в иное русло, и именно поэтому культура, с точки зрения Фрейда, является источником психического нездоровья индивида. Антагонизм между природой человека, между импульсами его бессознательного и культурой не может быть смягчен, более того, по мере развития культуры, считает Фрейд, он только нарастает. Иными словами, ни о каком прогрессе в развитии культуры не может быть и речи, ибо цель и смысл культурного прогресса - самореализация человека во всем многообразии ее проявлений. В работе "Неудовлетворенность культурой" (1930) Фрейд пишет о том, что дальнейший прогресс культуры проводит к уменьшению счастья и усилению чувства вины из-за растущего ограничения реализации природных желаний.

Фрейда критикуют за чрезмерное преувеличение роли бессознательного в ущерб личности, за то, что человек, в понимании психоаналитической теории, лишь марионетка в руках безличных "Оно" и "Сверх-Я", за сведение культуры лишь к системе норм и запретов, за отрицание прогресса в культурном развитии. И все же вклад Фрейда в развитие культурологической мысли огромен. Впервые предметом анализа культуры стали психологические характеристики личности. Впервые на основе психоанализа были исследованы культурные нормы, вскрыта причина конфликта между стремлением индивида к личной свободе и нормами культуры.

27. Культура в «гуманистическом психоанализе» Э.Фромма

В ходе переосмысления основных положений классического психоанализа возникло еще одно направление - неофрейдизм - наиболее крупным и значимым представителем которого стал Эрих Фромм (1900-1980).

Неофрейдистская концепция культуры стремится найти способы разрешения противоречивости человеческого существования, предложить пути уничтожения разнообразных форм отчуждения, определить перспективы выхода западной цивилизации из кризиса, указать направление свободного развития современной личности. Фромм, переосмыслив фрейдовскую трактовку бессознательного, сделал акцент не на подавленной сексуальности, а на конфликты, вызванные социокультурными причинами, показал связь между психикой индивида и социальной структурой общества. Характеризуя постиндустриальную культуру, Фромм указывает в качестве главной причины ее кризиса потерю человеком самого себя, потерю основного смысла культуры - самосовершенствование человеческой личности. Целью современной культуры стало развитие техники, из средства оно превратилось в цель цивилизации, при этом человек все больше становится рабом машины. Развитие техники ведет ко все большей рационализации жизни человека. "Мы все больше и больше делаем лишь то, что приносит нам выгоду. А в конечном счете что имеется в виду? Деньги, слава, продвижение по службе… И очень редко, почти никогда человек не делает того, что не имеет подобной цели… Но ведь самое прекрасное в жизни состоит в том, чтобы выразить себя не ради такой цели, а ради деятельности, как таковой, ради творческого акта".

Отмечая антигуманный характер современного общества, которое не способствует гармоничному развитию человека, а наоборот, лишает его индивидуальности, "самости", Фромм предлагает следующий выход. Необходимо, с его точки зрения, построить общество на началах гуманистической этики, гуманистического управления, что должно привести к духовному возрождению, которое, в свою очередь, выразится в создании новых эстетических ценностей и этических норм, а, в конечном счете, вызовет рождение новой религии, в центре которой будет обновленный человек. Средством же освобождения человека от иллюзий его бытия, когда человек не осознает неподлинность своего существования в обществе всеобщего отчуждения, средством восстановления гармоничных связей между человеком и природой, человеком и обществом должен стать, по мысли Фромма, "гуманистический психоанализ".

28. Культура и коллективное бессознательное в учении К.Г. Юнга

Основные положения классического психоанализа были подвергнуты критике учениками его основателя и прежде всего Карлом Густавом Юнгом (1875-1961).

Юнг коренным образом пересмотрел фрейдовскую трактовку бессознательного. Если его учитель рассматривал бессознательное как субъективное, индивидуальное, то Юнгу принадлежит открытие "коллективного бессознательного", имеющего культурные истоки в древности человеческого рода. В ходе врачебной практики Юнгом было обнаружено сходство между образами снов и фантазий его пациентов и мотивами мифов. Но поскольку сложные культурные символы большинство больных не могло знать, Юнг сделал вывод о том, что источником их является общее для всех людей бессознательное (названное им коллективным бессознательным). Если фрейдовское "Оно" понимается как чисто природная сущность индивида, то коллективное бессознательное имеет своим источником общий психический опыт человечества в древности. Иными словами, коллективное бессознательное имеет не природные, а культурные истоки. Образы - носители коллективного бессознательного - Юнг назвал архетипами коллективного бессознательного.

Имея культурные истоки, коллективное бессознательное передается по наследству. И дело здесь не в наследовании культурных форм (Юнг так не считал), архетипы коллективного бессознательного это не культурные образцы или символы, а некое фундаментальное переживание, уходящие своими корнями в глубокую древность. Архетипы противостоят сознанию, они беспредметны, их нельзя полностью осмыслить и адекватно выразить в словах. Архетип - это психологический смысл в чистом виде, единственный способ его изучения - это описание и толкование. Архетипы играют важную роль в психике человека, с точки зрения Юнга, все сознательные смыслы имеют в своей основе соответствующие архетипы и выражают их. Все архетипы связаны с мифами, что обусловлено самим источником коллективного бессознательного, которое кроется в общем психическом опыте древности (а именно миф выступает самой древней формой этого общего психического опыта человечества). Юнг сформулировал положение о человеке как "вместилище" архетипов, на которых выстроена вся психика человека.

По-иному, чем у Фрейда, решается Юнгом и вопрос о культуре. Для него бессознательное может жить в согласии с культурными нормами. С точки зрения Юнга, бессознательные силы, таящиеся в человеке, хотя и нельзя грубо обуздать, подавить, но их можно обезопасить и заставить служить культуре. Человек должен и может найти тождественное культурно-символическое выражение для бессознательных первичных желаний, угрожающих культуре. Это символичное выражение бессознательного посредством культурных символов позволяет приручить бессознательные силы. Огромную роль, по мнению Юнга, играет здесь религия, в обрядах, догматике и культе которой символически выражены архетипы. Религия помогает человеку контролировать темные природные силы бессознательного.

В своих работах Юнг уделяет внимание и вопросам типологии культуры. На основе двух основных психологических типов - интровертивного и экстравертивного - Юнг делит всю мировую культуру на экстравертивную западноевропейскую и интравертивную восточную.

Юнг критикует современную западную цивилизацию за чрезмерную рационализацию всех сторон общественной жизни, что, по его мнению, ведет к постепенному обеднению и исчезновению прежнего символического мира, к падению роли религии. Утрата символов, считает Юнг, позволяет бессознательному в человеке все больше одерживать победу. Крахом символов в современной цивилизации Юнг объясняет интерес современного человека к восточным религиям. Однако восточные религиозно-мистические культы, в которых личностное полностью растворено в коллективном бессознательном, не могут помочь современному европейцу, т.к. не выражают в достаточной степени архетипы западного человека, считает Юнг.

Вклад Юнга, в историю культурологической мысли прежде всего в открытии связи культуры и человеческого бессознательного, корнями уходящего в глубокую древность. Открытие архетипов коллективного бессознательного дало новый метод анализа многообразных явлений культуры - мифов, сказок, религиозной литературы, произведений искусства.

29. Личность и соборность в русской религиозной философии

Собомрность -- понятие, введённое (применительно к русской деревенской общине) русским философом

А. С. Хомяковым (1804--1860), развитое в XIX славянофилами, выводимое первоначально из принципа

соборности Церкви. Впоследствии, стало трактоваться значительно шире, охватывая весь уклад жизни,

комплекс морально-этических норм внутри сообщества. Во многих случаях эти нормы безоговорочно

осуждают крайний индивидуализм, стремление отдельного человека противопоставить себя общности

«единоверцев». Соборность отвергает такое понятие, как «личное счастье», утверждая, что быть счастливым в одиночестве невозможно.

Соборность - выражение коллективного духа россиян, их общинного («хорового») начала в образе жизни. Соборность есть собирание, соединение всех сил ради общего дела.

В русской религиозной философии именно Соборность понимается как «душа Православия» (Булгаков С. Н. Православие. М., 1991. С. 145). Постепенно С. осознается как формула, выражающая само ядро православной религиозности: «одно [C. 1004]это слово содержит в себе целое исповедание веры» (Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. 2. Прага, 1867. С. 282). Хомяков же определил С. как «единство <...> органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви» (Там же. С. 101). Так, по мысли П. А. Флоренского, нарушение линейной перспективы изображения в русских иконах («обратная перспектива») свидетельствует именно о глубинной С., стоящей за таким видением мира, поскольку являет собой «собирание точек зрения» и утверждает, тем самым, «объективно сущее» и «вечное» (Флоренский П. А. Соч. Т.2. М., 1990. С.343-3444). Ту же С. философ находит в многоголосии русской песни, где «единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками» (Там же. С.30), а также в русском философствовании: «мы в философии говорим именно о том самом, о чем говорит душа Святой Руси в своей песне и в своей вере в Царя как Богоданного Отца „во Христе место“» (Там же. С. 374). Для православного образа мира нехарактерно жёсткое противопоставление личность/С. Так, С. Н. Трубецкой аргументирует соборную природу личного сознания, утверждая: «фактически я по поводу всего держу внутри себя собор со всеми <...> Сознание не может быть ни безличным, ни единоличным, ибо оно более, чем лично, будучи соборным» (Трубецкой С. Н. Соч. С.495-498).* По мысли М. М. Пришвина, С. «есть лишь результат более утонченной личности» (Пришвин М. М. Собр. соч. в 8-ми т. Т. 8. Москва, 1986. С. 33). Отсюда совершенно особое отношение к личности Другого в данном типе культуры, поскольку личность Другого так или иначе отражает лик Бога.

Сакральный прообраз С. -- Троица (нераздельность и неслиянность Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа). Поэтому С., основываясь на утверждении «Ты еси» (Вяч. Иванов), в равной мере противостоит индивидуализму «я» и коллективизму, утверждающему безличное «мы». Следует подчеркнуть свободную основу соборного единения людей, а также тесную связь этой категории с христоцентризмом. Эти существенные особенности С. позволяют резко отграничить её от позднейших форм несвободного подчинения личности жёстко унифицированным нормам поведения (тоталитарно-коммунистическим, либо либерально-правовым).

В «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона автор последовательно разграничивает приверженность Закону и обретение Благодати. В этом разграничении можно увидеть «ключ» к пониманию С., поскольку благодать «не один из атрибутов, но самый источник С.., её онтологическая предпосылка и конститутивный принцип» (Хоружий, 23). Действие Благодати митрополит Иларион относит не только к отдельной личности, но и к народу в целом. Одновременно в этом тексте наличествует и вектор духовности, ограничивающий позднейшие произвольные манипуляции с толкованием С. Закон, основанный на несвободном подчинении необходимости, находится за пределами С. Это означает, что попытки свести С. к позднейшему «тоталитаризму» неосновательны. Несвободное подчинение (рабство) противоположно идее С. Оппозиция Закона и Благодати проходит через всю историю православной культуры в России. С. выражает новый принцип человеческого единения -- не безличное равенство перед лицом Закона, но благодатное единство людей во Христе. Актуализация С. при конкретной литературоведческой интепрпретации русской классики позволяет приоткрыть её духовный подтекст. Проясняется вселенское ликование в финале «Слова о полку Игореве», когда торжествует весь православный мир. Для автора отказ князя Игоря от начальной богоборческой позиции (невнимание к знамению), спасение им души иерархически важнее земной военной неудачи и достойно итогового прославления. Вселенская здравица живому князю Игорю и почившей дружине -- совершенно будто бы неуместная после одинокого возвращения героя -- как бы воскрешает и полк Игорев, поскольку для Бога нет мертвых. В древнерусской словесности С. проявляется эксплицитно. Русская литература Нового времени чаще всего рассматривается как продукт светской культуры, однако сами границы между светским и духовным могут пониматься не только как разделяющие, но и как соединяющие различные явления национальной жизни в их существенном единстве. В данном контексте понимания актуализируется православный строй русской национальной культуры (взятой в её целом), который только ещё начинает осваиваться гуманитарными дисциплинами. [C. 1005]

В поэтике Ф. М. Достоевского особо значима оппозиция права и благодати, представляющая собой продолжение древнерусского противопоставления Закона и Благодати. Истинная вина Раскольникова не столько в том, что он совершил убийство, то есть правовое преступление, но в том, что он лишился благодати, выпал из соборного единения людей, противопоставил себя другим в своей «гордости сатанинской», самовольно пытаясь определить «ценность» своей и чужой жизни. В художественном мире Достоевского доминирует представление о соборной вине и соборном спасении. Финал «Братьев Карамазовых» представляет собой изображение такого «всечеловеческого братства», которое, как и видение Алешей «Каны Галилейской», манифестирует православный архетип торжествующего пасхального воскресения, отличающийся представлением о благодатной основе соборного единения, преодолевающего физическую смерть отдельной личности. Бахтинская концепция полифонии онтологически родственна идее православной С. и вряд ли может быть адекватно воспринята без учета этого родства.

Рассвет русской светской культуры Серебряного века был стимулирован во многом именно «русским религиозным возрождением». При этом понятие С. очень активно использовалось не только представителями «нового религиозного сознания», но и эстетикой символизма в качестве одной из центральных системообразующих категорий. Однако теургическая С. в истолковании символистов кардинально отличается от С. православной, проявляющей себя в русской литературе 19 в. Для Вяч. Иванова истоком С. являются дионисийские оргии с их круговыми чашами, поэтому можно говорить о трансформации православной С. в эстетике символизма, о замене её иным теургическим началом, связанным с традициями тамплиерства, масонства, розенкрейцерства. Но это уже вторая в истории русской литературы попытка трансформации С. -- после прокатолической доминанты в эстетике русского барокко 17 в. -- на столь же болезненном для русской культуры переходе от Средневековья к Новому времени. Религиозный вектор советской литературы, направляемый доктриной коллективизма и верой «противоположной христианской» (Н. А. Бердяев), определяется третьим этапом трансформации.

30. Личность и общество в философии экзистенциализма

Проблема человека - одна из основных, скорее центральная, во всей мировой философской мысли. Протагор охарактеризовал человека как меру всех вещей, что стало одним из основных мировоззренческих и методологических принципов науки и философии.

Какими бы абстрактными, естественно-научными или практическими вопросами ни был занят человеческий ум, все эти размышления помимо своей внешней цели всегда сопровождаются подспудной мыслью об их связи с самим человеком - с его внутренней сущностью или его потребностями. В достижении свободы и блага человека заключен смысл социально-политического и научно-технического прогресса, к постижению тайн человека стремится искусство, им вдохновляется любое и каждое человеческой деяние. Если изъять из всего многообразия человеческой деятельности ее ориентированный на самого человека стержень, то исчезнет и цель всякой деятельности, и ее движущие стимулы.

Человечество всегда стремилось к построению целостного философского образа человека. Что под этим понимается? Философский подход к человеку предполагает выявление его сущности, конкретно-исторической детерминации форм его активности, раскрытие различных исторически существовавших форм его бытия. Философия выявляет место человека в мире и его отношение к миру, анализирует вопрос о том, чем человек может стать, развертывая свои возможности, каково в нем соотношение биологического и социального, что такое человек как личность, какова структура личности и т.п.

Философская мысль в определенные периоды то растворяла человека в природе или обществе, то относилась к нему как существу самодовлеющему, противопоставляя его природному и социальному миру. И тем не менее, полностью учитывая тот факт, что удельный вес человеческой проблематики в различных философских системах был неодинаков, именно с ней всегда связывались основные направления философской мысли на протяжении всей ее истории.

Специфика философского круга проблем, связанных с человеком, сложилась не сразу. История философии - это сложный и длительный процесс сменяющих друг друга методов и целевых установок. Философия познания человека требовала прежде всего становление особого метода познания, когда человек оказывается одновременно субъектом и объектом процесса.

В античной философии человек рассматривался преимущественно как “микрокосм”, в своих человеческих проявлениях подчиненный высшему началу - судьбе.

В системе христианского мировоззрения человек стал восприниматься как существо, в котором изначально неразрывно и противоречиво связаны для начала: душа и тело, а также человек и Бог. Например, Августин представлял душу ка независимую от тела и именно ее отождествлял с человеком, а Фома Аквинский рассматривал человека как единство тела и души, как существо промежуточное между животными и ангелами. Этому воззрению чужда мысль о конечности человеческого бытия: вера в бессмертие души скрашивает зачастую суровое земное бытие.

Философия Нового времени видела в человеке, как и христианство, прежде всего его духовную сущность. Естествознание смогло создать отличные образцы натуралистических исследований природы человека. Но еще большей заслугой этого времени было признание автономии человеческого разума в деле познания собственной сущности.

Философия 19 - начала 20 в. гипертрофировала духовное начало в человеке, сводя в одних случаях его сущность к рациональному началу, а в других - к иррациональному. Хотя понимание действительной сущности человека часто уже просматривалось в различных теориях, более или менее адекватно формулировалось теми или иными философами, но целостного учения о человеке еще не было. “Со временем человек становится в центр философского знания, от которого идут нити, связывающие его через общество со всей необъятной Вселенной”.

Проблема личности в философии - это вопрос о том, в чем сущность человека как личности, каково ее место в мире и в истории. Личность имеет сложную структуру и интерпретацию. Так с позиции ролевой концепции личность определяется теми социальными функциями, которые человек выполняет в обществе. Но в таком аспекте невозможно раскрыть внутренний мир человека, так как фиксируется только его поведение, которое не всегда и не обязательно выражает действительную сущность человека. Более полная интерпретация личности получается, когда ее рассматривают в сущностном плане. “Личность - индивидуальное средоточие и выражение общественных отношений и функций людей, субъект познания и преобразования мира, прав и обязанностей, этических, эстетических всех иных социальных норм”. В понятии личности оттеняются прежде всего интегративные социально-психологические особенности человека: мировоззрение, самооценка, характер, чувство собственного достоинства, ценностные ориентиры, принципы образа жизни, нравственные и эстетические идеалы, социально-политические позиции и убеждения, стиль мышления, эмоциональная среда, сила воли. Личность - это результирующая функция социального и биологического начал человека.

Чем интересна проблема личности в философии экзистенциализма? Интересна такой философской постановкой: человек познает сущность через свое существование, т.е. через экзистенцию. Для того чтобы понять смысл любой формы бытия, чтобы человеку обрести свою непосредственную сущность, свободу, он должен освободиться от господствующих ценностей, норм, установок. Освобождение происходит в “пограничной ситуации”: перед лицом смерти, в страданиях, через чувство вины, в борьбе, т.е. тогда, когда человек оказывается на границе между бытием и небытием.

Экзистенциализм оправданно исходит из того, что “пограничные ситуации” действительно заставляют людей задумываться о смысле и содержании своей жизни, переоценивать свои ценности. Человек в таких ситуациях раскрывает свою настоящую личность.

Проблема личности в философии экзистенциализма

Личность, как ее видят экзистенциалисты, является самоцелью, а коллектив при этом выступает лишь как средство, обеспечивающее возможность материального существования составляющих его индивидов. А общество в целом призвано обеспечивать возможность свободного духовного развития каждой личности, гарантируя ей правовой порядок, ограждающий личность от посягательств на ее свободу. Но роль общества, по мнению экзистенциалистов, остается в сущности отрицательной: свобода, которую она может предоставить индивиду, является лишь частным ее проявлением - свобода экономическая, политическая и т.д. “Подлинная свобода начинается по ту сторону социальной сферы, в мире духовной жизни личности, где индивиды сталкиваются не как субъекты правовых отношений, а как экзистенции”.

Главная проблема экзистенциализма - отчуждение индивида от общества. Экзистенциализм понимает отчуждение многосторонне: и как превращение деятельности индивида, ее продуктов в самостоятельную довлеющую над ним, враждебную ему силу; и как противостояние человеку государства, всей организации труда в обществе, различных общественных институтов, других членов общества и т.д.

Особенно глубоко экзистенциализм анализирует субъективные переживания отчуждения личности от внешнего мира: чувство апатии, одиночества, равнодушия, страха, восприятия явлений действительности, как противостоящих и враждебных человеку.

Согласно экзистенциализму человек помимо своей воли заброшен в этот мир, в свою судьбу и живет в чужом для себя мире. Его волнуют вопросы: Для чего живет человек? В чем смысл его жизни? Каково место человека в мире? Каков выбор им своего жизненного пути? Человек пытается осмыслить бытие. По Хайдеггеру, для вопрошающего человека бытие раскрывается и высвечивается через все, что люди познают и делают. Человек не может смотреть на мир иначе, чем сквозь призму своего бытия, разума, чувств, воли, вместе с тем вопрошая о бытии как таковом. Для человека мыслящего характерно стремление повсюду быть дома в совокупном целом, во всем мироздании. Поскольку конечную основу человеческого бытия составляет его временность, преходящность, конечность, постольку прежде всего время должно быть рассмотрено как наисущественнейшая характеристика бытия. Обычно же бытие человеком анализировалось специально и обстоятельно в контексте времени и лишь в рамках настоящего времени как “вечного присутствия”. По Хайдеггеру, личность остро переживает временность бытия, но ориентация на будущее дает личности подлинное существование, а “вечное ограничение настоящим” приводит к тому, что мир вещей в их повседневности заслоняет от личности ее конечность. Такие идеи, как “забота”, “страх”, “вина” и т.п., выражают духовный опыт личности, чувствующей свою уникальность, а вместе с тем однократность, смертность. Он сосредотачивается на индивидуальном начале в бытии человека - на личностном выборе, ответственности, поисках собственного Я, ставя при этом экзистенцию в связь с миром в целом.

У Ясперса личностное бытие связывается с обостренными поисками человеком своей индивидуальности, которая раскрывается в коммуникации, общении. Коммуникация - по Ясперсу - это универсальное условие человеческого бытия. Она буквально составляет его всеохватывающую сущность. Все, что есть человек и что есть для человека, обретается прежде всего в коммуникации. Коммуникация Ясперсом возводится в ранг критерия философской мысли и отождествляется с разумом. Поскольку разум в своей всеоткрытости устремлен на единое во всем сущном, он противодействует прерыванию коммуникации, но именно она дарит человеку подлинную сущность.

По Ясперсу, экзистенция проявляется в свободе, которая в свою очередь связывается с трансценденцией. Ясперс создает вариант религиозного экзистенциализма. Обретение же человеком сущности, свободы, познания вещей внешнего мира возникает в “пограничных условиях”: перед лицом смерти, в страданиях, через чувство вины, в борьбе, т.е. тогда, когда человек оказывается на границе между бытием и небытием. Оказавшись в “пограничной ситуации”, человек освобождается от господствующих ценностей, норм, установок. И это освобождение, “очищение “Я” дает ему возможность постичь себя как экзистенцию. Именно экзистенция и помогает понять человеку иллюзорность его бытия, соприкоснуться с Богом.

Философская концепция экзистенциализма Сартра развивается на основе абсолютного противопоставления и взаимоисключения понятий: “объективность” и “субъективность”, “необходимость” и “свобода”. Источник этих противоречий Сартр усматривает не в конкретном содержании сил социального бытия (вещественные свойства предметов, коллективные и обобществленные формы бытия и сознания людей, индустриализация, техническая оснащенность современной жизни и так далее). Свобода индивида как носителя беспокойной субъективности может быть лишь “разжатием бытия”, образования в нем “трещины”, “дыры”, ничто. Индивида современного общества Сартр понимает как отчужденное существо, возводя это конкретное состояние в метафизический статус человеческого существования вообще. Всеобщее значение космического ужаса приобретают у Сартра отчужденные формы человеческого существования, в которых индивидуальность стандартизирована и отрешена от исторической самостоятельности, подчинена массовым, коллективным формам быта, организаций, государства, стихийным экономическим силам, привязана к ним также и своим рабским сознанием, где место самостоятельного критического мышления занимают общественно принудительные стандарты и иллюзии, требования общественного мнения и где даже объективный разум науки представляется отделенным от человека и враждебной ему силой. Отчужденный от себя человек, обреченный на неподлинное существование, не в ладу и с вещами природы - они глухи к нему, давят на него своим вязким и солидно-неподвижным присутствием, и среди них может себя чувствовать благополучно устроенным только общество “подонков”, человек же испытывает “тошноту”. В противовес всяким вообще “объективным” и опосредованным вещами отношениям, порождающим индивидуальные производительные силы, Сартр утверждает особые, непосредственные, натуральные и цельные человеческие отношения, от реализации которых зависит подлинное содержание человечности.

Концепция свободы воли развертывается у Сартра в теории “проекта”, согласно которой индивид не задан самому себе, а проектирует, “собирает” себя в качестве такового. Поэтому трус, например, ответственен за свою трусость, и для человека нет “алиби”. Экзистенциализм Сартра стремится заставить человека осознать, что он полностью в ответе за самого себя, свое существование и окружающее, ибо исходит из утверждения, что не будучи чем-то заданным, человек постоянно строит себя посредством своей активной субъективности. Он всегда “впереди, позади себя, никогда - сам”. Отсюда то выражение, которое Сартр дает общему принципу экзистенциализма: “...существование предшествует сущности...” По сути это означает, что всеобщие, культурные объективации, которые выступают как “сущности”, “природа человека”, “ценности” являются лишь отложениями, застывшими моментами деятельности, с которыми конкретный субъект никогда не совпадает. “Экзистенция” и есть постоянно живой момент деятельности, взятый в виде внутрииндивидуального состояния, субъективно. В более поздней работе ”Критика диалектического разума” Сартр формулирует этот принцип как принцип “несводимости бытия к знанию”. Но экзистенциализм Сартра не находит иной основы, из которой человек мог бы развить себя в качестве подлинно самодеятельного субъекта, кроме абсолютной свободы и внутреннего единства “проектирующего я”. В этом своем возможном развитии личность одинока и лишена опор. Место активной субъективности в мире, ее онтологическую основу Сартр обозначает как “ничто”. Помысли Сартра, “...человек без всякой опоры и помощи, осужден в каждый момент изобретать человека” и тем самым “человек осужден на свободу”. Но тогда основой подлинности (аутентичность) могут быть только иррациональные силы человеческого подполья, подсказки подсознательного, интуиции, безотчетные душевные порывы и рационально неосмысленные решения, неминуемо приводящие к пессимизму или к агрессивному своеволию индивида: “история любой жизни есть история поражения”. Появляется мотив абсурдности существования: Абсурдно, что мы рождаемся, и абсурдно, что мы умираем”. Человек, по Сартру, - бесполезная страсть.

31. «Русская идея» в философии В.Соловьева

В. Соловьев известен как философ, который считал, что культура должна объединять в себе положительные элементы Запада и Востока. Он мечтал об идеальной человеческой цивилизации.

В. Соловьев отличался широтой и терпимостью взглядов. Он считал, что современная культура стремится к распаду на составные части, к утрате целостности и гармонии. Распад культуры оборачивается распадом современного человека. Как и Платон, Соловьев мечтал о высшей гармонии, которая связала бы мир в единое целое, которое осуществит синтез веры и разума, науки и искусства, религии и философии. Он верил, что первичное ощущение человека - это ощущение, что мир есть и он един. Уже затем приходит детализация и конкретизация, появляются наблюдения и рассуждения, приходят отдельные науки - биология, химия, - и начинают расчленять и препарировать мир на части, выделяя из него атомы и молекулы, живые клетки и общественные формации. Такое расчленение необходимо и неизбежно, но и опасно - поскольку за ними может исчезнуть первичная единая реальность. Смысл мироздания - достижение всеобщего синтеза и гармонии, вселенское восстановление и примирение.

В. Соловьев был убежден, что мир не полностью отпал от своего Творца. Связующим звеном между Богом и миром является София - Божественная премудрость, это идеальное человечество. София - это то, благодаря чему мир достигает всеединства, а человек одухотворенности.

В. Соловьев призывал к объединению церквей, к введению свободы совести, отмены смертной казни, к отказу от националистических предрассудков, к слиянию лучших традиций Восточной культуры с культурой Западной.

В.Соловьёв. Русская идея

Цель этих страниц не в том, чтобы сообщить какие-либо подробности о современном положении России, исходя из того предположения, что она является страной, не известной Западу, страной, о которой на Западе имеют ложные представления.

Не говоря уже о многочисленных переводах, которые сроднили Европу с образцовыми произведениями нашей литературы, мы видим теперь, в особенности во Франции, выдающихся писателей, поставивших себе целью ознакомление европейской публики с Россией и выполняющих это дело много лучше, чем это, быть может, удалось бы русскому.

Благодаря этим писателям… просвещенная часть европейской публики должна быть достаточно ознакомлена с Россией во всем, что касается многообразных сторон ее реального существования. Но это знакомство с русскими делами оставляет всегда открытым вопрос другого порядка, весьма затемненный могущественными предрассудками, вопрос, который и в самой России в большинстве случаев получал лишь нелепые разрешения. Бесполезный в глазах некоторых, слишком смелый по мнению других, этот вопрос в действительности является самым важным из всех для русского, да и вне России он не может показаться лишенным интереса для всякого серьезно мыслящего человека. Я имею в виду вопрос о смысле существования России во всемирной истории.

Раз мы признаем существенное и реальное единство человеческого рода -- а признать его приходится, ибо это есть религиозная истина, оправданная рациональной философией и подтвержденная точной наукой, -- раз мы признаем это субстанциональное единство, мы должны рассматривать человечество в его целом, как великое собирательное существо или социальный организм, живые члены которого представляют различные нации. С этой точки зрения, очевидно, что ни один народ не может жить в себе, чрез себя и для себя, но жизнь каждого народа представляет лишь определенное участие в общей жизни человечества. Органическая функция, которая возложена на ту или другую нацию в этой вселенской жизни, -- вот ее истинная национальная идея, предвечно установленная в плане Бога.

Действительно, когда я думаю о пророческих лучах великого будущего, озарявших первые шаги нашей истории, когда я вспоминаю о благородном и мудром акте национального самоотречения, создавшем более тысячи лет тому назад русское государство в дни, когда наши предки, видя недостаточность туземных элементов для организации общественного порядка, по своей доброй воле и по зрелом размышлении призвали к власти скандинавских князей, сказав им достопамятные слова: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами». А после столь оригинального установления материального порядка не менее замечательное водворение христианства и великолепный образ святого Владимира, усердного и фанатического поклонника идолов, который, почувствовав неудовлетворенность язычества и испытывая внутреннюю потребность в истинной религии, долго размышлял и совещался, прежде чем принять эту последнюю, но, став христианином, пожелал быть им на самом деле и не только отдался делам милосердия, ухаживая за больными и бедными, но проявил большее проникновение евангельским духом, чем крестившие его греческие епископы; ибо этим епископам удалось только путем утонченных аргументов убедить этого некогда столь кровожадного князя в необходимости применять смертную казнь к разбойникам и убийцам: «Боюсь греха», -- говорил он своим духовным отцам. И затем, когда за этим «красным солнышком» -- так народная поэзия прозвала нашего первого христианского князя, когда за этим красным солнышком, озарявшим начало нашей истории, последовали века мрака и смут, когда после долгого ряда бедствий, оттесненный в холодные леса северо-востока, притупленный рабством и необходимостью тяжелого труда на неблагодарной почве, отрезанный от цивилизованного мира, едва доступный даже для послов главы христианства, русский народ опустился до грубого варварства, подчеркнутого глупой и невежественной национальной гордостью, когда, забыв истинное христианство святого Владимира, московское благочестие стало упорствовать в нелепых спорах об обрядовых мелочах и когда тысячи людей посылались на костры за излишнюю привязанность к типографским ошибкам в старых церковных книгах, -- внезапно в этом хаосе варварства и бедствий подымается колоссальный и единственный в своем роде образ Петра Великого. Отбросив слепой национализм Москвы, проникнутый просвещенным патриотизмом, видящим истинные потребности своего народа, он не останавливается ни перед чем, чтобы внести, хотя бы насильственно, в Россию ту цивилизацию, которую она презирала, но которая была ей необходима; он не только призывает эту чуждую цивилизацию, как могучий покровитель, но сам идет к ней, как смиренный служитель и прилежный ученик; и, несмотря на крупные недочеты в его характере как частного лица, он до конца являет достойный удивления пример преданности долгу и гражданской доблести. И вот, вспоминая все это, говоришь себе: сколь велико и прекрасно должно быть в своем конечном осуществлении национальное дело, имевшее таких предшественников, и как высоко должна, если она не хочет упасть, ставить свою цель страна, имевшая во времена своего варварства своими представителями святого Владимира и Петра Великого. Но истинное величие России -- мертвая буква для наших лжепатриотов, желающих навязать русскому народу историческую миссию на свой образец и в пределах своего понимания. Нашим национальным делом, если их послушать, является нечто, чего проще на свете не бывает, и зависит оно от одной-единственной силы -- силы оружия. Добить издыхающую Оттоманскую империю, а затем разрушить монархию Габсбургов, поместив на месте этих двух держав кучу маленьких независимых национальных королевств, которые только и ждут этого торжественного часа своего окончательного освобождения, чтобы броситься друг на друга.

Россия еще не отказалась от смысла своего существования, она не отреклась от веры и любви первой своей юности. В ее воле еще отказаться от этой политики эгоизма и национального отупения, которая неизбежно приведет к крушению нашу историческую миссию. Фальсифицированный продукт, называемый общественным мнением, фабрикуемый и продаваемый по дешевой цене оппортунистической прессой, еще не задушил у нас национальной совести, которая сумеет найти более достоверное выражение для истинной русской идеи. За этим не надо далеко ходить: она здесь, близко -- эта истинная русская идея, засвидетельствованная религиозным характером народа, прообразованная и указанная важнейшими событиями и величайшими личностями нашей истории.

Смысл существования наций не лежит в них самих, но в человечестве. Но где же оно, это человечество? Не является ли оно лишь абстрактным существом, лишенным всякого реального бытия? С таким же правом можно было бы сказать, что рука и нога реально существуют, а человек в его целом есть лишь абстрактное существо.

Русский народ -- народ христианский, и, следовательно, чтобы познать истинную русскую идею, нельзя ставить себе вопроса, что сделает Россия чрез себя и для себя, но что она должна сделать во имя христианского начала, признаваемого ею, и во благо всего христианского мира, частью которого она предполагается. Она должна, чтобы действительно выполнить свою миссию, всем сердцем и душой войти в общую жизнь христианского мира и положить все свои национальные силы на осуществление, в согласии с другими народами, того совершенного и вселенского единства человеческого рода, непреложное основание которого дано нам в Церкви Христовой. Но дух национального эгоизма не так-то легко отдает себя на жертву. У нас он нашел средство утвердиться, не отрекаясь открыто от религиозного характера, присущего русской национальности. Не только признается, что русский народ -- народ христианский, но напыщенно заявляется, что он -- христианский народ по преимуществу и что Церковь есть истинная основа нашей национальной жизни; но все это лишь для того, чтобы утверждать, что Церковь имеется исключительно у нас и что мы имеем монополию веры и христианской жизни. Таким образом Церковь, которая в действительности есть нерушимая скала вселенского единства и солидарности, становится для России палладиумом узкого национального партикуляризма, а зачастую даже пассивным орудием эгоистической и ненавистнической политики.

Официальное учреждение, представителями которого являются наше церковное управление и наша богословская школа, поддерживающее во что бы то ни стало свой партикуляристический и односторонний характер, бесспорно, не являет собою живую часть истинной вселенской Церкви, основанной Христом. …И.С. Аксаков не может быть заподозрен в предвзятом нерасположении к нашей национальной церкви как таковой… Выслушаем этого честного и весьма авторитетного свидетеля. Он опирался в своем суждении на длинный ряд неоспоримых фактов, которые нам здесь приходится выпустить; нам довольно будет и того, что это говорит он: «Наша церковь, со стороны своего управления, представляется теперь у нас какою-то колоссальною канцелярией, прилагающей -- с неизбежною, увы, канцелярскою официальною ложью -- порядки немецкого канцеляризма к пасению стада Христова… Но с организацией самого управления, то есть с организацией пастырства душ, на начале государственного формализма, по образу и подобию государства, с причислением служителей церкви к сонму слуг государственных, не превращается ли сама церковь в одно из отправлений государственной власти, не становится ли она одной из функций государственного организма -- говоря отвлеченным языком, или, говоря проще -- не поступает ли она и сама на службу к государству?

Нигде так не боятся правды, как в области нашего церковного управления, нигде младшие так не трусят старших, как в духовной иерархии, нигде так не в ходу «ложь во спасение», как там, где ложь должна бы быть в омерзении. Нигде, под предлогом змеиной мудрости, не допускается столько сделок и компромиссов, унижающих достоинство церкви, ослабляющих уважение к ее авторитету. Все это происходит, главным образом, от недостатка веры в силу истины…

Если судить по словам ее защитников, наша церковь уже не «малое, но верное стадо», а стадо великое, но неверное, которого «пастырем добрым» -- полиция, насильно, дубьем загоняющая овец в стадо!.. Соответствует ли такой образ церкви образу Церкви Христовой? Если же не соответствует, то она уже не есть Христова, -- а если не Христова, то что же она? Уж не государственное ли только учреждение, полезное для видов государственных, -- как и смотрел на нее Наполеон, признававший, что религия -- вещь для дисциплины нравов весьма пригодная?.. Но церковь есть такая область, где никакое искажение нравственной основы допущено быть не может, и тем более в принципе, где никакое отступление от жизненного начала не остается и не может остаться безнаказанным, -- где, если солгано, то солгано уже «не человекам, а Духу». Если церковь не верна завету Христову, то она есть самое бесплодное, самое анормальное явление на земле, заранее осужденное словом Христовым.

В России не свободна только русская совесть... Оттого и коснеет религиозная мысль, оттого и водворяется мерзость запустения на месте святе, и мертвенность духа заступает жизнь духа, и меч духовный -- слово -- ржавеет, упраздненный мечом государственным, и у ограды церковной стоят не грозные ангелы Божии, охраняющие ее входы и выходы, а жандармы и квартальные надзиратели как орудия государственной власти -- эти стражи нашего русского душеспасения, охранители догматов Русской православной церкви, блюстители и руководители русской совести...

Религиозное и умственное освобождение России есть в настоящую минуту для нашего правительства дело такой же настоятельной необходимости, каким тридцать лет тому назад являлось освобождение крепостных для правительства Александра II. Крепостная зависимость также была в свое время чем-то полезным и необходимым. Равным образом и официальная опека, наложенная на национальный дух России, могла быть благодетельной, когда этот дух был еще в детском состоянии; в настоящее время она может только придушить его. Бесполезно все снова и снова повторять, что наш национальный организм полон здоровья и силы, словно надо быть непременно слабым и больным, чтобы можно было тебя задушить. Каковы бы ни были внутренне присущие русскому народу качества, они не могут проявляться нормальным образом, пока его совесть и его мысль остаются парализованными правящим насилием и обскурантизмом. Прежде всего необходимо дать свободный доступ чистому воздуху и свету, снять искусственные преграды, удерживающие религиозный дух нашей нации в обособлении и бездеятельности, надо открыть ему прямой путь к полной и живой истине.

Но истины боятся, потому что она кафолична, то есть вселенская. Во что бы то ни стало хотят иметь свою особую религию, русскую веру, императорскую Церковь. Она не является ценной сама по себе, за нее держатся как за атрибут и санкцию исключительного национализма. Но не желающие пожертвовать своим национальным эгоизмом вселенской истине не могут и не должны называться христианами.

Вот уже около тридцати или сорока лет, как более или менее почтенные писатели проповедуют нам как во Франции, так и в России некоторое идеальное христианство и идеальную церковь, духовное царство свободного братства и совершенной любви. Таков, конечно, идеал, то есть будущее церкви. Доктрина этих авторов есть пророчество. Но чтобы не быть лжепророчеством, она должна была бы указать нам прямой путь и действительные средства к осуществлению этого абсолютного идеала. Идеал, если он только не пустая мечта, не может быть ничем другим, как осуществимым совершенством того, что уже дано. Разве отказом от прошлого Вселенской Церкви и разрушением ее формы, как она нам дана в настоящем, можем мы прийти идеальному царству братства и совершенной любви?

На самом деле во Вселенской Церкви прошлое и будущее, традиция и идеал не только не исключают друг друга, но равно существенны и необходимы для создания истинного настоящего человечества, его благосостояния в данное время. Благочестие, справедливость и милосердие, чуждые всякой зависти и всякому соперничеству, должны образовать устойчивую и нерасторжимую связь между тремя основными действующими силами социального и исторического человечества, между представителями его прошлого единства, его настоящей множественности и его будущей целостности.

Вселенская Церковь, пребывая чрез посредство священнического чина, объединенного в лице Верховного Первосвященника, хранительницей религии всеобщего отчества, великого и вечного прошлого нашего рода, не исключает, однако, наличного многообразия наций и государств. Церковь не может только ни в каком случае санкционировать -- и в этом она является верным орудием истины и воли Божией -- раздоров и борьбы между нациями как окончательного состояния человеческого общества. Истинная Церковь всегда осудит доктрину, утверждающую, что нет ничего выше национальных интересов, это новое язычество, творящее себе из нации верховное божество, этот ложный патриотизм, стремящийся стать на место религии. Церковь признает права наций, нападая в то же время на национальный эгоизм; она уважает власть государства, но противоборствует его абсолютизму.