Проблемы взаимодействия России и Запада в области просвещения (XV-XIX вв.)

Проблемы взаимодействия России и Запада в области просвещения (XV-XIX вв.)

Россия никогда не была изолирована от других государств. С того момента, когда Русь в конце Х века стала частью единого христианского мира, древнерусские книжники стремились осознать свое место среди народов его населяющих. «Повесть временных лет», составленная около 1113 г. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором, начинается с рассказа о том, что «По потопе трие сынове Ноеви разделиша Землю -- Сим, Хам, Афет. И вся восток Симови…Хамови <…> полуденьная страна <…> Афету же яшася полунощныя страны и западныя» [1]. Народы «Афетова колена», это «варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне [2], галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочие».

С конца первого тысячелетия Россия поддерживала контакты с Болгарией, Византией, Германией и другими государствами Европы. К концу XV в., когда прекращаются традиционные контакты с попавшим под власть турок Константинополем и возникает конфликт с принявшей Флорентийскую унию греческой церковью, происходит усиление культурного взаимодействия России и Запада. Это не только торговые отношения, но и контакты в области просвещения. Благодаря территориальной близости наиболее тесные отношения с XV в. устанавливаются у России с Германией, но уже через сто лет начинает развиваться интенсивная дипломатическое, торговое и культурное взаимодействие с Британией [3]. В феврале 1554 г. грамотой царя Ивана Васильевича Грозного была разрешена беспошлинная торговля между нашими странами (ранее русско-британским отношениям, возможно, противодействовал Ганзейский союз). Русские студенты с конца XV в. получают образование в немецких и английских университетах [4], а в Россию приезжают западные врачи. Так в Софийской летописи сохранилось свидетельство о приезде в Москву в многочисленной свите будущей великой княгини Софьи Палеолог немецкого врача Антона: «Того же лета врач некий немчин Антон приехал к великому князю» [5]. «Врач» в средневековье, это человек хорошо образованный, знающий толк не только в медицине, но и в гуманитарных науках, а также в астрологии. Лечение больных в соответствии с расположением звезд составляло в те времена особую область медицины -- ятрософию. Трактаты по ятрософии стали широко известны на Руси с XVI века. Человек в них понимался как существо, чье тело, сотканное из четырех стихий мира, причастно этому миру и живет в соответствии с его законами, и, следовательно, подчиняется движению звезд, Луны и Солнца. Преобладание той или иной стихии формирует определенный психосоматический тип, которому соответствуют не только определенный темперамент, физические способности, но и внешность и даже интеллект. Врач-ятрософ должен был быть специалистом не только в области медицины, но и в астрологии, физиогномики, и прочих средневековых наук. Поэтому не случайно, что одним из первых британских врачей, оказавшихся в России стал уроженец Вестфалии, выпускник Кембриджа, Елисей Бомелий, автор астрологического сочинения «De utilitate astrologia», в котором излагалась теория о пятисотлетних циклах в жизни государств [6].

Контакты России с другими странами в области естественных наук были возможны, поскольку медицинское и техническое знание было относительно свободно от влияния догматов. Об этом говорит множество антропологических и натурфилософских концепций, мирно сосуществовавших в древнерусской культуре.

Основная волна немецкого влияния в XV в. шла через митрополию Ганзейского союза г. Любек. В то время он был не только экономическим, но и культурным центром, через который новые идеи проникали в культуры соседних регионов. Любекчане прибывали в Новгород, где в конце XV века велась огромная книгописная и переводческая работа под патронажем новгородского архиепископа Геннадия (ум.1505) [7].

Одной из главных проблем, вставших перед русской православной церковью в конце XV в. стало составление пасхалий -- таблиц для определения дат Пасхи. Пасхалии в связи с ожидавшимся в 7000 г. от сотворения мира концом света, были составлены только до 1492 г. Ранее русские получали пасхальные таблицы из Византии или Болгарии, теперь же они оказались перед необходимостью самостоятельного составления пасхалий. Среди сотрудников митрополита Геннадия астрономов, способных взяться за этот труд не было. И он пригласил прибывшего в Россию в составе посольства Георга фон Турна (1490 г.) знатока астрономии и математики Николая Булева [8].

Николай Булев родился в состоятельной семье Ганса Бюлова, бюргера г. Любека. Он получил хорошее образование, а в 1483 г. защитил научную степень в Ростокском университете. Современники называли Булева «профессором медицины, астрологии и основательнейшем во всех науках». В период пребывания в Новгороде Булев занимался не только составлением пасхальных таблиц, но и переводами астрологических трудов, присылаемых другим любекчанином -- Бартоломеем Готаном (B. Ghotan) [9]. Возможно именно так в Россию попал «Луцидарус», переработанный трактат «Imago Mundi» немецкого схоласта первой половины XII в. Гонория Отенского, куда были добавлены другие произведения, и в частности апокриф “Elucidarium”. Эта своеобразная энциклопедия («Луцидарус» в переводе на русский -- «Просветитель») представляет собой смесь аристотелевской физики с духовными поучениями. По способу организации и объема информации, он является типичной схоластической «Summa», цель которой -- обозреть всю картину мироздания. Разнообразие сведений, сообщаемых «Луцидарусом» сделало его популярным среди древнерусских книжников, исследователи прослеживают влияние памятника на труды древнерусских авторов, в том числе и на формирование медицинских представлений.

Закончив составление пасхальных таблиц, Николай Бюлев покинул Новгород, и поступил в 1504 г. на службу к папе Юлию II (1503-1513), знатоку и покровителю астрологии. Во второй приезд Булева в Россию, он становится придворным врачом великого князя Василия Ивановича. Тогда же Николай Булев по заданию митрополита Даниила [10] (ум.1547 г.) переводит с немецкого (нижнесаксонского) на русский язык первую медицинскую энциклопедию, ставшую учебников для практикующих врачей Древней Руси -- «Вертоград» или «Травник» 1534 г. Огромное число последующих «Вертоградов», а также «Травников» и «Лечебников» были списками с рукописи Булева. Перевод был сделан с опубликованной в Любеке в 1499 г. книгопечатником Стефаном Арндсом (Steffan Arnds), в русском переводе он назван «Стефаном Андреевым сыном», книги “De genochlichke Gharde der suntheit” («Благопрохладный вертоград здоровья»). Объем перевода -- 303 листа. Трактат предваряется указателем, «по которому обрести можем врачебства в травах и в камениях». Затем следуют 20 бесед о травах (524 названия растений расположены в алфавитном порядке), и на 34 листах беседы о камениях, также широко употреблявшихся в лечебных целях. Далее описываются лечение кровопусканием, сопровождающееся рассказом о кровеносных сосудах («жилах»): «36 жил во всем теле, когда из какой пущать». Помимо чрезвычайно важного для той эпохи рассказа о признаках заболевания чумой, в «Вертограде» большой раздел посвящен профессиональным заболеваниям, а также особо рассказывается о лечении «бражников» и состоятельных людей. Завершает «Вертоград» натурфилософское учение о четырех состояниях круга летнего, «ему же уподобися естество человеческое», которое оказало важное влияние на развитие антропологических представления Древней Руси.

Возможно, ли рассматривать булевский «Вертоград» как учебное пособие притом, что до XVII в. никаких медицинских учебных заведений в стране не было? Несомненно, если учитывать специфику просвещения в средневековой Руси. Русь приняла в XI веке школу не византийского, а болгарского образцах, где был сделан акцент на воспроизведении монастырской восточной культуры, что повлекло за собой установку на самостоятельное изучение книг. «Книжник» (а это слово стало эпитетом образованного человека) самостоятельно читал, переписывал и переводил книги.

В XVI в. на русский переводится «Сказание о пропущении вод (дистилляции -- авт.) из трав на врачевание людем, испытано мудрыми дохтуры, изложено по азбуце». Это лечебник Иеронима Браунгшвейского (XV в.), опубликованный в Страсбурге в 1537 г. Русский переводчик лечебника приспособил его к местным условиям, добавив замечания о заболевания «мореходьцев» и «корабельцев». Всего в нем 262 главы по числу растений, приводятся данные по их использованию и выращиванию. Оканчивается трактат «Сказанием, како каждая немочь именуется по дохтурски, и по немецки, и по русски, и по латыни». Подобные переводы способствовали формированию русской научной терминологии. В XVII в. в России переводится огромное число изданных в Европе медицинских учебников и трактатов, это пособия по педиатрии, по акушерству, анатомические трактаты. Помимо перевода базельского издания учебника анатомии Везалия, сделанного Епифанием Славинецким, на русский переводится сочинение немецкого анатома Иоганна Ремелина (Joganaes Remelin) [11] “Catoptorum microcosmicum”.

Несмотря на очень сильный интерес к западной культуре, и частности к Британии [12], о чем говорит хотя бы тот факт, юный Федор Никитич Юрьев-Романов (будущий патриарх Филарет, отец царя Михаила Федоровича Романова), занимаясь по рукописной грамматике, написанной Джеромом Горсеем, «находил большое удовольствие в занятии английским языком по учебнику Горсея» [13], переводы книг, написанных на Британских островах, появляются в России лишь в XVII в.. Первой известной исследователям книгой стал «Трактат о сфере» (“Tractatus de sphera”) Иоанна де Сакробоско (Johannes de Sacrobosco), который широко был известен в средневековой Европе, где служил учебником по космографии и астрономии вплоть до XVII в. [14]. Появление этой работы в России неудивительно, ведь, несмотря на строжайшие запреты, интерес ко всему, что было связано с астрологией, был огромен, особенно среди власть предержащих. Одним из средневековых комментаторов трактата Сакробоско был астролог, алхимик и переводчик Михаил Скот (XIII в.). Уроженец Шотландии он жил в Толедо, Палермо и Италии, преподавал в Парижском университете. Папа Григорий IX, зная Михаила Скота как знатока арабского и еврейского языков, рекомендовал его в 1227 на место архиепископа Кентерберийского. На русский язык в XVII в. было переведено сочинение Михаила Скота “De secretis naturae sive de proceactione hominis et phisiognomia”, известное в русском переводе как «О естествовани» [15]. Это физиогномический трактат, в котором ощущается влияние псевдо-аристотелевских физиогномических работ, в которых основываясь на тезисе о душевно-телесном единстве человека, подкрепленном пневматологическим учением Галена о трех видах души (pneuma) (божественной, обитающей в мозге; «аффективной» -- в сердце; «пожелательной» -- в печени); гуморальной теорией, доказывалось единство физического, психического и духовного «устроения» человека. Так в русском переводе Михаила Скота написано, что «Смех мног бывает во устех глупых имуще селезень велику или малу. Егоже губа охотно смеется знаменует того человека проста, суетна и непостоянна <…> Аще кто редко смеется и вократце знаменует человека постоянна, скупа, хитра, доброразумна <…> и работающа. Его же губа негораздо движется ко смеху знаменует человека мудро самомышлениа хитра, остроумна, терпелива, скупа, тщателна, художна («художество» -- гуманитарное знание)».

Любопытно, что «О естествовани» Скота, как и трактат «О сфере» Сакробоско были переведены на русский не с английского и даже не с латыни, а по всей вероятности с польского и еврейского. Первый же перевод с английского появился в двадцатых годах семнадцатого века. Это было «Землемерие», которое стало первым русским учебником по теоретической геометрии, содержавшим 47 определений, 74 теоремы. Исследователи [16] считают, что перевод был сделан с книги А. Ратборна (A. Rathborne) “The Surveyor in four books” (London, 1616), кроме того, выдвигаются предположения, что оригиналом являлись работы Дж. Спейделя “Geometrical Extraction” (1616), “Sphaerical Triangle” (1627). Несмотря на то, что переведенная прибывшим в Россию из Англии греческим князем Иваном Альбертусом работа содержала весь известный в то время материал по теоретической геометрии, она так и не была опубликована.

Несомненно, в России британские и немецкие книги были известны не только в переводах, но и в оригиналах, и хотя документально этот факт подтвердить сложно, но известно, что русские книжники уже с конца XV в. получали книги на языках оригиналов с Запада [17]. Этот процесс значительно усилился в XVII в. Так из переписки Димитрия Ростовского (1651-1709) со своим поставщиком книг купцом Исаакием Вандербургом (Isaacio Vanderburg), который ввозил свой товар в Россию через Архангельск, известно, что для составления «Келейного летописца» среди прочих книг, Димитрий Ростовский заказывал книги Фрэнсиса Бэкона (“Franc.Baconis de Verulamio” [18]).

Из этого длинного предисловия становится ясно, что образовательные контакты между Россией и Западом были достаточно активными и в допетровскую эпоху, но они почти полностью осуществлялись в области естествознания и практически не затрагивали гуманитарное знание, поскольку оно было тесно связано с религиозной сферой. Поэтому интеграция отечественного гуманитарного знания в европейскую систему стала возможна лишь благодаря мощному секуляризационному процессу, который начался в XVIII веке. Формирующаяся светская профессиональная культура была противопоставлена религиозному мистицизму и национальной архаике. Для её эффективного развития была необходима хорошо отлаженная система народного образования. И хотя основы её были заложены в годы правления Петра I, создание единой системы относится к годам правления императрицы Екатерины II, при которой была проведена реформа образования по австрийскому образцу. Процесс формирования единой системы народного образования в России закончили внуки Екатерины II -- императоры Александр I и Николай I уже в XIX в.

Дух реформ и преобразований был характерен для русского общества начала XIX в. Преобразования затронули, прежде всего, сферу просвещения и отразились на становлении университетского образования. К началу века в Российской империи существовали три университета: Виленский (закрыт после восстания 1830-1831 гг.), Дерптский и Московский, в 1804 г. открываются еще два Харьковский и Казанский, а в Петербурге учреждается Главный Педагогический институт, преобразованный в 1819 г. в университет. Еще позднее -- в 1834 г. в Киеве создается университет св.Владимира.

В этом процессе формирования университетского преподавания реформаторы ориентировались на опыт классических немецких университетов. Организованные по образцу университетов Германии (устав 1804 г.), российские университеты получили значительные возможности самоуправления. Организация хозяйственных дел и преподавания полностью зависела от совета университета -- автономной корпорации профессоров. Члены университета подчинялись собственному суду, изменить решения которого мог лишь Сенат.

Стажировки будущих преподавателей философии и филологии проходили в университетах Германии и Франции. О том, что мог изучать в этих странах будущий профессор российского университета, рассказывается в инструкции, полученной выпускником Главного Педагогического института А.И. Галичем при его отправке за границу в 1808 г. [19] Очевидно, её автором был Петр Дмитриевич Лодий -- учитель А.И. Галича. «В нынешнем состоянии философских наук, после различных перемен правилами ея претерпенных, в последнем веке учение оной подвержено особливым затруднениям, и молодой человек имеет теперь, более чем когда либо, нужду в удобном ведении к благоразумному плану учения и в хорошем наставлении, чтобы сделаться прямым философом, полезным гражданином, и не быть подвержены опасности быть рассказчиком пустых умствований или бессмысленным распространителем мистических заблуждений. И так он должен всеми силами стараться иметь понятие о вещах; он должен обозревать и научаться природе, не приступая еще к суждению о её законах, он должен изыскивать человека, как разумное существо, как жителя земного, прежде нежели начнет писать о свойствах людей; должен привыкать мыслить через математические науки, уметь взирать на все правление наук, и наконец знать язык, который есть величайшее пособие для мыслей, прежде нежели начнет делать проекты, которые без того будут токмо скопище бессмысленных слов. Следовательно, ему должно знать естественную историю, физику, медицинскую антропологию, всемирную историю, энциклопедию наук и всеобщую грамматику, до вступления в самую, так называемую, философию. Всего удобнее начать оную эмпирической психологией, эстетикой, логикой, а потом перейти к метафизике; но как сия последняя служит игралищем различных сект и имеет величайшее влияние на направление мысли, то молодой человек еще более имеет нужду в хорошем наставлении оной, чтобы избежать угрожающих ему в нашем веке опасностей. При таком приготовлении можно надеяться, что он не бросится на первую систему, которая ему представится, и не захочет сам почерпать сведения из философов разных древних и новейших училищ, чрез что потеряет токмо свое время и силы, но вверит себя руководителю, соединяющему познание важнейших метафизических мнений во всех временах с опытностию для испытания и суждения оных. Конечно, сии достоинства редко бывают вместе, однако ж [20] Германия имеет человека, который с сей самой стороны отличается, господина надворного советника Шульца, профессора в Гельмштете; среди новых метафизиков отличается он как необыкновенный мыслитель и основательный знаток в своей науке. Его Grundriss der philosophischen Wissenschaften (Образ философических наук) Wittenberg, 1788-1790 -- доказало необыкновенную ученость и великое познание в источниках вещей. В писанной им, против Рейнгольдовой Theorie des Vorstellungs-Vermцgens, книге под заглавием Aenisidemus (1792) виден отличный мыслитель, а потом изданная им «Критика теоретической философии», где с примерным рассудком и ясностью представлены суждения острого и здравого ума о важнейших системах метафизики, утвердили ему отличное место между философами. Под управлением такового человека достигло бы учение теоретической философии прямой своей цели, то есть, довело бы до основания практической части сей науки. Нравоучительное народное и общественное право и обыкновенная политика должны за оной следовать, а история философии заключила бы весь курс <…> Молодой философ, имеющий хорошие энциклопедические сведения и знающий образ учений и пользу человечества, сделается еще полезнее своему отечеству, если обратит свое внимание на правила воспитания, учения и образования юношества: и так под конец своего учения должен он еще заняться педагогикою» [21].

Анализируя складывавшуюся систему преподавания философии в России, следует отметить то обстоятельство, что при открытии университетов в начале XIX в. уровень философских знаний определялся традицией немецкой философии. Так, в XVIII и первой половине XIX в. «школьная» или «кафедральная» философия формировалась под непосредственным влиянием вольфианства. Философские курсы выстраивались согласно системе Хр. Вольфа [22].

Работы вольфианцев также пользовались успехом в России. По учебникам немецкого последователь Хр. Вольфа -- Ф.-Х. Баумейстера (Baumeister F.-Ch.) (1709-1785) [23] читали лекции первые преподаватели Санкт-Петербургского университета: П.Д. Лодий (4.05.1764 -- 19.06.1829) [24], А.И. Галич (1783-1848) и Я.В. Толмачев, который с 1819 по 1831 гг. преподавал в университете, и после изгнания Галича читал курсы теоретической и практической философии (этики), а также истории философских систем. По немецким руководствам работал и Пальмин Мих. Арх, выпускник Главного Педагогического института, с 1825 по 1832 гг. бывший ординарным профессором теоретической и практической философии Санкт-Петербургского императорского университета. Пальмин с 1826 г. читал нравственную философию по Христиану Вольфу, а с 1827 г. по учебнику «Нравственная философия» Хр. Баумейстера (СПб., 1815), переведенному П.Д. Лодием), историю философских систем по пособиям В. Теннемана [25] (“Grundriss der Geschichte der Philosophie” W.G. Tenneman) [26], к которым в 1826 г. добавились логика, метафизика (читались вначале «по системе Христиана Вольфия с надлежащими переменами» [27], а с 1827 г. по Баумейстеру), в последующие годы порядок чтения им курсов оставался неизменным. Согласно программе философских курсов (логика, метафизика, нравственная философия, история философских систем), составленной М.А. Пальминым, на лекциях по теоретической философии изучались история логики и основные формы мышления: понятие, суждение, умозаключение [28]. История философских систем начиналась с Фалеса и оканчивалась философией Канта. С 1823 г. по 1831 г [29]. в университете читал философские курсы экстраординарный профессор философии Н.Ф. Рождественский [30] (1800-1872) (в 1825 г. еще кандидат), с 1823 г. он преподавал логику (по руководству Баумейстера [31]). С 1826 г. -- курс эмпирической психологии по Христиану Вольфу. С 1827 г. -- историю философских систем по Теннеману.

В XIX столетии первые русские профессора философии и политических наук были учениками Канта, Фихте, Шеллинга. Для преподавания философии в университетах в Россию также приглашались их немецкие последователи. Они были и авторами наиболее распространенных учебников по философии для университетов и гимназий. В 1804 г. в Харьковский университет на должность ординарного профессора теоретической и практической философии, из Йены ученик и последователь Фихте, профессор Иоанн Шад (1758-1834) [32]. В 1807 г. на этико-политический факультет Харьковского университета в качестве ординарного профессора кафедры дипломатики и политэкономии [33] был приглашен профессор философии галльского университета Л.-Г. Якоб. Как Шад, так и Якоб были авторами учебников по философии. Учебные руководства Якоба по логике, метафизике, психологии и естественному праву были приняты не только в Германии, но и за ее пределами. Так, для российских гимназий им был специально написан учебник, переведенный на русский язык Н.И. Бутырским [34].

Как уже отмечалось, образцом для российских университетов начала XIX в. служили университеты протестантской Германии с их свободою преподавания и учения. Однако по ряду политических причин, из которых основной было заключение в 1815 г. Священного Союза, взгляды Главного правления училищ переменились, и решено было преобразовать учебные заведения по идеалу, созданному Священным Союзом, в основу которого была положена клерикальная система образования, принятая во Франции и Австрии. Следствием чего стало усиление идеологического давления на учебные заведения [35]. В Манифесте от 24 октября 1817 г. было заявлено о реформе народного просвещения в России: «желая, дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения, признали мы полезным соединить дела по Министерству Народного Просвещения с делами всех вероисповеданий, в состав одного управления под названием Министерства Духовных Дел и Народного Просвещения. Само собой разумеется, что к оному присовокупляются и дела Св. Правительствующего Синода» [36]. На почве народного просвещения должна была теперь открыться борьба против политического либерализма и религиозного вольнодумства XVIII и первых лет XIX вв. Попечитель Казанского университета М.Л. Магницкий писал: «Я трепещу перед неверием философии особенно потому, что в истории XVII и особенно XVIII столетия ясно и кровавыми литерами читаю, что сначала поколебалась и исчезла вера, потом взволновались мнения и изменился образ мыслей. Только переменою значения и подменой слов, и от сего неприметного и как бы материального подкопа алтарь Христов и тысячелетний трон древних государей взорваны, кровавая шапка свободы оскверняет главу помазанника Божия и вскоре повергает ее на плаху. Вот ход того, что называли тогда только философия и литература и что называем уже ныне либерализмом» [37].

Школа становилась орудием политики, и первыми подверглись гонениям немецкие профессора. В 1816 г. покинул Россию отстраненный от всех дел Людвиг-Генрих Якоб. Против кантианских взглядов Якоба выступил попечитель Казанского учебного округа Магницкий: «Студенты не знают заповедей, а научась в классе философии, что есть какой-то нравственный закон по системе Якоба, руководствуются сим законом, без всякого надзора» [38]. В 1817 г. из Харькова был выслан И. Шад [39].

В 1818 г. кн.А.И. Голицын [40] начинает новый этап реформ учебных заведений, целью которого была ликвидация либеральных начал. В 1819 г. в университетах учреждаются кафедры богословия и начинается преподавание Закона Божия в гимназиях. Отныне все направления российского просвещения должны были соотноситься с религией. Целью образования объявлялось достижение «согласия между верою, ведением и властью, или, другими выражениями, между христианским благочестием, просвещением умов и существованием гражданским» [41]. Особенная осторожность рекомендовалась по отношению к книгам по философии и естествознанию. Все преобразования сводились к одной цели -- изгнанию «опасного духа философского вольномыслия» и установлению согласия между «верою, ведением и властью».

Осуждению российских чиновников подверглись многие немецкие университеты, и, прежде всего «опаснейший во всей Германии» Гейдельбергский, Йенский, Вирцбургский, Гессенский, Берлинский, а также Кенигсбергский университеты. В записке А.С. Стурдзы о современном положении в Германии писалось, что немецкие университеты, это «средневековые развалины, несовместимые с учреждениями и потребностями нового времени, будучи скопищем людей без цели, образуя государство в государстве зараженным духом корпоративности, исключительности, они близки к разложению. Их поддерживает только заманчивая прелесть академической свободы <…> Только решительная, коренная реформа университетов может обещать лучшую будущность Германии. Для пресечения вопиющего зла необходимы следующие меры:

1. Уничтожение всех привилегий, присвоенных университетам в средние века и несообразных с современным положением государств.

2. Подчинение студентов городской полиции <…>

3. Начертание плана учения по каждому отделу наук с точным обозначением, какие именно предметы обязан слушать студент и при том не по собственному выбору, а по определению совета.

4. Корпорация профессоров должна быть рассматриваема как совещательное собрание» [42].

Этот документ вызвал протест в Германии, и к счастью не оказал никакого влияния на образование в самой Германии, да и стажировки выпускников российских университетов не прекратились. До 1821 г. достаточно спокойно чувствовали себя и российские учреждения. Новые веяния не оказывали значительного влияния на выбор учебных пособий и на преподавание философии в университетах.

Но уже с начала 20-х гг. начинает меняться идеологическая атмосфера в университетах, отношение к немецкой философии становится настороженным, особенно это касалось учения Шеллинга. В 1821 г. в Петербургском университете после «профессорского дела» был отстранен от преподавания шеллингианец А.И. Галич. Само знаменитое «профессорское дело» было попыткой остановить распространение современной немецкой мысли в России. Вкратце суть его такова. Попечитель петербургского учебного округа и университета Д.П. Рунич при поддержке попечителя Казанского университета Магницкого и министра Народного просвещения кн.А.Н. Голицына [43], поручил директору Санкт-Петербургского университета Д.А. Кавелину тайно взять у студентов «Отделения философских и исторических наук» конспекты [44]. Эти конспекты вызвали негодование как у князя Голицыне, так и у остальных организаторов этого дела, получившего в истории название «профессорского». Голицын и Рунич увидели в студенческих конспектах преступление против религии, власти и народа. Особенно четко их взгляды на систему образования и на роль философии в просвещении русского народа, видны из личных бумаг Голицына и Рунича. Рунич писал в дневнике: «Русский народ еще не вышел из детства. С ним еще нельзя говорить о свободе. Быть может его толкали слишком насильственно на путь цивилизации. Люди не спаржа, а народное просвещение не теплица, но оно бывает опасною миною, которая может взорвать на воздух целое здание. В русских университетах, лицеях и высших заведениях и в частных домах проповедовались все пагубные теории современной философии. Немецкие системы естественного права, принятые русскими и иностранными профессорами, представляли нечто чудовищное и объявляли открыто войну всем нравственным принципам. Учение Шеллинга и вся немецкая философия и история, которые преподавались с кафедр… дерзко подрывали основы священного писания… Божественное право и монархический принцип одинаково отвергались и опровергались» [45]. Еще более категоричен был кн. А.Н. Голицын. В своем личном письме от 9 ноября 1821 г. попечителю Харьковского учебного округа З.Я. Карнееву кн. А.Н. Голицын, он писал: «Все познания и таланты без основания настоящего, который есть Христос для меня ничтожны. В нынешние времена, где сражение тьмы со светом удивительно как становится явно, без сего основания и путеводителя пропасть можно всякую минуту. Сатана старается и чувствует приближение кончины своего царствования на земле, то и употребляет последние усилия хитрейшие и покрывается даже личиною религиозную наружною, но воюет на внутренний ход. Книги выходят в Немецкой земле, которыя пасторами протестантскими советуются для чтения и где рассеяно учение против божественности Спасителя, сомнения на Его смерть, воскресение и прочее, и все сии черты разбросаны иногда в восьми томах, так что одна опытность в Священном писании может открыть глаза.

В Санкт-Петербургском университете Рунич открыл учение также пагубное <…> например, в историческом классе преподавали материализм и частично атеизм, опровержение Священного Писания и свою систему творения мира без Бога. В статистике Российской учение, потрясающее христианство и наполненное вольнодумством. Рунич отобрал тетради <…> у учеников <…> при слушании <…> тетрадей я истинно страдал» [46].

С 3 по 7 ноября 1821 г. было созвано чрезвычайное собрание правления и конференция университета, на которой профессора Э.-В. Раупах [47], Ж.-Ф. Деманж, А.И. Галич и К.И. Арсеньев, К.Ф. Герман, Ф.-Б. Шармуа были обвинены в преступлениях против государства и религии. Рунич считал, что «дело идет не об учености, но о нападении на религию и правительство», «Философия со всех кафедр провозгласила себя защитницей прав человека, и ее адепты нападали на христианскую религию и не признавали иных истин, кроме тех, которые допускает разум и современная философия» [48]. Позиция Рунича, подходившего к университетскому образованию с точки зрения устава, разработанного для Казанского университета Магницким, понятна, ведь по этому уставу дирекция лично должна была следить за «нравственным образованием воспитанников», а целью образования объявлялось воспитание «верных сынов православной церкви, верных государю, добрых и полезных граждан отечеству» [49]. Несмотря на протесты профессоров Балугьянского [50], Грефе, Соловьева, Чижова и Плисова, присланные 9 и 10 ноября, собрание признало: «Учение всех четырех преподавателей вредным. Самих преподавателей неблагонадежными и опасными» [51]. Относительно А.И. Галича Рунич заметил, что он потерял «себя через пристрастие к внушенному ему в Германии лжемудрию» [52].

В результате были уволены профессора Э.-В. Раупах [53], Ж.-Ф. Деманж [54], и К.И. Арсеньев [55], К.Ф. Герман [56], Ф.-Б. Шармуа [57], А.И. Галичу было предложено перейти на другую должность [58].

В 1823 г. Магницкий выступил с критикой книги профессора Московского университета И.И. Давыдова «Начальные основания логики» (М., 1821), как проповедующей «богопротивное учение Шеллинга» [59]. Шеллинг вообще вызывал особое негодование Магницкого. Обосновывая «вредность» философии Шеллинга, он много и подробно писал об «ужасах Шеллингизма» [60]: «Шеллинг принимает в своем учении какой-то таинственный тон, увлекающий воображение. Темнота слога и глубокомыслие понятий делают философию его не для всех доступною. К уразумению ея потребно особенное напряжение душевных способностей и проникнувшему в ея таинства открывается новый чудесный порядок идеального и физического мира», всё это разрушает веру в будущую жизнь, и приводят к фатализму, который «соединяясь с положительным безверием, охлаждает благороднейшие чувства человечества и образует хладнокровного изверга» [61]. Являясь попечителем Казанского учебного округа и университета, М.Л. Магницкий, в качестве альтернативы немецкой традиции, предложил преподавать философию [62] по системе, принятой во Франции. Где в это время только один философ -- Ж.-Б. Магра читал философию в качестве учебного курса [63]. Но большинство членов Главного правления училищ выступили против этого предложения [64]. Они решили, что ограничение преподавание философии «самыми тесными пределами, <…> несравненно лучше всякого приостановления и совершенного запрещения» [65]. И в 1826 г. управление училищ вынесло решение: «Курс философских наук, очищенный от нелепостей новейших философов, основанный на истинах христианского учения и сообразный с правилами монархического правления, необходим в наших высших учебных заведениях» [66].

В 1835 г. под влиянием политических событий в Европе произошли существенные изменения в преподавании философии в университетах. Вопрос о необходимости и методах преподавания философии обсуждался как в Европе, так и в России. Проф. Санкт-Петербургского университета А.И. Никитенко вспоминал, что в третьем номере «Журнала Министерства народного просвещения» за 1834 г. была «напечатана статья профессора философии в Страсбурге Бодэна [67], Он говорит, что все философии вздор, и что всему надо учиться в Евангелии. Министр приказал, чтобы все профессора философии и наук, с нею соприкосновенных, во всех наших университетах руководствовались этой статьей в своем преподавании» [68]. Речь идет о французском философе Людовике Ботэне (Bautain) (1796-1867). В своем сочинении “De l'enseignement de la philosophie en France au XIX siecle”, где анализировались различные направления французской философии: сенсуализм Кондильяка, учение шотландской школы и эклектизм, Ботэн утверждал, что истинная философия всегда совпадает с истинной религией, т.е. христианством. Основной тезис Ботэна таков: поскольку И. Кант доказал невозможность рационализма, то отныне вся философия должна основываться на откровении [69]. Этику Л. Ботэн отрицал, считая, что она ничего не создав, не нашла даже правильного определения добра. Идеи Ботэна для чиновников от просвещения были вполне приемлемыми, они стали теоретической основой реформ, начатых еще в 1817 г. И в 1834 г. публикуется составленное министром просвещения гр.С.С. Уваровым «Циркулярное предложение начальникам учебных округов», где помимо прочего говорится, что «общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно высочайшим намерениям августейшего монарха совершилось в соединенном духе православия, самодержавия и народности» [70].

26 июня 1835 г. Высочайше утвержден «Общий устав Императорских российских университетов», который действовал в Санкт-Петербургском, Харьковском, Московском и Казанском университетах. Согласно ему, в университетах должны были быть сформированы три факультета: философский, с двумя отделениями -- историко-филологическим и физико-математическим; юридический и медицинский [71]. Кафедры богословия оставались вне факультетов. Философия оказалась фактически исключена из преподавания, и едва ли не запрещена. В Петербургском университете в эти годы ее читал один лишь А.А. Фишер. (1799-1861). Выпускник Венского университета, он приехал в Россию в начале 20-х гг. в качестве воспитателя детей в аристократическом семействе, и вскоре стал преподавателем Главного педагогического института [72], а с 1832 г. философско-юридического факультета университета, где вначале преподавал психологию, «распространяя в то же время свой курс на формальную логику, метафизику и нравоучительную философию». С 1836 г. по 1845 г. заслуженный ординарный профессор А.А. Фишер читал курсы психологии, логики, нравственной философии, метафизики и истории [73] философских систем, а с 1837 г. преподавание формальной логики в связи с улучшением ее преподавания в гимназиях он заменил преподаванием реальной логики и теории познания. Читал Фишер как по собственным запискам, так и по учебникам Эрлиха «Метафизика и рациональная онтология», «О назначении человека». Стремясь уберечь философию от полного запрещения, он доказывал, что главным источником её является Бог, а предмет философии составляет познание первых оснований, первоначально узаконенных отношений и последних целей сущего. Изучение ее, согласно публикациям и выступлениям Фишера, основывается на религиозности, верности монарху и повиновении законам: «Главная цель моя -- доказать, что в системе образования, которому следует Правительство, изучение философии не составляет, как думают некоторые, занятия пустого и бесплодного, что участие, которое должна принимать эта наука в будущих успехах просвещения, чрезвычайно важно, и что это мощное притяжение, которое правительство оказывает даже на философские идеи, не только не препятствует надлежащему ходу ума человеческого, но напротив служит благотворным щитом, предохраняющим нас от гибельных следствий лжеобразования -- этого, чудовищного порождения нашего века, которое, подобно нравственной язве, заражает и повреждает более и более общественное тело дряхлеющей Европы <…> Думаю, что не нужно теперь показывать основания, на коих должна утверждаться наша система преподавания философии: <…> священное уважение к религии, неколебимая верность монарху и безусловное повиновение существующим законам.

Таков дух философского учения, преподаваемого в университете нашем. Да возможет пылкое к образованию юношество, притекающее в сие святилище наук, быть проникнутое этим духом и завещает нам честь, которую мы считаем выше всякой другой, честь -- что мы образовали не только ученых, но вместе усердных христиан и верных граждан, преданных своему монарху» [74]. Вряд ли подобные заявления были личным мнением Фишера, скорее всего этот порядочный и переживающий за университетское образование, человек, с помощью подобных заявлений старался уберечь философские курсы от запрещения [75], но, несмотря на его старания частично в университете преподавание философии запретили уже в 1835 г., когда был принят новый устав, разделивший философский факультет на два отделения: историко-филологическое и физико-математическое [76], первое отделение состояло из трех разрядов [77]: историко-политических наук, древней филологии и восточной филологии. «Общие предметы» были представлены богословием, законами о состояниях и государственными учреждениями. Философия (логика и антропология) была «общим» предметом с 1835 г. для студентов всех факультетов. С 1846 г. слушание логики стало обязательным для всех факультетов. С 1835 г. по 1845 г. философию читал в университете один лишь А.А. Фишер. В 1848 г. -- новая волна репрессивных мер в системе среднего и высшего российского образования. В дневнике проф.А.И. Никитенко за этот год мы читаем: «Теперь в моде патриотизм, отвергающий все европейское, не исключая науки и искусства, и уверяющий, что Россия столь благословенна Богом, что проживет без наук и искусства» [78]. С этого года воспрещаются заграничные командировки всех лиц, имеющих отношение к Министерству Народного Просвещения. 19 марта 1848 г. министр С.С. Уваров [79] обращается к попечителям учебных округов с циркуляром по поводу событий в Западной Европе, где говорилось о необходимости охраны учащейся молодежи от влияния революционной Европы. В октябре 1848 г. в директиве попечителям он пишет: «Преподавание некоторых частей политических и юридических наук требует особого наблюдения со стороны начальства <…> Объем сих частей может, по моему мнению, быть постепенно сокращаем без нарушения целости и без ущерба для науки <…> удаляя все лишнее, все роскошное, все неуместное к настоящим событиям, все могущее служить хотя косвенным и неумышленным поводом к заблуждению умов неопытных» [80].

7 ноября 1849 г. приостанавливается преподавание государственного права, император ставит на докладе резолюцию: «Дельно, и не возобновлять, совершенно лишнее» [81]. В конце 1849 г. Николай I обязывает Министерство просвещения «представить свои соображения о том, полезно ли преподавание философии при настоящем предосудительном развитии этой науки германскими учеными и не следует ли принять меры к ограничению нашего юношества, получающего образование в высших учебных заведениях, от обольстительных мудрований новейших философских систем» [82].

В 1850 г. министр народного просвещения, кн.С.А. Ширинский-Шахматов, подает императору докладную записку, где, сообщая о результатах своего анализа преподавания в высших учебных заведениях, предлагает запретить преподавать «не соответствующие видам правительства и не обещающим благоприятных последствий» [83] философские дисциплины: теорию познания, метафизику и этику, последнюю постольку, поскольку она «разделяет с богословским преподаванием труд изъяснить человеку его обязанности и просветить его касательно истинного блага… Все, что введено в состав нравоучительной философии… исполняет гораздо совершеннее нравоучительное богословие, пользуясь авторитетом небесным. Оно действует не на ум, который так часто бывает в разладе с сокровенными чувствованиями человека, но прямо на сердце, которому тогда покоряется ум. Высокость и сила нравоучения евангельского имеет <…> решительный перевес перед философией нравоучительной» [84]. «Германская» философия признается вредной для «юношества», а курс истории философии запрещается, поскольку Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель вместе со своими последователями «не замечают даже существует ли вера христианская» [85]. Лишь «безвредная» логика сохраняет право на существование, поскольку помогает правильно мыслить, что необходимо для изучения других предметов, и, кроме того, предполагается сохранение опытной психологии с переосмыслением ее в духе «благодати Божией». По предложению Николая I преподавание психологии было возложено на профессоров богословия. Проф. Никитенко записывает в дневнике под 1850 г.: «Опять гонения на философию. Предположено преподавание ее в университетах ограничить логикой и опытной психологией, поручив и то и другое духовным лицам… У меня был Фишер, теперешний профессор философии, и передавал разговор с министром (кн. -- авт.) Последний главным образом опирался на то, что «польза философии не доказана, а вред от нее возможен» [86].

В 1850 г. Высочайшим повелением курс философии был ограничен логикой и опытной психологией с присоединением этих курсов к кафедре богословия, программы по этим наукам составлять совместно с духовным ведомством, кафедра философии упразднена. В отчете Министерства народного просвещения за 1852 г. было объявлено о прекращении «провозглашения с университетских кафедр мечтательных теорий под именем философии, с поручением чтения логики и психологии профессорами богословия», что «сроднило» эти науки «с истинами откровения» [87]. Кроме того, было запрещено преподавание государственного права европейских государств. В Санкт-Петербургском университете 26 января 1850 г. философский факультет был упразднен, и его отделения были преобразованы в два самостоятельных факультета: историко-филологический и физико-математический [88].

Только уже в семидесятые годы XIX века начинается постепенное возрождение университетской философии в России, духовный облик которой вновь будет определять немецкая философия.

Литература

1. Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси: XI -- нач. XII века / Подгот. текста О.В. Творогов. М., 1978. С.24.

2. Алексеев М.П. Англия и англичане в памятниках московской письменности XVI-XVII вв.// Ученые записки ЛГУ. Серия исторических наук. Вып.15. Л., 1947.

3.Гамель И. Англичане в России в XVI-XVII столетиях. СПб., 1865.

4. Berkov P.N. Ostslavische Studenten an deutschen Hochschulen in der vorpetrischen Zeit // Zeitschrift slovische Philol. 1962, Bd.30, H.2.

5. Новомбергский Н. Черты врачебной практики в Московской Руси. (Культурно-исторический очерк). СПб., 1904. О британских врачах см. подробнее Frank G. Clemow. English phisicians at the court of Moscow // Anglo-Russian Literary Society. Proceeding. 1898. № 21. Р.35-48

6. Градницкий М. Геннадий арх. Новгородский// Православное обозрение, 1878, ч.3; 1880, ч.3; Копреева Т.Н. Западные источники в работе новгородских книжников к.XV-нач.XVI в.// Федоровские чтения. 1979. М., 1982. С.140-152.

7. Буланин Д.М. Николай Булев. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.2. Ч.1. Л., 1988. С.101-103.

8. Арсеньев С.В. О любском типографщике Варфоломее Готане, бывшем в Москве в XV в // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1909. Кн.IV.; Raab H. Zu eingen niedordeutschen Quellen des altrussischen Schriftums // Zeitschrift fьr Slavistik. Bd. Ш, Н.2-4. Berlin, 1958. SS. 323-335.