Специфика жанровой формы записок в творчестве Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского

Достоевский использовал вводные и вставные конструкции, которые обычно трактуются в грамматиках как слова или предложения, грамматически не связанные с контекстом и служащие для выражения модальности или являющиеся дополнительными замечаниями.

Большая близость таких единиц к вставным отчетливо ощущается у Ф.М.Достоевского на фоне его общей склонности к вставным выражениям. Он свободно преобразует в вставные, заключая в скобки, различные члены предложения и предложения, связанные с контекстом всеми известными видами синтаксической связи.

Так, у него нередки случаи вставного использования элементов, связанных сочинительной связью. Вот, например, такое употребление однородных членов и предложений, формально связанных с основным контекстом сочинительными союзами: «Я служил, чтоб было что есть (но единственно для этого)» [16;136]. «Я вовсе не такой развеселый человек, как вам кажется или как вам, может быть, кажется; впрочем, если вы, раздраженные всей этой болтовней (а я уже чувствую, что вы раздражены), вздумаете спросить меня: кто ж я таков именно? -- то я вам отвечу: я один коллежский асессор» [16;135]. «То-то и есть, господа, не существует ли и в самом деле нечто такое, что почти всякому человеку дороже самых лучших его выгод, или (чтоб уж логики не нарушать) есть одна такая самая выгодная выгода (именно пропускаемая-то, вот об которой сейчас говорили)» [16; 149]. «В самом деле, простолюдин скорее несколько лет сряду, страдая самою тяжелою болезнию, будет лечиться у знахарки или своими домашними, простонародными лекарствами (которыми отнюдь не надо прибегать)» [19;187]. «Но при более близком знакомстве с лекарями (хотя и не без исключений, но большей частию) все эти страхи исчезают очень скоро…» [19;187]. «Если б слух об их драке оказался неверным (что, может быть, так и было), то, кажется, нашим арестантикам было бы это очень досадно» [19;276]. В этот первый год у меня бывали глупые минуты, когда я (и всегда как-то вдруг) начинал почти ненавидеть Акима Акимыча» [19;268].

Принципы речевой выразительности героев Достоевского формировались под непосредственным воздействием Гоголя, в творчестве которого нашла широкое отражение стихия народной разговорной речи, народных песен:

В творчестве писателя нашло выражение дальнейшее развитие различных стилей гоголевского повествования - комического и лирического.

В текстах Ф.М.Достоевского нельзя не обратить внимание на слова, словечки и стилистические ходы, несущие особую функциональную нагрузку. К их числу относятся слова внезапности (словом «вдруг» испещрены страницы сочинений писателя) и слова странности, необычности, знаки чрезмерности, словечко «тут», актуализирующее повествование, маркеры чужой речи и ряд других.

В них также широко представлено все поле непосредственности, в которое входят неопределенные местоимения (как бы, как будто, словно, точно, кажется и т.д.), а также прилагательное со значением неопределенности (смутный, неясный, неопределенный).

Для стиля Ф.М.Достоевского особенно характерно употребление неопределенных местоимений, относящихся к признаковым (предикатным) словам - глаголу, прилагательному, наречию, а также производным от предикатных слов наминализациям. Неопределенные местоимения придают тексту семантическую открытость: Если вы с ним заговаривали, то он смотрел на вас чрезвычайно пристально и внимательно, с строгой вежливостью выслушивая каждое слово ваше, как будто в него вдумываясь, как будто вы вопросом вашим задали ему задачу или хотите выпытать у него какую-нибудь тайну, и, наконец, отвечал ясно и коротко, но до того взвешивая каждое слово своего ответа, что вам вдруг становилось отчего-то неловко и вы, наконец, сами радовались окончанию разговора [19;23]. Это было описание, хотя и бессвязное, десятилетней каторжной жизни, вынесенной Александром Петровичем. Местами это описание прерывалось какою-то другою повестью, какими-то странными, ужасными воспоминаниями, набросанными неровно, судорожно, как будто по какому-то принуждению. Я несколько раз перечитывал эти отрывки и почти убедился, что они писаны в сумасшествии. Но каторжные записки -- «Сцены из Мертвого дома», -- как называет он их сам где-то в своей рукописи, показались мне не совсем безынтересными [19; 26].

Повтор союзов и личных местоимений: «Иные утверждали, что он положительно сумасшедший, хотя и находили, что, в сущности, это еще не такой важный недостаток, что многие из почетных членов города готовы всячески обласкать Александра Петровича, что он мог бы даже быть полезным, писать просьбы и проч.» [19;24]. «Конечно, на вопросы мои он всегда отвечал и даже с таким видом, как будто считал это своею первейшею обязанностью; но после его ответов я как-то тяготился его дольше расспрашивать; да и на лице его, после таких разговоров, всегда виднелось какое-то страдание и утомление. Помню, я шел с ним однажды в один прекрасный летний вечер от Ивана Ивановича. Вдруг мне вздумалось пригласить его на минутку к себе выкурить папироску. Не могу описать, какой ужас выразился на лице его; он совсем потерялся, начал бормотать какие-то бессвязные слова и вдруг, злобно взглянув на меня, бросился бежать в противоположную сторону» [19; 24]. «По ее словам, он почти никогда ничего не делал и по месяцам не раскрывал книги и не брал пера в руки; зато целые ночи прохаживал взад и вперед по комнате и все что-то думал, а иногда и говорил сам с собою; что он очень полюбил и очень ласкал ее внучку, Катю, особенно с тех пор, как узнал, что ее зовут Катей, и что в Катеринин день каждый раз ходил по ком-то служить панихиду» [19;25].

Хочется отметить также, что прямая и чужая речь используются автором довольно часто.

Внутренняя незаполненность (неконкретизированность) - характерная черта текстов Ф.М. Достоевского. Он обращает внимание на то, что человеку трудно понять, на то, чего никто не может достигнуть, ни постигнуть, на те смыслы, которые не доступны языку: «Все были в каком-то опьянелом, в каком-то возбужденном состоянии духа» [19].

Отражение душ писателя неопределенно. Она то смазана, то двоится. Даже арифметические подсчеты, как в «Записках из подполья», дают сбои: дважды два оказывается пять.

Достоевский редко пользуется образными средствами улавливания смыслов, избегая описаний и перифраз.

«Как будто», «словно», «будто», «точно», «ровно» - знаки «кажимости», субъективного впечатления. Модальность этого типа предполагает наличие наблюдателя, который может совпадать с объектом наблюдений: «Я стал оглядываться пристальнее и как бы с усилием» [16]. В текстах Ф.М. Достоевского особую стилеобразующую функцию приобретает «как бы».

Стихийность характеризует поведение даже достаточно сдержанных положительных героев. Подпольный человек говорит: «Мы мертворожденные, да и рождаемся давно уже не от живых отцов… Скоро выдумаем рождаться как-нибудь от идей» [20]. Стихия несет героев Достоевского не вдаль, а скорее вниз. Тема падения проявляется уже в «Записках из Мертвого дома». Вот как он пишет о состоянии человека, у которого «вдруг что-нибудь сорвалось» и он совершил преступление: «Все это может быть похоже на то ощущение, которое под ногами, так что уже сам наконец рад броситься вниз головою: поскорей, да и дело с концом!.. Он напускает на себя какую-то отчаянность и такой «отчаянный» иногда сам уже поскорее ждет наказания, ждет «чтобы порешири его» [19].

Неровный, порывистый язык, местами увлекательно-живой, местами многословный и скучно-тягучий, сложность и запутанность интриги, несимметричность и непропорциональность частей, обилие новых, необычных слов и выражений - все это черты, характерные манере письма Ф.М.Достоевского.

Достоевский, заимствуя у Гоголя целый ряд свойственных ему приемов, построил совершенно новый стиль, никому ранее не свойственный.

В противоположность большинству художников слова Ф.М.Достоевский не излагает события в хронологическом порядке и логической связи. Он сразу вводит читателя в сутолоку событий. Он не развертывает жизнь момент за моментом от завязки к развязке, а выхватывает средние моменты, идет от них к заключительному, понемногу раскрывая завесу прошлого, только в момент развязки показывает начальный момент. Это его индивидуальная манера творить. Благодаря этой его манере, действия и события, изображаемые им, носят характер случайностей, какой-то фантастической калейдоскопичности, вплоть до самого заключения, когда наконец все загадки объясняются [32; 207]. Именно поэтому излюбленной формой подачи произведения Достоевский выбрал именно форму «мемуара» или «переписки».

Еще одна особенная черта - чрезвычайная быстрота действия, чрезвычайно быстрое развитие интриги. У Достоевского факты следуют один за другим с головокружительной быстротой. Ничто здесь не замедляет действия, так как весь предварительный процесс, подготовивший драму, не изображается автором прежде драмы, а очерчивается лишь попутно в течение развития действия [32;212].

Описания, портреты, картины редко встречаются у Ф.М. Достоевского. Он по преимуществу художник движения, а не художник форм. Пейзажи у писателя почти не встречаются.

Преобладание движения чувствуется даже в течении речи, в построении фраз и сочетании слов. Речь Достоевского точно торопится и задыхается. Слова то громоздятся беспорядочной толпою, как будто мысль торопливо ищет себе выражения и не может схватить его, то обрывается коротко. Резко, падают отрывистыми фразами, иногда одним словом там, где грамматически необходимо было бы целое предложение.

Его сравнения угрюмы: «Угрюмая мысль зародилась в моем мозгу и прошла по всему телу каким-то скверным ощущением, похожим на то, когда входишь в подполье сырое и затхлое» [16]. «Я мнителен и обидчив, как горбун или карлик» [16;138]. «Такой господин так и прет прямо к цели, как взбесившийся бык, наклонив вниз рога, и только разве стена его останавливает» [16;139]. «Это были преступники, совершенно лишенные всяких прав состояния, отрезанные ломти от общества, с проклейменным лицом для вечного свидетельства об их отвержении» [19;29]. «А между тем у всякого была своя повесть, смутная и тяжелая, как угар от вчерашнего хмеля» [19;30]. «И начальство знало об этом, и арестанты не роптали на наказания, хотя такая жизнь похожа была на жизнь поселившихся на горе Везувии» [19;37]. «Это страсть столь же сильная, как и картежная игра». «Он был плаксив как баба и сколько раз, бывало, после наказания, клялся и зарекался не носить контрабанды» [19;38]. «На арестантов он смотрел как на своих естественных врагов, и это была первая и главная ошибка его». «Говорят, что он рыдал над ним, как над родным сыном»[19; 49]. «Потом появлялось и вино: именинник напивался как стелька и непременно ходил по казармам, покачиваясь и спотыкаясь, стараясь показать всем, что он пьян, что он «гуляет», и тем заслужил всеобщее уважение» [19; 57]. «Он терял все свои чувства и становился как мертвый» [19; 65]. «Вот человек, который в каторге чахнет, тает, как свечка» [19; 67]. «Тут уж и Алмазов начинал смотреть на нас снисходительно, как смотрят на малолетних детей» [19; 112]. «Я этого чаю нахлестался, что одышка взяла, а в брюхе как в бутылке болтается…» [19; 154].

Об этой особенности языка говорил Добролюбов: «Самый тон каждой повести, мрачный, унылый, болезненный, так и вышибает из сердца раздражительный вопрос, так и подмывает в нас какую-то нервную боль» [32;216]. Его стиль беден красками, уныл, лишен соразмерности и изящной гладкости, зато он нервозно-подвижен.

Можно сказать что изобразительные возможности синтаксиса широко и многообразно используются Достоевским в контекстах прямой речи героев

1) как средство создания типизированных или индивидуализированных образов персонажей;

2) как способ обрисовки их внутреннего психического состояния (эту последнюю функцию выполняет изобразительный синтаксис также в контекстах внутренней речи героев);

в повествовательных контекстах:

1) как средство передачи субъектной позиции героя и авторского отношения к герою;

в описательных контекстах:

1) как способ оценочной характеристики персонажа как способ «косвенного» изображения его душевного настроения.

Как видим, изобразительный синтаксис Достоевского играет весьма существенную роль в создании художественного впечатления

Заключение

Жанр «записок», не имеющий четкой канонической формы, наиболее подвижен и способен вбирать в себя другие жанры, обладающий, однако, единственным ограничением - повествование от первого лица, - этот жанр стал шагом на пути к психологизму натуральной школы.

В XIX веке записки становятся отражением духовной жизни личности, процесса формирования мышления, приближаясь тем самым к оригинальному жанровому образованию - записным книжкам, которые вели также Н.В. Гоголь и Ф.М. Достоевский.

Важными характеристиками повестей в этом отношении становятся особенности повествования, типология рассказчиков и специфика героев в контексте проблемы сумасшествия и миражного существования.

Гоголь был одним из самых удивительных и своеобразных мастеров художественного слова. Среди великих русских писателей он обладал, пожалуй, едва ли не наиболее выразительными приметами стиля.

Учитывая сказанное и на основании проведенного исследования мы можем сделать следующие выводы:

1. Жанр «Записок сумасшедшего» не имеет аналогов в гоголевском творчестве. Гоголевские «Записки сумасшедшего» - текст, обнаруживающий характерные особенности своего времени, его идеи, и в то же время проявляющий специфические черты «форм времени» в области жанра, повествования, форм выражения авторского сознания.

Жанровая форма записок - больше, чем текст: это та поэтическая семиосфера, которая сконденсировала в себе характерные моменты русского историко-литературного процесса 1830-х годов и заложила генетические основы той традиции, которая оказалась жива на протяжении последующего периода всей русской словесной культуры - от экспериментов представителей натуральной школы, «Записок из Мертвого дома» и «Записок из подполья» Ф.М. Достоевского, «Записок сумасшедшего» Л.Н. Толстого и «Палаты № б» А.П. Чехова до прозаических опытов Замятина и Платонова, Булгакова и Каверина, до поисков современных постмодернистов. Концепция русского безумия и абсурда и их личностное переживание самосознающим субъектом - вот то, что было заложено и поэтически выявлено в гоголевском произведении, и что получило свое развитие в русской словесной культуре как историко-литературный фон и литературная традиция.

Гоголь не повествует, а декламирует. Тон его повествований не спокойный и размеренный, а порывистый и бурный. Речь его льется широким лирическим потоком, прерывается восклицаниями, сыплет шутками, впадает в шутовство даже и опять поднимается до пышной лирики. Порывистость и бурность речи находит свое выражение в обилии восклицаний и эпических сравнений, любви к периодам и умолчанию. Стиль Н.В. Гоголя пестрит и теми, и другими. В языке писателя много провинциальных, иногда грубых, но иногда ярких и характерных слов и выражений, как ни у кого больше.

2. Писатель сделал попытку понять и изобразить душу затертого жизнью мещанина. Больное смирение и больная честь - эти две стороны психологии приниженного мещанина были уловлены Гоголем и впервые выражены в нашей литературе. Больное смирение, доведенное до степени страха перед всем и всеми, граничащее с безумием, и наряду с ним судорожная вспышка личного достоинства, больное самолюбие, доходящее до мании величия - вот внутреннее содержание Поприщина.

3. Повести обоих авторов посвящены одной проблеме - абсурду российской действительности и невозможности найти выход из этого абсурдного мира. В конце повести Поприщин, совершивший духовное путешествие в другие страны, все же возвращается в Россию и не имеет возможности вырваться из той пучины безумия, которая поглотила его. «Записки из Мертвого дома», которые заканчиваются вроде бы на оптимистичной ноте, также не оставляют надежды на воскресение, потому что мы уже знаем о дальнейшей судьбе Горянчикова, о его безрадостном существовании после каторги и о его смерти.

4. Свои произведения, а особенно «Записки из Мертвого дома» и «Записки из подполья» Ф.М. Достоевский писал под сильным влиянием Н.В. Гоголя. Следы этого влияния можно найти и в стиле, и в содержании его творений. Писатель со стороны стиля напоминает Гоголя порывистостью своего языка. Как и у Гоголя, мы находим у Достоевского лиризм и шутку то переплетающимися между собой, то свободно развивающимися порознь. Эта лиричность речи, торжественность тона находит свое выражение в закругленных периодах. Как Гоголь, Достоевский изобилует такими периодами. Речь Достоевского и Гоголя пестрит риторическими вопросами и восклицаниями.

5. Стиль Достоевского - это совершенно новый вид стиля, гармонирующий с новым содержанием. Быстрота движения, отсутствие прочных форм, не мелькающих, а стоящих перед глазами, кажущаяся случайность и фантастичность происходящего, бедность природы и бедность красок, преобладание монотонных и мрачных образов, замкнутое в себе молчание, лишь изредка прибегающее к речи и неумело ею пользующееся, - вот те свойства, которыми характеризуется жизнь, развертывающаяся в произведениях Ф.М. Достоевского. Нетрудно видеть, что форма его произведений, их архитектура, стиль вполне гармонируют с этим содержанием.

У писателя редко встретишь картины природы, и те, что встречаются, лишены красок, яркости и силы. У Достоевского нет портретов и описаний, он мало занимается формами, т.к. среди постоянного мелькания лиц и мест, среди движения. В котором теряется взор, нет времени описывать портреты и местности. Достоевский сразу вас вводит в сутолоку событий, быстро развивает действие, ведет рассказ таким образом, что события кажутся загадочными, нереальными, и, таким образом, самой структурой своих произведений заставляет нас почувствовать особенность того мира, того уголка жизни, который он хочет открыть нам. В его эпитетах и сравнениях чувствуется угрюмость каторжной жизни, сырость и полумрак его подполья. Речь его героев неровная, неуклюжая, то чересчур многословная, как будто она ищет и не находит нужного слова или оборота, то отрывиста и до такой степени кратка, что в словах не укладывается мысль и чувствуется что-то недоговоренное. И это вполне понятно: где нет общения, где молчаливо замыкаются в углу, там нет места свободной, легкой речи; общество - творец языка [32;223].

6. Образ Поприщина является праобразом героев, созданных Достоевским (в частности Голядкина), и притом созданных с наибольшим художественным совершенством. Идея Поприщина является идеей главнейших героев Достоевского, душевная болезнь Поприщина в такой же мере - душевной болезнью его героев.

Список использованных источников

1. Барт, Р. От произведения к тексту // Р. Барт. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М. - 1994. - С.413-423.

2. Бахтин, М.М. Жанровые и сюжетно-композиционные особенности произведений Достоевского // М.М. Бахтин, - Собр. соч.: в 7 т. - М. - 2002. - Т. 6. - С. 115-202.

3. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. - М.: Искусство, - 1986. - 445 с.

4. Белый, А. Мастерство Гоголя / А.Белый. - М. - Л. - 1934. - Гл. 5.

5. Белый, А. Мастерство Гоголя / А. Белый. - Mьnchen, Wilchelm Fink Verlag, 1969, - с.196-283.

6. Бидерманн, Г. Энциклопедия символов / Г. Бидерманн. - М.: Республика, - 1996.

7. Битов, А. Новый Робинзон // А. Битов. - Знамя. - 1987. - кн. 12.

8. Брокгауз, Ф.А. Энциклопедический словарь. / Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон, - СПб. - 1902. - Т. 35. - С. 445.

9. Вайскопф, М. Беглец и судья // М. Вайскопф. Сюжет Гоголя. - М.: Радикс, - 1993. - С. 267-304.

10. Виноградов, В. В. Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Гоголя до Ахматовой. / В.В. Виноградов. - Москва «Наука», - 2003. - с. 5 - 97

11. Гиппиус, В. Миссия комического писателя // В. Гиппиус. Гоголь; Зеньковский В. H.B. Гоголь. - СПб.: Логос, - 1994. - С.75.

12. Гоголь Н.В. в творческом сознании М.А. Булгакова / диссертация. - Томск. - 2005.

13. Гоголь, Н.В. Записки сумасшедшего // Н.В. Гоголь. Полн. собр. соч.: в 14 т. - М. - 1938. - Т. 3. - С. 193-215.

14. Гоголь, Н.В. Повести / Н.В.Гоголь. - М. - 1992. - 334 с.

15. Гоголь Н.В. Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем // Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 9 т. - М.: Русская книга, -1994. - Т. 1. - С. 356-398.

16. Гроссман, Л. П. Записки из подполья. Достоевский Ф.М // Л.П. Гроссман. Собрание сочинений: в 10 т. - М: Государственное издательство художественной литературы. - 1956. - Т. 4. - С. 133-245.

17. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. / В.И.Даль. - М. - 1994. - Т. 3. - С. 664.

18. Диккенс, Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба / Ч.Диккенс. - М.: АСТ, - 2011. - 736с.

19. Достоевский, Ф.М. Записки из Мертвого дома. Рассказы / Ф.М. Достоевский. - М.: Советская Россия, - 1983. - 415 с.

20. Достоевский, Ф.М. Записки из подполья // Ф.М. Достоевский. Полн. собр. соч.: в 30 т. - Л.: Наука, - 1973. - Т. 5. - С. 99-179.

21. Захаров, В.Н. Система жанров Достоевского. Типология и поэтика / В.Н.Захаров. - Л.: Издательство Ленинградского университета. - 1985. - 208с.

22. Карлова, Т.С. О структурном значении образа «Мертвого дома» // Т.С.Карлова. Достоевский. Материалы и исследования. - под ред. В. Г. Базанова. - Л.: Наука, - 1974.

23. Кузнец М.Д. Стилистика английского языка. / М.Д. Кузнец. Пособие для студентов пединститута. - Ленинград: Учпедгиз, - 1960. - 172 с.

24. Кун, Н.А. Что рассказывали греки и римляне о своих богах и героях / Н.А.Кун. - М.: Греколатинский кабинет, - 1992. - 270 с.

25. Кухаренко В.А. Интерпретация текста / В.А.Кухаренко. - М.: Просвещение, - 1988. - 192 с.

26. Линков, В.Я. Человек без свойств // В.Я. Линков. История русской литературы XIX века в идеях. - М.: Изд-во МГУ, - 2008. - С. 67-75.

27. Литературная энциклопедия терминов и понятий. - М. - 2001. - С. 276.

28. Машинский, С. Художественный мир Гоголя / С. Машинский. - М.: Просвещение, - 1971. - 510 с.

29. Михайлова, М.В. Молчание и слово (таинство покаяния и литературная исповедь) // М.В. Михайлова. Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова: материалы междунар. конф. - СПб.: Изд-во Института Человека РАН, - 1997.

30. Михальская, Н.П. Чарльз Диккенс. Очерк жизни и творчества // Н.П.Михайловская. - М.:УЧПЕДГИЗ, - 1959. - 124 с.

31. Мочульский, К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский / К.В.Мочульский - М.: Республика, -1995. - 607с.

32. Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования / В.Ф. Переверзев. - М.: Советский писатель, - 1982. - 511 с.

33. Соловьева, И.А. История зарубежной литературы 19 века / И.А. Соловьева. - М: Высшая школа, - 2000. - С. 371.

34. Скрипник, А.В. Гоголевский дискурс в творчестве Ф.М.Достоевского (на материале «Записок сумасшедшего» Гоголя и «Записок из мертвого дома» Достоевского) // А.В. Скрипник. Филология. - №1(17) . - 2012.

35. Скрипник, А. В. Специфика жанра «Записок» в «Записках сумасшедшего» Н.В.Гоголя и «Сильфиде В.Ф. Одоевского// А.В. Скрипник. Филология. - 2007.

36. Тресиддер, Д. Словарь символов / Д. Тресиддер. - М.: Гранд, - 1999.

37. Фридлендер, Г.М. Достоевский и мировая литература / Г.М.Фридлендер. - М. - 1979.

38. Хейзингай. Homo ludens: Статьи по истории культуры / Хейзингай. - М.: Прогресс-Традиция, -1997. - 416 с.

39. Шенле, А. Путешествие Карамзина и вкус к вымыслу // Шенле А. Подлинность и вымысел в авторском самосознании русской литературы путешествий 1790-1840. - СПб: Академический проект, - 2004. - С. 44-67.

40. Щенников, Г.К. Достоевский и русский реализм / Г.К. Щенников. - Свердловск: Издательство Уральского университета, - 1978. - С.87.

41. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. - М. - 2000.

42. Янушкевич, А.С. «Записки сумасшедшего» Н.В. Гоголя в контексте русской литературы 1920 -1930-х годов // А.С. Янушкевич. Поэтика русской литературы: К 70-летию Ю.В. Манна. - М. - 2001. - С.193 -212.

43. Янушкевич, А.С. Записная книжка «Разные замечания» В.А. Жуковского как факт творческой биографии поэта и явление русской культуры // Проблемы метода и жанра. А.С. Янушкевич. - № 19. - Томск, -1997. - С. 32-43.

44. 44. Рикер, П. Повествовательная идентичность // Библиотека Гумер. URL: http:// www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Rik/pov_ident.php.

Размещено на Allbest.ru