Особенности использования экспрессивно и стилистически окрашенной лексики в языке публицистики времён Великой Отечественной войны

Размещено на http://www.allbest.ru/

Особенности использования экспрессивно и стилистически окрашенной лексики в языке публицистики времён Великой Отечественной войны

Лексика, безусловно, является языковой сферой, наиболее наглядно и отчетливо отражающей всевозможные изменения, которые происходят в жизни общества. Данная область также активнее всего подвергается влиянию со стороны исторических изменений. Однако тот факт, что развитие лексики зависит не только от языковых факторов, но и от внеязыковых, совсем не означает, что последнее свободно от действий языковых моментов, потому как значение слова представляет собой единство его языкового и внеязыкового наполнения. «Каждое слово является отражением какого-то отрезка действительности - реальной или мнимой, - но вместе с тем и единицей языка, связанной фонетически, грамматически и семантически с другими единицами. Способы выражения лексического значения в слове создаются длительной речевой практикой людей и становятся элементами языковой системы. <…> Тот факт, что развитие лексики в значительной мере определяется внутриязыковыми факторами, связанными с системным характером языка, обусловливает, как это ни парадоксально с первого взгляда, и более глубинное, чем обычно представляется, воздействие на лексику внеязыковых факторов. Для того чтобы отдельные части языкового механизма пришли в движение, нужен внешний толчок, но самый характер этого движения в значительной степени обусловлен особенностями самого механизма. Внешние факторы, затрагивая те или иные языковые звенья, благодаря системным отношениям внутри лексики, оказывают косвенное влияние и на другие звенья» [11, с. 51].

Эмоциональное напряжение в жизни советского общества во время Великой Отечественной войны не могло не повлиять на лексику, которая использовалась в публицистике указанного периода [12, с. 128]. Можно привести множество примеров общенародных разговорно-бытовых «военных» единиц, в состав которых входят:

а) разговорно-литературная лексика: жать (в значении «стрелять»), всыпать (в значении «побить»: ср. всыпали немцам), погнать (в значении «начать преследовать»: ср.: погнали немцев), засесть (в значении

«укрепиться», ср.: накрепко немец там засел);

б) просторечная лексика: драпать в значении «поспешно отступать, бежать» (обычно имеет оттенок

презрительности), лупить в значении «сильно стрелять» (лупит немец из миномета).

В газетном тексте можно встретить также своеобразные разговорно-бытовые слова, которые отсутствуют в нейтральной лексике: например, высота, употребляющееся в значении «господствующая, возвышенная местность, дающая войскам преимущество перед противником» [14], ср.: защитники высоты уже укрепились.

Есть также общеупотребительные слова со специфическими, просторечными и разговорно-литературными значениями - нередко метафорического происхождения: орлы в значении «хорошие бойцы», жарить в значении «стрелять» и т.п.

Среди книжной лексики можно выделить слова, которые служат единственным названием предметов и явлений, соответствующих им: бронетранспортер в качестве прорвавшегося вперед бронетранспортера, и слова, которые имеют синонимы из общеупотребительной лексики, однако с иной эмоциональностилистической окраской: бой - сражение (ср.: бои идут в восточной части, сражение продолжается уже не первый час) и др. К этой же группе можно отнести слова из официально-делового стиля: распоряжение, устав (ср.: таким стало первое боевое распоряжение Николая; этот орел у нас все уставы назубок знает); устаревшие слова: дозор (ср.: идти будем походной колонной, с охранением и дозорами), побоище (ср.: всюду следы жестокого побоища), стан (наши снаряды с пронзительным свистом полетели в стан врага); экзотизмы: капут (Гитлер капут!); поэтическую лексику: явь войны (неприкрытая явь войны), отпрянуть в значении «отступить» (ср.: немцы отпрянули).

Бесспорно, что бульшая часть публицистов изображала немецких захватчиков только в качестве злодеев, так как русский народ вел освободительную войну. Русские же воины описаны более чем восторженно: Проклов говорил спокойно, не торопясь <…> На него было приятно смотреть; из капитанской землянки появляется Макаров. Он подходит к нам прямыми, словно на параде, шагами [6]. Немаловажную роль в описании играет звуковой символизм: при описании стати и мощи советских бойцов твердые согласные, часто звонкие (взрывные) сочетаются с дрожащим «р».

Совершенно иные языковые средства применяются для описания немецких оккупантов. Здесь в большом количестве встречается низкая, ироничная и бранная лексика: Это был немец. Фашист. Каждый из них чудище, урод [9].

В публицистическом дискурсе эпохи Великой Отечественной войны наиболее ярко репрезентированы базовые эмоции сострадания и страха, любви и ненависти; языковой уровень выявляет глобальную антитезу самоотверженной любви к социалистической родине и беспощадной ненависти к фашистским захватчикам. «На первом этапе порождения текста активизируется оппозиционный фрейм, устанавливающий отношения между двумя ценностно противопоставленными понятиями» [10, с. 112].

Формирование эмоционально-экспрессивной сферы семантического поля «враг, фашистские захватчики» в дискурс военных передовиц происходит с помощью богатой палитры экспрессивов. В большом объеме используются оценочные номинативы: фашистский грабитель, германские палачи, стервятники, фашистские разбойники, полчища, варвары, захватчики; нелепость немецкой теории сезонной стратегии и др.

Многочисленные ситуативные экспрессивы: фашистские людоеды, фашистская орда; яркой экспрессией обладают окказионализмы: группенмерзавец, обергруппенмерзавец; часто встречаются традиционные экспрессивы, нередко с различными изменениями, например: калифы на час; экспрессивы выступают в качестве приложений: от генерала-бандита до ефрейтора-бандита, немцы-преступники, немец-зверь.

Для того, чтобы подчеркнуть единую позицию всего советского народа, нередко приводится высказывание того или иного конкретного лица, в первую очередь вождя, которое также крайне наполнено экспрессивными словами. Например: «Наш народ не простит этих преступлений немецким извергам. Мы заставим немецких преступников держать ответ за все их злодеяния!» - так сказал товарищ Сталин [8].

«На реципиента коммуникативное воздействие оказывает именно целый текст в ситуации его целенаправленного экстралингвистического применения» [4, с. 87], то есть дискурс. Каждая отдельно взятая передовая статья является гармонически организованным содержательно-композиционно-языковым единством, в котором лингвистические структуры представляют собой строевые элементы риторических микроструктур. Из последних, в свою очередь, составляется текст как «лингвориторический макроконструкт» [Там же]. Коннотации, которые взаимно исключают друг друга и являются полярными в эмоциональном отношении, «синтаксически разлиты в тексте» [13, с. 25], являющемся комплексом сложнейших синтаксических целых; при этом «коннотации непримиримости» [Там же], являясь рассеянными по публицистическому пространству в целом, обеспечивают структурную целостность текстовых продуктов.

Парадигматика текстового пространства отдельной взятой статьи образуется экспрессивами синонимического характера, многие из этих экспрессивов повторяются. Например, в статье «Смерть фашистским мерзавцам!» [5] номинация палачи употреблена 10 раз, словосочетание немецко-фашистские мерзавцы - 5 раз в следующем синонимическом ряду: фашистские палачи, немецко-фашистские мерзавцы, немецкие изверги, немецкие преступники, палачи высшего ранга, бездушные палачи, изощренные садисты, кадры палачей, кровавый главарь, бездушные палачи, уголовные преступники, кровавые бандиты, гитлеровская банда, эти палачи, фашистские мерзавцы, немцы-звери, от генерала-бандита до ефрейтора-бандита, бандитская клика, презренные преступники.

Приведем еще одну синонимическую парадигму из другой статьи «Зверства фашистских изуверов» [7]: неслыханные злодеяния, страшные злодеяния, жестокие побои, массовые убийства, замученные насмерть, нечеловеческие пытки и побои, зверские истязания, зверские преступления, разбойничье-людоедская политика истребления, неистовые зверства, садистские эксцессы, бандитское надругательство, фашистское попрание, морившие голодом в лагерях смерти.

Если сопоставить данные номинации со словарями синонимов, то обнаруживается расширение синонимических рядов на уровне текста: Палач - преступник - изверг - уголовный преступник - зверь - садист - бандит; Злодеяния - преступления - убийства - побои - пытки - мучения - истязания - зверство - истребление - надругательство - эксцессы - издевательства - попрание - лагеря смерти.

Что касается описания врага, то по отношению к нему максимально ярко представлен спектр таких не выявляемых обычно оттенков проявления речевых эмоций, как враждебность, гнев, ярость, ненависть, непримиримость, негодование, возмущение, ожесточение, неистовство, озлобление, исступление и др.; указанное эмотивное содержание «в виде эмотем входит в когнитивное содержание текста» [3, с. 58].

Репрезентация семантического поля «мы», «наши», «советские люди» происходит с помощью обилия эмоционально-экспрессивной лексики различного типа, имеющей положительную окраску. Результаты исследования показывают, что в текстах военных передовиц основной эмоциональный фон создается использованием мелиоративных экспрессивов, моделирующих образ «наших» (исключение составляют отдельные статьи, подобные данной). Указанными экспрессивами выполняется функция «текстообразующей доминанты стилистической организации лексико-фразеологических единиц книжной речи в композиционно-речевой структуре публицистических произведений» [1, с. 53]; встречаются отдельные вкрапления пейоративного экспрессивного полюса врага. Преобладание положительных экспрессивов, бесспорно, имеет целью обеспечение мобилизующе-вдохновляющего эффекта публикаций [2, с. 78].

Публицистический дискурс эпохи войны с фашизмом насыщен возвышенной лексикой, прежде всего славянизмами: сыны, карающая рука, творить, посягнувший, попрать, караемые смертной казнью, лютая смерть и др. Частотны фразеологизмы: поперек горла, черное дело, держать под пятой, развеять в прах, обагрены кровью, вооруженные до зубов и др.; нередко встречаются онимы, в первую очередь персонимы (Ленин, Сталин) и топонимы (которыми обозначаются места военных событий). В целом публицистический дискурс военного периода предельно изобилует экспрессивами, моделирующими необходимый ракурс восприятия информации огромной читательской аудитории и расставляющими акценты в коллективном языковом сознании советского народа. Они также стимулируют такие базовые эмоции, как любовь и ненависть, сострадание и страх, и мобилизуют массы на самоотверженную борьбу с врагом.

Итак, лексика газетных текстов времён Великой Отечественной войны сочетает в себе элементы различных стилей и нередко несет оценочную и экспрессивную коннотацию. Последнее является следствием усиления потребности в экспрессивно-стилистических средствах языка, которая в свою очередь обусловлена социальными причинами - войной. Самая характерная тенденция данного периода - резко отрицательное отношение к фашистским захватчикам и уверенность в победе наших бойцов. Соответственно бранная, сниженная лексика используется при описании немецкой армии, а возвышенная, торжественная - при изображении советских воинов. В описании армий имеет место также звуковой символизм и цветовая семантика, что, несомненно, выполняет задачу противопоставления борющихся сил.

Список литературы

военный лексика язык

1. Бельчиков Ю. А. Русский язык: ХХ век. М.: Изд-во МГУ им. М. В. Ломоносова, 2003. 84 с.

2. Ворожбитова А. А. Официальный дискурсивный фон исторического этапа Великой Отечественной войны: экспрессия Победы в лингвориторике «Правды» 1941-1945 гг. // Былые годы. 2012. № 3. С. 76-81.

3. Ионова С. В. Эмотивность текста как лингвистическая проблема: дисс. ... к. филол. н. Волгоград, 1998. 197 с.

4. Кожина М. Н. Понятия «текст» и «целый текст» (в аспекте стилистики текста) // Очерки истории научного стиля русского литературного языка XVIII-XX вв. Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та, 1996. Т. II. Ч. 1. Стилистика научного текста (общие параметры). С. 44-89.

5. Коммунист. 1942. 10 февраля.

6. Коммунист. 1942. 8 августа.

7. Коммунист. 1943. 22 июля.

8. Коммунист. 1943. 10 сентября.

9. Коммунист. 1943. 31 октября.

10. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. Вильнюс: Изд-во Вильнюсского ун-та, 1995. 232 с.

11. Лексика современного русского литературного языка: коллективная монография / под ред. М. В. Панова. М.: Наука, 1968. 185 с.

12. Серкина В. Н. Лексика Великой отечественной войны: семантический и словообразовательный аспекты // Война в контексте мировой культуры. The War in the Context of World Culture: сборник научных статей / под общ. ред. Е. В. Гайнутдиновой. Астрахань: Изд-во АГТУ, 2015. С. 126-131.

13. Телия В. Н. Экспрессивность как проявление субъективного фактора в языке и ее прагматическая ориентация // Человеческий фактор в языке. Языковые механизмы экспрессивности / Ин-т языкознания. М.: Наука, 1991. С. 5-35.

14. http://www.gramota.ru/slovari/dic/?word=высота&all=х (дата обращения: 15.01.2016).

Размещено на Allbest.ru