Семантические и прагматические соответствия при переводе

Таким же образом в условиях конкретной ситуации происходит и снятие многозначности, то есть раскрытие значенияГ. В. Колшанский. Указ, соч., с. 21. многозначного слова или грамматического значения многозначной синтаксической конструкции. Значение многозначного слова, вообще говоря, раскрывается обычно через речевой контекст, то есть внутри лингвистическим путем; так, значение английского многозначного технического термина tube (в русском языке ему могут соответствовать (микроскопа) и некоторые др.) в предложении Such units that use a single tube for both functions are called transceivers однозначно определяется как электронная лампа благодаря наличию в том же предложении другого радиотехнического термина -- слова transceivers, а также наличию других терминов из области радиотехники в других предложениях того же текста. Однако отсутствие языкового контекста может компенсироваться и наличием определенной экстралингвистической ситуации: то же самое tube может быть с весьма большой долей вероятности истолковано как радиолампа в предложении Where did you put the tube?

Если это последнее произносит радиотехник во время работы в мастерской по ремонту радиооборудования. Точно таким же образом английское предложение

Passengers are not allowed to ride on the platform, ввиду (многозначности слова platform, будет понятным только в том случае, если оно будет прочтено на трафарете в автобуce, где platform сразу же получает однозначное истолкование как автобусная площадка.

Не меньшую, а пожалуй большую роль в однозначном истолковании речевого произведения играет та экстралингвистическая информация, которой располагают участники (речевого акта, то есть их знания об окружающем мире, o фактах объективно существующей действительности. Опять-таки это проявляется, в первую очередь, в способности правильно раскрывать значение многозначных единиц языка, идет ли речь о лексических или о грамматических значениях. Английское реn в предложении John is in the pen понимается нами как загон для скота, а не как ручка лишь благодаря тому, что нам известны размеры данных предметов и мы знаем, что человек может находиться внутри загона, но не внутри ручки. В русском предложении «Весеннее солнце сменило летнее» -- оно значительно щедрее подлежащим, несмотря на отсутствие явных грамматических показателей, является летнее (солнце), но это нам понятно лишь благодаря знанию экстралингвистического факторов, что лето сменяет весну, а не наоборот. Число примеров этого рода можно легко умножить. Так, рассмотрим следующие предложения, взятые нами из произведений Ч. Диккенса:

...that Rob had anything to do with his feeling as lonely as Robinson Crusoe. (Dombey and Son, Ch. XXXIX)

"Rome wasn't built in a day, ma'am... In a similar manner, ma'am," said Bounderby, "I can wait, you know. If Romulus and Remus could wait, Josiah Bounderby can wait." (Hard Tunes, Ch. X)

"I do not wonder that you... are incredulous of the existence of such a man. But he who sold his birthright for a mess of pottage existed, and Judas Iscariot cxisted, and Castlereagh existed, and this man exists!" (Hard Times, Ch. IV)

"Open the door," replied a man outside; "it's the officers from Bow Street, as was sent to, to-day." (The Adventures of Oliver Twist, Ch.XXXI)

Ни одно из этих предложений не может быть полностью понято, если «получатель», то есть читатель, не имеет определенных сведений об упоминающихся в них предметах, лицах и явлениях, вымышленных или реальных. Чтобы понять первое предложение, нужно знать, почему имя Робинзона Крузо ассоциируется с понятием одиночество, а для этого необходимо знакомство с романом Д. Дефо "The Life and Surprising Adventures of Robinson Crusoe", то есть знание английской классической литературы. Для понимания второго из приведенных предложений требуется знание того, кто были Ромул и Рем, то есть знание истории и мифологии древнего Рима.

Третий из приведенных примеров непонятен, если слушающему или читающему его неизвестны библейские мифы об Исаве, продавшем право первородства за чечевичную похлебку, и об Иуде Искариоте, предавшем Христа; чтобы понять данное предложение, необходимо также знать, кто такой был Каслри и почему его имя ассоциируется с понятием продажности и предательства, то есть необходимо знание определенных фактов английской истории.

Наконец, последнее предложение становится понятным лишь в том случае, если слушающему или читающему известно, что на улице Боу-стрит в Лондоне помещалось главное полицейское управление. Короче говоря, во всех этих (и многих других) случаях понимание смысла предложения невозможно без знания каких-то фактов и явлений, лежащих вне языка, то есть без экстралингвистической («энциклопедической») информации.

Это обстоятельство является принципиально важным для теории и практики перевода не только потому, что самому переводчику для понимания переводимого текста необходимо иметь определенный запас экстралингвистических знаний, но и учитывая тот факт, что переводчик ни в коем случае не может рассчитывать на то, что эти знания, необходимые для понимания текста, будут одинаковыми у носителей ИЯ и ПЯ. Как раз наоборот -- нормальной и обычной является ситуация, при которой объем экстралингвистической информации у носителей ИЯ и ПЯ не совпадает - многое из того, что известно и понятно читателям или слушателям текста оригинала, оказывается неизвестным и непонятным для читателей или слушателей текста перевода.

Возвращаясь к нашим примерам, можно заметить, что в то время как переводчик вполне может предполагать наличие у русского читателя сведений о том, кто был Робинзон Крузо (поскольку этот роман вошел в фонд мировой литературы), кто такие Ромул и Рем, Иуда Искариот и пр., он никак не может предполагать, что читатель знает, кто был виконт Каслри и чем известна улица Боу-стрит -- напротив, эти имена, хорошо понятные англичанам -- современникам Диккенса, ничего не говорят современному русскому читателю. Выводы, которые вытекают отсюда для практики и теории перевода, весьма существенны.

Можно подумать, что наличие экстралингвистических сведений у «получателя» (а стало быть, у переводчика и у адресата перевода -- читателя или слушателя) играет роль лишь в тех случаях, когда речь идет о тех или иных именах собственных (как в приведенных выше примерах), исторических событиях и пр. На самом деле, наличие у участников речевого акта экстралингвистической информации необходимо не только в этих случаях, но и, по сути дела, в любом коммуникативном акте, всегда, когда происходит речевое общение. Когда мы общаемся при помощи языка, то есть обмениваемся мыслями, мы всегда предполагаем у нашего собеседника наличие понятий об окружающем нас мире, о трехмерном пространстве, о временных, причинно-следственных и прочих отношениях и т.д., то есть знаний о самой объективной действительности.

Как будет показано ниже само понятие языкового значения предполагает отнесенность языкового знака прежде всего к объективно существующей реальности, к предметам и понятиям, существующим в окружающем нас мире и данным нам в нашем опыте.

Без знания этих предметов и понятий невозможна никакая коммуникация -- речь не только станет непонятной, но и вообще никакая речевая деятельность не сможет осуществляться, ибо не может быть никакого обмена информацией, если не существует самой информации; нельзя обмениваться мыслями, если не существует самих предметов мысли.

Итак, мы приходим к выводу, что любое речевое произведение, помимо языка, на котором оно строится, предполагает также наличие определенных экстралингвистических факторов, как-то: темы (предмета) сообщения, участников речевого акта, обладающих определенной лингвистической и экстралингвистической информацией, и обстановки (ситуации) общения.

Экстралингвистические, то есть неязыковые факторы речи не представляют собой некий «сверхъязыковой остаток», как полагал А. И. СмирницкийСм. А. И. Смирницкий. Объективность существования языка, с. 29., они являются неотъемлемыми составными частями самого процесса речи (коммуникативного акта), без которых речь немыслима. Поэтому для переводчика как для участника, правда, своеобразного речевого акта абсолютно необходимо обладание определенной экстралингвистической информацией, иными словами, чтобы переводить, необходимо знать, помимо ИЯ и ПЯ и способов («правил») перехода от первого ко второму, также и предмет, и ситуацию коммуникации, то есть то, о чем говорится в переводимом тексте, и ту обстановку, в которой функционирует данный текст, данное речевое произведение.

То, о чем мы говорим здесь, хорошо известно любому переводчику-практику: для того, чтобы успешно выступать в роли переводчика, необходимо знать не только два языка (ИЯ и ПЯ), но и то, о чем идет речь, то есть сам предмет речи. Это относится к любому виду перевода -- как устному, так и письменному -- и к переводу текстов любого жанра: художественных, общественно-политических и научно-технических.

Переводчику художественной литературы абсолютно необходимо знать переводимого автора, его мировоззрение, эстетические взгляды и вкусы, литературное течение, к которому принадлежит этот автор, его творческий метод, а также описываемую в данном художественном произведении эпоху, обстановку, условия жизни общества, его материальную и духовную культуру и многое др.

Переводчику общественно-политических материалов столь же необходимо знание государственного строя, политической обстановки и других факторов, характеризующих страну, где создан переводимый текст, и эпоху, когда он был написан (или произнесен).

Переводчику научно-технических текстов совершенно необходимо обладать определенной суммой знаний из той области, к которой относится переводимый текст, будь то биология, физика, астрономия, или какая-нибудь другая отрасль знания.

Еще раз подчеркнем, что сказанное относится ко всем аспектам или «уровням» языковой системы -- как к лексике, так и к грамматике. На первый взгляд может показаться странным, что для понимания грамматических конструкций может потребоваться знание предмета речи, то есть самих фактов действительности, о которых говорится в данном тексте. Однако дело обстоит именно так. Приведем лишь один пример: в научном тексте переводчику встретилось сочетание investigation of microdocument storage system using fractionalwavelength optical reading methods.

Это сочетание представляет собой яркий пример так называемой структурной (синтаксической) двусмысленности, так как причастие using можно здесь отнести и к investigation, и к system. Решить, к чему оно в данном случае относится, можно только при условии знания самого предмета -- никаких формально-грамматических показателей этого нет, лишь специалист может определить, какая из двух возможных трактовок допустима по смыслу (точно так же, как в словосочетании the man in the armchair reading a newspaper

мы определяем, что reading относится к the man, а не к the armchair не благодаря каким-либо грамматическим показателям, и лишь в силу знания нами того факта, что читать может только человек, но никак не кресло).

Следует отметить, что именно это обстоятельство -- необходимость наличия экстралингвистических знаний - явилось серьезным препятствием на пути развития машинного перевода. Машина, не обладающая никакими знаниями об окружающем нас мире, оказалась не в состоянии «понять» (то есть правильно проанализировать) конструкции типа приведенных выше, где для разрешения лексической или синтаксической многозначности необходимо наличие у «получателя» знаний о самих фактах действительности. Так, в одном из экспериментов по автоматическому переводуЮ. Н. Марчук. Об алгоритмическом разрешении лексической многозначности (канд. дисс.). М., 1968., машина перевела английское словосочетание De Gaulle'srule как правило де Голля, вместо правление де Голля. Английское слово rule, действительно имеет значения как 'правило', так и 'правление'. Для того, чтобы подобрать правильный в данном случае русский эквивалент, нужно знать, что де Голль был политическим деятелем -- президентом Франции. Если бы он был ученым, то перевод правило де Голля был бы оправдан. Естественно, что электронно-вычислительная машина, не обладающая этой информацией, не смогла правильно перевести данное словосочетание, переведя rule по первому словарному соответствию -- правило.

В настоящее время не только переводчикам-практикам, но и многим видным теоретикам-лингвистам стало очевидным, что для осуществления процесса перевода привлечение экстралингвистической информации абсолютно необходимо. Так, известный голландский языковед Э. М. Уленбек пишет: «...Знание языка-источника и переводящего языка недостаточно. Переводчику также необходимо знать культуру народов, говорящих на данных языках»Lingua", v. 18, № 2 (1967), pp. 201--202 (перевод мой - Л.Б,) Еще более решительно высказывается в этом отношении видный американский лингвист Н. Хомский: «...Хотя имеется много оснований для того, чтобы верить в то, что языки в значительной степени сделаны по одному и тому же образцу, мало оснований полагать, что разумные процедуры перевода вообще возможны. Под «разумной процедурой» я имею в виду такую процедуру, которая не включает в себя экстралингвистическую информацию, то есть не содержащую «энциклопедических сведений».Н. Хомский. Аспекты теории синтаксиса. М., изд-во МГУ, 1972, с. 187

Еще один вопрос, а именно отношение между «дескриптивным», то есть описательным (констатирующим) и «прескриптивным», то есть предписывающим (нормативным) аспектами в теории перевода. Дело в том, что многие переводчики-практики относятся к теории перевода скептически, а иногда и явно отрицательно, не только в связи с тем, что они усматривают в ней дисциплину микролингвистическую и поэтому неадекватную для действительно глубокого проникновения в сущность перевода, но и трактуя ее как сумму неких предписаний или «правил», которые ставят своей целью ограничить творческую свободу переводчика жесткими рамками так называемых «закономерных соответствий». В литературе по теории перевода уже неоднократно отмечалась необоснованность подобных опасенийА.В. Федоров. Основы общей теории перевода. М., "Высшая школа", 1968, с. 6, 26.; тем не менее они продолжают жить в определенных кругах переводчиков-практиков, в особенности переводчиков художественной литературы.

Как совершенно справедливо отмечает А. В. Федоров, «выработка нормативных принципов, «правил» перевода возможна лишь в ограниченных пределах (то есть в относительно простых случаях) и всегда в относительно общей форме. Наличие закономерностей в соотношении двух языков и тех или иных близких соответствий между ними ещё отнюдь не означает возможность или необходимость применять всегда одинаковые способы перевода... Ко всякой нормативной рекомендации того или иного способа, хотя бы даже подкрепленной самыми вескими теоретическими доводами, на практике необходимо сознательное творческое отношение».А. В. Федоров. Указ, соч., с. 26

Резюмируя сказанное выше, можно сделать вывод, что лингвистическая теория перевода представляет собой двустороннюю, дескриптивно-прескриптивную дисциплину, в которой ведущим является дескриптивный аспект, а прескриптивный играет подчиненную, но, тем не менее, весьма существенную роль. Теория перевода исходит из того материала, который дается в ее распоряжение переводчиками-практиками и, вскрывая объективно существующие закономерности переводческого процесса, делает на основе этого материала свои теоретические выводы; но далее она вновь проецирует эти выводы на практику в виде определенных информативных установок, которые имеют вид не жестких и нерушимых «правил на все случаи», а типовых рекомендаций, носящих не абсолютный, а относительный характер и подлежащих той или иной модификации в зависимости от каждого конкретного случая. Переводчику-практику также не подобает опасаться теории перевода, как практикующему врачу -- теории медицины или музыканту -- теории музыки; теория не подменяет собой ни практических навыков и умений, ни таланта и дарования, но идет в ногу с ними, освещая путь практике.

До сих пор, говоря о теории перевода, мы все время имели в виду именно лингвистическую теорию перевода, хотя ограничительное определение «лингвистическая» нередко опускалось, как само собой разумеющееся. Из этого, однако, отнюдь не следует, что никакая другая теория перевода вообще невозможна. Перевод -- многосторонний и много аспектный вид человеческой деятельности; поэтому вполне естественно, что он может быть и действительно является объектом изучения не одной, а разных наук.

Многие аспекты перевода художественной литературы, в силу специфики этого вида перевода, могут с успехом исследоваться в рамках литературоведения - и действительно, как у нас в Советском Союзе, так и за рубежом существует и развивается литературоведческая теория перевода. Психофизиологический аспект перевода, то есть нейрофизиологический процесс, протекающий в мозгу переводчика в момент осуществления перевода, может и должен стать предметом исследования психологии и физиологии высшей нервной деятельности.

Проблемы, возникшие в связи с попытками автоматизации перевода, непосредственно входят в сферу компетенции таких наук как кибернетика, теория информации и прикладная математика. Наконец, практическое применение перевода в целях обучения иностранным языкам входит в круг интересов методики преподавания иностранных языков.

Следует, однако, отметить, что интерес, проявляемый к переводу со стороны нелингвистических наук, носит ограниченный характер. Предметом исследования литературоведческой теории перевода являются некоторые проблемы перевода художественной литературы; однако даже самый горячий поборник литературоведческого подхода к изучению перевода не станет отрицать тот несомненный факт, что литературоведение ничем не может быть полезным при изучении таких видов перевода, как перевод научно-технической литературы или синхронный перевод выступления на общественно-политическую или дипломатическую тематику.

Психологию процесс перевода интересует именно как психологический процесс, то есть определенный вид деятельности коры головного мозга; поэтому там, где исследованию подвергаются результаты этого процесса, например, при сопоставительном изучении текстов подлинника и перевода, психология бессильна. Изучение перевода методами математических наук, теории информации и кибернетики ограничивается, по крайней мере на сегодняшнем этапе развития науки, исследованием лишь простейших отношений между единицами ИЯ и ПЯ, дающим возможность моделировать процесс перевода лишь в самом грубом приближении (хотя многие положения этих наук могут уже сейчас с успехом применяться и при изучении «немашинного», «человеческого» перевода).

Как известно, в свое время в литературе по вопросам перевода велись жаркие споры о том, может ли художественный перевод быть объектом лингвистической теории перевода или же он всецело входит в компетенцию литературоведения.А.В. Федоровым в его монографии «Введение в теорию перевода», М., Изд-во лит. на иностр. яз., М., 1953; Приведем две цитаты, наглядно характеризующие отрицательное отношение некоторых литературоведов к самой идее включить художественный перевод в сферу интересов лингвистической теории перевода. «Установление языковых соответствий -- задача языкознания, но не предмет анализа художественного творчества, в то время как разбор художественного перевода представляет собой разновидность последнего... Выражаясь образно, область художественного перевода, пожалуй, начинается там, где кончается область языковых сопоставлений... Художественный перевод следует рассматривать как разновидность словесного искусства, то есть не с лингвистической, а с литературоведческой точки зрения»Г. Гачичеладзе. Вопросы теории художественного перевода. Тбилиси, Лит.да хеловнеба. 1964, с. 75--77..

Еще более резко и «непримиримо» эта же мысль выражена в следующем высказывании: «Советская школа художественного перевода... родилась в борьбе... с буквализмом, с формалистическим педантством, с теорией лингвистических адекватов»Н. Чуковский. Реалистическое искусство. «Мастерство перевода», М., «Советский писатель», 1963, с. 12., где, как мы видим, ставится знак равенства между лингвистической теорией перевода и буквализмом в переводе.

С другой стороны, нельзя не признать того факта, что целый ряд проблем художественного перевода, связанный со специфическим характером художественного текста, в котором важную роль играют эстетические факторы, может быть освещен и проанализирован именно с позиций литературоведения, а не языкознания.

Поэтому нельзя не согласиться с А. В. Федоровым, который в одной из позднейших работ писал: «Настаивать сейчас на правомерности только литературоведческого или только лингвистического пути теории художественного перевода было бы делом и не современным, и не прогрессивным. Наше время -- время невиданного ранее сотрудничества наук...» Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., «Высшая школа», 1968. Поэтому мы полагаем, что как лингвистическая, так и литературоведческая теории перевода (равно как и некоторые другие, упомянутые выше) вполне могут, более того, обязаны сотрудничать в рамках общей комплексной дисциплины -- переводоведения, которое изучает с различных сторон, методами разных наук один и тот же объект -- перевод.

В первой главе «перевод» был определен как процесс преобразования речевого произведения на одном языке в речевое произведение на другом языке при сохранении неизменного значения, точнее системы значений, выраженных в исходном тексте. Там же было отмечено, что понимание сущности перевода требует прежде всего глубокой разработки теории языковых значений.

Перевод с одного языка на другой имеет два значение:

1) «Перевод как результат определенного процесса», то есть обозначение самого переведенного текста;

2) «Перевод как сам процесс», то есть как действие от глагола переводить, в результате которого появляется текст перевода в первом значении.

Следует отметить, что предметом лингвистической теории перевода является научное описание процесса перевода как межъязыковой трансформации, то есть преобразования текста на одном языке в эквивалентный ему текст на другом языке и она ставит своей задачей построение определенной модели процесса перевода, то есть некоторой научной схемы, более или менее точно отражающей существенные стороны этого процесса.

Следуют подчеркнуть следующие два момента: Во-первых, теория перевода, как любая теоретическая модель, отражает не все, а лишь наиболее существенные черты описываемого явления; во-вторых, как и во всякой другой теоретической дисциплине, в теории перевода возможно -- и действительно имеет место -- построение не одной какой-нибудь, но целого множества моделей, по-разному отображающих моделируемый процесс и отражающих различные его свойства.

Итак, хорошо известно любому переводчику-практику для того, чтобы успешно выступать в роли переводчика, необходимо знать не только два языка (ИЯ и ПЯ), но и то, о чем идет речь, то есть сам предмет речи. Это относится к любому виду перевода -- как устному, так и письменному -- и к переводу текстов любого жанра: художественных, общественно-политических и научно-технических.

Переводчику художественной литературы абсолютно необходимо знать переводимого автора, его мировоззрение, эстетические взгляды и вкусы, литературное течение, к которому принадлежит этот автор, его творческий метод, а также описываемую в данном художественном произведении эпоху, обстановку, условия жизни общества, его материальную и духовную культуру и многое др.

Переводчику общественно-политических материалов столь же необходимо знание государственного строя, политической обстановки и других факторов, характеризующих страну, где создан переводимый текст, и эпоху, когда он был написан (или произнесен).

Переводчику научно-технических текстов совершенно необходимо обладать определенной суммой знаний из той области, к которой относится переводимый текст, будь то биология, физика, астрономия, или какая-нибудь другая отрасль знания.

Следовательно, можно сделать вывод, что лингвистическая теория перевода представляет собой двустороннюю, дескриптивно-прескриптивную дисциплину, в которой ведущим является дескриптивный аспект, а прескриптивный играет подчиненную, но, тем не менее, весьма существенную роль.

Теория перевода исходит из того материала, который дается в ее распоряжение переводчиками-практиками и, вскрывая объективно существующие закономерности переводческого процесса, делает на основе этого материала свои теоретические выводы; но далее она вновь проецирует эти выводы на практику в виде определенных информативных установок, которые имеют вид не жестких и нерушимых «правил на все случаи», а типовых рекомендаций, носящих не абсолютный, а относительный характер и подлежащих той или иной модификации в зависимости от каждого конкретного случая.

Переводчику-практику также не подобает опасаться теории перевода, как практикующему врачу -- теории медицины или музыканту -- теории музыки; теория не подменяет собой ни практических навыков и умений, ни таланта и дарования, но идет в ногу с ними, освещая путь практике.

Глава 2. Семантические и прагматические соответствия при переводе

2.1 Семантические аспекты перевода: значение и смысл

Для теории перевода, можно сказать, первостепенное значение имеет другой вопрос, а именно: все ли типы значений, выражаемых в тексте подлинника, сохраняются при переводе? Иначе говоря, заключается ли задача переводчика в передаче только референциальных значений, выражаемых в тексте на ИЯ, или же в его задачу входит также передача и других типов значений, то есть значений прагматических и внутри лингвистических?

Вопрос этот очень сложен, не допускает какого-либо однозначного ответа и требует детального рассмотрения.

Во-первых, термин «значение» следует понимать максимально широко, имея в виду не только референциальные значения языковых единиц, но и все другие виды отношений, в которые входят эти единицы; во-вторых, о сохранении неизменного значения можно говорить лишь в относительном смысле, имея в виду лишь максимально возможную полноту передачи значений. Из этого вытекает, что, во-первых, задачей переводчика является по возможности полная передача всех типов языковых значений -- референциальных, прагматических и внутри лингвистических и, во-вторых, при переводе неизбежны смысловые потери, то есть значения, выраженные в тексте на ИЯ, в тексте перевода сохраняются не полностью и передаются лишь частично.

При этом степень «сохранности» значений в процессе перевода оказывается неодинаковой в зависимости, прежде всего, от самого типа значения. В наибольшей степени при переводе сохраняются (то есть как бы являются «наиболее переводимыми») референциальные значения. Причину этого понять нетрудно: как было отмечено в системе референциальных значений языковых единиц запечатлен весь практический опыт коллектива, говорящего на данном языке, а поскольку сама реальная действительность, окружающая разные языковые коллективы, в несравненно большей степени совпадает, нежели расходится, постольку референциальные значения, выражаемые в разных языках, совпадают в гораздо большей степени, чем они расходятся. Что же касается тех случаев, когда сами предметы или ситуации, имеющиеся в опыте языкового коллектива -- носителя ИЯ, отсутствуют в опыте коллектива -- носителя ПЯ, то, как было отмечено, любой язык устроен таким образом, что при его помощи можно описывать (хотя и не всегда достаточно экономным и «удобным» способом) принципиально любые предметы, понятия и ситуации. Такому устройству языка, как известно, человечество обязано возможностью безграничного познания окружающего мира, бесконечного умственного прогресса.

Итак, в максимальной степени в процессе перевода сохраняются и передаются референциальныезначепия языковых единиц (хотя, конечно, сами конкретные способы выражения этих значений могут существенно различаться от языка к языку).

В меньшей степени, чем референциальные, поддаются передаче при переводе значения прагматические. Дело в том, что, хотя сами описываемые предметы, понятия и ситуации для носителей разных языков в подавляющем большинстве одинаковы, отношение разных человеческих коллективов к данным предметам, понятиям и ситуациям может быть различным, а тем самым будут различаться и прагматические значения соответствующих знаков в разных языках. Поэтому «сохраняемость» прагматических значений в процессе перевода оказывается, как правило, меньшей, чем значений референциальных.

Семантические отношения, или отношения между означающим и означаемым, являются одним из наиболее существенных аспектов теории перевода. И это не случайно, ибо референтная (денотативная) функция, связанная с отражением в тексте внеязыковой действительности, является одной из важнейших функций текста, основной операциональной единицы теории перевода.

Рассмотрение семантических аспектов перевода целесообразно начать с уточнения некоторых базисных понятий, входящих в концептуальный аппарат семантического анализа, и прежде всего таких существенных для теоретического описания перевода понятий, как "значение" и "смысл".

Уточнению соотношения этих понятий в связи с разграничением предметных областей теории перевода и контрастивной лингвистики посвящена в значительной мере работа Э. Косериу "Контрастивная лингвистика и перевод: их отношение друг к другу" Э. Косериу "Контрастивная лингвистика и перевод: их отношение друг к другу" [Coseriu, 1981, 183--199]..

В используемой им системе понятий "значение" понимается как содержание, данное в отдельном языке как таковом и выявляемое через систему оппозиций этого языка как в области грамматики, так и в области лексики. Этому понятию противопоставляется "обозначение" -- внеязыковая референция, отсылка к определенной внеязыковой действительности (к "предметам", обстоятельствам или к самой внеязыковой действительности) как в области грамматики, так и в области лексики.

“Значения” используются в речевых актах в целях обозначения, и с этой точки зрения значение -- это ограниченная рамками данного -конкретного языка возможность определенных обозначений, но не само обозначение. Таким образом, то или иное обозначение остается лишь в потенции и актуализируется лишь благодаря контексту или ситуации.

В другом языке разграничение значений может быть иным. Так, например, "в качестве инструмента" может быть обособлено от остальных составляющих. У такого языка будет в данном случае особое "инструментальное значение", а не только потенциально возможное обозначение.

Таким образом, слова и грамматические формы разных языков могут обозначать одно и то же и вместе с тем различаться по своим значениям благодаря разному разграничению возможностей обозначения. Так, рус. «лестница» и англ, «staircase», с одной стороны, и рус. «лестница» и англ, «ladder» -- с другой, могут совпадать в сфере обозначения, но в сфере значения они существенно различаются: лестница может обозначать и внутреннюю лестницу в здании, и переносную «стремянку», тогда как для «staircase» и «ladder» «внутренняя лестница» и «стремянка».

На наш взгляд, дихотомия "значениесмысл" соотносится сдихотомией "языки речь" и распространяется на единицы любого языкового уровня. Таким образом, можно говорить не только о значении словоформы, конструкции и т.п., но и о их смысле. Вспомним определение Л.С. Выготского: "Значение слова есть потенция, реализующаяся в живой речи в виде смысла"³⁹

Иными словами, между значением и смыслом нет непреодолимого барьера. Смысл -- это и есть актуализированное в речи значение языковой единицы. Именно в этом состоит широко распространенная в современном языкознании трактовка понятия "смысл". Ср., например, определение этого понятия в "Словаре 'лингвистических терминов": "То содержание (значение), которое слово (выражение, оборот речи и т.п.) получает в данном контексте употребления (ситуации общения)"

Используемое в данной работе понятие "смысл" близко тому, которое А.В. Бондарко называет "речевым смыслом" и определяет как "ту информацию, которая передается говорящим и воспринимается слушающим на основе содержания, выражаемого языковыми средствами в сочетании с контекстом и речевой ситуацией, на фоне существенных в данных условиях речи элементов опыта и знаний говорящего и слушающего.

Таким образом, источниками речевого смысла являются:

· план содержания текста и вытекающий из него смысл (смыслтекста),

· контекстуальная информация,

· ситуативная информация,

· энциклопедическая информация» Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. Л.: Наука, 1978.

Релевантность понятия "смысл" для изучения семантических аспектов перевода достаточно убедительно аргументируется З.Д. Львовской, которая справедливо указывает на то, что "значение -- категория языковая, т.е. системная, поэтому значения единиц 'разных языков могут не совпадать по разным параметрам (содержательные характеристики, объем и место в системе)", тогда как смысл "категория коммуникативная, он не зависит от различий между языками и может быть выражен различными языковыми средствами в разных языках".

Развивая далее эту мысль, З.Д. Львовская отмечает, что "если при одноязычном общении один и тот же смысл может быть передан с помощью предложений, имеющих различные сигнификативные значения, то при переводе подобная возможность не только возрастает, но иногда превращается в необходимость в силу как лингвистических, так и экстралингвистических причин, взаимодействующих самым тесным образом" Львовская, Основы общего и машинного перевода. М., «Высшая школа», 1985,81--82

Из сказанного следует, что языковые значения точно так же, как и соответствующие языковые формы, являются переменной величиной. Они, как отмечает Косериу, являются атрибутом данного конкретного языка (Einzelsprache). Инвариантным в идеале остается именно смысл: смысл исходного текста, вкладываемый в него исходным отправителем; смысл, извлекаемый из этого текста анализирующим его переводчиком, и, наконец, смысл вторичного текста, интерпретируемого конечным получателем. Разумеется, в реальной переводческой практике, как уже отмечалось выше, возможны отдельные смысловые потери, связанные, как правило, с прагматической установкой коммуникативного акта.

Однако в данном случае мы для упрощения исходим из такой ситуации, когда прагматической установкой является передача смысла к когда прагматические фильтры не модифицируют передаваемый смысл. В тех случаях, когда мы говорим о семантической эквивалентности исходного и конечного текстов, имеется в виду не эквивалентность значений, а эквивалентность смыслов.

Именно речевой контекст и ситуация общения дают возможность нейтрализовать различия между нетождественными значениями, или, иными словами, использовать разные значения для передачи одного и того же смысла. В качестве примера приведем англ., murder, входящее в одну и ту же лексико-семантическую группу (ЛСГ) с существительными killing и manslaughter. В пределах этой ЛСГ killing означает родовое понятие ('лишение жизни'), a murder и manslaughter -- два видовых:

Killing является семантическим инвариантом всей ЛСГ. В оппозициях "killing--murder" и "killing--manslaughter" killing означает убийство вообще, a murder и manslaughter различаются через посредство дифференциальной семы "предумышленный": у murder эта сема присутствует, у manslaughter ее нет. Однако это не значит, что в любом контексте murder следует переводить как 'предумышленное убийство'. В этом порой нет необходимости, так как ситуация, находящая свое отражение в контексте высказывания, порой делает эксплицитное выражение этой семы избыточным.

Рассмотрим следующий пример из "Американской трагедии" Т. Драйзера

-"And you don't happen to know anything about the drowning of argirl up there that you were supposed to be with -- Roberte Alden, of Biltz, New York, I believe."

-"Why, my God, no!" replied Clyde nervously...

"Am I supposed to have committed a murder?" he added, his voice faint

--amerewhisper.

"-- И вам, случайно, ничего не известно о том, как там утонула девушка, с которой вы были вместе? Если я не ошибаюсь, Роберта Олден из Билца в штате Нью-Йорк...

--Боже мой! Конечно же нет! -- испуганно ответил Клайд... -- Вы что, считаете, что я совершил убийство? -- добавил он слабым голосом, почти шепотом".

В приведенном отрывке (диалог Клайда с арестовавшим его помощником шерифа) контекст нейтрализует оппозицию "killing-murder'!, В данной ситуации (первая встреча Клайда с блюстителями закона, когда речь о предумышленном характере убийства Роберты еще не шла) сема "предумышленное" не находит воплощения в конкретном смысле высказывания. Именно поэтому murder переводится здесь как «убийство».

Было бы неестественно, если бы Клайд в ответ на вопрос о том, известно ли ему, что девушка, с которой он был на озере, утонула, ответил:

"Вы что, считаете, что я совершил предумышленное убийство?" Такая реплика была бы оправданной только в том случае, если бы Клайд уже признал сам факт убийства, но отрицал лишь преступный умысел.

Однако в других случаях, когда семантическое противопоставление killing и murder находит отражение в речевом контексте, дифференциация этих слов перестает быть только фактом языка, становится фактом речи и поэтому подлежит обязательной передаче при переводе:

The Pentagon lawyers are leaning over backwards to prove that the Songmy massacre was killing, not murder

--Юристы Пентагона из кожи лезут вон, чтобы доказать, что массовые убийства в Сонгми носили не предумышленный, а случайный характер.

В данном примере речь идет о том, как актуализация сем в контексте высказывания влияет на его смысл и определяет пути его перевода. Данная закономерность тесно связана с соотношением понятий "значение" и "смысл". Дело в том, что набор сем, образующих то или иное значение, обычно варьируется от языка к языку. Однако это обстоятельство отнюдь не препятствует межъязыковой коммуникации, которая, как отмечалось выше, осуществляется, не на уровне языковых значений, а на уровне смысла. Далеко не все семы оказываются одинаково существенными при описании той или иной конкретной ситуации. Контекст как бы "высвечивает" некоторые семы, выдвигает их на передний план, придает им первостепенную важность. Именно эти актуализованные семы формируют смысл данного высказывания. Поиск варианта, значение которого распадалось бы на те же семы, что и значение переводимого элемента высказывания, обречен на неудачу. Такая задача невыполнима, так как она равносильна попытке восстановления значений, являющихся принадлежностью системы исходного языка, в языке перевода, а языковые значения, как справедливо отмечает Э. Косериу, непереводимы. Поэтому переводчик ставит перед собой более реальную задачу, решаемую на уровне смысла -- передать в тексте именно те семы, которые существенны для точного отражения данной ситуации.

Рассмотренные выше случаи проливают свет на механизм установления семантической эквивалентности и объясняют, каким образом из разноязычных единиц с не вполне идентичными языковыми значениями складывается одинаковый смысл. Напомним, что отношения эквивалентности возникают как при тождестве образующих смысл семантических компонентов (сем) (компонентная эквивалентность), так и при кореферентности наборов разных сем, создающих в своей совокупности одинаковый смысл (референциальная эквивалентность). В приведенных выше примерах было показано, как сочетания языковых единиц с несводимыми друг к другу языковыми значениями оказываются эквивалентными друг другу на компонентном подуровне, т.е. образуют одинаковые смыслы, опирающиеся на сочетание одних и тех же сем.

Так в приведенном примере

-"Am I supposed to have committed a murder?"

-- «Вы что, считаете, что я совершил убийство?»

эквивалентность высказываний обеспечивается выравниванием их смыслов благодаря нейтрализации в этом контексте семы "предумышленное", дифференцирующей рус. убийство и англ. murder в системах этих языков.

Случаи референциальной эквивалентности также получают свое объяснение в свете того факта, что в переводе семантическая эквивалентность достигается не на уровне языковых (грамматических и лексических) значений, а на уровне смыслов.

Так, русская фраза из телефонного разговора «Вы не туда попали» „You've got a wrong number" идентичны друг другу по выражаемому ими конкретному смыслу, хотя каждая из них выражает этот смысл не только с помощью различных языковых единиц, имеющих нетождественные значения, но и с помощью разных сем, соответствующих разным призывникам отражаемой в высказывании предметной ситуации. На основание выше изложенного, идентичность смыслов фраз опирается не только на идентичность предметной ситуации, но и на совпадение коммуникативно-прагматических параметров (коммуникативной интенции и соответственно коммуникативного эффекта); именно эти фразы приняты в соответствующем языке и в соответствующей культуре для передачи данного конкретного смысла.

Из сказанного вытекает, что при переводе сохраняются, прежде всего, значения референциальные, в меньшей степени -- значения прагматические и полностью исчезают (или сохраняются лишь в минимальной степени) значения внутри лингвистические, выраженные в исходном тексте. Иными словами, говоря о «порядке очередности передачи значений», следует усматривать задачу переводчика в том, чтобы в первую очередь передавать референциальные значения, во вторую -- значения прагматические и вообще не пытаться (ибо это в принципе и невозможно) передавать значения внутри лингвистические. Такая постановка вопроса, однако, является крайне схематичной, ибо она не учитывает другого важного фактора, определяющего «порядок очередности» передачи значений, а именно, характера самого переводимого текста.

Дело в том, что выделенные нами типы языковых значений играют далеко неодинаковую роль в текстах разных жанров: если для такой жанровой разновидности текста, как научная и техническая литература характерна преобладающая роль референциальных значений (то есть наиболее существенная информация, содержащаяся в данного типа текстах, заключена именно в референциальных значениях, входящих в текст языковых единиц), то для художественной литературы, в особенности для лирической поэзии, ведущими и основными часто оказываются не референциальные, а прагматические значения, выражаемые в данных текстах.

Из этого вытекает, что вопреки сказанному выше при переводе текстов художественных, в особенности поэтических, переводчик нередко вынужден жертвовать передачей референциальных значений, с тем чтобы сохранить несравненно более существенную для данного типа текстов информацию, заключенную в выражаемых в нем прагматических (эмоциональных и пр.) значениях. Более того, в ряде случаев (опять-таки это особенно часто имеет место при переводе поэтических текстов) наиболее существенная информация оказывается заключенной именно во внутри лингвистических значениях входящих в текст единиц, так что переводчик бывает вынужден жертвовать ради передачи внутри лингвистических значений значениями других типов, в первую очередь референциальными. Примеры этого будут даны нами в следующей главе.

Итак, мы приходим к выводу, что дать общую схему «порядка очередности передачи значений», пригодную для текстов любого типа и жанра, принципиально невозможно -- в каждом конкретном случае переводчик должен решать, каким значениям необходимо отдать преимущество при передаче, а какими можно жертвовать, с тем чтобы свести до минимума потери информации, наиболее существенной для данного текста.

Передача референциальных значений

Основная проблема, с которой сталкивается переводчик при передаче референциальных значений, выражаемых в исходном тексте, -- это несовпадение круга значений, свойственных единицам ИЯ и ПЯ. Не существует двух различных языков, у которых смысловые единицы -морфемы, слова, устойчивые словосочетания -- совпадали бы полностью во всем объеме своих референциальных значений. Хотя сами выражаемые значения («понятия») в большинстве своем совпадают, но способы их выражения -- их группировка, членение и объединение, их сочетание в пределах одной формальной единицы (или нескольких единиц), как правило, в разных языках расходятся более или менее радикальным образом.

Это особенно ярко можно продемонстрировать на материале словарного состава двух различных языков -- в нашем случае, русского и английского. Хотя носителями референциальных значений являются не только слова, все же удобно брать именно слово как единицу сопоставления при сравнении семантических единиц разных языков; поэтому в дальнейшем изложении речь пойдёт о русских и английских словах. Однако надо иметь в виду, что отмечаемые нами типы расхождений между семантическими системами разных языков не ограничиваются словами, а характерны также и для других языковых единиц

В целом все типы семантических соответствий между лексическими единицами двух языков можно свести к трём основным:

· полное соответствие;

· частичное соответствие;

· отсутствие соответствия.

Рассмотрим эти три случая в отдельности, учитывая, что для теории и практики перевода особый интерес и трудность представляют собой два последних случая (частичное соответствие и полное отсутствие соответствия).

Случаи полного совпадения лексических единиц разных языков во всем объеме их референциального значения относительно редки. Как правило, это слова однозначные, то есть имеющие в обоих языках только одно лексическое значение; число их, как известно, по сравнению с общей массой слов в лексиконе языка относительно невелико. Сюда относятся слова, принадлежащие преимущественно к следующим лексическим группам:

1) Имена собственные и географические названия, входящие в словарный состав обоих языков, например: Гомер -- Homer, Москва -- Moscow, Польша -- Poland и т.д.

2)Научные и технические термины, например: логарифм -- logarithm, шестигранник -- hexahedron, водород - hydrogen, натрий -- sodium, млекопитающее -- mammal, позвонок -- vertebra, крестоцветный -- cruciferous, протон - proton, экватор -- equator, вольтметр -- voltmeter и т. д.

3)Некоторые другие группы слов, близкие по семантике к указанным двум, например, названия месяцев и дней недели: январь -- January, понедельник -- Monday и т.д. Сюда же примыкает такая своеобразная группа слов, как числительные: тысяча -- thousand, миллион -- million и пр.

Не следует думать, однако, что все слова, принадлежащие к вышеуказанным группам, относятся к числу полных соответствий. Нередко имеют место случаи, когда однозначности соответствий в пределах данных семантических разрядов слов не наблюдается. Так, слова-термины во многих случаях характеризуются многозначностью и, в силу этого, имеют не одно, а несколько соответствий в другом языке, например: английский термин power имеет в физике значения (и, соответственно, русские эквиваленты): сила, мощность, энергия, а в математике также степень. Особенно большой многозначностью отличается техническая терминология; так, русскому термину камера соответствуют английские: chamber, compartment, cell, camera (фото), tube (шины), chest, barrel (насоса), lining (шланга) й др.; русскому пластина - английские plate, slab, lamina, lamella, bar, sheet, blade и др.

Названия малоизвестных или редких для данной страны животных являются обычно однозначными и имеют полные соответствия, например: дикобраз -- porcupine, фламинго - flamingo и пр., в то время как названия хорошо известных и распространенных животных являются не только зоологическими терминами, но и входят в общеупотребительную лексику и тем самым приобретают многозначность. Например, английское tiger имеет, кроме тигр, также значения (и, соответственно, русские эквиваленты): жестокий человек, опасный противник, задира, хулиган и др. В ряду числительных однозначность англо-русских соответствий нарушается наличием в русском языке таких пар, как два двойка, три -- тройка, пять -- пятерка, семь - семерка, десять -- десятка -- десяток и пр.

Кроме того, однозначности и постоянству терминологических соответствий препятствует также существование в языке терминов-синонимов; так, английские математические термины binominal и polynominal могут передаваться в русском языке и как бином, полином и как двучлен, многочлен соответственно (при отсутствии какой-либо разницы в референциальном значении этих русских терминов).

В очень редких случаях полное соответствие, то есть совпадение слов в двух языках во всем объеме их референциальных значений, встречается и у многозначных слов. Так, русское лев, как и английское lion, имеют следующие значения:

1) 'крупное хищное млекопитающее семейства кошачьих';

2) 'знаменитость, законодатель светских мод'

3) 'созвездие и знак Зодиака' (при написании с прописной буквы).

Однако эта полнота семантического соответствия нарушается в форме множественного числа -- английское lions имеет также значение 'местные достопримечательности' (напр., в выражениях tosee, toshowthelions), отсутствующее у русского слова.

Понятно, что полные соответствия не представляют собой особой трудности для переводчика, их передача не зависит от контекста и от переводчика требуется лишь твердое знание соответствующего эквивалента.

Наиболее распространенным случаем при сопоставлении лексических единиц двух языков является частичное соответствие, при котором одному слову в ИЯ соответствует не один, а несколько семантических эквивалентов в ПЯ. Подавляющее большинство слов любого языка характеризуется многозначностью, причем система значений слова в одном языке, как правило, не совпадает полностью с системой значений слов в другом языке. При этом могут наблюдаться разные случаи. Так, иногда круг значений слова в ИЯ оказывается шире, чем у соответствующего слова в ПЯ (или наоборот), то есть у слова в ИЯ (или в ПЯ) имеются все те же значения, что и у слова в ПЯ (соответственно, ИЯ), но, кроме того, у него есть и значения, которые в другом языке передаются иными словами.

Так, русское характер, как и английское character имеют значения:

1) 'совокупность психических особенностей человека';

2) 'твердая воля, упорство в достижении цели' (Он человек без характера -- Не hasnocharacter);

3) 'свойство, качество, своеобразие чего-либо.

У английского character, кроме того, имеются значения, отсутствующие у русского характер и передаваемые в русском языке другими словами, а именно: