Место и роль П.Я. Чаадаева в общественном движении первой половины XIX века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Последнее десятилетие XX века и первые годы XXI века характеризуются активной разработкой вопросов о судьбе России, исследование которых становиться всё более основательными. К ним можно отнести и вопросы связанные с особенностями российского менталитета, традиций, общественной и бытовой жизни, и самого места России среди других цивилизаций.

Сегодня многие работы Чаадаева являются необычайно актуальными. Дело в том, что в настоящее время идеи мыслителя об исключительном положении России в мировой цивилизации, да и вообще его ранние мысли о России имеют все шансы, чтобы пониматься буквально. Может быть и в самом деле Чаадаев почувствовал намечающиеся тенденции в русском обществе; возможно, он считал выявленные им недостатки российского устройства вечными и всегда актуальными.

Сейчас, наблюдается гораздо больше предпосылок для принятия идей Чаадаева России, нежели во время создания «Философических писем», основного труда философа, в котором эти идеи высказываются.

Также актуальностью данной темы особо подчеркивается тем, что по сей день многие историки спорят об идеях, о взглядах, о концепциях и учениях П.Я. Чаадаева.

П.Я. Чаадаев всегда привлекал к себе большое внимание историков русской мысли, - ему в этом отношении посчастливилось больше, чем кому-либо другому. Правда, этот интерес к Чаадаеву связан обычно лишь с одной стороной в его творчестве, - с его скептицизмом в отношении к России, как это выразилось в единственном из его «философических писем», напечатанных при жизни автора. Необычайная судьба Чаадаева, да и необычайность его личности вообще привели к тому, что уже при жизни его создались о нем легенды [1].

Хронологические рамки работы охватывают период первой половины XIX века, это в момент правления таких великих исторических личностей, как Александр I и Николай I.

Методологической основой работы является принцип историзма, позволяющий рассмотреть исторические события в конкретных исторических условиях. Это предполагает опору на факты, хронологическую исследовательность рассматриваемых событий. В работе использованы такие специальные исторические методы, как историко-сравнительный, историко-системный, историко-генетический. Историко-сравнительный метод обладает широкими возможностями для познания, так как, во-первых, позволяет раскрыть сущность исследуемых явлений в тех случаях, когда она не очевидна, на основе имеющихся фактов; выявить необходимое и закономерное с одной стороны, и качественно-отличное, с другой. Во-вторых, этот метод дает возможность выходить за пределы изучаемых явлений и на основе аналогий приходить к широким историческим обобщениям и параллелям. В-третьих, он допускает применение всех других общеисторических методов (анализа, синтеза, обобщения) и менее описателен, чем историко-генетический.

Историко-системный метод позволил систематизировать и упорядочить данные, полученные в ходе исследования. Историко-генетический метод позволяет проследить исторический процесс в его развитии. Эти методы позволили понять исторические процессы происходящие в России в первой половине XIX века.

К источниковой базе работы, прежде всего, относятся произведения П.Я. Чаадаева, это «Философические письма», вышедшие в 1913г. под редакцией М.О. Гершензона [2]. Известно, что и в первом философическом письме и в ряде других, Петр Яковлевич постоянно подчеркивает значение духовной жизни людей. В «философических письмах» речь идет не о каких-то моральных принципах или философских истинах, а «просто о благоустроенной жизни, о тех привычках и навыках сознания, которые сообщают непринужденность уму и вносят праведность в повседневную жизнь человека» [3]. Без убеждений же и правил в повседневном обиходе незаметно переходит он от личных проблем к социальным, «не созревают семена добра и в русском обществе, где нет развития элементарных идей догма, справедливости, права, порядка и никто не имеет определенной сферы существования» [4]. Его идеи, связанные с таинственным смыслом исторического процесса, с ролью России в судьбах всего человечества занимают центральное место в его мыслительной деятельности и составляют главный стержень «Философических писем».

П.Я. Чаадаев поднимает вопросы подлинного и мнимого патриотизма, он первый поднял такие вопросы о судьбе России и о многом другом, которые и по сей день волнуют русский народ, что сделало его знаменитым. Вообще, можно сказать, что свои мысли Чаадаев адресовал не своим собеседникам, а читателям XX, а то и XXI века.

Уже более полутора веков прошло со дня выхода в свет первого «Философического письма». Казалось, споры по его поводу, доносы, официальное запрещение - результат случайностей, личных амбиций, даже перепада настроения действующих лиц. Но больше чем полуторовековая история «философических писем» Чаадаева показала другое: «басманный философ» - зеркало, в которое смотрится Россия на переломных этапах своей истории. И ранее, и сейчас - «письмо» не только исторический факт, покрытый архивной пылью. Оно всегда вызывало бурную эмоциональную реакцию - от безусловного принятия до стольже безусловного отторжения [5]. чаадаев оппонент философский духовный

К произведениям П.Я. Чаадаева относится также и «Апология сумасшедшего», где Чаадаев говорит, что: «…Нам нечем еще пока гордиться, кроме разве благородным сознанием своего младенческого состояния; нечего тянуться до других европейских народов, с которыми мы были всегда разобщены и познакомились тогда, когда не осталось меж нами и ими никаких почти точек соприкосновения; нечего, следовательно, ровнять себя с ними ни в хорошую, ни в дурную сторону. Они сами по себе, мы сами по себе» [6]. Вся «Апология сумасшедшего» написана, словно как исповедь перед смертью Чаадаева, словно как запоздалое признание о его неправоте.

К источниковой базе работы относится и переписка Чаадаева с различными адресатами: переписка П.Я Чаадаева с А.И. Тургеневым в 1855г. [7], где Петр Яковлевич пишет, что «я держусь того взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу; ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе. России поручены интересы человечества, и в этом ее будущее, в этом ее прогресс…»

П.Я. Чаадаев пишет другу А.С. Пушкину 18 сентября 1831г.: «…Смутное сознание говорит мне, что скоро прейдет человек, умеющий принести нам истину времени… Будем ждать…» [8].

Петр Яковлевич переписывался также и с Фридрихом Шеллингом немецким философом, где поднимались вопросы о будущем, настоящем и прошлом России [9]; с Александром Христофоровичем Бенкендорфом, шефом жандармов [10]; с другом И.Д. Якушкиным, декабристом, и с его сыном Е.И. Якушкиным, юристом и этнографом, в переписке с ними Петр Яковлевич искал понимания, и уверенности в своей правоте [11]; с графом С.Г. Строгоновым, у которого Чаадаев хотел узнать его мнение о «Философических письмах» [12]; с Л.М. Цынским, московским обер-полицмейстером, с ним Чаадаев делился о переживаниях и чувствах к госпоже Пановой с которой он познакомился в1827г. [13]; с братом М.Я. Чаадаевым, с ним он делился самым сокровенным, чувствовал поддержку с его стороны, просил помощи, как материальной так и духовной, Петр Яковлевич писал ему: «…Окончательно скажу тебе, мой друг, что многое потерял я невозвратно, что многие связи рушились, что многие труды останутся неоконченными и, наконец, что земная твердость бытия моего поколеблена навеки…» [14]. Велась переписка и с М.Ф. Орловым [15], С. Мещерской [16], В.А. Жуковским [17], С.П. Шевыревым [18], Е.А. Свербеевой [19], А.С. Хомяковым [20], И.В. Киреевским [21], Ю.Ф. Самариным [22], П.А. Вяземским [23], Ф.И. Тютчевым [24], М.П. Погодиным [25], В.Ф. Одоевским [26], Ф.Ф. Вигелем [27], А.И. Герценом [28], все эти переписки которые не сосчитать, воспоминания и высказывания современников позволяют заново осветить все вопросы связанные с деятельностью П.Я. Чаадаева.

К переписке различных лиц о Чаадаеве и его произведениях можно отнести слова Д.С. Лихачева к М.И. Жихареву: «Чаадаева стыдно прятать. Те, кто прячет его, очевидно, в тайне верят, что в своем отрицании значения России Чаадаев, «может быть и прав» [29]. «Неужели не понять, что Чаадаев писал с болью и эту боль за Россию сознательно растравливал в себе, ища возрождений» - «лишь уверенность, что это одна экзальтация высшей любви к отечеству, желающая нам еще более славы, извиняет вас в глазах моих» [30].

Н.Б. Тарасов пишет в 1831г. А.С. Пушкину о Чаадаеве: «…Это и рождающий и кормящий пол, несущий своих младенцев к алтарям и вдохновляющий в них религиозные чувства, держащий в своих руках иголку и нитку, а не ружьё и шпагу, утешающий больных, а не проливающий кровь ближних…» [31].

А в переписке С.П. Жихарева с А.И. Тургеневым от 6 июля 1828г. Сообщается о Чаадаеве: «…Сидит один, взаперти, читая и толкуя по-своему Библию и отцов церкви» [32].

М.И. Жихарев пишет о чаадаевских записях М.М. Стасюлевичу от25 ноября 1870г.: «…есть совершенно пустые заметки. Но есть и такие, и их довольное количество, которые или драгоценны как отголосок времени, или, без запинки, могут быть названы гениальными по глубине и силе мысли, по верности и меткости суждения…» [33].

Н.И. Надеждин в первом письме А.С. Пушкину в 1836г. Говорит о чаадаевской концепции России и о том, что у России нет прошедшего, то во втором письме, Надеждин говорит уже о молодости России и надеется на будущее России подобно Чаадаеву в «Апологии сумасшедшего» [34].

К источниковой базе работы относятся и произведения художественной литературы. Особенности личности и деятельности Чаадаева своеобразно запечатлелись в крупнейших образах русской классики: в «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова [35], где Печорин был одиноким и лишним человеком в своем обществе, в своих взглядах, как и Чаадаев; в «Евгении Онегине» А.С. Пушкина [36], Онегин не нашел места в жизни, пресытился дворянской средой и оторвался от нее, но и к декабристам не примкнул; в «Горе от ума» А.С. Грибоедова [37], Чацкий как и Чаадаев человек передовых мыслей, не боялся гонений, и он считал, что русский народ должен быть свободен; в «Мертвых душах» Н.В. Гоголя [38], Гоголь хотел показать хоть бы с одного бока всю Русь, в своей книге «мертвые души» он говорит, о мертвых как о живых, о помещиках, как о гнилых никчемных людишках, а Чичиков предстает в виде «мертвой души», которая жаждет только богатства. Чаадаевские мотивы ощутимы в «Думе» [39] и «Родине» [40] М.Ю. Лермонтова, в «Думе» Лермонтов подобно Чаадаеву в «Философических письмах» говорит о бездействии людей, об отсталости России, а в «Родине» подобно Чаадаеву в «Апологии сумасшедшего», говорится о преданности и любви к Родине к такой какая она есть. В романе И.С. Тургенева «Отцы и дети» [41], Базаров был «новым человеком», он говорил, что: «Нельзя терять ни одной секунды, которую можно потратить на пользу общества» [42], в романе идет борьба различных идеологий, старого и нового.

Историографический обзор включает в себя прежде всего работы общего характера, специальные исследования и работы справочного характера.

К работам общего характера относятся: книга В.В. Зеньковского «История русской философии» [43], где в кратком содержании излагается жизнь П.Я. Чаадаева и формирование его философской концепции; книга Ю. Мамлеева «Россия вечная» [44], здесь изложены идеи и учения П.Я. Чаадаева; книга И.Н. Лосевой «Русские мыслители» [45], дает характеристику мировоззрения Чаадаева; книга Г. Волкова «Три лика культуры» [46], дает яркое описание жизни Петра Яковлевича и его христианской идеи; работа А.А. Галактионова «Русская философия IX-XIX вв.» [47]; книга А.Ф. Замлеева «Курс истории русской философии» [48]; книга А.Г. Спиркина «Основы философии» [49]; работа Е. Боброва «Философия в России: материалы, исследования и заметки» [50]; труд П.С. Шкуринова «Позитивизм в России XIX века» [51].

Работы специального характера включают в себя интересные по своему содержанию работы о П.Я. Чаадаеве М.О. Гершензона, такие как: «П.Я. Чаадаев: жизнь и мышление» [52], «Декабрист Кривцов» [53], «Грибоедовская Москва. П.Я. Чаадаев. Очерки прошлого» [54], в них Гершензон подробно изучает жизнь Чаадаева, дает яркое описание эпохе Петра Яковлевича и раннего созревания молодежи в эти годы, интересный материал той эпохе, в которой жил и развивал свои идеи великий мыслитель своего времени. В. Соловьев в своей работе «Чаадаев и его «Философические письма» [55], дает критику «Философическим письмам» Чаадаева его главному наследию; Б.Н. Тарасов в своих трудах «Этические взгляды П.Я. Чаадаева» [56] и «П.Я. Чаадаев» [57] дает характеристику личности и деятельности Петра Яковлевича, оценку его сформировавшимся взглядам и затрагивает роль мыслителя в общественном движении России в период реакции. А.А. Ермичев и А.А. Златопольская в своей книге «Чаадаев в русской мысли» [58], дают характеристику произведениям П.Я. Чаадаева («Философическим письмам» и «Апологии сумасшедшего»), критику его взглядам, так же излагают мнение современников Чаадаева о его деятельности; П.С. Шкуринов в работе «П.Я. Чаадаев: жизнь, деятельность, мировоззрения» [59], полностью посвятил ее П.Я. Чаадаеву и его эпохе.

К работам справочного характера относим словарь «Русская философия» М. Маслина [60] и малый энциклопедический словарь «Русская философия» С.Т. Исмаилова [61].

Не менее ценный материал нам дают и статьи, такие как: М. Лонгинова «Воспоминания о П.Я. Чаадаеве» [62]; М. Жихарева «П.Я. Чаадаев» [63]; З.В. Смирнова «П.Я. Чаадаев и русская общественная мысль первой половины XIX века» [64]; М.М. Григорьяна «Чаадаев и его философическая система» [65]; Е.И. Анненковой «Русское смирение и западная цивилизация: спор славянофилов и западников в контексте 40-50-х гг. XIX века» [66]; П.В. Кузнецова «Метафизический нарциз: П.Я. Чаадаев и судьба философии в России» [67]; В.В. Сапова «Царь и философ: «Для одних Чаадаев «гениальный пророк», Для других - нет большего самозванца в истории русской мысли» [68]; Н.И. Ульянова «Басманный философ» [69]; В.Г. Щукина «На заре русского западничества» [70].

Постепенно утверждать, что за истекшие 160 лет изучения Чаадаева состоялось, и мы можем закрыть последнюю страницу его сочинений, но напротив, сейчас на карте Чаадаева заметнее проступили белые пятна: недостаточно исследованы идейные истоки его мировоззрения; комплекс религиоведческих проблем, выдвинутых им, еще только начинает становиться предметом специального изучения; неудовлетворительно освещается социально-политическая позиция мыслителя - правильное, по сути, представление о нем как о противнике самодержавия, самовластия и крепостничества еще не раскрывает его всей положительной программы.

И все-таки главное не в том. Главное в том, что для нас куда более важным остается не сам Чаадаев, а «чаадаевское» в русской истории, те примечания, которые до сегодняшнего дня пишет русская история к сочинениям мыслителя. Мы снова начинаем сначала… «Нам следует откровенно оценить себя, понять, что мы такое, выйти изо лжи и устремится к истине…» - П.Я. Чаадаев [71].

Целью данной дипломной работы является: показать место и роль П.Я. Чаадаева в общественном движении первой половины XIX века.

Достижению цели работы способствует решение следующих задач:

- показать истоки взглядов П.Я. Чаадаева;

- дать характеристику философской концепции П.Я. Чаадаева;

- выявить позицию оппонентов П.Я. Чаадаева;

- определить характер влияния Чаадаева и его взглядов на российское общественное движение.

Настоящая дипломная работа имеет практическую значимость. Ее содержание, как исторический материал, может быть использовано в учебной деятельности на факультете истории и юриспруденции СГПИ, а также во внеклассной работе в школе.

Структура дипломной работы. Она состоит из введения, двух глав, каждая из которых подразделяется на два подпункта, заключения, примечания, списка использованной литературы и приложения.

Глава I. Взгляды П.Я. Чаадаева

1.1 Формирование взглядов П.Я. Чаадаева

Имя Чаадаева стало легендой. Из целого ряда писавших о нем до сего времени не найдется двух человек, которые говорили бы о нем схоже. Чуть не вождь русского освободительного движения по Герцену, " представитель исторического скептицизма" у Пынина, "человек... либеральный в истинном значении этого слова" по определению М. Лонгинова и, наконец, "консерватор по своим политическим убеждениям" в глазах последнего исследователя, М.О. Гершензона,- так различно характеризуют первого русского философа [1].

Первый, сделавший его имя достоянием литературы, давший в намеках его "гордый" образ, был Пушкин.

Мы знаем, как Чаадаев в 1820 г. " бросился спасать А.С. Пушкина, когда ему грозили Соловки, не остановился перед тем, что Карамзин, пользовавшийся большим влиянием, был с Пушкиным в натянутых отношениях в это время; Чаадаев ворвался в кабинет историографа, запертый для посторонних, почти насильно заставил Карамзина скакать к графу Каподистрия, с другой стороны, поднял близкого к графу по службе Ф.И. Глинку, и Пушкин отделался честным словом [2].

По словам первого биографа М.И. Лонгинова, "Чаадаеву обязана Россия сохранением ей Пушкина". Во всяком случае, он протянул руку поэту "в минуту гибели над бездной потаенной" [3].

А у порога Чаадаева постоянно вертелись любопытные недоброжелатели, вроде Шеппинга или Вигеля, с которым так остроумно покончил Чаадаев в 1847г. по поводу истории с портретом, якобы им посланным со стихами Вигелю [4].

Ф.Ф. Вигель, этот патриот и доносчик на Чаадаева, был так нетверд в русском языке, в незнании которого упрекал Чаадаева [5].

Говоря об отношениях Чаадаева к Пушкину, М. Гершензон замечает, что самой его заветной мечтой было, по-видимому, "обратить в свою веру Пушкина" [6].

Чаадаев знал Пушкина лучше других и так, как другие не могли знать: "Очень знаешь, что о нем сказать, но как быть с тем, чего нельзя сказать?"- спрашивает он М.П. Погодина в ответ на приглашение писать воспоминания о поэте" [7].

После глубочайшей привязанности Чаадаева, дружбы с Пушкиным наиболее близкими к нему людьми были, конечно, декабристы весьма сложно его отношение к ним: большинству из них он личный друг, например Якушкину, Никите Муравьеву, М.Ф. Орлову, А. Раевскому, политических увлечений он не разделял [8].

Н.И. Тургенев пишет ему 27 марта 1820г.: "обогащайте нас сокровищами гражданственности" [9]. Н.И. Тургенев думает об одном освобождении крестьян. Вся его деятельность и вся его жизнь полны этой мыслью, но Чаадаев не оправдал его надежды в смысле пропаганды крестьянского освобождения. Чаадаев пошел своим путем, и врядли верно мнение Гершензона, что от членов "Союза благоденствия" в это время ничто не отличало его сколько-нибудь заметно [10].

То обстоятельство, что Чаадаев вышел из масонства вместе с будущими декабристами не доказывает, что он переживал ту же эволюцию, что и они. Наоборот, миссия Якушкина на съезде 1821 года доказывает противное. Об этом говорит и записка Грибовского [11].

Для Гершензона нет никакого сомнения, что они считали его своим, и это мнение не поколебал даже отъезд его за границу в момент наибольшего разгара пропаганды в 1823 году и его практический индифферентизм, и уклон в мистику впоследствии [12].

По Гершензону, Чаадаев впал в мистицизм, к двадцатым годам это влияние начинает спадать, и официальные мистики, таковы Голицын, Магницкий, Фотий, деятельность их приспешников, как Рунич, прославившийся разгром С.-Петербургского университета в 1860г.,- все это не могло возбуждать энтузиазма у таких людей, как Чаадаев [13].

Его увлечение этим направлением, как мне кажется, покрывает собою более глубокие, может быть, для него самого не всегда ясные переживания.

Требования к нравственной науке и отвращения к бесконечному накоплению фактов имеет своим источником, подобно тому, как в последствии у Толстого, главнейший вопрос, занимающий Чаадаева всю жизнь,- вопрос о нравственном совершенстве. Это - единственная цель его жизни, его "царствие Божье", совершенно как у Толстого, и все мышление Чаадаева направлено на то, чтобы доказать, что это единственная цель всего человечества на протяжении всей его истории, и в тоже время найти средства для достижения этой цели. И с этой точки зрения он оценивает все проявления человеческой деятельности: философию, искусство, науку [14].

Религиозное сознание Чаадаева поразительно напоминает то, к чему в последствии пришел Толстой. Но как Толстой, так и Чаадаев временно не придают очень большого значения [15].

Возвращаясь к декабристам, можно отметить, что Чаадаев их оставил потому же, почему и Толстой их оставил: за их политическое доктринерство [16].

Попробуем же определить место чаадаевского рационального идеализма в ряду главных точек зрения, господствующих вначале века. В 20-х гг. в России особенно заметно германское влияние, в частности влияние шеллингианство, смененное вскоре гегельянством. Споры Герцена с Хомяковым, фазис развития Белинского, Станкевича- все свидетельствует об успехах германского идеализма [17]. Многие приписывают шеллингианство преимущественно славянофилам (Иванов И., Бобров Е.), Герцен же отождествляет с ними в России гегельянство. Сам Чаадаев, единственный из русских, близко стоящих к Шеллингу по личным отношениям, конечно, всецело на его стороне в его борьбе против панлогического направления Гегеля: " продолжайте торжествовать над гордою философией, которая претендовала вытеснить вашу",- пишет он ему в 1842 г [18].

Негодование и смех Вяземского при известии об официальном занесении Чаадаева в славянофилы действительно совершенно справедливы, так как шеллингианство вовсе не было уделом славянофилов [19].

О резко отрицательном отношении Чаадаева к славянофильству распространяться не приходиться: Жихарев, верно говорит, что он-то и довел их до каленья, "своротил с рельс их локомотив", сам он не перестает воевать с их " ретроспективными утопиями" [20].

Итак, Чаадаев, помимо славянофилов и, вообще, раньше многих в нашем отечестве, соприкоснулся с философией Шеллинга. Еще в Нарлсбаде в 1825 г. он познакомился с будущим философом откровения, и тот излагал ему свой предстоящий курс. Но все таки Чаадаев не мог сойтись с Шеллингом, "в почве настоящей религиозной веры в разумно- высшее начало, во всяком случае, не имманентное человечеству" [21].

Чаадаев у французских мыслителей заимствовал стремление к систематизации [22].

И сколько не было у Чаадаева, как друзей, так и неприятелей, он всегда шел одиноким путем: путь этот и привел его к созданию " одного из глубочайших исторических обобщений, до каких додумался человек" [23].

В годы до 1823г. у Чаадаева произошел первый духовный кризис - в сторону религиозную. Чаадаев, и до того времени много читавший, увлекся в это время мистической литературой. Здоровье его пошатнулось вследствие чрезвычайной духовной напряженности, и ему пришлось уехать за границу для поправления здоровья, где он остался до 1826г. (что его спасло от гибели, так как он был чрезвычайно близок с самыми видными декабристами) [24].

Во время заграничного путешествия П.Я.Чаадаева регулярно переписывается с братом, с друзьями. Несмотря на все трудности доставки, вызванные постоянно меняющимися адресами странника, описание чего и является предметом переписки, она была достаточно активной, и поддерживался самим Чаадаевым, требовавшим от брата денег в каждом письме [25].

Пересылка писем, денег или книг сопровождалась отдельными посланиями посредников друг к другу; остается лишь удивляться, сколько сил, бумаги и чернил ими на это затрачивалось. И все же деньги П.Я. Чаадаев регулярно получал и молниеносно тратил, что позволило ему объехать всю Европу, жить безбедно в Лондоне, Париже, Берне, Женеве, Милане, Нарлсбаде и Дрездене, пополнять свою обширную библиотеку. Нет сомнений, во время путешествия Чаадаев получил массу впечатлений и информации к размышлению, в эти годы зародился новый, религиозный философски-исторический взгляд на мир [26].

Тем не менее, в письмах об этом ни слова, Чаадаев обременял себя подробным описанием пунктов путешествия и не делился впечатлениями, безусловно, яркими, ограничиваясь сухими сообщениями о маршруте своего вояжа и происшедших встречах [27].

Что же потянуло молодого Чаадаева, вышедшего в отставку и решившего посмотреть на мир, направиться именно в Западную Европу?

Конечно, Европа это "старый свет", сердце всего мира, духовное его сосредоточие и идейный полюс, но Чаадаева, охваченного в те годы просветительскими, рационалистическими и свободно любимыми воззрениями, привлекла та атмосфера, в которой творили и мыслили философы: Кант, Фихте, Шеллинг, Ламенне, философия которых весьма занимала тогда П.Я. Чаадаева [28].

По возвращении из-за границы Чаадаев был арестован, но вскоре освобожден и смог вернуться в Москву, где он пережил второй кризис [29].

После приезда в Москву в 1826г. Чаадаев поселился во флигели у друзей Левашовых, на Новой Басманной. Следующие пять лет, которые он провел здесь, были годами затворничества мыслителя, в эти годы полнейшего уединения у Чаадаева сложились все его философское и религиозное мировоззрение, нашедшее в 1829г. свое выражение в ряде этюдов, написанных в форме писем- с вымышленным адресатом [30]. В этот период Петр Яковлевич активно занимался философскими исканиями, развивал свой религиозный взгляд на мир, зародившийся в странствиях по Европе, в чем не малую роль съиграли встречи с немецким философом Шеллингом, английским религиозным деятелем, миссионером Ч. Куком [31]. На Чаадаева также могли повлиять и идеи масонства, к которому он примкнул в 1814г. в Кракове, и вплоть до 1821г. состоял в различных ложах. В масонстве соединились, как мистическое, так и особенно в России - радикальное рационалистически- вольнолюбивое направление [32].

Но, Чаадаев был, вне сомнения, очень глубоко и существенно связан с русским либерализмом и радикализмом первых десятилетий XIX века. Это были годы, когда в русских умах с особой силой, можно сказать страстностью, стала потребность перемен в русской жизни. Когда в душе Александра I наметился резкий перелом в сторону мистического понимания истории и его собственной роли в ней (из чего родилась теократическая затея «Священного союза»), то в это время в русском обществе либеральные и радикальные течения стали кристаллизоваться уже с неудержимой силой. В идейной и духовной атмосфере этого времени было много простора и свободы, и горячие молодые люди отдавались со страстью и пылкостью мечтам о переустройстве России [33]. Самый подъём патриотизма (связанный с войной 1812 года) усиливал это настроение реформаторства: упоение победой над гениальным полководцем несло с собой новое чувство исторической силы. Но, кроме этого упоения русской мощью, молодёжь, вернувшаяся после 1814 года в Россию, принесла и живую потребность общественной и политической активности, - на этой почве и стали возникать различные группировки молодёжи [34]. Идеологически часть молодёжи питалась ещё идеями французской просветительской литературы, но громадное большинство молодёжи идеологически тяготело к немецкому романтизму, а через него и к немецкой философии. Особо надо выделить влияние Шиллера на русские философские искания в эти годы и позже, - что остаётся, к сожалению, до сих пор недостаточно исследовано [35].

Чаадаев был, без сомнения, очень глубоко связан со всем этим движением. Считать его близость к русскому либерализму этого времени «недоразумением», как утверждает Гершензон, никак невозможно [36].

Могло повлиять и воздействие близкого знакомого его молодости Д. Облеухова, впавшего к середине 20-х годов в совершейниший мистицизм [37].

Если обратиться к изучению других влияний, которые испытывал Чаадаев, то прежде всего надо коснуться влияние католичества, которое в те годы имело немалый успех в высшем русском обществе. Прежде всего, здесь надо упомянуть Ж. де Местра, который очень долго был в Петербурге; немало историков склонны говорить о большом влиянии Ж. де Местра на Чаадаева. Конечно, Чаадаев не мог не знать ярких и сильных построений де Местра, но не он, а Бональд и Шатобриан в действительности съиграли большую роль в идейной эволюции Чаадаева, который, несомненно, знал всю школу французских традиционалистов. Особенно важно отметить значение Шатобриана (в его поэтическом, эстетизирующем описании «гения» христианства, в его переходе к социальному христианству), а также Балланша, о чём говорит и сам Чаадаев [38].

Не прошла мимо Чаадаева и немецкая школа. В новейшем издании вновь найденных писем Чаадаева (в «Литературном наследстве») даны фотографии некоторых страниц из книг, найденных в библиотеке Чаадаева, с его заметками, - тут есть Кант («Критика чистого разума», «Критика практического разума»); знал Чаадаев, конечно, Шеллинга, знал и Гегеля [39]. Из «Философических писем» Чаадаева видно, что новую философию он изучил очень внимательно. Особенно надо отметить влияние Шеллинга на Чаадаева. Вопрос этот много раз обсуждался в литературе о Чаадаеве, разные авторы разно его решают, - одни утверждают, другие отрицают влияние Шеллинга [40].

Однако главным импульсом к религиозным исканиям Чаадаев был крах движения декабристов, что можно было рассматривать как результат несостоятельности их философски-политических убеждений. И хоть такое направление развития воззрений начинало складываться ранее декабря 1825 г., восстание декабристов могло убедить Чаадаева в правильности выбранного им пути и обеспечило столь необходимый фактор случая, повода, сильного потрясения, дающий толчок к самовыражению в форме протеста, порицания или детального разбора причин и следствий случившегося [41].

Во всяком случае, Чаадаеву близки многие стороны в русском либерализме и радикализме, хотя в последствии он сурово и с осуждением относился к восстанию декабристов [42].

В годы размышлений Чаадаев совсем не появлялся в свете, лишь изредка навещал друзей. 10 сентября он присутствовал на чтении " Бориса Годунова" у С.А. Соболевского и т.д. [43].

Тем не менее, Чаадаев был не прочь изредка оторваться от угрюмых мыслей. Итак, Чаадаев в это время был чрезвычайно нелюдим, и занят [44].

С.П. Жихарев в письме к А.И. Тургеневу от 6 июля 1828 г. сообщает о нем: "...Сидит один взаперти, читая и толкуя по-своему Библию и отцов Церкви. Был один раз у Пушкиной Е.Г. тотчас по ее приезде и после не ходит" [45]. 27 июня 1831 г. А.И. Тургенев пишет брату Тургеневу Н.И.: "...Одни приписывают его отшельничество глубокой меланхолии, но Мудров уверял меня, что ничего не бывало, что одно благочестие и отвращение от света и занятия религиозные были причиною его дикости..." [46].

В 1828 г. Чаадаев начинает работать над "Философическими письмами". Подготовительным материалом можно для них считать отдельные мысли и отрывки, которые Чаадаев записывал с конца 20-х годов. При умелом расположении, они встают в удивительно гармоничную систему, похожую на путевые заметки человека, странствующего по бескрайним просторам человеческой души [47].

В 1827-1828 гг. Петр Яковлевич вплотную подошел к проблеме создания своей системы взглядов и, вероятно, вначале 1829 г. его идеи уже могли выплеснуться на бумагу и открыться современникам для этого требовался лишь повод. Однако, посмотрим что могло толкнуть Чаадаева к столь откровенной и серьезной беседе с дамой? Однозначно, Чаадаев с самого начала обращался не только к ней [48].

О знакомстве Чаадаева с Е.Д. Пановой сохранилось свидетельство М.Н. Лонгинова, вероятно, записавшего это со слов самого Чаадаева: "...Они встретились нечаянно. Чаадаев увидел существо, томившееся пустотой окружавшей среды, бессознательно понимавшее, что жизнь его чем-то извращена, инстинктивно искавшее выхода из заколдованного круга душившей его среды. Чаадаев не мог принять участие в этой женщине; он был увлечен непреодолимым желанием подать ей руку помощи, объяснить ей чего именно ей не доставало, к чему она стремилась невольно, не определяя себе точно цели. Дом этой женщины был почти единственным привлекательным местом, и откровенные беседы с ней проливали в сердце Чаадаева ту отраду, которая была неразлучна, с обществом милой женщины, искренно предающейся чувству дружбы" [49].

Могло ли сострадание к этой женщине разбудить в Чаадаеве желание поделиться с нею самыми сокровенными его мыслями? Вполне возможно, что Чаадаев столь взволнован судьбой своей нечаянной знакомой он, несмотря на явное желание, и не решился бы изложить свои взгляды на бумаге. Ведь оставалось еще два года до момента, когда Чаадаев стал искать собеседников чтобы поведать им свою систему [50].

Но, очевидно, он понимал с самого начала работы над "Философическими письмами", что они будут читаться не только Е.Д. Пановой, но и, помимо того, что в то время многие письма копировались и читались множеством людей, и вызовут огромный резонанс в обществе. Кроме того Чаадаев говорил, что "если эти письма увидят свет, в них непременно усмотрят парадоксы" [51].

Поэтому он, прежде чем переслать письма Пановой, дает их своим близким друзьям, чтобы они дали оценку долгим трудам. Весной 1830 г. "Философические письма" читает М.Я. Мудров, в июне того же года А.С. Пушкин и М.Н. Погодин, в июле 1831 г. П.А. Вяземский и И.А. Тургенев [52].

Надо отдать им должное, они смогли поддержать Чаадаева, который в ту пору был обуреваем тяжелыми сомнениями насчет работы. А.С. Пушкин предложил даже свои посреднические услуги в публикации писем. Надо заметить, что в 1831 г. Чаадаев уже горел желанием напечатать их [53].

Можно предложить, что одобрение "Философических писем" ближайшими друзьями придало сил Чаадаеву, вследствие чего он с середины 1831 г. стал бывать в московском обществе и, в частности, в английском клубе [54].

В 1836 г. Надеждин находит и печатает первое "Философическое письмо" без уведомления автора. Узнав, Чаадаев увидел в этом намек "провидения" и дал свое согласие на публикацию. Он считал, что идея с двух тысячелетней историей, чтимая, проповедуемая тысячею высокими умами, тысячею святыми, должна была увидеть свет и у нас [55].

Публикация вызвала большой шум. Как ни странно, публичность схватила Чаадаева за ворот, по его словам, в самое неожиданное время [56].

В это же время активизируется переписка с друзьями, он сообщает об обыске и конфискации его личных бумаг, о реакции общества на поднявшийся шум, жалуется А.И. Тургеневу на море сплетен заливающих его [57].

Но, Чаадаев превозмог себя и отнесся ко всему происходящему, лишь как к подтверждению мыслей, высказанных в "Философических письмах" [58].

Он играл свою роль превосходно, однако говорил, что: " многое я потерял невозвратно, что многие связи рушились, что многие труды останутся неоконченными, и, наконец, что земная твердость бытия его - поколеблены навеки» [59].

Как бы то ни было, но и сейчас сохраняется стойкое убеждение, что Чаадаев "скис", поддался настроению человека, глубоко переживающего свою невостребованность и опустившего руки. Но это неверно. То, что было создано в последний период, свидетельствует, что его взгляды естественно претерпевали изменения по мере взросления, по мере накопления жизненного опыта и развития европейских событий. На основании последних работ мы можем воссоздать целостную картину его философской системы и место в ней событий российской истории [60].

1.2 Философская концепция П.Я. Чаадаева

Долгое время Чаадаев находился в состоянии углубленного поиска и создания нового единства собственной личности и мысли. Большое значение в его творчестве имело знакомство с двумя молодыми женщинами - Авдотьей Сергеевной Норовой и Екатериной Дмитриевной Пановой [61].

Норова, происходила из старинной дворянской семьи и получила типичное для того времени домашнее образование. В сельской глуши, как и в присутствии "белой публики", Петр Яковлевич не терял ни праздничности одежды, ни важности осанки, ни блистательности ума. Обаянием его личности и беседы и была увлечена, вернее, покорена Дуня Норова, в лице которой Чаадаев находит по началу едва ли не единственную слушательницу, с молчаливым благоговением внимавшую его умным речам. Своеобразные отношения Чаадаева с женщинами весьма важны для понимания его характера и философии [62].

Предрасположенность женского сердца к самоотречению Петр Яковлевич ощущает как точку приложения сил, ведущих к последней степени совершенства человеческого [63].

Такое же сложное сочетание чувств у Чаадаева проявляется и в его взаимоотношениях с другой соседкой - Екатериной Пановой, с которой завязалась переписка [64].

В очередной раз писала Панова, печалясь по - поводу потери его благорасположения и делясь с ним своими затруднениями. Обдумывая ответное послание и набрасывая первые строки, Чаадаев не мог сдержать наплыва мыслей, которых метаморфозы собственного сознания и душевного неустройства Пановой, различные общественно - исторические ситуации и мировые цели перекликаются и просматриваются друг через друга. Все это предсказывает ему искомый жанр выражения накопившихся проблем, соответствующий не только духовному своеобразию адресату, но и по характеру его философии, ее широкому предназначению. Теперь начальные строки переделываются, привлекается дополнительный материал, и личное письмо в процессе работы превращается в знаменитое первое философическое письмо [65].

Это письмо, служащее введением к произведению, было в достаточной мере оценено и не требует более подробного обозрения. Чаадаев хотел, как он сам говорит "выяснить точку зрения, с которой следует рассматривать мир христианский и то, что мы, русские, делаем в этом мире" [66]. Эта точка зрения - большая высота, преимущество "вероучения, основанного на верховном начале единства и прямой передачи истины в непрерывном преемстве ее служителей..." [67].

Таково на деле основание Православной Веры; но Чаадаев не так понимает дело, ибо, по его мнению: "Влекомые роковой судьбой, мы отправились в презренную Византию, предмет презрения народов, в поисках за нравственным сводом, который должен был составить наше воспитание. Как раз перед тем честолюбивая душа (Фотий) исторг эту семью из вселенского братства; идею, так искаженную людскою страстью, мы восприняли…" [68].

"Уединенные в нашей ереси, мы не воспринимали ничего происходящего в Европе..." [69].

"Слабость наших верований или недостаточность нашего вероучения держала нас в стороне от всемирного движения, в котором развернулась и определилась социальная идея христианства, и отбросила нас в число народов, которым приходиться воспользоваться вполне действием христианства лишь косвенно и с большим опозданием" [70].

Что касается мнения Чаадаева о России, то следующие ссылки полностью его выражают: "Мы живем в настоящем самом узком, без прошлого, без будущего, среди полного застоя..." [71].

"Если мы хотим занять положение, подобно положению других образованных народов, мы должны в некотором роде вновь проделать у себя всё воспитание человеческого рода…" [72].

"У нас не существует внутреннего развития, естественного прогресса; новые идеи выметают старые, так как они не вытекают из последних и сваливаются неизвестно откуда" [73].

Ведение целиком состоит из подобных нелепостей.

Первых страниц второго письма не хватает в рукописи. Натыкаешься сразу на выпады против рабства в России, и по поводу этого на обвинения Православной церкви: "Почему русский народ впал в рабство лишь после того, как он стал христианским, а именно в царствование Годунова и Шуйского? Пусть Православная церковь объяснит это явление, пусть она скажет, почему она не подняла свой материнский голос против этого отвратительного злоупотребления!» [74].

В этом письме Чаадаев очень много пишет о рабстве и о всем, что с ним связано, так например: "…Вам надо самим всё создать, сударыня, включительно до воздуха, которым вам приходиться дышать, до почвы, которую приходиться попирать ногами. Это буквально так. Прислуживающие вам рабы, разве это не ваша атмосфера? Эти борозды, вырытые другими рабами в поте лица, разве это не та земля, которая вас носит?" [75].

"И как много предметов, и сколько горя заключено в одном этом слове - раб! Вот заколдованный круг, в котором мы все бьёмся, бессильные выйти из него! Вот ненавистный факт, о который мы все разбиваемся… Вот что поражает все наши воли, грязнит все наши доблести!" [76].

"Эта ужасная язва, которая нас разъедает, где её причина? В чём причина, что наиболее поразительная черта христианского общества как раз в том, от чего русский народ отказался как раз на лоне христианства? Откуда это извращенное у нас действие христианства? Я этого не знаю, но мне кажется, одно уже это могло бы заставить нас усомниться в православии, которым мы кичимся…" [77].

Остальное содержит только философские соображения о христианстве и доказательства в защиту откровения [78].

Во - втором философском письме, Чаадаев говорит о парализации материального и духовного миров, о путях и средствах познания природы и человека, о пространстве, времени, движении, он разворачивает научные и философские доказательства своей главной идеи [79]; "В человеческом духе, нет никакой иной истины, кроме той, которую своей рукой вложил в него Бог, когда извлекал его из бытия" [80].

В третьем письме - ничего о политике или противного православию. Это ряд рассуждений из области метафизики, логики, морали, которые ведут к доказательству необходимости для человеческого разума подчиниться разуму божественному, взывают к подъему души в область религиозной жизни. Всякая строка проповедует покорность, послушание, зависимость в нравственном отношении [81]. Беспрестанно встречаются выражения такого рода: "Человек всю жизнь только и делает, что стремиться, чему-либо подчиниться... Вся наша действенность есть лишь последствие силы, которая побуждает нас занять место в общем распорядке, в распорядке зависимости… Разум человеческий силен лишь в силу своего подчинения..." и т.д. [82].

В этом письме Чаадаев говорит, что он понял, что "то, что заслоняет от меня истину, это я сам" [83]. "Подумайте только: наряду с чувством нашей личной индивидуальности мы носим в сердце своём ощущение нашей связи с отечеством, семьёй и идейной средой, членами которой мы являемся; часто даже это последнее чувство живее первого. Зародыш высшего суждения живет в нас самих явственным образом; он составляет сущность нашей природы, наше нынешнее Я совсем не предопределено нам каким-либо неизбежным законом: мы сами вложили его себе в душу. Люди увидят, что человек не имеет в этом мире иного назначения, как эта работа уничтожения своего личного бытия и замены его бытием вполне социальным и безличным" [84].

Четвертое письмо целиком философское, составляет продолжение предыдущего. Вопросы социальные или чисто религиозные в нем не затронуты. Автор говорит главным образом о нравственной свободе, не отклоняясь от учения Православной церкви. В этом письме, переходя к анализу движения физических тел, Чаадаев заключает, что неумолимая логика заставляет говорить о нем как о следствии находящегося вовне источника. А поскольку движение является всеобщей формой существования любых явлений в мире, то движение умственное и нравственное также имеет внешний побудитель [85].

В пятом философском письме Чаадаев как бы подводит итог рассмотрению единства духовного и материального порядка бытия. Высказанные Чаадаевым в этом письме религиозные идеи, за редкими исключениями, не отступают от духа православного учения [86].

В шестом письме точно также одна только философия. Это комментарий католических философов к единству рода человеческого и к единству истин откровения, вечно хранимой в Традиции [87].

Шестое письмо, содержащее взгляды на философию истории, не вторгается в область политики, и сводиться к апологии римского католичества. Вслед за критикой протестантизма, от которой бы не отказалась и Православная церковь: " День, когда объединяться все христианские вероисповедания, будет тот, когда все схизматические церкви решаться признать в покаянии и в уничижении, во вретище и, посыпав голову пеплом, что, отделившись от церкви-матери, они далеко отбросили от себя возвышенную молитву Спасителя..." [88]. «А папство пусть оно и будет, как это утверждают, человеческим учреждением, как будто предметы такого порядка совершаются руками людей, - но разве в этом дело? Во всяком случае, несомненно, оно в своё время возникло, по существу, из настоящего духа христианства, и в настоящее время, оставаясь по-прежнему видимым знаком единства, оно служит ещё и знаком воссоединения. Почему бы, руководствуясь этим, не вручить ему первенство над всеми христианскими обществами?..» [89]. Речь идет о движении и направлении исторического процесса.

Письмо седьмое продолжение письма шестого, тоже здесь говориться о движении и направлении исторического процесса, политики нет. Рассуждение Чаадаева о Моисее и Давиде, по существу, согласуется с духом церкви; суждение его о Магомете вызывает возражения [90]. В заключении - новая выходка против России: " Мы до сих пор жили обособленно: то, чему мы научились от других, осталось вне нас, как простое украшение, не проникая в глубину наших душ, в наши дни главенствующего общества так возросло его действие на остальную часть человеческого рода и так расширилось, что вскоре мы будем увлечены всемирным вихрем и телом и духом. Сделаем же, что в наших силах, для расчистки путей нашим внукам..." [91].

В восьмом последнем философическом письме, отчасти носящем методологический характер, Чаадаев заключает: " Истина едина: царство божье,

небо на земле, все евангельские обетования- всё это не иное что, как прозрение и осуществление, соединение всех мыслей человечества в единой мысли; и эта единая мысль есть мысль самого бога, иначе говоря осуществленный нравственный закон" [92].

Восьмое письмо как будто не закончено. Оно говорит о причащении и о Новом Завете, выставляя по отношению к последнему рискованную точку зрения и странные утверждения, не упоминая, впрочем, Православной Церкви или России. Достаточно привести следующее место: «Когда Сын Божий говорил, что Он пошлет людям духов и что Он Сам пребудет среди них вечно, неужели Он помышлял об этой книге, составленной после Его смерти, где худа ли, хорошо ли рассказано об Его жизни и Его речах и собраны некоторые записи Его учеников? Мог ли он полагать что эта книга увековечит его учение на земле? Конечно, не такова была Его мысль. Он хотел сказать, что после Его явятся люди которые так вникнут в созерцание и изучение Его совершенств, которые так будут преисполнены Его учением и примером Его жизни, что нравственно они составят с ним одно целое, что эти люди, следуя друг за другом из поколения в поколение, будут передавать из рук в руки всю Его мысль, всё Его существо…» [93].

«…В настоящее время все основано на букве и подлинный голос воплощенного разума прибывает немым…и т.д. Нужно живое слово, которое видоизменяется по временам, странам и лицам…» [94].

Если попытаться определить дух этого сочинения путем обозрения обнаруживающихся в нем различных направлений то придешь к следующим заключениям. Общие и господствующие направления - римско-католическое; цель, по-видимому, более религиозная нежели политическая и скорее умозрительная, нежели догматическая [95].

Революционные принципы не получают открытого выражения. Либерализм вытекает из совокупности суждений о России явно выступает в хорошо известных местах первого письма и также отрывках второго [96].

Удалившись от московского общества в 1828 по 1830 гг., П.Я. Чаадаев в основном завершил работу над циклом "Философических писем", что явилось для него событием огромного значения, дающем сознание личной полноты и твердости нового социального качества и способным вывести из тяжелого кризиса [97].

П.Я. Чаадаев является одним из ярких представителей философской мысли России западнического направления. Он всегда привлекал внимание историков русской мысли. Правда, ранее интерес этот вызывался больше одной стороной его творчества,- его скептицизмом в отношении России, как это выразилось в единственном из "Философических писем" напечатанном при жизни автора. Мировой читатель долгое время был лишен возможности узнать развитие и суть философской концепции Чаадаева, так, как опубликовано, было только одно письмо при жизни. Кроме того, сами письма считались утерянными и найдены были только в 1935 г., несколько писем не было опубликовано, так как в них Чаадаев положительно отзывается о религии [98].

Переходя к изучению концепции П.Я. Чаадаева можно отметить то, что он является ярко выраженным религиозным философом, поэтому войти в систему Чаадаева можно, поставив в центре всего его религиозную установку [99]. Не смотря на религиозность, Чаадаев не является богословом, он сам говорит: " Я, благодарение Богу, не богослов и не законник, а просто христианский философ" [100].

Обычно при изложении учения Чаадаева на первый план выдвигают его оценку России в её прошлом. Это, конечно, самое известное и, может быть, наиболее яркое и острое из всего, что писал Чаадаев, но его взгляд на Россию совсем не стоит в центре его учения, а, наоборот, является логическим выводом из общих его идей в философии христианства. Сосредоточение внимания на скептическом взгляде Чаадаева на Россию не только не уясняет нам его мировоззрение, но, наоборот, мешает его правильному пониманию. С другой стороны, и сам Чаадаев, избравший форму писем для изложения своих взглядов, затруднил для читателя уяснение его системы, - её приходиться реконструировать (как это впервые пробовал сделать Гершензон) [101]. На наш взгляд войти в систему Чаадаева можно, лишь поставив в центре всего религиозную установку, - в его религиозных переживаниях - ключ ко всем его взглядам. В литературе о Чаадаеве постоянно указывается что он «не был богослов»; Гершензон считает «вопиющей непоследовательности» со стороны Чаадаева, что он не перешел в католичество, а Флоровский считает, что «самое неясное в Чаадаеве - его религиозность», что в «мировоззрении его меньше всего религиозности», что он - «идеолог не церковник», что «христианство с ссыхается у него в идею» [102]. Чаадаев стремился быть философом, опираясь на то, что принесло миру христианство, - но он и богослов, вопреки его собственному заявлению. У него нет богословской системы, но он строит богословие культуры: это уже не христианская философия (чем является система Чаадаева в целом), а именно богословская построение по вопросам философии истории, философии культуры [103].

У Чаадаева была натура страстная и сосредоточенная, натура, искавшая деятельности,- но не внешней, не мелочной, не случайной, а всецело и до конца воодушевленной христианством [104]. Если один из величайших мистиков христианского Востока (Св. Исаак Сирианин) глубоко чувствовал "пламень вещей", то к Чаадаеву можно применить эти замечательные слова так: "он глубоко чувствовал "пламень истории", её священное течение, её мистическую сферу [105]. В теургическом восприятии и понимании истории- всё своеобразие и особенность Чаадаева. По теургической установке, Царство Божье строится при живом участии людей, и понимается не в отрыве от земной жизни, а в историческом воплощении, как Церковь. Действие христианства в истории во многом остается таинственным, по мысли Чаадаева, ибо действующая сила христианства заключена в таинственном его единстве, то есть в Церкви [106]. «Призвание Церкви в веках, - писал позже Чаадаев, - было дать миру христианскую цивилизацию», - и эта мысль легла в основу его философии истории [107]. Исторический процесс не состоит в том, в чём обычно видят его смысл, - и здесь Чаадаев не устаёт критиковать современную ему историческую науку: «Разум века требует совершенно новой философии истории» [108]. Эта «новая философия истории», конечно, есть провиденциализм, но понятый более мистически и конкретно, чем это обычно понимается. Иные места у Чаадаева напоминают учение Гегеля о «хитрости исторического разума»,- там, где Чаадаев учит о таинственном действии Промысла в истории. В первом «философическом письме» Чаадаев пишет: «Христианство притворяет все интересы людей в свои собственные» [109]. Этими словами хочет сказать Чаадаев, что даже там, где люди ищут «своего», где заняты личными, маленькими задачами, и там священный пламень Церкви переплавляет их активность на пользу Царству Божию. Будучи глубоко убеждён, что «на Западе всё создано христианством», Чаадаев разъясняет: «Конечно, не всё в европейских странах проникнуто разумом, добродетелью, религией, далеко нет, - но всё в них таинственно повинуется той силе. Которая властно царит там уже столько веков» [110].