Образование Киевской Руси

Это тексты из ретроспективных источников. Но существуют и документы, написанные очевидцем событий - патриархом Фотием (родился ок. 810 - патриарх в 858-867 гг. и после 877 г.), подтверждающие дату нападения 860 г. и характеризующие русь как народ превосходящий всех жестокостью и склонностью к убийствам, что впоследствии слало византийским штампом. (увы, полных русских переводов не обнаружено). Фотий и вслед за ним Продолжатель Феофана рассказывают о неожиданном уходе руси из под Константинополя. Иоан Диакон - о триумфальном возвращении восвояси. Нестор и византийских хронограф из брюссельского кодекса о буре, уничтожившей флот русов. Возможное развитие событий таково: Фотий в отсутствии императора и армии почёл за благо откупиться от руси, но не очень об этом в последствии любил говорить, хотя это не было предосудительным. Русский флот отбыл с большой добычей, но на обратном пути действительно был застигнут бурей с катастрофическими последствиями.

Более поздние русские летописи содержат упоминание о походе 860 г. с той же ошибкой датировки, но почерпнуты из других источников, нежели сообщение “Повести...”, так как информатор смотрит на события не из Константинополя, а из Киева. В Никоновской летописи XVI под 867 г. (6375) читаем: возвратились Аскольд и Дир от Царьграда в малой дружине и был в Киеве плач великий. Источник Татищева (Иоакимовская летопись?) это печальное возвращение относит, как и Нестор, к 866 (6374) г.

867 (6375) г. Вовсе не следует из этих сообщений увеличивать количество неудачных походов руси на Царьград, т.к. уже в послании 867 г. русы характеризуются Фотием как подданные и дружественные Византии.86-93 Эти термены употреблены в официозном документе - послании восточным патриархам, и подразумевают заключение договора и принятие русами христианской веры, что соответственно ставит их, по представлениям Константинополя, в подчинённое императору ромеев и вселенскому патриарху положение.

868-877 гг. Правление Василия I (867-886 гг.) и патриарха Игнатия. Описание истории правления Василия I в Продолжателе Феофана принадлежит Константину Багрянородному. Среди благих дел Василия, вслед за строительством храмов, Константин называет крещение иудеев, болгар и руси.

Продолжатель Феофана (автор радела о Василии I - Константин Багрянородный):

97. Щедрыми раздачами золота серебра и шёлковых одеяний он [Василий] также склонил к соглашению неодолимый и безбожный народ росов, заключил с ним мирные договоры, убедил приобщиться к спасительному крещению и уговорил принять рукоположенного патриархом Игнатием архиепископа, который, явившись в их страну, стал любезен народу таким деянием. Однажды князь этого племени собрал сходку из подданных и воссел впереди со своими старейшинами, кои более других по многолетней привычке были преданы суеверию, и стал рассуждать с ними о христианской и исконной вере. Позвали туда и иерея, только что к ним явившегося, и спросили его, что он им возвестит и чему собирается наставлять. А тот, протягивая священную книгу божественного Евангелия, возвестил им некоторые из чудес Спасителя и Бога нашего и поведал по Ветхому завету о чудотворных божьих деяниях. На это росы тут же ответили: “Если сами не узрим подобного, а особенно того, что рассказываешь ты о трёх отроках в печи, не поверим тебе и не откроем ушей речам твоим.” А он, веря в истину: ”Если что попросите во имя моё, то сделаю” и “Верующий в меня, дела, которые творю я, и он сотворит и больше сих сотворит, когда оное должно совершиться не напоказ, а для спасения душ”, сказал им: “Хотя и нельзя искушать Господа Бога, просите, что хотите, и всё полностью ради веры вашей совершит Бог, пусть мы жалки и ничтожны”. И попросили они бросить в разложенный ими костёр саму книгу христианской, божественное и святое Евангелие, и если останется она невредимой и неопалённой, то обратятся к Богу, им возглашаемому. После этих слов поднял иерей глаза и руки к Богу и рёк: “Прославь имя твоё, Иисус Христос, Бог наш в глазах всего этого племени”, - и тут же метнул в пламя костра книгу святого Евангелия. Прошло немало времени, и когда погасло пламя, нашли святой том невредимым и нетронутым, никакого зла и ущерба от огня не претерпевшим, так что даже кисти запоров книги не попортились и не изменились. Увидели это варвары, поразились величию чуда и уже без сомнений приступили к крещению.

Этот же рассказ о направлении архиерея на Русь и испытании книги огнём приведён в поздней (XVI в.) Никоновской летописи под 876 (6384) г. Рассказ предваряется в начале упоминанием о походе Аскольда и Дира и обрушившимся на них гневе Божьем. Это добавление так же выдаёт своё византийское происхождение. О князе русском Аскольде. Народ, называемый Русь, как и кумане [половцы], живущий на Ексинопонте [Понте Евксинском]. Эту фразу нельзя понимать как указание русских источников на какую-то отдельную причерноморскую или приазовскую русь, которая ходила походом на Константинополь (ходила, вспомним Х-л-га, но в рамках общего предприятия великого князя русского Игоря никак не дифференциируется). Это заимствование из ранних византийских авторов, размещавших русь и половцев где-то на севере от Чёрного моря.

Указанные части разделены фразой о том что Василий I много воевал с агарянами (арабами) и манихеями (они же павликиане).

Выяснение отношений: чъё сообщение истинно - очевидца патриарха Фотия или историка императора Константина, по видимому, бесплодно. Напомним, что русь крестилась на высшем уровне ещё дважды - Ольга в Константинополе (не считая, того что она, вероятнее всего, уже была христианкой) и Владимир в Корсуни. Нет ничего невозможного в том, чтобы впервые русь крестилась в 867 г. при Михаиле III и Фотии в Константинополе, а десять лет спустя в 876 г. при Василии I и Игнатии в Константинополь прибыло новое посольство, в том числе, попросившее-потребовавшее присылки церковного иерарха на место.

Для Византии именно с этого крещения 867 года Русь становится христианским народом, в то время как на самой Руси ещё более 120 лет почитали себя язычниками. И наоборот, крещение Руси Владимиром в 989 г., являющееся столь знаменательным событием в истории России, прошло почти незамеченным в Византии. Это противоречие объясняется тем, что с одной стороны, власть рюриковичей не была преемственной по отношению к власти руси Аскольда и Дира, и первых русских христиан на киевском столе вновь сменили на долгое время язычники. А с другой стороны, Аскольд и Дир не создали, в отличие от Рюрика и его наследников, государства, объединившего пришлую русь с коренными славянами и другими народами (в смысле их элит) общим интересом, и крещение варягов-руси не вызвало такого же процесса среди киевлян-славян, не говоря уже об остальном населении русской равнины.

Примерно к этому же времени относится первое сообщение о руси на Каспии. Впервые нападение руси на южное побережье Каспия фиксирует прикаспийский историк Ибн Исфендийар. Он пишет, что во время правления Алида ал-Хасана ибн Зайда (864-884 гг.) русы напали на город Абаскун. Как и в каком количестве русы попали на Каспий неизвестно. Возможно, как и в случае с Амастридой, мы имеем дело с тенью более поздних событий, отброшенной в прошлое. В 912-914 г. сразу два автора описывают большой (500 судов по 100 человек) поход руси на Каспий и огромные разрушения, причинённые русами. При этом Ал-Мас'уди, описывая поход русов 912/913 г., говорит, что это было первое появление военных судов на Каспии. И опять же как и в случае с нападением на берега Пропонтиды, так и здесь, в случае с нападением на южный берег Каспийского моря, есть большие сомнения, что это возможно сделать небольшим отрядом. Возможно нападение на Абаскун в IX в. либо ошибка источника, либо весьма незначительный эпизод.

Недоверие и "антинорманистов" и "гипернорманистов" к ПВЛ основано на двух “китах”. Первый: Нестор, живший через 200-250 лет после описываемых событий, не мог свои суждения основывать ни на чем, кроме легенд и, следовательно, ничего кроме легенд записать не мог. Второй: авторы и редакторы “Повести...” создали текст на потребу текущей идеологической борьбе. И анализ текста достаточно часто, как будто подтверждает это мнение, показывая неверность данных “Повести...” в конкретных эпизодах. Здесь стоит вернуться к краткой характеристике этого источника и вообще продекларировать некоторые научные, в нашем понимании, принципы.

Начнём со второго утверждения. Во-первых, опыт СССР по созданию коллективами авторов идеологически выдержанных исторических трудов, не может быть механически распространён на раннее средневековье. Требуются убедительные доказательства, наличия цельной светской идеологической концепции, осознания необходимости её исторического удостоверения, наличия возможности и соответствующих опытов для Руси XI-XII вв. Пока же Пушкин в наивном образе Пимена гораздо ближе к пониманию духа древних летописцев, чем иные искушённые историописатели.

Когда-нибудь монах трудолюбивый

Найдёт мой труд, усердный, безымянный,

Засветит он, как я, свою лампаду -

И, пыль веков от хартий отряхнув,

Правдивые сказанья перепишет,

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро -

А за грехи , за тёмные деянья

Спасителя смиренно умоляют.

Автор, пишущий целый гимн книгам и книжной мудрости (под 1037 г.), в том числе заявляющий, что книги подобны рекам, напояющим вселенную, слишком серьёзно относится к слову, чтобы превращать его в разменную монету. К тому же надо принимать в расчёт абсолютную ценность каждой книги (в смысле, тома - “кирпича” или “свитка”) в этом мире, где библиотеки насчитывают десятки или в лучшем случае сотни томов.

Краткая история создания “Повести...” такова:

1037-1039 гг. - Древнейший Киевский свод (по А.А.Шахматову) или Сказание о первоначальном распространении христианства (по Д.С.Лихачёву)

1073 г. - летописный свод игумена Киево-Печёрского монастыря Никона.

1093-1095 гг. - Начальный летописный свод, составленный в том же Киево-Печёрском монастыре

1110 г. - Первая редакция “Повести...” Нестора.

1116 г. - Вторая редакция Сильвестра в киевском Выдубицком монастыре.

1118 г. - Третяя редакция (новгородская).

Различные эпизоды “Повести...” могут быть основаны на совершенно различных источниках. Они могут либо пересказывать, либо просто цитировать житийные произведения, византийские исторические хроники, дипломатические и публицистические документы. Могут содержать изложение легенд, пересказы устных сведений, полученных от “осведомлённых источников”, отсылки к дружинной поэзии, личные впечатления Нестора.

Конечно, ПВЛ содежит некую общую просветительски-назидательную идею, христианские представления о морали, антикняжеские или наоборот возвеличивающие князей пассажи, а так же явно выказывает личное неприязненное отношение к грекам. Однако представления о хорошо отредактированном и подогнанном тексте совершенно не выдерживают проверки самим текстом. Столь разнообразные источники просто невозможно слепить в текст, подчинённый единой идеологии. Только потому что фрагменты склеивались подчас чисто механически, не столько по недомыслию, сколько по причине слишком уважительного отношения к слову переписываемого текста, учёным удаётся добраться до первоисточников текста “Повести...”

А заодно обнаружить массу противоречий того же идеологического плана. Если авторы “Повести...” считают Рюрика основателем государства, то откуда тогда такая враждебность к нему и одобрение Вадима, не пожелавшего быть рабом у варягов?

Представления же о легендарности сведений принципиально противоречат их идеологической выдержанности. Легенды не несут идеологии. Попытки же в угоду современной идеологии, даже искренне разделяемой автором, выдать какие-либо сведения за легенду не выдерживают проверки. Это касается прежде всего истории призвания Рюрика. Да, ко времени Нестора воспоминания о варягах сильно потускнели, их язык исчез на Руси, и договор с Рюриком дошёл до Нестора в устном виде. Но ведь дошёл, о чём свидетельствует точная юридическая, а не образная эпическая лексика, зафиксированная в ПВЛ.

Отрицание соответствия формулы Рюрик, Синеус и Трувор древнешведской фразе Рюрик со своим домом и верной дружиной, подкрепляемое ссылкой на народную этимологию (пиджак - спинжак), можно было бы принять. Если бы не соображения о ничтожно малой вероятности такого точного совпадения произношения двух имен с юридической формой, совершенно уместной в данном контексте. Кроме того, Синеус и Трувор почти сразу после этого умерли, не оставив наследников и не породив событий. Кроме того, только имя Трувор имеет скандинавский аналог -Torvard. Синеус же не находит никаких убедительных аналогий среди скандинавских имён. Те. это действительно "народная этимология" только не историофилов XVIII века (Рюрик, Синеус и Трувор -> Рюрик с домом и дружиной), а их далёких новгородских или киевских предков (Рюрик с домом и дружиной -> Рюрик, Синеус и Трувор).

Общее отрицание скандинавского влияния на образование Русского государства при его строгом логическом продолжении приведёт (и приводит) к утверждениям о полностью самостоятельном развитии русского народа в культурном и технологическом плане. Но только в начале цивилизации шумеры, египтяне, китайцы начинали с нуля. Все остальные, без исключений, начинали свою историю с каких-либо заимствований достижений культуры и технологии у предшественников и соседей. Чем позже старт, тем больше объём заимствований. Изоляция, вынужденная или преднамеренная, с неизбежностью рока приводила к торможению развития и отставанию в гонке технологий.

Так что, не следование бредовой идее создать часть равновеликую целому - т.е. создать на 1/6 части света экономику равновеликую всему миру, а именно способность очень быстро перенять у всего мира его достижения и есть достоинство, выказанное восточными славянами в момент их выхода на историческую арену. Кстати, не только они выказывали такое достоинство, мечи принесённые варягами - клинки шириной 5 см. и длинной 90 см. с закруглённым окончанием, предназначенные только для рубки - это не изобретение скандинавов. Расчистка и анализ сотен клинков, найденных по всей Европе, показал, что почти все они выкованы в нескольких мастерских, расположенных на Рейне во Франкской державе, только рукояти и ножны в основном изготавливались на "месте употребления". Перенятие технологии и 1000 лет назад происходило по "лицензионному" принципу - "меч из Фощеватой" явно изготовлен русским мастером по франкскому образцу. Он имеет славянскую надпись на клинке.

Этот современный вывод М.Горелика относительно франкского происхождения мечей руси-норманнов имеет потверждение очевидца - Ибн Фадлана, который именно как франкские и определил виденные им мечи руси, прибывающей в Булгар. Мечи их плоские, бороздчатые, франкские.

Высказывалось мнение (Лебедев Г.), что медленные петляющие в лесах реки могли быть легко взяты под контроль с укреплений, построенных на насыпных холмах вдоль этих рек (Волхов, Ловать) и у волоков. Но что в реальности могли противопоставить в открытом бою закованным с ног до головы в железную броню профессиональным воякам славянские общинники, не имеющие ни железных броней, ни мечей, ни подготовки, ни опыта. Так что, если бы у варягов была бы необходимость только прорваться через земли славян, а не закрепиться в них, то к чрезмерным усилиям и потерям это бы не привело. С другой стороны, никакая броня и опыт не помогут в партизанской войне в лесном краю. Кого стрелой не достанут, того ночью в собственном замке сожгут. Не смогли же датчане удержаться в земле ильменских славян силой. А Рольву Ролону для захвата и удержания за собой только лишь одного герцогства Нормандии потребовалось от 15 до 20 тысяч войска.

Мнения о мирном или не мирном характере взаимоотношений варягов и восточных славян различны. С одной стороны, русские источники не сохранили таких же ярких картин вражды со скандинавами, как со степняками. Это даёт основание некоторым учёным делать выводы о довольно мирном взаимоотношении варягов и восточных славян. С другой стороны, саги рисуют вполне традиционную картину. Снарядил он (конунг Стюрлауг) 300 кораблей, хорошо оснащенных во всех отношениях. Затем они держат курс на Гардарики с большой пышностью и в добром настроении. Когда они прибыли в страну, пошли они по земле, совершая грабежи, сжигая и паля везде, куда бы они не шли по стране. Убивают людей и скот. Отпор этой дружине пытается дать другая дружина таких же варягов, ещё прежде обосновавшаяся в этой стране, а результатом победы одной из дружин становиться мирное правление в городе, раньше принадлежавшем проигравшим, в совете с лучшими людьми, которые были в стране.

В данном случае истина, скорее всего, находится не посередине, а у одного из крайних положений. Очень трудно представить варягов-викингов в роли пай-мальчиков. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают в плен, везут в Хазар и Булкар и там продают. Так описывает Ибн Русте взаимоотношения русов и славян, подразумевая под славянами только ближайшее непосредственно известное на Востоке племя вятичей. Нападение с кораблей здесь осуществляется по рекам, а не с моря. Пока какое-либо племя не включено в состав державы руси и отношения с ним не переведены на уровень правовых, действует "закон" войны и грабежа.

Глава 4. Движение на юг. Образование Великого княжества Киевского. Вещий Олег

4.1 Дружина и город

Установив свою власть в 862-864 годах в землях ильменских славян и их союзников, Рюрик не терял из виду свои бывшие западные владения. В 869 умер Лотарь, и это привело к общему перераспределению ленных владений во Франкской империи. Рюрик предпринимает поездку на запад, и в 870 году встречается с новым императором франков Карлом Смелым. В 873 году он получает назад свой лен - Фрисланд и возвращается в Новгород, где он не вассал императора, а сам полноправный правитель, раздающий своим вассалам земли. Последние годы своей жизни Рюрик пожинал плоды всей бурной жизни и устраивал свои семейные дела. В 879 году, дожив почти до 80 лет, Рюрик умер. В западных хрониках он последний раз упоминается в 882 году, но уже в прошедшем времени. У него в Новгороде остался сын Игорь, которому в это время было 1-2 года.

В рождении ребёнка у семидесятисемилетнего правителя нет ровным счётом ничего необычного. Люди, дожившие до такого возраста при таком образе жизни должны были обладать завидным здоровьем. В другую эпоху, в 20-е годы XVII в., архимандрит Тобольского монастыря писал, что в обители стригутца все служилые люди: увечные, раненые и которые очьми обнищали, за убожество, иные и без вкладу стриглись, ещё [из] ермаковских казаков постриженники лет во сто и больше... В это же время, в 1622 году, эти же сподвижники Ермака, пришедшие к Строгановым ещё в 1577 году, в полном душевном здравии участвуют в составлении поминального синодика, а всего лет за двадцать до того ещё служат в пеших казаках, входя в состав "старой сотни" в Тобольске.

Правителем при малолетнем князе стал один из дружинников Рюрика - Олег. Все имена скандинавского происхождения: Игорь - Ингвар (Yngvarr), Олег - Хельг (Helg).

Княжеская дружина на Руси получила совершенно особое, отличное от остальной Европы, значение. На Западе удачливый конунг и его дружинники, захватив территорию, рассаживались по ней, каждый сам по себе, объединить их вновь могла только необходимость защиты своего завоевания или желание новых приобретений. Вот как изображает этот процесс Т.Н.Грановский:

"Мы видели, как совершалось завоевание римских областей немецкими дружинниками. [К сожалению, предшествовавших лекций не сохранилось, но то, что речь идёт о дружинах, а не племенах - очевидно.] Когда окончательно занималась область, цель, с которой создавалась дружина, была достигнута. Теперь надо было получить награду за понесённые труды; <эта награда заключалась в земле>. Германские завоеватели делили землю по жребию; каждому доставался свой sors, свой аллод. [all - чистый, весь, od - собственность, т.е. аллод - право собственности, не связанное обязательствами, независимое]... Вождю дружины, конунгу, доставалась наибольшая часть, сверх того, ему доставались ещё другие земли; это было наследие впоследствии императоров [Священной римской империи германской нации]. Собственно, вместе с разделом земли между дружинниками оканчивались их отношения к вождю: дружинники становились свободными собственниками. ... Но у вождя были ещё свои частные цели, для которых он должен был создать себе особенную дружину... и этим новым дружинникам раздавал он свои земли: явился феод (собственно владение, данное в уплату, от слова fee - мзда, плата)... Получивший такой феод обязан был нести определённые повинности". Повинности, естественно, не виллана - барщина, оброк, а повинности вассала, например, воевать за сеньора 30 дней в году.

На Руси дружина не распадается. Несмотря на выделение отдельных отрядов для других городов, основное ядро, старшие дружинники, продолжают жить вместе с князем, пируют вместе с ним и управляют вместе с князем всей державой.

Нераспадение дружины на Русской равнине объясняется отличием, как её природы, так и её населения от Западной Европы. На Русской равнине барону с 10-15 воинами невозможно ни обеспечить себе безопасность, ни контролировать податное население. Для первого нет ни неприступных скал ("орлиных гнезд"), ни камня, из которого легко построить донжон. Такой донжон без применения осадной техники взять невозможно. Равное же по силе укрепление из земли и дерева требует гораздо большей площади, а, следовательно, и воинов для обороны, гораздо больших сил на строительство, не говоря уже о том, что дерево горит гораздо лучше, чем камень. Второе, чужак-барон из замка не может контролировать редкое население, живущее в обширной лесной зоне. Это население с одинаковой лёгкостью может и уйти на недосягаемое для барона расстояние, не вступая в конфликт с соседями - места-то много, а может и надёжно заблокировать такого барона в его замке - до других баронов далеко.

В девятом веке у восточных славян происходит процесс распада рода, выделения из него семьи и укрепления этой семьи как основного элемента самоорганизации общества. Обнесённые тыном городки, в которых жили роды по 100 - 150 человек оставляются их обитателями. Семьи по отдельности или малыми группами расходятся по лесным полянам и безлесным долинам малых рек, поселяясь на них деревнями в 3-5, редко 10 дворов. Взрослые дети ищут себе новые места, и родственные связи рвутся во втором - третьем поколениях. Весь быт деревянный, накопления добра не происходит. Всё можно легко бросить и уйти на новое место.

В то же время родовая старшина переселяется в новые города, привлекаемая зарождающейся торговлей. Их собственность - земли рода, пожары такой собственности не страшны, но и с собой не унесёшь. Они начинают считаться родством, им есть что хранить и завещать. (Позже "Русская Правда" зафиксирует право кровной мести, а ещё позже бояре и служилые князья царю будут перечить и голов за то лишаться, но место рода не уступать - местничество. Ничего подобного в крестьянском мире нет). Им есть и чем держать в подчинении деревню. Всё равно, надо идти в город за железным лемехом, серпом, косой, за топором: Россия - не "Счастливая Франция", здесь на хворосте не перезимуешь, дрова нужны; за глиняной чашкой, за украшениями для жены, дочери, невесты. Маленькая деревня в лесу не может содержать своих ремесленников. А самое главное, в город надо идти в голодный год - там у "лучших людей" запасы семенного зерна.

Контролировать местное население можно только совместно с родоплеменной старшиной самого населения. Следовательно, для того, чтобы у варяжских боевых дружин появилась возможность и причина осесть на Русской равнине, они должны были найти общий интерес с местными славянскими племенами (а на севере с союзом славянских и финно-угорских племён). Таким интересом стала торговля с Византией.

Раньше предполагалось, что варяжские дружины оседали в уже существующих городах, вытянувшихся цепочкой вдоль торгового пути и на его ответвлениях - Чернигове, Любече, Переяславле, Смоленске, Пскове, Полоцке, Витебске, Новгороде, Белоозере, Изборске, Ростове. Но последовательный анализ археологических данных категорически свидетельствует, что варяжские поселения располагаются вне пределов русских городов. К тому же они часто старше городов. Рюриково Городище старше Новгорода. Гнездово старше Смоленска. Темирево старше Ярославля. Параллельно развиваются Чернигов и Шестовица, Ростов и Сарское. Но Городище, Гнездово, Темирево и т.д. - это не города. Здесь много могил варяжской знати, но мало фортификации и городской инфраструктуры. Древнейший славянский город Изборск (начало VIII в.) не имеет такой выраженной скандинавской археологии, но он лежит в стороне от магистрального торгового пути.

Характерными черты этих поселений привёл В.Я.Петрухин. "1) они развиваются под сильнейшим воздействием скандинавской культуры эпохи викингов - "местные" традиции в их быте связаны по преимуществу с керамическим производством, домостроительством, деталями костюма, общими для всей Восточной Европы; 2) наиболее яркие, прежде всего погребальные, комплексы, содержащие наборы вооружения, со сложным обрядом и т.п. указывают на принадлежность социальных верхов, обитавших на перечисленных поселениях, к дружине; 3) связи указанных памятников не замыкаются на Скандинавии - они ориентированы и на Восток в самом широком смысле (находки арабских и византийских монет и других предметов импорта сочетаются с салтовской - "хазарской" - ременной гарнитурой, предметами вооружения и даже обрядами, характерными для степняков; 4) наконец, связи этих памятников направлены отнюдь не только вовне - они имеют достаточно отчётливый внутригосударственный, внутрирусский характер."

Т.е. варяги поселялись компактно и не особенно заботились о безопасности. Им никто в всерьез не угрожает. Зато они чем-то весьма привлекают туземцев. Вначале, спустя десятилетия, а затем почти одновременно, неподалёку от варяжских лагерей появляются города славянские. Недавнее сравнение антропометрических характеристик черепов из городских и сельских могильников показало практически для всей Киевской Руси единство городского и сельского населения. И в эти уже развившиеся славянские города переселяются из своих лагерей варяжские дружины, давая им дальнейший стимул роста не столько демографически (по Л.Н.Гумилёву), сколько в смысле государственном, придавая им значение региональных центров державы руси.

А сами бывшие варяжские лагеря либо вовсе забрасываются, либо превращаются в феодальные усадьбы.

Таким образом, город в Восточной Европе - новое совместное учреждение туземной родовой старшины и пришлых дружинников, учреждение, предназначенное для совместного строительства нового государства и новой экономики. Всё это разительным образом отлично от города в Западной Европе. Вот как Т.Н.Грановский описывает появление средневекового европейского города.

"Мы знаем, что в Галлии, в городах римских была могущественная богатая аристократия, когда её застигло германское нашествие. Эти богатые аристократические домы удалились в свои неприступные поместья, где они могли найти безопасность от нападения находивших варваров; но большинство римской аристократии утвердилось в укреплённых городах - здесь легче жить. Они здесь снова основали сенат и городские общины; падшие униженные [в Римской империи] органы администрации возникли снова. Председателями этих общин были вначале епископы: вообще, роль их здесь имеет очень большое значение. Епископы городов пользуются обыкновенно большим уважением со стороны германских конунгов <и употребляют своё представительство перед конунгом, чтобы снять часть податей>. Обыкновенно конунги взимают с городов весьма тяжёлую подать и назначают для этой цели в город своего графа, но, тем не менее, предоставляют городу внутреннюю помощь и конечную расправу, и суд в более мелких делах, касающихся внутренней администрации города. Таким образом, пользуясь этими правами, города скромно и незаметно, но свободно прошли от V до X столетия".

4.2 Полюдье

Осев в пунктах, отстоящих друг от друга на сотни километров, варяги не утверждают своих сюзеренных прав, но образуют смешенную славяно-варяжскую аристократию (боярство), признавая старшинство тех, кто занимает Киев. Именно в Киеве формируются торговые караваны на Константинополь, описанные Константином Багрянородным.

О росах, отправляющихся с моноксилами из Росии в Константинополь

[Да будет известно], что приходящие из внешней России в Константинополь моноксилы являются одни из Немограда (Новгорода), в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски (Смоленск), из Телиуцы (Любеч), Чернигоги (Чернигов) и из Вусеграда (Вышгород). Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты (?????? - и дань и договор, отражает отношения скорее типа руководитель - подчинённый, чем поработитель - порабощённый), кривитеины (кривичи), лендзанины (волыняне) и прочии Славинии - рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лёд вводят в находящиеся по соседству водоёмы. Так как эти [водоёмы] впадают в реку Днепр, то они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову. Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам. Росы же, купив одни эти долблёнки и разобрав свои старые моноксилы, переносят с тех на эти вёсла, уключины и прочее убранство... снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витечеву, которая является крепостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трёх дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр. Прежде всего они приходят к первому порогу, нарекаемому Эусспи, что означает по-росски и по-славянски "Не спи". Порог [этот] столь же узок, как пространство циканистрия, а посередине его имеются обрывистые высокие скалы, торчащие наподобие островков. Поэтому набегающая и приливающая к ним вода, низвергаясь оттуда вниз, издаёт громкий страшный гуд. Ввиду этого росы не осмеливаются проходить между скалами, но, причалив поблизости и высадив людей на сушу, а прочие вещи оставив в моноксилах, затем нагие, ощупывая своими ногами (дно, волокут их), чтобы не натолкнуться на какой-либо камень. Так они делают, одни у носа, другие посередине, а третьи у кормы, толкая [её] шестами, и с крайней осторожностью они минуют этот первый порог по изгибу берега реки. Когда они пройдут этот первый порог, то снова , забрав с суши прочих, отплывают и приходят к другому порогу, называемому по-русски Улворси, а по-славянски Островунипрах, что значит "Островок порога". Он подобен первому, тяжек и трудно проходим. И вновь, высадив людей, они проводят моноксилы, как прежде. Подобным же образом минуют они третий порог, называемый Геландри, что по-славянски означает "Шум порога", а затем так же - четвёртый порог, огромный, нарекаемый по росски Аифор, по славянски же Неасит, так как в камнях порога гнездятся пеликаны (неясыть - пеликан вторично, исходный: неасыть - ненасытный). Итак, у этого порога все причаливают к земле носами вперёд, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за пачинакитов (печенегов). А прочие, взяв вещи которые были у них в моноксилах , проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем так же они волоком, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают. Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски - Варуфорс, а по славянски Вулнипрах, ибо он образует большую заводь , и переправив опять по излучинам реки свои моноксилы, как на первом и втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леанди, а по-славянски Веруци, что означает "Кипение воды", и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкун, а по-славянски Напрези, что переводиться как "Малый порог".

Затем достигают так называемой переправы Крария, через которую переправляются херсониты, из Росии и пачинакиты на пути к Херсону. Эта переправа имеет ширину ипподрома, а длину с низу до того места, где высовываются подводные скалы - насколько пролетит стрела пустившего её отсюда дотуда. Ввиду чего к этому месту спускаются пачинакиты и воюют против росов. После того как пройдено это место, они достигаю острова Св. Григорий (Хортица). На этом остове они совершают свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг [дуба], а другие - кусочками хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай. Бросают они и жребий о петухах: или зарезать их, или съесть, или отпустить их живыми. От этого острова росы не боятся пачинакита, пока не окажутся в реке Селина. Затем продвигаясь таким образом от [этого острова] до четырёх дней, они плывут, покуда не достигают залива реки, являющегося устьем, в котором лежит остров Св. Эферий. (Березань). Когда они достигают этого острова, то дают там себе отдых до двух-трёх дней. И снова переоснащают свои моноксилы всем тем, чего им не недостаёт: парусами, мачтами, кормилами, которые они доставили [с собой]. Так как устье реки является, как сказано, заливом и простирается плоть до моря, а в море лежит остров Св.Эферий, оттуда они отправляются к реке Днестр и, найдя там убежище, вновь там отдыхают. Когда же наступает благоприятная погода, отчалив, они приходят в реку, называемую Аспрос, и, подобным же образом отдохнувши там, снова отправляются в путь и приходят в Селину, в так называемый рукав реки Дунай. Пока они не минуют реку Селина, рядом с ними следуют пачинакиты. И если море, как это часто бывает, выбросят моноксил на сушу, то все [прочие] причаливают, чтобы вместе противостоять пачинакитам. От Селины же они не боятся никого, но, вступив в землю Болгарии, входят в устье Дуная. От Дуная они прибывают в Конопу, а от Конопы - в Констанцию ... к реке Варна; от Варны же приходят к реке Дичина. Всё это относится к земле Болгарии. От Дичины они достигают области Месемврии - тех мест, где завершается их мучительное и страшное, невыносимое и тяжёлое плаванье.

Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц , тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется "кружением", а именно - в Славинии вервианов (древляне - ошибочная "в" вместо "д"), другувитов (дреговичи), кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лёд на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию.

Этот слишком сложно организованный и практически не дававший сбоев механизм полюдья и константинопольских караванов не мог бы так чётко функционировать, ни в случае насильственного подчинения славян пришлым варягам, ни в случае наёмной службы иностранных отрядов у киевских князей. В первом случае, варяги-русь находились бы в крайне невыгодном положении: всю зиму гоняются по лесам за своими данниками, распыляя боевые отряды по гигантской враждебной территории, а летом большая часть дружины вынуждена сопровождать караван в Византию, оставляя домен почти без гарнизона. Во втором случае, действия наёмников киевских князей по сбору дани неизбежно привели бы к конфликтам со славянской элитой других городов.

Само становление такой масштабной торговли с Византией, явившейся основной формой экономической жизни Киевского княжества во второй половине IX и в X веке, связано с появлением варягов на Русской равнине. До их появления такой торговли не было, а после их ассимиляции или ухода эта торговля постепенно (по этой ли причине, или по каким другим, но тем не менее) сходит на нет.

Эта византийская торговля явление вполне уникальное для всей русской истории вплоть до петровских времён. Уникальность заключается в том, что эта торговля была экономико-образующим фактором, таким же каким была в позднейшие времена морская торговля для Британии или Голландии. Сравнение с Венецией или Генуей менее оправданно, так как Русь торговала своим, а Венеция и Генуя были посредниками. Самостоятельная активная, даже агрессивная, заграничная торговля - явление совершенно не характерное для русских купцов последующих времён. Не ходили они ни к немцам, ни к англичанам, ни в Бухару, не организовывали заморских торговых компаний, не имели торговых представительств. Булгарская и более поздняя Сарайская торговли - это специфические исключения, такие же, как новгородский торговый двор на Готланде, ликвидированный ещё задолго до конца самой Новгородской республики. Известное сообщество купцов, ведущих самостоятельную "заморскую" торговлю, к которой относилась не только торговля с Ганзой, но и с совсем не заморской Нарвой, построившее в XIII веке на торгу свою каменную церковь Параскевы Пятницы, не было ни самым многочисленным, ни самым богатым, хотя его интересы Новгородской республикой защищались неукоснительно по принципу "зуб за зуб". На Руси "немецкими" купцами называли иностранцев (западноевропейцев), а в Дании "русскими" купцами называли своих датчан, ведущих торговлю с Новгородом. Только Петру I удалось палкой погнать государевых людей торговать за границу.

Сам Новгород, прославившийся как великий торговый город, богатство и сила которого происходят именно от торговли, обязан этой своей славе не столько экономической реальности, сколько силе художественного слова. Экономической основой Новгорода была всё-таки земля - сельское хозяйство и лесные промыслы, а не посредническая торговля. Образ новгородских купцов плывущих торговать за моря, создан, благодаря одному из величайших произведений русского эпоса - былине о Садко. Восприятие не особенно-то многочисленных сообщений о заморской торговле47-59 многократно усиливалось образами былины. А впечатление от значительно более многочисленных сообщений о новгородской торговле вообще (торговле в Новгороде) переносилось на заморскую торговлю, создавая культурную реальность, подчиняющую себе на определённом этапе даже историческое знание.

Если же внимательно проанализировать саму былину, то обнаруживаются следующие факты. Садко не был изначально новгородским купцом, он был гусельником. Экспедиция Садко была чем-то из ряда вон выходящим и вызвала активное противодействие остального купечества. Путь, которым плыл Садко: Ильмень - Волхов - Ладога - Нева - Сине море - Золотая Орда?! Своими успехами, понимаемыми в новгородской былине как приобретение богатства, в отличие от киевского цикла с его идеей защиты Русской Земли, Садко обязан двум вещам: собственной предприимчивости и удачливости и наградам (т.е. покровительству) Морского царя.

Такой набор фактов, а также то обстоятельство, что былина о Садко считается одной из древнейших, если не самой древней сохранившейся до нас былиной, она ещё почти целиком языческая, делает возможным предположить, что Садко - это осколок, рудимент циркумбалтийской цивилизации. Он нерасторжимым образом связан с Балтийским морем. Народ знал практически единственную "заморскую торговлю" - ордынскую. И былинный Садко едет торговать в Орду. Орда - это, конечно, более позднее наслоение, торговля с Ордой велась уже во времена почти завершившейся христианизации, когда в народном сознании утвердилась оппозиция "христиане - басурмане". И чтобы попасть в эту Орду, находившуюся в низовьях Волги, Садко плывёт из Новгорода в Балтийское море - географический абсурд. Но если вместо позднейшей Орды поставить другого, современного языческому Новгороду, торгового партнёра на Балтике, то Садко вполне оказывается тем самым варягом - морским полукупцом, полуразбойником, а иногда и скальдом. Своим эгоистическим нравом он гораздо больше похож на героев саг, чем на былинных богатырей киевского цикла.

Другой элемент древнерусского фольклора, указывающий на балтийские связи - остров Буян. Буян - это Рюген: Буян - Руян - Рюген.

Ещё раз повторим, что полюдье в Киевской Руси было лишь первой половиной производственного цикла. Исключение ежегодного константинопольского каравана из рассмотрения проблемы полюдья с абсолютной неизбежностью превращает норманнов-русь в захватчиков и рекетиров, под угрозой силы собирающих плату за самими же организованную смертельную угрозу.

“В целом же на первых порах дружина представляла собой нечто вроде разбойничьей шайки, несшей в себе, по словам Н.И.Костомарова, зародыш государственности. В последнее время такой взгляд на дружину разделяется очень многими отечественными и зарубежными исследователями. Так, в программной статье, посвящённой зарождению деспотизма на Руси В.Б.Кобрин и А.Л.Юрганов писали:

- Русскую дружину, как её рисует “Повесть временных лет” можно представить себе и своеобразной военной общиной, и своеобразным казачьим войском, возглавляемым атоманом. От общины идут отношения равенства, находящие внешнее выражение в дружинных пирах (ср.”братчины” в крестьянских общинах), от “казачества” - роль военной добчи как главного источника существования, который функционировал как в прямом, так и в превращённом виде, ибо дань - это выкуп за несостоявшийся поход.”

Во введении автор заявил о своём западничестве, Но это отнюдь не значит, что автор готов разделить все политкорректные закидоны западной антизападной профессуры. Никакой пахан со своими братками, или крёстный отец со своими лейтенантами, или конунг со своими дружинниками никакого зачатка государственности не несёт. Государственность такое же изобретение человеческой цивилизации как колесо, религия, стремена, демократия и т.п. (см. игру “Цивилизация”). Будучи раз сделаны, они только распространяются в пространстве и передаются от эпохи к эпохе. Человечество слишком много сил тратило на простое выживание, чтобы по нескольку раз расходовать колоссальный духовный потенциал на изобретение одного и того же.

Америка колеса не знала, хотя государственность пришлось таки изобретать самостоятельно. Но изобретение оказалось ущербным - человеческие жертвоприношения, как ординарная практика, это первое, что прекращается с переходом к регулярному, в смысле правильному, державостроительству.

Германские и впоследствии скандинавские дружины не в генах приносили идею государственности, а заимствовали её у тех народов с которыми, выйдя из своих лесов и болот, начинали контактировать. Германцы у римлян, а первые, появившиеся на востоке норманны - у хазар.

Русская государственность произошла не от действительно изрядного количества скандинавских дружин вдоль и поперёк прошедших по землям славян, литовцев и финнов, а от договора, заключённого союзом северо-западных племён и приглашённого ими на правление конунга. Причём конунг был взят не из норвежско-шведского захолустья, а вполне приличный владетельный граф Каролингской державы, где уже были вполне устоявшиеся нормы письменного законодательства, восходящие к римской эпохе.

Можно сколько угодно восхищаться казачьей или пиратской (в Карибском море, тоже аналогия) вольницей, но никакого государства их стараниями создано не было. И если пираты были выведены под корень, то казаки остались в конце концов, только служилые. Основой экономического состояния казачьей вольницы была не добыча зипунов, а поставки вооружения и припасов из Москвы, с помощью которых они эти зипуны добывали.

Основой экономического существования государства норманнов-руси не был грабёж и рекет местного населения. Потому что то, что можно было у славян, не могло непосредственно создать уровень или условия жизни превосходящие славянские, а они по данным археологии были ещё вполне первобытными. Норманны пришли на восток Европы в погоне за восточным золотом и сбор дани с местного населения был только ромежуточным этапом - собиранием обменного фонда.

Указания летописи об установленных Олегом данях в шкурках и серебре с дыма следует понимать не как возможность взять со всякого дома эту самую серебрянную монету - щеляг (т.е. западный шилинг, или польский szelag ни разу на Руси не найденный), а только меру дани, которую должен был “дым” выплатить.

То, что могли выплатить славяне - это либо продукты питания, необходимые тем, кто пашен не имеет (и скота не пасёт), либо экспортные товары - шкурки, мёд, воск, рабы и т.п. Набор этот таков, что являясь ценными товарами и сырьём в обществе с развитой технологией и разннобразными производствами, они вне этих технологий и вне несравненно большего числа других товаров и услуг просто не могут быть потреблены.

Следовательно, то, что взято у славян должно быть отвезено и продано. Прведя в качестве аргумента в пользу симбиоза норманнов-руси и славян отсутствие сведений об их этническом противостоянии после включения славянских племён в державу. Приведём теперь аргумент нормальный. Константин Багрянородный пишет, что в Киев собирались все славяне данники руси и продавали последним неоснащённые мноксилы. И даже кое-кто из славян со своим товаром принимал участие в этих заморских торговых походах. И наверняка русы везли на продажу и товары, принадлежащие славянской сташине. Именно поэтому полюдье было всегда мирным, потому что собиралась не дань с завоёванных подданых, а получалась плата за реальные услуги торговых посредников.

Скажем же и о второй важнейшей функции полюдья. Ранне русское государство, что бы при этом под термином “государство” ни понималось, не имело бюрократического аппарата. Как в отношении народа говорили о первичности самоощущения, самоназвания, так в отношении государства первичным оказывается взгляд извне, признание этого образования с его территорией как субъекта международного права. Чтобы такое ощущение возникло, одной военной силы недостаточно, необходимо чтобы соседи увидели некое внутреннее устройство государства, некий механизм, его скрепляющий.

Младшие дружины в полуторадесятках населённых пунктах на такой огромной территории - это совершенно недостаточно для возникновения ощущения чего-то единого. Зато ежегодный объезд князем и его дружиной основной государственной территории таковое ощущение именно и создаёт у императора ромеев. Причём объезд не в форме хаотичного грабительского набега, а на вполне мирной регулярной основе, что вполне убедительно показано Б.А.Рыбаковым.

Не забудем и ещё об одной важнейшей функции, для выполнения которой был приглашён Рюрик - суд. Князь с дружиной в ходе полюдья должны были честно отрабатывть своё содержание.

4.3 Вещий Олег

Из всей дружины-войска, пришедшей с Рюриком, выделяется круг ближних к князю людей (по преимуществу родственников), и они составляют старшую дружину, дружину-правительство. Отношения внутри этого правительства-дружины приобретают не корпоративный или лоббистки-представительский, а семейно-родовой характер, утрачивая и ту свободу личности и ту правовую базу, которые были принесены германцами в Римский мир, и определили историю Западной Европы, и возвращаются вместо этого к традиционным семейно-родовым отношениям, принятым у обитателей славянских городов и понятных им.

Утрата свободы личности - это утрата свободы человека, ушедшего из общины и оставшегося сам по себе и сам за себя. Вот что пишет Т.Н.Грановский об этой свободе:

"Древний мир [мир античных государств] не признавал самостоятельности, самоуправства личности; он признавал только гражданина; лицо как таковое для него не существовало. Когда распалось древнее общество, древнее государство со своею неограниченной властью над личностью, на место его явилось другое общество, где нет государства, есть только лицо. Это лицо должно было сначала определиться в чрезвычайно грубых, жестких и резких формах. Это лицо эгоистическое, презирающее все, что вокруг него, подавляющее всё около, но вместе лицо, сознающее своё право, или, лучше не признающее никакого другого права, кроме своего".

Очевидно, что точно так же, как античное государство не знает личности, а знает гражданина, точно так же и родовая община не знает личности, а знает родича - члена рода (клана, тейпа и т.п.), члена семьи (отца, сына, брата и т.п.).

Утрата правовой базы - это утрата силы личных договоров между вождём боевого отряда и каждым из воинов. Поскольку варяжская дружина не становится в положение властителей по отношению к восточным славянам, а объединяется со славянской старшиной, то она славянизируется не только по языку, но ещё быстрее по типу господствующих правовых норм. Место формальных обязательств вновь с одной стороны занимают регенерирующие обязательства родства, а с другой стороны - весьма специфические нравственные обязательства по отношению к боевым товарищам. Из этих норм впоследствии вырастает характерный для всей русской городской культуры институт дружбы - нравственной привязанности, проносимой через всю жизнь, значение которой зачастую оценивается выше, чем политические, деловые или семейные связи друзей.

Такой характер русской дружины, как совместной организации пришлых варягов и местной старшины, а так же потребность в значительном числе дружинников для сопровождения каравана "всея Руси" на Константинополь, придали этой русской дружине открытый характер, не позволив замкнуться в себе ни по цеховому признаку, как швейцарская гвардия, ни по национальному, как мамелюки в Египте, ни по сословному, как самураи. В русскую дружину киевской поры принимали всех, кто был достоин. Добрыня Никитич - боярин, Алёша - попович, Илья Муромец - крестьянский сын. Вместе они - богатырская дружина.

Дружина-правительство выдвинула Олега, и в течение 33 лет его правления никто не оспаривал его власть, и затем так же спокойно передала власть Игорю.

В 882 году Олег продолжил начатое Рюриком движение на юг, предприняв поход на Киев. Малолетний князь был также взят в поход для подтверждения законности притязаний Олега на Киев, где правили Аскольд и Дир, которые не были родственниками Рюрика. По дороге был взят главный город кривичей Смоленск, и сами кривичи были включены в державу руси.

Придя в Киев, Олег переоделся купцом и заманил Аскольда и Дира в ловушку. Он сказал им: Вы не роду княжеского, а я роду княжеского и вот сын Рюриков. Аскольд и Дир были убиты и похоронены на горе. В Киеве и сейчас есть место, называющееся Аскольдова могила. Киевляне отнеслись к перевороту спокойно. По-видимому, торговая партия была недовольна неудачами правительства Аскольда и Дира. Неудача 860 года при походе на Византию. Неудачный поход 872 года на волжских булгар (убит был сын Аскольда). В 873 году Рюрик из Новгорода пытался взять под своё управление Полоцк, киевское правительство этого не допустило, но и само не смогло установить контроль над этим городом, в руках которого находится восточная торговля. В 874-875 году опять неудачный поход в Византию - возвратились в малой дружине, даже не дойдя до цели. Итак, Аскольду и Диру не удаётся ни проложить новый торговый путь в Византию, ни взять под контроль старый в Хазарию и Халифат.