70

Содержание

Введение

1 Культурогенез. Хозяйственно-культурные типы. Неолитическая революция

2 Особенности первобытной культуры

3 Духовная культура: магия, мифология, религиозные представления, ритуал

3.1 Мифология

3.2 Мифы

3.3 Религиозные представления и ритуалы

4 Первобытное искусство

Вывод

Литература

Введение

Первобытнообщинная формация была самой длительной в истории человечества. Ее нижняя грань по новейшим данным--от примерно 2 млн. лет назад, верхняя грань колеблется в пределах последних 5 тысяч лет: в Азии и Африке первые цивилизации возникли на рубеже 4--3 тысячелетий до н. э., в Европе -- в 1 тысячелетии до н. э., в Америке--в 1 тысячелетии н. э. в других областях ойкумены -- еще позднее.

Широко распространена археологическая периодизация, основанная на различиях в материале и технике изготовления орудий труда; это деление истории человечества на три века--каменный, бронзовый и железный. Каменный делится на древний каменный век, или палеолит , и новый каменный век, или неолит. Между палеолитом и неолитом выделяют переходную эпоху--мезолит. В палеолите различают ранний (нижний, древний) палеолит (приблизительно 2000--40 тысяч лет назад) и поздний (верхний) палеолит (40--12 тысяч лет назад). Иногда выделяют в особый период средний палеолит (100--40 тысяч лет назад). Мезолит датируется приблизительно 12 - 5 тысячелетиями до н. э. Неравномерность развития культуры на разных территориях, наметившаяся в позднем палеолите, еще более усилилась в неолите. Большая часть неолитических памятников Европы и Азии датируется 5--3 тысячелетиями до н. э. - конец эпохи неолита, когда появились первые орудия из меди, называют энеолитом, или халколитом .

Археологические эпохи могут быть синхронизированы с геологическими периодами истории Земли. Времени существования человека приблизительно соответствует четвертичный период. Его делят на две эпохи: 1) доледниковую и ледниковую, называемую плейстоцен, и 2) послеледниковую - голоцен. В археологической периодизации плейстоцен соответствует эпохам палеолита и в значительной части, а может быть и полностью - мезолита. Неолит относиться уже к послеледниковой эпохе - голоцену.

Истории человечества известен ряд последовательно сменяющих друг друга общественно экономических формаций: первобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая. Предмет изучения первобытной истории составляет первая из них, охватывающая весь огромный период времени от появления на земле человека до возникновения классовых обществ и государств. История первобытного общества изучает происхождение человека, зарождение и общественной деятельности, возникновение и первые шаги его материальной и духовной культуры. Важнейшей задачей истории первобытного общества является установление основных особенностей первобытнообщинного строя, выявление общих закономерностей его становления, развития и распада, изучение условий и форм его превращения в классовое общество.

Для первобытнообщинного строя характерен крайне низкий уровень развития производительных сил. Почти на всем его протяжении главным материалом для выделки орудий оставался камень, из которого можно было изготовлять лишь самые примитивные, с трудом поддающиеся усовершенствованию орудия производства. Очень несовершенными были также трудовые навыки и производственный опыт первобытных людей. Плохо оснащенный технически, плохо знавший свои собственные силы, первобытный человек в одиночку был беззащитен перед лицом природы. Отсюда вытекала неизбежность особенно тесного объединения первобытных людей для совместной борьбы за существование, необходимость коллективного труда и коллективной собственности на средства и продукты труда. Первобытное общество не знало частной собственности, эксплуатации человека человеком и отделенной от народа принудительной власти. Оно было доклассовым, догосударственным.

1 Культурогенез. Хозяйственно-культурные типы. Неолитическая революция

В прошлом веке многие исследователи были убеждены в том, что культура возникла благодаря способности человека к труду и его умению создавать технические приспособления. В ХХ веке генезис культуры трактуется по-разному. К орудийно-трудовой концепции добавились многие другие - психологические, антропологические, социокультурные. Как в природном мире возник радикально новый феномен - культура ? Что явилось истоком культуры ? Рассмотрим основные версии происхождения культуры.

“Труд создал культуру”. Наиболее обстоятельно деятельностный подход к культуре разработан в марксистской традиции. Отличие человека от животных усматривается исследователями этой ориентации в труде. Предполагается, что генезис социального и культурного непосредственно связан со становлением человеческого труда, который и превращает человеческую жизнедеятельность в общественную. Человек же оказывается агентом культуры, общественным человеком.

Согласно орудийно-трудовой концепции, внутри которой осмысливается генезис культуры, человек выделился из животного мира. Теория происхождения человека изложена Ф.Энгельсом в 1873-1876 гг. Она представлена в статье “Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека”, которая являлась одной из глав его работы “Диалектика природы”. Энгельсу принадлежит классическая формула- “Труд создал человека”. Под трудом Энгельс понимал целесообразную деятельность, которая началась с изготовления орудий из камня, кости и дерева. По мнению К.Маркса и Ф.Энгельса, сознание возникло в результате труда. В процессе труда у людей возникла потребность что-то сказать друг другу. Так появилась речь как средство общения в совместной трудовой деятельности. Последствия этих предпосылок - возникновения процесса речи и труда - огромны. Дело не только в том, что обезьяна превратилась в человека. В свою очередь, деятельность человека оказалась огромным импульсом, приведшим к культурогенезу.

Специальный механизм воспроизводства человеческой деятельности значительно расширяет пространство культуры. В этом отношении человек с самого начала выступает как “общественное животное”, т.е. такое животное, стереотипы поведения которого заложены не в нем (т.е. генетически), а вне его, в социальной форме общения. Сущность человека - не в его генотипе, а в совокупности всех общественных отношений. Поэтому животным рождаются, человеком лишь становятся”. (С.В.Чернышев).

Согласно трудовой концепции антропо- и культурогенеза, обезьяны сообразили, что искусственные орудия гораздо эффективнее естественных. Тогда они стали создавать эти орудия и сообща трудиться. Появилась речь. Труд сотворил человека и культуру как способ его жизнедеятельности. Но для того, чтобы трудиться, важно обладать сознанием. Неплохо также для этой цели жить в группе и общаться в процессе приобретения трудовых навыков.

Однако эти рассуждения образуют замкнутый круг. Сознание рождается только как результат труда, но, чтобы заняться деятельностью, нужно иметь нечто подобное интеллекту. Речь обретается внутри общности. Но какая сила побуждает жить сообща и искать общения ? Все эти компоненты культурогенеза сцеплены, связаны, но непонятно, как они порождают друг друга.

Авторы трудовой концепции культурогенеза, к сожалению, не могут объяснить эти противоречия. Критикуя сложившиеся взгляды на трудовую деятельность как основу антропогенеза, В.М. Вильчек отмечает: “Они пишут: первобытный охотник догадался, понял, открыл, изобрел, и т.д. Но этот “первобытный охотник” - обезьяна. Действительно, существо очень догадливое, умное, но, чтобы обладать хотя бы частью тех свойств, которые ей были необходимы, чтобы произойти в человека в соответствии с “трудовой” гипотезой, она, обезьяна, предварительно должна уже быть человеком, находящимся на относительно высокой ступени развития. Чтобы снять внутреннее противоречие в “трудовой” гипотезе, надо объяснить, каким образом прачеловек мог нечто выдумать, изобрести, открыть, не умея придумывать, изобретать, открывать и решительно ничего не выдумывая, не изобретая и не открывая….”.

Воспроизведем основные положения этой критической концепции В.М. Вильчека. Прежде всего, исследователь пытается уточнить: что такое труд ? Обычно мы даем ответ: “труд - это целесообразная деятельность”. Но целесообразной деятельностью, строго говоря, занимаются все животные. Разве бобер, который перекрывает воду, создавая запруду, не видит в это целесообразности для себя ? Некоторые животные преобразуют среду обитания, координируют совместные действия. Но это еще не труд.

В противном случае, как показывает ученый, надо признать трудом всякое добывание, а также поедание пищи, устройство гнезда и логова, акты, связанные с продолжением рода. В этом случае придется признать искусством брачные игры и ритуалы зверей и птиц, а политикой - защиту территории и потомства, соблюдение иерархии в стае и т.д.

Если же признать трудом нечто, что отделяет человека от природного царства, подразумевая под ним специфически человеческий способ жизнедеятельности, приведший к культуре, то как он появился раньше человека ? В силу чего человек мог обрести то, что не заложено в его генетической программе ? Что заставило его искать неприродные пути самовыражения ? Именно эти вопросы не затронуты в трудовой концепции культурогенеза, которая озабочена только тем, чтобы выстроить последовательность чудодейственных благоприобретенных свойств, делающих человека человеком.

Укоренившееся в философии натуралистическое объяснение человека наталкивается на поразительные противоречия. Так, придерживаясь дарвиновских воззрений на природу человека или марксистских взглядов на роль труда в процессе превращения обезьяны в человека, следовало бы ожидать, что первые шаги человеческой мысли будут связаны с познанием физического окружения. В той же мере само поведение человека может быть направлено только на достижение прямой пользы для себя. Лишь так можно обеспечить стратегию человеческое выживания. Живое существо призвано приспособиться к природному окружению, овладеть практическими навыками. Тогда его поведение окажется максимально эффективным.

Однако новейшие этнографические исследования, накопленный эмпирический материал опровергает такое предположение. Человек, как выясняется, менее всего озабочен тем, чтобы приблизиться к природе. В известном смысле он издревле старался как бы отделиться от нее. Проще говоря, первобытный охотник, если глядеть на него современными глазами, не понимал собственной выгоды. Что проку, скажем, от наскальных рисунков ? Вместо того чтобы успешно адаптироваться к внешнему миру, он, напротив, демонстрировал собственную неприспособляемость к природе, к ее велениям и законам.

Древний человек скорее проявил себя как искатель смысла, творец видений, нежели как homo faber. Американский культуролог Теодор Роззак утверждает: до наступления палеолитической эры господствовала другая - палеотаумическая (от двух греческих слов - “древний” и “достойный удивления”). Еще не было никаких орудий труда, но уже была магия. Мистические песнопения и танцы составляли сущность человеческой природы и определяли его предназначение еще до того, как первый булыжник был обтесан для топора.

Вот контуры этой древней жизни: сначала мистические видения, потом орудия, мандала вместо колеса, священный огонь для приготовления пищи, поклонение звездам еще до того, как появился календарь, золотая ветвь вместо посоха пастуха и царского скипетра. Одним словом, молитвенно-восторженное восприятие жизни в противовес одностороннему практицизму палеотической эры.

Обратимся теперь к концепции видного американского культуролога Льюиса Мамфорда, который считает, что К.Маркс ошибался, придавая орудиям труда направляющую функцию и центральное место в развитии человека и культуры. Вот уже больше века человека обычно определяют как животное, использующее орудия труда. “Платону подобное определение показалось бы странным, поскольку он приписал восхождение человека из первобытного состояния в равной мере как Марсу и Орфею, так и Прометею и Гефесту, богу-кузнецу”. Между тем, как подчеркивает Л. Мамфорд, описание человека как главным образом использующего и изготавливающего орудия труда стало общепринятым.

Многие антропологи, ссылаясь на сохранившиеся каменные артефакты, связывают развитие высшего человеческого интеллекта с созданием и использованием орудий труда. На самом деле, как показывают новейшие исследования, моторно-сенсорные координации, вовлеченные в подобное элементарное производство, не требуют и не вызывают какой-либо значительной остроты мысли.

По мнению Л. Мамфорда, вторая ошибка в интерпретации природы человека менее простительна: это существующая тенденция датировать доисторическими временами непреодолимый интерес современного человека к орудиям, машинам, техническому мастерству. Орудия и оружие древнего человека были такими же, как и у других приматов,- его зубы, когти, кулаки. Так было в течение долгого времени до тех пор, пока он не научился создавать каменные орудия, более функционально эффективные, нежели эти органы. “Я полагаю, что возможность выжить без инородных орудий дала древнему человеку достаточное время для развития тех нематериальных элементов его культуры, которые в значительной мере обогатили его технологию”.

Многие другие биологические виды создали массу устройств, искусных и оригинальных. В этом отношении они оказались более изобретательными, нежели человек. Если техническое умение было бы достаточным для определения активного человеческого интеллекта, то человек долгое время рассматривался бы как безнадежный неудачник по сравнению с другими видами. И только позже производство символов резко обогнало производство орудий и, в свою очередь, способствовало развитию более ярко выраженной технической способности.

“Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное - это значит пропустить основные главы человеческой предыстории, которые фактически были решающими этапами развития. В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек является главным образом использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным; и основной акцент его деятельности - его собственный организм. Пока человек не сделал нечто из себя самого, он мало что мог сделать в окружающем мире.”

Итак, труд в марксистки ориентированной культурологии рассматривается как процесс взаимодействия человека и природы. Человек не только преобразует форму того, что дано природой, но и ставит сознательную цель, определяющую способ и характер его действий. Орудия труда действительно сыграли немалую роль в жизни человека. Однако они не могут объяснить тайну превращения обезьяны в человека, чуда сознания, дара, совести, секретов социальной жизни. Обычная эволюционная теория, которая исходит из поступательного развития живой материи, здесь оказывается бессильной. Появление самого эксцентричного создания на Земле - человека - связано с качественными прорывами в приключениях живой материи, которая стала вдруг одухотворенной, мыслящей. Феномен культуры в той же мере может оцениваться как радикальный сдвиг в развитии универсального мира.

Основатель психоанализа З.Фрейд в книге “Тотем и табу” пытался раскрыть культурогенез через феномен первобытной культуры. Он отмечал, что возможность обнажить первоначальные слои человеческого творчества позволяют подойти к выяснению специфики культуры в целом. Фрейд пытается разгадать первоначальный смысл тотемизма. Вместе с тем он показывает, что для истолкования феномена культуры огромное значение имеет система запретов, то есть табу.

По мнению Фрейда, всякий, кто подходит к проблеме табу со стороны психоанализа, то есть исследования бессознательной части индивидуальной душевной жизни, тот после недолгого размышления скажет себе, что эти феномены ему не чужды. Всем известны люди, которые создали для себя табу, и крайне строго их соблюдают. Точно так же чтят свои запреты дикари. Часть запрещений сама собой понятна по своим целям, другая, напротив, кажется бессмысленной.

Фрейд рассматривает табу как результат амбивалентности чувств. Человек, как он разъясняет, обладает свойством, которого нет в животном мире. Но это качество не прирожденно человеку, не соприродно ему. Оно возникает неожиданно, случайно, хотя и не бессмысленно, потому что в самой природе человека заложена возможность такого благоприобретения. Речь идет о совести как даре, выделившем человека из царства животных и создавшем феномен культуры.

Фрейд выводил феномен совести из первородного греха, совершенного пралюдьми, - убийства первобытного “отца”. Сексуальное соперничество детей с отцом привело к тому, что они у истоков истории решили избавиться от него. Вот почему дети убили главу рода, а затем закопали его. Однако этот поступок не прошел для них бесследно. Страшное преступление пробудило раскаяние. Дети поклялись больше не совершать таких деяний. Так произошло, по Фрейду, рождение человека из животного. Раскаяние породило и феномен культуры как средства преодоления навязчивых видений.

Но как могло проявить себя чувство, которое прежде не было свойственно человеку ? На этот вопрос Фрейд отвечает : “Я должен утверждать, как бы парадоксально это ни звучало, что чувство вины существовало до поступка. Людей этих с полным правом можно было бы назвать преступниками вследствие сознания вины”. По убеждению Фрейда темное ощущение изначальной вины имело своим источником комплекс Эдипа.

Врожденное бессознательное влечение вызывало грех, который оказался поворотным пунктом в антропогенезе, перводвигателем человеческой истории. Фрейд подчеркивал, что “совесть, теперь являющаяся наследственной душевной силой, приобретена человечеством в связи с комплексом Эдипа”. Совершив коллективное преступление, пралюди сорганизовались в экзогамный род, то есть обрели способность к социальной жизни, что и содействовало превращению животного в человека.

Пожалуй, стремление Фрейда преодолеть эволюционно-орудийную концепцию культурогенеза заслуживает внимания. Он пытается подойти к этой проблеме через истолкование психической деятельности человека как существа, не обладающего феноменом совести. Эволюция, таким образом, выглядит как такой процесс, в ходе которого выявляется нечто радикально иное, хотя и заложенное в поступательном движении живой материи.

Фрейд считал, что ему удалось найти источник социальной организации, моральных норм и, наконец, религии в акте отцеубийства. Он понимал под человеческой культурой все то, чем человеческая жизнь возвышается над своими животными условиями и чем она отличается от жизни животных. Культура, по его мнению, демонстрирует две свои стороны. С одной стороны, она охватывает все приобретенное людьми знание и умение, дающее человеку возможность овладеть силами природы и получить от нее материальные блага для удовлетворения своих потребностей. С другой стороны, в нее входят все те установления, которые необходимы для упорядочения взаимоотношений между собой, а особенно для распределения достижимых материальных благ.

Каждая культура, по словам Фрейда, создается принуждением и подавлением первичных позывов. При этом у людей имеются разрушительные, следовательно, противообщественные и антикультурные тенденции. Этот психологический факт имеет решающее значение для оценки человеческой культуры. Культурогенез, следовательно, обусловлен наложением запретов. Благодаря ним культура безвестные тысячелетия назад начала отделяться от первобытного животного состояния.

Речь идет о первичных позывах кровосмешения, каннибализма и страсти к убийству. Главная задача культуры, по Фрейду, настоящая причина ее существования в том и состоит, чтобы защищать нас от природы. Фрейд считал, что религия оказала культуре огромные услуги. Она активно содействовала укрощению асоциальных первичных позывов.

Фрейд пытается соединить собственную концепцию культурогенеза с представлениями об орудийно-эволюционном характере антропогенеза. “Заглядывая достаточно далеко в прошлое, можно сказать,- пишет он,- что первыми деяниями культуры были - применение орудий, укрощение огня, постройка жилищ. Среди этих достижений выделяется, как нечто чрезвычайное и беспримерное,- укрощение огня, что касается других, то с ними человек вступил на путь, по которому он с тех пор непрерывно и следует: легко догадаться о мотивах, приведших к их открытию”.

Теперь поставим вопрос: достоверна ли прежде всего этнографическая версия Фрейда ? Этнологи того времени - от У. Риверса до Ф. Боаса, от А. Кребера до Б. Малиновского отвергали гипотезу основоположника психоанализа. Они отмечали, что тотемизм не является древнейшей формой религии, что он не универсален и далеко не все народы прошли через тотемическую стадию, что среди нескольких сот племен Фрезэр нашел только четыре, в которых совершалось бы ритуальное убийство тотема и т.д. Вся эта критика не произвела никакого впечатления ни на Фрейда, ни на его последователей.

Первобытный грех Фрейд связывает с происхождением амбивалентной психики социальных существ. Но ведь если бы этой амбивалентной психики не было до “греха”, значит, не было бы и никакого греха,- подчеркивает Ю.М. Бородай. Были бы просто звери, пожирающие друг друга “без зазрения совести”. “Фрейд пытался генетически объяснить социальную психику человека (совесть), но он целиком остался внутри магических кругов этой раздвоенной психики - самосознания, обреченного “из кожи вон лезть”, пытаясь распутать клубок враждующих вожделений, подглядывать внутрь себя, противопоставлять себя самому себе в качестве внешней цели и подавлять в себе внутреннего врага этого созидания, вновь низвергаться в хаос и возрождаться вновь.”

Психика человека еще на животной стадии амбивалентна. Фрейд подчеркивает, что мы ничего не знаем о происхождении этой амбивалентности. Коли так, неясно, какова реальная причина тех действий прачеловека, которая привела к появлению феномена совести. Если же не удается объяснить генезис нравственности, то и теория культурогенеза оказывается абстрактной. Ведь она целиком строится на факте благоприобретения совести.

Фрейд связывает генезис культуры с животностью человека, с тем, что люди наделены звероликой природой. При этом сама культура оказывается средством обуздания животных инстинктов. Однако даже в русле психоанализа, в наследии учеников Фрейда эта концепция оспаривается. В частности, Фромм указывает на прямо противоположную тенденцию: именно история, культура раскрыли в человеке некие разрушительные потенции. Стало быть, психоаналитическая версия культурогенеза выглядит малоубедительной.

Многие европейские философы и культурологи усматривают источник культуры в способности человека к игровой деятельности. Игра в этом смысле оказывается предпосылкой происхождения культуры. Различные версии такой концепции находим в творчестве Г. Гадамера, Е. Финка, Й. Хейзинги. В частности, Г. Гадамер анализировал историю и культуру как своеобразную игру в стихии языка, внутри которой человек оказывается в радикально иной роли, нежели та, которую он способен нафантазировать.

Голландский историк культуры Й. Хейзинга в книге “Homo Ludens” отмечал, что многие животные любят играть. По его мнению, если проанализировать любую человеческую деятельность до самых пределов нашего познания, она покажется не более чем игрой. Вот почему автор считает, что человеческая культура возникает и развертывается в игре. Сама культура носит игровой характер. Игра рассматривается в книге не как биологическая функция, а как явление культуры и анализируется на языке культурологического мышления.

Хейзинга считает, что игра старше культуры. Понятие культуры, как правило, сопряжено с человеческим сообществом. Человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака к общему понятию игры. Все основные черты игры уже присутствуют в игре животных. “Игра как таковая перешагивает рамки биологической или, во всяком случае, чисто физической деятельности. Игра - содержательная функция со многими гранями смысла”.

Каждый, по мнению Хейзинги, кто обращается к анализу феномена игры, находит ее в культуре как заданную величину, существовавшую прежде самой культуры, сопровождающую и пронизывающую ее с самого начала до той фазы культуры, в которой живет сам. Важнейшие виды первоначальной деятельности человеческого общества переплетаются с игрой. Человечество все снова и снова творит рядом с миром природы второй, измышленный мир. В мифе и культе рождаются движущие силы культурной жизни.

Хейзинга делает допущение, что в игре мы имеем дело с функцией живого существа, которая в равной степени может быть детерминирована только биологически, только логически или только этически. Игра - это прежде всего свободная деятельность. Она не есть “обыденная” жизнь и жизнь как таковая. Все исследователи подчеркивают незаинтересованный характер игры. Она необходима индивиду как биологическая функция. А социуму нужна в силу заключенного в ней смысла, своей выразительной ценности.

Голландский историк культуры был убежден в том, что игра скорее, нежели труд, была формирующим элементом человеческой культуры. Раньше, чем изменять окружающую среду, человек сделал это в собственном воображении, в сфере игры. “Хейзинга оперирует широким понятием культуры. Она не сводится к духовной культуре, не исчерпывается ею, тем более не подразумевает преобладающей ориентации на культуру художественную. Хотя в силу глубокого идеализма в вопросах истории Хейзинга генезис культуры трактует односторонне, видя основу происхождения культурных форм во все времена в духовных чаяниях и иллюзиях человечества, в его идеалах и мечтах, тем не менее функционирующая культура рассматривается Хейзингой всегда, во все эпохи, как целое, система, в которой взаимодействует все: экономика, политика, быт, нравы, искусство.”

Понятное дело, уязвимость концепции Хейзинги не в идеализме как таковом. Правильно подчеркивая символический характер игровой деятельности, Хейзинга обходит главный вопрос культурогенеза. Все животные обладают способностью к игре. Откуда же берется “тяга к игре” ? Л.Фробениус отвергает истолкование этой тяги как врожденного инстинкта. Человек не только увлекается игрой, но создает также культуру. Другие живые существа таким даром почему-то не наделены.

Пытаясь решить эту проблему, Хейзинга отмечает, что архаическое общество играет так, как играет ребенок, как играют животные. Внутрь игры мало-помалу проникает значение священного акта. Вместе с тем, говоря о сакральной деятельности народов, нельзя ни на минуту упускать из виду феномен игры. “Как и когда поднимались мы от низших форм религии к высшим ? С диких и фантастических обрядов первобытных народов Африки, Австралии, Америки наш взор переходит к ведийскому культу жертвоприношения, уже беременному мудростью упанишад, к глубоко мистическим гомологиям египетской религии, к орфическим и элексинским мистериям”.

Когда Хейзинга говорит об игровом элементе культуры, он вовсе не подразумевает, что игры занимают важное место среди различных форм жизнедеятельности культуры. Не имеется в виду и то, что культура происходит из игры в результате эволюции. Не следует понимать концепцию Хейзинги в том смысле, что первоначальная игра преобразовалась в нечто, игрой уже не являющееся, и только теперь может быть названо культурой.

Культура возникает в форме игры. Вот исходная предпосылка данной концепции. Культура первоначально разыгрывается. Те виды деятельности, которые прямо направлены на удовлетворение жизненных потребностей (например, охота), в архаическом обществе предпочитают находить себе игровую форму. Человеческое общежитие поднимается до супрабиологических форм, придающих ему высшую ценность посредством игр. В этих играх, по мнению Хейзинги, общество выражает свое понимание жизни и мира.

“Стало быть, не следует понимать дело таким образом, что игра мало-помалу перерастает или вдруг преобразуется в культуру, но скорее так, что культуре в ее начальных фазах свойственно нечто игровое, что представляется в формах и атмосфере игры. В этом двуединстве культуры и игры игра является первичным, объективно воспринимаемым, конкретно определенным фактом, в то время как культура есть всего лишь характеристика, которую наше историческое суждение привязывает к данному случаю.”

В поступательном движении культуры гипотетическое исходное соотношение игры и не игры не остается неизменным. По словам Хейзинги, игровой момент в целом отступает по мере развития культуры на задний план. Он в основном растворяется, ассимилируется сакральной сферой, кристаллизуется в учености и в поэзии, в правосознании, в формах политической жизни. Тем не менее, во все времена и всюду, в том числе и в формах высокоразвитой культуры, игровой инстинкт может вновь, как полагает голландский историк, проявиться в полную силу, вовлекая отдельную личность или массу людей в вихрь исполинской игры.

Концепция игрового генезиса культуры поддерживается в современной философии не только Хейзингой. Обратимся к работе известного феноменолога Е. Финка “Основные феномены человеческого бытия”. В типологии автора их пять - смерть, труд, господство, любовь и игра. Последний феномен столь же изначален, сколь и остальные. Игра охватывает всю человеческую жизнь до самого основания, овладевает ею и существенным образом определяет бытийный склад человека, а также способ понимания бытия человеком.

Игра, по мнению Финка, пронизывает другие основные феномены человеческого существования. Игра есть исключительная возможность человеческого бытия. Играть может только человек. Ни животное, ни Бог играть не могут. Лишь сущее, конечным образом отнесенное к всеобъемлющему универсуму и при этом пребывающее в промежутке между действительностью и возможностью, существует в игре.

Эти утверждения нуждаются в пояснении, поскольку они противоречат привычному жизненному опыту. ”Каждый знает игру по своей собственной жизни, имеет представление об игре, знает игровое поведение ближних, бесчисленные формы игры, цирцеевские массовые представления, развлекательные игры и несколько более напряженные, менее легкие и привлекательные, нежели детские игры, игры взрослых; каждый знает об игровых элементах в сфере труда и политики, в общении полов друг с другом, игровые элементы почти во всех областях культуры”.

Трактуя игру как основной феномен человеческого бытия, Финк выделяет ее значительные черты. Игра в его трактовке - это импульсивное, спонтанно протекающее свершение, окрыленное действо, подобное движению человеческого бытия в себе самом. Чем меньше мы сплетаем игру с прочими жизненными устремлениями, чем бесцельней игра, тем раньше мы находим в ней малое, но полное в себе счастье. По мнению Финка, дионисийский дифирамб Ф. Ницше “Среди дочерей пустыни”, зачастую недооцениваемый и неправильно толкуемый, воспевает как раз чары и оазисное счастье игры в пустыне и бессмысленности современного бытия.

Финк считает, что человек как человек играет, один среди всех существ. Игра есть фундаментальная особенность нашего существования, которую не может обойти вниманием никакая антропология. Следовало бы, утверждает автор, когда-нибудь собрать и сравнить игровые обычаи всех времен и народов, зарегистрировать и классифицировать огромное наследие объективированной фантазии, запечатленное в человеческих играх. Это была бы история “изобретений”, совсем иных, нежели традиционные артефакты культуры, орудий труда, машин и оружия. Они (эти “изобретения”) могут оказаться менее полезными, но в то же время они чрезвычайно необходимы.

С игрой у Финка связано происхождение культуры, ибо без игры человеческое бытие погрузилось бы в растительное существование. По мнению Финка, человеческую игру сложно разграничить с тем, что в биолого-зоологическом исследовании поведения зовется игрой животных. Человек - природное создание, которое неустанно проводит границы, отделяет самого себя от природы. “Животное не знает игры фантазии как общения с возможностями, оно не играет, относя себя к воображаемой видимости”. Поскольку для человека игра объемлет все, она и возвышает его над природным царством. Здесь возникает феномен культуры.

В истории философии человека пытались понять с помощью психологической интроспекции. Э. Кассирер предложил в “Философии символических форм” альтернативный метод. Он исходит из предпосылки, что если существует какое-то определение природы или “сущности” человека, то это определение может быть понято как функциональное, а не как субстанциональное.

Отличительный признак человека - его деятельность. “Философия человека”, следовательно, такая философия, которая должна прояснить для нас фундаментальные структуры каждого из видов человеческой деятельности и в то же время дать возможность понять ее как органическое целое. Язык, искусство, миф, религия - это не случайные, изолированные творения, они связаны общими узами. Что касается философии культуры, то она у Кассирера начинается с утверждения, что мир человеческой культуры не просто скопление расплывчатых и разрозненных фактов.

С эмпирической или исторической точки зрения кажется, будто достаточно собрать факты человеческой культуры, чтобы разгадать и сам феномен. Кассирер отдает предпочтение тезису о разорванности человеческой культуры, ее исходной разнородности. Человеческую культуру в ее целостности можно, по Кассиреру, описать как процесс последовательного самоосвобождения человека. Язык, искусство, религия, наука - это различные стадии этого процесса.

Если Финк полагает, что культ, миф, религия, поскольку они человеческого происхождения, равно как и искусство, уходят своими корнями в бытийный феномен игры, то Кассирер выводит феномен культуры из факта несовершенства биологической природы человека. Человек утратил свою первоначальную природу. Мы не можем сказать, почему это произошло. Ученые говорят о влиянии космических излучений или радиоактивности месторождений радиоактивных руд, которые вызвали мутации в механизме наследственности. Сходный регресс - угасание, ослабление или утрата некоторых инстинктов - не является, вообще говоря, абсолютно неизвестным природному миру.

“Частичная утрата (ослабленность, недостаточность, поврежденность) коммуникации со средой обитания (дефект плана деятельности) и себе подобными (дефект плана отношений) и есть первоначальное отчуждение, исключавшее прачеловека из природной тотальности. Данная коллизия глубоко трагична. Как трагедия она и осмыслена в мифе о изгнании перволюдей из рая, причем в мифе метафорически воплощено представление об утрате как плана деятельности (“съедение запретного плода”), так и плана отношений в сообществе (“первородный грех”). “Изгнанный” из природной тотальности, ставший “вольноотпущенником природы”, как назвал человека Гердер, прачеловек оказывается существом свободным: не имеющим позитивной программы существования”.

Социальность, культурные стандарты диктуют человеку иные, нежели биологическая программа, образы поведения. Инстинкты в человеке ослаблены, вытеснены чисто человеческими потребностями и мотивами, иначе говоря, “окультурены”. Действительно ли притупление инстинктов - продукт исторического развития ? Новейшие исследования опровергают такой вывод. Оказывается, слабая выраженность инстинктов вызвана вовсе не развертыванием социальности. Прямая связь здесь отсутствует.

Человек всегда и независимо от культуры обладал “приглушенными”, “неразвитыми инстинктами”. Виду в целом были присущи лишь задатки бессознательной природной ориентации, помогающей слушать голос земли. Идея о том, что человек плохо оснащен инстинктами, что формы его поведения мучительно произвольны, оказала огромное влияние на теоретическую мысль. Философские антропологи ХХ века обратили внимание на известную “недостаточность” человеческого существа, на некоторые особенности его биологической природы.

Например, А. Гелен полагал, что животно-биологическая организация человека содержит в себе определенную “невосполненность”. Однако тот же Гелен был далек от представления, будто человек на этом основании обречен, вынужден стать жертвой эволюции. Напротив, он утверждал, что человек не способен жить по готовым стандартам природы, что обязывает его искать иные способы существования.

Что касается человека как родового существа, то он был природно инстинктуально глух и слеп…Человек как биологическое существо оказался обреченным на вымирание, ибо инстинкты в нем были слабо развиты еще до появления социальной истории. Не только как представитель общества он был приговорен к поискам экстремальных способов выживания, но и как животное.

Однако природа способна предложить каждому живому виду множество шансов. Оказался такой шанс и у человека. Не имея четкой инстинктуальной программы, не ведая, как вести себя в конкретных природных условиях с пользой для себя, человек бессознательно стал присматриваться к другим животным, более прочно укорененным в природе. Он как бы вышел за рамки видовой программы. В этом проявилась присущая ему “особость”; ведь многие другие существа не сумели преодолеть собственную природную ограниченность и вымерли.

Но чтобы подражать животным, нужны какие-то проблески сознания ? Нет, вовсе не нужны. Способность к подражанию не исключительна. Этот дар есть у обезьяны, у попугая… Однако в сочетании с ослабленной инстинктивной программой склонность к подражанию имела далеко идущие последствия. Она изменила сам способ человеческого существования. Стало быть, для обнаружения специфичности человека как живого существа важна не человеческая природа сама по себе, а формы его бытия.

Итак, человек неосознанно подражал животным. Это было заложено в инстинкте, но оказалось спасительным свойством. Превращаясь как бы то в одно, то в другое существо, он в результате не только устоял, но постепенно выработал определенную систему ориентиров, которые надстраивались над инстинктами, по-своему дополняя их. Дефект постепенно превращался в известное достоинство, в самостоятельное и оригинальное средство приспособления к окружающей среде.

“Человек обречен на то, чтобы все время,- пишет Ю.Н. Давыдов,- восстанавливать нарушенную связь с универсумом…”. Восстановление этого нарушения есть замена инстинкта принципом культуры, то есть ориентацией на культурно-значимые предметы. Концепция символического, игрового приспособления к природному миру разработана в трудах Э. Кассирера. Отметим также, что социокультурная ориентация философии обострила интерес к категории символа, символического. Символическое стало фундаментальным понятием современной философии наряду с такими, как наука, миф, субъект и т.п.

Поле исследований символического велико: философская герменевтика (Г. Гадамер), философия культуры (Й. Хейзинга), философия символических форм (Э. Кассирер), архетипы коллективного бессознательного (К. Юнг), философия языка (Л. Витгенштейн, Ж. Лакан и др.). Исследования символического представлены в концепции символического интеракционизма (Дж.Мид. Г. Блумер, И. Боффман), где символическое рассматривается как “обобщенный” другой”.

Кассирер намечает подступы к целостному воззрению на человеческое бытие как протекающее в символических формах. Он обращается к трудам биолога И. Юкскюля, последовательного сторонника витализма. Ученый рассматривает жизнь как автономную сущность. Каждый биологический вид, развивал Юкскюль свою концепцию, живет в особом мире, недоступном для всех иных видов. Вот и человек постигал мир по собственным меркам.

Юкскюль начинает с изучения низших организмов и последовательно распространяет модели их на другие формы органической жизни. По его убеждению, жизнь одинаково совершенна всюду: и в малом и в великом. Каждый организм, отмечает биолог, обладает системой рецепторов и системой эффекторов. Эти две системы находятся в состоянии известного уравновешивания.

Можно ли, спрашивает Кассирер, применить эти принципы к человеческому виду ? Вероятно, можно и в той мере, в какой он остается биологическим организмом. Однако человеческий мир есть нечто качественно иное, поскольку между рецепторной и эффекторной системами развивается еще третья система, особое соединяющее их звено, которое может быть названо символической вселенной. В силу этого человек не только в более богатом, но и качественно ином мире, в новом измерении реальности.

Кассирер отмечает символический способ общения с миром у человека, отличный от знаковых сигнальных систем, присущих животным. Сигналы есть часть физического мира, символы же, будучи лишенными, по мысли автора, естественного, или субстанциального, бытия, обладают прежде всего функциональной ценностью. Животные ограничены миром своих чувственных восприятий, что сводит их действия к прямым реакциям на внешние стимулы. Поэтому животные не способны сформировать идею возможного. С другой стороны, для сверхчеловеческого интеллекта или для божественного духа, как подмечает Кассирер, нет различия между реальностью и возможностью: все мысленное становится для него реальностью. И только в человеческом интеллекте наличествует как реальность, так и возможность.

Для первобытного мышления, считает Кассирер, весьма трудно проводить различие между сферами бытия и значения, они постоянно смешиваются, в результате чего символ наделяется магической либо физической силой. Однако в ходе дальнейшего развития культуры отношения между вещами и символами проясняются, как проясняются и отношения между возможностью и реальностью. С другой стороны, во всех тех случаях, когда на пути символического мышления выявляются какие-либо препятствия, различие между реальностью и возможностью также перестает ясно восприниматься.

Вот откуда, оказывается, родилась социальная программа ! Первоначально она возникла из самой природы, из попытки уцелеть, подражая животным, более укорененным в естественной среде. Потом у человека стала складываться особая система. Он стал творцом и создателем символов. В них отразилась попытка закрепить различные стандарты поведения, подсказанные другими живыми существами.

Таким образом, у нас есть все основания считать человека “незавершенным животным”. Вовсе не через наследование благоприобретенных признаков он оторвался от животного царства. Для антропологии ум и все, что его занимает, относится к области культуры. Культура же не наследуется генетически. Из приведенных рассуждений вытекает логический вывод: тайна культурогенеза коренится в формировании человека как символического животного.

Из всех версий культурогенеза: орудийно-трудовой, психоаналитической, игровой и символической - наиболее разработанной и убедительной выглядит, по нашему мнению, символическая. Она дает представление о тайне антропогенеза, разъясняет происхождение культуры в понятиях современной науки, не прибегая к сложным и умозрительным допущениям. В теоретическом смысле концепция Кассирера выглядит вполне логичной. В ней, правда, не содержится попытка раскрыть трансцендентальную, сакральную природу культуры. Если из сферы науки выйти в мир религии, философии, то могут, как это очевидно, возникать и иные версии генезиса культуры.

Рассматривая этот вопрос, обратим внимание, что генезис культуры уходит вглубь доисторического времени, в первобытную эпоху человечества, в каменный век, в котором выделяют палеолит (ранний и поздний), мезолит и неолит. Поскольку данная эпоха лишена индивидуальных свидетельств, образов, биографий (сохранился только почти неуничтожимый камень), то её называют "спящей", "долгой". Проблема происхождения человека не решена, но утверждают, что 40-30 тысяч лет назад завершается эволюция ископаемых гоминид и появляется человек Homo sapiens с зачаточными сознанием, речью, религией, искусством.

В науке по данной проблеме складывается представление о локальности раннего исторического процесса связанного с двумя очагами антропогенеза: афро-европейским и азиатским, между которыми поддерживаются контакты, а внутри формируются культурно-территориальные области со своими расовым, и хозяйственными, технологическими типами. Формируются черты европеоидной расы, в южном Средиземноморье - негроидной, на Востоке - монголоидной. Складывается хозяйственно-культурный тип с устойчивыми локальными особенностями, которые перейдут в своеобразие исторических цивилизаций.

В период от 15 до 10 тыс. лет назад произошел "скачок", "взрыв" в истории человечества, названный Г. Чайлдом неолитической революцией. Основными ее чертами является переход от присваивающего хозяйства к производящему хозяйственно-культурному типу, резкий рост земледелия, зарождение этноса и праязыков. Экономически происходил переход от рыболовства, охоты и собирательства к освоению земледелия и одомашниванию животных с последующим появлением керамики и шлифованных каменных орудий, к оседлому образу жизни. Это способствовало стабилизации жизни, удовлетворению основных биовитальных потребностей, размножению и заботе о детях, накоплению опыта и передачи знаний другим поколениям.

2 Особенности первобытной культуры

Мы стоим на фундаменте, заложенном предшествующими поколениями, и с достигнутых высот смутно ощущаем, что его закладка стоила человечеству длительных, мучительных усилий. И мы испытываем чувство благодарности по отношению к безымянным, забытым труженикам, чей терпеливый поиск и кипучая деятельность сделали нас тем, чем мы ныне являемся. На долю культуры первобытного общества слишком часто выпадают только презрение, насмешки и осуждение. Между тем в числе благодетелей человечества, которых мы обязаны с благодарностью чтить, многие, если не большинство, были первобытными людьми. В конечном счете мы не так уж отличаемся от этих людей, и многим из того истинного и полезного, что так бережно сохраняем, мы обязаны нашим грубым предкам, накопившим и передавшим нам по наследству фундаментальные представления, которые мы склонны рассматривать как нечто самобытное и интуитивно данное. Мы как бы являемся наследниками состояния, которое переходило из рук в руки столько раз, что изгладилась память о тех, кто заложил его основание, поэтому нынешние обладатели считают его своим изначальным и неотъемлемым достоянием. Однако более глубокое размышление и исследование должны убедить нас в том, что большей частью этого достояния мы обязаны своим предшественникам. Ошибки последних были не какими-то преднамеренными нелепостями или приступами безумия - они были гипотезами, которые в свое время подкреплялись данными опыта, но не выдержали испытания временем. Истиной мы в конце концов называем гипотезу, которая нашла в опыте наилучшее подтверждение. Поэтому мы поступим благоразумно, если будем взирать со снисходительностью на мнения и обычаи менее цивилизованных эпох и народов как на неизбежные ошибки в поисках истины. Это даст нам право на снисхождение, которым когда-нибудь придется воспользоваться и нам самим:“cum excusatione itaque veteres audiendi sunt” (лат.- Предков следует выслушивать со снисхождением).

От всех эпох и типов культуры первобытность отличает ее ни с чем несопоставимая длительность. Она безраздельно господствовала минимум 35 из 40 тысяч лет существования человека. Всем остальным эпохам, вплоть до современности, отведено лишь 5 тысяч лет. Несмотря на свою продолжительность, она несравненно однородней других эпох. В ней преобладают моменты устойчивости и постоянства. Столетия и тысячелетия и тем более региональные различия для первобытной культуры не имеют значения, если сосредоточить свое внимание на ее существе. Конечно, изменения в первобытной культуре происходили, но не случайно ее исследователи предпочитают достаточно неопределенно говорить о ранней и поздней первобытности. Строго говоря, ранняя и поздняя первобытность - это даже не стадии и периоды, а просто ориентиры, позволяющие судить о том, сталкиваемся ли мы с чистой, беспримесной первобытностью или же тенденциями ее перехода в иные послепервобытные состояния. Нас первобытность будет интересовать в ее устойчивом ядре и фундаментальных проявлениях, по возможности независимо от существования первобытности в пространстве и времени.

Рассматривая этот вопрос, выделим основные особенности первобытной культуры, важнейшей из которых является её гомогенность (однородность). Социальной формой организации первобытной жизни является род, племя, семья, супружеская пара. Это связано с важнейшей социальной инновацией нижнего палеолита, заменой эндогамных (внутриродовых брачных отношений) на экзогамные. Племя -самое крупное социальное объединение до государственного типа с зачатками политической организации в виде совета вождей, общностью территории, языка или диалекта и культурных традиций.

Важной особенностью первобытной культуры является дуальность, т.е. деление на два, как внутри семьи - муж и жена, рода - мужчины и женщины, за пределами рода - они и мы; земля и небо и т.д. На данной стадии через дуальную организацию прошли все без исключения общества, что закрепляется одинаковым содержанием мифов различных народов. Как общество организуется путем брачного союза первоначально враждебных друг другу сил (экзогамия), так и воплощающие в себе полярные качества космоса отец-небо и мать-земля, вступая в брачный союз, порождают человека и все сущее. Разрыв же этой связи равносилен нарушению космической гармонии и гибели мира.

Важное место в культуре занимает ритуал, в основе которого лежит мифосакральное мировоззрение, требующее от человека следовать природе, космосу. С ритуала начинается духовно-религиозная, производственно-экономическая, общественная деятельность и включает в себя танец, пение, молитву. Ритуал есть то, что потом назовут обрядом, обычаем, праздником, игрой и т.д. Рассмотрите ритуалы зарождения, инициации и др., изложенные в работе Д. Линдсея "Коротка історія культури".

Первобытная культура выработала и свой механизм контроля и регуляции социальных отношений - систему табу (запретов).

Мышление первобытного человека характеризуется как синкретическое (целостное), дорефлексивное с преобладанием предметной логики, не способное к категориальному мышлению. Для догородской, бесписьменной культуры характерна симпрактичность информационных процессов, поскольку основные виды деятельности не требовали каких-либо самостоятельных каналов и обучение ритуалу, хозяйственным и другим навыкам строилось на непосредственном подключении обучаемых к практике. С этим связана еще одна черта первобытной культуры - консерватизм, традиционализм всей системы общественных отношений.

3 Духовная культура: магия, мифология, религиозные представления, ритуал

3.1 Мифология

Рядом с тотемизмом и табу значительное место в жизнедеятельности первоначального человека села магия (от грецьк. мбгейб -- колдовство, волшебство) -- совокупность представлений и обрядов, в основе которых лежит вера в возможность влияния на людей, предметы и явления объективного мира с помощью определенных действий.