Еще раз о пределах вмешательства в частную жизнь (что изменила эпидемия коронавируса)

Размещено на http://allbest.ru

Квашис Виталий Ефимович

ЕЩЕ РАЗ О ПРЕДЕЛАХ ВМЕШАТЕЛЬСТВА В ЧАСТНУЮ ЖИЗНЬ (ЧТО ИЗМЕНИЛА ЭПИДЕМИЯ КОРОНАВИРУСА)

Автор продолжает исследование проблемы определения пределов допустимого вмешательства государства в частную жизнь граждан. Рассматривает вопросы цифровизации в современном мире, особенности использования современных технологий контроля за коммуникациями и информацией в условиях пандемии. Поднимает вопрос о гарантиях сохранения конфиденциальности и безопасности персонифицированной информации.

Ключевые слова: частная жизнь, контроль, вмешательство, пределы ограничений, средства наблюдения и контроля, цифровизация, технологический прогресс.

Once again on the limits of interference in private life (what was changed with the epidemic of coronavirus)

The author continues to study the problem of determining the limits of permissible state interference in the private life of citizens. Issues of digitalization in the modern world, the peculiarities of using modern technologies for monitoring communications and information in a pandemic are considered. The question is raised about guarantees of confidentiality and security of personalized information.

Keywords: private life, control, interference, limits of restrictions, means of monitoring and control, digitalization, technological progress.

государство вмешательство частная жизнь пандемия цифровизация

Истоки и причины моего неожиданного прикосновения к этой проблеме я объяснил в предыдущей статье [1]. Пока она готовилась к печати, случилось многое. В феврале 2020 г. в моем выступлении на «Ковалевских чтениях» красной нитью шла мысль о не совсем корректной постановке проблемы (в Программе) в том смысле, что пределов такого вмешательства быть не может, поскольку, несмотря на скромные ограничения в законодательстве, в наших реалиях беспредел как категория, прочно закрепившаяся в массовом сознании, не может быть ограничен никакими пределами. (В каждой шутке, как известно, есть доля шутки.) Чтобы приспособить эту мысль для печати, целесообразно было сосредоточить внимание на использовании современных технологий и границах вмешательства в частную жизнь. Эти соображения носили общий, постановочный характер и были увязаны с темой насилия в семье. Случилось так, что их публикация совпала с событиями, кардинально изменившими мир и повседневную жизнь людей. Не знаю, каким чудом они обошли меня стороной, когда я летел им навстречу. Похоже, «судьба Евгения хранила»...

Еще в январе, забыв об особенностях китайского календаря, я прилетел в Камбоджу, где начинались «новогодние» праздники. Эти торжества я не раз наблюдал в Азии и в Америке; шумная беготня с «драконами» примитивна и привычна. Неожиданностью стали прилетевшие тучи китайцев в масках и замер температуры на входе в отель. Как мне объяснили, здесь опасаются распространения «гриппа». Возвращаясь через Таиланд и Малайзию, я увидел те же «тучи» в масках, но не придал этому значения, ибо знал, что в Пекине и в Бангкоке в силу особенностей экологии маски - дело обычное. Ну а «грипп» и есть грипп, во все времена не знавший национальных границ.

Но в марте «вдруг» прилетели «черные лебеди», о которых давно говорили футурологи. Они оказались не только коронованными, но и куда более черными, чем можно было ожидать; поэтому последствия их визита мир будет переживать еще долго. К числу этих последствий относится перспектива использования технологий контроля и слежения за людьми, которые применяются в борьбе с эпидемией. Эти угрозы связаны с разными формами нарушений прав граждан, с определением и соблюдением пределов вмешательства государства в частную жизнь.

Чтобы продолжить разговор в русле кардинально изменившейся ситуации, необходимо напомнить суть ранее высказанных соображений, поскольку они были сделаны до пандемии, за пару месяцев расколовшей жизнь на планете на две, точнее, на три неравные части - до нее, во время и после ее спада. Такое деление, конечно, во многом условно: «во время» в значительной степени относится к первоначальному этапу пандемии, а «после» на самом деле означает ее неопределенную растянутость во времени и пространстве, когда свет в конце тоннеля, несмотря на все указания, еще не виден и, более того, движение по этому тоннелю может в любой момент усилиться, правда, в обратном направлении. Будем держать это в уме.

1. До пришествия COVID-19 отмечалось, что актуализация проблемы охраны частной жизни обусловлена двумя взаимосвязанными объективными факторами. Первый из них - фундаментальные изменения в состоянии общественного правосознания и формирование существенно иной системы приоритетов и ценностей; второй связан с совершенствованием технологий контроля за состоянием общественной безопасности. Их взаимодействие повышает возможности внешнего воздействия на частную жизнь граждан и потому диктует необходимость более четкой и строгой регламентации пределов допустимого вмешательства.

Право на неприкосновенность частной жизни закреплено в Конституции страны, оно охраняется международным и национальным законодательством, а нарушение этого права влечет ответственность, в том числе и уголовную. Однако это представление не о сущем, а о должном (об идеале), оно во многом абстрактно и зачастую оторвано от реальной жизни. Это исходное положение позволяет оценить постановку проблемы как во многом упрощенную (и наивную), с заведомо завышенными социальными ожиданиями, не вытекающими из реальной ситуации, не учитывающими трансформации в массовом сознании и в современной общественной жизни.

Речь идет о двух параллельных процессах. Во-первых, это процесс кардинальных технологических изменений, который обеспечивает более широкие возможности и перспективы тотального контроля за жизнью людей. Диапазон этих преобразований широк - от всепроникающего камерного наблюдения и фиксации коммуникативных связей до перевода многих сторон общественной и частной жизни на «цифру», что также служит усилению контроля. Инструментально набор средств наблюдения и контроля становится более широким, к тому же технические возможности множатся на самодеятельность исполнителей, прикрываемую интересами абстрактной общественной безопасности. Здесь налицо объективное противоречие между должным и сущим, которое будет расти, ибо развитие технологий всегда будет опережать уровень правового регулирования охраны частной жизни, поскольку право по своей сути более консервативно. Очевидно, что «ножницы» между ними будут расти, создавая почву для безответственных и бесконтрольных злоупотреблений (это подтверждает практика множества коммерческих фирм, специализирующихся на поисках информации о частной жизни). Что же касается государства, то оно вряд ли будет заинтересовано в ограничении пределов контроля и потому механизмы таких ограничений всегда будут прикрыты реальными или мнимыми угрозами общественной безопасности. Надо признать, что правоприменительная практика такую тенденцию подтверждает. Об этом говорят и положения постановления Пленума Верховного Суда РФ от 25 декабря 2018 г. № 46 «О некоторых вопросах судебной практики по делам о преступлениях против конституционных прав и свобод человека и гражданина (статьи 137, 138, 138.1, 139, 144.1, 145, 145.1 Уголовного кодекса Российской Федерации)».

И тут необходимо сказать о второй тенденции, может быть, куда более важной. Речь идет о том, что в принципе вопрос о пределах допустимого вмешательства в частную жизнь зависит от выбора концептуальной парадигмы, определяющей философию соотношения личных и коллективных интересов, т.е. от системы приоритетов общественного развития. Еще семь лет назад декларировался приоритет прав личности, закрепленный в Конституции 1993 г. За эти годы в общественном правосознании постепенно и последовательно шли фундаментальные, но внешне не так заметные изменения. За эти годы концепция приоритета прав личности изменилась кардинально, она заменилась принципиально иным знаком, содержанием и смыслом. Одновременно произошел отказ от общепризнанных «западных» ценностей, приоритета норм международного права. Все это вполне укладывалось в логику вынужденного курса на самоизоляцию со всеми вытекающими отсюда выводами и последствиями. Эта фундаментальная трансформация получила закрепление в названном постановлении Пленума Верховного Суда РФ, где применительно к ст. 137 и 138 УК РФ указано, что «не может повлечь уголовную ответственность сбор и распространение таких сведений в государственных, общественных или иных публичных интересах». По сути, это легализация смены приоритетов.

Тотальный контроль за коммуникациями и информацией стал явлением обыденным. Люди к этому все больше привыкают как к явлению почти нормальному, понимая, что по мере развития технологий слежки за частной жизнью тотальный контроль за всем и вся будет усиливаться. Еще тогда отмечалось, что опасность вмешательства уже не на пороге, а и за порогом частной жизни. Это относится не только к уже привычным камерам (число камер и других средств контроля и наблюдения растет и будет расти), точно так же растет число «утечек» из различных баз данных о личности граждан, о состоянии их здоровья, счетов и т.п. Потребности и возможности использования больших данных практически не ограничены; в этих условиях люди все больше осознают, что живут «в цифровом концлагере». Поэтому мне казалось, что в перспективе будет все больше расти стремление людей уйти из-под контроля, наблюдения и вмешательства в частную жизнь самыми разными способами, начиная, скажем, с отказа от использования кредитных карт и кончая отказом от использования смартфонов и других средств коммуникации, позволяющих не только контролировать передвижение людей, но и следить за «ходом их мысли» в социальном взаимодействии.

Такого рода опасения не были случайными или надуманными. Они базировались, как уже отмечалось, на реальных изменениях всего строя жизни. Страна вступила в цифровую цивилизацию, где люди объективно попадали в своеобразное цифровое рабство. Пифагор не зря говорил, что «все можно выразить цифрой». Цифровизация привнесла в жизнь виртуальность; все больше виртуальным становилось все - деньги, закон, правда. В таком миропонимании и в таких ощущениях оценивалось состояние общества к приходу эпидемии коронавируса.

2. И он пришел, проклятый COVID-19, унося тысячи жизней, вынуждая миллионы людей укрываться в глубинах самоизоляции, а власти изыскивать новые способы защиты, изоляции зараженных и розыска тех, кто с ними контактировал. Если раньше больных расспрашивали об их контактах, то сегодня во всем мире широко используются цифровые инструменты, которые за считанные минуты устанавливают информацию о перемещениях зараженных и их контактах с потенциальными больными. Наиболее эффективной и потому самой распространенной считается практика контроля за заболевшими и отслеживания их контактов через сигналы с мобильных телефонов с помощью специальных приложений или через операторов мобильной связи, которые являются основным поставщиком и источником для сбора персональных данных. Периодически абоненты отправляют сигнал на базовые станции. При наложении данных о геолокации на карту города легко получить расположение и маршруты перемещения пользователей телефонной сети. (Эту технологию именуют трилатерацией - три ближайшие станции передают расстояние до абонента, и по силе сигнала вычисляется его местоположение.)

Повседневная практика выявления нарушителей требований карантина базируется на камерах наблюдения, технологии распознавания лиц и биометрических профилей людей, которые с помощью социальных сетей собираются в единую базу данных. Технологии контроля за людьми с каждым днем развиваются все быстрее. Сегодня уже не на горизонте, а в практической плоскости стоит вопрос о более широком использовании таких средств контроля за населением, как технологии искусственного интеллекта и большие данные. Еще недавно перспектива сбора и анализа персональных данных с помощью этих инструментов казалась абстрактной и далекой от реальности. Пандемия актуализировала задачи и способы их внедрения.

Эпидемия вируса погрузила жизнь в новую реальность, заставила привыкать к новой жизни, все правила которой люди еще не знали и не очень хотели знать, мечтая о привычной свободе и комфорте. Между тем во многих сферах общественной жизни действительно происходили тектонические сдвиги, мир менялся, люди тоже менялись, хотя еще не полностью сознавали реалии происходящего. Эти изменения проявлялись по-разному: на одном полюсе - в безалаберности и эгоизме, на другом - в панических настроениях, поддерживаемых СМИ. Рожденная таким образом «пандемия страха», помимо всего прочего, становилась и удобным оружием в борьбе за соблюдение карантина. К этому следует добавить рост градуса неопределенности, когда люди не могут представить последствий этого глобального эксперимента и последующих за ним экономических, социальных и политических изменений. Их непредсказуемость стала «главной особенностью архитектуры общественной безопасности» [2; 3]. Люди не осознали пришествие Большого Брата в царство пандемии в новом качестве, его возросшие возможности и далеко идущие намерения («Я к вам пришел навеки поселиться...»). Они уже стали привыкать к цифровой реальности и цифровой прозрачности, которая формировалась до пандемии, и не ощутили опасной трансформации этого явления. Они не успели осознать, что принимаемые меры электронного наблюдения за носителями вируса и их контактами на самом деле означают, что под этот колпак попадает неограниченный круг людей. То, что раньше требовало судебного одобрения и именовалось оперативно-розыскными мероприятиями в отношении лиц, подозреваемых в совершении тяжких преступлений, отныне может осуществляться «в обычном, медицинско-полицейском режиме», причем, в отношении любого правопослушного человека [4]. Люди еще не успели задуматься о перспективе, полагая, что, когда пандемия закончится, государство вернется к предусмотренным законом ограничениям в деле наблюдения и контроля. Между тем власть уже посылала сигналы предстоящих изменений; еще не был введен режим чрезвычайного положения, а Верховный Суд РФ уже распространил чрезвычайный порядок рассмотрения дел на всей территории страны, что, по сути дела, означало определенное ограничение гражданских прав. В череде карантинных мер этому факту люди не придали особого значения, однако это был один из важных сигналов, заделов для использования пандемии в различных целях.

3. Нет худа без добра - пандемия коронавируса привлекла внимание к тем проблемам и на таком уровне, когда их уже было невозможно игнорировать. Она показала многие дефекты системы управления, в том числе последствия «оптимизации» ее наиболее важных звеньев, в частности «оптимизации» системы здравоохранения.

Одно из многих последствий пандемии состоит и в том, что люди по-новому ощутили значение и ценность свободы, пусть даже только в ее физическом и психологическом смысле. Раньше, в повседневной суете и заботах, в убыстряющемся ритме жизни, у них не было времени задумываться о такой «абстрактной» ценности. В условиях изоляции, все более жестких требований мер карантина время как бы затормозило свой бег, у людей появились время и возможность переосмыслить ценность свободы (в ее разных аспектах), и во многом именно отсюда идут протесты, жалобы и многочисленные иски на незаконные требования карантина и применение штрафов за их нарушение.

Одним из важных для людей, находившихся в условиях карантина, стал вопрос о том, до каких пределов будет развиваться контроль за населением и до каких пор наблюдение и контроль будут сохраняться, тем более что во многих отношениях жизнь уже не будет такой, как прежде. Эти вопросы не являются случайными; они связаны с возможными нарушениями прав человека, с которыми и до пандемии у нас не все было так хорошо. И тут коронавирус властям очень помог - их действия всегда можно было объяснить чрезвычайными условиями борьбы с опасной эпидемией и, главное, тем, что такого рода меры контроля вводятся в интересах общественной безопасности. Разумеется, значительная часть таких мер была направлена на запугивание, угрозу наказания потенциальных нарушителей режима самоизоляции, чтобы заставить людей соблюдать требования карантина. Другое дело - набор этих мер, их практическая реализация, порядок и последствия применения , а вместе с этим и гарантии сохранности собранных в ходе наблюдения сведений и персональных данных. За комплексом этих проблем стоит вопрос о доверии к власти в целом и к тем, кто непосредственно должен применять меры контроля и предусмотренные правовыми актами меры ответственности, но с этим доверием особого перебора, как известно, тоже нет.

Почему люди готовы пожертвовать многим ради безопасности, особенно в самом начале карантина, на фоне паники, вызванной быстрым ростом смертности? Потому что цена человеческой жизни выросла так, что никакие ограничения им в этот момент не кажутся избыточными ради того, чтобы сберечь жизнь. Поэтому в интересах общественной и личной безопасности люди стали безропотно и добровольно соглашаться с необходимыми ограничениями своего права на частную жизнь. «Безопасность стала религией нашего времени» (Е.М. Шульман). Однако пандемия - это процесс, растянутый во времени; его оценки и осмысление тоже осуществляются в динамике. Привыкнув к условиям карантина, люди начинают задумываться о последствиях таких ограничений и перспективах их действия во времени, но ответа на эти вопросы они не получают. Отсюда разброс оценок - от обреченности на долговременный, а то и постоянный характер таких ограничений до радикальных призывов и демонстративного игнорирования установленных требований карантина.

В повестке дня в связи с этим довольно остро стоят и собственно юридические проблемы карантина, в том числе обоснованность применения принудительных мер. Юридическое сообщество оспаривает их введение без объявления режима чрезвычайного положения. С другой стороны, повальные штрафы, присылаемые на основе использования принудительно установленных приложений, противоречат презумпции гражданской невиновности, когда человек (а не мэрия, администрация губернатора и т.д.) должен доказывать, что он не верблюд, что не нарушал, а часто и физически не мог нарушить установленные требования карантина. Эта презумпция нарушается, к сожалению, изначально и на постоянной основе.

Контролировать практики, применяемые в условиях карантина, после эпидемии станет труднее. Впрочем, и сегодня многие приложения, на основе которых контролируется поведение людей, отличаются и технической ненадежностью, и несоответствием требованиям конфиденциальности информации. Не следует забывать, что при всем стремлении властей к цифровизации многих сторон общественной жизни, при всех ее угрозах и психологических неудобствах мы все же живем еще в технически относительно отсталой стране. Кроме того, психологические проблемы цифровизации и подчинения людей требованиям чрезвычайной ситуации напрямую связаны с тем, что человек, вообще говоря, система инертная и, как заметил Дм. Быков, мы больше привыкли к амбарной книге, чем к новым технологиям. На это, в свою очередь, накладываются традиционный бардак и столь привычное разгильдяйство. Поэтому люди опасаются, что накапливаемая информация о персональных данных, в том числе о состоянии здоровья, «временно» используемая лишь в целях борьбы с пандемией, позволит властям знать о них гораздо больше, чем они знают о себе сами. Да и жизненный опыт приучил людей к тому, что ничто так не постоянно, как временные меры. Отсюда вполне обоснованные опасения людей, что после пандемии их персональные данные могут попасть в открытый доступ, что они могут быть использованы даже не столько в политических, сколько в первую очередь в криминальных целях. И эти опасения имеют под собой реальную почву. Иначе как оценить тот факт, что в открытом доступе оказались персональные данные 40 тыс. граждан, оштрафованных за нарушение условий карантина? Я уже не говорю о росте повального мошенничества с назойливыми предложениями лечения от коронавируса, продажи дефицитного оборудования, предметов санитарной защиты и т.п.

Временный характер использования соответствующих баз данных в такого рода экстремальных условиях, как пандемия, в российском законодательстве в отличие от законодательства большинства развитых стран не предусмотрен. В ФРГ, например, конституционные гарантии свобод собраний, передвижения, неприкосновенности частной жизни и т.д. строго охраняются законом, который, в частности, запрещает и сбор информации о гражданах. Он допускается только на основании судебного решения по запросам следственных органов в целях розыска преступников. Во время эпидемии в целях защиты населения допускаются временные ограничения конституционных прав, которые после снятия карантина будут, вне всякого сомнения, отменены. Что касается, например, контроля за передвижением людей, то власти предлагают добровольную установку приложений к смартфону, программа которых соответствует закону о защите персональных данных и нормам, установленным в Евросоюзе. Известный немецкий эксперт по конституционному праву У. Бюрмайер отмечает, что гражданское общество «очень внимательно и бдительно следит за тем, что происходит... Люди полностью доверяют правительству, однако, если кто-то попытается перенести меры по использованию технологий контроля в нормальный модус жизни после вируса, то столкнется с сильнейшими протестами. К счастью, никто этого делать не собирается» [5].

Тем не менее, вопрос о гарантиях конфиденциальности и сохранности персонифицированной информации волнует не только российских граждан. Еще в начале эпидемии в обзоре Совета Европы отмечалось: «Временные меры по контролю и массовому мониторингу населения с помощью этих технологий не должны считаться тривиальными и не должны стать постоянными». Важным ориентиром здесь должен служить принятый вслед за этим обзором специальный документ Совета Европы, в котором прямо указано, что: а) государства должны обеспечивать законность и верховенство права даже в условиях чрезвычайных ситуаций; б) продолжительность режима чрезвычайного положения и чрезвычайных мер должна быть ограничена по срокам; в) особое внимание следует уделить конфиденциальности и защите персональных данных. Здесь также отмечено, что принципы Конвенции Совета Европы «позволяют сбалансировать высокие стандарты защиты персональных данных и общественных интересов», что «потенциал технологий не должен быть применен для несбалансированного вторжения в частную жизнь» [6; 7, с. 99].

Хочется надеяться, что такого рода ожидания сбудутся и в России, хотя в последние годы все чаще говорят, что надежда в России умирает первой. Остановится ли государство в своем стремлении к тотальному наблюдению и контролю на мерах, принимаемых в условиях карантина? Сегодня ответить на этот вопрос не так просто. Ответить утвердительно - значит быть излишне оптимистичным и наивным; ответить отрицательно - значит похоронить все надежды. Вероятно, вопрос еще довольно долго, во всяком случае, до окончательной победы над коронавирусом будет оставаться открытым. У сохраняющейся ситуации неопределенности есть свои бенефициары, свои выгодоприобретатели. Чем дольше длится ситуация, когда «все наблюдают за всеми», тем больше желания сохранять эту ситуацию у ее бенефициаров. Видимых причин для сворачивания тотального контроля и наблюдения, похоже, нет, поскольку в современных условиях эта система становится для государства все более удобной, позволяющей «в интересах общественной безопасности» вводить определенные ограничения прав и свобод, несмотря на то, что они зачастую работают перпендикулярно закону.

Во многих отношениях общество, как уже отмечалось, заковано в «цифровые наручники». Более того, похоже, что дальнейшее продвижение тотального контроля и наблюдения за людьми будет идти не только и, может, не столько по фронту (путем расширения инструментов контроля), сколько в глубину, определенные симптомы такого движения просматриваются уже сейчас. Показательным в этом отношении является вступающий в силу с 1 июля 2020 г. федеральный закон об экспериментальном внедрении технологий искусственного интеллекта для идентификации (сроком на 5 лет). Этот закон предусматривает создание реестра компаний, которые, осуществляя сбор информации, могут передавать персональные данные не только друг другу, но и государственным органам. Соглашаясь на передачу этих данных третьим лицам, человек фактически передает им свой цифровой суверенитет, что напоминает цифровое рабство, которое мы наблюдаем сегодня в Китае. Проблема в «добровольности» такого согласия. Как это выглядит практически? Человек заказывает через мобильного оператора такси, доставку продуктов и любые другие услуги, производит оплату кредитной картой и т.д. Вся эта цифровая информация будет стекаться в одну точку, где о нем будут знать буквально все: что он заказывает, куда ездит, какие у него предпочтения, какими сайтами пользуется и т.п. Если человек записывается на прием в клинику, которая тоже входит в названный реестр компаний, то там либо уже имеется, либо заново заносится вся персональная информация, которая, как только что отмечалось, может не только циркулировать по всему реестру компаний, но и передаваться государственным органам. Поскольку полностью отказаться от сферы услуг человек не может, он так или иначе попадает в полную зависимость от тех, кто занят сбором, передачей и, главное, анализом персональной информации. На основании этого анализа (с использованием технологий искусственного интеллекта) вполне реальной перспективой кажутся неограниченные возможности не только контроля, но и управления людьми - его вкусами, его сознанием и в конечном итоге его поведением...

1. Квашис В.Е. О пределах допустимого вмешательства государства в частную жизнь // Общество и право. 2020. № 1.

2. Овчинский В. Оруэллизация цивилизации? URL: www.zavtra.ru/blogs/7.05.2020

3. Осипенко А.Л. Оперативно-розыскная деятельность в информационном обществе: адаптация к условиям цифровой реальности // Науч. вестн. Омск. акад. мВД России. 2019. № 4(75).

4. Овчинский В. С. Пандемия forever. URL: https://izborsk-club.ru/19280

5. URL: https://echo.msk.ru/blog/annarose/2617361-echo/

6. Набор инструментов и уважение к демократии и правам человека, верховенство закона в условиях эпидемиологического кризиса COVID-19 / Совет Европы, Страсбург, 7 апр. 2020 г.

7. Ларина Е., Овчинский В. COVID-19 и контроль за людьми // Наш современник. 2020. 13 мая. №

Размещено на Allbest.ru