Роль ценностных ориентаций молодых тувинцев в пространственном развитии Республики Тыва

В обновленном варианте Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 г. (далее - Стратегия) в качестве обязательных к выполнению задач обозначены "учет этнокультурного фактора при обеспечении сбалансированного, комплексного и системного развития субъектов Российской Федерации и муниципальных образований" и "формирование гибкой системы расселения населения, учитывающей многообразие региональных и национальных укладов жизни" (Стратегия..., Электр. ресурс). Решение таких задач наталкивается на проблему, связанную с тем, что различия в уровне экономического развития регионов увеличивают опасность возникновения региональных кризисов и затрудняют проведение единой социально-экономической политики (Киселева, Браткова, 2014: 131), что актуализирует необходимость разработки управленческих стратегий, масштабированных не в федеральных, а в региональных и локальных границах.

Пространственное развитие региона - это процесс, детерминируемый изменениями в организации обустройства занимаемой регионом территории и распределением мест обитания и характера деятельности основных социальных и профессиональных слоев общества, вносящих наиболее значимый вклад в его прогрессивное развитие (Колмакова Е., Колмакова И., Дегтярева, 2018: 31). В историко-экономических исследованиях в качестве детерминант пространственного развития региона рассматриваются природные условия и специфика исторических этапов хозяйственного освоения его территории, которые обуславливают большую или меньшую эффективность складывающихся региональных хозяйственно-автохтонных систем (Паникарова, Власов, Чебодаева, 2011: 53). В части исследований, прямо или косвенно связанных с пространственным развитием регионов, акцентируется значимость геополитического фактора, например, выделяются более экономически развитый "центр" и отстающая по социально-экономическим показателям "периферия" (Аниканов, Степанов, Сусоколов, 1999: 10-11). Реже исследователи выходят на взаимосвязь проблемы неравномерности пространственного развития регионов со спецификой экономических укладов населяющих их этнических групп (Ахметов, Бердникова, Шагибалова, 2010; Гонтарь, 2015: Электр. ресурс).

По итогам сравнительных исследований регионов ряда параметров, среди которых интенсивность хозяйственной активности и финансовой самодостаточности, привлекательность региона как места проживания, степень развитости в нем инновационной активности и др., Н.Н. Киселева и В.В. Браткова отмечают, что на общероссийском фоне по совокупности показателей уступают республики Северо-Кавказского федерального округа, Мордовия, Алтай, Бурятия, Тыва, то есть так называемые национальные или "этнические" регионы. Как указывают авторы, в данных регионах практически "отсутствуют условия и стимулы самостоятельного территориального развития" (Киселева, Браткова, 2014: 131). Экономический уклад этнических регионов слабо восприимчив к процессам модернизации по западному типу. Эта ригидность этнических экономик связана со сложным комплексом причин, среди которых преимущественное распространение в домохозяйствах традиционных, чаще аграрных форм хозяйственной деятельности, преобладание кустарных ремесел и надомного ручного труда, высокий авторитет неформальных институтов, экстенсивный тип занятости с использованием сырьевой хозяйственной инфраструктуры, низкая социальная и территориально-пространственная мобильность населения и малоразвитость обмена (Овчинников, Колесников, 2006: 147-148).

Соглашаясь с некоторыми выводами таких исследований, связанными с подчеркиванием определяющей роли этнических экономик в организации жизни значительной части жителей национальных регионов, мы все же считаем, что разница социально-экономических показателей регионов, акцентированная в Стратегии как проблема, может быть рассмотрена также и с другой стороны: этнические особенности могут и должны выступить как точки роста для эффективных программ экономического развития конкретных регионов. В этом смысле игнорирование этнической составляющей в анализе перспектив пространственного развития равноценно потере значимой части потенциала развития экономического пространства.

Мы считаем, что поддержка исторически сложившихся этноэкономических укладов и их адаптация к современным экономическим условиям важна, так как позволяет раскрыть потенциал роста экономик этнических регионов. При этом важно отметить, что этноэкономический уклад обладает высокой степенью жизнеспособности на индустриальных и даже постиндустриальных стадиях общественного развития за счет высокой степени адаптивности своих форм.

К механизмам, позволяющим в современных условиях раскрыть потенциал этноэкономического уклада той или иной этнической группы, относят: разработку этноэкономических профилей регионов, учитывающих специфику исторически и культурно имманентных для населяющих его этнических групп форм хозяйствования; формулирование и совершенствование нормативно-правовой базы по внедрению элементов этноэкономического уклада; создание социально-экономических и организационных предпосылок для формирования кластера мелких этнически-ориентированных товаропроизводителей, развивающих сеть отраслей традиционной этноэкономики; стимулирование развития потребительской кооперации в сфере переработки и реализации сельскохозяйственной продукции и др. (см.: Персидская, 2017). Также, по нашему глубокому убеждению, важное значение в поиске эффективных стратегий этноэкономического развития играет выявление и учет ментальных, ценностных оснований культур, носителями которых являются представители разных этнических групп, населяющих регион. В социо- гуманитаристике существенную поддержку находит точка зрения о том, что экономические уклады в значительной степени являются порождением этнической среды, а не только стратегий рационального экономического поведения, так как этнические культуры, на ментальном уровне "программирующие" активность своих носителей, оказывают влияние на их экономическое поведение через ценности (см: Печура, 2009; Персидская, 2012).

Об особенностях системы ценностей тувинцев сказано достаточно много. Так, Ч.К. Ламажаа в своей монографии "Тува между прошлым и будущим" отмечает такие ключевые черты "резко-континентальной культуры" тувинцев, как приверженность своим этническим корням, выражающаяся в тесной связи с родом и семьей, подчеркиваемая гордость за достижения своего народа, значимость кочевого образа жизни, музыкальность, образность мышления, близость к природе и ее циклам. Отдельно автор акцентирует внимание на том, что существенное влияние на самобытность мировоззрения народа Тувы оказывает формирование культуры в некоторой изоляции "внутрисаянья", в условиях сложного религиозного синкретизма и смешения различающихся культурных пластов (Ламажаа, 2011). Ю.В. Попков и Е.А. Тюгашев на основе анализа данных социологических опросов фиксируют такие ценностные ориентации у тувинцев, как приверженность коллективизму, приоритет патернализма, важность комплексного выражения собственной этничности и др. (Попков, Тюгашев, 2010).

Однако, как отмечают Д.Ф. Дабиев и У.М. Дабиева, культурные и религиозные ценности тувинцев оказались существенно трансформированы в период Тувинской Народной Республики и в советское время (Дабиев, Дабиева, 2015). В то же время, реакция тувинского населения на социально-экономические трансформации пост-советского периода показала глубокую укорененность традиционной основы в коллективном сознании рассматриваемой этнической группы. Как отмечают Ч.К. Ламажаа и М.Ш. Абдулаева, "феномены архаизации здесь (в Туве и ряде других этнических регионов Сибири: на Алтае, в Бурятии, Хакасии. - О. А.) выразились в первую очередь в натурализации хозяйственной деятельности, в актуализации архаических представлений о земле как территории коллективного пользования родов и отторжении идеи частной собственности на землю; в массовом возрождении архаических семейнородовых объединений и правил взаимопомощи; в возрождении значения скота как ценности, элемента богатства, мерила материального благополучия" (Ламажаа, Абдулаева, 2014: 69-70). Обращение к архаизированным социальным практикам, переплетенным с их современным неотрадиционным переосмыслением, подтверждает, на наш взгляд, идею о том, что социально-экономический прогресс Тувы затруднителен без реализации моделей экономики, опирающихся на исторически сложившиеся этноэкономические уклады.

Насколько нам известно, исследований по методу Г. Хофстеде в Туве не проводилось, но имеются эмпирические данные, полученные в процессе исследований, проведенных по другим методикам, но с сопоставимыми результатами. Речь в частности идет об итогах работы, проведенной в 2012 г. сотрудниками Института философии и права СО РАН (г. Новосибирск) в рамках программы изучения ценностных ориентаций населения национальных республик Южной Сибири и сопредельных территорий (руководитель проекта - д. филос. н., проф. Ю.В. Попков, организатор опроса в республике - канд. филос. н. С.А. Мадюкова, интервьюер - И.С. Тарбастаева). Исследование было проведено методом массового социологического опроса. В его основе лежала авторская методика дихотомически организованных ценностных предпочтений (подробное описание методики и результатов исследования см.: Евразийский мир, 2010: 212-291). Выполненный нами анализ методики позволил сделать заключение о значительном числе пересечений идей сибирских этносоциологов и Г. Хофстеде не только в методической части (которая касается представления о том, что ценностные предпочтения могут быть организованы в виде дихотомических противопоставлений), но, что важно, и в самом смысловом наполнении этих ценностных дихотомий. Это позволяет использовать результаты опроса 2012 г. для того, чтобы рассмотреть ценности тувинской культуры в горизонте методологии Г. Хофстеде.

Результаты исследования позволили сибирским этносоциологам доказать гипотезу о евразийском основании в системах ценностей разных этнических групп Сибири, а также Калмыкии, Казахстана и Монголии. Переосмысление полученных эмпирических данных, вдохновленное методологией Г. Хофстеде и осуществленное в данной работе, предпринято для того, чтобы использовать модель системы ценностей культуры для объяснения некоторых характеристик экономического поведения у тувинцев. Представляется, что анализ таких характеристик может открыть способы диагностики и повышения качества человеческого капитала и интенсификации бизнес-активности, что значимо для выявления стратегий пространственного развития Тувы, где тувинцы составляют большинство населения.

Итак, эмпирической базой данной работы послужили результаты массового социологического опроса, проведенного в Туве в 2012 г. Всего в опросе приняли участие 718 человек, все представители учащейся и работающей молодежи разных этнических групп. Так как выборка исследования была построена в соответствии с этнической структурой региона, большинство опрошенных - 612 чел. или 85% опрошенных - являются тувинцами, и приведенная в данной статье статистика основана именно на их ответах. Возраст опрошенных на момент проведения исследования составлял от 16 до 27 лет, соответственно, сейчас, в 2019 г., этим людям от 23 до 34 лет. Можно предположить, что большинство из них в настоящее время являются участниками рынка труда в качестве экономически активной части населения. Так как система культурных ценностей является достаточно устойчивой структурой и ее основания мало изменчивы, стабильны - как в границах жизни отдельного человека, так и в рамках существования социальных групп - можно предположить, что суждения о ценностях, высказанные респондентами в 2012 г., сейчас являются реальными регуляторами экономического поведения части экономически активного, молодого населения Тувы, а поэтому актуальны. Именно руководствуясь этими соображениями, мы посчитали, что результаты данного исследования востребованы в настоящее время.

На имеющихся материалах опроса нам удалось найти способ проинтерпретировать только первые четыре из пяти вышеназванных шкал Г. Хофстеде. Следует оговорить, что интерпретация шкал Хофстеде весьма условна и наполнена набором эмпирических индикаторов, которые совпадают с указанными нидерландским социологом скорее по смыслу, чем по конкретному методическому содержанию.

Для выявления склонности опрошенных тувинцев к индивидуалистическим или коллективистским ценностям был проведен анализ ответов на вопросы о коллективизме и индивидуализме и об их утилитарной значимости для личности. Результаты опроса показали, что на уровне общих представлений коллективизм видится опрошенным более привлекательным. Так, 78% из них считают, что тувинскому народу более всего нужно чувство взаимопомощи, коллективизма, а не чувство индивидуализма, личной деловитости, свободы личности. Также абсолютное большинство опрошенных (72%) поддержало идею о том, что для успешного развития тувинского народа следует развивать коллективную собственность. В то же время, на уровне анализа личностных ценностных ориентаций не все так однозначно: хотя сторонниками коллективистской идеи о том, что интересы народа (этнической группы) должны быть выше интересов личности, выступили 54% респондентов, также значительное их число (46%) поддержало индивидуалистическую установку: для них личные интересы человека находятся в приоритете по сравнению с интересами народа. Несмотря на это, мы все же склонны отнести тувинскую культуру скорее к коллективистским, а выявленную ориентацию почти половины опрошенных на предпочтение личных, а не общеэтнических интересов определить скорее не как ценность, а как стратегию выживания в современном мире, преимущественно основанном на законах рыночной экономики.

Интересно отметить еще одну явно коллективистскую черту тувинского национального характера, которую зафиксировали Г.Ф. Балакина и А.Ч. Кылгыдай: высокая значимость ценностей равенства и родства у них подчас выражается в повсеместно принятом "уравнительным распределении" благ в семье: считается, что более экономически успешный родственник должен разделить свой доход с менее успешными, оказывать им поддержку (Балакина, Кылгыдай, 2012: 75).

Приоритет коллективистских ценностей, выражающийся у тувинцев через значимость для них семейной идентичности, подчеркивает в своих публикациях Ч.К. Ламажаа. По мысли автора, модернизация в Туве может быть реализована наиболее эффективно, если будет сделана ставка не на развитие индивидуальных "я", а на коллективные "я" через воздействие на локальные семейные сообщества, так как "в характеристики идеального тувинца по сию пору входит ориентация на коллективистские ценности, в том числе он должен знать свою родословную, свое происхождение, как можно большее число родственников, соблюдать родовые традиции, бережно относиться к природе и почитать ее духов" (Ламажаа, 2011: 295). Высокая ценность семьи позволяет ей аккумулировать несколько значимых социальных функций: быть транслятором ценностей, выступать ячейкой экономического развития, быть агентом социально-политической активности.

По нашему мнению, степень избегания неопределенности можно зафиксировать, опираясь на выбор опрошенными ценностей свободы или порядка, стабильности или перемен и ориентации на сохранение или разрушения традиций ради прогресса общества. В целом, молодые тувинцы показали себя как общность с высоким уровнем избегания неопределенности: 70% указали, что для страны важнее обеспечение общего порядка, а не личных свобод граждан, 64% считают, что в жизни важнее стабильность и устойчивость, а не перемены и новизна, 76% уверены, что новое следует строить с сохранением, а не разрушением традиций. То, что тувинцев следует отнести скорее к представителям культур с высоким уровнем избегания неопределенности, подтверждается и зафиксированной Г.Ф. Балакиной и А.Ч. Кылгыдай сниженной скоростью адаптации к условиям рынка у тувинской молодежи по сравнению с русской (Балакина, Кылгыдай, 2012: 74).

Дистанция власти проинтерпретирована нами как такое представление о роли государства для человека, в котором большой дистанции свидетельствуют выраженные ценности патернализма, а короткой - противоположный, предполагающий большую индивидуальную свободу взгляд на систему отношений между гражданином и государством. Анализ данных показал, что среди опрошенных тувинцев нет явного преобладания той или иной позиции: 53% считают, что рабочие места и условия жизни должно обеспечить государство (патерналистская установка), а человек должен хорошо трудиться, остальные полагают, что человек должен сам обеспечить себе работу и условия жизни, а государство - его защиту законами и справедливыми налогами. Косвенно о патерналистических установках тувинской молодежи свидетельствуют также упоминания об "иждивенческой психологии", о распространенности в массовом сознании тувинцев установки на ожидание помощи от других, в первую очередь, от государства и родственников, как о культурной особенности (Балакина, Кылгыдай, 2012; Анайбан, 2018: Электр. ресурс). Однако проведенный нами анализ достаточно ограничен и не позволяет сделать однозначный вывод о короткой или длинной дистанции власти у представителей тувинской этнической группы. По нашему мнению, дистанция в настоящее время сокращается - у старшего поколения сильнее выражена патерналистская установка (см.: Евразийский мир..., 2010: 215), а у младшего - начался переход к противоположной позиции. Но эта гипотеза требует дополнительной проверки.

Наконец, в том, что касается выраженности феминных или маскулинных ценностей у представителей тувинской этнической группы, отметим, что, как нам кажется, культура тувинцев скорее феминна, нежели маскулинна: 88% считают, что в жизни сотрудничество и единство важнее, чем соперничество и борьба, а 64% признаются, что для них важно работать в любимой профессии, даже если доход при этом будет небольшим. В пользу феминности рассматриваемой культуры также свидетельствуют заключения исследователей о склонности тувинцев к творческим профессиям, связанным с артистическим или художественным искусством (Анайбан, 2018: Электр. ресурс). В то же время, анализ ответов респондентов указывает также на выраженную ценность хорошего финансового обеспечения своего труда, что, как правило, считают характеристикой маскулинной культуры: 68% ответили, что для них очень важно много зарабатывать, и при этом даже не важно, где именно. Фиксируя данное противоречие как симптом раскола системы ценностей у тувинской молодежи, мы можем говорить о ценности денег не только как характеристике маскулинности культуры, но также как об одном из маркеров современности, актуальном не только для тувинской культуры, но и далеко за пределами Тувы. Как отмечает З.В. Анайбан, проблема труда и занятости молодежи (особенно сельской) является в Туве одной из наиболее острых. Справедливо ее заключение: ".молодые люди сегодня, в отличие от предыдущих старших поколений, социальные блага, материальные интересы все-таки ставят выше любых других ценностей" (там же), но происходит это не столько из внутренних ценностных установок, сколько из-за сложностей социально-экономического плана. При этом ориентация на финансовое благополучие у молодежи, разумеется, не является исключительно чертой Тувы: "желание денег как утопия будущего и своего благополучия" зафиксировано и исследователями Левада-центра при общероссийском опросе молодежи 2011 г. (Гудков, Дубин, Зоркая, 2011: 94).

Таким образом, можно заключить, что, по результатам анализа данных, тувинскую культуру следует относить к числу коллективистских, феминных культур с высокой степенью избегания неопределенности. Данный вывод позволяет сформулировать рекомендации, основанные на имманентных, подкрепленных на уровне культурных ценностей, характеристик производственной этики и особенностей менеджмента предприятий, которые могли бы быть полезны для улучшения экономических показателей Тувы.

В экономиках регионов с коллективистской культурой лучше развиваются предприятия, служащие которых связаны не только трудовым контрактом, но и моральными обязательствами по отношению друг к другу, эмоционально вовлечены в дела компании. В управлении приветствуется групповые решения, ценятся опыт и преемственность. Более успешны организации, "выращивающие" своих сотрудников для себя, корпоративная этика строится на основе принципа партикуляризма - деления окружающих на "своих" и "чужих".

Ориентация культуры на высокую степень избегания неопределенности связана со значительным сопротивлением переменам у представителей культуры. В этой ситуации для развития бизнеса эффективно осуществление практик, связанных со строгим планированием деятельности организаций и введением детализированных требований и инструкций для сотрудников. Приветствуются организационные традиции и ритуалы. Взаимодействия между сотрудниками более успешны, если регламентированы взаимными правами и обязанностями - формально прописанными или неформальными, но ясными. Четкая иерархическая структура компаний в культурах с высокой степенью избегания неопределенности страхует их участников от случайностей и рисков. К особенностям организационной культуры относится то, что часто управленцев отбирают на основе критерия возраста и высокие посты занимают люди старшего возраста. Также отметим, что в таких культурах люди сложно переносят организационные конфликты.

В феминных культурах поощряются забота друг о друге и эмоциональная привязанность. Эффективным способом решения конфликта, в том числе делового, будут переговоры и достижение компромисса, а не борьба и противостояние. Корпоративная этика должна строиться на основе солидарности и скромности; считается справедливым распределение доходов на основе принципа равенства. В целом, представители такой культуры работают, чтобы жить, а не наоборот - живут ради работы. Отметим, что в приоритете успешных предприятий феминных культур находится забота о природе, бережное отношение к окружающей среде (Hofstede, 1980, 1998; Лебедева, Татарко, 2007; Оксинойд, 2013).

Заключение

Список литературы

1. Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года [Электронный ресурс] // Президент России. URL: http://kremlin.ru/acts/bank/36512 (дата обращения: 01.06.2019).

2. Анайбан, З.В. (2018) Трудовая занятость и социально-профессиональные ориентации молодежи современной Тувы [Электронный ресурс] // Новые исследования Тувы, № 2. URL: https://nit.tuva.asia/nit/ artide/view/773 (дата обращения: 06.02.2019). DOI: 10.25178/пЯ.2018.2.6.

3. Аниканов, М. В., Степанов, В. В., Сусоколов, А.А. (1999) Титульные этносы Российской Федерации. Аналитический справочник. М. : Ин-т национальных проблем образования. 396 с.

4. Ахметов, В. Я., Бердникова, Г. И., Шагибалова, Г.И. (2010) Этноэкономика и сельское развитие: опыт локального исследования в этнически однородном территориальном сообществе // Региональная экономика: теория и практика. № 29. С. 36-42.

5. Балакина, Г. Ф., Кылгыдай, А.Ч. (2012) Особенности социально-экономической адаптации этнических групп в Республике Тыва // Социологические исследования. № 4 (336). С. 69-77.

6. Гонтарь, Н.В. (2015) Этноэкономика в контексте регионального развития: структурные особенности и характер влияния на социально-экономические процессы [Электронный ресурс] // Управление экономическими системами. № 11 (83). URL: http://www.uecs.ru/regionalnaya-ekonomika/item/3839-2015-11-30- 06-49-12 (дата обращения 11.02.2019).

7. Гудков, Л. Д., Дубин, Б. В., Зоркая, Н.А. (2011) Молодежь России. М. : Московская школа политических исследований. 96 с.

8. Дабиев, Д. Ф., Дабиева, У.М. (2015) Социокультурные процессы и экономика региона. О скорректированном показателе Индекса развития человеческого потенциала (ИРЧП) с учетом социокультурных факторов (на примере Тувы) // Экономический анализ: теория и практика. № 37. С. 50-64.

9. Евразийский мир: ценности, константы, самоорганизация (2010) / под ред. Ю.В. Попкова. Новосибирск: Нонпарель. 449 с.

10. Инглхарт, Р., Вельцель, К. (2011) Модернизация, культурные изменения и демократия: Последовательность человеческого развития. М.: Новое издательство. 464 с.

11. Киселева, Н. Н., Браткова, В.В. (2014) Проблемные регионы: сущность и идентификационные признаки // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. № 4 (38). С. 131-135.

12. Колмакова, Е. М., Колмакова, И. Д., Дегтярева, Н.А. (2018) Пространственное развитие региона в контексте стратегии социально-экономического роста // Вестник Челябинского государственного университета. № 3 (413). С. 30-37.

13. Ламажаа, Ч. К., Абдулаева, М.Ш. (2014) Архаизация и неотрадиционализм: российские и региональные формы // Знание. Понимание. Умение. № 3. С. 68-80.

14. Ламажаа, Ч.К. (2011) Тува между прошлым и будущим. 2-е изд. СПб. : Алетейя. 368 с.

15. Лебедева, Н. М., Татарко, А.Н. (2007) Ценности культуры. М. : Издательский дом ГУ ВШЭ. 527 с.

16. Овчинников, В. Н., Колесников, Ю.С. (2006) Этноэкономика как фактор развития // Проблемы прогнозирования. № 1.С.118-123.

17. Оксинойд, К.Э. Типология организационных культур Герта Хофстеда [Электронный ресурс] // Корпоративный менеджмент. URL: http://www.cfin.ru/management/people/culture/Hofstede.shtml# (дата обращения: 20.02.2019).

18. Паникарова, С. В., Власов М.В., Чебодаев, В.П. (2011) Институты развития этноэкономики // Проблемы современной экономики. № 4. С. 53-57.

19. Персидская, О.А. (2012) Параметры сравнения культур Г. Ховстеде и Ф. Тромпенаарса: сходство и различия // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: гуманитарные и социальные науки. № 5. С. 51-55.

20. Персидская, О.А. (2017) Этноэкономический уклад в жизнедеятельности регионального межэтнического сообщества // Сибирский философский журнал. Т. 15. № 1. С. 139-148.

21. Печура, О.В. (2009) Этнический фактор в развитии экономики региона // Известия Уральского государственного экономического университета. № 2 (24). С. 138-143.

22. Попков, Ю. В., Тюгашев, Е.А. (2010) Ценностные ориентации народов Южной Сибири // Евразийский мир: ценности, константы, самоорганизация / под ред. Ю.В. Попкова. Новосибирск: Нонпарель. 449 с. С.213-236.

23. Тромпенаарс, Ф., Хэмпден-Тернер, Ч. (2004) Национально-культурные различия в контексте глобального бизнеса / пер. с англ. Е.П. Самсонова. М. : ООО "Попурри". 528 с.

24. Hofstede, G. (1980) Culture's Consequences: International differences in work related values. London, Sage Publications. 475 p.

25. Hofstede, G. (Ed.). (1998) Cross-cultural psychology series, Vol. 3. Masculinity and femininity: The taboo dimension of national cultures. Thousand Oaks, CA, US: Sage Publications, Inc. 256 p.

26. Schwartz, S.H. (1992) Universals in the content and structure of values: Theory and empirical tests in 20 countries / M. Zanna (ed.). Advances in experimental social psychology. N.Y.: Academic Press. Vol. 25. 397 р. Р. 1-65.

27. REFERENCES

28. Strategiya gosudarstvennoy natsional'noy politiki Rossiyskoy Federatsii na period do 2025 goda [The strategy of the state national policy of the Russian Federation for the period up to 2025]. President of Russia [online]. Available at: http://kremlin.ru/acts/bank/36512 (accessed 28.06.2019). (In Russ.).

29. Anayban, Z. V. (2018) Trudovaya zanyatost' i sotsial'no-professional'nyye oriyentatsii molodezhi sovremen- noy Tuvy [Employment and socio-professional orientations of contemporary Tuva's youth]. The New Research of Tuva, no. 2 [online] Available at: https://nit.tuva.asia/nit/article/view/773 (accessed date: 6.02.19). DOI: 10.25178/nit.2018.2.6 (In Russ.).

30. Anikanov, M. V., Stepanov, V. V. and Susokolov, A. A. (1999) Titul'nye etnosy Rossiiskoi Federatsii. Analiticheskii spravochnik [Titular ethnicities of the Russian Federation: An analytical reference book]. Moscow, Institute of National Problems of Education Publ. 396 p. (In Russ.).

31. Ahmetov, V. Ya., Berdnikova, G. I. and Shagibalova, G. I. (2010) Ethnoehkonomikai sel'skoe razvitie: opyt lokal'nogo issledovaniya v ehtnicheski odnorodnom territorial'nom soobshchestve [Ethnoeconomics and rural development: an attempt of a local study of an ethnically homogeneous territorial community]. Regional'naya ehkonomika: teoriya i praktika, no. 29, p. 36-42. (In Russ.).

32. Balakina, G. F. and Kyldygay, A. Ch. (2012) Osobennosti sotsial'no-ekonomicheskoy adaptatsii etnicheskikh grupp v Respublike Tyva [Socio-economic adaptation of ethnic groups in the Republic of Tyva]. Sotsiologicheskie issledovaniia, no 4 (336), pp. 69-77. (In Russ.).

33. Gontar', N. V. (2015) Ethnoehkonomika v kontekste regional'nogo razvitiya: strukturnye osobennosti i hara- kter vliyaniya na social'no-ehkonomicheskie processy [Ethnoeconomics in the context of regional development: structural features and the impact on the socio-economic processes]. Upravlenie ekonomicheskimi sistemami: elektronnyi nauchnyi zhurnal, no. 11 (83) [online] Available at: http://www.uecs.ru/regionalnaya-ekonomika/ item/3839-2015-11-30-06-49-12 (accessed date: 11.02.2019). (In Russ.).

34. Gudkov, L. D., Dubin, B. V. and Zorkaia, N. A. (2011) Molodezh' Rossii [Youth of Russia]. Moscow, Moskovskaia shkola politicheskikh issledovanii. 96 p. (In Russ.).

35. Dabiyev, D. F. and Dabiyeva, U. M. (2015) Sotsiokul'turnyye protsessy i ekonomika regiona. O skorrektirovan- nom pokazatele Indeksa razvitiya chelovecheskogo potentsiala (IRCHP) s uchetom sotsiokul'turnykh faktorov (na primere Tuvy) [Socio-cultural processes and the economy of the region. On the adjusted indicator of the Human Development Index (HDI), with relation to sociocultural factors (the case of Tuva)]. Economic Analysis: Theory and Practice, no. 37, p. 50-64. (In Russ.).

36. Yevraziyskii mir: tsennosti, konstanty, samoorganizatsiia [Eurasian world: values, constants, self-organization] (2010) / ed. by Yu. V. Popkov. Novosibirsk, Nonparel' Publ. 449 p. (In Russ.).

37. Inglehart, R. and C. Welzel (2011) Modernizatsiya, kul'turnye izmenenia i demokratiya: Posledovatel'nost' chel- ovecheskogo razvitia [Modernization, Cultural Change, and Democracy The Human Development Sequence]. Moscow, Novoe izdatel'stvo Publ. 464 p. (In Russ.).

38. Kiseleva, N. N. and Bratkova, V. V. (2016) Problemnye regiony: suschnost' i identifikatsionnye priznaki [Problem regions: their nature and identification features]. Vektor nauki Tol'iattinskogogosudarstvennogo universiteta, no. 4 (30), pp. 131-135. (In Russ.)

39. Kolmakova, E. M., Kolmakova, I. D. and Degtyareva, N. A. (2018) Prostranstvennoe razvitie regiona v kontek- ste strategii social'no-ekonomicheskogo rosta [Spatial development of a region in the context of a strategy of socio-economic growth]. Vestnik Cheliabinskogo gosudarstvennogo universiteta, no. 3 (413), pp. 30-37. (In Russ.).

40. Lamazhaa Ch. K. and Abdulaeva M. Sh. (2014) Arhaizatsiya i neotraditsionalizm: rossiiskie i regional'nye formy [Archaization and neotraditionalism: Russian and regional forms]. Znanie. Ponimanie. Umenie, no. 3, pp. 68-80. (In Russ.).

41. Lamazhaa, Ch. K. (2011) Tuva mezhdu proshlym i budushchim [Tuva between the Past and Future]. St. Peters- burgh, Aletheia Publ. 368 p. (In Russ.).

42. Lebedeva, N. M. and Tatarko, A. N. (2007) Tsennosti kul'tury [Values of Culture]. Moscow, Higher School of Economics Publ. House. 527 p.

43. Ovchinnikov, V. N. and Kolesnikov, Yu. S. (2006) Etnoekonomika kak faktor razvitiia [Ethnoeconomics as a development factor]. Problemy prognozirovaniya, no. 1, pp. 118-123. (In Russ.).

44. Oksinoid, K. E. Tipologiya organizatsionnykh kul'tur Gerta Hofsteda [Geert Hofstede's typology of organizational cultures]. Corporate management [online] Available at: http://www.cfin.ru/management/people/culture/ Hofstede.shtml# (accessed date: 20.02.2019). (In Russ.).

45. Panikarova, S. V., Vlasov, M. V. and Chebodaev, V. P. (2011) Instituty razvitiya etnoekonomiki [Institutes of development of ethnoeconomics]. Problemy sovremennoi ekonomiki, no. 4, pp. 53-57. (In Russ.).

46. Persidskaya, O. A. (2012) Parametry sravneniya kul'tur G. Hofstede i F. Trompenaarsa: skhodstvo i razlichi- ya [G. Hofstede's and F. Trompenaars' parameters of comparing cultures: similarities and differences]. Vestnik Severnogo (Arkticheskogo) federal'nogo universiteta. Seriia: gumanitarnye i sotsial'nye nauki, no. 5, pp. 51-55. (In Russ.).

47. Persidskaya, O. A. (2017) Etnoekonomicheskii uklad v zhiznedeyatel'nosti regional'nogo mezhetnicheskogo soobshchestva [Ethno-economic way of life in the regional inter-ethnic community]. Sibirskii filosofskii zhurnal, vol. 15, no. 1, pp. 139-148. (In Russ.).

48. Pechura, O. V. (2009) Etnicheskii faktor v razvitii ekonomiki regiona [The ethnic factor in the development of regional economy]. Izvestiia Ural'skogo gosudarstvennogo ekonomicheskogo universiteta, no. 2 (24), pp. 138-143. (In Russ.).

49. Popkov Yu. V. and Tyugashev Ye. A. (2010) Tsennostnyye orientatsii narodov Yuzhnoi Sibiri [Value orientations of the peoples of Southern Siberia]. In: Yevraziyskiy mir: tsennosti, konstanty, samoorganizatsiya [Eurasian world: values, constants, self-organization]/ ed. by Yu. V. Popkov. Novosibirsk, Nonparel' Publ. 449 p. (In Russ.).

50. Trompenaars, F. and Hampden Turner, Ch. (2004) Natsional'no-kul'turnye razlichiia v kontekste global'nogo biznesa [Riding the Waves of Culture Understanding Cultural Diversity in Business]. Moscow, Popurri Rubl. 528 p. (In Russ.).

51. Hofstede, G. (1980) Culture's Consequences: International differences in work related values. London, Sage Publications. 475 p.

52. Hofstede, G. (Ed.). (1998) Cross-cultural psychology series, Vol. 3. Masculinity and femininity: The taboo dimension of national cultures. Thousand Oaks, CA, US: Sage Publications, Inc. 256 p.

53. Schwartz, S.H. (1992) Universals in the content and structure of values: Theory and empirical tests in 20 countries / M. Zanna (ed.). Advances in experimental social psychology. New York, Academic Press. Vol. 25. P. 1-65. 397 p.

Размещено на Allbest.ru