Тематика гендерной дискриминации в современных исследованиях

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

ТЕМАТИКА ГЕНДЕРНОЙ ДИСКРИМИНАЦИИ В СОВРЕМЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ

Ирина Геннадьевна Пирожкова, к.и.н., к.ю.н., доцент Кафедра «История и философия»

Тамбовский государственный технический университет

На страницах журналов, публикуемых издательством «Грамота», специализирующихся на широком спектре гуманитарных исследований, историками, юристами, социологами, культурологами, искусствоведами, лингвистами опубликовано около двух десятков работ, фокусирующихся на разнообразном материале, связанном с понятием «гендер».

Анализ гендерной системы общества идет по нескольким направлениям. Во-первых, рассматриваются формирование гендерных различий, вопросы социализации [5; 8; 10]. Во-вторых, изучаются идеология, символика и образы, т.е. культурологические каналы, которые транслируют гендерную дифференциацию [1; 2; 8]. В-третьих, изучается осознание индивидом гендерных конструкций [5; 15]. В-четвертых, производится гендерный анализ теорий полоролевой социализации [7]. Наиболее новой и интересной для гендерных исследований является тематика социальных взаимодействий, выражающих понятие «гендер» через систему властных отношений, доминирования.

Актуальность гендерных исследований и их историографии объясняется тем, что именно «гендер и гендерные отношения являются основой, раскрывающей взаимосвязь между социально и политически значимыми аспектами общественной морали и моделями поведения, которые и формируют современное общество» [20, с. 219].

Отметим некоторые типичные черты гендерных исследований, которые сложились в современной гуманитарной науке.

Поиск по ключевым словам в базе опубликованных материалов издательства «Грамота» показывает, что гендерная тематика почти всегда пересекается со словосочетанием «гендерная дискриминация», даже если ключевые слова публикации содержат более умеренные в своей квалификации термины, такие как, например, «гендерный порядок», «гендерные традиции», «гендерные стереотипы», «гендерный контракт». Разнообразные проявления и формы, причины и факторы, способствующие закреплению дискриминации на разных этапах развития человеческого общества, стратегии и тактики ее смягчения и устранения - все это предмет исследований, результаты которых опубликованы на страницах анализируемых журналов.

Однако, тем не менее, для научной публицистики характерна подача гендерных традиций как должных, достойных сохранения и культивации, что почти всегда базируется на тезисе о приемлемости их для массового сознания. Одобрение их большинством происходит в отрыве от личных особенностей конкретного индивида, который может нести прямые экономические издержки в условиях гендерной стереотипизации и чувствовать себя в прокрустовом ложе этих традиций крайне неуютно. Отражение постулата современной социальной психологии о том, что в условиях современной, крайне разнообразной по диапазону, профессиональной, семейной жизни (что вполне признается и даже богато иллюстрируется исследователями) внутригендерные социально обусловленные отличия значительно больше, чем межгендерные, практически отсутствует. В традиционном либеральном дискурсе, одной из важнейших гуманитарных ценностей которого является свобода выбора в реализации человека, который так или иначе является принципиальным для нашей правовой системы, встать на позиции культивации стереотипов гендерной социализации значит поддерживать дискриминацию и гендерную сегрегацию.

Термин «гендер» зачастую употребляется как опознавательный знак феминного, женского конструкта. На страницах анализируемых публикаций гендерные исследования фактически подменяются исследованиями феминности и ее трансформации, которые являются лейтмотивом опубликованных материалов. Перекос исследований в пользу феминности в целом объясняется исследователями тем, что «…отождествление мужчины с “человеком вообще” сыграло злую шутку: универсализация образа мужчины привела к тому, что многие аспекты мужского опыта столь же мало изучены и осмыслены, как и женский опыт…» [3].

Тематика опубликованных исследований (количественные показатели самых популярных вопросов для анализа, структура текстов), таким образом, сама по себе является интересным предметом для изучения современных представлений о гендере и гендерной дискриминации, бытующих среди ученых.

Интересно и показательно для ситуации, сложившейся в гуманитарных науках в настоящее время, исследование альтернативного гендера, которое пока представлено на страницах журналов немногими материалами [14; 15]. В. И. Пантелеева в рамках описательной антропологии пытается непредвзято, без эмоциональной окраски, которая прорывается иногда даже на страницах узкопрофессиональной печати, проанализировать характеристики и механизмы идентификации носителей гомосексуальности. Дискриминационные практики, которые имеют место в отношении носителей данной идентификации, отмечены в статье непрямо, в частности, тем, что «…геи остаются маргиналами в городской среде, а в среде деревенской они вообще вряд ли возможны: там до сих пор строго контролируются гендерные предписания» [15, c. 49]. Вначале описан ранний европейский антропологический опыт - легитимный статус подобного гендера в эпоху античности. Затем В. И. Пантелеева связывает негативистские общественные установки по поводу гендерных альтернатив с оформившейся в буржуазную эпоху «с ее романтическими настроениями» нетерпимостью «к инверсии половых ролей, что подразумевает однозначную смену истинных мужских знаков на истинно женские». К сожалению, автор никак не отмечает лежащей на поверхности роли христианской идеологии в становлении этого негативизма.

Постулируя в тексте не только сугубо прикладные задачи, но и необходимую степень толерантности в методологической части исследования, тем не менее, для обозначения исследуемой социальной группы автор применяет устоявшийся термин «гомосексуалист», и это крайне показательно (и характерно и для других исследователей [12]). В настоящее время многими специалистами См., например, [9, c. 105]: «…“гомосексуал”, а не “гомосексуалист”, потому что слова с суффиксами -изм, -ист воспринимаются в русском языке как обозначающие некое учение, направление, идеологию и сторонников этой концепции, а в других языках такого слова вообще нет. Слову “гомосексуалист” (с таким суффиксом) соответствует общеевропейское homosexual (без суффикса). Термин “гомосексуалист” в русском языке ответвился от “гомосексуализм”, а тот вошел в язык тогда, когда люди этого склада воспринимались как еретики и злонамеренно уклоняющиеся от общественных норм поведения и взглядов. Это связано с представлением о произвольно и сознательно выбранной жизненной позиции, которую можно отстаивать и проповедовать. Как правило, тяга к собственному полу изначально не такова, хотя в ходе борьбы за выживание она и может приобрести такие формы…». считается, что данный термин содержит явную негативную коннотацию, уничижительную окраску, связан с идеологическими клише, очевидна тенденция применять более нейтральное «гомосексуал» (по аналогии с «гетеросексуал»).

Автор отмечает такие не слишком комплиментарные психологические черты как нарциссизм, эмоциональность, высокую возбудимость, склонность к социальным провокациям, упоминает невысокую результативность в творческой профессии, отсутствие вкуса в одежде. При этом не отмечается ни одного свойства, характерного для данной антропологической группы, как социально положительного или хотя бы приемлемого, негативное никак не связывается с другими социальными антропологическими характеристиками (например, с творческим публичным характером профессии) помимо гетеросексуальности. Негативизм описания, однако «снижается», если помнить обозначенную автором крайне узкую группу «гомосексуалистов, которые практически все работают в сфере искусства».

Значительная роль в формировании гендерных шаблонов поведения исследователями отводится религиозной доктринации. Такой гендерный индикатор как религиозность в обществах, жестко следующих за постулатами авраамических религий, тесно связан с поддержанием идеи о принципиальной разнице гендеров (гендерной дифференциации) и отрицанием их возможной конвергенции, отрицанием андрогинности. «В целом мир верующего мусульманина полностью теоцентричен, при этом мужчина, являющийся рабом Аллаха, исполняет все серверные функции обеспечения теоцентричности, а главное предназначение женщины - репродукция», а религиозность в системе гендера - один из факторов этнической идентификации и самоидентификации - отмечает Н. А. Шаожева [19, с. 207].

В своих материалах она последовательно, с опорой на статистические материалы, полученные в ходе наблюдений, опросов среди школьников, приходит к выводу о том, что значительная масса женщин-мусульманок Северного Кавказа под влиянием исламизации общественной жизни в 2000-е гг. не ощущает своей локализации в пределах нормативно-правового и государственного пространства Российской Федерации, т.е. выпадает из системы гражданских связей, «они лишь живут в этом ареале, используя его возможности для рекреации теперь уже не чисто этнического, а религиозно-этнического миропорядка».

В близком по тематике материале Н. А. Шаожева анализирует процесс трансформации традиционных гендерных конструкций у народов Северного Кавказа и отмечает, что «женская активность, изначально сосредоточенная на внутрисемейных функциях, ограниченная рамками моральных и этнических взаимодействий, в конечном итоге начинает вмешиваться во все сферы сначала внутрисемейной, а затем общественной жизни», при этом считает, что «…возникновение адаптивных механизмов социальной реализации в гендерном измерении оказало негативное влияние на общественные процессы в целом…» [20, с. 219]. Негативное влияние, к сожалению, не конкретизируется.

Однако исследователь совершенно точно подмечает, что гендер - это, среди прочего, категория власти, что «…для народов Северного Кавказа аутентичными являются патерналистски и иерархически организованные семейные группы… гендерные системы изначально воспроизводили и легитимизировали примат маскулинности».

Психологические обоснования существования гендерных стереотипов в обыденности проанализированы Л. Е. Леухиной, она указывает на то, что «в обыденной сфере человек достаточно медленно усваивает и принимает различные преобразования. Наиболее распространенной формой обыденного существования является использование отработанных надежных практик бытования» [10, с. 117]. Такими надежными практиками является поддержание гендерного конструкта в неизменном виде. Изменения в одной сфере ведут к трансформациям и в других областях повседневного существования человека. Это, в свою очередь, порождает страх перед неизвестностью. Изменения во всех сферах общественной жизни привели к тому, что стала происходить быстрая смена способов и форм бытия мужчин и женщин. Общество не успевает привыкнуть к новым преобразованиям, а на смену уже приходят другие. Исследовательница склонна видеть в размывании представлений о феминном и маскулинном и существовании мужчин и женщин в социуме без учета гендерной специфики полов «проблему», что в целом соответствует традиционному обывательскому взгляду на гендерную ситуацию, порожденному превратным упрощенным пониманием биологической теории полового диморфизма, перенесенной в социум. Опровержение жизнью элементов картины мира, в которой наделение биологических различий между мужчинами и женщинами социальным значением и использование этого как средства социальной классификации, вызывает фрустрацию, тревожит обывателей.

Методологические аспекты гендерных исследований представлены изучением возможностей синергетики [14, с. 126-131]. О. А. Отраднова отмечает, что в условиях стирания дихотомии мужского и женского, преодоления жесткой бинарности, гендер в современном обществе самоорганизуется, что повышает «значимость аксиологического подхода, связанного с морально-этической детерминацией в понимании пола, гендера и сексуальности, что может оказаться решающим в выборе параметра порядка в момент самоорганизации».

Важнейшими критериями оценки реального положения дел относительно гендерной дискриминации являются формализация понятий «гендер», «равенство», «равноправие» и правовое наполнение понятия «гендерное равноправие».

Значительный шаг вперед, который сделало в этой области западноевропейское сообщество в ходе реализации политики так называемого «государственного феминизма» (т.е. политика, при которой на правительственные структуры официально возлагается обязанность по продвижению статуса и прав женщин, данная политика характерна для Скандинавских стран), в отечественной правовой практике на уровне государственных структур пока даже не актуализируется. В конце 1990-х гг. были предприняты попытки обозначить гендерные проблемы на официальном законотворческом уровне¹. Однако комплексный гендерный анализ действующего законодательства - удел редких исследователей, общественных организаций [4; 6; 17]. Текущая экспертиза правовых норм, как элемент гендерной политики, отсутствует. При этом вялые попытки законодателей пойти по пути государственного феминизма натыкаются на довольно агрессивный отпор консервативного обывательского мнения, которое демонстрирует «устойчивую реакцию идиосинкразии» [6, с. 10] на проблему равенства и само слово «гендер». Консервативное общественное мнение транслирует дискурс о крушении «традиционных семейных устоев» и вполне откровенно формулирует неприятие изменений гендерного законодательства в духе либерально-демократических ценностей, признавая, что «…вопрос о равенстве позиций мужчин и женщин никогда не был национальной идеей России» [13].

Тем актуальнее публикации, которые носят системный теоретический характер, рассматривающие терминологический аппарат, касающийся прав человека, определяющие понятия гендерного насилия, гендерной дискриминации и дискриминации по признаку пола и др. [12]. В частности, А. А. Максимов отделяет понятия гендерного равенства и гендерного равноправия, обозначая второе в качестве производного от первого: «гендерное равноправие является установленным обществом через механизм государства принципом построения отношений полов внутри общества, то есть вторично по отношению к гендерному равенству. Гендерное равноправие находит свое выражение в равенстве предоставляемых мужчинам и женщинам прав, основных свобод и обязанностей. То есть гендерное равноправие есть признаваемое и устанавливаемое обществом через механизм государства гендерное равенство прав» [11, с. 129].

Отдельным вопросом в рамках исследований процесса социализации женщин в качестве носителей соответствующего гендера является феномен женского политического терроризма. Причинами распространенности такого явления называют в целом противоречащие друг другу интерпретации женского статуса. С одной стороны, М. А. Григорьева [5] отмечает невозможность участвовать в обычных формах политической деятельности, которая толкает женщин к наиболее радикальным методам борьбы, сопряжена со стремлением добиться равенства по гендерному признаку, стремление преодолеть социокультурные и религиозные рамки (чем жестче рамки, тем выше потребность в преодолении), а также любовно-драматические мотивы. С другой стороны, Н. А. Шаожева утверждает, что «в результате войны, как скажем, это было в Чечне, сформировалась прослойка женщин, потерявших репродуктивные перспективы…, мы утверждаем, что единственным объективным условием зарождения и развития женского исламского экстремизма является ситуация массовой изоляции верующих женщин от перспектив реализаций своих репродуктивных возможностей» [19, с. 208].

Анализ структуры феминных и маскулинных социально-экономических, политических ценностей с позиций аксиологии включает обозначение дискриминационных практик относительно женщин, которые предопределяют «существование… ярко выраженной “гендерной пирамиды” распределения должностей между представителями разных полов, в соответствие с которой чем выше положение и уровень заработной платы работника, тем меньше доля женщин на этом уровне», которые в гендерных исследованиях принято обозначать «стеклянный потолок» и «стеклянные стены», то есть выделение «мужских» и «женских» (менее престижных и низкооплачиваемых) сфер занятости [16].

На конкретном материале трудовую дискриминацию женщин на рубеже XX-XXI вв. с учетом советского наследия рассматривает А. Ю. Теплякова [18]. гендерный социальный дискриминация феминный

Образное выражение идеологических практик патриархата на основе феминистской методологии и риторики замечательно проанализировано О. С. Казакевич [8]. Отмечены такие черты дегуманизации образа женщин, создаваемые в рамках медийного продукта, характерного для российского телевидения, как: использование женского тела для эротизации продукта и привлечения потребителя-мужчины, постоянная навязчивая трансляция процесса «переделывания» исходного материала (женской внешности), как не соответствующего общепринятым стандартам женственности, подчеркивание функционального назначения женщины как инструмента удовлетворения потребностей мужчины-партнера, существование женщины в качестве жены («хранительницы домашнего очага»), матери, любовницы, реализация исключительно в семье (гетеросексуальной).

Все это можно выразить емким и предельно жестким термином «объективизация женщины», т.е. наделение ее пассивным статусом, в рамках которого она не имеет права не быть похожей на женщину (в обыденном понимании) и быть похожей на мужчину, а следовательно, обладать качествами, традиционно по умолчанию считающимися мужскими (активность, азарт, сила, агрессивность и др.).

Совершенно обоснованными представляются выводы данного культурологического исследования о том, что в настоящее время происходит реставрация неопатриархальных представлений о гендерных конструкциях, что нагляднее и быстрее всего проявляется в массовой культуре. Последовательная деконструкция данных практик - на сегодня важнейшая задача гендерных исследований.

Список литературы

1. Арестова А. А., Рябцева Е. В. Гендерный фактор в обществе, культуре и языке: женские и мужские языковые картины мира // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2009. № 2 (4). C. 14-16.

2. Арестова А. А., Рябцева Е. В. Гендерный фактор в обществе, культуре и языке: женские и мужские языковые картины мира (часть II) // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2010. № 2 (6). C. 10-13.

3. Воронина О. А. Глоссарий [Электронный ресурс] / Московский центр гендерных исследований.

4. Гордина М. К. Теоретические и практические вопросы гендерного равноправия граждан в современной России: дисс.... канд. юрид. наук. М., 2005. 186 с.

5. Григорьева М. А. Феминность как латентное оружие в стратегии террористических практик // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2011. № 6 (12): в 3-х ч. Ч. I. C. 62-65.

6. Завадская Л. Н. Гендерная экспертиза российского законодательства. М.: БЕК, 2001. 272 с.

7. Засядь-Волк Ю. В. Проблема смысла жизни, биологический пол и гендер // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2009. № 1 (2). C. 44-48.

8. Казакевич О. С. Женская телесность в телевизионном дискурсе: опыт деконструкции // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 4 (18): в 2-х ч. Ч. II. C. 88-93.

9. Клейн Л. С. Другая любовь: природа человека и гомосексуальность. СПб.: Фолио-Пресс, 2000. 864 с.

10. Леухина Л. Е. Обыденная реальность: гендерный аспект // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2011. № 6 (12): в 3-х ч. Ч. II. C. 116-119.

11. Максимов А. А. Соотношение понятий гендерного равенства и гендерного равноправия // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 9 (23): в 2-х ч. Ч. I. C. 126-129.

12. Максимов А. А. Теоретические проблемы определения и соотношения гендерного насилия и гендерной дискриминации // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 10 (24): в 2-х ч. Ч. I. C. 119-121.

13. Настоящая правда о гендере [Электронный ресурс].

14. Отраднова О. А. Синергетика как метод исследования пола и гендера // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 3 (17): в 2-х ч. Ч. II. C. 126-131.

15. Пантелеева В. И. Альтернативная гендерная ориентация как субкультура // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2008. № 1 (1). C. 48-51.

16. Севелова М. А. Маскулинность и фемининность как новый критерий анализа ценностей // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 6 (20): в 2-х ч. Ч. II. C. 169-171.

17. Тарасова М. В. Гендерная экспертиза прав человека (социологический анализ) [Электронный ресурс].

18. Теплякова А. Ю. Положение трудящихся женщин воронежской области в конце XX - начале XXI в. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 6 (20): в 2-х ч. Ч. I. C. 181-184.

19. Шаожева Н. А. Гендерный фактор в конфессиональном пространстве Северного Кавказа // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2011. № 2 (8): в 3-х ч. Ч. I. C. 205-208.

20. Шаожева Н. А. К вопросу о социодинамике традиционных гендерных стереотипов у народов Северного Кавказа // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 10 (24): в 2-х ч. Ч. II. C. 218-220.

Размещено на Allbest.ru