Переход общества к той его стадии, которая с известной долей условности называется "информационной", как и любой спонтанный социокультурный процесс, протекает нелинейно и достаточно сложно поддается прогнозированию [5]. Помимо очевидных преимуществ, данный процесс продуцирует множество разных рисков развития социокультурной системы [6]. Эти риски, как явные, так и неявные, нуждаются в выявлении и осмыслении для обеспечения стабильности развития социальной системы (в ближней и дальней перспективах) и выявления устойчивых конфигураций социальности [2]. Особенно это актуально для современного российского общества [3], [8]. Прежде всего, в аксиологической экспликации нуждается само понятие "качество информации", на котором базируется вся концепция информационного общества, так как качество информации прагматически и экзистенциально фундирует человеческие знания [1].Ю. Хабермас справедливо заметил относительно соотношения количества и качества информации, что "больше" отнюдь не всегда означает "лучше" [9]. Он предложил связывать качество информации не с количеством, а с тем, как интерпретируется человеческая деятельность, и в каком именно информационном обеспечении она нуждается. Неконтролируемый рост объемов информации почти всегда приводит к резкому снижению ее качества, поскольку информация не проходит необходимого уровня критической проверки. Вместе с возрастанием потоков информации происходит снижение возможности ее социального контроля. Снижается возможность различения "подлинной" информации от "мнимой", имеющей только одну цель - введение в заблуждение и манипуляцию сознанием [7, с.86.]. Если "истинная" информация может считаться функцией человеческой деятельности, поскольку она актуализирует и переводит в языковое выражение реальные предикаты исследуемого объекта, то "мнимая" информация инспирирует создание ложного, имитационного ресурса, не приводящего к возрастанию рационального действия, а напротив, уводящего от него и вводящего человека в недеятельное состояние. В том случае, если информация основана не на заблуждении, а на сознательной лжи, манипуляции, она часто носит характер "готового продукта", не оставляющего пространства для рефлексии, познавательного процесса и проверки данных. Вместо познавательной деятельности предлагается ее имитация, не затрагивающая сферу рационального, а содержащая вместо этого ряд стереотипов, который апеллирует к эмоционально-бессознательным структурам.

Информация, направленная на манипуляцию, не индивидуализирует, а "выравнивает" сознание индивидов, создает у них страх "выпадения" из "единого информационного поля". Причем фактически за это "информационное поле" чаще всего индивидами принимается усреднённое общественное мнение, предлагающее стандартные ценностные решения того или иного вопроса. Такой "информационный" обмен не имеет ничего общего с познавательной деятельностью и может служить "входным билетом" в круг социальной коммуникации, но не источником познания истины.

Кроме того, отличить "мнимую" информацию от "истинной" можно еще, опираясь на уровень ее "агрессивности". Мнимая информация по большей части продается как товар, она несет в себе главную цель - утолить "информационный голод", который субъективно индивиды воспринимают или как "скуку" или как опасение "оторваться от всех", не услышать то, что слышали "все". Поэтому, в процесс циркуляции этой информации активно включена реклама, назначение которой - наращивание скорости, частоты и интенсивности воздействия этой информации на общественное и индивидуальное сознание. С помощью СМИ создается постоянно действующая информационная кухня, в которой те или иные события политической или культурной жизни интерпретируются, оцениваются, разъясняются обывателю в каком-либо идеологическом ключе. И индивид, некоторое время потребляющий этот готовый информационный продукт, вскоре начинает в нем нуждаться, потому что сам утрачивает нить идеологического повествования, "ясность толкования". А по факту ? способность анализировать и добывать информацию. Со стороны СМИ происходит агрессивное навязывание продукта данной кухни всем еще не втянутым в эту орбиту людям путем воздействия на эмоциональную сферу. "Мнимая" информация, даже проходя сквозь сознание индивида большими объемами, не делает его образованным, напротив, она лишает его иммунитета и способности противостоять общественному мнению и доверять себе. Причем, факторами развития этого явления становятся не только усиливающиеся процессы идеологизации, но и активная коммерциализация, превращающая в товар любую информацию, способную заинтересовать зрителей.

Демаркационная линия между подлинной и мнимой информацией проходит там, где возникает вопрос о назначении информации. Мнимая информация почти всегда предназначена для отдыха и развлечения, а подлинная - для активной творческой работы, познавательной активности.

П. Бурдье, например, также считает, что мнимая информация умножает количество артефактов, среди которых он называет общественное мнение [4, с.272]. Разъясняя данную мысль, Бурдье ставит под сомнение три постулата, часто воспринимающиеся социальными теоретиками аксиоматично и практически всегда имплицитно задействованных в любых социологических исследованиях, особенно связанных с опросами. Во-первых, это тезис о том, что любой человек может производить мнение и аргументировать его. Вовторых, тезис о том, что все высказываемые мнения одинаково равнозначны (исследователь утверждает, что суммирование мнений, не несущих одинаковую ценность и значимость в обществе, приводит не к отражению реального положения в сознании, а к производству нового артефакта, в лучшем случае бесполезного, а в худшем - очень вредного и намеренно вводящего в заблуждение). В-третьих, Бурдье обнаруживает неявный тезис о том, что когда большим массам людей задается один и тот же вопрос, это предполагает иллюзию консенсуса по вопросу легитимации данного вопроса. То есть, согласия относительно того, что именно данный вопрос, а не другой, имеет право задаваться таким образом. Отбрасывая ложную "очевидность" в данном вопросе, можно обнаружить, что именно в данном тезисе скрыта большая манипуляторная сила, деформирующая индивидуальные мнения, и не производящая в итоге ничего, кроме артефакта, называемого "общественным мнением". В отношении общественного мнения существует целый ряд справедливых нареканий, например, технического характера (репрезентативность выборок и пр.). Это могут быть упреки к структуре, широте, корректности постановки, ангажированности вопросов. И все они могут быть справедливыми. Но основных нареканий, по нашему мнению, заслуживает уловка, которой институты исследования общественного мнения в России пользуются особенно часто и увлеченно, состоит в том, что сама проблематика, из ткани которой производится сборка общественного мнения, насквозь подчинена запросам "особого типа".

Это означает, что даже социальные вопросы ставятся информационными посредниками в ряд формирующих общественное мнение тогда, когда они обретают конъюнктурную опору, то есть, попадают в рамки определенного социально-политического заказа. Например, вопрос об образовании или медицины обретает себя в поле общественного мнения только в том случае, если из социально-этического он проецируется в политический. (Мы далеки от того, чтобы предполагать, что социальные вопросы совершенно десантированы от конъюнктуры и зарождаются "сами по себе", где-то на небесах, однако, нужно признать, что политическая проблема все же имеет с заказом гораздо меньшую дистанцию, нежели социально-этическая, поскольку продуцируется не обществом, а действиями профессиональных штатных политиков). Это означает, что если составлять списки вопросов, формирующих общественное мнение, находясь в пространстве политического и в пространстве социального, они могут очень серьезно отличаться. И плохо то, что в данном случае политическим интересам оказываются подчинены обе стороны: и вопросы, и ответы на них. Даже если "общественное мнение" зондируется честно, то есть, результаты ответов на вопросы не подвергаются конечной корректировке, то все равно такая деятельность служит прямым инструментом политического воздействия. И его самая основная функция - создание иллюзии того, что огромное большинство людей солидарно по данному вопросу. С соответствующим наделением данного "общественного мнения" статусом императива, который может быть применим к любому индивиду, мнение которого выходит за рамки "общественного".

Конечная цель деятельности по созданию общественного мнения состоит в том, чтобы за счет создания видимости конвенции скрыть то, что в обществе существует напряжение множества различных мнений и создание вместо этого грубой "изогелии" через механическое сложение разнородных мнений и выведение их процентного соотношения.

Мы, таким образом, вслед за Бурдье, полагаем, что одним из самых вредоносных эффектов, которые оказывают информационные посредники на обществе посредством создания общественного мнения, заключается в том, что индивидов заставляют отвечать на те вопросы, которыми сами люди не задавались. Причем, и сам список вопросов, и ответы на них выстраиваются таким образом, что происходит двойное "превращение" проблематики: на входе - из этической в политическую, а затем, при обработке результата, дабы скрыть политическую ангажированность, это "общественное мнение" снова пытаются представить в социально-этической плоскости. Это - хорошо завуалированный обман, заставляющий людей применять к политическим вопросам этические категории, и наоборот. Неадекватность этого применения человеку со "средним" уровнем чувствительности и низкой профессиональной компетентностью различить трудно, практически невозможно.

общественное мнение общество власть

Таким образом, данное информационное "посредничество" создающего поле информационного вещания имеет два полюса - политический и коммерческий. И каждый из них отражает крайнюю степени пристрастности, воздействующей на качество продуцируемой информации. Альтернативные источники информации чаще всего включаются в эту гонку за вовлеченными индивидами, наращивая, таким образом, степень ангажированности. Для общества этот процесс остается незамеченным, оно скрыто или явно маркирует его метафорой "информационная война", в которой соединяются полюса политического и развлекательного. Исходя из этого, следует заметить, что, несмотря на то, что "раздифференциация" информационно-коммуникативного пространства всегда является фактором позитивным для рационального мышления, она таит в себе опасность последующей гипердифференциации, "сборки" по новым "лекалам" изменившихся социально-политических потребностей.

Литература

1. Бакланов И.С., Бакланова О.А., Авдеев Е.А. Знание в современных социальных процессах: прагматический и экзистенциальный аспект // Современные проблемы науки и образования. 2014. № 3. С.673.

2. Бакланова О.А., Бакланов И.С. Исследование социальности как методологическая проблема социального познания // Гуманитарные и социальные науки. 2014. № 2. С.176-180.

3. Бакланова О.А., Бакланов И.С. Современная российская социальность в контексте социального конструкционизма // Вопросы социальной теории. 2015. Т.7. № 1-2. С.168-177.

4. Бурдьё П. Социальное пространство: поля и практики. Сост. и общ. пер. с фр. и послесл. Н.А. Шматко. Ч.1, СПб. Алетейя, 2007.567 с. С.272.

5. Гончаров В.Н. Социальная концепция информационного общества // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 6-2. С.27-30.

6. Колосова О.Ю. Информационное общество: социально-экономический аспект // Сборники конференций НИЦ "Социосфера". 2012. № 17. С.55-57.

7. Медушевский А.Н. Когнитивно-информационная теория как новая философская парадигма гуманитарного познания // Вопросы философии. № 10.2009. С.70-92.

8. Микеева О.А. Постмодернизм и философия российской истории // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2007. № 5. С.58-61.

9. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. Двенадцать лекций.2-е изд.М. 2008.

Размещено на Allbest.ru