Ценностно-ориентированная трансформация социальных институтов: управленческий аспект

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 316.35

Академии наук Республики Саха (Якутия)

Ценностно-ориентированная трансформация социальных институтов: управленческий аспект

Васильева Елена Александровна кандидат социологических наук. Ведущий научный сотрудник vasilieva_ea@bk.ru

Аннотация

управленческий социальный актор трансформация

В статье анализируются теоретические основы управленческого воздействия на социальные институты, представляющие собой нормы, ценности и роли, регулирующие взаимодействие акторов в различных сферах жизнедеятельности социума. На примере института религии рассматриваются процессы, приводящие к социокультурной трансформации: деинституционализия норм, составляющих социальный институт, формулировка и легитимизация новых принципов организации взаимодействия акторов, мотивация акторов к их интериоризации и соблюдению. Важнейшим и наиболее длительным из указанных процессов является легитимизация, а потому наиболее успешными являются те трансформации, которые инициированы снизу и опираются на изменение ценностной структуры институциональных акторов.

Ключевые слова: социальный институт, социокультурная трансформация, легитимность, деинституционализация, управление, ценности, социальное поле

Abstract

The article analyzes the theoretical bases of managerial influence on social institutions, representing the norms, values and roles that govern the interaction of actors in different spheres of societal life. On the example of religion we can define the processes leading to social and cultural transformation: de- institutionalization of norms that constitute a social institution, formulation and legitimization of new principles of organization of interaction of actors, motivation of the actors to abidance these new standards. The most important and lengthy of these processes is legitimization, and therefore the most successful transformations are those that are initiated from below and based on the change in the value structure of the institutional actors.

Keywords: social institute, sociocultural transformation, legitimacy, deinstitutionalization, management, values, social field

Возможность сознательного и управляемого воздействия на социальные институты представляет собой один из краеугольных камней социологии управления. В экономике институты рассматриваются как данность, правила, которые формируют взаимодействие акторов, но не напрямую, а опосредованно, формируя их представления об окружающей действительности. Как утверждает Д. Норт, они возникают в результате общественного развития в течение долгого времени естественным образом, а не в результате сознательного управленческого процесса [1]. Субъект управления находится под воздействием социальных институтов, в их поле, и потому не может оказывать на них воздействие. Организуя производственный процесс, мы не можем искусственно создать нужные нам условия, а должны действовать, учитывая максимально возможное количество факторов внешней и внутренней среды, в том числе и социальные институты. Принципиальная неуправляемость социальных институтов является причиной детерминизма экономического развития, что позволяет прогнозировать его и получать индивидуальную выгоду от колебаний конъюнктуры.

В социологии, напротив, способность оказывать воздействие на внешние условия является признаком субъектности. Социальная инженерия, выступавшая как принцип организации общественного управления с середины XX в., построена на убеждении, что разумность и рациональность человека позволяют воздействовать на него для сознательного изменения его ценностей и социальных ролей. Возникнув в трудах Центрального института труда после революции 1917 г., эта концепция была реакцией на этот беспрецедентный пример социокультурной трансформации.

В Российской империи любой управляющий субъект опирался на власть и насилие: государь-самодержец правил, опираясь на Божью волю как источник этой власти и свой авторитет как основание насилия, государственные служащие - опираясь на авторитет государя, делегирующего им полномочия, руководители предприятий и организаций - опираясь на право собственности и поддержку органов власти. Эта вертикаль, выстроенная сверху, в которой каждый следующий слой опирается на авторитет предыдущего, напоминает перевернутую пирамиду, в которой объем властных полномочий уменьшается по мере продвижения. Управление, то есть осуществление влияния и контроля, осуществлялось также сверху вниз: организации и предприятия осуществляли свою деятельность в соответствии с решениями руководителей, которые, в свою очередь, контролируются органами исполнительной власти, ответственными перед государем как воплощением и гарантом справедливости, то есть воздаяния в соответствии с деяниями.

В теориях, описывающих принципы демократического государства, эта система взаимодействия переворачивается: народ выступает как источник властных полномочий, делегирует их на все остальные уровни общества. В постреволюционной России была предпринята попытка реализовать эту идею на практике. Коллективы трудящихся организовывали органы самоуправления как на промышленных предприятиях («советы»), так и в сельской местности («комбеды»), делегаты от которых становились руководителями, уполномоченными принимать решения и делегировались для участия в органах государственного управления, а лучшие из них становились членами высших органов власти, в том числе партийных, но их деятельность контролировалась снизу. То есть ожидалось, что органы государственного управления будут осуществлять руководство, но власть как право и возможность осуществления насилия будет принадлежать народу.

Именно поэтому в работах первых советских теоретиков управления на первое место ставилась организация, то есть деятельность по группировке и координации различных объектов «в духе целесообразного единства» [2, c. 289] - правление, основанное на власти и насилии, должно было замениться руководством, основанном на согласии, единстве целей и усилий. Рационализация управления должна строиться, с одной стороны, на «полной математизации психофизиологии и экономики, чтобы можно было оперировать определенными коэффициентами возбуждения, настроения, усталости, … прямыми и кривыми экономических стимулов» [3, с. 30], а с другой стороны - на культуре, то есть на общности ценностей, которая обеспечит общность целей.

К середине XX века стало понятно, что подобное определение управления является утопией, и социальная инженерия приобрела новую трактовку. К. Поппер перевел фокус усилий социального инженера с макроуровня глобальной перестройки мира на уровень решения конкретных проблем: «Лучше работай над искоренением конкретных зол, чем над осуществлением абстрактных благ» [4, с. 75]. В результате сформировалось понятие пределов управляемости, которые определяются быстротой и четкостью обратной связи. В глобальных системах, если рассматривать их как иерархическую организационную структуру, обратная связь затруднена как формальными барьерами, так и естественной удаленностью субъекта от объекта. Поэтому они тяготеют к структуре матрешки - иерархические структуры низкого уровня входят в систему более высокого уровня как единый элемент, отсекая тем самым возможность взаимодействия отдельных объектов этих двух систем. По мнению Ю.М. Резника, социальная инженерия возможна только при условии соблюдения принципа субсидиарности, суть которого заключается в управлении «снизу», то есть решение об изменении системы должно приниматься на максимально низком уровне [5, с. 93-94].

Таким образом, трансформация социальных институтов эффективна тогда, когда она начинается снизу, с локального уровня. Рассмотрим этот процесс на примере института религии в Западной Европе.

Религия сформировалась как институт, регулирующий мораль как на личностном уровне, так и на уровне социума. Католическая церковь получила влияние в период раннего средневековья, когда после крушения Римской империи государственные институты не имели достаточного авторитета, а религиозные общины получили широкое признание, опираясь на традицию жречества. В условиях междоусобных войн, когда армии, зачастую наемные, проходили по территориям удельных властителей, монастыри и соборы, позиционировавшиеся как носители сакральной силы, становились единственной гарантией сохранения жизни, здоровья и материальных ценностей.

Авторитет церкви базировался на двух источниках - вере и практике. С одной стороны, только церковные иерархи имели право трактовки и трансляции воли Бога, что позволяло им устанавливать законы, решать споры, судить и подтверждать полномочия других субъектов государственного управления, легитимируя тем самым их властные полномочия: например, Наполеон Бонапарт был вынужден обратиться к папе Пию VII для легитимации своей коронации. С другой стороны, в монастырях действительно происходила концентрация интеллектуального и духовного потенциала средневекового общества. Монахи выступали и как учителя, и как врачи, и как экономисты, и как ученые. Большинство важнейших событий в жизни средневекового человека из любого сословья были связаны с церковью. Она определяла, как следует поступать, думать и чувствовать, а потому имела максимальную власть, как духовную, так и светскую.

Возникшие в позднем средневековье централизованные абсолютные монархии сначала укрепляли свою власть, апеллируя к авторитету церкви, но затем власть церковных иерархов начала их тяготить. В противостоянии монархов и церковных лидеров обе стороны обращались к социуму, в основном в лице аристократии, дискредитируя друг друга в общественном мнении. Церковь снижала значимость государства, объявляя монарха, который его олицетворял, нелегитимным, а государство поощряло распространение рассказов, как правдивых, так и вымышленных, о «неправедном» поведении клириков, дискредитируя их в общественном мнении.

В этом противостоянии государственные институции одержали победу. Профанация церковной верхушки была инициирована снизу: поведение отдельных клириков, далекое от морали и аскетизма первых христиан, а также чрезмерная пышность церковных обрядов, особенно вызывающая на фоне нищеты прихожан, раздражала население. Это раздражение сначала выражалось в высмеивании, а затем и в противодействии. Реформация, направленная на лишение церковных иерархов мирской власти, привела к пересмотру церковных догматов и расколу западноевропейских христиан на ортодоксальных католиков и протестантов, которые затем начали дробиться на более мелкие религиозные направления, что привело к допущению мысли об альтернативных религиозных убеждениях. Поддержанная аристократией, которая стремилась избавиться от власти папского престола, религиозная реформа способствовала снижению значимости священства как гарантии справедливости и порядка, передачи этой функции сначала монархам, а затем государственным органам.

В период Французской буржуазной революции деинституционализация религии достигла апофеоза. Принцип свободы вероисповедания включал не только право придерживаться любого религиозного учения, но и право не принадлежать ни к какой конфессии. Религиозные институты постепенно начали терять авторитет и влияние на общественную жизнь. Этот процесс продолжался в течение двух веков - XVIII и XIX, и заключался в двух основных последовательно осуществлявшихся процессах: исключение религиозных догматов из системы образования и делегитимизацию церкви как судебного органа. На место 10 заповедей философами были выдвинуты принципы демократии: равенство, свобода, справедливость, верховенство права, разделение властей, толерантность. В течение XX в. эти принципы получили различные толкования, но сами понятия закрепились как идиомы, а их ценность для общественного развития стала догмой.

Система централизованного всеобщего образования опирается на эти ценности, пропагандирует и закрепляет их в ходе социализации ребенка. Продолжающаяся секуляризация образовательных программ приводит к профанации не только церковной иерархии, но и религиозных норм. Апелляция к заповедям давно потеряла свою значимость в спорах между гражданами и хозяйствующими объектами, более того, человек, обращающийся к ним, получает клеймо ретрограда и клерикала. В массовом искусстве, литературе и медиа-пространстве образ церковнослужителя получает все более негативную окраску.

В результате в настоящее время все чаще звучат мнения о конце религии. Люди, стремящиеся к духовному развитию, обращаются к альтернативным учениям - как традиционным (буддизм, индуизм, шаманизм и т.п.), так и вновь создаваемым (сайентология, мормонизм, свидетели Иеговы, New age и т.п.), но большинство просто отказывается от любой религии. По данным Ф. Цукермана, в мире от 450 до 700 миллионов человек являются атеистами [6], причем большинство из них проживают в экономически развитых странах. Религия объявлена отживающим институтом, ее ценности и нормы профанированы и низложены, авторитет подорван, социальное поле сузилось до минимума, взаимодействие с другими институтами ограничивается не только со стороны этих институтов, но и государством: семья, образование, здравоохранение и социальная помощь, традиционно бывшие сферой действия церкви, законодательство секуляризованы, культура и искусство - демонстративно антиклерикальны и получают за это поощрения в виде грантов и премий, правосудие и защита справедливости переданы государственным органам. В любом случае, властные полномочия церковные структуры сохранили только в одном государстве в Западной Европе - в Ватикане.

Итак, механизм трансформации социального института можно представить следующим образом: сложившиеся нормы и ценности деинституционализируются, формулируются новые принципы организации взаимодействия акторов, эти новые принципы легитимируются, начинается их пропаганда во всех общественных стратах, акторы мотивируются к их соблюдению посредством создания и внедрения системы поощрений и взысканий. Это процесс длительный, зачастую выходящий за пределы жизни одного поколения, а потому говорить о его управляемости в техническом смысле этого слова не приходится. В определенном смысле можно сказать, что изменение социального института можно инициировать, но руководить им невозможно. Именно поэтому К. Поппер ставил успешность социальных трансформаций в зависимость от открытости общества и демократичности режима - привлечение институтов гражданского общества, в первую очередь обеспечение прямого участия в управлении, позволяет популяризировать новые ценности и запустить механизм самоуправления.

Концепция гуманистического планирования Э. Фромма предоставила инструментарий, с помощью которого можно стимулировать самоуправление. Определяя пассивность, утрату личного контакта и инертность как патологическую черту рационального технократического общества XIX и XX вв., он противопоставляет им гуманность, которая, по его мнению, способствует свободе и социальной активности. Особое значение при этом приобретают моральные ценности. Традиционное управление основано на манипулировании, а потому неизменно ведет к разочарованию, утрате надежды и веры. Гуманистическое управление должно опираться на иные принципы: «…социальная, экономическая и культурная жизнь нашего общества должна измениться таким образом, чтобы она стимулировала человека, способствовала его дальнейшему духовному росту, а не уродовала бы его; чтобы она активизировала индивида, а не делала его пассивным и послушным; чтобы наш технологический потенциал служил развитию человека» [7, с. 115]. Граждане должны участвовать в процессе принятия решений и контролировать их выполнение, но для этого они должны понимать, во имя чего они принимают эти решения и чего хотят достигнуть.

Легитимизация нового смысла концептов, составляющих основные ценности социального института, заключается не столько в его распространении, сколько в признании, то есть согласии членов сообщества использовать новое значение как единственно верное. Это наиболее длительный этап процесса трансформации социального института. Его сложность заключается в том, что провозглашение нового смысла не гарантирует его признания. Нельзя согласиться с правоведами, которые полагают, что основным этапом легитимизации социальных норм является законодательное закрепление. Напротив, зачастую именно отказ общества принимать новые нормы обуславливает изменение законодательства: норма, не получившая поддержки в социуме, не получает практики правоприменения и изменяется как не действующая или как устаревшая. Законодательное закрепление - это завершающий этап легитимизации, который лучше будет, вслед за М. Вебером, назвать легализацией новой нормы. В ходе легализации сформулированное новое значение концепта закрепляется, устанавливаются поощрения за соблюдение новых норм и взыскания за их нарушение, но сами взаимоотношения должны быть сформированы до того, как произойдет это закрепление.

Таким образом, институциональная трансформация заключается в изменении норм и принципов организации взаимодействия субъектов в рамках поля, обеспечивающая снижение напряженности этого поля и легитимность ценностей и ролей, составляющих этот институт. Управляющие субъекты могут инициировать трансформацию, обеспечить популяризацию и широкое общественное обсуждение новых норм, а также легализовать уже легитимизированные нормы. Но сам процесс легитимизации, то есть признание и мотивация субъектов к исполнению этих норм и ролей - это функция социума, социального поля.

Литература

1. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Фонд экономической книги «Начала». 1997. 180 с.

2. Богданов А.А. Тектология. Всеобщая организационная наука. Книга 2. М. Экономика, 1989.

3. Гастев А.К. Как надо работать. Практическое введение в научную организацию труда. М. Экономика, 1972.

4. Поппер К. Открытое общество и его враги: пер. с англ. М. Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. Т. 1. 448 с.

5. Резник Ю.М. Социально-гуманитарные технологии управления:

специфика и возможности применения. Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина. 2010. №29. С. 91-105

6. Zukerman Ph. We're putting an end to religion: Richard Dawkins, Bill

Maher and the exploding new American secularism

URL:http://www.salon.com/2014/12/20/were_putting_an_end_to_religion_richard_d awkins_bill_maher_and_the_exploding_new_american_secularism/

7. Фромм Э. Революция надежды. Избавление от иллюзий. Перевод с англ.; Предисловие П. С. Гуревича. М. Айрис-пресс, 2005. 352 с.

Размещено на Allbest.ru